Землемер

Джеймс Фенимор Купер, 1845

Джеймс Фенимор Купер (1789–1851) – американский писатель, чьи произведения еще при жизни автора завоевали огромную популярность как в США, так и в Европе. В его книгах рассказывается о героизме отважных покорителей Дикого Запада, осваивающих девственную природу Америки, о трагической судьбе коренных жителей континента – индейцах, гибнущих под натиском наступающей на них цивилизации. В данном томе публикуется роман «Землемер» – второе произведение из «Трилогии в защиту земельной ренты», которая представляет собой историческую сагу о судьбе трех поколений семейства Литтлпейджей, обживающего Новый Свет.

Глава V

Тот был бы прекраснейшим человеком, кто держался бы середины между ним и Бенедиктом; потому что один, как истукан — не раскрывает рта; другой же, совершенно старший сын миледи — беспрестанно болтает.

Беатриса

В день, назначенный для нашего отъезда из Сатанстое, у меня был любопытный разговор с бабушкой. Мы говорили перед завтраком, пока Томас и его сестра, приехавшие накануне, чтобы проститься с нами, не сошли еще вниз. Бабушка назначила мне свидание в маленькой, вновь построенной беседке. Мы с удивительной точностью пришли туда одновременно в назначенное время. Увидев озабоченное лицо бабушки, я подумал, что она хочет сообщить мне что-нибудь важное. Любопытствуя узнать скорее, в чем дело, я сел на предназначенное мне место. Оба кресла стояли напротив друг друга. Бабушка надела очки, пристально на меня посмотрела, поправила мне волосы, как она это делала, когда я был ребенком. Заметив, что глаза ее наполнились слезами, которые медленно покатились по щекам, я стал опасаться, не оскорбил ли я ее чем-нибудь.

— Ради бога, бабушка, скажите, что такое случилось? Не сердитесь ли вы на меня?

— Нет, мой друг, нет. Ты всегда был добрым и почтительным внуком. Да, тебя нужно было бы назвать Гу… я буду повторять это пока жива. Я говорила об этом твоему отцу, когда ты родился, но он влюблен был в имя Мордаунт. Я согласна, это имя очень хорошее, уважается даже, как я слышала, и в Англии, но это скорее фамилия, чем имя… теперь, конечно, уже поздно: ты Мордаунт, Мордаунтом и останешься. Говорили ли тебе когда-нибудь, что ты похож на своего деда?

— Как же, бабушка! Маменька часто говорила мне об этом. Она несколько раз повторяла, что моя фамилия должна была бы быть Мордаунт, так я похож на ее отца.

— На ее отца! Какая мысль! Я в этом узнаю Аннеке! Она прекрасная женщина, я люблю ее как родную дочь; но иногда у нее бывают странные идеи! Чтобы ты был похож на Германа Мордаунта! Да ты вылитый портрет дедушки Литтлпейджа!

Я не возражал бабушке. Что же касается меня, то я всегда слышал, что в чертах моего лица было сходство с обеими фамилиями, что и давало право обоим семействам оспаривать свою часть, и возбуждало в каждом из них пристрастие ко мне. Моя добрая бабушка до того была убеждена в действительном сходстве моем с «старым генералом», как обычно она называла покойного своего мужа, что прежде, чем сказать мне, зачем она позвала меня в беседку, она вытерла глаза, устремила на меня взор и сказала:

— О, эти глаза!.. этот лоб!.. рот!.. уже не говорю об улыбке… какое сходство!

После всех этих сравнений я не знал, что же осталось на долю фамилии Мордаунта. Правда, у меня были голубые глаза, а у «старого генерала» черные как смоль; нос у меня был греческий, тогда как у него был чисто римский; но моя милая бабушка не обращала внимания на такие мелочи.

— Ну, мой друг, — сказала она наконец, — что скажешь ты о женихе Кэт? Господин Бэйярд прекрасный молодой человек, не правда ли?

— Так он точно жених Кэт? И сестра согласна?

