Легенды Эоса

Денис Вадимович Ганиман, 2023

В мире под названием Эос пробуждается древнее зло. Свет меркнет, но первые предвестья грядущей катастрофы замечают только духи и люди, наделённые волшебной силой. Тар и Олаи, юные герои из деревни Белого Камня, по воле случая оказываются втянутыми в борьбу, которой они не желали. Сумеют ли брат и сестра спастись от нависшей над миром угрозы или же им уготована другая судьба?

Дочь Палланты

Повесть вторая

Посвящается Светлане Юрьевне Любавиной.

Другу и наставнику, вдохновившему меня творить словом.

Глава I. Тропы Света

В долине Ошу наступила осень. Всё чаще над рекой поднимался туман, и всё реже вдоль её берегов ходили торговые караваны из южного порта Сат’Ош. Свет Алой Богини мерк, побуждая паломников из разных уголков Эоса покидать дома и устремляться в Эдду — святейший город Палланты. Шепча соллы и молитвы, стягивались они в главный храм, точно мотыльки на огонь. Столь сильна была их вера, что не боялись они ни штормов Кипящего Моря, ни голода, ни холода, ни прочих лишений. Но этой осенью люди спешили попасть в храм не из одной лишь любви к Богине. Ходили слухи, что в летнюю ночь Долгой Песни в Эдду пришла прекрасная жрица. Явилась она с востока, назвалась Астарой и стала лечить людей. И не нашлось болезни, с которой бы жрица не справилась. Одни паломники считали, что та женщина и не человек вовсе, а сама Палланта, сошедшая с небес. Другие отнеслись к слухам об Астаре с явным недоверием, но, тем не менее, отправились в священный город, чтобы увидеть её своими глазами.

Вверх по течению Ошу, по левому берегу, неторопливо брели две фигуры, закутанные в плащи. Одна чуть выше и стройнее, другая ниже, плотнее и немного хромая.

— Ну что, дядюшка, запомнил? — спросила девушка, заботливо коснувшись плеча своего спутника. — Моё имя теперь Исма, а твоё как?

— Ага-ага, чего тут не запомнить-то, — ответил смуглый старик без возраста и волос на голове. — Исма… А я вот выбрал себе такое. Как оно… Ах да, Зеф!

— Почему Зеф? — удивилась девушка, и в шафрановых глазах её блеснул смешливый огонёк.

— Ну как же? Мы ведь в Эдду идём, — хрипло отозвался старик, — а там, говорят, зефиры дуют.

— И правда… Ну хорошо, Зеф! Как думаешь, далеко ещё до стоянки паломников?

— Вёрст пять, не меньше. Один бы не решился пойти, но с тобой, дорогая, мне ничего не страшно. Кажется, я даже помолодел лет на десять! Не хромать бы ещё, а то больно уж медленный стал. И не скучно тебе со мною тащиться?

— Что ты, дядюшка, более верного и мудрого попутчика я бы не нашла! И потом… Спешить нам некуда. А если слухи правдивы и та женщина действительно исцеляет людей, может, она и твои ноги вылечит.

— Было бы хорошо, — согласился старик и улыбнулся, оголив редкие, но белые, словно жемчуг, зубы.

Некоторое время путники шли в тишине, наслаждаясь сухим и тёплым днём. По правую сторону над ними возвышались могучие и неизменно зелёные деревья Эльтриса, а слева шумели пожухшие заросли камыша. Первой заговорила Исма:

— Жаль, что бабушка не с нами, Зеф… Знаешь, она ведь стала очень набожной, после того как брат исчез. Молилась Палланте и почти разуверилась в Хранителе.

— Её можно понять, доченька, — ответил старик и воздел руки к небу. — Камень-то он и есть камень… Стоит себе, молчит и ничегошеньки с ним не случается: хоть дождь, хоть снег — всё в одной поре. А вот розоперстая Палланта каждое утро садится в солнечную ладью и плывёт по звёздной дуге, освещая наш мир и прогоняя Вечный Мрак. — Зеф поперхнулся и громко откашлялся в кулак. — Ага-ага, тот самый мрак, что царил в Эосе до Неё и будет царить после, когда лиходействами своими люди наконец сами себя и погубят.

