Клей

Денис Александрович Игумнов, 2021

На Землю в результате испытаний секретной военной установки биотрансмутации попадает объект из иной вселенной, на котором досмотровая группа обнаруживает среди десятков трупов гуманоидных существ живого представителя расы чистильщиков. Сориентировавшись в ситуации, пленённый пришелец совершает побег из секретной лаборатории министерства обороны и довольно быстро, используя в своих целях новую, недавно созданную спецслужбу "ВСЕОБКОН", добирается до президента, становясь его тайным и самым доверенным советником. Многих влиятельных людей во власти не устраивает такое быстрое восхождение пришельца, и они организуют заговор против него. В тоже время группа молодых учёных, создавших установку глобальной биотрансмутации, осознает всё её опасность для человечества и мучительно ищет выход из опасной ситуации, стараясь не допустить конец света. Содержит нецензурную брань.

Глава 2

Трое друзей, соперников, соратников встретились воскресным утром в зоопарке. Инициатором встречи стал Борис Туляков. Как будто ему было мало того, что они пять дней в неделю, по 10 часов в сутки, друг друга в лаборатории их закрытого НИИ лицезрели. Даниил Эпель, Вера Наумкина, и он, Борис Туляков, попали в институт проблем биосинтеза не просто так, а по призыву возрождающегося государства российского. Их завербовали на последних курсах высших учебных заведений агенты негласного бюро, занимающегося поиском и отсевом талантов на благо народа. Звучало несколько помпезно, но так оно на самом деле и было. Агенты следили за всеми подающими надежды в области любых наук детьми и подростками, тайно вели их по жизни, а когда убеждались в их потенциальной гениальности, делали предложение, от которого немногие могли отказаться. Избранным сразу давали квартиру, машину, хорошую зарплату и предоставляли поистине безграничные возможности для реализации их идей. Кто-то попадал под крылышко маститых учёных, а кто-то действовал вполне самостоятельно и без оглядки на авторитеты. Степень независимости зависела лишь от оригинальности и востребованности идей юных гениев.

Троица Тулякова получила промежуточный статус и уже год трудилась, как полунезависимая научно-исследовательская единица. Лаборатория под руководством профессора Силова работала над проблемой синтеза многомерных белковых структур, а им, новичкам, дали свою тему из общей программы исследований, ту которая им, троим, оказалась наиболее близка. Силов ставил перед собой, а значит, и перед своими сотрудниками, задачу поиска путей дезактивации химических и, в особенности, радиоактивных отходов при помощи происходящих в живых структурах, например, таких как бактерии, процессов биохимических превращений. Интересная многомерная задача, которая бывших студентов зажигала лишь отчасти. Они, объединившись умами, вели поиск в несколько ином направлении, которое сулило им стать первопроходцами по вновь открываемым ими землям биотрансмутации.

— Ну, и чего ты нас сюда притащил? — спросил хмурого Борю Данила. — На зверушек посмотреть, да?

— Наш Боренька думает, что раз ему нечем в воскресенье заняться, то и нам тоже делать нечего, — выразила недовольство Вера. Она хотела прогуляться со своим новым ухажёром, а Боря ей все планы по опустошению карманов богатенького красавчика павлина обломал.

— Нет. Дело серьёзное. Мне удалось решить задачу, мы теперь сможем обойти энергетический барьер. Не будет излишнего выделения тепла и уровень радиации останется в норме.

Данила фыркнул. По сравнению с задохликом Борей он выглядел как кинозвезда, герой боевиков. Высокий, статный, широкоплечий, с кипенной белозубой улыбкой. Мечта всех периодически менструирующих личностей. Фыркая, он выказывал презрение очередной идейке Тулякова. Сколько их уже он выдал, и ни одна не сработала. Ясно, они уткнулись в тупик, и выхода из него не намечалось. Он уже начинал разочаровываться в их строенном гении. Вера его сомнения поддерживала, день ото дня становясь всё более нервной, вспыльчивой, показывая своё стервозное нутро.

— Фрррр. Опять. Сколько ты уже всего предлагал. Ничего, Боря, не сработало. Так?

— Пойдёмте, покормим слонов.

— Слонов? Ты опупел? — горячился Данила.

— Слонов иди сам корми, а я пошла. — Вера, надувшись, повернулась к мальчикам гордой прямой спиной.

— Постойте. Я вам всё объясню. Мне, признаться, при виде слонов думается лучше. Пошли, а? — Боря жалобно улыбнулся.

