Тьма в хрустальной туфельке

Дж. Дж. Харвуд, 2020

Книга доступна эксклюзивно в ЛитРес: Абонементе. Выберите тариф, чтобы получить доступ к книге. Когда-то Элла желала большего, чем жизнь простой служанки. Теперь девушка работает до изнеможения на человека, которого когда-то называла отчимом, а её единственное убежище – книги в библиотеке, куда ей запрещено входить. Однажды ночью, когда Элла читает при свечах, её желание исполняется. Ровно в полночь девушке является демон и делает предложение, которое изменит её жизнь: семь желаний в обмен на бессмертную душу. Но готова ли Элла заплатить такую цену, чтобы вырваться из нищеты и заполучить своего прекрасного принца?.. Тёмный ретеллинг «Золушки», где нет доброй феи-крёстной: только демоница и фаустовская сделка. Книгу по достоинству оценили книжные блогеры. Затягивающая атмосфера викторианства с готическими нотками и неповторимое свежее прочтение всеми известной сказки. На что готов пойти человек, чтобы исполнить свою мечту? Семь желаний – семь шагов во мрак.

Часть вторая

Элеонора сидела в столовой. Перед ней было разложено семейное серебро Пембруков. Оно блестело и искрилось, пока девушка отчищала грязь с гербов. На фоне глянцевого тёмного стола серебряные приборы были похожи на звёзды, соединяющиеся в созвездия, созданные ею самой. Элеонора подвинула нож и пару ложек, собрав Большую Медведицу. Однажды она видела это созвездие в книге и следующие несколько ночей провела, глядя в окно на чердаке, ища среди звёзд фигуру медведя, но увидела лишь уличные фонари, от света которых дым над трубами становился оранжевым.

Конечно, теперь она сможет создать свои собственные созвездия, даже написать своё имя звёздами, выстроить планеты от красной к синей или притянуть их ближе к Земле, чтобы лучше видеть их цвета. Теперь, когда у неё были желания, Элеонора могла сделать всё что угодно.

Руку свело, и вилка с грохотом упала на пол. Элеонора не стала нагибаться, а помассировала больное место на ладони.

Нет, разумеется, она не станет таскать планеты. У неё ведь осталось только шесть желаний. Нет, пять… ведь последнее нельзя было использовать, если она хотела сохранить свою душу. Глупо будет тратить желания на что-то такое легкомысленное. Нужно всё тщательно спланировать, если она собиралась осуществить свои мечты.

Она станет леди. Она собиралась увести своих друзей из особняка Гранборо. И ей никогда больше даже смотреть не придётся на очередную щётку или метёлку. Она сможет путешествовать по всему миру, как Чарльз, и оставлять за собой вереницу разбитых сердец. После этого желания могут ей и не понадобиться.

Дверь открылась, и вошёл мистер Пембрук.

Элеонора резко вскочила, и вилки рассыпались по полу. Девушка отступила, отчаянно желая, чтобы хоть что-то разделяло их. Мистер Пембрук притворил за собой дверь, и его рука соскользнула с дверной ручки. Солнце светило ему прямо в лицо, блестевшее от пота. Он щурился от света, глядя на девушку, заслоняя глаза ладонью, и его рука отбрасывала длинные глубокие тени на бледных щеках.

— О Элла, — его голос звучал ровно. — Надеюсь, я не напугал тебя.

Элеонора судорожно пыталась найтись с ответом и никак не могла придумать, когда вдруг вспомнила, что слова не нужны. Теперь у неё были желания. Она могла сказать всё, что захочет, и если бы хозяин попытался наказать её — ей всё будет нипочём. Как стеклу от дождевой воды. И этим знанием она была вооружена, словно лучшим мечом, защищена, словно прекрасным доспехом. Но Элеонора справедливо рассудила, что пока лучше не высказывать своё мнение. Её предыдущему желанию потребовалось время, чтобы сработать, а такой человек, как мистер Пембрук, мог нанести большой ущерб очень быстро.

Элеонора спряталась за пустой холодной вежливостью, надев её, точно маску:

— Я чем-то могу помочь вам, сэр?

Его улыбка была коварной.

— Полагаю, да, можешь. Садись. Итак, Элла, до моего сведения были доведены некие слухи о тебе…

Элеонора ощутила укол страха. Лиззи уже начала осуществлять свой план. Что ж, Лиззи могла говорить всё, что ей заблагорассудится, скоро Элеонора станет настолько выше её, что даже не заметит, что она там себе думала.

— Слухи, сэр? Могу я спросить откуда?

Мистер Пембрук отмахнулся:

— О, подробности совершенно не важны, уверяю тебя.

— Мне кажется, очень важны, — настаивала Элеонора, злясь на себя за то, как тихо и неуверенно звучал её голос. — Прошу прощения, позвольте, я позову миссис Филдинг. Мне бы не помешала её поддержка в этом вопросе.

Его усмешка потускнела:

— Да ладно тебе, Элла, нет никакой нужды тревожить миссис Филдинг. Она очень занятая женщина. Уверен, мы сумеем прийти к какому-нибудь соглашению сами…

Вот так всё и начиналось. И Элеонора прекрасно знала, какое «соглашение» он имел в виду. Страх буквально обжигал её изнутри. Ей было просто необходимо, чтобы в комнате оказался кто-то ещё.

— Напротив, — возразила она, — раз уж вопрос такой важный, что сам хозяин дома решил заняться им лично, согласитесь, это мой долг — уведомить миссис Филдинг.

Элеонора чуть ли не бегом припустила к двери. Она уже поворачивала ручку, когда мистер Пембрук возмущённо заявил:

— Твой долг таков, как я скажу.

Долг. Это слово она много раз слышала в особняке Гранборо. Оно царапало, толкало, тянуло, и за последние три года, казалось, Элеонора только и слышала это: долг.

Но что ж, не у неё одной был долг. Как хозяин дома мистер Пембрук должен был заботиться о своих подчинённых, обеспечивать их едой, одеждой и заботиться об их безопасности. А для Элеоноры он был не только работодателем, но и опекуном. Его долг перед ней был больше, чем перед кем-либо другим в этом доме. Пембрук должен был о ней позаботиться. Он обещал своей супруге, когда та лежала при смерти. Элеонора слышала это. Но обещание он в итоге нарушил.

В ней вспыхнула злость. Что ж, пусть он нарушает обещания — это не важно. У неё были желания. Она могла сломать его самого!

— У нас у всех есть долг, сэр, — заметила девушка, приоткрывая дверь, стараясь, чтобы голос её звучал ровно. — Уверяю вас, свой долг я помню.

Вес лауданума в кармане был чужеродным — тяжёлый мешочек, который только и ждал, чтобы его украли. Элеонора подумала о Лиззи, и кулаки у неё зачесались. Ей бы не пришлось таким заниматься, если бы Лиззи не украла все её деньги.

Мистер Пембрук вышел. Как только он покинул дом, Элеонора поспешила вверх по лестнице. Бутылочка ударялась о её ногу. Стащить её оказалось совсем легко. Миссис Бэнбёри хранила лауданум в кухонном шкафу, ну а в общей суматохе легко было спрятать небольшую бутылочку в стопке посуды. Элеонора подхватила её, как раз когда убирала посуду, и никто ничего не заметил. И всё-таки ей надлежало быть очень осторожной. Если кто-то увидит её, её заберут в тюрьму как отравительницу. Конечно же, теперь, когда у неё были желания, наверное, не имело значения, если её арестуют — Элеонора просто пожелает, чтобы её отпустили. Но лучше уж не оказаться в такой неприятной переделке.

