Статистическая вероятность любви с первого взгляда

Дженнифер Смит, 2012

Можно ли встретить любовь в неожиданном месте, например в аэропорту? Какова статистическая вероятность того, что это будет любовь с первого взгляда? Семнадцатилетняя Хедли Салливан не верит в судьбу. Но не опоздай она на свой рейс, то пропустила бы самое важное событие в жизни – не встретила бы того единственного человека, с которым хочется быть вместе. И не взяла бы билет на следующий рейс до Лондона, и не провела бы несколько незабываемых часов рядом с Оливером. Но номер его телефона Хедли попросить так и не решилась, и теперь она в отчаянии. Сама судьба познакомила их, но найти друг друга в огромном городе не просто сложно – невозможно.

4

21.58 по североамериканскому восточному времени

02.58 по Гринвичу

Когда Оливер появляется в проходе между кресел, Хедли уже сидит на своем месте у окна, ремень безопасности пристегнут, чемодан надежно устроен на багажной полке. Последние семь минут Хедли старательно делала вид, что думать не думает о новом знакомом — считала самолеты за иллюминатором и рассматривала узор на спинке переднего сиденья. А на самом деле просто ждала, когда появится Оливер, и, когда он наконец подошел, внезапно покраснела без всякой видимой причины, просто оттого, что он стоит над ней со своей кривоватой улыбкой. Когда он рядом, с ней творится что-то странное, словно электрический ток пробегает по телу, и она невольно думает: чувствует ли он то же самое?

— Я тебя потерял, — говорит он.

Хедли молча кивает, радуясь, что снова нашлась.

Оливер забрасывает сумку на полку и втискивается на среднее сиденье, рядом с Хедли, кое-как умостившись между немилосердно жесткими ручками кресла и пристроив в тесном пространстве свои длинные ноги. Хедли косится на него, в висках стучит от его внезапной близости, от того, как непринужденно он подсел к ней вплотную.

— Я потом пересяду, — говорит он, откидываясь на спинку. — Когда владелец места придет.

Хедли ловит себя на том, что мысленно уже составляет рассказ для подруг: она познакомилась в самолете с симпатичным парнем, у него потрясающий акцент, и они всю дорогу проговорили. Одновременно более практичная часть ее сознания тревожится о том, как она явится завтра, не выспавшись, на отцовскую свадьбу. Ясно же, что она глаз не сомкнет рядом с ним! Оливер задевает ее локтем, и колени их почти соприкасаются. От него головокружительно хорошо пахнет — чудесная мальчишеская смесь дезодоранта и шампуня.

Он вытаскивает из кармана горсть мелочи и, порывшись в нем еще, выуживает леденец в замусоленной обертке. Сперва предлагает Хедли, а потом забрасывает к себе в рот.

— Сколько ему лет? — спрашивает Хедли, наморщив нос.

— Немерено! По-моему, я его прихватил, еще когда в прошлый раз приезжал домой.

— Дай угадаю! В то время ты изучал воздействие сахара на человеческий организм?

Оливер усмехается.

— Вроде того.

— А на самом деле чем ты занимаешься?

— Секретными исследованиями, — отвечает он очень серьезно. — Если разболтаю, мне придется тебя убить, а не хочется. Ты славная.

— Ну спасибо! Хотя бы специальность можешь назвать? Или это тоже секретная информация?

— Скорее всего, психология, хотя я еще не решил окончательно.

— Ага, — откликается Хедли. — Понятно теперь, откуда эти игры разума.

Оливер смеется.

— По-твоему, игры, а по-моему, научная работа.

— Видимо, мне надо следить за тем, что я говорю, раз ты меня постоянно изучаешь.

— Точно, — соглашается он. — Я за тобой наблюдаю.

— И как?

Он криво улыбается.

— Пока еще рано делать выводы.

Пожилая женщина останавливается против их ряда и, близоруко щурясь, разглядывает свой билет. На ней платье в цветочек, сквозь реденькие белые волосы просвечивает розовая кожа. Чуть дрожащей рукой она указывает на номер над сиденьем.

— Кажется, это мое место, — говорит старушка, теребя билет большим пальцем.

Оливер вскакивает и стукается головой о вентиляционную панель.

— Извините! — Он пытается протиснуться в проход, что нелегко сделать в такой тесноте. — Я только на минутку присел.