— Хорошо. Но это в последний раз, Туляков, — смилостивилась Вера. Какая бы они ни была стервочка, Борю она уважала за отменно работающие мозги. Умный парнишка, хоть и редкостный задрот. Вера, сама очень даже неглупая женщина, уважала умных и использовала богатых.

Данила, подчинившись большинству, пристроившись в хвост, поплёлся следом за товарищами, от нечего делать наблюдая за жизнью в неволе всяких взятых в плен человеком зверушек.

Объект под номером 1771/Х построили всего за четыре месяца. На берегу Японского моря, в бухте Валентина выросло циклопическое приземистое здание из тёмно-серого бетона, скованного стальными пальцами балок, без окон и видимых дверей, с одним круглым, накрытым линзой глаза — диаметром пять метров — отверстием на крыше. Вокруг здания военные возвели несколько охранных периметров — заборы с колючей проволокой, полосы контроля, роботизированные комплексы охраны, ну и вышки с засевшими на них, в пуленепробиваемых колпаках будок пулемётчиками-снайперами. Команде Тулякова предоставили все ресурсы, в которых они нуждались. Они получили даже то оборудование, о котором не слышали и которое не требовали. Опытную базу по испытанию их установки биотрансмутации оборудовали по высшему классу. За предоставленные армейскими кураторами проекта возможности молодым исследователям пришлось заплатить — они лишились части своей исследовательской независимости. Их мягко направляли к нужной венному министерству цели. Они это понимали и не бунтовали, в конце концов им в полной мере дали реализовать их научный потенциал и помогли увидеть воочию результат их трудов.

На пятницу тринадцатого назначили проведение первого эксперимента проекта, названного в честь персонажа древнегреческого эпоса — «Медуза Горгона». Перед экспериментом ребята нервничали. Сильнее всех — Туляков, а меньше всех — Эпель. Данила свято верил в свою звезду, и что с ним-то ничего плохого случиться никак не может. Он добьётся всего, что пожелает, не для него людские законы писаны. Херня, конечно, случается в жизни, но только не в его.

Утром, раньше всех представителей персонала, обслуживающего установку, в зал центральной лаборатории вышли трое учёных гениев. Стены мерцали подмигивающими им радостными огоньками светодиодов, Туляков с командой по кругу обходил установленную по центру зала, под глазом отверстия на крыше, банку бассейна агрегата. Через толстые прозрачные стенки бассейна просвечивала лаймовая муть, там жило и пульсировало их общее детище — сердце всего проекта, гигантская, искусственно выращенная геномодифицированная медуза. Бесполое, а точнее — двуполое существо, способное к самооплодотворению в подходящих для размножения, заданных генными инженерами условиях. Вытянутая в форму кальмара медуза работала генератором биотрансмутации. Слизистое нечто перекатывалась в стеклянной клетке, трогая щупальцами прозрачные преграды, всякий раз отзываясь на соприкосновения с предметами веснушками синих огоньков волной трепета, идущей из головной части существа к низу, к самой бахроме мерно покачивающейся под водой окантовке студенистого купола медузы. Оно копило в себе, вынашивало силы, способные изменить мир. Продукты распада, отходы перегрева её жизненных систем, работавших на холостом ходу в ожидании сеанса, отсасывались со дна бассейна и поступали в камеру дезактивации. Медуза, плескаясь в водном растворе электролита, приспособленная к искусственно созданным условиям её существования и защищённая генетическим механизмом выработки защитной слизи с изменённым типом дыхания, опухала беременностью невиданной доселе химической благодати.

У Веры медуза, биологическую модель которой ей пришлось строить сначала на сверхмощном компьютере, а потом выращивать первичные клетки и, как кирпичики, их использовать при конструировании химерного организма на три D принтере, вызывала стойкое чувство отвращения. Чудище Франкенштейна, в рождении которого ей пришлось принимать участие, отнюдь её не радовало. Она интуитивно чувствовала вину за содеянное. Ну не мог этот трёхтонный комок розовой слизи принести человечеству никакую пользу.

Илья Эпель испытывал, в отличие от Веры, непреодолимую тягу к этому желейному чуду второй природы. Он занимался генной перестановкой, взяв за основу геном сразу нескольких бактерий. Эпель с нуля разработал методику превращения тела медузы в фабрику по биотрансмутации искомой группы элементов периодической таблицы. Осеменив зародыш мутанта медузы вытянутыми из бактериальных штаммов отформатированными и размноженными ниточками последовательностей нуклеотидов, он получил соответствие между выданным ему Туляковым техзаданием и результатом. Теперь он хотел ощутить подушечками пальцев всю упругую, скользкую прелесть своих трудов. Он, не раздумывая бы, рыбкой прыгнул в бассейн, туда, к медузе, если бы не отдавал себе отчёт в том, чем это грозило. Не вода убаюкивала монстра, а токсичный раствор, чрезвычайно вредный для здоровья любого героического ныряльщика.