Сначала — кабинет. Мистер Пембрук держал здесь половину своих графинов.

Девушка велела себе быть благоразумной, но всё равно помедлила, когда добралась до второго этажа и оказалась перед дверью кабинета.

Она подошла ближе, крутя бутылку в кармане. Дверь была уже совсем близко. Она прислушалась. Миссис Бэнбёри и Дейзи кричали друг на друга на кухне. Этажом выше Ифе пела что-то по-ирландски. Миссис Филдинг звала Лиззи из коридора. Из кабинета не доносилось ни звука.

Элеонора вошла.

Кабинет выглядел так же, как всегда, — тёмный, довольно мрачный, словно подземное логово. Стены нависали, книжные шкафы, казалось, слишком наклонялись, а портреты давно умерших Пембруков померкли до грязно-коричневого цвета. Взгляды с картин наблюдали за девушкой, когда она припёрла дверь стулом. И как это все эти лица никогда не пугали её прежде? Сейчас Элеонора была готова к тому, что их глаза начнут мерцать, а на лица лягут странные тени, стоит только отвернуться. Девушка чуть не повернулась лицом к стене, но задерживаться было некогда.

За пару минут дело было сделано. Всего один глоток, и мистер Пембрук уплывёт в сон, прежде чем дотянется до неё. Учитывая, сколько он пил, он даже не заметит, что все его хрустальные графины кто-то открывал. Добавляя последнюю каплю лауданума, девушка вспомнила Лею и поникла. Нужно было сделать это много месяцев назад… нет, даже лет. Если б она додумалась до этого раньше, Лея была бы здесь, счастливая, смеющаяся, пока мистер Пембрук мирно дремал бы в кресле.

Элеонора сунула бутылёк обратно в карман. Хватит ли этой дозы? Сколько вообще нужно было лауданума, чтобы усыпить такого крупного мужчину, как мистер Пембрук? Он ведь был намного больше Элеоноры, пил целые галлоны бренди, и кто знает, что делал, когда кутил со своими друзьями. А по дому ведь были расставлены и другие графины: вдруг он хлебнёт из них, а не из этих?

Элеонора одёрнула себя. Теперь в её распоряжении были желания, и она уж позаботится о том, чтобы мистер Пембрук больше никогда не оказался наедине с какой-нибудь служанкой. Лауданум был лишь временной мерой, но у неё было время продумать план. Возможно, ей не придётся отравлять и другие графины.

Покинув кабинет, Элеонора направилась в комнату к Лее, проклиная себя, что не отравила питьё мистера Пембрука раньше. Если б она соображала быстрее, действовала более ловко… но теперь было слишком поздно. Никогда больше она не увидит Лею. Девушка даже не представляла, где теперь искать подругу и как её найти, ведь Лея не умела ни читать, ни писать. Лондон просто проглотил её, вместе с её добрыми яростными глазами и живым смехом. Элеонора положила ладонь на ручку двери, ведущей в комнату Леи. Как скоро город выплюнет её обратно?

Утерев глаза, Элеонора спустилась обратно в кухню, чтобы поставить бутылёк на место. Миссис Бэнбёри была близко, а на сковороде скворчал огромный кусок масла. Дейзи убиралась в кладовой. Никто не смотрел на кухонный шкаф, из которого девушка вытащила бутылочку. Она пересекла комнату, вытащила лауданум из кармана и…

— Элла!

Прямо за ней стояла миссис Филдинг. Элеонора замерла перед открытой дверцей кухонного шкафа, зажав в дрожащей руке бутыль с лауданумом. «Вот и всё, — подумала она. — Вот и всё…» В любую минуту миссис Филдинг позовёт констебля, крича, что у них в доме отравительница, и Элеонора ничего не успеет сделать, ведь бутылочка была прямо у неё в руке…

— Господи, что ты собираешься с этим делать? — спросила миссис Филдинг.

Элеонора вздрогнула. Она не ожидала, что ей представится возможность объясниться, и теперь в голове у неё крутилась только одна мысль: «Меня поймали».

Но потом ей пришла неожиданная мысль.

Она обернулась, чувствуя, как горят щёки. «Хорошо. Это мне как раз на руку».

— Я… это началось так внезапно, миссис Филдинг, — девушка многозначительно положила руку себе на живот. — И я подумала: может, пара капель поможет избавиться от боли…

Миссис Филдинг вздохнула:

— Ох, Элла. Я полагала, ты намного выносливее. Иди помой пол в холле — это тебя отвлечёт.

Элеонора сделала реверанс, принесла ведро, щётку и мыло, пряча свою радость, пока никто не заметил.

В то воскресенье миссис Филдинг повела их всех в церковь. Мистер Пембрук никогда не ходил с ними, но экономка настаивала, чтобы всех служанок каждую неделю видели на семейной скамье — во избежание слухов. Конечно же, это было бессмысленно. Весь приход видел, как сокращается число служанок, и незримое присутствие мистера Пембрука нависало над ними, точно злобный призрак.

Они вошли в церковь по двое, когда от брусчатки уже поднимался жар. Улицы в глубине Мэйфера были тихими — лишь скрип водяных насосов и распахивающихся окон нарушал эту тишину. На этих улочках воскресенье и правда было святым днём. Но стоит только повернуть за угол, и раздаются крики и шум рынка, а торговцы пыхтят над своими прилавками, пытаясь продать людям воскресные обеды. Маленькие девочки бегали от двери к двери, продавая кресс-салат^[12] на грязной фланели. Огромные подносы с рыбой воняли на жаре. Сыр, завёрнутый в муслин, плавился, а почки, уже не свежие, истекали кровью прямо на тротуар.

Увидев церковь, Элеонора ощутила укол тревоги. Она ведь продала свою душу — сможет ли она ступить на освящённую землю? Девушка ущипнула себя за запястье. Конечно, сможет. Желания ведь не были злом.

Ифе вздохнула, когда они прошли через двери.

— Миссис Филдинг, мы могли бы хоть раз сходить в настоящую церковь?

— Здесь у твоего папства власти нет, Ифе, — прошипела экономка. — Тихо, люди услышат.

Закатив глаза, Ифе пробормотала:

— Здесь даже пахнет неправильно.

Элеонора смотрела только вперёд, не обращая внимания на шепчущихся при виде их прихожан. Она чувствовала, как люди пересчитывают служанок, как пристально смотрят на опустевшее место Леи — так обычно разглядывают зверей в клетках.

–…это, конечно, вопрос времени. Холостяки всегда попадают в такого рода неурядицы…

–…а девочек просто не воспитали должным образом. Они ничего не могут с собой поделать…

— А знаете, что он всех их зовёт по имени? В общем-то, оно и понятно. Кому захочется лечь в постель с девушкой по имени Хартли?

Элеонора споткнулась. Женщина средних лет в зелёном платье оттенка мышьяка, которая произнесла эти слова, отвернулась, хихикая, едва только заметила выражение лица Элеоноры. Девушка сжала кулаки. Прихожане хихикали и сплетничали о том, что происходило в особняке Гранборо, словно обсуждали сюжет оперетты. Мистер Пембрук представал в роли милого плута, эдакого стареющего донжуана в смокинге, а служанки — резвыми пышногрудыми девчушками, которые слишком громко смеялись, и их можно было привлечь похабным подмигиванием. Никто из этих людей не видел их синяков.

Перед службой вышел священник. Преподобный Кларк был невысоким мужчиной, жадно интересующимся жизнью своих прихожан, а особенно — молодых незамужних прихожанок, которые продолжали беременеть в особняке Гранборо. У него было безошибочное чутьё на сплетни, такое тонкое, что могло считаться буквально божьим даром. Элеонора удивилась, что он не обивал пороги особняка, когда стало известно об увольнении Леи.