— Может, она сейчас там, — Исма сняла капюшон и глубоко втянула осенний воздух, — с Богиней, глядит сверху на нас и радуется, что хоть кто-то из Валь’Стэ чтит Палланту и ходит Тропами Света.

— Однажды узнаем наверняка, а пока надобно жить.

Старик внимательно посмотрел на Исму. Она молчала, поглаживая пальцами правой руки шерстяную верёвочку, что обвивала шею тонкой зелёной змейкой. К верёвочке был привязан льняной мешочек, в котором лежало нечто крохотное и почти невесомое.

— Что это у тебя за украшенье такое, а? — спросил старик. — Поди, жених подарил? Видел-видел я, как деревенские за тобой ухлёстывают! То один приударит, то второй, ага-ага…

— Да уж дождёшься от них. — Исма нахмурилась и покраснела. — Нет, дядюшка, это воспоминание о брате — орешек макаддовый. Я ведь ему много таких на Ом’шу’нагок собрала, но затем была эта странная вспышка и… — Взгляд Исмы вдруг сделался туманным. — Я уснула тяжёлым, беспробудным сном, словно души все разом покинули тело и не желали возвращаться. Продолжалось это мучительно долго, но когда я всё-таки очнулась, в руке моей лежали те самые орешки.

Зеф понимающе кивнул.

— Но как это могло быть? — спросила Исма, сражаясь с нахлынувшими чувствами. — Ведь Дух Совы забрал их, а Тари так и не вернулся!

— Не знаю, доченька, не знаю… — Старик потёр лысую голову. — Давно это было. Уж восемь зим прошло. Вон ты теперь какая: красавица, расцвела, словно дикая яблонька по весне, ага-ага! — Ковыляя, Зеф обогнул выросший на пути валун и продолжил: — У меня Тар появился на третью ночь, после Долгой Песни. Помог я парнишке, переправил его через реку и пообещал, что буду каждый день ждать, коли захочет вернуться. Больше я его не видел, да только…

— Что, дядюшка?

— Недели не прошло, собрался я лодку чинить, взял инструменты, подхожу, а старушка-то моя как новенькая: ни трещинки, ни дырочки и смолой пахнет. Сначала подумал, что померещилось, ага-ага, а потом гляжу — рядом плащик лежит. Тот самый, который я Тару в дорогу дал, — прохрипел Зеф, вытирая намокшие глаза. — Звал его, звал, искал всюду, в деревне спрашивал. И ничего. Не надо было пускать его в Чащу. Какой же я дурак! Правильно, что за всю жизнь ни семьи, ни детей! Одно сердце ко мне тянулось, и то загубил.

Старик безмолвно зарыдал, закрывая лицо руками. Исма тоже не смогла сдержать слёз. Они обнялись и долго ещё стояли, изливая друг другу общее горе.

Исма поцеловала Зефа в мокрую щёку, взяла под руку и тихонько повела дальше по непрогретому солнцем песку.

— У меня есть чувство… — сказала она. — Не могу объяснить, но просто знаю, что Тар жив. Я обязательно его отыщу. То, что ты рассказал, лишь подтверждает мои догадки.

— Как же ты будешь его искать? — спросил Зеф.

— Сначала я много молилась Палланте, — словно бы не заметив вопроса, продолжила Исма, — как бабушка Омма, но Алая Богиня нас не слышала, а все кругом шептались, что Тар был проклят и потому ушёл из Валь’Стэ. Некоторые и на меня косо поглядывали да распускали сплетни, что, мол, на дочери Вэлло тоже часть того проклятья висит; что колдовством тут пахнет, не иначе.

— Ой, народу только дай повод, — проворчал старик. — Они и не такое придумают. Сто лет о волшебниках ни слуху, ни духу. Перевелись, поди? Но мне-то, лодочнику, почём знать.

— В Валь’Стэ их точно нет. Но как-то я спросила у Хакки, встречал ли он настоящих колдунов, а тот, представляешь, поправил тюрбан, перо пригладил и говорит: «Разумеется, госпожа моя! На Ильваре и на Ильсате, а от хазгошского чародея так и вовсе еле ноги унёс».

— Этот Хакка — человек, конечно, хороший, но сказочник редкостный. Ты всему-то не верь, что он сочиняет, ага-ага! Ему ведь для дела не грех и наврать с три короба.