Борис Туляков, генеральный архитектор сопливого чуда, откровенно любовался медузкой, как он её ласково привык про себя называть. Разработав концепцию, нащупав пути создания живого завода по производству стабильных изотопов, он открыл закон элементарных шагов по их клонированию на расстоянии от матки варящего мутации котла медузы. Борис понял, как переносить на расстояние те изменения, которые инициировали программы, заложенные в организм Горгоны при её формировании, в её клетках. Он создал установку, способную транслировать требования по приобретению или потере нейтронов и протонов из некоторых элементов (пока некоторых, а не всех), тем самым заставляя их перерождаться в нужные ему атомные структуры, а затем и молекулы. Его славная медузка, как сердцевина трансформатора, внутри себя меняла реальность, а изобретённая им нейронная сеть создавала в виртуальных недрах системы энергетического призрака, которого созданные ртутным генератором поля забрасывали в расчётный район эксперимента. Призрак, оказавшись на своде в точке приземления, начинал расти, клонироваться, изменять окружающие его молекулы по своему образу и подобию и преображал пространство с его содержимым до тех пор, пока не срабатывал встроенный в призрак энергетический ограничитель. Тогда процесс трансмутации выдыхался.

Территорией испытания установки Тулякова, которую персонал объекта называл не иначе как труба Медузы или коротко — Туза, выбрали пустынный район Японского моря, лежащий вдалеке от морских оживлённых трас. Прямоугольник размером километр на километр, уходящий квадратной трубой от морской глади в стратосферу. Ограничения по масштабам эксперимента зависели не только от соображений безопасности, но и от мощности источника питания. Атомный реактор, установленный на третьем подземном уровне циклопа, вырабатывал недостаточно энергии для захвата больших территорий, да этого на данном этапе и не требовалось.

Десять часов утра. Малахитовое море, накинув на себя шаль штиля, стало похожим на стеклянный бильярдный стол, сверкающий крупицами алмазной пудры. Затишье пред бурей? Заспанное, неулыбчивое солнце, на минутку выглядывая из пуховых подушек курчавых облаков, не грело вовсе, а освещало золотыми стрелами лучей, лениво улегшихся на воде, путь, указывая на юго-восток. Пролетая над зданием циклопа, предчувствуя беду, кричали редкие чайки. Их крики звучали дико в наступившей тишине, так словно они каркали, как почуявшие кровь чёрные вороны, пролетающие в последний раз над полками армии, выстроившейся перед началом смертельной битвы Рагнарёк.

Честь запустить установку выпала Тулякову. Он и все остальные из обслуживающего медузу персонала, укрывшиеся в защитном бункере под землёй, прибились к обзорным экранам, зависли над пультами, тяжело пыхтели, осаждая кислое, перебродившее сегодняшним питательным завтраком в желудках, дыхание на мониторах. В маленькую комнату управления пять на пять метров, набилось людей, как сельдей в бочку. Инженеры, операторы, учёные, наблюдатели, контролёры, контролёры над наблюдателями, наблюдатели за контролёрами, вооружённые охранники. Все без исключения сотрудники, занимающиеся подготовкой эксперимента, знали, насколько опасно включать установку — пусть и контролируемой, изначально ограниченной, но всё же цепной реакции. И судя по ожидаемому эффекту, если испытания Тузы пойдут не так, как их рассчитали, и демон вырвется за границы очерченного энергетическими возможностями реактора квадрата зоны трансмутации, может наступить неизбежный, мучительный и характеризующийся долгой агонией цивилизации конец всему живому на земле.

Всех тварей по паре на ковчеге циклопа, и все имели право, изнывая от страха, находиться здесь, в аппаратной. Они надеялись и сомневались, ждали и проклинали. Ждали, когда же всё это кончится, а проклинали ту минуту, когда согласились на командировку на этот благословлённый дьяволом объект.

— Ну, медузка, ну, Горгонка, не подведи, — шептал Боря, выкручивая ручку подачи энергии на максимум.

