Мы оседлаем бурю

Девин Мэдсон, 2018

Война построила Кисианскую империю. Война ее и разрушит. Спустя 17 лет после восстания Кисианскую империю объединяет лишь твердая рука Бога-Императора. Но измена разрывает шаткий союз с Чилтеем, и все, что было выиграно, рушится. Принцесса Мико мечтает заявить права на трон, но путь к власти может навсегда разделить ее семью. В Чилтее Кассандру Мариус преследуют голоса мертвых. Отчаяние толкает ее на сделку, что обещает лекарство. На границе между народами капитан Рах э’Торин и его воины-изгнанники вынуждены сражаться в чужой войне. Когда империя умирает, восстают три воина. Им придется оседлать бурю или утонуть в пролитой крови.

Глава 5

Рах

Нет ничего лучше, чем скакать во главе гурта, нет более приятного звука, чем грохот копыт, когда ты мчишься к славе честной битвы. Если только ты не находишься далеко от дома, а у тебя заканчиваются припасы, когда нужно заполнить сотню прожорливых животов, накормить сотню лошадей, да еще доставить богам мешок с провонявшими головами. Это может испортить впечатление даже от галопа теплым вечером, с верными воинами за спиной.

Разведчики не ошиблись. За прижавшимся к побережью лесом простиралась только голая каменная равнина, совершенно безжизненная. Вечером мы разбили лагерь, но скудные запасы древесины, которые удалось собрать, позволили развести лишь маленький костер для приготовления ужина. Пока Джута раздавал задания седельным мальчишкам, а Клинки расчесывали лошадей, я собрал Ладонь. Кишаву, Оруна, Йитти. Пока душа Эски не освободится, я не могу объявить своего нового заместителя, мы обязаны оказать Эске эту честь.

— Прежде чем лечь спать, я осмотрю всех лошадей, — сказал Орун. Его лицо было погружено в тень. — Камни здесь острые, но нельзя допустить, чтобы какая-нибудь лошадь охромела.

— Возьми с собой седельного мальчишку, — сказал я, раскидывая камни вокруг своих скрещенных ног, чтобы сесть поудобнее. Камни были такими острыми, что, если бы встреча Ладони по традиции не проводилась сидя, мы бы предпочли стоять. — Только из-за того, что мы здесь застряли, не стоит забывать об их обучении.

Здоровяк кивнул и посмотрел на Кишаву, как будто передавая ей бремя разговора.

— Здесь не на кого охотиться, — сказала охотница, поводя плечами. — И воды нет. А когда Хаматет и Амун вернулись из разведки, они сказали, что впереди только камни и ничего больше.

— Сколько у нас осталось воды?

Теперь Йитти пожал плечами.

— Может, на полдня.

— На полдня?

— Можно приказать людям экономить воду, но это не значит, что они послушаются.

А осталась ли вода в моем бурдюке? В родных степях вода тоже не в изобилии, но гурт всегда возит с собой дополнительный запас. Дети погоняют мулов, тянущих фургон с водой, это их первая в жизни обязанность. Когда-то мы с Эской устраивали состязания на скорость.

— Тогда завтра нужно поднапрячься и найти воду или поселение, — сказал я.

— Или повернуть обратно.

Это были всего лишь слова, но в размеренном тоне Йитти слышался вызов. Правда, он без единого звука принес мне соду для головы Эски. И обрабатывал мои раны без единого звука. Но отсутствие комментариев само по себе заявление.

— Нет, мы будем двигаться дальше. Лента наверняка недалеко. Мне не следовало бы напоминать, что лошади прежде всего, но все-таки скажу. Корм и вода для лошадей — это главное, даже если мы сами останемся без еды и воды.

— Конечно, — согласилась Кишава, а Орун кивнул.

Йитти снова не произнес ни слова.

Ночь прошла тихо, но утром никто не чувствовал себя отдохнувшим. Мы с ворчанием накормили лошадей, подкрасили чернилами клейма на затылках, поблагодарили богов и двинулись дальше.

