Скольжение в бездну: пошаговая инструкция

Денис Игоревич Воронцов (2025)

Студент по имени Риччи влюбляется в преподавательницу по криминологии — молодую лекторшу Натали. К концу обучения он решает писать под ее руководством дипломную, но происходит нечто невообразимое — неизвестный маньяк нападает на нее, и она в тяжелом состоянии попадает в больницу. Все подозрения падают на Риччи, но разве мог он совершить подобное? Одержимый жаждой мести, парень находит маньяка, и это становится его роковой ошибкой — совсем скоро он начинает понимать, что все не так просто, как кажется на первый взгляд, и что он и сам теперь превращается в ненасытное чудовище…

Шаг второй

Я продолжаю лежать, уставившись в потолок. Она встает с кровати и заматывается в полотенце. В пустой мрачной комнате, в которой нет ничего, кроме дешевой гостиничной лежанки и комода, повисает тишина.

— Со мной такое впервые. — Проговариваю и сажусь на край кровати, оказавшись в полоске света.

— Ой, с кем не бывает. — Она протягивает мне пачку сигарет. — Забей. Некоторые, вон, вообще приходят просто поговорить.

Закуриваю, не помня, когда последний раз держал во рту сигарету. Закашливаюсь. Комната наполняется табачным дымом, и полоска света обретает кинематографичные очертания, становясь похожей на луч софита.

— Серьезно? — Спрашиваю, не испытывая ни удивления, ни интереса, словно бросаю вопрос в пустоту, не особо рассчитывая на ответ.

— Да. — Она стряхивает пепел в жестянку, похожую на крышку от кофейной банки. На какой-то миг мне представляется, что ее тело состоит из фарфора — настолько бледной и холодной кажется ее кожа. — Тупо приходят излить душу. Мне-то можно что угодно рассказать.

— Интересно, это кому-то помогает? — Смотрю в ее лицо, утонченное, веснушчатое, но какое-то совершенно безучастное, будто ей не терпится поскорее со всем этим покончить.

— Иначе никто не приходил бы ко мне снова и снова, чтобы платить такие деньги за одну только болтовню.

Облокачиваюсь о жесткую планку перила, как о стенку гроба. Всматриваюсь в татуировку на ее ключице, похожую на пятно сажи с едва различимыми очертаниями козлиной головы. Потом на чокер с пентаграммой, проматывая в голове все то, что говорят о рыжих бестиях и думая, что возможно когда-то она такой и была. Пока жизнь не выжала из нее все соки.

«Моника». Ей не подходит это имя. В детстве у моей кузины была игрушка — бархатная лисичка, которую она назвала в честь героини из какого-то старого диснеевского мультфильма. Это была прыткая, озорная, веселая и харизматичная авантюристка, и по сюжету ее звали Мариан. Но однажды сестра услышала из титров имя озвучивавшей ее актрисы, и очень скоро ее любимая «Мариан» превратилась в «Монику». С тех пор это имя ассоциируется у меня с той самой героиней, и ее типаж является полной противоположностью холодной и уставшей от жизни фарфоровой куклы, которая сидит сейчас передо мной, и которая думает лишь о том, как поскорее отработать еще одну чертову смену, последний раз принять душ и провалиться в забвение.

— Наверное, ты хороший психолог, — говорю и вижу, как на губах «Моники» появляется что-то вроде улыбки — натянутой, вымученной, неуместной.

— Не обязательно быть психологом. — Проведя пальцем по экрану телефона, она смотрит ни то на время, ни то на фотографию своей дочки. — Можешь попробовать, вдруг станет легче. Тебе же наверняка есть что рассказать, раз уж все так плохо. А времени у нас полно.

Да, мне действительно есть что рассказать: три месяца назад я понял, что способен на убийство. А еще три месяца назад я осознал одну простую и одновременно важную истину — жизнь не так уж и плоха, когда тебе удается перешагнуть через себя и совершить хоть сколь-нибудь значимый поступок. Вот только спустя какое-то время ощущение удовлетворенности исчезает, словно его и не было, и появляется желание шагнуть еще дальше, пока чувство внутренней опустошенности не поглотило тебя с головой. И чем больше проходит времени, тем сильнее разверзается твой персональный ад под названием ангедония.

Седьмой круг. Всепоглощающая пустота. Потолок.

— Ты веришь в загробную жизнь? — Спрашиваю, подняв голову и сделав очередную затяжку. — Веришь, что есть ад и рай?

— Конечно, есть. — Она кладет недокуренную сигарету на край «пепельницы», начинает собирать волосы в пучок: длинные, вьющиеся, неестественно красные. — Можешь даже не сомневаться.

