Лучшее предложение

Денис Голубь, 2023

Летом 2013 года в Москве происходят несколько событий, одно за другим складывающихся в запутанную историю. При загадочных обстоятельствах с юбилейной выставки аукционного дома Кристис похищены ценные экспонаты.В это же время на другом конце города Виктор на приёме у психотерапевта рассказывает историю несчастливой семейной жизни с Марьяной, искусствоведом по профессии, чье поведение в корне изменилось после медового месяца и раскрытия в себе таланта актрисы.Как связаны эти события? Что произошло с Марьяной после получения ею главной роли в пьесе неизвестного автора? Кто похитил ценные экспонаты и какую зловещую цель при этом преследовал?По мере нарастания психологической напряженности читатель начинает ощущать, что за многими казусами кроется влияние потусторонних сил. И оказывается, что любовная драма – это лишь отражение более глобальных апокалиптических процессов…

3

«Небо, небо… Какие поразительные картины явило ты мне всего несколько минут назад! (Сейчас ещё видны их следы, смутные очертания, но ежесекундно чары рассеиваются, а краски блекнут в набирающем силу дне.) Небосвод покрывала нежная вуаль, которая, взмывая ввысь, растворялась в его бирюзовых глубинах. Стягиваясь к рассветному горизонту, эти ванильные разводы сначала загорались огненными прожилками, после чего растекались золотыми брызгами…

С пятнадцатого этажа небо кажется ближе. А панорама города величественнее — настоящий театр под открытым небом! Вот уже заискрилась звезда на шпиле МГУ (верный признак того, что солнце выглянуло из-за крыш домов). За ним чуть в стороне засверкали современные высотные стекляшки «делового» муравейника, но сейчас там совсем нет суеты. Москва только пробуждается. На Вернадского почти нет машин, улицы пустуют. Какая удивительная минута утреннего затишья… Лишь издали, где из густой дымки, которая пока застилает центр (но уже скоро растает), выглядывает Останкинская телебашня и своим острием цепляется за клочья проплывающих мимо облаков, — лишь оттуда доносится смягченный фон города.

А сколько разных судеб ежедневно переплетаются, сливаются, разъединяются в твоих объятиях!.. Но где же ты, мой милый? Услышь меня! Почувствуй биение моего сердца, дыхание моей души, прежде чем взгляды наши встретятся! Если ты только существуешь в этом мире, если ты только есть в этом многомиллионном мегаполисе…

Мар-Р., 18.05.2010».

— Так, устраивайся поудобнее… Да хоть ноги под себя подогни или колени руками обхвати. Главное, чтобы не было никакого стеснения. Ничего, если мы перейдем сразу на «ты»? Отлично!

Витя поерзал на широком диване с низкой спинкой и, следуя рекомендации, постарался раскрепоститься. По правде сказать, ни одно из положений, которые ему удавалось принять, утопая в обволакивающей мягкости дивана, не приносило расслабленности. Наконец он просто сделал непринужденный вид, как будто удобно устроился.

— Ну вот, замечательно! — довольно сказала психотерапевт, дородная женщина с удивительно мягким глубоким голосом. Несколько вытянутое её лошадиное лицо с туго зачесанными назад густыми темными волосами, открывающими высокий лоб, обострялось ярко выраженными скулами, узким подбородком и сосредоточенным взглядом чуть раскосых глаз. Как показалось Вите, во внешности её сквозили восточные, а то и цыганские черты, и его это не очень-то располагало, скорее, настораживало.

— Александр мне давно советовал к вам обратиться, — вздохнул молодой человек. — Но не знаю, боюсь, сейчас уже слишком поздно…

— Жизнь ведь не игра в случайность, поверь. Раз ты здесь и сейчас, — значит, «сейчас» самый правильный момент для нашего разговора. Поэтому никогда не бывает слишком поздно. Но не жди чуда извне. Многие, приходя ко мне, ожидают таинственной власти над своим эмоциональным состоянием или хотят, чтобы я их обучила каким-то специальным приемам. Но большинство не догадываются, что главное чудо совершается внутри…

Она не была особенно красива, но пребывала в том самом возрасте, какой принято считать расцветом женского очарования: драматический момент, который наступает раньше или позже в жизни каждой женщины, когда пик внешней красоты уже пройден, но внешняя сторона сполна дополняется внутренним обаянием, ловкостью манер, знойностью и терпкостью интонаций, как мимолетная вспышка августовской розы, напоследок особенно пышно цветущей, перед грядущими бурями осени.