На табло, вмонтированном в приподнятую крышку стола, заплясали оранжевые чёрточки, складывающиеся в человечков и тут же разваливающиеся на части. Столбики зарядов поползли вверх, как наглотавшиеся амфетаминов скалолазы. «Тууунь», — прозвучал сигнал готовности установки к работе. Эпель машинально поднял сложенные щепоткой пальцы в желании перекреститься, но вспомнив, что он никогда не был религиозен, опустил руку. По клавиатуре пульта управления, защёлкав кнопками, забегали длинные гибкие, как лапки у паука, пальцы Тулякова. Код набран, а никакого гула, дробной барабанной дрожи, никто не ощутил. Все ждали «Ух» эффекта, а на выходе ничего не происходило. Напряжение росло, рвало постромки, стремясь покинуть орбиту планеты Рассудок; люди стояли, затаив дыхание. И уже когда разочарование начинало закипать в их животах, выбрасывая пузырьки подступавшей апатии, слабости в их буркалах, жахнуло свистом так, что уши заложило. И прошло-то всего лишь мгновение после запуска установки Борей. Стены не тряслись, пол и потолок не ходили ходуном, лишь появился, возник, вылупился из пустоты, кристаллизовался из воздуха звук, наточенной под нож, ушной пробкой разящий глухотой барабанные перепонки.

На экранах монитора медуза заворочалась, встрепенулась и завертелась юлой, вспыхивая разноцветными фонариками скоплений люминесцентных клеток, словно новогодняя ёлка. Секунда и все мониторы погасли, изображение заглушил свист, обеднив его краски до всего лишь одной — угольно-чёрной. Циклопа окутали сумерки, подтекающие сиреневым туманом тьмы. Лёгкая дымка, появившиеся незнамо откуда, густела со скоростью идущего на таран локомотива на магнитной подушке. Вскоре здание объекта 1771/Х скрылось из посторонних любопытных взглядов, обросло сиреневой невесомой шубой и выстрелило, выпустив через око линзы струю чистой небесно-голубой энергии, сплетённой из пучков разной амплитуды и чистоты колебаний, между которыми гнездились призраки биотрансмутации первородных элементов. Послание отправили по адресу. Теперь оставалось надеется, что оно дойдёт до адресата, а не, потерявшись в пространстве, долбанёт обратной связью по нелепым, возомнивших себя богами, голым, мнящих себя разумными приматам. Надеяться пришлось недолго: всего через четыре секунды сообщение ударило точно по назначенной цели полигона, оправдав математику расчётов Тулякова.

На расстоянии пяти километров от квадрата загона полигона дежурили военные корабли — фрегат «Путинъ» и три ракетных катера. Они-то и стали свидетелями последствий удара, предназначенного трансформировать вещества, а по итогу пробившего дыру в пространстве.

Место, где с неба упала в море капля голубого огня, окутала сизая мгла. Она клубилась от центра, припадая алчными губами к границе периметра, стекая по невидимой преграде струями оливковой тьмы. Над эпицентром сгустились пепельно-серые тучи, выпустив наружу облепившее их бока хризантемами жёлтое содержимое раздутого ядовитой влагой брюха. От воды столбами вдарил пар, а небеса разверзлись малиновым ливнем.

Грубо изнасилованная природа бушевала несколько секунд. Основательно проблевавшись, вывернувшись наизнанку, она показала военным морякам то, что она вытянула из кишечника тела соседней с нашей вселенной. В прореху, прогрызенную залпом богомерзкой медузы, прежде чем её заживило, затянуло, как рану на боку у живучего солдата первогодка, успело всосать что-то огромное, геометрически правильное, приближающееся своими размерами к авианосцу. Химическая гроза прошла, остаточные продукты завершившегося успешно, но вообще не штатно и не так, как ожидали от реакции трансмутации, эксперимента оседали едкой пылью в бурлившее кислотными осадками резко потеплевшее море. В засечной мжичке четко вырисовывались рубленые грани коричневого силуэта вытащенного из иной реальности объекта. С плоским дном, как у баржи, он оставался неподвижен, никак не реагируя на лёгкое волнение бурлящего моря. Низкая посадка иновселенской баржи обеспечивала видимую устойчивость невообразимым переплетениям прямых углов палубных надстроек. Многогранник баржи вписывался в окружность, а его верхняя формация выглядела настолько необычно, что не укладывалась и надолго не задерживалась ни в одной нормальной голове, увенчанной службистской фуражкой-каской-пилоткой.