Хотелось бы верить. Ведь если жизни после смерти нет — значит, меня никогда не посещал призрак Натали, и все, что я узнал про парня в сером фольксвагене, не имеет никакого отношения к действительности. Если жизни после смерти нет, возможно, я убил невиновного человека, идя на поводу собственного воображения и абсолютно уверенный в реальности происходящего. И наконец, если жизни после смерти нет — выходит, у меня серьезные проблемы с головой, и я больше не могу доверять тому, что вижу, слышу и чувствую.

— А почему ты так уверена? — Говорю и удивляюсь собственному безрассудству — неужели я готов принимать за чистую монету всю эту болтовню ни о чем? Похоже, сейчас я во что угодно готов поверить, лишь бы не считать себя сумасшедшим.

— Есть у меня одна знакомая, ясновидящая, — «Моника» усаживается поудобней, поправив подушку и поджав ноги под себя, — ну, как, знакомая… Я к ней ходила несколько раз — узнать, что у меня в жизни не так и что с этим делать. И вот представь, все, что она сказала — все сбылось, причем такие вещи, в которых я даже себе боялась признаться. — Она бросает на меня взгляд, в котором читается ни то страх перед неизвестностью, ни то озадаченность невероятными совпадениями. — Она сказала, что я надолго застряну в городе, в котором меня никто не будет знать, и что найду там работу, на которой мне будет это на руку. А еще — что у меня будет дочка от продавца пластинок, и что через три года он попадет в… познакомится с норвежкой, станет геологом и уедет в чертов Свальбард… Вот как она могла все это знать?

Так я узнал про Люси Кэролайн — «провидицу с темным прошлым и светлым даром», как пишут о ней в соцсетях. И если «светлый дар» еще вызывает сомнения, насчет темного прошлого сомневаться не приходится: подстроив несчастный случай и отравив мужа, она получила в наследство внушительное состояние, да еще и несколько особняков, включая коттедж с выходом на Ясперский залив. А когда дело дошло до суда, вместо семилетнего тюремного срока отделалась девятью месяцами в психбольнице, где, судя по парочке просочившихся в прессу случаев, обрела способность предсказывать будущее. Другими словами, либо фортуна была на ее стороне и ей попались грамотные адвокаты, либо не обошлось без вмешательства потусторонних сил, как бы странно это не звучало.

Именно последнее я и собирался проверить. А еще я собирался сделать то, чего желал едва ли не с момента своего первого экзистенциального шага, позволившего в полной мере ощутить вкус жизни — я собирался поднять планку и совершить новое, идеальное убийство, без благоволящих обстоятельств, от начала и до конца.

Люси Кэролайн подходила на роль жертвы как никто другой, и чем больше я о ней узнавал, тем отчетливее понимал это. Мне пришлось провести уйму времени в своем кабинете, уставившись в жидкокристаллический экран монитора, питаясь дешевыми полуфабрикатами вперемешку с никотиновым дымом и выходя на свет лишь для того, чтобы забрать с крыльца молоко. Я оторвался от реальности, не спал несколько ночей и прошерстил сотни источников информации, как легальных, так и нет. Но то, что в итоге выяснил, лишь подтверждало мои мысли и не оставляло никаких сомнений: если кто-то и способен в этом мире доказать существование высших сил, так это великая провидица Кэролайн. Если кто-то и достоин умереть от рук маньяка вроде меня, так это черная вдова Люси.

Наконец, сочинив какую-то чушь про личную жизнь и договорившись с Кэролайн о встрече, я начал продумывать детали своего плана. И как бы парадоксально это не звучало, возможно, все прошло бы куда более гладко, отнесись я к убийству не настолько серьезно. Другими словами, Дьявол кроется не столько в деталях, сколько там, где его не ищут — в чем мне довелось убедиться на собственной шкуре.

Я планировал перерезать ей сонную артерию и навсегда избавиться от ножа. Нож я хотел взять из тех, что были у меня, но так и не смог выбрать подходящий: один казался слишком тонким и гнущимся, другой недостаточно длинным, у третьего чересчур выпирала рукоятка. Остальные пять составляли набор, и я поймал себя на мысли, что будет сложно объяснить полицейским пропажу одного из них, если вдруг до этого дойдет. В итоге мне пришлось ехать в магазин, чтобы найти хоть что-то подходящее.

