Хари

Даша Щукина

Вокруг молодой журналистки из Москвы по имени Дина все нервно и странно. Ее то преследуют, то похищают, то заставляют праздновать Новый год летом. Еще и роман никак не хочет дописываться.Спасает от окружающего безумия только любимая подруга Рита. Она пишет Дине письма, готовит ей завтраки и лечит от душевных ранений.Вот только кто такая эта Рита – человек, видение или еще кто-то – Дине только предстоит узнать.

5. Про лезвия «Рапира»

Первого декабря Вадим и маленькая Маруся встречали Риту в Домодедово. Вадим опять не принес цветов, хотя утверждал, что очень скучал, даже не подсказал дочери нарисовать какую-нибудь открытку. Рита, конечно, расстроилась, но смогла не заплакать. Потом они пообедали разогретыми полуфабрикатами, а вечером Вадим уговорил жену не ложиться сразу.

Утром он уехал на работу, в честь хорошего настроения подбросив дочь в садик. Рита распечатала все письма, что сочинила на гастролях. Как только сложила все листы по порядку, позвонила Дина и пригласила в кафе. Рита поехала, но ни одного письма с собой не захватила. Спрятала в письменный стол к коллекции программок старых спектаклей и пообещала себе, что в следующий раз обязательно доставит их адресату.

Потом был декабрь, и Рита приходила к Дине часто, чтобы устраивать ее режим. Открывала своими ключами дверь, чтобы вдруг не разбудить подругу, шла в ванную стирать трико и балетки. Если та все-таки не спала, немного ругалась про опять прокуренную квартиру и шла проверять холодильник на наличие в нем хоть чего-нибудь кроме вина и сливочного масла. Дине счастливо думалось, что так было всегда, и что они с Ритой были знакомы с самого начала той части жизни, которую Дина отчетливо помнит.

В один из таких совместных вечеров (он был десятым или, может быть, даже пятнадцатым по счету) они пили чай в гостиной и не всерьез переругивались. По-доброму и сочувственно, как ругаются либо очень добрые, либо очень уставшие люди.

— Я уже хочу от тебя спрятаться. Вадиму, как я вижу, это хорошо удается — Дина шутливо прищурилась и улыбнулась.

— Он ездит постоянно на съемки: Гурьянов сейчас снимает в Переславле, на озере. А Маша опять у бабушки. К ним я захожу каждое утро перед репетицией. Ты знаешь.

— Свое так и не начал снимать?

— Нашел какую-то помощницу, чтобы людей набирала. Они оператора не могут найти. Жидин не хочет.

— Он же вроде в церковь подался?

— Уже вернулся. Пить захотел. И курить. И иметь любовниц. Вот любовниц пока не нашел, поэтому и снимать ничего не хочет. Боится работать слишком сильно.

Помолчали. Рита — полулежа на диване, Дина — на ногах, оперевшись бедром на балконную дверь.

— Я переживаю за тебя — блондинка мягко похлопала по дивану, приглашая подругу сесть рядом.

— Знаю.

— А ты постоянно уходишь гулять, как я прихожу.

— Мне трудно с тобой быть постоянно. Не только с тобой. Просто я весь день с людьми. Нужен хотя бы час только для себя.

Вздохнула.

— Не обижайся только.

Дина достала пачку дешевых сигарет с оранжевым фильтром из тумбочки, которая стояла чуть-чуть наискось из-за того, что не умещалась между диваном и балконной стеной. Взяла одну себе и еще одну протянула Рите. Та только вопросительно на нее посмотрела. Дина подожгла обе сигареты и наконец уселась рядом с подругой.

— Пепельницу сейчас принесу, подержи — Рита ушла в кухню и тут же вернулась с крохотным серебряным блюдцем, которое служило в этом доме пепельницей с тех пор, как настоящую Дина разбила в гневном порыве.

— Это его сигареты. Артема, в смысле. Я нашла их у него дома, когда приезжала. Там было семнадцать, а теперь тринадцать. Курю одну — и потихоньку его как будто выскабливаю из памяти. Как ошибку из тетрадки. Помнишь, были такие лезвия «Рапира»? Лучше всякой замазки.

— Зачем его выскабливать? — Рита нехотя затягивалась и задумчиво накручивала на палец светлую прядь.

— Так лучше. Все равно, когда человека нет, воспоминания начинают стираться. А потом ты осознаешь, как это больно — с каждым днем помнить о нем все меньше.

— А так? — затягиваться было горько и вонюче, но Рита старалась не подать виду.

— А так кажется, как будто я сама так хочу. Минус сигарета — минус одно воспоминание.

— А пачку оставишь?

— Не знаю. Может, буду в нее свои перекладывать.

— Твои тонкие. Не поместятся.

— Буду обычные курить.

Рита кивнула: не придумала, что ответить.

— Думаешь, я с ума сошла? — Дина выгнула бровь.

— Думаю, в этом есть что-то подростковое. Я лет до двадцати была совсем безумная. Было столько ритуалов — в ответ на нее обратился знакомый заинтересованный взгляд.

— У меня есть медведь — продолжила Рита — Дмитрий. Его так зовут, потому что моя старшая сестра его так назвала — в честь нашего папы. Он лежал себе, лежал с другими игрушками. Одиннадцать лет спокойно лежал. А потом папа умер, и я его так полюбила — этого медведя! Ездила с ним во все детские лагеря, спала с ним в одной кровати, хотя это неудобно совершенно. И даже на два дня на дачу его с собой брала. На мой день рождения, мне стало пятнадцать лет, я забыла взять его на руки, когда задувала свечи, и потом всю ночь плакала, как будто бы я его предала, — посмотрели друг в друга внимательно, — Вот.

Конец ознакомительного фрагмента.