Старушка внимательно смотрит на него, затем переводит взгляд на Хедли, и в ее слезящихся глазках проступает понимание, а в их уголках собираются веселые морщинки.

— Ах! — Она чуть слышно хлопает в ладоши и бросает сумочку на третье сиденье. — Я не знала, что вы вместе! Сидите-сидите, я и с краешку отлично устроюсь.

Оливер явно еле сдерживает смех, а Хедли мучает совесть, ведь из-за нее он потерял хорошее место. Кому охота семь часов проторчать в середине ряда? Но старушка уже опускается на сиденье, обтянутое грубой тканью, а Оливер ободряюще улыбается Хедли, и ей становится легче. Если честно, она и представить себе не может, как бы иначе выдержала перелет. Вместе лететь через океан, и чтобы кто-то сидел между ними — это же настоящее мучение.

Старушка, порывшись в сумочке, извлекает на свет беруши.

— Ну расскажите, как вы познакомились?

Они быстро переглядываются.

— Хотите верьте, хотите нет, мы встретились в аэропорту, — отвечает Оливер.

— Чудесно! — восторгается она. — И как же это случилось?

— Ну, просто… — Оливер выпрямляется в кресле. — Я, видите ли, проявил любезность и предложил помочь ей с чемоданом. Мы разговорились, а там, слово за слово…

Хедли широко улыбается.

— Так он с тех пор и таскает за мной чемодан!

— Так поступил бы всякий истинный джентльмен, — с наигранной скромностью произносит Оливер.

— И всякий галантный кавалер.

Старушка вся сияет, кожа у нее на лице собирается мелкими складочками.

— Вот оно, значит, как!

— Вот так, — улыбается Оливер.

«Если бы на самом деле», — думает Хедли и сама удивляется, как сильно ей хочется, чтобы эта история была невыдуманной. Их историей.

Тут Оливер оборачивается к ней, и чары развеиваются. Его глаза искрятся весельем, он хочет удостовериться, что Хедли тоже оценила шутку. Она заставляет себя улыбнуться, и он снова отворачивается к пожилой соседке — та как раз принялась рассказывать, как познакомилась с мужем.

«В жизни такого не бывает», — думает Хедли. По крайней мере, в ее жизни.

–…А младшенькому уже сорок два, — сообщает соседка.

Складки старческой кожи на шее трясутся в такт словам, словно желе, и Хедли машинально проводит пальцем по горлу.

— В августе будет пятьдесят два года, как мы поженились.

— Ух ты! Здорово! — говорит Оливер.

— Ничего удивительного, — отзывается старушка, моргая. — Это легко, если встретишь того, кто тебе предназначен.

Все пассажиры уже заняли свои места, стюардессы снуют по проходу, проверяя, у всех ли пристегнуты ремни. Соседка достает из сумочки пластиковую бутылку с водой и кладет на морщинистую ладонь таблетку снотворного.

— Как оглянешься назад, пятьдесят два года — словно пятьдесят две минуты. — Она проглатывает лекарство, запрокинув голову. — А когда молод и влюблен, семь часов в самолете кажутся вечностью.

Оливер хлопает себя по коленкам — они упираются в спинку переднего сиденья.

— Надеюсь, что не покажутся! — фыркает он.

Соседка только улыбается в ответ.

— Вот увидите. — Она вставляет желтую затычку сперва в одно ухо, потом в другое. — Счастливого полета!

— И вам тоже, — говорит Хедли, но старушка уже уронила голову на плечо и тихонько похрапывает.

Пол под ногами начинает вибрировать — это включились моторы. Стюардесса напоминает через громкоговоритель, что курить во время полета запрещено и что никому нельзя покидать своего места, пока не погаснет надпись «Пристегните ремни». Другая стюардесса показывает, как пользоваться респираторами и спасательными жилетами, отбарабанивая привычные слова, словно автомат. Ее почти никто не слушает — пассажиры шелестят газетами и журналами, отключают мобильники и утыкаются носами в книжки.

Хедли вытаскивает из кармашка на спинке переднего сиденья заламинированную инструкцию по технике безопасности и хмуро рассматривает нарисованных человечков, радостно вываливающихся из мультяшных самолетиков. Оливер хихикает, и Хедли поднимает глаза.

— Что?