Гурт движется быстро только в случае проблем, потому что быстрая езда утомляет лошадей и притупляет чувства. Когда скачешь галопом, не слышишь ничего, кроме грохота копыт, не чуешь ничего, кроме пыли, и разведчиков вперед не вышлешь. Но выбора у нас не было, и мы наконец-то порадовались тому, что у нас нет ни фургонов, ни детей, которые могли бы нас замедлить. Я приказал Вторым Клинкам с самого раннего утра скакать во весь опор. Рысью. Галопом. Шагом. И все сначала. Бесконечное путешествие по нескончаемым камням.

Когда мы остановились передохнуть, потные бока Дзиньзо натужно раздувались, и я отдал ему почти всю мою воду. Орун удостоверился, что и остальные поступили так же, и хотя у Клинков еще хватало сил ворчать, они слишком мучились от жажды, чтобы тратить слюну посреди про́клятого каменного моря.

— Это место хуже высокогорной степи, — сказала Кишава, пнув ногой камень. — Если плохо ориентируешься, мигом заплутаешь и умрешь от жажды.

— Значит, хорошо, что у нас есть ты.

Я наблюдал, как остальные расчесывают лошадей, пытаясь найти хоть клочок тени среди нагромождения валунов и крохотной рощицы низких клочковатых деревьев.

— Не так-то это просто, — фыркнула Кишава. — Я не знакома с этими землями, а ветра здесь другие. Здесь нет богини луны, а днем от звезд нет толку.

Я поискал на ее изможденном лице признание, которого опасался.

— Но мы ведь идем в нужном направлении?

— Примерно. Пока что. Но чем дальше на юг, тем труднее будет путь.

Орун и Йитти занялись лошадьми, Орун проверял копыта, а Йитти — бабки. Они выполняли и другие обязанности, но для кочевого гурта нет ничего важнее, чем копыта и бабки.

— Нужно двигаться дальше, — сказала Кишава, наблюдая за работой других участников Ладони.

Когда всадников всего сотня, работа много времени не занимает, но все раскраснелись, а лошади вспотели.

— Несколько минут роли не сыграют, — ответил я. — Столица никуда не денется.

Кишава подняла кулаки в приветствии.

— Как скажешь, капитан.

Я остался рядом с Дзиньзо и продолжал наблюдать. Капитан Таллус говорил, что это самый важный навык капитана. «Пусть Ладонь держит все под контролем. А ты просто присматривай за тем, чтобы все было под контролем». Эта мудрость должна была предотвратить недовольство и мятежи. И я просто наблюдал за Эской, пока он не вытащил меч.

— Пока все в порядке, насколько это возможно, — с бесстрастным лицом доложил Йитти, хотя в глазах с набрякшими веками по-прежнему читался молчаливый вызов. — Но нам нужна вода.

— Кишава считает, что мы уже недалеко, — ответил я. — Как только все переведут дыхание, поспешим дальше.

Йитти посмотрел на небо, прикрыв глаза от немилосердного солнца. Потом снова взглянул на меня и сказал:

— Хорошо.

И ушел без положенного приветствия. Стоит ли ждать от него неприятностей? Трудно сказать. Йитти всегда был резок и не слишком почтителен.

Мы поехали дальше, Кишава впереди, не отрывая глаз от горизонта, на котором бесконечным морем раскинулись камни. Наверное, мы протянем еще денек, пока не станет совсем худо. Лошади падут первыми или просто откажутся идти дальше. Потом рассыплется и гурт. Кое-кто останется со своими лошадьми, потому что лошади у нас в крови, а другие побредут через пустошь пешком. Много лет назад один гурт пытался пересечь в сухой сезон горную степь. Потом нашли только кости, лошадей и людей рядышком — там, где они упали. Даже дети.

Трудно избавиться от таких мыслей, когда скачешь под палящим солнцем, а за спиной те, за кого несешь ответственность.

