Златокожая девушка и другие рассказы

Джек Вэнс

[25] Восемь из этих девяти рассказов были опубликованы с 1951 по 1955 годы, когда Джек Вэнс писал для дешевых журналов. Даже в этих ранних произведениях, однако, слышится голос будущего гроссмейстера.

СТАНЦИЯ ЭЙБЕРКРОМБИ

I

Две девушки игриво задавали вопросы, пытаясь разговорить охранника — сурового грузного субъекта с лошадиной физиономией и кожей, напоминавшей изъеденный водяными парами цинк.

Тот отвечал ни к чему не обязывающим ворчанием: «Придется вам подождать… ничего не знаю и знать не хочу».

Он подал знак сидевшей рядом с Джиной привлекательно одетой блондинке. Та поднялась на ноги. Охранник отодвинул внутреннюю дверь. Блондинка быстро прошла в следующую комнату — дверь закрылась у нее за спиной. Она осторожно сделала шаг вперед и тут же остановилась. Человек, сидевший на старомодном кожаном диване, разглядывал ее из-под полуприкрытых век.

Поначалу она не заметила ничего подозрительного. Этому молодому человеку — непримечательной, по ее мнению, внешности, не высокому и не приземистому, не коренастому и не худощавому — было не больше двадцати четырех или двадцати пяти лет. Его прическа и черты лица тоже ничем особенным не отличались, он носил неприметный сероватый костюм.

Поза человека на диване изменилась, он внезапно широко открыл глаза. Блондинка ощутила укол испуга. Может быть, она ошиблась?

«Сколько тебе лет?»

«Мне… двадцать лет».

«Разденься».

Девушка выпучила глаза, крепко сжимая сумочку пальцами с побелевшими от напряжения костяшками. Она порывисто вздохнула; интуиция подсказывала ей: «Подчинись ему сейчас, сдайся однажды — и он станет твоим хозяином до конца твоих дней».

«Нет… нет! Не буду я раздеваться».

Она поспешно отвернулась и протянула руку к ручке раздвижной двери. Молодой человек безучастно произнес: «Ты слишком старая, в любом случае».

Дверь рывком отодвинулась; блондинка быстро вышла в приемную, не глядя по сторонам.

К ее плечу кто-то прикоснулся. Она остановилась и взглянула сверху на чернобровое лицо, бледно-розовое с оттенком слоновой кости — юное, выражавшее живость и ум, с черными глазами, коротко подстриженными черными волосами, чудесной чистой кожей и не напомаженными губами.

Джина спросила: «Что там делается? Какую работу они предлагают?»

Блондинка натянуто ответила: «Не знаю. Я не успела ничего понять и сразу ушла. Ничего хорошего там нет». Она подняла голову и вышла на улицу.

Джина откинулась на спинку стула и задумчиво поджала губы. Прошла минута. Еще одна девушка, с раздувшимися от возмущения ноздрями, почти выбежала из внутреннего помещения и прошла к выходной двери, не глядя по сторонам.

Джина усмехнулась. У нее были маленькие, белые, очень острые зубы и широкий, выразительный и подвижный рот.

Охранник подал ей знак. Она вскочила и зашла во внутреннюю комнату.

Человек на диване молча курил. Перед ним поднималось серебристое облачко дыма, постепенно растворявшееся в воздухе. Джина подумала: «В его полной неподвижности есть что-то странное. Он весь сжался, напрягся».

Она заложила руки за спину и ждала, внимательно наблюдая за курильщиком.

«Сколько тебе лет?»

Как правило, на такие вопросы лучше было не отвечать прямо. Джина с улыбкой наклонила голову набок, что придавало ей дерзкий, бесшабашный вид: «А как вы думаете, сколько мне лет?»

«Шестнадцать или семнадцать».

«Что-то в этом роде».

Он кивнул: «Что-то в этом роде. Как тебя зовут?»

«Джина Парльé».

«С кем ты живешь?»

«Ни с кем. Я живу одна».

«Родители?»

«Умерли».

«Дед? Бабушка? Опекун?»

«Я одна».

Он кивнул: «И у тебя не было никаких неприятностей с полицией?»

Джина бросила на него тревожный взгляд: «Нет».

Он еще раз кивнул — этого было достаточно, чтобы по вздрогнувшему облачку дыма пробежала волна: «Разденься».

«Зачем?»

«Так проще всего проверить твою квалификацию».

«Что ж, пожалуй, в каком-то смысле это так и есть… Какую квалификацию — телесную или нравственную?»

Он не ответил и продолжал безучастно ее разглядывать сквозь поднимавшуюся перед его глазами пелену дыма.

Джина пожала плечами; ее руки сделали несколько быстрых движений — взялись за блузу по бокам, поднялись к шее, прикоснулись к юбке в талии, скрылись за спиной, опустились вдоль ног: она обнажилась.

Наблюдатель еще раз затянулся сигаретой, выпустил дым, погасил окурок в пепельнице, поднялся на ноги и медленно приблизился к ней.

«Он хочет меня напугать», — подумала Джина и усмехнулась. Пусть попробует!

Молодой человек остановился в полуметре от нее, глядя ей прямо в глаза: «Ты действительно хочешь заработать миллион?»

«Иначе почему бы я сюда пришла?»

«Ты буквально поняла текст объявления?»

«А как еще его можно было понять?»

«Как метафору, как преувеличение».

Она ухмыльнулась, обнажив острые белые зубы: «Не знаю, о чем вы говорите. Так или иначе — я здесь. Если вы поместили объявление только для того, чтобы разглядывать голых девушек, я уйду».

Выражение его лица не изменилось. «Странно!» — подумала Джина. Поза и движения, поворот головы, неподвижно сосредоточенные глаза — все в этом молодом человеке производило странное впечатление. Он сказал — так, как будто ее не слышал: «На объявление отозвались немногие».

«Меня это не касается. Я хочу получить миллион долларов. Что для этого потребуется? Шантаж? Мне придется выдавать себя за кого-то?»

Он игнорировал ее вопросы: «Что ты сделаешь с миллионом, если его получишь?»

«Не знаю… Не стала бы об этом беспокоиться, пока деньги не будут у меня в руках. Вы уже проверили мою квалификацию? Здесь прохладно».

Он быстро отвернулся, подошел к дивану и уселся. Джина быстро натянула юбку и блузу, тоже подошла к дивану и осторожно присела, повернувшись к нему лицом.

Он сухо произнес: «Ты соответствуешь требованиям — даже слишком!»

«Как это понимать?»

«Неважно».

Джина наклонила голову набок и рассмеялась. Она выглядела, как здоровая хорошенькая школьница, которой полезно было бы чаще гулять под солнцем: «Так расскажите — что я должна сделать, чтобы заработать миллион долларов?»

«Тебе предстоит выйти замуж за богатого молодого человека, страдающего… скажем так, неизлечимой болезнью. Когда он умрет, его имущество достанется тебе. Ты продашь мне это имущество за миллион долларов».

«Очевидно, его имущество стóит больше миллиона».

Он ответил на вопрос, которого она не задавала: «Речь идет примерно о миллиарде».

«О каком заболевании вы говорите? Я могу заразиться?»

«Обо всем, что связано с болезнью, позабочусь я. Ты не заразишься, если не будешь совать свой нос, куда не следует».

«О! Понятно… Расскажите о нем поподробнее. Он хорошо выглядит? Большой и сильный? Мне будет его жаль, если он умрет?»

«Ему восемнадцать лет. Он интересуется, главным образом, своей коллекцией. Зоология его тоже интересует, — язвительно прибавил он. — Твой будущий супруг — выдающийся зоолог. Его зовут Эрл Эйберкромби. Он, — молодой человек поднял руку к потолку, — владелец Станции Эйберкромби».

Джина уставилась на него и неуверенно рассмеялась: «Миллион долларов можно было бы заработать и проще… Эрл Эйберкромби?»

«Побрезгуешь?»

«Наяву — нет. Но мне будут сниться кошмары».

«Принимай решение».

Джина скромно опустила глаза к рукам, сложенным на коленях: «Миллион — очень небольшая часть миллиарда».

Он взглянул на нее почти одобрительно: «Действительно, небольшая».

Джина поднялась на ноги — грациозная, как танцовщица: «Вам останется только подписать чек. Выходить за него замуж и ложиться с ним в постель придется мне».

«На Станции Эйберкромби нет постелей».

«Так как он живет на станции, может быть, он мной даже не заинтересуется».

«Эрл — не такой, как другие, — отозвался немногословный наблюдатель. — Ему нравятся земные девушки».

«Учитывайте, что, когда он умрет, вам придется обойтись тем, что я захочу вам отдать. Кроме того, его имущество может быть передано под опеку распорядителей».

«Не обязательно. Согласно гражданскому кодексу Станции Эйберкромби, имуществом может распоряжаться любое лицо, достигшее шестнадцатилетнего возраста. Эрлу восемнадцать лет. Он полностью контролирует всю станцию — если не считать нескольких несущественных ограничений. О передаче прав собственности я позабочусь». Он подошел к двери и раздвинул ее: «Хаммонд!»

В комнату молча зашел охранник с продолговатой физиономией.

«Я ее нанял. Скажите другим, чтобы шли домой».

Закрыв дверь, молодой человек повернулся к Джине: «Я хочу, чтобы ты со мной поужинала».

«Я не одета к ужину».

«К тебе придет модельер. Постарайся приготовиться за час».

Он вышел, дверь закрылась. Джина потянулась, откинула голову назад и беззвучно, торжествующе рассмеялась. Подняв руки над головой, она сделала шаг вперед и ловко прошлась колесом по ковру, закончив заключительный прыжок перед окном.

Опустившись на колени, она сложила руки на подоконнике, опустила подбородок на ладони и стала смотреть сверху на Метрóполь. Сгущались сумерки. Три четверти поля зрения занимало огромное золотисто-серое небо. В трехстах метрах под окном виднелись бледно-серые, сиреневые и черные крыши; между ними по едва различимым дорогам сновали потоки золотистых огоньков. Справа к гористым окраинам беззвучно скользили по невидимым желобам силовых полей летательные аппараты — усталые нормальные люди возвращались в нормальные уютные жилища. Что бы они подумали, если бы знали, что за ними наблюдает она, Джина Парльé? Например, вот этот субъект в глянцевом «Небесном страннике» с бледно-зелеными шевронами… Она представила себе пилота: пухлого, с лысеющим лбом, изборожденным морщинами повседневных забот. Он торопился домой, к жене, терпеливо выслушивающей его похвальбы или ворчание. «Послушные скоты со своими послушными коровами!» — беззлобно подумала Джина. Какой мужчина смог бы ее подчинить? Родился ли на свет человек достаточно дикий, проницательный и безжалостный?