— Как же, мой друг! — сказала бабушка, улыбнувшись лукаво, как семнадцатилетняя девушка. — Давным-давно! Все решительно согласны, а Аннеке просто в восхищении! Не хватало только твоего одобрения. «Видите ли, бабушка, сказала мне Кэт, не хорошо, если я, не дождавшись брата, соглашусь выйти замуж за человека, которого он не знает. Подождем его возвращения». Не правда ли, это очень умный поступок с ее стороны.

— Очень, очень! Впрочем, если бы я не одобрил ее выбора, что случилось бы тогда?..

— Злой мальчик! Что? Тогда подождали бы, и потом постарались бы переубедить тебя. Скажи, могло бы это случиться?.. Но ты согласен, и поэтому теперь нет никаких препятствий к счастью Кэт. В письме, полученном из Лайлаксбуша, твои родители писали о их формальном согласии. Вчера Кэт написала им о своем, и если бы ты знал, как мило было написано это письмо! Одна матушка твоя, Аннеке Мордаунт, могла бы разве написать так хорошо, и то в прежние года.

— Я очень рад, что все устроилось по вашему желанию, и никто, конечно, больше меня не желает счастья сестре… она прекрасная девушка!

— Не правда ли? В полном смысле Литтлпейдж! О, она будет счастлива. Все браки в нашем семействе были благополучными. А что, мой друг, когда Кэт выйдет замуж, ведь ты останешься один.

— Да, бабушка. Я думаю, вам будет приятно, если я буду навещать вас один, без сопровождения целой ватаги ребят и кормилиц.

— Мне?.. Приятно?.. Да я буду, напротив, в отчаянии, если теперь, после окончания войны, не увижу тебя женатым. Дети?.. Да это просто страсть моя! Я всегда сожалела о том, что у Литтлпейджей их было мало, особенно мальчиков. Нет, любезный Мордаунт, мое искреннее желание видеть тебя обязательно женатым и иметь на своих руках новое поколение Литтлпейджей. Я вырастила уже два и буду совершенно счастлива, если Бог даст мне счастье увидеть третье.

— Добрая бабушка, какой я должен сделать вывод из вашего разговора?

— То, что я желаю, чтобы ты женился. Не я одна желаю этого, это желание твоего отца, матери, сестры — одним словом, всего семейства.

— И все семейство желает, чтобы я женился на одной и той же девушке, не правда ли?

Бабушка улыбнулась и не ответила. Может быть, она чувствовала, что слишком быстро повела дело. Но она была слишком откровенна, чтобы начать отпираться.

— Мне кажется, что ты не ошибаешься, — сказала она наконец. — Наше общее желание заключается в том, чтобы ты как можно скорее влюбился, объяснился и чтобы свадьба твоя была немедленно, как только на это согласится Присцилла Бэйярд.

— Вот это ясно, бабушка! Я буду подражать вам в откровенности и прежде всего спрошу вас: разве не довольно одного брака, чтобы связать два эти семейства? Что за беда, если я останусь равнодушен ко всем достоинствам Присциллы, когда сестра моя выходит за ее брата?

— Но знаешь ли, Мордаунт, что Присцилла Бэйярд первая красавица в Йоркской колонии.

— Теперь это не колония, а штат, бабушка. Я согласен с вами, мисс Присцилла очаровательна.

— Ну так что? Что ты желаешь еще?

— Я не говорю, что я навсегда отказываюсь жениться на ней, но это время не пришло еще. Это слишком важный шаг в жизни, и поэтому надо сначала подумать.

Бабушка была, кажется, поражена. Ей казалось, что она действовала неудачно, и поэтому, устремив глаза в землю, она некоторое время молчала.

— Послушай, Мордаунт, — сказала она наконец, — тебе известно, что я принимала немалое участие в браке твоих родителей, а ведь едва ли какой союз был счастливее этого.