Когда начал сжимать свою хватку вечер, местность изменилась. Камни и осыпи уступили место приземистому кустарнику, а затем и траве, доходящей до ног всадников. И тогда в нас возродилась надежда, придав скорости, пока на горизонте не появилось поселение, по мере приближения стали видны дома.

В левантийской степи нет городов, нет мест, где теснятся вместе камень, кирпич и стекло. У нас есть места для собраний и сады, храмы и базары, где можно переждать, пока ожеребится лошадь, поспать или помолиться, но мы там не живем. Прежде чем испортились наши отношения с городами-государствами, их купцы рассказывали о величественных зданиях и людях в изысканных одеждах, о портах и аллеях, о рыночных площадях такого размера, что и за полчаса не пересечешь на своих двоих. Я ожидал, что Столица будет именно такой, но, хотя она была больше всех городов, которые я когда-либо видел, она оказалась меньше, чем я представлял. Никаких огромных стен и надвратных башен, как описывали купцы, ни флагов, ни статуй, ни площадей, всего-навсего нагромождение домов — вроде животных, столпившихся у колодца на водопое. А вдалеке на горизонте маячила туманной дымкой Лента.

В леске перед городом нашелся одинокий колодец, земля вокруг него была утоптана множеством ног. При виде него усталость сменилась облегчением, и даже самые утомленные Клинки начали смеяться и шутить, когда разбили лагерь, и шутливо боролись за каждое ведро воды, извлеченное из глубин.

— Так, а теперь послушайте! — выкрикнул я, стоя в центре суматохи. — У нас есть вода, а теперь нам нужна еда и припасы. Здесь не на кого охотиться, так что я поеду в город. Чем больше мы продадим, тем больше денег получим, а за деньги я привезу много еды. Так что соберите все ценное, что можно продать этим людям, и сложите в мешок.

Я протянул мешок под ворчливый гул голосов.

— Знаю, знаю! — прокричал я, чтобы все слышали. — Я знаю, что это не наш образ жизни, но мы левантийцы. Что бы ни уготовала нам степь, мы это принимаем, что бы ни уготовало нам это про́клятое место, мы выдержим это, выдержим и сотню таких испытаний, потому что мы Клинки и мы из рода Торин. — Наконец-то раздались одобрительные выкрики, и я оседлал эту волну. — Так что тащите ваши безделушки и монеты, и сегодня вечером устроим пир.

Я вынул из седельной сумки бронзовую фигурку и бросил ее в мешок вместе с горстью корунских монет и ожерельем из ракушек, принадлежавшим моей матери, в надежде что остальные оценят такую жертву и тоже внесут свою долю. Так и вышло, каждый выступил вперед со своими маленькими сокровищами. В обмен они получили мое благословение и обещание, что мы пройдем через все это, переживем этот цикл, что бы он для нас ни припас, и вернемся, став сильнее, лучше и свирепее, чтобы сражаться за наш народ. Ожерелья, булавки, жемчуг, резные фигурки из кости, а Теппат даже бросил в мешок жетон из резного черного дерева, которым его дед голосовал на собраниях, когда был гуртовщиком.

— Необязательно его отдавать, — сказал я, когда Теппат помедлил посреди шума и болтовни разворачивающегося лагеря.

— Это верно, — согласился юноша, почесывая клеймо на затылке. — Но мне он здесь не нужен, да и дома, вероятно, не пригодится, если все так пойдет и дальше. Он красивый, и за него можно купить хорошего мяса.

— Хорошо, Теппат. Капитан благодарит тебя.

Он отсалютовал мне.

— Капитан.

Когда с этим было покончено, я нагрузил на Дзиньзо два мешка барахла и три мешка с головами.

— Через час уже стемнеет, — сказал Джута, присев на корточки, как длинноногий ибис.