Вспомнив о новой работе, она поморщилась. Госпожа Джина Эйберкромби! Она взглянула на небо. Звезды еще не зажглись, и огни Станции Эйберкромби нельзя было заметить.

Миллион долларов, подумать только! «Что ты сделаешь с миллионом, если его получишь?» — спросил ее странный работодатель. Теперь, когда она пыталась ответить себе на этот вопрос, такая перспектива вызвала у нее внутреннюю неловкость, от нее перехватывало дыхание.

Что она почувствует? Как она… Джина с раздражением отпрянула от мысли о богатстве, как если бы к ней лучше было не прикасаться. «К черту! — сказала себе Джина. — Время беспокоиться наступит, когда я получу деньги… Миллион долларов. Не слишком щедрая доля миллиарда, по сути дела. Два миллиона меня вполне устроили бы».

Она проследила глазами за элегантным красным аэроглиссером, круто нырнувшим к стоянке: новенький, с иголочки «Маршалл-лунатик»! Такой она хотела бы иметь. Такой она купит себе первым делом.

Дверь раздвинулась. В комнату заглянул охранник Хаммонд. Тут же зашел модельер, толкавший перед собой тележку с принадлежностями — стройный маленький блондин с яркими глазами топазового оттенка.

Джина отвернулась от окна. Модельер — судя по надписи, нанесенной по трафарету на эмалированную коробку, его звали Андре, — попросил ее перейти на хорошо освещенное место и принялся ходить вокруг Джины, разглядывая ее с головы до ног.

«Да-да, — бормотал он, то поджимая, то выпячивая губы. — Да, конечно… Так что же хотела бы надеть уважаемая леди?»

«Вечернее платье, надо полагать».

Андре кивнул: «Господин Фозерингей упомянул о наряде для торжественного вечернего приема».

Значит, так звали молодого курильщика: Фозерингей.

Модельер поднял экран, установленный на тележке: «Будьте так любезны, взгляните на некоторые из моих образцов: может быть, вам что-то понравится».

На экране появились шагающие, улыбающиеся, разворачивающиеся и уходящие модели.

«Что-нибудь в этом роде», — показала пальцем Джина.

Андре отозвался одобрительным жестом и прищелкнул пальцами: «У мадемуазель тонкий вкус! А теперь посмотрим… Если мадемуазель позволит мне помочь…»

Он ловко расстегнул ее блузу и юбку, сложил их на диване: «Прежде всего нам следует освежиться». Модельер выбрал один из инструментов и, деликатно поддерживая кисти Джины большим и указательным пальцами, опрыскал ее предплечья сначала прохладным туманом, а затем теплым надушенным воздухом. Джина почувствовала покалывание, свежесть и бодрость кожи.

Андре постучал пальцем по подбородку: «Теперь нанесем основу».

Джина стояла, полузакрыв глаза, пока модельер суетился вокруг нее, то отходя на шаг, то делая шепотом какие-то замечания и сопровождая их жестами, понятными только ему самому.

Он опрыскал ее составом, образовавшим серо-зеленую сетку, прикасаясь к постепенно твердеющим нитям и натягивая их. Затем модельер отрегулировал ребристые круглые головки на концах гибкой трубки, туго обернул трубкой ее талию и тут же ослабил натяжение — из трубки стало выделяться блестящее полотнище черно-зеленого шелка. Андре искусно сгибал и поворачивал трубку. Положив трубку обратно в коробку на тележке, он принялся растягивать, скручивать, сминать и разминать застывающий шелк.

После этого модельер опрыскал ее бледно-белым составом, быстро подскочил почти вплотную и стал складывать, формовать, прищемлять и растягивать материал, ниспадавший с плеч перекрученными лентами и образовавший свободную шелестящую юбку.

«Теперь — перчатки». Андре нанес на предплечья и руки Джины теплую черно-зеленую пульпу, превратившуюся в искрящийся звездочками бархат, и привычными умелыми движениями ножниц обнажил вырезами тыльные стороны ее рук.

«Тапочки!» Джина надела черные атласные туфельки, покрытые светящейся изумрудно-зеленой сеткой.

«А теперь — украшения». Андре подвесил красную серьгу под мочкой правого уха Джины и надел ей на правую руку браслет с неограненным рубином.

«Аромат — самую малость! „Левайёр“, конечно». Он опрыскал ее духáми, напоминавшими о цветочной клумбе где-то в Средней Азии. «Теперь мадемуазель одета, — заключил модельер. — И, должен признаться… — тут он поклонился с таким жестом, словно снял шляпу и провел ею по полу, — мадемуазель выглядит, как воплощение изысканной красоты».

Андре нажал какую-то кнопку на боковой панели тележки. Развернулось высокое зеркало.

Джина изучила свое отражение. Пылкая наяда! Когда она получит миллион долларов — лучше два миллиона — она непременно сделает Андре своим персональным модельером.

Андре все еще бормотал комплименты: «Непревзойденная возвышенность! Чаровница. Впечатляюще, неподражаемо! Никто не сможет оторвать глаз…»

Дверь отодвинулась, в комнату зашел Фозерингей. Андре низко поклонился и сложил руки на животе.

Фозерингей взглянул на Джину: «Ты готова. Хорошо. Пойдем!»

Джина подумала: «Лучше всего покончить с этим здесь и сейчас».

«Куда?» — спросила она.

Фозерингей слегка нахмурился и отошел на пару шагов, чтобы пропустить Андре, удалившегося вместе с тележкой.

Джина сказала: «Я пришла сюда по своей воле. Я зашла в эту комнату сама, меня никто не принуждал. При этом я прекрасно понимала, чтó делала. Теперь вы говорите мне: „Пойдем!“ Прежде всего я должна знать, куда мы идем. А потом уже решу, пойду я туда или нет».

«Похоже на то, что ты не слишком нуждаешься в миллионе долларов».

«В двух миллионах. И я достаточно в них нуждаюсь, чтобы потратить весь вечер на предварительное расследование… Если я не получу эти деньги сегодня, я получу их завтра или на следующей неделе. Так или иначе я их получу, я давно так решила. Что скажете?» — она опустилась в воздушном реверансе.

Зрачки Фозерингея сузились. Он сказал, сдержанно и размеренно: «Хорошо. Два миллиона. Теперь мы поднимемся на крышу и поужинаем. Тем временем ты получишь указания».

II

Они медленно парили под куполом в зеленоватом пластиковом пузыре. Под ними простирался коммерческий фантастический ландшафт далекой планеты: серый газон, сучковатые красные и зеленые деревья, отбрасывающие контрастные черные тени, пруд, заполненный флюоресцентной зеленой жидкостью, клумбы экзотических цветов, грядки грибов.

Пузырь потихоньку дрейфовал в воздухе — по всей видимости произвольно — то высоко, под почти невидимым куполом, то низко, под кронами деревьев. Блюда, вместе с бокалами охлажденного вина и подмороженного пунша, появлялись одно за другим в центре стола.

«Чудесно и роскошно!» — думала Джина. Но почему бы Фозерингей тратился на нее? Может быть, он испытывал романтические чувства… Она поиграла с этой мыслью, тайком наблюдая за ним. Такое допущение представлялось неубедительным. Фозерингей не делал никаких ходов, характерных для флирта. Он не пытался очаровать ее любезностью или впечатлить показной мужественностью. Джина вынуждена была раздраженно признать, что ее собеседник выглядел… безразлично.

Она поджала губы. Происходящее приводило ее в замешательство. Она попробовала привлечь внимание полуулыбкой со взглядом искоса из-под опущенных ресниц.

«Не старайся зря, — посоветовал Фозерингей. — Когда ты поднимешься на станцию, тебе понадобятся все твои уловки».

Джина вернулась к ужину. Через минуту он спокойно сказала: «Мне было… любопытно».

«Теперь ты знаешь».

Джина попробовала дразнить его, пробудить в нем какие-то эмоции: «Знаю — что?»

«То, что вызывало у тебя любопытство — что бы то ни было».

«Пфа! Мужчины, как правило, одинаковы. У каждого одна и та же кнопка. Стóит ее нажать — и все они прыгают в одну и ту же сторону».

Фозерингей нахмурился, прищурился, бросил на нее оценивающий взгляд: «Возможно, ты еще не настолько повзрослела, как может показаться».

Джина напряглась. В каком-то необычном, не поддающемся определению смысле разговор приобрел огромное значение — как если бы ее способность выжить зависела от ее уверенности в своей искушенности, от умения приспосабливаться.

«Что вы имеете в виду?»

«Ты делаешь допущение, свойственное всем хорошеньким девушкам, — с едва заметным презрением ответил он. — Я думал, ты умнее».

Джина нахмурилась. Ее жизненный опыт мало располагал к абстрактному мышлению: «У меня никогда не было возможности наблюдать другую реакцию. Хотя я готова признать, что могут существовать исключения… Это своего рода игра — и я еще никогда не проигрывала. Даже если я заблуждаюсь на свой счет, до сих пор мне не приходилось платить за ошибки».

Фозерингей успокоился: «Тебе повезло».

Джина потянулась, выгнувшись всем телом, и улыбнулась так, словно ей пришла в голову забавная мысль: «Называйте это везением, если хотите».

«Когда имеешь дело с Эрлом Эйберкромби, везение не помогает».

«Вы первый произнесли это слово. На мой взгляд, удачливость — своего рода талант».

«Тебе придется пользоваться мозгами, а не только инстинктами». Поколебавшись, он прибавил: «По сути дела, Эрлу нравятся… странные вещи».

Нахмурившись, Джина сидела и ожидала дальнейших откровений.

Ее собеседник с прохладцей заметил: «Ты размышляешь о том, как лучше всего было бы задать вопрос: „Что во мне странного?“»

Джина резко обронила: «Мне не нужно объяснять, что во мне странного. Я и сама это знаю».

Фозерингей не высказал никаких замечаний.