Элеонора наблюдала, как преподобный Кларк вытягивает подробности о Лее из миссис Филдинг с упорством, с каким терьер вытаскивал крысу из норы. Девушка пыталась вслушиваться в другой разговор: сын миссис Кеттеринг женился на девушке, которую повстречал в Индии, одной из местных, и теперь вёз её домой. Дочь полковника Хардвика собиралась выйти замуж за своего возлюбленного, еврея. Через две улицы отсюда был ограблен сапожник. Но шепотки о Лее притягивали её внимание, словно невидимые настойчивые руки. Элеонора вскинула голову и смотрела вдаль, гордая, жёсткая. Скоро она заставит их всех перестать перешёптываться.

Медный котёл для стирки в Гранборо застыл ржавой глыбой в подвале рядом с кухней. Платить за обслуживание аппарата и услуги трёх прачек, которые работали с ним, было дорогостоящим удовольствием, потому, когда котёл сломался, мистер Пембрук уволил всех троих и начал отправлять своё бельё в прачечную.

Элеонора собиралась забрать вещи для стирки. Она не могла не заметить, что мистер Пембрук не находил дорогим только свой виски и членство в клубе. Зато услуги женщин, как бы низко они ни стоили, он не считал нужным оплачивать.

Над тротуаром висело знойное марево, но Элеонора всё равно натянула перчатки и надела свою широкополую шляпку. Даже так далеко от реки она всё равно чувствовала запах Темзы — сырой, зловонный под летним солнцем. Но в Мэйфере двери не открывали и ставни не распахивали. Не показывать же, что обитатели таких великолепных домов могли потеть, как простой люд.

Все они притворялись идеальными. Слуги, мимо которых проходила Элеонора, вежливо кивали ей и осведомлялись о её здоровье, если она задерживалась. Но несколько недель назад они вели себя настолько же вежливо с Леей, а теперь, казалось, выкорчевали её из памяти, вырвали, словно гнилые нити из швов. Леи как будто не было вовсе. То же самое случилось и когда заболела мать Элеоноры. Добрые соседи закрыли для неё свои двери, не желая рисковать заболеть чахоткой, даже когда маленькая Элеонора плакала на пороге.

Девушка услышала шум и суету Мэрилибона прежде, чем оказалась там. Вдали от улиц Мэйфера город буквально кишел людьми. Продавцы фруктов терялись в целых тучах мошкары. Мужчины в рекламных щитах^[13] обливались потом, как и женщина, продающая кофе из тачки. Подметальщики останавливались на углах улиц, лениво опираясь на мётлы. Омнибусы, телеги, повозки и личные экипажи грохотали взад и вперёд по улице, а от запаха навоза, гниющих фруктов и горелого кофе у Элеоноры закружилась голова.

Как же ей хотелось поскорее уже выбраться из всего этого! Чем раньше она сможет начать платить другим людям, чтобы ныряли в шумную толпу по её поручениям, тем лучше. Миссис Пембрук, например, никогда не ходила туда, куда не хотела. Для этого у неё были слуги.

Элеонора замерла. Кто-то врезался в неё, выругался, но она не обратила внимания.

Она ведь могла загадать желание, чтобы миссис Пембрук вернулась. Она могла вернуть и мать! Ведь черноглазая незнакомка сказала, что Элеонора может пожелать всё что угодно, не так ли?

Девушка скользнула в тень платана, чьи листья уже начали буреть. К стволу прислонился нищий. Он протянул Элеоноре руку, но та проигнорировала её. Да и собственных денег у неё всё равно не было.

Могла ли она в самом деле вернуть к жизни миссис Пембрук? И что случится, если она так и поступит? Неужели мир повернётся вспять и всё станет прежним, словно миссис Пембрук и не умирала? Или она просто появится снова, живая и невредимая после того, как её оплакивали долгих три года? Элеонора так и не сумела до конца примириться со смертью Пембрук — даже если бы та прожила ещё тридцать лет, ее смерть всё равно была такой ранней! Но три года скорби взяли своё. Даже если завтра она проснётся, а миссис Пембрук снова будет жива и здорова, груз трёх лет без неё никуда не исчезнет. Сможет ли Элеонора снова посмотреть на неё? Сможет ли когда-нибудь перестать скорбеть?

Девушка вспомнила чёрные матовые глаза незнакомки и решила, что возвращать мёртвых к жизни, возможно, не такая уж хорошая идея. Все её инстинкты говорили, что если черноглазая вернёт кого-то к жизни, этот человек уже не будет прежним. Может быть, незнакомка удержит его или её на пороге агонии, навечно застрявшими в мгновении умирания, не в силах двигаться дальше. И поняв это, Элеонора задрожала, несмотря на зной. Смерть её матери совсем не была лёгкой. А уж застрять в таком состоянии навсегда…

Элеонора тотчас же отбросила эту мысль.

К ней бочком подошла пухленькая женщина с покрасневшими глазами и жёлтым платком на шее.

— Простите за беспокойство, мисс, — льстиво проговорила она, — но я вижу, что вы чем-то глубоко опечалены. Вам нужны деньги? Ах, я просто не могла не заметить ваши прекрасные волосы, их необыкновенно красивый блеск. Я могла бы дать вам три шиллинга, если вы пройдёте со мной…

Элеонора отпрянула и скрылась в толпе. Скрипач чуть не ткнул ей в глаз смычком. Маленькая девочка, гнавшаяся за обручем, бросилась ей под ноги. Торговцы пихали свои подносы с тающим мороженым, прохладным имбирным пивом и мутным джином чуть ли не в нос. Девушка старалась избегать их всех, пробираясь сквозь толпу, высоко держа голову. Глупо было думать о таких вещах — особенно на публике, где любой мог увидеть её печаль. Лучше выбросить всё из головы, как всегда.

Но, имея в распоряжении желания, она могла больше не беспокоиться о таком. Нищета, голод, болезни — всё это теперь не имело над ней власти. Она могла бы вытащить всех, кто был ей не безразличен, с самой грани смерти, возвысить их над всеми заботами так, что они даже не вспомнят, на что похожи трудности. Элеонора могла накормить голодных, приютить бездомных, вылечить больных. И она могла сделать всё это, просто пожелав много денег. Всё, чего она желала, она могла теперь получить, и больше ей никогда не придётся бояться.

Улица давила на неё со всех сторон, жаркая, тесная, но Элеонора шла, гордо вскинув голову и расправив плечи, озарённая силой, которую она только-только начинала осознавать.

Всё вокруг казалось ничтожным.

Прачка неправильно вычистила костюмы мистера Пембрука: вода оказалась слишком горячей и тонкая шерсть села. Узнав об этом, миссис Филдинг накричала на Элеонору, потому что устала и потому что девушка попалась под руку. Но Элеоноре было совершенно всё равно — она могла думать только о желаниях.

Конечно же, ей следовало быть очень разумной и осмотрительной. И следующее её желание требовало тщательного продумывания. Но каждый раз, когда Элеонора видела на улице шикарное ландо^[14], или её взгляд падал на ярко-синие и розовые платья, или до неё доносилась прекрасная музыка, она знала, что вскоре всё это будет принадлежать ей. Всё самое чудесное, самое прекрасное в мире будет её. Так какое значение имели чистка и полировка в сравнении с этим? Она ходила по особняку Гранборо точно во сне и при этом чувствовала себя более живой, чем когда-либо. И пока Элеонора отскребала мраморный пол в холле, казалось, даже щётка нашёптывала: «Же-ла-ни-я».