— Понимаю, — согласилась Исма, — но что, если Хакка не лгал? Вдруг остались те, кто колдовать умеют? Я бы к одному из них в ученицы напросилась, а потом, возможно, с помощью чар брата нашла и домой вернула.

— Но волшебники-то — племя тёмное, злое! — Зеф схватился за голову и от страха прикусил губу. — Помнишь поговорку: «С колдуном поведёшься — горя напьёшься»?

— Ну, полно тебе, — Исма даже отмахнулась от слов старика, как бы отводя беду, — по-моему, бессилие страшней любых чар будет… Страшно смотреть в глаза безутешной матери. Страшно смотреть на отца, что поддался отчаянью и заливает скорбь вином. Вот, что мне страшно, а волшебников я не боюсь.

Зеф тяжело вздохнул и ничего не ответил.

Ближе к закату они достигли устья реки Эдд, одного из крупнейших притоков Ошу, и пошли вдоль её берега, на север. Древняя Чаща осталась позади. Путники брели по заросшим травой тропинкам. Вместо зелёных деревьев, всюду сверкали золотом ветвистые дубы, каштаны и ольховины. Здешний лес казался им удивительно светлым и чистым, сотканным из огненных паутинок и солнечных зайчиков. Дышать было легко, и старик радовался, что ноги его больше не тонули в песках, а шагали по твёрдой земле.

Исма любовалась Эдд, её тёмными водами, что стремительно уносили к югу рыжие искорки опавших листьев. Зачарованная рекой, она представляла себе величие священного города: его храмы, арки и широкие улицы, закованные в объятия высоких каменных домов. Но вскоре занятие это показалось ей глупым. «Когда дойдём, увидим. Нечего в облаках витать!» — подумала Исма и крепче прижалась к Зефу.

Обогнув холмы и овраги, тропа завела их вглубь леса. Исма часто оглядывалась, опасаясь пропустить нужный поворот или указательный камень, но старик напористо шёл вперёд так, словно тысячу раз бывал в этих местах и не сомневался насчёт дальнейшего пути. Небо стемнело, подул колючий ветер, и деревья недовольно заскрипели ветвями. Исма помолилась про себя Богине и уже собралась искать удобный лужок для ночлега, когда впереди показались Врата Света.

Статуи Палланты высотой в три человеческих роста стояли по обе стороны лесной дороги. У первой на лице застыла улыбка, глаза были открыты и, казалось, источали невидимый свет; в волосах у неё распустились каменные розы. В одной руке она держала солнечный диск, а другую тянула к соседнему изваянию. У второй же глаза были сомкнуты, линия рта оставалась покойной и ровной, а в водопаде волос виднелись остроконечные звёзды; в ладони её, словно в колыбели, дремал рогатый месяц.

У Врат послышался чей-то голос, и путники разглядели два силуэта, что плыли к ним сквозь сумерки, бледно сияя белыми одеждами. Речь была незнакомой, но дружелюбной. Двигались они легко, пружиня ногами и опираясь на длинные копья, как на посохи. Когда стражники подошли ближе, Зеф низко поклонился то ли мужчинам, то ли статуям, а потом сказал:

— Да озарит вас Палланта! Мы паломники из Валь’Стэ, поселения, что к югу от устья Эдд, ага-ага. Позволит ли светлейшая Богиня пройти нам через Врата?

Мужчины оказались молоды и плечисты. Тот, чья кожа была темной, как уголь, ударил тупым краем копья по земле. Что-то быстро сказал товарищу, а потом с улыбкой посмотрел на спутницу старика. Исме не понравилось, что они не ответили Зефу на поклон, поэтому кланяться она тоже не стала.

— Так можно ли нам пройти? — растерянно повторил Зеф.

— Можно, — ответил смуглый. — Вам очень повезло! Его зовут Гебб, а моё имя Аристей. Я хорошо знаю языки Континента. Сегодня третья ночь. На рассвете мы снимаем лагерь и отправляемся к следующей стоянке. Явись вы позже, пришлось бы спать под открытым небом.

— Слава Палланте, успели! — восторженно отозвался старик. — Меня зовут Зеф, а это моя дочка Исма.

Лодочник выпрямился, заметно прибавив в росте, и старался не хромать. Он делал вид, что не устал, и держался со стражниками так, словно тоже был воином. Исма радовалась, что дядюшке не придётся морозить кости. Она с удивлением смотрела на Зефа и следовала за мужчинами, храня молчание. Гебб тоже ничего не говорил, а вот Аристей охотно отвечал на вопросы старика и выказывал почтение его возрасту, нарочно замедляя шаг.