«Я надеюсь только на себя, — продолжала Джина. — Во всех мирах, населенных людьми, я ни за кого не дам ломаного гроша. Делаю, что хочу, и никто мне не указ». Она внимательно следила за реакцией Фозерингея. Тот безразлично кивнул. Джина подавила приступ раздражения, откинулась на спинку стула и принялась изучать собеседника так, будто он был экспонатом за стеклянной витриной… Странный молодой человек! Интересно, он когда-нибудь улыбается? Его поведение напомнило Джине о фибратах из системы Капеллы — согласно неподтвержденным слухам, они умели вживляться в спинной мозг человека и контролировать его мышление. Холодность Фозерингея была достаточно необычной, чтобы в нем можно было заподозрить манекена, управляемого инопланетным паразитом… Но капелланский фибрат мог успешно манипулировать только одной рукой, а не двумя одновременно. Фозерингей держал в правой руке нож, а в левой вилку. Гипотеза не подтвердилась.

Он тихо произнес: «Я тоже наблюдал за твоими руками».

Закинув голову, Джина рассмеялась — здоровым подростковым смехом. Фозерингей посматривал на нее без какого-либо поддающегося определению выражения.

«На самом деле вы хотели бы узнать обо мне побольше, — парировала Джина, — но чопорное высокомерие мешает вам задавать вопросы».

«Ты родилась в Ангельске на Кодироне, — сказал Фозерингей. — Мать подкинула тебя — оставила в таверне. Азартный игрок по имени Джо Парльé позаботился о тебе. Когда тебе исполнилось десять лет, ты прикончила его и трех других мужчин, после чего улетела с Кодирона зайцем на пакетботе „Буцирус“ компании „Серые лайнеры“. Тебя сдали в приют для беспризорных детей в городе Пэй на планете Гордобелла. Ты сбежала оттуда, причем суперинтендант приюта был найден мертвым… Продолжать? Мне известны все твои проделки на протяжении следующих пяти лет».

Пригубив вино, Джина ответила без малейшего смущения: «Вы быстро работаете… Но преувеличиваете свои возможности, когда говорите, что вам известно все, что я делала на протяжении следующих пяти лет. Вы понятия не имеете о том, чтó я делала. Продолжайте же, что вы молчите?»

Безразличное лицо Фозерингея ничуть не изменилось. Он сказал — так, словно не расслышал ее слова: «Теперь слушай внимательно. Я объясню, чтó тебя ждет в ближайшее время».

«Говорите, я слушаю», — Джина снова откинулась на спинку стула. «Ловкий трюк! — думала она, — Игнорировать нежелательную ситуацию так, как если бы она не возникала. Конечно, чтобы успешно применять этот трюк, нужно обладать особым темпераментом. У Фозерингея, холодного, как рыба, это хорошо получается».

«Сегодня вечером с нами встретится человек по имени Веббард. Он — старший стюард на Станции Эйберкромби. Мне удалось оказать на него некоторое влияние. Он возьмет тебя с собой на станцию и устроит тебя служанкой в личные апартаменты Эрла Эйберкромби».

Джина наморщила нос: «Служанкой? Почему я не могу прилететь на станцию как богатая туристка?»

«Это выглядело бы несуразно. Такая гостья, как ты, прибыла бы на станцию на „Козероге“ или на „Небесном посохе“. Эрл всех во всем подозревает. Несомненно, он стал бы тебя сторониться. Его мамаша, старуха Клара, внимательно следит за ним и ежедневно внушает ему, что все девушки на станции только о том и думают, как бы поживиться его деньгами. Будучи служанкой, ты сможешь встречаться с ним в интимной обстановке. Эрл редко покидает свой кабинет — он полностью поглощен коллекционированием».

«Даже так! — пробормотала Джина. — Что он собирает?»

«Всякую всячину, — губы Фозерингея на мгновение подернулись гримасой, напоминавшей улыбку. — По словам Веббарда, однако, Эрл довольно-таки любвеобилен и уже флиртовал с несколькими девушками на станции».

Рот Джины брезгливо покривился. Фозерингей безучастно наблюдал за ней.

«Когда я… начну?»

«Веббард вылетает завтра, на грузовой барже. Ты отправишься вместе с ним».

Прозвучал едва слышный зуммер. Фозерингей нажал кнопку: «Да?»

«Вас хочет видеть господин Веббард, сэр».

Фозерингей направил дрейфующий пузырь вниз, на посадочную площадку.

Там их ждал Веббард — самый толстый человек из всех, каких когда-либо видела Джина.

* * *

Табличка на двери гласила: «Ричард Майкрофт, адвокат». Когда-то, давным-давно, Джина слышала краем уха, как кто-то рекомендовал Ричарда Майкрофта как надежного адвоката.

Секретарша — смуглая женщина лет тридцати пяти с бесцеремонным пронзительным взглядом, спросила: «Вам назначили время приема?»

«Нет, — ответила Джина. — Я очень тороплюсь».

Поколебавшись секунду-другую, секретарша наклонилась к микрофону: «Юная особа — мисс Джина Парльé — хотела бы с вами поговорить. Новый клиент».

«Хорошо, пригласите ее».

Секретарша указала кивком на дверь и сухо обронила: «Проходите».

«Я ей не нравлюсь, — подумала Джина. — Потому что я — то, чем она когда-то была и чем хотела бы стать снова».

Майкрофт оказался плечистым человеком с приятным выражением лица. Джина тут же приготовилась к обороне — если ты к кому-то расположена, и он это понимает, он чувствует себя обязанным давать тебе советы и вмешиваться в твои дела. Джина не нуждалась в советах. Она нуждалась в двух миллионах долларов.

«Так-так, мадемуазель! — приветствовал ее Майкрофт. — Чем могу быть полезен?»

Джина подумала: «Он обращается со мной, как с ребенком. Может быть, в его глазах я действительно выгляжу ребенком». Вслух она сказала: «Я хотела бы получить консультацию. Не знаю, сколько вы берете за это с клиентов. Я могла бы заплатить сто долларов. Когда вы решите, что стоимость ваших рекомендаций начинает превышать сто долларов, дайте мне знать — и я уйду».

«За сто долларов можно получить десятки советов, — отозвался Майкрофт. — Болтовня обходится недорого».

«Только не болтовня адвоката!»

Майкрофт перешел к делу: «В чем заключается ваша проблема?»

«Насколько я понимаю, наш разговор останется в тайне?»

«Разумеется», — улыбка Майкрофта застыла, превратившись в гримасу вежливого внимания.

«В том, что я скажу, нет ничего незаконного — в той мере, в какой это касается меня — но я не хотела бы, чтобы вы даже намекали об этом… тем, кого это могло бы заинтересовать».

Майкрофт, сидевший за столом, выпрямился в кресле: «От адвоката ожидается, что он будет хранить в тайне сведения, полученные от клиента».

«Ладно… Что ж, дело обстоит следующим образом…» Она рассказала о Фозерингее, о Станции Эйберкромби и об Эрле Эйберкромби. Она сообщила о том, что Эрл страдает неизлечимым заболеванием. Она не упомянула о мнениях Фозерингея по этому поводу. Она сама старалась об этом не думать. Фозерингей ее нанял. Он разъяснил ее обязанности и уведомил ее о том, что Эрл Эйберкромби болен. И для нее этого было достаточно. Если бы она задавала слишком много вопросов и выяснила вещи, слишком тошнотворные даже для нее, Фозерингей нашел бы другую, не столь любопытную девушку… Поэтому Джина лишь вскользь упомянула о болезни Эрла. По сути дела, она ничего о ней не знала. И не хотела знать.

Майкрофт внимательно слушал и ничего не говорил.

«Вот что я хотела бы выяснить, — продолжала Джина. — Унаследует ли супруга Эрла его состояние? Я не хотела бы нажить кучу неприятностей бесплатно. В конце концов, Эрлу еще не исполнился двадцать один год. Поэтому я подумала: на всякий случай не помешало бы заранее удостовериться в том, что может произойти после его смерти».

Некоторое время Майкрофт не двигался — он сидел, молча разглядывая посетительницу. Затем он набил трубку.

«Джина! — сказал адвокат. — Позволь дать тебе совет. Бесплатный совет. Без каких-либо условий».

«Не беспокойтесь! — отозвалась Джина. — Мне не нужны благожелательные нравоучения. Я хочу услышать от вас то, за что стоило бы заплатить».

Майкрофт поморщился: «Ты намного умнее, чем может показаться, учитывая твой возраст».

«Мне пришлось поумнеть… Если вам нравится считать меня ребенком, будь по-вашему».

«Зачем тебе миллион долларов? Или — насколько я помню — два миллиона?»

Джина удивленно уставилась на адвоката: неужели он сам не мог ответить на такой вопрос? Или, может быть, на него действительно трудно было ответить? Пытаясь подыскать подходящие слова, она их не нашла.

«Как вам сказать… — Джина вздохнула. — Я хотела бы иметь аэроглиссер, красивые наряды и, может быть…» Перед ее внутренним взором внезапно возникла непривычная картина: ее, Джину, окружали друзья. Приятные люди — такие, как господин Майкрофт.

«Если бы я был психологом, а не адвокатом, — сказал Майкрофт, — я решил бы, что тебе не хватает отца и матери гораздо больше, чем двух миллионов долларов».

Джина страшно разозлилась: «О нет! Мне не нужны родители. Они давно умерли». В той мере, в какой это ее касалось, они умерли — в тот момент, когда мать оставила ее на бильярдном столе Джо Парльé в старой таверне «Ацтек». Джина возмущенно выпалила: «Господин Майкрофт, я понимаю, что вы желаете мне добра, но будьте любезны, объясните мне то, что я хочу знать».

«Объясню, — ответил Майкрофт, — потому что, если я этого не сделаю, это сделает кто-нибудь другой. Имущество семьи Эйберкромби, если не ошибаюсь, подлежит действию гражданского кодекса станции Эйберкромби… Посмотрим…» — повернувшись в кресле, он пробежался пальцами по клавиатуре.

На экране появился указатель Центральной юридической библиотеки. Майкрофт выбрал несколько текстов, задумчиво просмотрел их и нашел искомую информацию: «Наследник приобретает право собственности в шестнадцатилетнем возрасте. Вдова владельца станции наследует как минимум пятьдесят процентов — но, если завещание владельца не содержит особых условий, она наследует все».

«Хорошо! — сказала Джина и вскочила на ноги. — Именно в этом я хотела убедиться».

Майкрофт спросил: «Когда ты вылетаешь?»

«Сегодня, во второй половине дня».

«Думаю, что ты сама прекрасно понимаешь, что ввязалась в безнравственную затею».