Лиззи заметила.

Она специально выставила ногу, когда Элеонора проходила мимо, чтобы та споткнулась. Она «случайно» сбросила на пол обед Элеоноры. Она намеренно втянула миссис Филдинг в долгие обсуждения морального облика Леи или его отсутствия, а сама то и дело бросала взгляды на Элеонору, чтобы посмотреть, не потеряет ли она самообладания. Элеонора ничего не сказала и не сделала, лишь вздрогнула, когда миссис Филдинг проговорила: «Разумеется, я совсем не удивилась. Девочки часто буквально бросаются на своих хозяев».

Реальность прорвалась к Элеоноре, ранила злобным осколком, и её руки сами собой сжались в кулаки прежде, чем она даже успела это осознать. Но она сдержала гнев и поднялась по лестнице для слуг, чтобы всячески обругать Лиззи уже в тишине своей комнатушки.

Вся её кровать была мокрая.

Элеонора вскипела. Лиззи раз за разом пыталась спровоцировать её на какую-нибудь глупость, чтобы у мистера Пембрука появился повод позвать Элеонору на «личный разговор». Разумнее было проигнорировать Лиззи, но Элеонора уже так устала быть разумной. С неистово колотящимся сердцем она проверила чемодан и не удержалась от вздоха облегчения, когда убедилась, что туфельки на месте. Бог знает, что сделала бы Лиззи, если бы нашла их — особенно после той истории с ограблением бедняги-сапожника.

Солнце садилось в малиновом зареве, и комнатушку Элеоноры заливал алый свет. Девушка упивалась им, дышала глубоко, пока внутри перестал пульсировать гнев. К тому времени, как она успокоилась, солнце уже село, и в доме воцарилась тишина. Мэйфер молчал, но четырьмя этажами выше улицы нельзя было окончательно скрыться от шума ночного города. Мюзик-холлы, грохочущие по брусчатке колёса кэбов, далёкие крики — звуки налипали на Элеонору, точно смола, напоминая ей, что она была во власти обыденности.

Пришло время бежать.

Элеонора сняла туфли, чтобы ступать тихо, и прокралась в библиотеку. Крутые деревянные ступеньки лестницы для слуг не скрипели под ногами — она умела передвигаться совершенно бесшумно. Тихо приоткрыв дверь на второй этаж, девушка прокралась в коридор. Чулки цеплялись о ворс ковра. Она добралась до библиотеки — ей потребовалось всего пять минут — и вдруг замерла, когда дверь за ней со скрипом открылась.

Элеонора обернулась. У двери, ведущей на лестницу для слуг, стояла Лиззи со свечой в руке и улыбалась.

— Хозяин хочет тебя видеть, — прошипела она.

Элеонора отступила. Сердце билось так громко, что казалось, этот стук слышат все. Нет. Не сейчас. Слишком быстро! Она не была готова и никогда не будет.

Лиззи приблизилась, высоко держа свечу.

— Иди, мисс Элеонора. Тебя ждут наверху.

Элеонора бросилась вперёд, оттолкнув её, и бегом спустилась по лестнице для слуг. Нужно было добраться до кухни — там лежали ножи и тесаки и стояло ведро с углём, которым она сможет ударить Лиззи по голове. Всё что угодно, лишь бы Лиззи уже оставила её в покое. Лиззи, чертыхаясь, поспешила за ней.

Элеонора ворвалась в кухню, схватила разделочный нож и обернулась. Лиззи замерла, увидев блеск лезвия в свете свечи.

— Только поднеси ко мне эту штуку, и я закричу, — прошипела она.

— Попробуй, — бросила Элеонора. — Тебя не услышат — четыре этажа и сукно на всех дверях.

Лиззи медленно поставила свечу на кухонный стол. Элеонора прислушивалась к шагам на лестнице, но было тихо.

— Верни мне мои деньги.

Лиззи ухмыльнулась:

— Не могу. Я их всех потратила.

Внутри нарастал глухой плач. Костяшки рук, сжимавших нож, побелели. Как же Лиззи так быстро успела разбазарить будущее Элеоноры?

— Ты не сможешь держать эту штуку вечно, — заявила Лиззи. — Миссис Бэнбёри заставит тебя положить нож на место. А когда заставит, я буду рядом, уж не сомневайся. И он тоже.

— Перестань.

Лиззи сделала шаг.

— Он рассердится, если ты будешь затягивать. Так и случилось с Леей. Но ты ведь и сама это знаешь, правда, мисс Элеонора? Ты видела её синяки.

— Я сказала, перестань!

— Или что? — Лиззи кивнула на нож: — Ты не воспользуешься им. От этого всё станет только хуже. Лучше уж иди к нему, и дело с концом.

— Прекрати! Ради всего святого, просто перестань! Господи, как ты можешь? — воскликнула Элеонора. На глазах выступили слёзы. — Как ты можешь бросать ему девчонку за девчонкой и просто… просто… Господи! Я хочу, чтобы в кои-то веки ты просто остановилась!

Что-то изменилось.

Долю секунды Элеонора видела всё с пугающей отчётливостью — пылинки в воздухе, кажущиеся серебристыми в лунном свете. Отражение побледневшего лица Лиззи на лезвии ножа. Жука, пролетевшего над кухонной плитой. А потом по телу прокатилось странное покалывание. Притяжение.

Она загадала желание.

Элеонора не собиралась этого делать. Желания были драгоценными, и тратить их надлежало с умом. Теперь она была на шаг ближе к тому, чтобы потерять душу — а всё лишь потому, что не сумела сдержаться. Её окутал стыд. Ей нужно быть осторожнее!

Лиззи уставилась на неё, сглатывая. Нож со звоном упал на пол. Элеонора попятилась к лестнице.

— Кто угодно, только не я, — прошипела Лиззи. Её голос дрожал. — Никогда там не окажусь я!

Рассвет пробивался сквозь тонкий слой жирной грязи на окне Элеоноры. Она запуталась в своём влажном постельном белье. Жар нарастал — девушка уже чувствовала, как от пота волосы липли к лицу. Постель с ночи так и не высохла, но, по крайней мере, это давало немного прохлады.

Торговцы уже катили свои тележки по улицам внизу и вели на рынок животных. Издалека доносилось множество звуков, но всё, что можно было разглядеть из маленького оконца, — это вереницу уличных фонарей, гаснущих один за другим. Словно дорожка из хлебных крошек, которые кто-то медленно подъедал.

Девушка оделась, размяла затёкшую шею, пытаясь избавиться от боли в мышцах, всё ещё злясь на себя, что загадала желание, по сути этого не желая. Когда она спускалась вниз, влажная ткань будто высасывала тепло из её рук и ног.

Больше задерживаться было нельзя. Ей придётся загадать ещё одно желание — то, которое она планировала всё это время. Выбор был лёгким, теперь, когда Элеонора знала, что мистер Пембрук положил на неё глаз. Она пожелает денег и навсегда окажется от него подальше. Но сначала она хотела увидеть, как сбылось её второе желание.

Странно было думать о том, как это могло произойти. Возможно, желание полностью изменило личность Лиззи — и она бы стала мило извиняться и пытаться загладить свою вину. Но, с другой стороны, есть вещи, о которых слишком странно даже думать. Может быть, Лиззи вызвали домой по срочному семейному делу — в конце концов, даже у магии есть свои пределы.

Кухня была наполнена ужасной духотой с тяжёлым привкусом пепла, словно жар пробирался даже в рот. Элеонора вытряхнула сажу из решётки огромной плиты, выковыряла золу и прочистила дымоходы перед тем, как развести огонь. Пальцы кололо, а все юбки испачкались в золе. Плита всё ещё была тёплой, но должно пройти немного времени, прежде чем она разогреется для овсяной каши. Остальные спустятся ещё не скоро.