Об этом я слышал от бабушки несколько раз и прежде, и каждый раз, когда она говорила, легкая улыбка появлялась на лице матери; улыбка эта, казалось, опровергала все бабушкины показания. Мои родители обвенчались по взаимной любви, и я чувствовал, зная их характеры, что иначе и не могло быть. Я хотел следовать их примеру и поэтому решил уже отвечать бабушке с такой энергией, какая, может быть, и не шла внуку, как вдруг обе подруги, Присцилла и Кэт, показались у дверей беседки и положили конец нашей секретной беседе. Никогда молодые девушки не бывают так милы, как в деревне, в своих легких, простых, утренних нарядах. Моя сестра была мила; но мисс Присцилла — очаровательна; она шла с улыбкой, непринужденным, спокойным шагом; одним словом, она была так хороша, что я готов был сказать на ухо бабушке, что решил серьезно подумать о том, что она мне сказала.

— Мордаунт оставляет нас на все лето, мисс Бэйярд, — сказала бабушка, не считавшая себя еще побежденной. — Я удержала его здесь, чтобы поговорить с ним кое о чем. Кэт будет часто приезжать сюда, но Мордаунта мы не увидим раньше зимы.

— Господин Мордаунт едет путешествовать? — спросила мисс Бэйярд с таким любопытством, какого требовала не более как учтивость. — Если он едет в Лайлаксбуш, то это так близко, что можно было бы иногда приезжать сюда.

— О нет, он уезжает далеко, далеко, в такую часть света, что я просто в ужасе!.. Дрожу за него!

При этих словах мисс Бэйярд обнаружила некоторое удивление; она молчала, но глаза ее были вопросительно устремлены на меня.

— Я вижу, что нужно объясниться, в противном случае мисс Бэйярд может подумать, что я еду в Китай. Дело в том, что я не выезжаю из Йоркского штата.

— Предположим. Но штат так обширен, что я вполне понимаю беспокойство бабушки, если ее внук уедет к самой границе. Вы, может быть, едете, майор, к Ниагарскому водопаду? Многие из молодых американцев думают предпринять эту поездку, я сама была бы восхищена, если бы поскорее исправили дороги, чтобы можно было ездить дамам.

— Какая вы смелая, мисс Бэйярд! — воскликнула бабушка, не желая упускать ни малейшего случая похвалить Присциллу.

— Мне кажется, миссис Литтлпейдж, для этого не надо большой смелости. Правда, по дороге попадаются индейцы, нужно переезжать большую степь, но эту поездку уже совершали дамы, как я слышала. Так много чудесного рассказывают об этом водопаде, что, право, я решилась бы на все опасности, чтобы только увидеть его.

Переносясь к годам моей молодости, когда путешествие к Ниагаре казалось тоже опасным, как и путешествие в Европу, я едва могу понять, каким образом в такое короткое время все так могло измениться^[1].

— Мне было бы очень приятно, — сказал я к невыразимой радости бабушки, — быть вашим рыцарем в то время, мисс Бэйярд.

— Так вы точно хотите предпринять это путешествие, майор?

— Не сейчас. Таким удовольствием я надеюсь воспользоваться позже. Теперь я еду в Равенснест, который находится только в пятидесяти милях от Олбани.

— Равенснест, воронье гнездо! Вот прекрасное название! Что это такое Равенснест, господин Литтлпейдж?

— Довольно большое имение, которое досталось мне от дедушки Мордаунта. Мой отец и полковник недалеко от этого имения имеют свои владения, которые называются Мусридж. Я должен посетить оба эти владения. Пора заняться ими, так как на протяжении войны они были совершенно заброшены.

— Говорят, что ко всем работам приступят тут же, как только наступит лето, — сказала Присцилла. — Очень многие плантаторы из Штатов и Новой Англии едут сюда.

— Трудно, мне кажется, найти другую девушку, которую бы все это интересовало так, как вас, мисс Бэйярд. Я по всем признакам вижу, что говорю с вигом, а это синоним доброй патриотки.

Присцилла покраснела и, казалось, решила молчать, но Кэт поддержала разговор.

— Кто ж этот чудак старик, о котором ты мне говорил, Мордаунт, — спросила она, — с которым ты ведешь переписку о землях?