— Я почти готов, — ответил я. — Если повезет, успею вернуться до темноты. И даже если зайдет солнце, не найдешь вторую такую лошадь, которая ступает так же уверенно, как Дзиньзо. — Я похлопал его по крупу. Мой мерин был отличным скакуном, но недостаточно хорош для разведения, а когда меня заклеймили, стал моим илонга, то есть первой лошадью, и хотя ни один левантиец не задержал бы на нем взгляд, в моем сердце никто не мог с ним сравниться.

— А ты разведи угли для ужина, — сказал я, увидев, что Джута не сдвинулся с места.

— Этим займутся другие. А я поеду с тобой.

Я оглядел его.

— Вот как?

— Тебе понадобится мул, чтобы привезти обратно продукты, и погонщик для него.

— Я и сам способен управиться с тупой животиной. Я погонял мулов с водой еще до твоего рождения.

— Правда?

Я накрепко затянул последний узел.

— Наверное. Сколько тебе?

— Почти шестнадцать.

— Значит, так и есть, я погонял мулов, когда ты еще сосал мамкину титьку. Проклятье, чувствую себя стариком.

— Я все равно пойду с тобой, капитан.

Он не в том положении, чтобы выставлять требования, и мне следовало бы его отчитать, но его темные глаза радостно сверкали, и на мгновение мне показалось, что передо мной сидит Гидеон, юный и уверенный, как спустившийся на землю бог — в точности такой, каким я его помнил. Я не мог удержаться от улыбки.

— Ты лучше о себе позаботься, парень.

Джута начал связывать длинные волосы кожаным ремешком, и на его ладони упали пряди, словно годы жизни, которые они олицетворяли.

— Сначала я прикрою твои тылы, капитан, — сказал он, и его улыбка исчезла. — Мне пока никто не желает смерти.

Вокруг суетились Вторые Клинки Торинов. Некоторые кивали и приветствовали меня, проходя мимо.

Когда я обернулся, Джута еще возился с волосами.

— Объясни, о чем ты, и поедешь со мной.

— Да нечего объяснять, капитан. Я просто… — Он откинул крепко связанный хвост на спину. — Что-то не так, и мне это не нравится. Что-то не так в этом месте.

— Здесь холоднее. И нет богини луны. Да еще эти высохшие камни. Мы не дома, Джута.

— Нет, дело не только в этом. Как будто… — он покачал головой. — Не могу объяснить, капитан, просто у меня такое чувство, будто я уже это видел и прожил.

Хотя вечер был теплый, я поежился.

— Ты можешь меня сопровождать, но пойдешь пешком.

— Когда доберетесь до города, найдите карту, — сказала Кишава, появившаяся из удлиняющихся теней. — Не хочу подпортить свою репутацию, заблудившись.

— И что, ты будешь пользоваться картой?

Она ущипнула меня за плечо.

— Еще как. Потому что эти звезды совсем не те. А ты присмотри за ним, чтобы не отвлекался, — сказала она, ткнув пальцем в Джуту. — И… — Кишава умолкла. Со стороны города что-то мелькнуло. В нашу сторону кто-то шел. — Около трех десятков пеших и два всадника, — сказала она.

— Переговорщики?

Трудно спрятать сотню воинов с лошадьми на плоской, безлесной местности, неудивительно, что нас заметили. Правда, когда два гурта наталкиваются друг на друга, они обычно держатся на расстоянии, пока не будут уверены в мирном исходе. В степи и без того трудно выжить, затевать без нужды конфликты просто неразумно.

— Трудно сказать, — ответила она. — Они не выглядят дружелюбными, но и агрессивными не выглядят, они просто… идут.

По лагерю быстро распространились новости о прибытии гостей, и вскоре все собрались посмотреть, как вверх по склону надвигается грозная туча людей. Света, чтобы рассмотреть подробности, почти не осталось, но по мере приближения за спинами людей стали видны луки. И стало ясно, что все они мужчины, одинаково одетые — простые доспехи поверх зеленых рубах. Даже один из всадников носил зеленое, правда, на другом было длинное одеяние, сверкающее в последних лучах солнца. И выглядело оно дорогим. Куда лучше, чем их лошади. Низкорослые клячи с короткими шеями, низко посаженными хвостами и неуклюжей поступью, левантийцы стыдились бы таких лошадей.

