Лучшее предложение

Денис Голубь, 2023

Летом 2013 года в Москве происходят несколько событий, одно за другим складывающихся в запутанную историю. При загадочных обстоятельствах с юбилейной выставки аукционного дома Кристис похищены ценные экспонаты.В это же время на другом конце города Виктор на приёме у психотерапевта рассказывает историю несчастливой семейной жизни с Марьяной, искусствоведом по профессии, чье поведение в корне изменилось после медового месяца и раскрытия в себе таланта актрисы.Как связаны эти события? Что произошло с Марьяной после получения ею главной роли в пьесе неизвестного автора? Кто похитил ценные экспонаты и какую зловещую цель при этом преследовал?По мере нарастания психологической напряженности читатель начинает ощущать, что за многими казусами кроется влияние потусторонних сил. И оказывается, что любовная драма – это лишь отражение более глобальных апокалиптических процессов…

2

Он и она шли, держась за руки, по неухоженной улочке. Деревья вдоль тротуара росли не густо, но их ветви смыкались над головой, образовывая зеленый навес, через который рыжими бликами прорывались солнечные лучи. Предвечернее солнце молодило листья, озаряя их мягким и теплым светом.

— Как красиво! Как красиво! — радостно восклицала она. — Ну что ты смеешься? Ты же знаешь, как я люблю такое освещение!

— Конечно знаю, — с нежностью ответил молодой человек. — Ты и сама сейчас как будто светишься!

Девушка улыбнулась и выразительно посмотрела на своего спутника. Глубокие зеленовато-карие глаза заискрились счастьем.

Она была в ситцевом сарафане небесно-голубого цвета и выглядела в нем очень статно: легкая ткань облегала женственную, хорошо сложенную фигуру, а изящная талия, волнительно подчеркивая привлекательные формы, смотрелась даже неестественно тонкой и составляла пикантную её особенность.

— Вить, а долго ещё идти до твоего «места силы»?

— Нет, недолго, — сказал он, любуясь её распущенными темно-каштановыми волосами. — Уже подходим.

— Обсудим пока наши приятные хлопоты?

«Приятные?» — недоверчиво отозвалось у него внутри.

— Платье, ты говоришь, уже нашла?

— Платье, да. Эх! Когда ты увидишь меня в нем… Но до церемонии тебе нельзя.

— Почему нельзя?

— Примета такая. А вот с обувью проблема. Не знаю, куда вдруг подевались все белые туфли на низком каблуке. Как нарочно попадаются со средними или совсем уж с высокими каблучищами!

— Лучше, конечно, невысокий каблучок, — заметил молодой человек. — Небольшая разница в росте не бросится в глаза. Хотя мне, например, даже нравится, если девушка немного выше.

— Я знаю, милый.

Молодые люди свернули с аллеи и прошли через небольшую калитку в изгороди, сплошь оплетенной какой-то вьющейся растительностью. За ней начиналась узенькая мощенная булыжником дорожка, которая вывела их к старинным постройкам — настоящему воплощению старорусского зодчества. Двухэтажные палаты с широкой каменной лестницей примыкали к въездным воротам, а прямо над воротами был устроен небольшой терем с нарядным фасадом и двумя узкими оконцами. Поодаль стояла большая церковь о пяти куполах, соединенная с воротами массивной стеной, по верху которой шла крытая переходная галерея.

— Ну вот мы и пришли. — Витя с любопытством глянул на свою спутницу в предвкушении её реакции.

— Вот это да… — завороженно произнесла она, щурясь на лучистые купола. — Никогда бы не подумала, что недалеко от центра есть место, где так сохранился дух старины!

Несмотря на живой темперамент, Марьяна принадлежала к замкнутому типу натур и многое держала внутри. Как понял Витя за год их знакомства, это не являлось проявлением скрытности, но, скорее, говорило о невозможности разобраться в себе, понять истоки беспричинного волнения. А когда временами неосознанное подступало ближе к сердцу — тихие слезы появлялись в её глазах. Причем нельзя было сразу понять: слезы это радости или печали.

— Да, архаичное место, — согласился Витя. — Настоящее место силы! Раньше здесь был монастырь. А потом чего тут только не было! Особенно в советские годы. Сейчас большинство построек в состоянии запустения — всё никак не могут реставрацию завершить. Но есть две действующие церкви.

— А где вторая? — поинтересовалась Марьяна. — Я вижу только одну.

— За этим облезлым зданием. Там есть домовая церковь.