«Вы просто душка, господин Майкрофт! Но я лишена всякого представления о нравственности».

Адвокат наклонил голову набок, пожал плечами и выпустил клуб дыма: «Ты в этом уверена?»

«Наверное… да, — Джина задумалась на секунду. — Надо полагать. Вы хотите, чтобы я вдавалась в подробности?»

«Нет. По сути дела, я хотел спросить вот о чем: уверена ли ты в том, что понимаешь, чего хочешь от жизни?»

«Конечно. Я хочу иметь кучу денег».

Майкрофт ухмыльнулся: «Не слишком удачный ответ. Что ты купишь на свои деньги?»

Джину охватила необъяснимая волна раздражения — ей даже стало трудно дышать: «О! Я много чего куплю!» Она повернулась к выходу: «Сколько я вам должна, господин Майкрофт?»

«Ну, скажем… десять долларов. Передай их секретарше».

«Спасибо, господин Майкрофт!» — Джина вышла из кабинета.

Маршируя по коридору, она к своему удивлению обнаружила, что злилась на себя не меньше, чем на адвоката… У него не было никакого права заставлять людей задумываться о своей судьбе! И ее это волновало бы гораздо меньше, если бы она уже не задумывалась о своей судьбе сама.

Но все это сплошная чепуха! Два миллиона долларов на дороге не валяются. Когда она разбогатеет, она заглянет к господину Майкрофту и спросит его: действительно ли он считает, что ради таких денег не стоило позволить себе несколько незначительных прегрешений?

А сегодня — наверх, на Станцию Эйберкромби! Раздражение Джины внезапно сменилось радостным возбуждением.

III

Пилот баржи, доставлявшей грузы на Станцию Эйберкромби, выражался без обиняков: «Нет уж, дорогуша! Со стороны такой юной, располагающей к себе особы, как ты, это непростительная ошибка!»

Коренастый, видавший виды субъект лет тридцати, пилот не сомневался в своей правоте. Его череп покрывали редкие светлые волосы, глубокие складки вокруг рта придавали его лицу циничный характер. Веббард, старший стюард Станции Эйберкромби, устроился на корме в специально оборудованном отделении. Обычной сетчатой сбруи было недостаточно для защиты его туши от ускорения; стюард погрузился по самый подбородок в резервуар, заполненный эмульсией, удельный вес которой соответствовал удельному весу его тела.

Пассажирской каюты на барже не было, и Джина соскользнула на сиденье рядом с пилотом. На ней были скромное белое платье, белая шляпка без полей и серая с черными полосками блузка.

Пилот не жаловал Станцию Эйберкромби: «Прямо скажу — это просто стыд и позор, везти такую девушку, как ты, к таким, как они… Почему бы им не пользоваться услугами своих сородичей? Так было бы лучше для всех».

«Я не собираюсь оставаться там надолго», — наивно проворковала Джина.

«Это ты сейчас так думаешь. Их пороки заразительны. Через год ты станешь такой, как они. От одного их воздуха, густого и приторного, как оливковое масло, нормальный человек начинает болеть. Я стараюсь как можно реже выходить туда с баржи».

«Как вы думаете, там… безопасно?» — ресницы Джины чуть затрепетали, она дерзко покосилась на пилота.

Облизав губы, тот смущенно поежился и пробормотал: «Ну, бояться там некого, если уж на то пошло… По крайней мере, тех, что провели там уже много времени. Может быть, тебе придется уворачиваться от некоторых, недавно прибывших с Земли… Но после того, как они поживут на станции, их характер меняется. Они плевать хотели на хорошеньких земных девушек».

«Хммф!» — Джина поджала губы. Эрл Эйберкромби родился и вырос на станции.

«Но я говорил не совсем об этом», — заметил пилот. По его мнению, трудно было откровенно выражаться, беседуя с такой юной и неопытной девушкой: «Я имел в виду их среду, в которой тебе легко будет распуститься. Очень скоро ты будешь выглядеть, как они — и больше не захочешь покинуть станцию. Некоторые из них просто не могут ее покинуть, они не выдержали бы земного тяготения, даже если бы захотели».

«О! Нет, не думаю. Не в моем случае».

«Это заразно! — яростно настаивал пилот. — Послушай меня, девочка, я знаю. Я доставлял грузы на все станции, видел, кто туда прилетает и кто оттуда улетает. На каждой станции свои причуды, и от них никому не удается избавиться, — он усмехнулся своим мыслям. — Может быть, поэтому и я порядком рехнулся… Возьми, например, Станцию Мадейра. Расфуфыренные пижоны! — он поиграл пальцами в воздухе. — И это только Мадейра. Ты же ничего об этом не знаешь… Но другие не лучше — Гнездо Балчестера, Приют Мерлина, Звездный Поселок…»

«Но это же просто развлекательные орбитальные курорты?»

Пилоту пришлось неохотно признать, что из двадцати двух курортных спутников не меньше половины были ничем не причудливее пляжей Майами-Бич. «Но другие? О, боже упаси! — он возвел глаза к потолку кабины. — Причем Станция Эйберкромби — хуже всех».

Наступило молчание. Земля превратилась в огромный зеленый, голубой, белый и черный шар над плечом Джины. Внизу, в черном небе, Солнце словно сверлило пылающую дыру. Впереди мерцали звезды — и множество мигающих синих и красных огней.

«Это и есть Станция Эйберкромби?»

«Нет, это Масонский Храм. Эйберкромби живут поодаль… — он скромно посматривал на нее краем глаза. — Так что — послушай! Только не подумай, что я последний дурак. Впрочем, может быть, так оно и есть. Но если тебе так трудно найти работу — почему бы тебе не вернуться со мной на Землю? У меня просторная лачуга в районе Лонг-Бич — никакой роскоши, конечно, но она на пляже, и там тебе будет гораздо лучше, чем среди этих уродов».

«Нет, спасибо», — рассеянно сказала Джина. Пилот дернул себя за подбородок, прижал локти к телу и набычился.

Прошел час. Сзади послышался какой-то дребезг — отодвинулась небольшая панель, и в кабину заглянула заплывшая жиром физиономия Веббарда. Баржа дрейфовала по инерции, ускорение и сила тяжести уже исчезли: «Сколько еще до станции?»

«Она прямо перед нами. Примерно полчаса, и мы надежно пришвартуемся». Веббард крякнул и уплыл на корму.

Впереди теперь перемигивались желтые и зеленые огни. «Это Станция Эйберкромби! — объявил пилот и взялся за рычаг. — Держись покрепче!» Он потянул рычаг на себя. Из носовых дюз вырвались бледно-голубые тормозные струи.

С кормы послышались глухой стук падения и яростные ругательства. Пилот ухмыльнулся: «Так ему и надо!» Ревущие тормозные двигатели пошумели с минуту и замолкли. «Каждый раз одно и то же. Сейчас он засунет свою рожу в кабину и начнет делать мне выговор».

Панель отодвинулась. Появилось разъяренное лицо Веббарда: «Какого дьявола ты не можешь меня предупредить перед торможением? Я свалился и мог что-нибудь повредить! Какой из тебя пилот, если ты подвергаешь пассажиров такому риску?»

Пилот отозвался притворно-огорченным тоном: «Прошу прощения — пожалуйста, извините. Больше такого не будет».

«Смотри у меня! Если я еще раз грохнусь, я позабочусь о том, чтобы тебя уволили!»

Панель со стуком задвинулась. «Иногда мне удается наставить ему больше синяков, иногда меньше, — заметил пилот. — На этот раз неплохо получилось, он хорошенько трахнулся».

Повернувшись на сиденье, он обнял Джину за плечи и притянул ее к себе: «Пока мы не прибыли, давай-ка поцелуемся».

Джина наклонилась вперед и протянула руку за спину пилота. Пилот видел, как к нему приближалось ее лицо — свежее, чудесное, словно сделанное из оникса, бледно-розовых лепестков и слоновой кости, улыбающееся, пылкое… Рука Джины дотянулась до тормозного рычага. Вырвались четыре реактивные струи. Баржа дернулась. Пилот навалился грудью на пульт управления с выражением комического удивления.

С кормы донесся гулкий звук тяжелого удара. Пилот выпрямился на сиденье и поспешно перевел рычаг в исходное положение. Из ранки на его подбородке сочилась кровь, в невесомости образовавшая нечто вроде пухнущей багровой шишечки. Сзади снова распахнулась панель. В кабину вдвинулась потемневшая от злобы рожа стюарда.

Когда Веббард перестал, наконец, ругаться и захлопнул панель, пилот взглянул на тихонько сидевшую рядом Джину — уголки ее рта мечтательно приподнялись.

Пилот прорычал: «Если бы мы тут были одни, я бы отшлепал тебя до полусмерти!»

Джина подтянула колени к подбородку, обняла их руками и молча смотрела вперед.

* * *

Станцию Эйберкромби строили по типовому проекту «цилиндра Фитча»: силовой блок и подсобные помещения находились в сердцевине, окруженной несколькими кольцевыми палубами и внешней прозрачной оболочкой. В конструкцию первоначальной модели, однако, внесли существенные изменения. Цилиндр окружала наружная палуба из листовой стали, позволявшая швартовать магнитные захваты небольших космических яхт, с магнитными креплениями для грузовых контейнеров, с магнитными площадками и вообще всем, что позволяло удерживать вещи на месте в течение длительного или непродолжительного времени. Трубы, выступавшие с обоих торцов цилиндра, соединялись с дополнительными пристройками. В одной из них, сферической, находились личные апартаменты семьи Эйберкромби. Вторая, цилиндрическая, вращалась с частотой, достаточной для равномерного распределения по внутренней оболочке слоя воды трехметровой глубины; здесь, таким образом, устроили плавательный бассейн станции — подобная роскошь наблюдалась лишь на трех других курортных спутниках.

Баржа мало-помалу приближалась к палубе и с толчком прикоснулась к ней. Четыре человека в скафандрах присоединили тросы-растяжки к кольцам на корпусе баржи и подтащили баржу к грузовому люку. Баржа осела в предназначенном для нее гнезде и выдвинула опоры с магнитными захватами, после чего со вздохом открылись люки.

Старший стюард Веббард еще кипел от гнева, но теперь не мог давать ему волю — приходилось сохранять приличествующее его положению достоинство. Пренебрегая обувью с магнитными подошвами, он оттолкнулся, подлетел к открытому люку и жестом подозвал Джину: «Возьми пожитки».