— Ты, наверное, спрашиваешь меня о старом сослуживце землемере? Это прозвище, которое дали капитану нашего полка, Койемансу. Теперь этот капитан снова принялся за свое ремесло, и ему я доверил все дела по имению.

— Как! Вы доверили все простому землемеру? — спросил Томас, приближаясь к нам.

— Эндрю Койеманс прекрасный землемер. Он принял на себя эти обязанности, но вместе с тем взял с собой межевщика под свою ответственность, потому что он сознает, что слаб в вычислениях. Могу вас успокоить, что в колониях все будут ему доверять.

— Вы сказали, майор, что его зовут Койеманс? — спросила равнодушно мисс Бэйярд.

— Да, мисс, его зовут Эндрю Койеманс, он принадлежит к почтенной фамилии. Но этот старик так привязан к лесам, что нужен был весь его патриотизм, чтобы заставить его выйти из них перед началом войны. Прослужив с честью всю кампанию, он возвратился опять к своим обязанностям и поэтому говорит, что он вечно носит цепи, хотя и дрался за свободу.

Присцилла, как мне показалось, колебалась. Наконец она спросила:

— Не видели ли вы когда-нибудь племянницу землемера, Урсулу Мальбон?

Этот вопрос очень удивил меня. Я никогда не видел Урсулу, но дядя ее так часто мне рассказывал про свою племянницу, что для меня она была близкой знакомой.

— Откуда вы знаете ее? Где вы ее встречали? — воскликнул я неосторожно (потому что свет велик, и в нем могли встретиться две девушки и без моего ведома; тем более что одну из них я никогда не видел, а с другой был знаком всего лишь пятнадцать дней). — Старик Эндрю много рассказывал мне про свою племянницу, но мне и в голову никогда не пришло бы, что вы могли быть знакомы, вы, которая занимает такое положение в свете!

— Несмотря на это, мы не только знали друг друга в пансионе, но были даже подругами. Я очень люблю Урсулу, несмотря на то, что она тоже странная, как и ее дядя, если только верить всему, что говорят о нем.

— Удивительно! Позвольте вам задать один вопрос, хотя он, может быть, удивит вас, после всего, что вы сейчас мне сказали, но я не люблю долго сомневаться: может ли Урсула Мальбон своим образованием и своей любезностью сравниться с мисс Бэйярд?

— Сравниться? Во многом она гораздо выше многих своих сверстниц. Я и раньше слышала, что она из хорошей фамилии, но она бедна, очень бедна, особенно сейчас.

Присцилла замолчала, голос ее дрожал, и я заметил даже слезы в ее глазах.

— Бедная Урсула! Она нуждалась еще в пансионе, а между тем никто из нас не посмел сделать ей никакого подарка. Мне страшно было попросить ее принять ленту или что-нибудь другое, тогда как сделать это с Кэт или с другой подругой мне не стоило бы труда. У Урсулы прекрасная душа, но не все ее понимают!

— Точно так же, как и старика Эндрю. Он был очень беден, я видел, каким тяжелым лишениям он подвергал себя, чтобы только быть в состоянии платить за Урсулу и в то же время содержать себя в полку, но никогда ни мой отец, ни кто другой не могли заставить его взять доллар, взять даже взаймы. Он готов был помогать, но помощи не принимал ни от кого.

— Это меня не удивляет, Урсула точно такая же. Но если у нее и есть некоторые слабости, зато есть и благороднейшие качества души; это заставляет прощать ей странности ее характера.

— Странности, которые она, без сомнения, унаследовала от Койемансов, если судить даже по дяде.

— Мальбоны не имеют ничего общего с Койемансами, — с живостью сказала мисс Бэйярд. — Мать Урсулы была двоюродная сестра капитана Койеманса, и у них были разные отцы.

Мне показалось, что мисс Присцилла немного покраснела, как бы стыдясь подробностей, которые она рассказала о генеалогии Мальбонов.

Она наклонилась, сорвала розу и стала нюхать ее, с видимым желанием переменить разговор; в это же время послышался колокольчик, призывавший к завтраку; таким образом больше ничего не было сказано ни о землемере, ни о его чудесной племяннице.