Но и в магазине меня ожидало разочарование: почти все ножи казались дешевыми кусками металла, не годящимися даже для откупоривания консервных банок. А любой их тех, что более-менее походил на потенциальное орудие убийства, был совершенно неудобным — то неестественно изогнутый, то со слишком скользкой рукояткой, то тяжелый и широкий, как тесак для разделывания свиных туш…

В другом магазине ситуация повторилась. И в третьем. В какой-то момент я заметил, как продавец начал косо на меня смотреть, и чтобы отвести от себя подозрения, мне пришлось купить барный комплект для приготовления коктейлей. И как же я удивился, узнав, сколько стоит этот гребаный набор ни на что не годных побрякушек…

В конечном счете, из «Гефеста» я вышел не только без подозрений, но и без наличных. К счастью, у меня с собой была банковская карта. К сожалению, я не сразу понял, что рассчитываться ею за нож накануне убийства — так себе идея.

«Юпитер» на окраине города оставался последним торговым центром, где можно купить кухонную и не только утварь. А еще «Юпитер» всегда отличался максимально широким выбором, потому не удивительно, что я нашел подходящий нож именно там. Вот только поездка за ним оказалась бессмысленной тратой времени, потому что уже на кассе стало ясно: если я не притворюсь идиотом, забывшим дома бумажник, то стану идиотом, оставившим свои анкетные данные при покупке орудия убийства.

Когда я с пустыми руками покинул торговый центр, было около семи вечера. Я понял это не только по сгустившимся сумеркам, но и потому, что банк напротив оказался закрыт. Снимать наличные с банкомата не хотелось — в этом районе некоторые из терминалов мошенники превращают в «одноруких бандитов», и мне не раз доводилось слышать истории о пропадающих с карт деньгах. Так что ничего не оставалось, кроме как вернуться домой с одним только комплектом бесполезных барных штуковин.

Наутро мне в голову пришла мысль, которая в корне меняла весь план: про нож как про орудие убийства можно забыть. Почему? Да потому, что я попал на камеры слежения едва ли не каждого магазина в округе — как странный тип, ошивающийся у стеллажей с ножами. И будучи экспертом, почти полгода проработавшим в криминалистическом центре, к тому времени я мог с полной уверенностью сказать: это хоть и слабая, но уже зацепка.

Но как же мне тогда быть?

Чтобы собраться с мыслями, я решил приготовить себе мохито, воспользовавшись инструментами из нового набора. Иногда это помогает — занять чем-то руки и отвлечься, дав голове немного подостыть. Но сейчас ничего подобного не происходило — чем больше я пытался абстрагироваться, тем сильнее все валилось из рук и катилось к чертям. Закончилось тем, что раскалывая кусок льда, я случайно зацепил новенький коктейльный стакан, тот упал и с дребезгом разлетелся по кухне.

На кучу тонких осколков.

Настолько острых, что любым из них можно было бы запросто перерезать кому-то горло…

Твою ж мать! Как я раньше об этом не подумал?

Мне нужен новый стакан. Но теперь уже не для коктейля, о котором можно напрочь забыть: ближайшее время мне будет не до этого. Ближайшее время я проведу в размышлениях над тем, как правильнее всего провернуть убийство осколком стекла, и как после этого выйти «сухим из воды».

В конце концов, я продумал все до мелочей, и план был таков: купить стакан в другом конце города — разбить его где-нибудь на пустыре — выбрать самый подходящий осколок — спрятать его в рукаве — приехать к Люси Кэролайн на сеанс — изучить обстановку и убедиться, что ничто не помешает — подобрать удачный момент — полоснуть ей по горлу — еще раз — и еще — достаточно — отправиться туда, где я последний раз видел Натали — раскрошить кусок стекла в порошок — развеять его над Скитсом, как завязывающий наркоман развеивает дозу героина — выдохнуть и довольствоваться совершенным поступком.

Конечно, сравнение с героином не слишком удачное. Но кто сказал, что я гребаный писатель?

Даже не знаю, почему я так зациклился на выборе орудия убийства и на полном его уничтожении. Наверное, в этом был какой-то символизм — во что бы то ни стало избавиться от штуковины, которая перестанет быть «вещью в себе» и станет чем-то большим. А может, это что-то вроде приступа выборочного перфекционизма?

В любом случае, про алиби я тоже не забыл: применив некоторые хакерские хитрости, мне удалось настроить рабочий компьютер так, что он весь день генерировал шаблонные документы — пусть и бесполезные, но достаточно грамотные для того, чтобы убедить любого компьютерщика, что я сам их набивал. Слепые зоны камер во дворе позволяли незаметно улизнуть с рабочего места, после чего так же незаметно вернуться. И уж конечно я позаботился о том, что постовой у ворот видел, как я входил, но не видел, как отлучался.

