Осколки осени

Денис Станиславович Проданов, 2018

Книга автобиографических рассказов, передающая действительность глазами ребёнка-аутсайдера в эпоху позднего СССР и турбокапитализма 90-х. Эта книга о бедности, социальном расслоении, насилии и кризисе ценностей в России. При этом внешний распад является лишь фоном повествования. Истинное содержание книги – это пугающе честный рассказ от лица ребёнка, а затем и подростка об эмоциональной изоляции в семье, тирании отца и утрате иллюзий. Все это написано в минималистском стиле, в традиции исповедальной прозы. Книга прослеживает путь автора от раннего детства до жизни в эмиграции.Содержит нецензурную брань.

Вера

Сколько себя помню, моя мать всегда была верующей. Религия для неё была выражением её свободы. Всю свою жизнь она жила в несвободной стране, и Бог для неё был противоположностью государства. Он был добр и всепрощающ в то время, как государство было безжалостно и злобно. И чем сильнее государство подавляла религию и церковь, тем сильнее верила моя мать.

Больше всего она не хотела, чтобы я становился таким, как все — бездуховным и серым. Она не хотела, чтобы государство во мне победило. Сама эта мысль была для неё невыносимой. Моя мать не могла этого допустить, и она вовремя начала принимать меры. Целью всех этих мер было одно: обратить меня в свою веру.

С раннего детства мать вела со мной разговоры о Боге, религии и Библии. Ребёнком я чувствовал, что для неё это очень важно. Я не понимал, почему, но осознавал, что мать возлагает на меня большие надежды и старался как мог. Я с трудом продирался сквозь дебри Старого и Нового Завета, пытаясь понять их смысл и разгадать значение таинственных фраз. Я учил молитвы на старославянском и думал, о Боге, пытаясь его себе представить.

Шло время и я неумолимо карабкался по лестнице веры. Годам к восьми я успел стать убеждённым маленьким христианином. Как-то раз на уроке в школе учительница спросила у нас во что мы верим. Все стали тянуть руки вверх и отвечать. Потом очередь дошла и до меня. Наша классная руководительница, Вера Валентиновна, спросила:

— Ну а ты, Денис? Во что ты веришь?

Я немного подумал и сказал:

— Я верю в Бога.

На несколько секунд в классе повисла мёртвая тишина, а потом все оглушительно засмеялись. Смеялись так, будто я рассказал самую смешную шутку на земле, словно ничего смешнее сказанного мной и быть не может.

Я смотрел на мою учительницу, не понимая, что происходит. Она выглядела озадаченной: вся как-то изменилась в лице, глаза застыли, а на губах заиграла неуловимая улыбка. Наконец Вера Валентиновна пришла в себя и сказала:

— Ну всё, хватит уже, успокойтесь! Посмеялись — и будет!

В классе стало поспокойней. Потом сзади кто-то крикнул:

— Любой дурак знает, что бога нет!

— Нет есть! — упрямо упёрся я. „Бог есть — я точно знаю!“

Вокруг опять поднялся шум и гам. Дети смеялись и отпускали в мой адрес оскорбительные ремарки и остроты. На этот раз учительнице это окончательно надоело. Она громким голосом проговорила:

— ТИХО!!! Я хочу, чтобы все в классе замолчали! Пусть Денис расскажет нам, почему он верит в бога, а мы послушаем. Давай, Денис, — не стесняйся.

Все быстро поутихли, приготовившись слушать. Я уже не помню, что им там говорил, но говорил я довольно долго. Когда я замолчал, учительница странно на меня посмотрела. Потом сочувственно улыбнулась и спросила:

— А родители у тебя тоже верят в бога?

— Да, мама верующая, а папа так, не очень…

— Понятно — задумчиво проговорила она.

Через пару дней моих родителей вызвали в школу. Я так и не узнал, о чём с ними говорили, но подозревал, что их тоже расспрашивали о Боге и ещё немножко обо мне. Вскоре после этого всё снова улеглось и постепенно вернулось в старое русло. Тема веры в школе больше не поднималась, но тот короткий эпизод надолго осел в моей памяти.

Казалось, в тот день я, сам того не подозревая, пересёк какую-то невидимую черту и ступил на запретную территорию. Это сбивало меня с толку. Раньше со мной ничего подобного не случалось, и я не понимал, что сделал не так. Я лишь смутно осознавал, что всё это было как-то связано с Богом и тем, как все на меня смотрели, когда я говорил о нём. На меня пялились как на сумасшедшего, свалившегося с луны, как на диковинную обезьянку в клетке зоопарка.

Это было удивительно. Мне никогда не приходило в голову, что люди могут так себя повести, если рассказать им, во что я верю. Но это было именно так. В моей школе, да и во всей стране, не было места для Бога. Он был там просто не нужен, и каждый, кто говорил обратное, мгновенно превращался в посмешище.

Некоторое время спустя мать впервые стала брать меня с собой в церковь. Это случалось нечасто, как правило в один из выходных. Вставать приходилось рано, я с трудом открывал глаза, спускал ноги с кровати и устало плёлся в ванную умываться. По утрам мне обычно хотелось есть, но завтракать перед службой запрещалось, нужно было поститься и есть я мог только по возвращении.

Мы ехали в центр, встречались там с Надей, моей крёстной, и шли в православный храм. В храме было очень тихо и спокойно. Атмосфера там была очень непривычная — она в корне отличалась от всего того, что я знал и видел снаружи. В храме горели свечи, пахло благовониями и царил дух отрешённости. Вокруг меня всё шло по заранее известной колее: каждый из прихожан знал своё место и что нужно делать.

Первое, что мне бросилось в глаза — это то, что на протяжении всей службы нужно было стоять. Служба длилась около трёх часов, и за это время я безумно уставал. У меня быстро начинали болеть спина и ноги. Вдобавок к этому мне становилось невыразимо скучно. Я не привык стоять так долго без дела и никак не мог найти себе места.

От нечего делать я смотрел по сторонам. У всех женщин, как и у моей матери на голове, была косынка, в то время, как мужчины стояли с непокрытой головой. В храме было много старух и мало детей. Люди вели себя тихо и переговаривались друг с другом только шёпотом.

Священники сильно отличались от всех остальных. Они все без исключения носили бороду и, казалось, что чем старше они были, тем длиннее была их борода. Они говорили с расстановкой, придавая словам вес и вели себя очень чинно. Все священники держались так, знали что-то, чего не знали мы. Будто они лично были знакомы с Богом и общались с ним каждый день. Священники строго смотрели на взрослых и детей и выглядели очень сурово. Они были одеты в длинные сутаны и носили на голове высокие чёрные шапки необычной формы. На груди у каждого висел огромный серебряный крест и обращаться к ним нужно было не иначе, как „батюшка“ или „отец такой-то“, прибавляя затем его имя.

Конец ознакомительного фрагмента.