Джина схватилась за ручку небольшого саквояжа, рывком подняла его в воздух — и повисла, беспомощно болтая руками и ногами посреди трюма. Веббард нетерпеливо вернулся с магнитными зажимами для ее туфель и помог ей протолкнуть саквояж внутрь станции.

Здесь она дышала другим, пряным воздухом. На барже пахло озоном, смазкой и конопляными мешками, но на станции… Не пытаясь сознательно определить этот аромат, Джина подумала о вафлях со сливочным маслом и кленовым сиропом, смешанных с порошковым тальком.

Веббард плыл у нее перед носом: впечатляющее зрелище! Жир больше не свисал с него складками; он выпячивался равномерно, образуя округлый периметр. Его физиономия, гладкая, как арбуз, казалась скорее сформованной или вырезанной, нежели вылепленной. Стюард сосредоточил взор где-то над головой Джины: «Будет лучше всего, если между нами с самого начала не будет никаких недоразумений, мадемуазель».

«Да, разумеется, господин Веббард».

«Я взял вас на работу, чтобы сделать одолжение своему приятелю, господину Фозерингею. Этим поступком, однако, целиком и полностью ограничивается моя ответственность. Не рассматривайте меня как своего спонсора. Господин Фозерингей сопроводил вас прекрасными рекомендациями — так что постарайтесь его не подвести. Вашей непосредственной руководительницей будет госпожа Блэйскелл, вы должны неукоснительно выполнять ее указания. На Станции Эйберкромби действуют строгие правила; здесь с прислугой обращаются справедливо, ей хорошо платят — но вы должны оправдывать свой заработок. Результаты вашей работы будут говорить сами за себя, и ни от кого не ожидайте поблажек, — Веббард прокашлялся. — В самом деле, можно сказать, что вам повезло. Как правило, мы нанимаем людей нашего типа, это позволяет им не слишком выделяться на общем фоне».

Джина слушала его, скромно опустив голову. Веббард продолжал говорить — последовали всевозможные предупреждения, наставления и запреты.

Джина послушно кивала. Незачем было восстанавливать против себя напыщенного пожилого стюарда. И Веббард решил, что перед ним — хорошо воспитанная молодая особа, слишком юная и слишком тощая, конечно, причем с каким-то странным лихорадочным блеском в глазах, но достаточно впечатленная его, Веббарда, значением и влиянием… Цвет ее кожи его тоже устраивал. Приятные черты лица. Если бы только она нарастила еще килограммов сто плоти, она могла бы даже показаться привлекательной в том, что касалось его низменных инстинктов.

«Ладно, следуйте за мной», — сказал Веббард.

Он поплыл вперед и, благодаря какой-то врожденной величественности, продолжал производить впечатление непоколебимого достоинства даже тогда, когда летел головой вперед по коридору.

Джина передвигалась гораздо скромнее, переступая по полу магнитными скобами подошв и легко подталкивая перед собой саквояж, как если бы это был бумажный мешок.

Они добрались до сердцевины цилиндрической станции, и Веббард, оглянувшись через пухлое плечо, повернул и поплыл вдоль освещенной шахты.

Прозрачные панели в стене центральной шахты позволяли видеть различные залы, гостиные, трапезные, салоны. Джина задержалась у панели помещения, украшенного красными бархатными портьерами и мраморными статуями. В первый момент открывшаяся сцена поразила ее, но затем скорее позабавила.

Веббард нетерпеливо окликнул ее: «Шевелитесь, мадемуазель, время не ждет!»

Джина оттолкнулась от стены: «Я смотрела на ваших гостей. Они выглядят, как…» Она не сдержалась и хихикнула.

Веббард нахмурился и поджал губы. Джина подумала, что стюард сейчас потребует, чтобы она объяснила причину своего веселья, но, по-видимому, он считал обсуждение таких вещей ниже своего достоинства. Он снова позвал ее: «Поспешите! Я могу уделить вам только несколько минут».

Джина бросила последний взгляд на красный бархатный зал — и теперь откровенно расхохоталась.

Жирные женщины, надутые, как рыбы-пузыри! Жирные женщины, круглые и нежные, как спелые персики. Жирные женщины, чудесно беззаботные и подвижные в отсутствие силы тяжести. Судя по всему, в бархатном зале устроили музыкальный вечер. Помещение было буквально забито снующими шарами розовой плоти, наряженными в белые, бледно-голубые и желтые панталоны и блузы.

Мода, преобладавшая на Станции Эйберкромби, по-видимому призвана была подчеркивать округлость тел. Широкие плоские ремни, подобные перевязям парадных военных униформ, оттесняли груди в стороны, под предплечья. Гладкие, прижатые к голове волосы, с пробором посередине, были зачесаны назад и образовывали небольшой валик под затылком. Плоть! Раздувшиеся, гладкие, блестящие пузыри нежной плоти! Мелкие подергивающиеся части тела — танцующие в воздухе пальцы рук и ног, веки и губы — были вызывающе раскрашены. На Земле любой из этих женщин пришлось бы погрузить свою неподвижно обвисшую, потеющую тушу в обширное кресло. На Станции Эйберкромби — недаром прозванной «выставкой ожирения» — они двигались с легкостью одуванчиковых пушинок, а их лица и тела оставались гладкими, как сливочное масло.

«Скорее, скорее! — рявкнул Веббард. — На Станции Эйберкромби нет места праздным зевакам!»

Джина удержалась от того, чтобы швырнуть саквояж по центральной шахте прямо в ягодицы стюарда, служившие заманчивой мишенью. Тот ждал ее в конце коридора.

«Господин Веббард! Сколько весит Эрл Эйберкромби?» — задумчиво спросила она.

Веббард откинул голову и укоризненно взглянул на нее сверху вниз: «Интересоваться такими подробностями личной жизни, мадемуазель, у нас не принято».

«Я всего лишь хотела узнать, отличается ли он такой же… ну, скажем, внушительной внешностью, как вы», — сказала Джина.

Веббард фыркнул: «Не могу ответить на ваш вопрос. Господин Эйберкромби — исключительно важная персона. Вам предстоит с ним познакомиться, но обсуждать его внешность… не подобает, так не делается».

«Благодарю вас, господин Веббард», — кротко ответила Джина.

«Вы скоро приспособитесь, — пообещал стюард. — Из вас еще выйдет добропорядочная служанка. А теперь — дальше по трубе! Я приведу вас к госпоже Блэйскелл».

У госпожи Блэйскелл, низенькой и кругленькой, как кумкват, были серые волосы со стальным отливом, плотно прилизанные по последней моде и уложенные валиком под затылком. На ней был черный комбинезон в обтяжку — как впоследствии узнала Джина, униформа прислуги на Станции Эйберкромби.

Джина подозревала, что произвела неблагоприятное впечатление на госпожу Блэйскелл. Серые глаза начальницы обыскали ее пристальным взглядом с головы до ног; Джина проходила осмотр, скромно потупив голову.

Веббард объяснил, что Джину следовало обучить выполнению обязанностей горничной, и предположил, что госпожа Блэйскелл могла бы использовать ее в Плезонсе и в спальнях.

Госпожа Блэйскелл кивнула: «Удачная мысль. Как известно, юный владелец станции — со странностями, но в последнее время он приставал к девушкам и мешал им выполнять поручения. Полезно было бы приставить к нему такую, как она — не обижайтесь, мадемуазель, вы не виноваты в том, что с вами сделала сила тяжести — такая горничная ему вряд ли приглянется».

Веббард подал знак госпоже Блэйскелл — они отплыли в сторону и некоторое время беседовали полушепотом.

Уголки широкого рта Джины дрожали. Перезрелые болваны!

Прошло пять минут; Джина начинала беспокоиться. Почему они ничего не делают? Почему ее еще не привели куда-нибудь? Приходилось подавить нетерпение. Жизнь! Как хороша жизнь, как полна ярких впечатлений! «Останусь ли я такой же, когда мне будет двадцать лет? Тридцать, сорок?» — спрашивала себя Джина. Уголки ее рта чуть растянулись. «Конечно, останусь. Никогда не позволю себе измениться… Но жизнью нужно пользоваться в полной мере. Нужно выжимать и пробовать каждую каплю пыла и волнения». Джина ухмыльнулась. Она плавала в воздухе, дыша перенасыщенным ароматами воздухом Станции Эйберкромби. В каком-то смысле это само по себе было приключением. Хорошо оплачиваемым приключением — ей обещали два миллиона долларов всего лишь за соблазнение восемнадцатилетнего подростка. Соблазнить его, выйти за него замуж — какая разница? Конечно, речь шла об Эрле Эйберкромби и, если он был таким же «внушительным», как стюард Веббард… Джина скептически рассмотрела огромную тушу Веббарда. Что ж, два миллиона на дороге не валяются. Если дела пойдут слишком плохо, цена может вырасти. Возможно, до десяти миллионов. По сравнению с миллиардом это все равно пустяки.

Веббард удалился, не сказав больше ни слова — покачиваясь из стороны в сторону, его невесомо громоздкая туша улетела по центральному туннелю станции.

«Пойдемте! — сказала госпожа Блэйскелл. — Я покажу вам вашу комнату. Сегодня вы можете отдохнуть, а завтра я познакомлю вас с вашими обязанностями».

IV

Госпожа Блэйскелл стояла рядом с откровенно критическим выражением лица, пока Джина натягивала черный комбинезон: «Бог ты мой! Не надо так стягивать талию! Вы и так уже выглядите, как рахитичная жертва голодовки, бедное дитя! Нет необходимости подчеркивать это обстоятельство! Может быть, мы найдем какие-нибудь надувные подушки, чтобы придать вам полноту. Это не так уж важно, конечно, потому что вы будете в основном заниматься уборкой — тем не менее, общее представление о прислуге всегда улучшается, если она состоит из привлекательных женщин, а молодой Эрл — несмотря на все его странности, хотя бы это можно сказать в его пользу — любит привлекательных женщин… Ну, а теперь нужно что-то сделать с вашей грудью — она же у вас почти плоская! Сами видите, вам практически нечего засунуть под мышки! — она указала для сравнения на свои собственные объемистые жировые выпуклости. — Что, если мы подвяжем хотя бы какие-нибудь подушечки…»

«Нет!» — содрогаясь от отвращения, отказалась Джина. Неужели они действительно считали ее настолько уродливой? «Я не хочу носить подушки».

Госпожа Блэйскелл фыркнула: «Они только пошли бы вам на пользу, дорогуша. Ведь это не я исхудала до костей».