— Похоже на монастырские палаты… В прошлом году у нас был курс по древнерусской архитектуре. Вот куда надо было сходить для вдохновения на реферат!

— Ничего, вдохновение тебе ещё потребуется! Подойдем ближе?

Приблизившись к постройке, Витя первым делом стремительно забежал по широкой лестнице на уровень второго этажа. Наверху молодой человек на всякий случай толкнул старинную резную дверь, убедился, что она наглухо закрыта, и спустился вниз. Затем подошел к небольшому восьмигранному окошку в боковой стене лестницы. Сквозь тусклое стекло открылась картина подлестничного помещения: оно сплошь было заставлено сломанной мебелью, а на одном из покосившихся столов лежал узел тряпья. Выглядело это довольно гадко, и Витя через секунду поспешил к Марьяне, которая наблюдала за его сумбурными метаниями с долей скепсиса во взгляде.

— Ну и что ты там интересного увидел?

— Мне показалось, там за столом сидит какая-то фигура в рясе…

— Витя, опять ты начинаешь! — Неожиданное раздражение в голосе. — Мне неприятно это слышать.

— Не понимаю, зачем так реагировать?! Какие страхи могут быть здесь средь бела дня.

— Просто тут действительно чувствуется особенная атмосфера, — сказала она, задумчиво глядя на старинное здание, — сами стены как будто шепчут… А ты своими шутками только тревожишь их спокойствие.

Древняя постройка обнажала неоднородную кладку темно-бурого камня, в которой заплатами смотрелись вкрапления более поздних кирпичных вставок.

— В свадебном путешествии ты тоже будешь такая напряженная? — недовольно пробурчал молодой человек. — В Италии ведь ещё похлеще виды будут.

Но вдруг заметил тень задумчивости на её лице.

— Да ладно, не грусти ты! — ободряющим голосом сказал он, зная, как легко ей впасть в уныние, которое потом надолго могло её сковать.

Марьяна посмотрела серьезным взглядом, но тут же улыбнулась:

— А я и не грущу! — мечтательно проговорила она. — В нашем путешествии будет всё по-другому. Мы с тобой перенесемся в эпоху Античности! И ты станешь моим Аполлоном, а я — твоей Музой.

Прелестные губы слегка дрогнули, призывая к себе, и Витя с упоением к ним прильнул.

— Но Античность, насколько я понимаю, ведь ещё древнее! — вымолвил он, слегка опьяненный поцелуем.

— Древнее, но мне все равно ближе. В ней меньше этой средневековой угрюмости.

Немного задумалась.

— Вить, а ведь здесь можно снимать самый настоящий фильм! Какой-нибудь сказочный фильм про тридесятое царство.

— Над царством сгущалась тьма и…

— Ну, хватит, хватит! — капризным и одновременно трогательным голосом перебила она. — Говорю же тебе, Витя!

Но Витя и сам не знал, отчего его, как нарочно, так и подмывало сейчас испытывать её восприимчивую психику.

Они продвинулись дальше и, минуя заросли шиповника, наткнулись на запущенную клумбу. Среди доминирующих сорняков цвели розовые гладиолусы, одичавшие маргаритки и даже несколько кустов лилий. То тут, то там на клумбе оранжевыми огоньками скромно загорались бархатцы.

— Надо же! — оживилась Марьяна. — Похоже, цветы растут сами по себе. Здесь прямо сложилось настоящее цветочное сообщество! Цветы ведь как люди. Тоже могут дружить друг с другом или враждовать.

— Ты серьезно? — удивился Витя.

— Да. Посмотри на эти чахлые маргаритки, — сказала она, склонившись над цветами и проникаясь их терпким ароматом. — Соседство с лилиями им явно не на пользу. Лилии их душат. А бывает даже, что на клумбе вместе могут уживаться, а в вазе или в букете один цветок убивает другой. Нарциссы в два счета убьют тюльпаны, а затем и сами скоро увянут.

— Сколько ты знаешь про цветы, Марьяночка! Ты, оказывается, не только искусствовед, но ещё и самый настоящий флорист!

Иногда он говорил с ней, как с ребенком, отчасти копируя её по-детски наивную интонацию.

— Опять ты смеешься! Я ведь уже рассказывала. У моей мамы на даче столько разных цветов! Жаль только, что ты всё никак не доедешь, а то бы увидел такую красоту!

— Обязательно как-нибудь вместе приедем.