Элеонора вытряхнула свой передник над ведёрком для золы, край которого погнулся. В кухне царил беспорядок. Тонкий слой пыли и грязи лежал на ступеньках, ведущих в сад, и там виднелись чьи-то следы. Стулья были повалены, а дверца шкафа — наполовину открыта. Там виднелась пустая бутылка из-под дешёвого джина.

Девушка закатила глаза. Похоже, Лиззи устроила настоящий беспорядок после их ссоры, прекрасно зная, что Элеонора окажется здесь первой, так как был её черёд убираться.

«Ну что ж, — подумала она, расставляя стулья на места. — Не беда». Как только Лиззи увидит Элеонору настоящей леди, она подумает дважды, стоит ли быть такой злобной.

Элеонора поставила бутылку с джином в кучу для миссис Бэнбёри. Позже приходил кто-нибудь из мальчишек, чтобы за пару пенсов забрать мусор. Она поставила ведро с углём на место и смела землю и пыль в аккуратную кучу, стирая следы на земле метлой. Смахнув небольшую кучку в совок, девушка поднялась по ступенькам к садовой двери, чтобы вытряхнуть пыль на улице…

И увидела Лиззи, лежавшую лицом вниз в корыте с водой.

Это был не первый труп, который доводилось видеть Элеоноре. Она видела несколько мёртвых тел. Миссис Пембрук, конечно, была похожа на королеву. Случайный нищий, бездвижно застывший в дверном проёме магазина или тихо истекающий кровью в сточной канаве. И её мать. Когда чахотка наконец забрала Элис Хартли, женщина сливалась цветом кожи с простынями, несмотря на всё, что пыталась делать Элеонора. Жизнь уходила из неё месяцами, и в конце концов Элис превратилась в хрупкую оболочку, трепещущую от каждого вздоха.

Лиззи не была похожа на хрупкую оболочку. Она выглядела ещё хуже — вся в пятнах, распухшая и…

К горлу подкатила тошнота, и Элеонора обняла себя за плечи, впившись в них ногтями. Нет, она не станет об этом думать.

Девушку усадили в гостиной, поставив рядом остывающую кружку горячего бренди. Повсюду сновали полисмены. То были не долговязые констебли, заикавшиеся, если она спрашивала, который час. Эти полисмены были тихими и суровыми, и ладони у них были размером с тарелку.

Гул толпы отскакивал от стен, гудел в ушах. Люди весь день толпились у стены сада, надеясь увидеть тело. Несмотря на то что Элеонора была на первом этаже, она невольно ожидала увидеть лица, прижимавшиеся к окнам гостиной, — лица зевак, пытавшихся хоть мельком увидеть и её.

Девушка вздрогнула, когда дверь открылась.

— Элла? — позвала миссис Филдинг. — Элла, дорогая, с тобой хочет поговорить инспектор.

Это оказался самый высокий мужчина, какого ей только доводилось видеть. Даже когда он сунул шляпу под мышку, ему пришлось пригнуться, чтобы пройти через дверь. Тёмная одежда делала его похожим на гробовщика. Его глубоко посаженные глаза были чёрными, и, поднявшись, чтобы поприветствовать его, Элеонора невольно подумала о черноглазой незнакомке.

— Детектив-инспектор Джордж Хэтчетт, — представился он. — Я так понимаю, это вы нашли тело?

Девушка кивнула.

Инспектор оценивающе посмотрел на неё:

— Садитесь, пожалуйста. Полагаю, для вас это был настоящий шок.

Элеонора осела обратно в кресло. Инспектор полистал блокнот. Медленно и кропотливо он сделал несколько заметок, и Элеонора подумала, что, чёрт возьми, он мог там записать? Она ведь даже ничего не сказала.

— Ну что ж, — проговорил инспектор. — Давайте начнём с самого начала. Вы здесь служанка, верно?

Она кивнула.

— И вы также являетесь подопечной мистера Пембрука?

Она снова кивнула.

— Как долго вы здесь живёте?

— Чуть больше семи лет, — голос был хриплым. — А работаю — три.

— Вот как? — Он поднял брови.

Элеонора снова кивнула. Инспектор прищёлкнул языком. Звук получился странный, похожий на кудахтанье, и это было так неуместно, что хотелось рассмеяться. Словно ворон вдруг начал кудахтать, как курица. Но она совсем не была уверена, что если рассмеётся, то не расплачется, или её не стошнит, или она не продолжит смеяться до упада, пока ноги не подогнутся.

«Это моя вина», — подумала Элеонора. Она не понимала, как на самом деле расстроена Лиззи — даже не думала об этом после их ссоры. Девушка была так зла, так напугана, что даже не думала о служанке. А ведь, подумать только, она сказала все эти ужасные вещи сразу после того, как возлюбленный Лиззи бросил её.

— Расскажите мне, что произошло сегодня утром. Своими словами.

Казалось, Лиззи могла присесть на подлокотник кресла инспектора, или прислониться к оконному стеклу, или обвить руками горло Элеоноры. Каждая тень была тёмной, словно волосы служанки. Каждый отдалённый скрип был звуком её шагов. И всякий раз колебание воздуха приносило с собой запах полироли — потому что Лиззи притворила за собой дверь. Элеонора была готова к тому, что та вот-вот появится и обвиняюще укажет своим бледным пальцем прямо на неё.

Платье Элеоноры всё ещё было влажным — она не знала, потому ли, что Лиззи залила ей кровать, или с того момента, как нашла тело. Но в любом случае сейчас казалось, что кровь Лиззи заливала всю её кожу.

— Мисс Хартли?

Что она могла сказать? И что он хотел услышать? Ей что же, придётся отчитаться за каждую минуту с самого пробуждения? Элеонора не была уверена, что сумеет. Когда она спустилась в кухню — в пять? Она не помнила, слышала ли часы. Нет, наверное, это было раньше. А может, позже.

Может, было совсем не пять утра…

— Мисс Хартли.

— Губы у неё посинели, — выпалила девушка.

Инспектор моргнул:

— Простите?

— Мы пытались вытащить её из воды до того, как вы пришли. Миссис… миссис Филдинг сказала, что она, возможно, пробыла там недолго. Но когда мы перевернули её, губы у неё совсем посинели. Это нормально?

— Так часто бывает.

Элеонора уронила лицо в ладони.

— Она не должна была этого делать. Я ведь поняла, что она мертва, сразу же, как увидела. И я не хотела, чтобы её переворачивали.

— Вы знали? Но откуда?

Уверенность окутала её в тот же миг, как она увидела фигуру в саду. Руки у Лиззи были изогнуты, словно увядшие корни, наполовину скрытые в бороздках в почве. И Элеонора поняла все сразу же, как увидела эти замершие пальцы.

Инспектор вздохнул:

— Вы пили этот бренди, мисс Хартли?

Элеонора покачала головой.

— Что ж, я вынужден настаивать — выпейте, пожалуйста. А когда закончите, я хочу, чтобы вы вспомнили, что именно произошло, когда вы обнаружили мисс Бартрам. Всё, что вы можете рассказать, поможет.

Элеонора подняла взгляд:

— Почему? Она… она ведь утопилась, да?

— Почему вы так говорите?