Джина нагнулась, поправляя черные тапочки: «Нет, у вас очень обтекаемый вид».

Госпожа Блэйскелл горделиво кивнула: «Я стараюсь содержать себя в теле и поэтому чувствую себя превосходно. Уверяю вас, мадемуазель, все было по-другому, когда я была в вашем возрасте — ведь я тогда жила на Земле…»

«О! Вы не родились на станции?»

«Нет, мадемуазель. Я была одной из бедняжек, измученных и отягощенных силой тяжести, и мне приходилось тратить калории просто для того, чтобы двигаться. Нет, я родилась в Сиднее, в Австралии, в порядочной семье добрых людей, но они не могли позволить себе такую роскошь, как место на Станции Эйберкромби. Мне повезло — меня устроили здесь на работу, так же, как вас. Тогда были еще живы господин Юстус и его старая мать, госпожа Эва — бабушка Эрла, как вы понимаете. И с тех пор я ни разу не побывала на Земле. И никогда больше шагу не сделаю на Земле!»

«Разве вам не хочется снова увидеть праздничные фестивали, высокие здания, радующую глаз сельскую местность?»

«Ба! — госпожа Блэйскелл сделала вид, что сплюнула. — Почему бы мне хотелось покрыться складками и морщинами? И ездить в инвалидной коляске, чтобы родственники и знакомые показывали на меня пальцем и насмехались? Тощие, как палки, они вечно беспокоятся о том, как бы не упасть, вся их жизнь посвящена борьбе с притяжением почвы! Нет уж, мадемуазель, у нас тут достаточно великолепных видов и празднеств. Например, завтра вечером будут танцевать павану, а чуть позже — не пройдет и месяц — состоятся Большой Маскарад с пантомимой и Шествие Красавиц! Причем мне, конечно, лучше оставаться среди таких, как я, округлых людей, без единой морщинки на лице. Теперь я пополнела, как следует, и выгляжу прилично, так что ни за что не поменяюсь местами с заморышами там, внизу».

Джина пожала плечами: «Вы здесь счастливы — а это важнее всего». Она с удовлетворением смотрела на себя в зеркало. Даже если толстуха Блэйскелл придерживалась другого мнения, Джина выглядела неплохо в черном комбинезоне — после того, как подогнала его в обтяжку вокруг бедер и талии. Она прекрасно знала, что ее ноги — стройные, изящные, словно выточенные из глянцевой слоновой кости — производили должное впечатление. Даже если старый чудак Веббард и расплывшаяся во все стороны госпожа Блэйскелл так не считали. Посмотрим, что скажет по этому поводу недоросль Эрл. Как заметил Фозерингей, ему нравились земные девушки. И все же… Веббард и госпожа Блэйскелл намекнули, что это могло быть не так. Может быть, ему нравились и стройные, и жирные женщины?… Джина улыбнулась — слегка дрожащей улыбкой. Если Эрлу нравились девушки, выросшие на станции, значит, ему нравилось почти все, что угодно — лишь бы оно было теплым, двигалось и дышало. А Джина, несомненно, относилась к такой категории существ.

Если бы Джина прямо спросила об этом госпожу Блэйскелл, та была бы шокирована и раздражена. Старая добрая, приличная и благопристойная госпожа Блэйскелл! В ней было что-то материнское и заботливое — в отличие от матрон в различных приютах и детских домах, где Джине пришлось побывать. Дюжие, дебелые женщины, воспитательницы умели и любили давать волю рукам… Но госпожа Блэйскелл была не такая, она никогда не оставила бы младенца на бильярдном столе. Госпожа Блэйскелл сделала бы все возможное и даже голодала бы, чтобы кормить и воспитывать свое дитя как положено… Джина предалась бесцельной фантазии, пытаясь представить себе, какой была бы ее жизнь, если бы ее матерью была госпожа Блэйскелл. А ее отцом — господин Майкрофт… От этой мысли у нее мурашки побежали по спине — каким-то образом из глубины ее души вырвалась глухая, темная ненависть с примесью гневного возмущения.

Джина неловко повела плечами. «Пора забыть обо всей этой чепухе! — говорила она себе. — Ты одна и всегда полагалась только на себя. Чего бы ты хотела от родственников? Зачем они тебе? Бессмыслица, бред!» Если бы она выросла в порядочной семье, на ее долю никогда не выпало бы такое приключение, она никогда не прилетела бы на Станцию Эйберкромби… С другой стороны, родственники несомненно помогли бы ей потратить два миллиона долларов.

Джина вздохнула. Ее мать не была доброй и порядочной женщиной, такой, как госпожа Блэйскелл. Она не могла быть такой — в связи с чем вся эта проблема носила чисто абстрактный характер. Пора было забыть о ней, выкинуть все это из головы.

Госпожа Блэйскелл принесла повседневную обувь, которую, по меньшей мере время от времени, носили все обитатели станции: тапочки с магнитными обмотками в подошвах. Обмотки соединялись выводами с аккумулятором в поясе. Реостат позволял регулировать силу магнитного поля.

«Работающему человеку нужно устойчиво держаться на ногах, — пояснила госпожа Блэйскелл. — Работы, конечно, не так уж много — особенно после того, как к ней привыкаешь. Уборка — несложное дело, на станции установлены высокоэффективные воздушные фильтры. Тем не менее, иногда попадается налет пыли — или из воздуха оседает едва заметная маслянистая пленка».

Джина выпрямилась, расправила плечи: «Хорошо, госпожа Би, я готова. С чего начнем?»

Госпожа Блэйскелл подняла брови, удивленная фамильярным обращением, но на самом деле не обиделась. В целом, новая горничная вела себя достаточно уважительно, проявляла готовность к послушанию и была достаточно сообразительна. И — что немаловажно — не столь привлекательна, чтобы лишний раз беспокоить господина Эрла.

Оттолкнувшись от стены большим пальцем ноги, она пролетела по коридору, остановилась у белой двери и отодвинула панель.

Они проникли в комнату так, будто спустились в нее с потолка. Падая головой вниз к тому, что выглядело, как пол, Джина на мгновение почувствовала приступ головокружения.

Госпожа Блэйскелл ловко схватилась за стул, развернула тело в воздухе и опустила ноги на то, что считалось полом. Джина присоединилась к ней. Они стояли в большом круглом помещении, очевидно представлявшем собой отсек сферической пристройки. Широкие окна открывались в космос — со всех сторон мерцали звезды, одним движением глаз можно было охватить все созвездия Зодиака.

Солнечный свет проникал снизу и озарял потолок, а сбоку, в одном из квадрантов, висела Луна, выпуклая и четкая, как новенькая монета. На вкус Джины, обстановка была слишком роскошной. Бросались в глаза совершенно излишний ковер горчично-шафранового оттенка, белые настенные панели с золотыми арабесками, закрепленный зажимами на полу круглый стол и окружившие его стулья с магнитными роликами на ножках. С потолка торчала хрустальная люстра; вдоль карниза между стеной и потолком выглядывали рассредоточенные через равные промежутки пухлые херувимы.

«Это Плезонс, — объявила госпожа Блэйскелл. — Здесь вы будете убирать в первую очередь, каждое утро». Она подробно разъяснила обязанности Джины.

«Дальше мы направимся в… — начальница прервалась и подтолкнула Джину локтем. — Старуха Клара, мать Эрла! Опусти голову — так же, как я».

В комнату заплыла женщина в лилово-розовом наряде. У нее на лице застыло выражение рассеянной заносчивости — как если бы ничто во Вселенной не вызывало у нее никаких сомнений, неуверенности или предварительных размышлений. Она была почти идеально шарообразна — как говорится, «сама себя шире». У нее были серебристые седые волосы, а ее лицо — гладкое вздутие плоти — покрывали пятнышки красной помады, по-видимому беспорядочно нанесенные. Огромную грудь старухи перевязывала пропущенная под мышками лента, усыпанная драгоценными камнями.

Госпожа Блэйскелл подобострастно поклонилась: «Уважаемая госпожа Клара, позвольте представить вам новую горничную — она только что прилетела с Земли и очень пригодится в хозяйстве».

Клара Эйберкромби мельком взглянула на Джину: «Исхудавшее существо».

«О, она пополнеет! — проворковала госпожа Блэйскелл. — Обильное, здоровое питание и прилежная работа творят чудеса — в конце концов, она всего лишь ребенок».

«Ммфф. Вряд ли. Это в крови, Блэйскелл, вы же знаете».

«Да-да, конечно, госпожа Клара».

Клара продолжала резким дребезжащим голосом, поглядывая по сторонам: «В жилах течет либо добротная кровь, либо уксус — это передается по наследству. Эта девочка никогда не сможет хорошо приноровиться к жизни на станции, я ее вижу насквозь. У нее нет этого в крови».

«Конечно, мадам, вы совершенно правы».

«У Эрла в крови тоже этого нет. Вот что меня беспокоит. Хьюго унаследовал роскошные гены, но его брат Лионель, бедняга Лионель…»

«Что случилось с Лионелем?» — хрипло спросил кто-то за спиной. Джина поспешно обернулась. Рядом стоял Эрл: «Кто-нибудь что-нибудь слышал о Лионеле?»

«Нет-нет, дорогой мой. Он улетел — и никогда не вернется. Я просто-напросто заметила, что ни один из вас так и не сумел достаточно располнеть: кожа да кости».

Эрл нахмурился, не глядя ни на мать, ни на госпожу Блэйскелл — его взор сосредоточился на Джине: «Это еще что? Опять новая служанка? Нам она не нужна. Бесконечные лишние расходы. Отошлите ее назад, на Землю».

«Это горничная, она будет убирать в твоих комнатах, дорогой», — возразила Клара.

«А где Джесси? Что случилось с Джесси?»

Госпожа Клара и госпожа Блэйскелл обменялись понимающими взглядами. Джина медленно, высокомерно смерила Эрла глазами. Тот моргнул и снова нахмурился. Джина опустила глаза и стала что-то чертить на ковре носком туфельки — она знала, что такие движения неизменно привлекали внимание к ее ногам. Вопреки ее опасениям, заработать два миллиона долларов было не так уж трудно. Потому что Эрл — приземистый, крепко сложенный юноша с бычьими плечами и бычьей шеей — не был толстяком. Его густые светлые кудри были коротко подстрижены, его румяная физиономия легко краснела, у него были большой блестящий, словно навощенный нос и массивная, выпяченная нижняя челюсть. Рот у него был нормальный, хотя в данный момент его уголки угрюмо опустились.