Я завороженно повернулся в сторону Оруна и увидел, что он стоит в нескольких шагах от меня со скрещенными на груди руками.

— Вот ведь кривоногие клячи, — произнес он. — Их опередят даже наши мулы.

Джута разинул рот от удивления.

— А у той лошади, на которой скачет женщина, глаза-бусинки и скошенный круп.

— Женщина? Платье дорогое, но это мужчина, — сказала Кишава. — Широкие плечи. И нет груди. Видно же.

Под взглядом Кишавы Джута покраснел.

— Мужчина в платье? В городах-государствах такого нет.

Кишава пожала плечами.

— Да пусть уж носят сами, а то ведь они женщин заставляют.

Клинки начали хихикать, но как только гости приблизились на такое расстояние, чтобы нас слышать, я мигом велел всем заткнуться. Никто из деревенских жителей не понимал нашего языка, но я все равно шагнул вперед, на переговоры.

— Я капитан Рах э’Торин, предводитель Вторых Клинков рода Торин, — сказал я, переводя взгляд со всадника в доспехах на того, что в платье, поскольку не был уверен, к кому обращаться. — Нас изгнали с родной земли на полный цикл, мы пришли к вам с миром.

Ни один всадник не заговорил, вместо них выступил вперед загорелый юноша, явно выросший из своей одежды — видны были тощие запястья и лодыжки.

— Я знаю, — сказал он.

— Ты левантиец, — откликнулся я, не сводя с него глаз. — Из какого гурта?

Он поприветствовал меня, сомкнув кулаки.

— Я тоже из Торинов, капитан, но ты можешь меня помнить только как седельного мальчишку из Первых Клинков.

— Так значит, Гидеон…

Всадник в доспехах что-то рявкнул по-чилтейски, и парнишка-левантиец шагнул назад, потупившись.

— Что за…

— Больше я ничего не могу сказать, — не глядя на меня, произнес он. — Извини. Просто сделайте то, о чем они просят.

Человек в доспехах подвел лошадь на несколько шагов ближе и остановился, уставившись на нас в сгущающейся темноте. В центре лагеря горел костер, а высоко в небе висела луна, но все равно света не хватало, чтобы разглядеть выражение лица.

Он снова заговорил на чилтейском, теперь явно обращаясь ко мне.

— Не нравится мне это, — прошипела Кишава уголком губ, пока он говорил.

Она изменила позу, слегка сместив вес, чтобы руки могли быстрее вытащить мечи.

Я был с ней согласен и пожалел, что у нас так мало стрел и копий.

Когда мужчина остановился, левантиец снова заговорил:

— Я коммандер Эно Брутус, Первый северный. С какими бы намерениями вы ни пришли на нашу землю, вы незваные гости и по нашим законам должны быть уничтожены… — При этих словах взметнулось несколько клинков, но чилтеец и бровью не повел. Вздрогнул лишь мальчишка, продолжая говорить: — Но в военное время законы можно обойти. Если вы будете драться за нас, а не против нас, то вас и ваших людей пощадят, вы можете даже снискать славу.

Юноша повторил интонации своего командира, но когда речь подошла к концу, добавил и кое-что от себя:

— Пожалуйста, сделайте, что он просит.

— Мы не можем, — ответил я, услышав, как новые клинки покидают ножны. Джута, по-прежнему без оружия, не сдвинулся с места. Кишава облизала губы. — Мы гурт из левантийских степей. Мы из рода Торин. Мы не сражаемся и не умираем в чужих войнах. Это против наших правил.