— Ну, она, должно быть, утопилась. На днях она разругалась со своим возлюбленным. Понимаете… понимаете, он увлёкся мной. — Элеонора опустила взгляд на руки, потом сделала глоток бренди, приятно обжигавший горло. — Я не сделала ничего, чтобы поощрить его в этом, — быстро добавила она, пока инспектор что-то яростно писал. — Но он схватил меня за руку, а Лиззи увидела и была очень расстроена. Когда я увидела, что она лежит там…

Девушка замолчала. Инспектор подался вперёд.

— Боюсь, это было бы невозможно, — мягко сказал он. — Мы подозреваем убийство.

Кружка выскользнула из пальцев Элеоноры.

Убийство…

Инспектор продержал её больше часа. К тому времени, как этот разговор закончился, его блокнот был заполнен записями, хотя девушка так и не рассказала ему всего. Затем Хэтчетт помог ей подняться и велел что-нибудь поесть, словно она была ребёнком, мечтающим о печенье.

Элеонора успела преодолеть половину коридора, прежде чем её вырвало в цветочный горшок.

Она просто не могла есть. Любая мысль о еде, когда перед мысленным взором то и дело возникало распухшее лицо Лиззи, казалась неуместной. Кроме того, на кухне было полно полисменов, и девушка была уверена — все они будут наблюдать за каждым движением ножа, стоит ей только начать нарезать хлеб, и прислушиваться к каждому всплеску воды, когда она начнёт мыть руки. Нет, она не могла заставить себя.

Дверь гостиной открылась. Элеонора обернулась, но это оказался инспектор.

— Ах да, мисс Хартли. Не могли бы вы сказать мне, где сейчас мистер Пембрук? Мне нужно переговорить с ним.

Девушка вздрогнула:

— Вы же не думаете, что он мог бы…

Инспектор поднял руку:

— Насколько я понимаю, мистер Пембрук был последним, кто видел мисс Бартрам живой. Всё, что мне нужно, — это переговорить с ним.

— Он ушёл. — Элеонора облизнула губы. — Он услышал шум и, узнав, что случилось, вышел — ещё до вашего приезда.

— Вышел? Не знаете куда?

Девушка покачала головой. Инспектор пристально наблюдал за ней. Элеонора ничего не рассказывала об их с Лиззи ссоре в кухне или об угрозах Лиззи бросить Элеонору мистеру Пембруку. Его блокнот и без того уже был заполнен. И он записывал не просто слова. Когда Элеонора изо всех сил пыталась заговорить, не обращая внимания на ком в горле, он делал заметки, а его внимательный взгляд скользил то по её рукам, то по платью, то по покрасневшим глазам.

Инспектор понизил голос:

— Вы, кажется, нервничаете, мисс Хартли. Позвольте мне заверить вас: всё, что вы мне рассказали, будет храниться в строжайшей тайне, если дело не будет передано в суд.

Взгляд Элеоноры метался по коридору. Побледневшая миссис Филдинг стояла у двери, ведущей на лестницу для слуг.

— А теперь я должен спросить вас. Как вы полагаете, есть ли какая-то причина, по которой ваш наниматель мог бы причинить вред мисс Бартрам?

Это было слишком хорошей возможностью, чтобы упустить её, но миссис Филдинг всё ещё стояла в дверном проёме. Если она услышит, Элеонору уволят, и у неё не будет ни денег, ни места, куда податься. Девушка взглянула на экономку, убедившись, что инспектор это заметил.

— Найдите других девушек, — прошептала она так, чтобы Хэтчетт услышал.

Когда полисмены ушли, было уже далеко за полдень. Они ступали по кухне широкими шагами, измеряя расстояние между входом для торговцев и углом, где обычно хранилось металлическое ведёрко для угля. Они стояли внизу лестницы для слуг, открывали и закрывали обитые сукном двери, кричали на лестнице, проверяя, как много они сумеют услышать. Они обыскали комнату Лиззи, а потом столпились вокруг корыта.

Элеонора старалась держаться от полисменов подальше. Она, Ифе и Дейзи ждали в гостиной на случай, если понадобятся. Ифе всё никак не могла перестать плакать, а Дейзи бледнела каждый раз, когда видела ведёрко с углём, поставленное у камина. Элеонора не могла не заметить этого. Когда они перевернули Лиззи, на лбу служанки была отметина — кто-то ударил её ведром с углём ещё на кухне. Затем она, должно быть, проковыляла в сад, где нападавший и утопил её в корыте.

Ифе шмыгнула носом.

— Хорошо бы они все уже ушли, — сказала она, утирая глаза. — Они ведь уже нашли всё, что искали.

— А они сказали, что именно искали? — спросила Элеонора.

— Нам они не скажут, — фыркнула Дейзи. — Во всяком случае, пока не убедятся, что мы этого не делали.

Ифе захныкала.

— Не говори глупостей, — резко возразила Элеонора, ёрзая в кресле. — Нас они не подозревают!

Какой-то полисмен крикнул с лестницы для слуг, и все три девушки невольно подскочили.

— Ты беседовала с инспектором довольно долго, — пробормотала Дейзи. Взгляд её карих глаз был прикован к Элеоноре. — Чего он хотел?

Девушка всплеснула руками:

— Конечно же, я провела там уйму времени! Я ведь первая нашла её! И… знаете, это было совсем непросто. Я очень расстроилась.

— Конечно же, — осторожно согласилась Дейзи. Что-то в её голосе заставило Элеонору застыть — словно Дейзи сгладила все острые углы своих слов и осторожно вставила их в беседу. После того как она заговорила, тишина в комнате стала казаться плотнее.

— Это правда, — настаивала Элеонора.

Она сидела как раз между Дейзи и дверью и видела, как взгляд Дейзи метнулся к дверной ручке, всего один раз.

— Иного я и не предполагала, — тем же ровным голосом ответила Дейзи и замолчала.

К ночи толпа разошлась. Большинство пошли за полисменами, когда те забрали тело. Некоторые мальчишки весь вечер подначивали друг друга, чтобы взобраться на стену и сунуть руку в корыто с водой, но это закончилось, когда плачущая миссис Бэнбёри как следует прошлась по ним колотушкой для ковров.

Элеонора пыталась отвлечься от всего этого. Когда инспектор ушёл, она вернулась в свою душную комнатушку, чтобы закончить с починкой одежды. Её никто не останавливал. Но стоило ей открыть дверь и снова посмотреть на дыры, оставленные Лиззи, Элеонора не сумела отвести взгляд — всё стояла, держась за спинку кровати, и смотрела, а в груди что-то сжималось всё теснее и теснее.

Нет, оставаться здесь нельзя. Кто бы ни убил Лиззи, он мог вернуться в любую минуту. Она должна была выбраться.

Элеонора бросила заштопанные платья в чемодан и приставила его к двери. Теперь никто не сможет войти. Все свои порванные вещи она пинками отправила под кровать, не в силах смотреть на них, — и приоткрыла окно, прислушиваясь. Стук колёс экипажей по улицам, крики мальчишек-газетчиков, какой-то человек, разглагольствовавший о беззаконии и грешниках. Из сада не доносилось ни звука. Но ведь в прошлую ночь никто из них ничего тоже не услышал, не так ли? Когда все двери, обитые сукном, закрыты, кто-то мог прокрасться по лестнице. И Элеонора не узнает об этом, пока дверь её спальни со скрипом не откроется.

Элеонора подвинула кровать к двери — ножки скребли по половицам. Нет, она не позволит тому, кто отнял жизнь Лиззи, забрать и её.

«Должно быть, это помощник мясника», — подумала девушка. Они с Лиззи поссорились, и теперь служанка умерла. Не могло же это быть совпадением?

Но, возможно, это было не единственным совпадением.

Вчера вечером Элеонора загадала желание. Она хотела, чтобы Лиззи остановилась, и теперь Лиззи умерла. Могла ли черноглазая незнакомка?..