«Его нельзя назвать привлекательным», — подумала Джина. На Земле она не обратила бы внимания на такого юнца или — если бы он приставал — отпугнула бы его лавиной оскорблений. Но здесь она ожидала гораздо худшего: раздувшегося пузыря вроде Веббарда, воздушного шара в человеческом обличье… Конечно, на самом деле не было никаких причин, по которым Эрл должен был разжиреть: дети толстяков нередко становятся людьми нормального телосложения.

Госпожа Клара давала госпоже Блэйскелл указания, относившиеся к распорядку дня; госпожа Блэйскелл кивала в точности после каждого шестого слова и загибала короткие толстые пальчики, подсчитывая инструкции.

Клара закончила; госпожа Блэйскелл кивком подозвала Джину: «Пойдемте, мадемуазель, пора приниматься за работу».

Прежде, чем они успели удалиться, Эрл напомнил: «Не забывайте: никому нельзя заходить ко мне в кабинет!»

Джина полюбопытствовала: «Почему он не хочет, чтобы заходили к нему в кабинет?»

«Там он хранит свои коллекции. А его экспонаты нельзя передвигать, к ним даже притронуться нельзя. Иногда Эрл ведет себя очень странно. Не слишком к нему придирайтесь, и он будет вести себя хорошо. В некоторых отношениях ему труднее угодить, чем госпоже Кларе».

«Эрл родился на станции?»

Госпожа Блэйскелл кивнула: «Он никогда не был на Земле. Говорит, что там все сумасшедшие, и — кто знает? — может быть, он наполовину прав».

«А кто такие Хьюго и Лионель?»

«Два старших брата. Хьюго скончался, мир праху его, а Лионель вечно где-то странствует. У Эрла еще два младших брата, Харпер и Дофин, и две сестры — Миллисента и Кларисса. Все они походят на госпожу Клару, надменные и тучные. Только Эрл уродился худощавым, но при этом ему повезло — потому что, когда Хьюго умер, Лионель где-то шлялся, и Эрл унаследовал состояние… Кстати, вот его апартаменты — какой тут беспорядок!»

По мере того, как они занимались уборкой, госпожа Блэйскелл высказывала замечания по поводу различных предметов обстановки: «Возьмите эту кровать, например! Эрл не желает спать в привязной сбруе, как все остальные — о нет! Он надевает пижаму из намагниченной ткани, и она прижимает его к мягкому матрасу так, как если бы он спал на Земле… И все эти книги, все эти исследования! Чего только он не придумает, бог ты мой! А его телескоп? Он часами сидит под куполом и разглядывает Землю».

«Может быть, он хотел бы все-таки побывать на Земле?»

Госпожа Блэйскелл кивнула: «Меня бы нисколько не удивило, если бы это было так. Земля его завораживает. Но он не может покинуть станцию, вы же понимаете».

«Странно! Почему нет?»

Госпожа Блэйскелл ответила многозначительным взглядом: «Потому что в таком случае он автоматически откажется от наследства — это предусмотрено уставом станции. Владелец должен постоянно находиться в помещениях станции, — она указала на серую дверь. — Это вход в его кабинет. Я позволю вам мельком заглянуть туда, чтобы вас не разбирало любопытство и чтобы у вас не было потом неприятностей, когда меня не будет рядом и я не смогу за вами следить… Не пугайтесь того, что увидите — там нет ничего на самом деле опасного».

С видом жрицы, снимающей покрывало с таинственной реликвии, госпожа Блэйскелл повозилась немного, открывая дверной замок — так, чтобы Джина не могла наблюдать за ее манипуляциями.

Дверь отодвинулась. Госпожа Блэйскелл усмехнулась — Джина подпрыгнула от испуга.

«Нет-нет, ничего страшного, успокойтесь! Я же сказала — здесь нет ничего опасного. Это всего лишь один из зоологических экспонатов господина Эрла — большая редкость. Он затратил много времени и денег, чтобы его добыть…»

Джина глубоко вздохнула и рассмотрела поближе рогатое черное чудище, стоявшее на двух ногах сразу за дверью, чуть наклонившееся и присевшее так, будто оно готовилось прыгнуть на непрошеного посетителя и схватить его кожистыми черными лапами.

«Это самая страшная образина, — с тихим удовлетворением заметила госпожа Блэйскелл. — Еще тут у него всякие насекомые и пауки, — она показывала пальцем. — Драгоценные камни здесь, а тут — диски со старыми музыкальными записями. Его коллекция почтовых марок — там, а книги — на полках в том шкафу. Отвратительные книжки, стыдно ему хранить такую мерзость! Не давайте ему знать, что вы заглядывали в его гадкие книжонки, он над ними слюни пускает».

«Конечно нет, госпожа Блэйскелл, — послушно ответила Джина. — Я не интересуюсь такими вещами. Если это то, о чем я думаю».

Госпожа Блэйскелл энергично кивнула: «Это именно то, о чем вы думаете, и еще хуже!» Она не стала распространяться о причинах ее знакомства с содержимым библиотеки владельца станции, а Джина решила, что ей не подобало выяснять эти причины.

У них за спиной возник Эрл Эйберкромби. «И что же? — спросил он язвительным, напряженным тоном. — Насмотрелись?» С силой оттолкнувшись пяткой от стены, он пролетел по спальне и захлопнул дверь, ведущую в кабинет.

Госпожа Блэйскелл примирительно произнесла: «Ну что вы, господин Эрл! Я просто показывала новой горничной, куда ей не следует заходить и на что ей не следует смотреть — причем я не хотела, чтобы она упала в обморок или чтобы у нее случился сердечный приступ, если бы она сама заглянула внутрь, движимая невинным любопытством».

Эрл крякнул: «Если она заглянет в кабинет, когда я буду внутри, с ней случится нечто похуже сердечного приступа».

«А еще я умею хорошо готовить», — вне всякой связи с происходящим заявила Джина. Отвернувшись, она позвала начальницу: «Пойдемте, госпожа Блэйскелл, не будем раздражать господина Эрла, пусть успокоится. Я больше не позволю ему вас обижать».

Запинаясь, госпожа Блэйскелл выдавила: «Но послушайте! Ничего особенного, я…» Она замолчала. Эрл удалился в кабинет и захлопнул за собой дверь.

На глаза госпожи Блэйскелл навернулись слезы: «Ах, дорогая, я так не люблю, когда меня ругают!»

Они продолжали работать в молчании и закончили уборку спальни. Выходя, госпожа Блэйскелл доверительно пробормотала на ухо Джине: «Как вы думаете, почему Эрл такой ворчливый и раздражительный?»

«Понятия не имею, — выдохнула Джина. — Ни малейшего».

«Видите ли, — осторожно продолжала госпожа Блэйскелл, — дело тут, главным образом, в его внешности. Он хорошо понимает, что худоба не позволяет ему походить на других, и это понимание снедает его изнутри. Он не выносит внимания, не хочет, чтобы за ним наблюдали — ему кажется, что над ним смеются. Я слышала, как он говорил об этом госпоже Кларе. Конечно, никто над ним не насмехается, его просто жалеют. Он ест, как бык, и принимает пилюли, стимулирующие железы, но все равно остается худосочным, со всеми этими выступающими мышцами, натянутыми, как веревки». Она смерила Джину задумчивым взглядом: «Надо будет прописать вам такие пилюли — посмотрим, может быть нам удастся сделать вас более привлекательной, — с сомнением покачав головой, однако, она прищелкнула языком. — Может быть, это просто у вас не в крови, как выражается госпожа Клара. Никак нельзя сказать, чтобы это было у вас в крови…»

V

На туфлях Джины красовались маленькие бантики из красных ленточек, красная лента украшала ее волосы, а на щеке у нее кокетливо выделялась черная мушка. Она подтянула комбинезон так, чтобы он ненавязчиво обтягивал талию и бедра.

Перед тем, как покидать комнату, она рассмотрела себя в зеркале: «Может быть, я чего-то не понимаю? Как бы я выглядела, если бы прибавила килограммов сто? Нет. Лучше не надо. Я — типичная уличная девчонка. К шестидесяти годам я буду выглядеть, как росомаха — но еще сорок лет на меня будут оглядываться».

Она пролетела по коридору мимо Плезонса, музыкальных залов, гостиной для торжественных приемов и трапезной дальше, к анфиладе спален. Остановившись у двери апартаментов Эрла, она распахнула ее и проплыла внутрь, толкая перед собой электростатический пылесос.

В спальне было темно: под воздействием затемняющего поля прозрачные стены из транспара становились матовыми.

Джина нащупала на стене дисковый регулятор и включила свет.

Эрл не спал. Он лежал на боку, желтая магнитная пижама прижимала его к матрасу. Бледно-голубое стеганое одеяло закрывало его до плеч, а лицо он прикрыл рукой. В тени, из-под руки, на Джину смотрели яростно горящие глаза.

Эрл не двигался — он оцепенел от возмущения.

Джина подбоченилась и произнесла звонким голосом нахальной девчонки: «Вставай, ленивец! Если будешь без конца валяться, разжиреешь, как все остальные…»

Наступила напряженная, угрожающая тишина. Джина подошла, наклонилась и заглянула под ладонь Эрла: «Ты живой?»

Не двигаясь, Эрл выдавил хриплым, низким баритоном: «Чем, по-твоему, ты занимаешься?»

«Выполняю обязанности. Закончила уборку в Плезонсе. Теперь очередь твоей спальни».

Эрл взглянул на настенные часы: «В семь утра?»

«Почему нет? Чем скорее я управлюсь, тем скорее смогу заняться своими делами».

«К чертовой матери твои дела! Убирайся, пока не получила по башке!»

«Никуда я не пойду, сэр. Я — в высшей степени решительная особа. Когда я заканчиваю работу, для меня нет ничего важнее свободного самовыражения».

«Пошла вон!»

«Я — артистка и художница. Может быть, в этом году стану поэтессой. Или танцовщицей. Из меня получится чудесная балерина. Смотри!» Она попробовала сделать пируэт, но при этом по инерции поднялась к потолку — достаточно изящно, об этом она позаботилась.

Оттолкнувшись от потолка, она снова встала у кровати: «Если бы на мне были магнитные туфли, я могла бы так вертеться полтора часа кряду. Гран-жетé еще проще…»

Эрл приподнялся на локте, набычившись и часто моргая — так, будто собрался вот-вот на нее наброситься: «Либо ты сошла с ума, либо обнаглела настолько, что ведешь себя, как сумасшедшая!»