— А иногда бывает даже, что в порыве вернуть ушедшую любовь некоторые обращаются ко мне, — она загадочно улыбнулась, — чуть ли не за рецептом приворотного зелья! Так я это называю. Но это явно не по адресу.

«Крайнов ей, поди, всё о нас рассказал…» От этой догадки Вите стало не по себе.

— Тогда как мы построим наше общение? Смотри: мы заглянем в глубины твоего «я» и раскопаем тайные истоки всей этой ситуации, отыщем скрытые пружины того, что произошло. И вот здесь место моей власти…

Она ещё говорила что-то про магию человеческих отношений, про то, как внутреннее влияет на внешнее и т. д. На окне были сдвинуты батистовые шторы. Колышимые легким сквозняком, они смягчали полуденное солнце, создавая в комнате мягкую, приглушенную атмосферу, которая настраивала на доверительный лад. К этому же, видимо, были призваны и стены, точнее, специально подобранные обои, которые своей палитрой переливающихся тонов — от нежно-зеленых и салатных до холодноватых, безмятежно-морских — давали обращенному на них взору пищу для фантазии и отдохновение. «Море, море… Прямо в тему обои», — подумал Витя.

То был рабочий кабинет на дому. Незатейливую обстановку, в которой, однако, чувствовалось присутствие хорошего вкуса, составляли, кроме упомянутого дивана, аккуратный письменный стол и небольшой стеллажик с книгами. Сколько бы Витя ни скашивал свой взор на заманчивые корешки, ему всё попадались добротные издания твердого переплета, и, по-видимому, коллекция составляла гордость хозяйки. Но в расстановке книг сложно было определить какую-либо систему: классические труды по философии и психологии мешались с различными медицинскими справочниками и разбавлялись художественной литературой. На одной полке, к примеру, рядом с внушительным пятнадцатитомным собранием сочинений Юнга (в которое непонятно каким образом, то ли по случайности, то ли нарочно, затесался Рудольф Штайнер со своей антропософией) стояли «Пир» Платона, справочник по гомеопатическому лекарствоведению и тут же к нему прижимался гётевский «Фауст».

— Предлагаю начать, — мягкий голос отвлек Витю от книг. Он и сам давно уже хотел приступить к сеансу, но теперь слова эти почему-то взбудоражили его.

— Да, да, конечно… Я с собой даже захватил кое-какой материал, — он достал из сумки ежедневник в кожаном переплете. — Это дневник моей жены.

На мгновение он приободрился, но вдруг что-то кольнуло в самое сердце: на время притупившаяся боль снова дала о себе знать, и вся драма в одночасье промелькнула перед глазами.

— Мы имели настоящее сокровище, — дыхание молодого человека перехватывало от волнения, — и не смогли его сохранить!

Он запнулся, с трудом пытаясь совладать с нахлынувшими эмоциями.

— Не сдерживай себя, — сказала Диана с покровительственными нотками в голосе, — мужские слезы очень многого стоят. И сейчас самое время сполна рассчитаться этой монетой.

Ещё чуть-чуть, и у Вити от этих слов задергался бы левый глаз.

И зачем он вообще сюда пришел? Неожиданное отторжение ко всему раскрепощающему антуражу возникло в его душе, как будто он разом увидел в нем притворство и фальшь.

Через минуту, всё же справившись с эмоциями, он произнес:

— До сих пор не могу понять: как всё могло так получиться?!

— Расскажи лучше про начало ваших отношений.