— В прошлом году у нас выросли огромные белые лилии. Как мы все ими любовались, наглядеться не могли. Но однажды приходим на участок, а цветов нет! Представляешь? Только увидела перекопанное место, сердце моё так и сжалось! Эх…

— Да, наш мир полон зла, — сочувственно произнес Витя. — И часто зло одерживает верх.

— Как же так?! Неправда! — воскликнула Марьяна. — Добро почти всегда побеждает зло!

— К сожалению, это только в сказках бывает, а в реальности всё намного печальнее. Когда даже близкие люди порой причиняют друг другу боль!

— Неужели всё так сложно? У нас же такого не будет?

Он увидел зарождающиеся в её глазах слезы.

«Какая у неё всё-таки хрупкая, чувствительная душа», — подумалось ему.

— Эх… — печально вздохнула девушка. — Я бы многое отдала за то, чтобы жить в другое время… Представлял ли ты себя когда-нибудь живущим, например, в девятнадцатом веке? Тогда люди были намного благороднее, чем сейчас.

— Ты думаешь, люди были другие?

— Постой, — насторожилась Марьяна. — Ты слышишь?

Молодые люди прислушались.

Из-за угла старинного здания, куда убегала тропинка, послышался протяжный женский дуэт. Это было настолько необычно и одновременно так естественно, что, казалось, одухотворяло вековые стены и переносило в прошлое.

Движимые любопытством, они пошли на звуки голосов и, повернув за угол, оказались в небольшом дворике. Его пространство ограничивалось с правой стороны монастырскими палатами, а с левой — угрюмым одноэтажным зданием, мрачность которого усугубляли решетки в узких, глубоко ушедших в стену окнах. На другом конце двора была лавка, на которой расположились несколько людей довольно сомнительной наружности. Чуть поодаль от лавки у крутой деревянной лестницы, ведущей на второй этаж монастырских палат, стояли две юные девушки и разучивали церковные песнопения. Склонившись над подставкой с нотами, они временами прерывались и после каких-то пояснений, которые одна девушка давала другой, начинали петь вновь. Обе худенькие, в скромных платьицах, с косынками на головах, они напоминали двух серых птичек.

Молодые люди остановились на мгновение в нерешительности, а затем, поскольку отступать было уже поздно (один тип на лавочке так и вперился в них взглядом), неспешно пошли по двору.

— Очень мрачное место, — прошептала Марьяна, робко осматриваясь вокруг.

— Видишь эту лестницу? — заметил Витя. — Она как раз ведет в домовую церковь.

— А что в здании слева?

— Ну, — рассеянно ответил он, — тут располагается служба реабилитации пострадавших от сект, целителей и прочей нечисти. Я смотрю, у них даже вывеска появилась.

«Душепопечительный центр во имя Св. Иоанна Кронштадского» — гласила табличка у обитой железом входной двери.

— Одна моя знакомая проходила здесь реабилитацию.

— Какая знакомая? — насторожилась Марьяна.

— Потом расскажу.

— Нет, раз уж начал… — она не договорила и покосилась на дверь.

Оттуда послышались шаркающая поступь и кряхтение. Молодые люди едва успели отойти в сторону, как дверь отворилась и на крыльце появилась грузная женщина с одутловатым, раскрасневшимся лицом — то ли от недавних слез, то ли от пристрастия к выпивке.

— Вы к отцу Василию? — сиплым голосом спросила она у молодых людей.

Они отрицательно покачали головами.

— Он просил обождать пять минут, — продолжала женщина, не обращая внимания на ответ.

Затем, охая и вздыхая, поковыляла в сторону деревянной лестницы, что-то бормоча себе под нос. Её причитания растворились в звуках песнопений.

Душе моя, душе моя,

Восстани, что спиши?

Конец приближается, и имаши смутитися…

— Вить, а пойдем-ка, наверное, отсюда, — негромко, но очень настойчиво произнесла Марьяна, беря за руку своего спутника. — Мне здесь совсем не нравится.

— Ладно, ладно. Уже идем.

Но тут один из странных типов, который с самого начала пристально следил за непрошеными гостями, вдруг снялся с лавочки и направился к молодым людям.

— А-а-а… Здравствуй, молодежь! — разразился он, скаля рот в безобразной улыбке, обнажавшей остатки полугнилых зубов.

Жиденькая рыжая бородка его лоснилась; маленькие глаза по-плутовски бегали, но иногда на несколько секунд застывали в проницающем, колючем взгляде, — этакая нагловатая крысиная мордочка, а не человеческое лицо.