Когда все было готово, я купил еще один новый телефон (в прошлый раз меня угораздило сразу его выкинуть) и еще раз созвонился с Кэролайн, чтобы убедиться, что наша встреча в силе. При первом с ней общении мне пришлось придумывать имя на ходу, потому сейчас я едва не облажался, вспоминая его. К счастью, все обошлось, и мой персональный Харри Грин остался мною доволен.

Чего не сказать о моей персональной Натали…

— Ты точно что-то упустил, — она смотрит в зеркало заднего вида, поправляет забинтованной рукой прическу, — что-то важное.

Тучи сгущаются, начинает греметь гром. Ветер усиливается, взметая над тротуарами красные листья вперемешку с мусором, срывая со столбов выцветшие бумажки и все сильнее расшатывая хлипкую крышу остановки. Погрузившаяся в полумрак улица постепенно пустеет, становясь похожей на окраину призрачного города.

— Может и так, — снимаю машину с ручника и замечаю, как безупречна у Натали прическа, и как идеально сидит на ней новое красное пальто, — но сейчас уже поздно об этом думать.

Она кладет помаду в карман, включает магнитолу, и из колонок начинают доноситься мотивы, которые я впервые услышал два года назад, и которые будут бросать меня в дрожь до конца оставшихся дней:

но слишком поздно извиняться

да и не нужно это мне

не стоит в поисках метаться

ее там нет¹

Эти строки звучали в моей голове каждый раз, когда я проходил мимо ее кафедры. И каждый раз я с трепетом замирал, пытаясь понять, не приснилась ли мне вся эта безумная история, не сошел ли я с ума, и не сидит ли она на своем обычном месте под картиной Мунка, как ни в чем не бывало принимая пересдачи и попивая кофе. Я стоял у дверей и представлял, что смотрю сквозь них, как сквозь толщу кристально чистой воды — ни то в застывшее мгновение светлого и теплого прошлого, ни то в альтернативную реальность, где все сложилось иначе. Я касался двери и силился понять, хватит ли мне духу как бы по ошибке постучать, как бы невзначай опустить ручку и как бы случайно заглянуть за нее. И насколько несусветной глупостью бы это не звучало, в последний миг я делал шаг назад и убеждал себя: пока двери закрыты, не имеет значения, жива Натали или нет. Но стоит мне их открыть…

— Проснись, — холодная рука отряхивает меня ото сна, в который я едва не соскользнул, и в салоне звучит уже совсем другая музыка, — ты, кажется, собирался что-то сделать…

Да, и я это сделаю. Можешь даже не сомневаться, Натали.

Коттедж у провидицы настолько же шикарный, насколько мрачный: нижний этаж каменный, выбеленный и целиком покрытый орнаментом, словно какой-нибудь старый отреставрированный санаторий; верхний — деревянный, черный и весь в резных скульптурах, как корма фрегата. Но самое удивительное то, как эти два не похожих друг на друга слоя гармонируют между собой, превращаясь в по-своему стильный особняк. Хоть и смотрится он жутко, особенно по сравнению с соседними домами.

Когда я прибыл на место, ветер стих, и вода в заливе стояла зеркально ровно. Серое небо висело так низко, что казалось гигантским матовым колпаком, накрывшим долину. Из лесной чащи не доносилось ни шороха веток, ни стука падающих шишек — ни единого звука, и было такое ощущение, что время застыло, превратив долину в одно из зловещих полотен кисти Гойи. Я подумал: пора брать секундную стрелку в свои руки, пока мир окончательно не коллапсировал.

— Харри Грин? — Мне открывает дверь женщина лет пятидесяти, внешность которой я успел изучить по фотографиям: щуплая, смуглая, со взлохмаченными, но стильно подстриженными светлыми волосами. Угловатое лицо покрыто мелкими морщинами, а серые глаза кажутся выцветшими и даже каплю безумными.

— Вам виднее. — Говорю, намекая на ее «сверхъестественные способности».

— Я провидица, а не фокусница — имена угадывать не умею. — Кэролайн поправляет ни то тяжелый плотный халат, ни то мантию, и отшагивает от двери. — Проходи. Шнапс будешь?

Смотрю, как она подходит к столу и наливает себе почти полный стакан из бутылки, в которой осталось меньше половины. Сажусь в кресло с темно-зеленой бархатной обивкой и вижу: на столе стоит два таких же стакана, а рядом — графин с водой и ваза с леденцами.

— Я думал, алкоголь засоряет «поток» или типа того.