Когда над лесом взошла луна, все четверо наконец добрались до лагеря. На ровной, просторной поляне стояли два больших шатра; рядом с каждым был разведён костёр. Люди не спали. Из лагеря доносились гудящие голоса мужчин, детский плач, смех и протяжное пение женщин. Ночь выдалась по-осеннему холодной, но живой огонь и обещание божественного благословения внушали Исме покой и веру в лучшее. Её согревали мысли о том, что все эти люди пришли сюда ради света Палланты. Исма не возражала, когда Аристей повёл Зефа в мужской шатёр, а Гебб указал копьём в другую сторону, где женщины возились с малышнёй и готовили что-то в огромном котле. Исма всё поняла и, прошептав молитву, направилась к духовным сёстрам, таким же дочерям Богини, как и она сама.

У костра её встретили две молоденькие девушки, что выглядели немногим старше Исмы, которой летом исполнилось пятнадцать, и потому она чувствовала себя взрослой, познавшей некоторую мудрость женщиной. На короткий миг возникло неловкое молчание. Девушки поклонились и представились: та, что назвалась Айолой, была ниже, но миловиднее и смотрела на Исму ясными тёмно-голубыми глазами; Беррэ казалась строгой, и даже черты лица её были грубыми, словно вытесанными из камня; обе светловолосые и коротко стриженные. Они были рады приветствовать новую паломницу, годившуюся им в ровесницы. Первым делом Айола и Беррэ объяснили Исме, как всё устроено в лагере, и показали место в шатре, где та могла лечь спать.

Айола усадила Исму на большом, очищенном от сучков, бревне, поближе к огню. Рядом расположились чумазые ребятишки в одежде, насквозь пропахшей дымом. Громко обсуждая что-то на вымышленной тарабарщине, они опускали тонкие веточки в костёр, ждали, пока те загорятся, а потом радостно размахивали ими во все стороны, рисуя в воздухе огненные узоры. Беррэ принесла миску, зачерпнула из бурлящего котла ароматной похлёбки и вручила её новенькой. Исма сняла капюшон и с благодарностью приняла угощение.

— Это коррук и бульон на заячьих косточках, — пояснила Айола. — Главная трапеза в обед. Мужчины охотятся, а мы готовим. Но коррук закупили в Сат’Оше. Вечером еда скромная, уж прости, а ещё молимся. Ну, как тебе, вкусно?

Новенькая осторожно отхлебнула, чтобы не обжечься, и, улыбнувшись блаженной улыбкой Зефа, ответила:

— Очень вкусно! С детства люблю коррук. Спасибо, Беррэ. И тебе спасибо, Айола.

Беррэ довольно кивнула. В глазах её отражалось оранжевое пламя.

— Ты откуда, Исма? Тоненькая такая, белокожая, не то что мы — две обугленные ящерки, — Айола посмеялась над собственной шуткой и выставила вперёд чёрные шелушащиеся руки. — Пресной воды на корабле, что привёз нас с Ильсата, постоянно не хватало. А в море-то соль одна да горечь, так что река Богини, которую Арис называет Эдд, — настоящее чудо! Но теперь мы уходим от неё, и мне страшно, что снова захочется пить, как на корабле.

— Я из деревни Белого Камня, — отозвалась Исма, — и никогда не видела кораблей — только дядюшкины лодки, но у них ведь и парусов нет. — Она отпила ещё немного. — Да и море представить мне трудно, но не переживай, тут родники повсюду. Мне Док… Э-э-эм… То есть Зеф рассказывал.

— Лысый мужчина, с которым ты пришла?

— Да-да, он-то и есть мой дядюшка. Ну, то есть я его так зову, сколько себя помню, а он зовёт меня дочкой, хоть наши семьи и разных кровей. А кто такой Арис?

— Аристей, — Айола озорно хихикнула и бросила на Исму лукавый взгляд, — страж и охотник. Тот красавец, что увёл твоего Зефа на мужскую сторону. Он помог мне с языками. Я, конечно, и раньше знала неплохо ваши наречия, потому что моя мать с Континента, но Арис научил благородному языку, так что будет не стыдно, когда предстану перед Астарой.