— О, это удивительная история! Нас свела судьба, по-другому не скажешь. Вы зря улыбаетесь. Ведь как ещё объяснить, что мы встретили друг друга дважды в этом огромном городе, среди сотен тысяч людей? И в совершенно разных местах. То есть второй раз мы просто не сразу узнали друг друга. Как бы это лучше рассказать… В общем, я любил одно время приходить в небольшой сад рядом с моей старой работой — там есть особняк, всегда поражавший меня своим таинственным видом. В ту пору я, конечно, был куда больший мечтатель, чем сейчас, я любил подолгу созерцать его старинный фасад, сквозь зашторенные окна пытался проникнуть во все его тайны, которые сам же себе и напридумывал, меня буквально тянуло в это завораживающее место…

— Прелестно! Очень похоже на начало романа, — улыбнулась Диана. — Подозреваю, там-то вы и познакомились?

— Да! Хотя немного не так. Ладно, начну лучше с другого, расскажу сразу про нашу вторую встречу. Говорят, ведь браки рождаются на небесах? Я уверен, так оно и было: в тот благостный весенний день на небе нам явно подавали знаки!

Утром я почему-то проснулся очень рано, хотя у меня был выходной и ничего важного не намечалось. Но зато я увидел рассвет… Мне всегда казался красивее закат, но тогда я усомнился в этом! Такой небесной глубины и объема я, пожалуй, никогда больше не видел.

«Небосвод покрывала нежная вуаль, которая, взмывая ввысь, растворялась в его бирюзовых глубинах. Стягиваясь к рассветному горизонту, эти ванильные разводы сначала загорались огненными прожилками, после чего растекались золотыми брызгами», — зачитал Витя из дневника.

— Помню, я тогда ещё подумал: какое многообещающее начало дня! А вечером у меня был запланирован концерт. То есть так получилось совсем случайно: у Крайнова пропадали билеты в Рахманиновский зал консерватории, и он предложил их мне. И хотя я не знал, с кем пойти, но всё равно взял два билета в надежде, что, может быть, на месте всё как-нибудь устроится. (Кстати, это уже не первая у нас с ним история, связанная с билетами.)

Сам концерт мне не сильно пришелся по вкусу. Звучали современные произведения польских композиторов. Сумбурная музыка, надо сказать. Но, помню, мне всё же понравились несколько композиций… кажется, это был Пуленк, вы не слышали про такого? Да я и сам услышал его тогда впервые. А потом…

Мой блуждающий по залу взгляд привлекли густые темно-каштановые волосы через три или четыре ряда впереди. Не знаю, но, кажется, сразу что-то внутри меня шелохнулось, и я стал представлять себе её образ, который не мог пока видеть. К счастью, концерт был недолгий, даже без антракта. Когда наконец смолкли последние звуки необузданного фортепиано и зрители, поднявшись со своих мест, двинулись в проходы, я увидел сначала её профиль… Видимо, что-то почувствовав, она повернулась, и мы мимолетно встретились взглядами. Но мне хватило и одного мгновения! Фойе наводнили люди, и я очень боялся потерять её из виду, пока наконец мы не вышли на улицу. Небесно-голубой сарафан удивительно на ней сидел, и волнение моё многократно усилилось. Самое заветное желание у меня теперь было, чтобы она оказалась свободна, ну или хотя бы не отшила меня с первой же фразы. Я долго колебался, подыскивал слова, и так как мы перешли Никитскую и достигли середины Газетного, начал опасаться, что уже не решусь с ней заговорить, но всё же переборол себя. Спросил что-то банальное, вроде: выйду ли я этим путем к Камергерскому переулку. Она посмотрела на меня пристально и ответили сначала её глаза.

— Ох уж эти её глаза, — Витя отер слезу, — сколько света и чистоты я увидел в них тогда… а когда услышал её голос — что-то во мне дрогнуло… ощущение, похожее на дежавю, словно какой-то давний кадр мелькнул в памяти… Мы вместе вышли на Тверскую, и здесь наши пути расходились: ей нужно было поворачивать, а мне — якобы спускаться в переход на другую сторону улицы. Ситуация требовала быстрых решений, но от волнения я, как нарочно, замешкался и не мог внятно выразиться. Ещё немного, и я бы совсем потерял лицо, но неожиданно для себя машинально воскликнул, что не смогу уже обрести спокойствия, если не провожу её, докуда она сочтет уместным. Получилось навязчиво, фамильярно.