— Это тебе что, «Сияние»? и нафига тебе перчатки?

Аккуратно кладу руки на колени, делая вид, что мне больно, но я привык.

— Они медицинские. У меня артрит.

Кэролайн наполняет шнапсом второй стакан, кладет в него трубочку и протягивает мне:

— Угощайся.

— Извините, — мотаю головой, глядя, как она пытается изобразить на лице огорчение, — в последнее время не пью.

— Я тоже. Ненавижу алкоголь. Сам видишь насколько, — провидица делает глоток и садится в кресло напротив.

У нее над головой «Похищение саксонских принцев» или что-то похожее: замок цвета влажного бетона, расплывчатые темные фигуры с лестницей у окна, черные изваяния деревьев, а под ними — водная гладь в лунном свете. И это холодное мрачное полотно как нельзя кстати вписывается в интерьер, потому что вокруг царит точно такая же серость и унылость, как и на нем.

— Так что у тебя — невеста, говоришь, ушла? — Она откидывается на спинку, и на ее лице появляется ухмылка. — Я вот что скажу: все это чушь. Ты не веришь в мой дар и вообще относишься ко всему такому скептически. Это правильно.

Удивленно смотрю на нее, пытаясь понять, к чему она клонит.

— Зачем же я тогда к вам пришел?

— Пообщаться. — Она отправляет в рот леденец и запивает его шнапсом, словно лимонадом. — Ты считаешь меня хорошим психологом. Считаешь, что только психолог может так грамотно проникать в мозги и вешать лапшу на уши, чтобы убеждать всех, что он медиум.

Что ж, ее проницательность действительно впечатляет, но не более. А может, она меня еще удивит…

— Тогда я бы сразу пошел к психологу. — Говорю, ощущая, как меня начинает одолевать волнение, и оно уж никак не связано со «сверхспособностями» Кэролайн… — Вам так не кажется?

— Нет.

— Почему?

— Потому что ты ценишь свое время, нервы и деньги. — Она смотрит на свой стакан, будто все ответы находятся на дне, затем отводит взгляд в сторону. — Думаешь, что я разложу все по полочкам за один сеанс, в то время как психолог начнет навязывать тесты, тренинги, терапии, занятия и еще кучу фиг знает чего, только бы содрать побольше денег. Это тоже правильно.

Чувствую, как во рту пересохло. Появляется мандраж — словно все уже пошло не по плану, хоть это и не так. Ничего не могу с собой поделать.

— И зачем мне психолог? — Спрашиваю, продолжая казаться спокойным и надеясь, что она ничего не заподозрила.

— Потому что к психиатру обращаться боишься. Думаешь, тебя упекут в больницу и будут пичкать литием в перерывах между шоковыми терапиями, пока не превратишься в патиссон. Но на этот раз не правильно — не литием, а таразином.

Вижу, как Кэролайн смотрит мне на руки, и думаю: только бы она не затеяла разговор об артрите.

— С чего вы взяли, что мне нужен психиатр?

Теперь в глаза. Взгляд тяжелый, но вроде не подозрительный. Или мне только так кажется?

— А кому он не нужен? мне, что ли? Или тому парню в телевизоре, который рассказывал про мультивселенную и этого… Манделу. Мол, у человечка на коробке с монополией никогда не было пенсне, а Боб Дилан поет «обожгись, согрейся» вместо «родись, согрейся».

Неужели я готов отступить в последний момент? А если Кэролайн все-таки докажет мне, что владеет сверхъестественными способностями, и что тонкий духовный мир действительно существует? Звучит как бред, но…

— Ладно, — подаюсь вперед и наливаю себе воды, все больше чувствуя волнение, — что вы можете рассказать обо мне?

Допивает шнапс и снова зондирует меня. Ловлю себя на мысли, что она считывает информацию о клиентах по какому-то методу вроде дедукции, или изучает, как врач пациентов. Ощущения не из лучших, особенно если учесть, зачем я на самом деле к ней пришел.

— Да что угодно: прошлое, будущее, вредные привычки, сколько часов в сутки спишь и какой порно-контент предпочитаешь. Я уже знаю о тебе практически все.

Почему-то кажется, что Кэролайн говорит правду. Но так ли это? Разве можно узнать все о человеке по его внешности?

— Вот как? — Откидываюсь на спинку, прокручивая в уме: а ведь ей известна не только внешность. Она уже пять-шесть минут как общается со мной и наблюдает за моими повадками, а для хорошего психолога этого достаточно, чтобы понимать, что за фрукт перед ним.