После завтрака нам привели лошадей. Я нежно поцеловал бабушку, которую должен был увидеть не раньше, как осенью, и получил от нее благословение; дружески сжал руку Томаса, который обещал приехать в Лайлаксбуш до моего отъезда. Потом, приблизясь к его сестре, которая дружески протянула мне руку, я сказал:

— Надеюсь, мисс Бэйярд, что я вижу вас не в последний раз перед моим отъездом? Вы должны визит моей сестре; я буду ждать его, и до того времени откладываю тяжелое слово: «прощайте».

— Вот странная любезность, Мордаунт! — вскричала, засмеявшись, Кэт. — От нас до Гикариеса всего пятнадцать миль. Вы должны, во-первых, знать это, любезный братец, а во-вторых, не забывать приглашение, которое вам сделали, приехать туда и показаться в майорском мундире.

— Да, вы не должны забывать приглашения, сделанного папенькой и братом, — прибавила довольно живо Присцилла, — они будут очень рады видеть майора Литтлпейджа.

— Сделанного папенькой и братом! Почему и не тобой, госпожа степенная? — сказала Кэт, которой, кажется, очень хотелось привести Присциллу в замешательство. — Мне кажется, что мы достаточно хорошо уже знакомы и ты можешь приглашать и от своего имени.

— Когда я буду жить своим домом, если только это случится когда-нибудь, я постараюсь тогда не потерять звание гостеприимной хозяйки, — сказала очень спокойно Присцилла, — до тех же пор я могу предоставить папеньке и брату выполнять все обязанности.

Говоря это, Присцилла была восхитительна; все улыбки, которые окружали ее, она встречала с рассчитанным равнодушием. Характер ее был для меня решительно непонятен; желание разгадать его могло бы быть для меня гибелью, если бы я посвятил этому хотя бы месяц. Но Провидение распорядилось иначе.

На обратном пути в Лайлаксбуш сестра сказала мне тихо, с удивительным замешательством, что она произнесла роковое «да»… Но что свадьба ее будет после моего возвращения с севера, в середине осени.

— Итак, мой добрый друг Кэт, я увижусь с тобой только для того, чтобы снова проститься с тобой?.. Чтобы потерять тебя!.. — прибавил я с сильной грустью.

— Расстаться!.. Потерять! О нет, нет! Я буду в семействе, где ты скоро найдешь свою невесту.

— Но если я и появлюсь в этом семействе, то почему я могу надеяться на успех?

— Этот вопрос тебе запрещен. Если бы я не надеялась, что ты преуспеешь, зачем бы я обманывала свою подругу? Мы, девушки, не так просты, как вы думаете, господа, и к нам вы можете пройти одной лишь прямой дорогой. Ты хорош собой, прекрасно сложен; потом: года, состояние, фамилия, характер — все в твою пользу…

— Право, я не знаю, что подумать о твоем друге; это — или совершенство природы, или совершенство искусства.

— Искусства! Присцилла притворщица! О, Мордаунт, ошибаешься! В ребенке не может быть больше чистоты и наивности, сколько в сестре Тома.

— Да, это правда, сестра Тома, конечно, имеет все совершенства; но заметь, что и дети бывают очень дурные. Все, что я могу сказать тебе, так это то, что Том мне нравится, родители его тоже, но что о твоем друге я до сих пор не составил определенного мнения.

Кэт была уязвлена и не ответила ничего. Вскоре, впрочем, гнев ее прошел, и мы принялись говорить о разных вещах, но фамилия Бэйярдов больше не произносилась ни разу, хоть я и уверен, что моя спутница беспрестанно думала о Томе, точно так же, как у меня не выходила из головы прекрасная его сестра.

Примечания

1

Читатель должен представлять, что эта рукопись была написана много лет тому назад. Даже и тогда путешествие к Ниагаре было предприятием серьезным; нынче благодаря железной дороге расстояние от четырехсот пятидесяти до пятисот миль можно проехать меньше чем за тридцать шесть часов!