— На исповедь к отцу Василию пожаловали? Или, может, за советом каким?

Витя немного растерялся, не зная даже, что ответить этому нагло ухмыляющемуся, неизвестно из какой дыры вылезшему оболтусу.

— Слушайте, мы тут не к вам, собственно, пришли, — сказал Витя дрожащим от возмущения голосом, стискивая Марьянину руку. Всё своё негодование он выплеснул в презрительном взгляде.

Девицы у лестницы в очередной раз прервали пение, но начинать снова не торопились и с любопытством наблюдали сцену.

Незнакомец, однако, вдруг резко переменился, нагловатая ухмылка и весь задор исчезли с его лица.

— Э, мил человек, гордыня твоя тебя надмевает! По взгляду вижу: ты меня и за человека-то не почитаешь. Так ведь? А красавица твоя, скромница-умница, что сникла-то совсем?

— Вить, пойдем уже отсюда!

— Виктор? А меня Трифон зовут.

— Что вы привязались к нам, в самом деле?!

— Обожди, мил человек, я тебе дело скажу. Видел ли ты, Виктор, когда-нибудь то, что в тихом омуте водится? Нет? А я видел! Я ведь людей насквозь вижу… — сказал Трифон, завороженно глядя на Марьяну своими крысиными глазами.

У Вити зачесались кулаки, и ужасно захотелось дать в морду дерзкому голодранцу.

— Не принимайте его речи близко к сердцу, — послышался за спинами молодых людей приятный глубокий голос.

Они повернулись и увидели в дверях священника — в сером подряснике, статного, с большим крестом на груди. Аккуратно подстриженную бороду, как и его виски, уже тронула седина. Очки на носу придавали священнику вид интеллигентный, даже ученый.

— Эх, Трифон, Трифон. Не успел на путь истинный встать, как из себя юродивого строишь! — с укором сказал он и сурово добавил: — Ты что молодежь смущаешь?

Тот сразу весь как-то сжался и пристыженно опустил глаза. А священник снова повернулся к молодой паре.

— А вы, молодые люди, в первый раз на нашем Подворье?

— Мы просто гуляли рядом и зашли посмотреть, — растерянно ответил Витя.

— Ну ясно. — Священник с отеческой теплотой посмотрел на них. — У нас здесь хорошо. Умиротворение, никакой городской суеты.

Быть может, он хотел ещё что-то добавить или ожидал от молодых людей какого-то вопроса, но им было не по себе, да и не нашлось слов, чтобы нарушить эту, как им казалось, неловкую тишину.

— Извините, нам уже пора, — наконец смущенно проронила Марьяна.

Она осторожно потянула Витю за руку, но тот застыл в нерешительности. Его вдруг осенило. «Может, возьмем благословение на женитьбу?» — еле слышно прошептал он ей.

— Вить, лучше пойдем, — ответила она, боязливо косясь на Трифона. — Потом как-нибудь…

Трифона аж перекривило.

— И ты даже благословения у отца Василия не испросишь? — Он презрительно фыркнул. — Люди издалека приезжают сюда за советом, за благословением. В очереди стоят, а ты…

— Полно тебе возноситься! — прервал его священник. — Стяжай сначала дух смирен, прежде чем других поучать.

— Да я так, — оправдывающимся тоном начал он. — Отец Василий, борюсь, борюсь с собой! Но слабо окаянное нутро. Временами аж так и нахлынывает… Ничего не могу с собой поделать! Враг где-то поблизости рыщет… Чую их, нутром чую! Вон у нашей скромницы-то из-за плеча выглядывает один. Да ещё и рожу корчит! Вот зараза! А вон другой… — зрачки его невероятно расширились, он стал дико озираться по сторонам: — Ба! Да, они вокруг неё так и вьются, как змеи! Целое собрание! А ты куда лезешь, дьяволово отродье?!

Трифон отшатнулся назад, словно получил невидимый толчок, и вдруг задрожал всем телом в истерическом припадке.

— Окстись! Окстись! — хрипел он, делая неистовые движения руками, как бы отмахиваясь от назойливых мух.

Витя и Марьяна уже не могли смотреть на всё это безобразие и, ошарашенные от нелицеприятной сцены, скорым шагом направились прочь. Позади до них доносились лишь возгласы полоумного и беспокойные слова священника:

— Эх, Тришка! Ты что же это, опять за старое принялся, подлец!