С другой стороны, может она скажет что-то, чего нельзя выяснить, посмотрев на человека и понаблюдав за ним? Вот и проверим.

— Интересно было бы послушать о своем прошлом, — говорю и как бы шутя добавляю, — но без эффекта Барнума.

Кэролайн улыбается, раскусив еще одну конфету. Кажется, вот-вот, и она меня так же раскусит, потому что скорее всего моя показушная раскованность выглядит натянутой.

— Это ты имеешь в виду то, как составляют гороскопы? Фигня все это. Когда у меня спрашивают, кто я по гороскопу, я отвечаю змееносец. А когда начинают уточнять, что знаков всего двенадцать — напоминаю, что так было не всегда, и что в один прекрасный момент людям перестала нравиться чертова дюжина, после чего они просто выкинули змееносца.

В какой-то миг до меня доходит: ее манера тянуть резину — лишь способ подольше поизучать клиента. Она дает посылки и проверяет реакцию по микровыражениям лица или вроде того. Но сейчас меня другое интересует — где мой гребаный осколок? почему я не чувствую его в рукаве?

— Интересно слышать это от вас. — Проговариваю, продолжая нащупывать кусок стекла и гадая — не выронил ли я его? — Не думал, что вы не верите в гороскопы.

— А что, если я провидица, то должна верить даже в Битлджуса? Я и в судьбу не верю, если на то пошло. И в христианского Бога. И даже в прозрачности выборов сомневаюсь. Только о последнем никому не говори.

Чувствую порез на руке. Дьявол! Я порезался, и от волнения даже не заметил, когда… Может, я так же незаметно посеял осколок? Где он?

— Так что там насчет моего прошлого?

Краем глаза замечаю, как она наливает себе еще шнапса. Затем садится обратно, делает глоток и проговаривает:

— Ты вырос в чужой семье. Окружающие видят в тебе странного парня, и ты об этом знаешь. А недавно у тебя случилась неразделенка, причем с кем-то, с кем ты заранее знал, что не сможешь быть. Как сказал тип, написавший «Парфюмера»: «Мне всегда нужна женщина, которую я не смогу получить». Так?

Нет, не так, черт тебя подери! Ты не сказала ничего особенного, ничего такого, что заставило бы меня пересмотреть свои взгляды. Но это было бы полбеды, не будь я тупицей, потерявшим орудие убийства прямо перед его гребаным совершением!

Нужно успокоиться. Не может быть, чтобы я выронил кусок стекла в ее доме — здесь повсюду голый паркет, и я бы это услышал. Скорее всего, он либо у меня в рубашке, либо выпал где-то на улице.

Делаю глоток воды и думаю: наверное, это знак. В конце концов, я пришел сюда не только и не столько ради убийства, сколько ради того, чтобы понять — есть ли там наверху кто-то на другом конце провода? Видел ли я на самом деле призрак Натали?

— А если я попрошу вас рассказать что-то поподробней? какой-то случай из моей жизни, о котором без высших сил вы бы не узнали. Я хочу знать, существует ли вообще хоть что-то…

Кэролайн кладет руки на перила, запрокидывает голову, и впервые за все время меня одолевает мысль: возможно, это тот самым момент, ради которого я пришел. Сейчас она расскажет обо мне вещи, которых не мог знать никто, кроме самого Дьявола. И все станет на свои места.

Наконец, она встает с места, подходит ближе, и я словно начинаю слышать ее голос в своей голове, погружаясь в воспоминания:

— У тебя в детстве был случай,

Я подхожу к фонтану, солнце слепит глаза. Я подхожу, чтобы схватиться за радугу, но она куда-то девается. Не понимаю, как такое может быть, ведь только что я видел ее собственными глазами…

который ты до сих пор не можешь забыть.

Мия оттаскивает меня, смеется. Кто-то еще в сквере смеется, и мне хочется, чтобы так было всегда. Я вырываюсь, думая о том, какой я сильный, но догадываясь, что она просто поддалась и позволила мне убежать…

В твоей жизни много чего было, но этот случай особенный.

Я залезаю на бордюр, чувствуя холод капель. Я знал, что вода холодная, но не думал, что настолько. И хотя вокруг все так же тепло, мне кажется, даже солнце перестало греть. Хочется поскорее уйти подальше от этой прохлады…

Каждый раз, когда ты о нем вспоминаешь,

Я готовлюсь прыгать, но бордюр кажется слишком высоким. Не в том смысле, чтобы я боялся спрыгнуть — нет, он слишком высокий, чтобы мне захотелось залезть на него еще раз. И я продолжаю на нем стоять, несмотря на холод…

в твоем сознании все как будто бы переворачивается с ног на голову,

Я смотрю в воду. Все вокруг начинают суетиться, кричать. Но мне не кажется это странным. Я смотрю в воду и пытаюсь понять, почему она красная? А еще — где Мия? Почему она меня бросила здесь одного?