Элеонора тотчас же отбросила эту мысль. Конечно же, она и её желание не могли стать причиной смерти Лиззи. Желания были не такими! Это ведь были подарки, как в сказках, и они воплощали её мечты в реальность, а не убивали людей.

«Нет, так быть не могло, — сказала себе Элеонора. — Конечно же, нет». Она не была уверена, ждала ли ответа.

Девушка так и не смогла уснуть и спустилась в кухню в четыре утра. На улице было ещё темно. Это не тревожило её, пока она не зажгла плиту и ей не пришлось пойти к водяному насосу. Вот тогда стало казаться, что ночь вздымалась вокруг неё, окружала, просачивалась через двери, точно дым.

Элеонора вытащила кухонный нож. Ручка скользила во вспотевших пальцах, поэтому девушка взяла тряпку и обернула ею ладонь. Нельзя было уронить нож — не когда убийца Лиззи мог оказаться снаружи.

С ведром в одной руке, с ножом — в другой она поднялась по лестнице в сад и приоткрыла садовую дверь носком туфли.

Змейки тумана вились вокруг её ног. Липкий воздух душащей рукой скользил по шее. Длинный низкий жёлоб корыта казался чернее окружающей темноты — словно край ямы, только её и ждавший. Чуть поблёскивала железная рукоять насоса.

Элеонора поставила зажжённую свечу на ступеньку и прошептала молитву, потом крепче сжала нож и вышла.

Скрип ручки ведра заставил её вспомнить о проволочной гарроте. Дейзи рассказывала, что её кузину пытались задушить гарротой в Вест-Индии и что она видела шрам, пересекавший шею девушки. Дейзи говорила, что всё, что успела услышать кузина, — это пение проволоки, когда душитель покрепче наматывал её на руку…

Под ногами пробежала крыса. Элеонора вскрикнула, чуть не выронив нож.

Она почти уже подошла к корыту. Удлинённое, узкое, чуть приподнятое над землёй, оно было очень похоже на гроб. Господи, а ведь сегодня Элеоноре придётся вычистить его. Вода блестела в темноте, словно масло, а от поверхности поднимался тошнотворно-сладкий запах, и желудок у девушки сжался.

Прежде чем поставить ведро, она сделала широкий круг. Сад был пуст — по крайней мере, так ей показалось. Задняя дверь была приоткрыта, и тонкий луч света падал на траву, но когда девушка повернулась, то поняла, что оставлять свет было ошибкой. Тот ослеплял её, ведь сейчас она стояла в темноте.

Элеонора сунула нож в фартук, потянула за ручку насоса так быстро, что ладони чуть не соскользнули. Потом снова схватилась, дёрнула вниз и наполнила ведро так быстро, что руки онемели. Когда она закончила, то тотчас же вытащила нож и оглядела сад с бешено колотящимся сердцем.

Ничего.

Подхватив ведро, девушка устремилась обратно в кухню. Почти на месте! Скоро она будет в безопасности, притворит за собой дверь, запрёт, и до конца дня ей не придётся смотреть на этот ужасный насос. За спиной девушка чувствовала болезненный холод, исходивший от воды, отмечавший то место, где умерла Лиззи. Взгляд Элеоноры метнулся к ведру, и она задалась вопросом, как долго тело может выдержать без питья.

Наконец девушка подошла к кухонной двери. Поставив ведро, она закрыла за собой дверь, возясь с ключом.

— Элла?

Элеонора вскрикнула и выронила нож. Тот с грохотом скатился по лестнице. Кто-то вскрикнул в ответ, и в темноте вспыхнул огонёк зажжённой спички.

Элеонора подхватила свечу. Дейзи и Ифе в ужасе схватились друг за друга у подножия лестницы. В дрожащей руке Дейзи держала разделочный нож. Они отпрянули друг от друга, когда поняли, что это была Элеонора.

— Простите, — прошептала девушка. — Вы меня напугали.

Ифе тряхнула спичкой, гася её, и уткнулась в плечо Дейзи. В темноте она заплакала.

— Простите, — повторила девушка. — Я… прости.

Миссис Филдинг стояла во главе кухонного стола. Под глазами у неё залегли тени, а из-под ворота платья едва заметно выступал белый шрам на шее. Элеонора не могла отвести взгляд. Конечно же, Лиззи солгала, когда сказала, что этот шрам оставила она, Элла!

— Нам всем будет нелегко, — говорила миссис Филдинг. — И нам будет очень не хватать Лиззи. Можно даже не говорить о том, что её смерть оставит на всех нас отпечаток на долгие годы. Но я хочу заверить вас, что здесь вы будете в безопасности. Я попрошу мистера Пембрука разрешить сменить замки. Я знаю его с детства, и он искренне заботится о ваших интересах. Он не допустит, чтобы вам навредили.

Элеонора сохранила безучастное выражение лица.

— Нам придётся восполнить нехватку рабочих рук теперь, когда… когда Лиззи больше нет с нами, — продолжала миссис Филдинг, часто-часто моргая. — Но у меня есть основания полагать, что это ненадолго. Скоро мистер Чарльз прибудет из Парижа, а по его возвращении мы сможем нанять больше людей. До тех пор, я надеюсь, могу рассчитывать на ваше терпение и упорный труд, который поможет нам пережить это трудное время.

Она ждала. Ифе хлопнула в ладоши, но замерла, поняв, что никто к ней не присоединился.

Их отпустили. Элеонору и Ифе отправили на третий этаж, убирать спальни. Ифе пошла сменить постельное бельё мистера Пембрука — к счастью, сам он был в кабинете этажом ниже и не слышал их, — а Элеонора пошла в старую комнату миссис Пембрук.

Всё здесь осталось так же, как в день смерти хозяйки. У Элеоноры это всегда вызывало шок, ведь её собственную спальню на семейном этаже разобрали очень быстро. Щётки миссис Пембрук всё ещё лежали на туалетном столике. Ночная рубашка была сложена на подушке. У кровати стояла свеча, и казалось, в воздухе всё ещё висел след дыма. В мягком изголовье был вшит карман для коробка со спичками — одной не хватало.

Элеонора как следует позаботилась о том, чтобы замести следы своих тайных походов в комнату миссис Пембрук. Ящики выдвигались точно под прямым углом, а щётки для волос аккуратно раскладывались на туалетном столике. Но ей не разрешали находиться здесь, если она не убиралась. Зато мистеру Пембруку было можно. Ему-то не требовалось быть осторожным.

Девушка тихо подкралась к туалетному столику. В детстве она часто сидела здесь, и миссис Пембрук расчёсывала ей волосы. Зеркало всё ещё было закрыто: чёрную марлю накинули на стекло после похорон миссис Пембрук и с тех пор к ней не прикасались. Элеонора не могла смотреть на кровать. Три года назад она увидела под белыми простынями очертания тела миссис Пембрук. Сейчас сам вид белья заставил её вздрогнуть.

Вместо этого она взяла одну из щёток. Несколько прядей волос цвета красного золота всё ещё сохранились, зажатые щетиной. Рядом лежало письмо, написанное за несколько дней до смерти, начинавшееся со слов: «Моя дорогая Эммелина…» Пуфик на одном из кресел был сплющен — место прямо напротив картины, висевшей над камином. Там были изображены три маленькие девочки. Самой старшей было не больше трёх-четырёх лет, младшей — всего несколько недель. Все трое казались странными, застывшими, точно отлитые из воска. Это были три дочери Пембруков, и все они умерли до приезда Элеоноры в Гранборо. Миссис Пембрук назвала их имена, когда Элеонора только приехала — Беатрис, Юджиния и Диана, — и объяснила, что хотя их больше не было в живых, она всё ещё любила их, как сама Элеонора любила свою мать.