— Просто я никогда не видел, чтобы кто-нибудь реально читал эти штуки.

— Значит, тебе повезло, что ты сидишь рядом со мной.

— Вообще в целом повезло?

Хедли усмехается.

— Особенно в случае экстренной ситуации.

— Точно! — подхватывает он. — Я чувствую, что мне ничто не грозит. Так и вижу, как во время вынужденной посадки мне на голову падает поднос с завтраком, и ты, героическая пигалица, вытаскиваешь из самолета мое бесчувственное тело.

У Хедли вытягивается лицо.

— Не шути так!

— Прости…

Он придвигается ближе и кладет руку ей на колено. Жест настолько естественный, что Оливер даже не замечает, что сделал, пока Хедли не опускает взгляд, удивленная ощущением теплой ладони на своей голой коленке. Оливер отдергивает руку, сам растерявшись от неожиданности.

— Я просто так ляпнул. Все будет хорошо.

— Не извиняйся, — тихо отвечает она. — Вообще-то я не суеверная.

Снаружи вокруг огромного самолета суетятся люди в оранжевых жилетах, и Хедли придвигается ближе к иллюминатору, чтобы рассмотреть происходящее. Старушка-соседка кашляет во сне. Хедли с Оливером дружно оборачиваются, но она уже снова мирно спит, лишь веки чуть подрагивают.

— Пятьдесят два года… — Оливер тихонько присвистывает. — Впечатляет.

— А я не верю в брак, — заявляет Хедли.

— Ты же едешь на свадьбу? — удивляется Оливер.

— Угу, — кивает она. — В том-то и дело.

Оливер смотрит на нее озадаченно.

— Зачем поднимать шум, тащить людей через пол земного шара, чтобы официально засвидетельствовать свою любовь? Хочешь с кем-то разделить свою жизнь — молодец, отлично. Только это никого не касается, кроме вас двоих. Зачем эта показуха?

Оливер потирает подбородок, явно не зная, что и думать.

— Похоже, — произносит он наконец, — ты не веришь в свадьбы, а не в брак.

— В данный момент меня не вдохновляет ни то, ни другое.

— Ну, не знаю, — говорит Оливер. — По-моему, они совсем неплохи.

— Нет! — горячо возражает Хедли. — Все это только для виду! Если любишь по-настоящему, ты не обязан никому ничего доказывать. Все должно происходить намного проще. И хоть что-нибудь значить.

— По-моему, оно и значит, — негромко говорит Оливер. — Это обещание.

— Да, наверное. — Хедли невольно вздыхает. — К сожалению, не все держат слово. — Она оглядывается на спящую соседку. — Не всем удается прожить вместе пятьдесят два года, а если удалось, уже не имеет значения, что когда-то вы в присутствии кучи народу давали друг другу слово. Главное — что вы не предали друг друга, даже когда было очень погано.

Оливер смеется.

— Зачем нужен брак? На тот случай, если станет очень погано.

— Серьезно! А иначе как поймешь, что все взаправду? Только если в трудную минуту есть кому тебя поддержать.

— Вот как? Значит, не надо ни свадьбы, ни брака, только чтобы было кому тебя поддержать, когда жизнь бьет по голове?

— Точно, — подтверждает Хедли.

Оливер изумленно качает головой.

— На чью свадьбу едешь-то? Бывшего бойфренда?

Хедли не может удержаться от смеха.

— Что?

— Мой бывший бойфренд целыми днями играет в компьютерные игры, а в свободное время разносит пиццу. Смешно представить его в роли жениха!

— Я так и подумал, что ты слишком молода, чтобы быть брошенной женщиной.

— Мне семнадцать! — возмущенно выпаливает Хедли.

Оливер примирительно поднимает руки.

Самолет отъезжает от посадочного «рукава», и Оливер наклоняется к иллюминатору. Вокруг, сколько хватает глаз, тянутся огоньки, похожие на отражения звезд. Взлетные полосы — созвездия, где дожидаются своей очереди десятки самолетов. Хедли сцепляет руки на коленях и делает глубокий вдох.

— Слушай, — говорит Оливер, снова откидываясь в кресле. — По-моему, мы не с того конца начали.

— То есть?

— Да просто обычно разговоры о значении истинной любви начинаются месяца через три после знакомства, а не через три часа.

— По ее словам, — Хедли подбородком указывает на сиденье справа от Оливера, — три часа — все равно что три года.