все как будто бы предстает твоему взору под новым углом,

Я оглядываюсь по сторонам. Какая-то женщина берет меня на руки и закрывает ладонью глаза. Я успел заметить, что у нее рыжие волосы и очень странная кожа. А еще от нее пахнет чем-то, что кажется мне неприятным… от нее пахнет сигаретами. И я видел еще что-то…

и становится ясно,

Я кричу. Я зову Мию. Женщина крепко держит меня и говорит, что Мия ушла. Говорит, что Мия скоро вернется, что она ее подруга, и что она попросила отвезти меня домой. Я пытаюсь вырваться. Я ей не верю. Я не могу верить странной женщине, которая схватила меня и тащит непонятно куда. А еще — я ей не верю, потому что видел…

почему ты тот,

Я видел то, что хочется выкинуть из головы… Видел что-то настолько страшное, настолько ужасное и непонятное, что кажется, только я мог быть виновником этого — просто потому, что посмотрел. И от этого появляется чувство, что странная женщина на самом деле пытается помочь и спасти меня от чего-то или кого-то…

кто ты есть.

даже если этот кто-то — я…

Наступает минута молчания. Возникает ощущение, будто я побывал в собственном персональном аду и вернулся обратно. Хочется поскорее уйти прочь, провалиться сквозь землю и никогда больше не возвращаться в этот проклятый дом, где ожили мои детские воспоминания. Я действительно увидел все это, прочувствовал заново в мельчайших деталях, словно все произошло вчера. И если бы не гипнотический голос Кэролайн, если бы не ее чертовы психологические уловки, эти воспоминания не казались бы мне настолько же свежими и реалистичными, насколько болезненными.

Но это лишь уловки, не больше. Все произошло у меня в голове, и уж точно без влияния потусторонних сил. А еще — я нашел гребаный кусок стекла у себя в рубашке, и если это не новый знак, тогда что?

Подаюсь вперед и чувствую, как обретаю уверенность. Пора, наконец, покончить с ее идиотской «игрой в бисер»:

— Мою двоюродную сестру убил какой-то больной ублюдок. — Дрожь в руках усиливается, начинает раскалываться голова, но я не думаю, что это мне помешает. Теперь уже ничто меня не остановит. — Ножом, прямо в сквере. У всех на глазах. Я понял, что произошло только тогда, когда узнал значение слова «убийство». Так сложилось, что это слово я выучил раньше, чем слово «смерть».

Замечаю в глазах Кэролайн что-то похожее на замешательство. Наверное, она уже начала обо всем догадываться, хоть я и не уверен. Сложно сказать, когда жертва пытается казаться хладнокровной, и у нее это неплохо получается.

Я встаю с места и продолжаю:

— Пока приемные родители не рассказали мне всех подробностей, я считал, что являюсь единственным виновником того, что моя кузина куда-то исчезла. — Допиваю воду, ставлю стакан на стол. — Но знаете что, леди Кэролайн? Я не услышал от вас ни слова «фонтан», ни слова «убийство», ни даже гребаного слова «смерть». Неужели для таких тривиальных, для таких пафосных и затасканных словечек недостаточно быть фокусником? или может вы все-таки засорили свой «поток»? — Медленно приближаюсь к ее креслу, шаг за шагом. — Потому что — я хоть и не фокусник, но — у меня такое чувство… — Вижу, как замешательство постепенно переходит в испуг, и как она медленно вжимается в кресло. — У меня такое подозрительное ощущение, что сегодня для вас это не просто слово…

Она вскакивает. Я выхватываю осколок. Она бежит к выходу, опрокинув стол. Звон, стук, дребезг… Крик. Хватаю ее за рукав. От второго крика закладывает в ушах. Чувствую удар по голове — кажется, она что-то в меня швырнула. Нет, это зонт: кто-то из нас задел вешалку. Еще удар: в ее руках оказывается трость. Или мать его посох. Выхватываю его, отшвыриваю. Она делает шаг назад, спотыкается о порог и падает. Момент истины.