«Спасибо, мне очень приятно. Но я всё-таки хотела бы побыть наедине со своими мыслями», — ответ её обрекал на вечные мытарства в толчее городских улиц в тщетных поисках несбывшегося или, быть может, её несуществующей сестры-близнеца.

Я почувствовал, как земля уходит из-под моих ног, но в этот критический момент вдруг понял, что допустил ещё одну оплошность — я ведь даже не представился! Оставался последний шанс.

Быстро назвал свое имя и услышал в ответ — Мари…

И тут меня осенило!

Ведь это та самая девушка, которую я уже однажды повстречал полгода назад в своем таинственном саду! Тогда она, правда, была одета по-вечернему элегантно, с пышной торжественной прической, и сейчас в её повседневном облике я, конечно, не мог её так просто узнать!

Тут же на одном дыхании я изложил ей всё это и заметил некоторое замешательство в её глазах. Секунду-другую она пристально всматривалась в меня, а потом легкий сумрак во взгляде незнакомки озарился мимолетным сиянием. Она вспомнила меня и — о небо! — напоследок оставила мне свой номер телефона!

Сияние и сумрак зеленовато-карих глаз преследовали меня потом несколько дней. И чем больше я думал о ней, тем яснее осознавал — это судьба. В конце недели я решился ей позвонить.

Мы встретились в Коломенском. Одета она была довольно просто, но вещи ей удивительно шли: атласная блузка, облегающая красивую полную грудь, синяя просторная юбка до пят. На голове желтел венок из одуванчиков. Увидев меня, улыбнулась своей широкой и открытой улыбкой, полностью обнажающей верхние десны. В этой улыбке проявились одновременно и задор, и озорство, и ещё что-то волнующее. Много позже я узнал, что властные складочки под щеками появляются у неё ещё тогда, когда она предается самозабвенным капризам. Я извинился за небольшую задержку, и вскоре мы уже шли под руку, вдыхая сладкие ароматы весны.

И нас закружило в этом весеннем вальсе пробуждающихся чувств, и не успело прийти лето, как вальс, совершенно не спросясь нас, перешел в настоящий водоворот, который, представьте себе, затягивал в пучину любовной страсти. Необыкновенно красочное переживание! Мы даже признались друг другу, что никто из нас никогда ещё не испытывал ничего подобного. И, размышляя об этом чувстве, я каждый раз вспоминаю то самое небо с «золотыми брызгами, разлитыми на рассвете» — ведь это её собственные слова! Впоследствии выяснилось, что и она тоже лелеяла в душе тот самый рассвет, и впечатления о нем поныне хранятся здесь…

Молодой человек посмотрел на дневник, который держал в руках так, словно это было единственное сохранившееся в пожаре сокровище.

— А потом зацвела липа, и счастье наше не имело пределов. Целыми вечерами пропадали мы в парках, прогуливались по тенистым липовым аллеям. Их медовый аромат пьянил и уносил ввысь. Наслаждаясь вечерней прохладой, находили мы покой и уединение на лавочках среди зарослей жасмина и сирени, смотрели на звезды, а потом друг другу в глаза, — и могли так очень долго всматриваться, сливаясь во взгляде, проникая друг в друга. В один из таких моментов, когда мы уже начинали ощущать, что мы одно целое, что у нас одно тело и одна душа на двоих, нам вдруг показалось, что наше единение породило нечто особенное, как если бы мы увидели совершенно самостоятельное духовное существо — плод нашей любви. В нем, казалось, собралась вся её жуть, как от последней грани духовного обнажения. И на мгновение у нас в сердцах промелькнул отголосок космического ужаса. Но нам и этого хватило с лихвой — паническое, обморочное чувство, надо сказать.

— Да, такие примеры иногда встречаются в художественной литературе, — вставила психотерапевт. — Но это первый случай в моей практике, чтобы кто-нибудь так ярко рассказывал о своей любви. Я смотрю, ты утонченная натура, прямо-таки лирик! Давно не слышала, чтобы кто-нибудь изъяснялся в такой возвышенной манере.

Конец ознакомительного фрагмента.