— Ага, но это для влюбленных.

— Точно. Это не о нас.

— Ну да, — соглашается, улыбаясь, Оливер. — Не о нас. Так что три часа — это три часа, и не больше. А мы неправильно подошли к делу.

— В каком смысле?

— Я уже знаю твои взгляды на брак, а о важном мы еще даже не говорили. Ну, там, какой твой любимый цвет, любимая еда…

— Синий, мексиканская кухня.

Оливер задумчиво кивает.

— Уважаю. А у меня — зеленый и карри.

— Карри? — Хедли делает гримаску. — Правда?

— Не надо осуждать! Что еще?

Свет в салоне тускнеет — его пригасили перед взлетом. Моторы набирают обороты. Хедли на мгновение зажмуривается.

— Что — что еще?

— Любимое животное?

— Не знаю. — Она снова открывает глаза. — Собаки?

Оливер качает головой.

— Скучно. Вторая попытка.

— Тогда слоны.

— Правда, что ли?

Хедли кивает.

— Почему вдруг?

— В детстве я не могла заснуть без драного плюшевого слоника, — объясняет она, сама не понимая, отчего вспомнила о нем сейчас.

Может, все дело в предстоящей встрече с отцом, а может, грозный рев моторов вызвал детское желание спрятаться под одеяло.

— По-моему, это не считается.

— Сразу видно, что ты не знаком со Слоником.

Оливер хохочет.

— Имя сама придумала?

— Ага, — улыбается Хедли.

У Слоника были черные блестящие глазки и большие мягкие уши, а вместо хвоста — шнурок, и когда Хедли обнимала его — все становилось проще. И доедать овощи, и надевать колючие колготки, и ушибленная нога, и больное горло… Слоник спасал от всего. Со временем он утратил один глаз и большую часть хвоста. Его мочили слезами, обчихивали, сидели на нем, и все равно, если Хедли из-за чего-нибудь расстраивалась, папа клал ей руку на макушку и, подталкивая к лестнице, говорил:

— Пора посоветоваться со слоником!

И почему-то это всегда действовало.

Хедли только сейчас приходит в голову, что всегда заслуга в основном была папина, а не слоника.

Оливер улыбается, глядя на нее.

— Все равно не считается.

— Ладно, а какое у тебя любимое животное?

— Белоголовый орлан.

Хедли смеется.

— Неправда!

— Я — и неправда? — Он прижимает руку к сердцу. — Разве плохо любить животное, которое символизирует свободу?

— Ты просто меня разыгрываешь!

— Может быть, немножко, — хмыкает Оливер. — Но ведь получается?

— Что, довести меня до того, чтобы я тебя стукнула?

— Нет, — тихо отвечает он. — Отвлечь тебя.

— От чего?

— От твоей клаустрофобии.

Хедли благодарно улыбается ему и передразнивает:

— Немножко. Хотя сейчас еще ничего. Хуже будет, когда взлетим.

— Почему? Там же сплошное открытое пространство.

— А бежать некуда. Нет запасного выхода на такой случай.

— Понял, — театрально вздыхает Оливер. — Я это часто слышу от девчонок.

Хедли, коротко рассмеявшись, вновь закрывает глаза. Самолет набирает скорость, с ревом мчась по взлетной полосе. Пассажиров прижимает к спинкам сидений, нос самолета задирается, и наконец, в последний раз подпрыгнув, самолет взмывает ввысь, будто гигантская металлическая птица.

Хедли стискивает ручку кресла. Самолет рвется в ночное небо, и огни внизу постепенно удаляются, превращаясь в ровные ряды крошечных пикселей. От перепада давления закладывает уши. Хедли прижимается лбом к стеклу, страшась того мгновения, когда они поднимутся выше облаков и земля скроется из виду. Не останется ничего, кроме огромного неба вокруг.

Здания и прямоугольники парковок быстро уменьшаются, все сливается в причудливые узоры: оранжевые огоньки уличных фонарей, ленты автострад. Хедли выпрямляется, ощущая на лбу прохладу от плексигласа и стараясь не терять из виду город внизу. Страшен не полет — страшно оторваться от земли. Но пока они еще достаточно низко, чтобы видеть освещенные окна в домах. И Оливер сидит рядом. С ним никакие грозы не страшны.