Набрасываюсь на нее, бью осколком прямо в шею, брызги крови разлетаются во все стороны. Еще удар — и ее крик превращается в хрип захлебывающегося человека. Третий. Четвертый. Она все еще пытается оттолкнуть меня, хватать за руки, расцарапать лицо. Крови становится все больше, и скоро по полу начинает расползаться багровая лужа. Бью еще раз, не понимая, попал ли я в то же место, или от осколка отломался кусок. Ее хватка ослабевает, как и предсмертные клокочущие хрипы, а побледневшее лицо начинает постепенно оседать, пока наконец не застывает в посмертной гримасе.

Я это сделал.

Защелкиваю дверь, зашториваю окна и подхожу к камину, все больше осознавая и не веря собственной решительности: я это сделал! Я позволил себе нечто большее, чем просто жить — я отнял жизнь, не полагаясь на случай и не рассчитывая на удачу! Я совершил самое настоящее убийство, запланированное и логически продуманное, от начала и до конца!

Осталось сделать последний штрих: довести его до состояния идеального.

Как этого достичь? Идея с осколком больше не кажется такой уж логичной — в конце концов, моих следов на нем нет, и можно просто оставить его прямо здесь. Поджечь дрова и подстроить пожар? В ее жизни, похоже, было достаточно много алкоголя, чтобы поверить в такую версию несчастного случая: пьяная женщина разожгла камин и отключилась, после чего задохнулась дымом и сгорела. Но есть одно но — сейчас не так уж холодно, чтобы топить дровами.

Хотя сама мысль насчет пожара неплоха. Очень даже неплоха… Я бы даже сказал — это лучший способ скрыть следы и подстроить несчастный случай. Если не единственный.

Решено — я сожгу все дотла. Я оттащу ее на кухню, включу плиту и приготовлю блюдо под названием «табула раса»: ноль зацепок, ноль улик и совершенно никаких признаков убийства. Идеально.

Пламя быстро охватывает коттедж, стекла лопаются, деревянные балки трещат и жалобно стонут, создавая впечатление, будто сам дом расстается с жизнью. Но у меня нет времени наслаждаться этим зрелищем — нужно как можно быстрее добраться до машины и свалить ко всем чертям, пока соседи не вызвали пожарных. В конце концов, горит дом самой провидицы Люси Кэролайн!

Я знаю, куда поеду после работы. Нет, не домой, хотя и следовало бы, чтобы не шататься черт знает где и не вызывать ни у кого лишних подозрений. И не в бар, с целью в очередной раз как следует надраться и провалиться в забытье. И даже не к «Монике», пусть я и нахожусь сейчас на пике маниакальной фазы. Я поеду в то место, где впервые обрел смысл жизни, осознав, что способен на нечто большее, чем просто влачить жалкое существование. Я поеду туда, где свершилось возмездие, где получил по заслугам едва не убивший Натали психопат, отправившись прямиком в преисподнюю.

Я поеду на мост.

По дороге я буду думать лишь об одном: как так вышло, что столько людей ведутся на всякую чушь вроде ясновидения? Неужели кому-то нравится, чтобы им лгали в лицо под соусом гребаных несусветных небылиц, выдуманных едва ли не на ходу? И как только я мог повестись на это, полагая, что получу ответы на все вопросы? Видимо, человеческая глупость действительно безгранична, раз уж приходится снова и снова доказывать самоочевидные истины, причем не столько кому-то, сколько самому себе. И что самое дерьмовое — похоже, так будет всегда, сколько бы не существовал мир.

Река под пролетами все так же бурлит и клокочет, но на этот раз как-то по-особенному — словно она теперь отдельное измерение, текущее вопреки времени и размывающее границы между прошлым и будущим. Ее волны все больше чернеют, как и погружающееся в копоть сумерек стеклянное небо. Едва колышащий тросы ветер постепенно стихает и сходит на нет, как если бы все снова замерло перед моментом истины…

И тут я вижу то, что повергает меня в невероятнейший ступор, выбивая почву из-под ног и переворачивая все мое представление о себе и реальности: перила целы! Они не заменены, не отреставрированы и не поставлены обратно. Нет! Эти ржавые пыльные штуки целы и невредимы, будто их сто лет никто и не трогал! Как!?

Ошарашенный, проношусь вдоль всего моста, ощупывая и оглядывая каждый пролет. Делаю это еще раз. Перевожу дыхание и снова осматриваю каждую опору, каждый поручень и каждый мать его прут, не веря собственным глазам и не понимая, как такое возможно! Неужели в ту ночь мне все приснилось?

— Не все. — Говорит Натали, поднимая ворот, закуривая и подходя ближе. — Разве я похожа на сон?

Примечания

1

Строки из песни «She's Not There» группы The Zombies, вольный авторский перевод.