Айола оказалась настоящей болтушкой: говорила много, обо всём подряд и почти без акцента, как настоящая уроженка Большой Земли. А вот Беррэ оставалась молчаливой и слегка отстранённой, но смотрела на мир добрыми, даже наивными, глазами. Впрочем, наивность эта время от времени терялась в суровых, воинственных чертах лица. Обе они очень понравились Исме, и та решила, что будет держаться «ильсатских ящерок» до самой Эдды.

— Зеф однажды ходил Тропой Света, — сказала новенькая, — а я вот многого не знаю. Когда мне позволят повидаться с дядюшкой?

— В любое время, — ответила Айола. — Правда, вот нам в мужской шатёр нельзя входить, как, собственно, и мужчинам в женский, а общаться лучше всего при свете дня. Иначе разгневаешь жрицу. — Паломница вдруг охнула и прикрыла рот ладонью. — Мы же забыли тебя показать Эссе! Ну-ка, бросай миску, и пойдём скорее в шатёр. Она, небось, уже вернулась с ночного молеб…

— Разумеется, вернулась, — жрица возникла из ниоткуда, — и не могла не заметить столь очаровательного пополнения в наших рядах. Видно, у Богини тоже бывают любимицы. Айо, Бер, прошу, оставьте нас.

Голос её прозвучал мягко, но властно, и девушки поспешили исчезнуть, почтенно склоняя головы. Ребятишки побросали палки в костёр и убежали к матерям. Жрица оказалась такой же смуглой, что и добрая часть паломниц, а ещё невысокой и коренастой. Поверх утеплённой туники с рукавами на ней был коричневый пеплум, ниспадавший до земли, и шерстяной плащ. На руке сверкал золотой браслет, а на лбу виднелся аккуратный красный шрам в форме остроконечной звезды. Такой есть у всех посвящённых и посвятивших жизнь Палланте.

— Итак, дитя, — женщина обратилась к Исме, загадочно прищурившись, — я Эсса, а как твоё имя? Божье, разумеется. То, что мать дала, оставь в миру — на пути в Эдду оно ничего не значит.

— Исма… Меня зовут Исма, госпожа, — она смущённо опустила глаза.

— А-а-а, — протянула жрица, — «Исмем» значит «знание»… Хорошее имя. Ну и, чего желает твоё сердце? За каким таким знанием ты отправилась в белостенную Эдду? Говори без утайки, девочка, — вижу тебя насквозь.

— Я ищу чуда, как, наверное, и многие из паломников, — Исма ответила честно, но и всей правды не сказала.

Властность жрицы отталкивала и пугала. К тому же Исма устала после долгого пути и не хотела, чтобы её кто-то допрашивал, пусть даже посвящённая.

— Ха, чудеса! А кто же их не ищет?.. Но что они по природе своей? Для одних богатый урожай и крепкое здоровье — уже само по себе величайшее благо и чудо. Других не впечатлят ни огненные дожди, ни реки, обращённые вспять.

— Думаю, каждому своё волшебство, — коротко подытожила Исма, не заметив, что оговорилась.

— Верно… — Эсса пристально посмотрела на девушку, а после повелительным жестом разрешила той встать. — Ступай, дитя, на сегодня хватит. Айо и Бер, должно быть, подготовили для тебя спальное место. Советую хорошенько выспаться, Исмем. Завтра мы двинемся к Перевалу Сумеречных Зорь. Уж поверь, силы тебе понадобятся… Всем нам.

Исма кивнула и послушно отправилась в шатёр. Внутри, на толстых плетёнках и одеялах, укрывшись плащами и прижимаясь друг к другу, лежали старухи, женщины, девочки и мальчишки, не достигшие возраста Отлучения. В церковных общинах принято отдавать мальчиков на воспитание мужской стороне, когда им исполняется восемь лет, а до той поры они предоставлены матерям, старшим сёстрам и бесчисленным нянькам. Чужих детей в женском шатре не было: обо всех заботились одинаково, насколько это вообще возможно.

Айола, заметив Исму, приподнялась и помахала рукой. Новенькая осторожно обошла спящих и легла там, где ей постелили. Беррэ свернулась клубком, словно кошка, и мирно сопела, прислонившись к подруге спиной.

Конец ознакомительного фрагмента.