Стоило развеяться химическому туману и успокоиться морю, сглотнувшему все до единой капли мучнистого горячего дождя, моряки, сделав замеры показателей среды в квадратном столбе полигона, дождавшись прилетевшую с материка группу поддержки вертолётов, сделали полный вперёд. Вертолётчики, совершив несколько облётов вокруг баржи, не обнаружили никаких признаков жизни на палубе. Зато они сумели зафиксировать несколько овальных отверстий, из которых поднимались сизые змейки дымков. Баржа остывала или, наоборот, готовилась взорваться? На этот вопрос ответили термодатчики, температура корпуса стремительно понижалась, убегая от первоначальных 90 градусов по Цельсию к температуре окружающей баржу, взбаламученной химическими реакциями морской воды. Убедившись в отсутствии прямых угроз, на баржу отправили досмотровую команду.

Палуба баржи блестела цветом иных миров. На первый взгляд коричневая поверхность, словно облитая подгоревшим сахарным сиропом, когда на неё ступили моряки откликнулась на их появление лиловым сиянием, уходившим в корону чёрной ауры. Свечение ластилось к барже, как кот к ногам хозяина, не поднимаясь выше метра над уровнем палубы. Моряки, одетые в защитные костюмы ОЗК, шли по этому свечению, словно плыли в ведьминых болотных огнях.

Проникнуть внутрь баржи досмотровым морякам не составило труда. Те чёрные дыры, которые засекли с вертолётов, вели извилистыми, будто проеденными червями древоточцами великанами проходами на нижние палубы. Передвигаясь внутри баржи, бойцы не использовали фонари: стены излучали ту же непонятную смесь спектров нездешнего света, что и на палубе. Электронные приборы ориентации не работали, все киберпомощники людей вышли из строя. Моряки двигались наугад, совершенно потеряв чувство времени. Они не знали, сколько прошло часов или дней после их входа внутрь баржи, они перестали понимать, где находятся, в головы набивалась всякая бесформенная чертовщина мыслей. В извилистом лабиринте идентичных ходов, где на совершенно гладких стенах не было ни малейших ниш, зазубрин, сколов, трещин, а тем более дверей, отказывали органы чувств, люди чувствовали себя брошенными детьми, заблудившимися в бесконечных подземных пещерах. Кричи не кричи — бесполезно, всё равно никто на помощь не придёт.

Командир группы упорно шёл вперёд, таща за собой остальных, не отзываясь на обращения подчинённых, никого не слушая и не уговаривая. Он один из всех не потерял надежды или делал вид, что его такими штучками, как бесконечный разматывающийся под ногами клубок коридоров, не возьмёшь. Так долго продолжаться не могло, прошло бы ещё каких-нибудь пять-десять минут и нарыв зреющего бунта лопнул бы кровавым насилием и гноем паники и убийств. Командира бы смели и растерзали, выместив на нём всю накопившуюся в сердцах моряков злобу. Баржа не лучшим образом действовала на психику людей, искажая её эхом пустоты и предвестием приближающийся к ним бездны.

Повернув в очередной стотысячный, миллионный раз, командир вышел на простор пузыря внутреннего помещения. Коридор резко обрывался, заканчиваясь полой сферой. Сзади командира подпирали моряки, они, как автомобили на скользкой дороге, врезались один другому в бампер, продвигая многоножку образовавшегося затора вперёд. Командира так затолкали, что он еда сумел остановиться на крае пузыря, а иначе бы он скатился колобком вниз.

Перед глазами изумлённых людей открывалась следующая картина: на стенках сферы, не соприкасаясь с ними вплотную, висели лаптями, вибрирующие ростками хоботков, лежанки цвета кирпичной пыли. На этих лежанках, сроднившись с ними, прибывали в вечном покое раздутыми комариными брюшками абрикосовые тела, на которых, как тля на траве, гнездились колонии заполненных молочной мутью ожоговых пузырьков. Искажённые неизвестным воздействием двуногие и двурукие гуманоиды выглядели так, словно их сварили живьём. От некоторых тел до сих пор шёл пар.

Верхнее кольцо лежанок нависало над нижним. На второй орбите торчали на лежанках уже тела, очевидно, принадлежащие другому виду пришельцев. Меньшего размера, большеголовые, лупоглазые, озабоченные гримасой злобного ужаса на детских разваренных личиках, с кожными покровами в цвет варёных раков. Одна лежанка верхнего ряда пустовала. На верхнем кольце висело двенадцать трупов, а на нижнем — всего семь. На противоположной стороне от той, где сгрудилась досмотровая команда, моряки заметили лаз, по краям облепленной колышущейся, как от ветра, белой полупрозрачной субстанцией, похожей на паутину. Из лаза периодически высовывалось жало рубинового света и, пронзив пузырь наискосок, убиралось обратно. Там мелькали тени и что-то подтекало весенней капелью тревоги предвиденья прихода в мир новой жизни.