Воспоминание было таким ярким. Миссис Пембрук наклонилась к ней, взяла руки Элеоноры в свои — рукава её чёрного крепового платья сморщились, когда миссис Пембрук прикоснулась к ним, — и сказала: «Я кормила их, как ты кормила свою бедную мать. Тебе больше не нужно чувствовать себя такой одинокой». И тогда впервые Элеонора расплакалась, после нескольких месяцев, когда просто смотрела в пустоту.

Теперь Элеонора чувствовала себя совершенно неприкаянной. Здесь мистер Пембрук писал письма своей давно умершей жене и смотрел на фотографию своих давно умерших детей. Если он и плакал, этого она представить себе не могла.

Девушка не могла думать о нём, находясь в этой комнате. Как такое чудовище, как он, женился на миссис Пембрук, самой лучшей женщине, какую когда-либо знала Элеонора? Этого она никогда не сможет понять. Элеонора перевернула письмо, чтобы не приходилось смотреть на него, взбила подушки и распахнула окно, чтобы выпустить запах дыма. Она сделает так, словно мистера Пембрука здесь никогда не было.

«Но это будет нелегко», — подумала она, чувствуя себя пугающе готовой. Всё, что ей нужно сделать, — это загадать желание, и он бы кончил, как Лиззи…

Рука Элеоноры скользнула по оконной защёлке, и девушка вскрикнула, снова порезав одну из трёх царапин на руке. Те только успели затянуться и покрыться корочкой. Девушка обернула ладонь фартуком, стараясь не думать о Лиззи. Конечно же, причина смерти была не в желании. Конечно же, такого быть просто не могло…

В дверь постучали, и вошла Ифе.

— Я услышала какой-то шум. Ты в порядке?

— Просто царапина. Зацепилась обо что-то. А ты…

Ифе расплакалась.

— Ох, Ифе. — Элеонора поспешила к подруге. — Что случилось?

— Клетка, — всхлипнула Ифе. — Я всё смотрю на пустую клетку и думаю о Лиззи, и просто… просто… — Ифе закрыла лицо руками. Элеонора гладила её по спине, успокаивая, точно ребёнка. — Я хочу к маме, — плакала ирландка.

Элеонора помнила, как миссис Пембрук, бывало, гладила её по волосам, если девочке снился кошмар, и держала за руку. Миссис Пембрук всегда знала, что сказать, но Элеонора молчала, силясь сглотнуть ком в горле.

— Ты расскажешь ей, что случилось? — тихо спросила она.

— Не могу, — всхлипывала Ифе. — Она же вся изведётся! А учитывая, как плох сейчас Мишель… Она заставит меня вернуться домой, Элла, и как нам тогда оплачивать услуги доктора?

— Ты всегда сможешь найти другое место.

— Дейзи пыталась, ещё прошлой весной. Она сказала, что миссис Филдинг не даст ей рекомендации без дозволения хозяина и ни одна леди не примет служанку без рекомендаций. Как же найти другое место?

Элеонора провела по лицу дрожащей рукой. Ещё одна дверь закрылась.

— Мне ведь Лиззи даже не нравилась! — воскликнула Ифе. — Она была такая… такая… но теперь я не могу даже рассказать, ведь о мёртвых плохо говорить нельзя.

Элеонора закусила губу. Последние злые слова Лиззи всё ещё звенели в её разуме, и отчётливо девушка вспоминала её ухмылку в свете свечи, когда служанка произносила эти самые слова. И зная, что Лиззи делала, что собиралась сделать, Элеонора совсем не жалела, что та умерла.

Но сожалела ли бы она, если б она сама была убийцей Лиззи?

Элеонора быстро отбросила эту мысль. Конечно же, она не убивала Лиззи своим желанием. Глупо было так думать. Кроме того, если случилось так, она бы, конечно, знала. Туфельки ведь появились только на следующее утро — как по волшебству. И если бы Лиззи убило волшебство, тогда в её смерти тоже должно было бы быть что-то волшебное. А ведь даже полиция считала произошедшее обыденным. Лиззи могла бы рухнуть замертво, стоило Элеоноре произнести эти слова, или исчезнуть в облаке дыма. Вот как работало волшебство в сказках.

Элеонора обняла Ифе и прижала к себе. Она смотрела в накрытое тканью зеркало и видела их смутные отражения за тёмной вуалью. На миг ей показалось, что она увидела там совсем иной, чуждый силуэт. Но когда Элеонора моргнула — наваждение исчезло.

Грязная туча пером протянулась по небу, раздуваясь, увеличиваясь. Жар, исходивший от брусчатки, стал меньше, но растущая туча заставляла лошадей нервничать и раздражаться, а у Элеоноры вызывало тупую ноющую боль в голове.

Девушка пробиралась сквозь толпу, спеша в укрытие, только и успевая убирать юбки из-под копыт. Баранья нога в корзине была тяжёлой. Элеонора пригнулась, чтобы не попасть под брезент, который торговец товарами развернул и набросил над прилавком.

Впереди вырисовывался силуэт особняка Гранборо — там, где Мэрилибон переходила в Мэйфер. Тяжёлые тучи собирались прямо над домом, словно родились внутри него и теперь вытекали из дымоходов, как чернила из бутылки. Окна чердака были похожи на глаза, полные слёз.

Элеонора подумала, что, может, не стоит и возвращаться. Она могла бы продать содержимое своей корзины любому, кто возьмёт, забрать деньги и скрыться в толпе. Что её ждало в Гранборо, что ей было там небезразлично? Разве что воспоминания — и, конечно же, Ифе. Теперь, когда Леи не было, а Дейзи была прикована к кухне, мистер Пембрук займётся Ифе, если Элеонора уйдёт. Этого девушка не могла допустить.

«И кроме того, — подумала она, проходя мимо подметальщика, всё ещё чувствуя ноющую боль в висках, — куда идти?» Если в Лондоне и было место, безопасное для молодых девушек, она не знала, где это. Истории ходили разные. Благочестивые деревенские девушки находили объявления о чистом, ухоженном и абсолютно приличном пансионе, а оказывались в борделе, откуда им уже не позволяли уйти. Чтобы найти безопасное место для жизни, недостаточно было просто постучаться в чистую блестящую дверь и вежливо попросить. И даже если она бы всё-таки нашла такое место, кто бы впустил её без рекомендаций и без денег для съёма жилья?

Капли дождя коснулись щеки Элеоноры, посеревшей от копоти и печного дыма. Вскоре дождь уже хлестал по брусчатке, грохотал по крышам, точно множество сыпавшихся монет, и улицу охватил шум, когда толпа людей поспешила спрятаться от ливня. Торговец клубничным мороженым бросился к своему аппарату, прикрывая животом товар. Цветочницы с визгом бросились в укрытие, держа подносы над головами. Волынщик спрятал инструмент под куртку и побежал к ближайшей церкви, забрызгав ноги гостей свадьбы, собравшихся у крытого входа на кладбище. Единственный, кто выглядел абсолютно счастливым, был коричневый пёс мясника, катавшийся под дождём.

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

12

Кресс-салат — съедобное травянистое растение, которое можно вырастить не только в грунте, но и на «почве», приготовленной из ваты, фланели, древесной стружке или губке.

13

Рекламный щит, сэндвич-борд — щиты, прикрепляющиеся спереди и сзади к «человеку-рекламе».

14

Ландо — четырёхместная повозка с откидной крышей.