В слабом свете костра я увидел, как их лучники приложили стрелы к тетивам, но по приказу коммандера выстрелил только один. Мы рано учимся охотиться, выпускать стрелы в оленя и ставить ловушки для кроликов, не обращать внимания на вопли умирающих животных и хлюпанье разрываемой копьем плоти, но при звуке стрелы, вонзившейся в лошадиную шею, наши сердца разрываются от ужаса.

Мерин покачнулся. Кто-то вскрикнул, хотя я и не понял кто, а Орун схватил удила, пытаясь успокоить лошадь. Другая стрела вошла в круп, и мерин в панике чуть не сбил Оруна с ног.

Чилтеец снова заговорил, и юный левантиец почти тотчас же перевел:

— В отличие от вас, у меня большой запас стрел. Предлагаю вам изменить решение.

— Мы не сражаемся в чужих битвах, — выплюнул я. — Мы пришли с миром. Мы…

Стрела вошла в глаз серого мерина Кишавы. Он покачнулся как пьяный и рухнул, так что земля под нашими ногами затряслась.

— Следующей будет твоя лошадь, варвар, — перевел юноша слова командира чилтейцев. — А потом черед твоих людей. Женщинам мы на время сохраним жизнь.

Кишава даже не пошевелилась, когда пала ее лошадь, но я узнал этот взгляд и понял, что она оценивает расстояние между собой и врагами, а ее ярость только распалилась, когда она поняла, что не успеет. Нас было больше, но стрелы уничтожат половину гурта, прежде чем мы доберемся до врагов. И какой смысл? Если мы даже перебьем их, придут другие.

И все же согласиться — значит поступиться честью. Это против наших правил. Наши души станут тяжелее на весах Моны, и, когда в конце концов придет смерть, они не спасутся. Мона обречет нас на вечную тьму без права на новое рождение.

Я положил дрожащую руку на шею Дзиньзо.

— Нет, мы…

Кишава шагнула вперед.

— Я буду за вас сражаться.

— Я тоже, — раздался еще один голос.

— И я.

За ними последовали и другие, голоса слились в хор и замерли, только когда все откликнулись на призыв.

— Так что же, капитан варваров? — перевел юный левантиец.

Кишава, стоящая всего в нескольких шагах от еще теплого трупа своей лошади, хмуро уставилась на меня. Она выкрутила мне руки.

— Мы будем за вас сражаться, — сказал я, и каждое слово застревало в горле, как шипы.

Коммандер Брутус улыбнулся.

— Хорошо, — перевел юный левантиец. — Вы не так умны, как другие варвары, с которыми мы встречались, но и так сгодится. Бросьте оружие. Нам не нужны… происшествия.

— Мы бы предпочли сохранить оружие, — возразил я. — Мы же вам присягнули, тронув вас, мы поступили бы не по чести.

Услышав перевод, он лишь отмахнулся.

— Да-да, потому что, если клинок обнажен, он должен напиться крови и все такое. Сложите оружие, или мы вас убьем. Проще простого, капитан варваров.

И хотя я слышал эти слова из уст мальчишки, коммандер говорил таким скучающим тоном, что я чуть не швырнул в него меч, чтобы утихомирить бурлящий в душе гнев. Но он был слишком далеко и в хороших доспехах. Все без толку, только зазря распаляться. Может, именно поэтому Гидеон так и не вернулся?

Подумать только — неужели Первых Клинков рода Торин принудили сражаться за этих людей, и Гидеону э’Торину, лучшему воину и охотнику гурта, пришлось склонить голову или умереть. Несомненно, он бы предпочел умереть с честью, но достаточно было одного Клинка, который больше ценит жизнь, и решение приняли за меня.

Я не мог посмотреть на Кишаву, боясь, что меня полностью поглотит ярость. С пылающими от стыда щеками, под внимательными взглядами богов и смертных я бросил саблю на пыльную землю.

— Бросайте оружие, — приказал я, бросив вторую.

— Мудрое решение, — сказал коммандер под звон падающих на землю клинков, похожий на вечерний хор. — Окружите их.