«Ни в коем случае! — отрезала Джина. — Я веду себя исключительно вежливо. На этот счет могут существовать различные мнения, но это еще не значит, что ты обязательно прав».

Эрл снова откинулся на подушку. «Спорить тебе придется со старым Веббардом, а не со мной, — промычал он. — А теперь — последний раз говорю — пошла вон!»

«Я уйду, — сказала Джина, — но ты об этом пожалеешь».

«Пожалею? — голос Эрла повысился на октаву. — Почему бы я об этом пожалел?»

«Ну, предположим, я обижусь и скажу господину Веббарду, что хочу уволиться?»

Эрл процедил сквозь зубы: «Сегодня поговорю с Веббардом — может быть, тебя уволят… Чудеса в решете! — с горечью сказал он самому себе. — Страхолюдные горничные вламываются ни свет ни заря!»

Джина изумленно уставилась на него: «Страхолюдная? Это ты про меня? На Земле меня считают очень привлекательной девушкой. И мне всегда прощают, если я причиняю кому-то беспокойство — так, как сейчас — потому что я хорошенькая».

«Теперь ты на Станции Эйберкромби, — сухо отозвался Эрл. — Здесь, слава богу, другие порядки».

«А ты и сам неплохо выглядишь», — осторожно заметила Джина.

Эрл сел на кровати, его лицо налилось кровью от гнева. «Убирайся! — заорал он. — Ты уволена!»

«Пшш! — пожала плечами Джина. — Ты не посмеешь меня уволить».

«Я? Не посмею? — угрожающе спросил Эрл. — Почему бы я не посмел?»

«Потому что я умнее тебя».

Эрл гортанно хмыкнул: «Почему ты так думаешь?»

Джина рассмеялась: «Ты был бы приятным собеседником, Эрл, если бы не был таким недотрогой».

«Хорошо, сначала обсудим этот вопрос. Почему ты считаешь, что я — недотрога?»

Джина пожала плечами: «Я заметила, что ты неплохо выглядишь, и у тебя сразу перегорел предохранитель». Она сдула с ладони воображаемую пушинку: «На мой взгляд, только недотроги обижаются на такие замечания».

Эрл мрачно улыбнулся — в этот момент он напоминал выражением лица Фозерингея. Если на него надавить слишком сильно, Эрл мог взорваться. Но в этом отношении он был далеко не так опасен, как Ансель Клеллан, например. Или как Фьоренцо. Или как Весельчак Макклюр. Или как Фозерингей. Или как она сама, в конце концов.

Эрл неотрывно смотрел на нее — так, словно видел ее впервые. Именно этого она хотела.

«Так почему ты думаешь, что ты умнее меня?»

«О! Кто знает… Разве ты умный?»

Глаза Эрла метнулись в сторону двери, ведущей в кабинет; на мгновение по его лицу пробежала волна удовлетворения: «Да, я умный».

«Умеешь играть в шахматы?»

«Конечно, я умею играть в шахматы! — воинственно отозвался он. — Я — один из лучших ныне живущих шахматистов!»

«А я тебя одной рукой обыграю!» — заявила Джина. За всю жизнь она играла в шахматы четыре раза.

«Хотел бы я, чтобы у тебя было что-нибудь, чего я хочу, — медленно произнес Эрл. — Я бы у тебя это отобрал».

Джина смерила его высокомерным взглядом: «Давай сыграем! Если проиграешь, отдашь мне то, чего хочу я».

«Нет!»

«Ха!» — Джина смеялась, ее глаза сверкали.

Эрл покраснел: «Ладно, давай сыграем».

Джина взялась за рукоять пылесоса: «Только не сейчас». Она уже добилась большего, чем ожидала. Демонстративно оглянувшись, она прибавила: «Мне пора работать. Если госпожа Блэйскелл увидит, что я здесь, она обвинит тебя в попытке меня соблазнить».

Губы Эрла покривились, он хрюкнул.

«Он выглядит, как злобный русый кабанчик, — подумала Джина. — Но два миллиона долларов на дороге не валяются. И было бы еще хуже, если бы он был жирным кабанчиком». Она уже успела внушить ему желательную мысль. «Так что подумай о том, чтó ты хотел бы выиграть, — сказала Джина. — А мне пора работать».

Она удалилась из спальни, бросив на него последний взгляд через плечо — Джина надеялась, что этот взгляд покажется загадочным.

* * *

Помещения для прислуги находились в основной, цилиндрической части Станции Эйберкромби. Джина тихонько сидела в углу столовой, наблюдая и слушая, пока прочие техники и горничные поглощали легкий завтрак: какао, щедро приправленное взбитыми сливками, пирожные и печенье, мороженое. Они обменивались раздраженными обрывистыми фразами, часто повышая голос. «Грош цена поверью о том, что толстяки благодушны и беззаботны», — думала Джина.

Краем глаза она заметила господина Веббарда, проплывшего в столовую; лицо его напряглось и посерело от гнева.

Наклонив голову над колбой какао, Джина следила за стюардом из-под опущенных ресниц.

Веббард взглянул прямо на нее и поджал губы, его выпученные щеки тряслись. На какое-то мгновение казалось, что он устремится к ней, привлеченный силой раздражения как такового — на каким-то образом он умудрился сдержаться. Стюард обвел взглядом столовую и заметил госпожу Блэйскелл. Ловко оттолкнувшись пальцами, он направился туда, где она завтракала за столом в конце помещения, закрепившись на сиденье, как положено, магнитами, пристегнутыми к комбинезону.

Нагнувшись над ней, Веббард стал что-то бормотать ей на ухо. Джина не могла расслышать его слова, но заметила, как изменилось выражение лица госпожи Блэйскелл, как ее глаза стали искать Джину по всей столовой.

Господин Веббард закончил драматическое повествование и явно почувствовал себя лучше. Он вытер вспотевшие ладони, используя с этой целью обширную поверхность темно-синих вельветовых штанов, и, быстро оттолкнувшись большим пальцем ноги, поплыл к выходной двери.

«Потрясающе!» — думала Джина. Ее гипнотизировало тяжеловесное величие планетарного перемещения туши Веббарда по воздуху, ее завораживали заплывшее жиром, самодовольное лунообразное лицо с полузакрытыми тяжелыми веками — розовощекое, без единой царапинки, родинки или морщинки, глянцевое и маслянистое, с несколькими округлыми, надувшимися подобно опухолям подбородками — полусфера его груди — раздвоенная громада его нижней половины, облаченная роскошным темно-синим вельветом — все это чудо, проплывавшее мимо с неумолимой кинетической энергией баржи, везущей гору железной руды…

Джина заметила наконец, что господа Блэйскелл подзывала ее к выходу, делая таинственные знаки маленькими толстенькими пальцами.

Госпожа Блэйскелл ждала Джину в небольшом вестибюле, который она называла своей «конторой»; на ее физиономии отражались, одна за другой, противоречивые эмоции.

«Господин Веббард сообщил мне важные сведения», — сказала она, стараясь придать своему голосу всю возможную строгость.

Джина изобразила тревогу: «Про меня?»

Господа Блэйскелл решительно кивнула: «Господин Эрл пожаловался на то, что вы очень странно себя вели сегодня утром. В семь часов утра или даже раньше…»

Джина ахнула: «Невероятно! Эрл до того обнаглел, что…»

«Господин Эрл!» — чопорно поправила ее начальница.

«Что вы, госпожа Блэйскелл! Мне едва удалось от него удрать!»

Госпожа Блэйскелл озадаченно моргнула: «Господин Веббард представил все это дело не совсем таким образом. Он говорит, что вы…»

«Разве то, что он сказал, правдоподобно? Разве такое могло случиться, госпожа Би?»

«Ну… нет, конечно, — признала госпожа Блэйскелл, поставив локоть на стол, опираясь подбородком на ладонь и постукивая ногтем по зубам. — Несомненно, все это выглядит нелепо, по ближайшем рассмотрении». Она посмотрела Джине в лицо: «Но как так получилось, что…»

«Он позвал меня в спальню, а потом…» — Джина никогда не умела заставить себя плакать, но по меньшей мере закрыла лицо ладонями.

«Ну-ну, не надо так огорчаться, — принялась ее утешать госпожа Блэйскелл. — В любом случае, я не поверила Веббарду. Неужели он… неужели…» — она не могла сформулировать вопрос.

Джина трясла головой: «Хотя старался изо всех сил!»

«Я так и знала! — пробормотала госпожа Блэйскелл. — А я-то думала, что он повзрослел и перестал заниматься чепухой».

«Чепухой?» — Джина придала этому слову выражение, поставившее его в совсем другой контекст.

Госпожа Блэйскелл неловко отвела глаза: «Эрл прошел через несколько стадий развития — трудно сказать, какая из них была самой неприятной… Год тому назад — нет, пару лет тому назад, потому что тогда Хьюго был еще жив, и вся семья держалась вместе — Эрл насмотрелся земных фильмов настолько, что начал восхищаться земными женщинами, и все мы беспокоились по этому поводу. Слава богу, он сумел избавиться от этого нездорового пристрастия, но из-за него он стал еще больше стесняться и смущаться, — госпожа Блэйскелл вздохнула. — Если бы только одна из хорошеньких девушек на станции полюбила его такого, как он есть, за его блестящий ум… Нет, все они так романтически настроены, их так привлекают пышные округлые тела и нежная плоть… Короче, каждый раз, когда одна из них улыбается ему, бедняга Эрл уверен, что ее интересуют его деньги, а не он сам — и, скажу я вам, скорее всего, так оно и есть! — начальница задумчиво взглянула на Джину. — И мне пришло в голову, что Эрл, может быть, снова поддался старым… как бы это выразиться… причудам. Не то, чтобы вы не были добропорядочной, прилежной горничной — уверена, что вы делаете все возможное».

«Ну и ну!» — думала тем временем огорченная Джина. Судя по всему, сегодня утром она не добилась того, на что надеялась. Что ж, в любом предприятии приходится время от времени отступать.

«Так или иначе, господин Веббард просил меня поручить вам другие обязанности, чтобы вы не попадались на глаза господину Эрлу, потому что он, по всей видимости, испытывает к вам неприязнь… И после того, что случилось сегодня утром, надо полагать, вы не станете возражать».

Конец ознакомительного фрагмента.