У памяти твоё лицо

Анна Летягина, 2021

Светлая ночь. Восьмилетняя Дина наблюдает из окна пугающую сцену: папа выносит её сестру-двойняшку Дарину на руках из дома. Дина чувствует: с сестрой вот-вот случится страшное, и они с ней больше никогда не увидятся. Но Дарина, оказывается, тем временем спокойно спит рядом. А папа – в соседней комнате. Однако плохое предчувствие неутихающей болью поселяется в душе Дины, и с ним – желание помочь сестре. Только вот как спасти Дарину от того, что ещё на самом деле не произошло?

Часть 1: Дина и Дарина

Глава 1

Восьмилетняя Дина в отчаянии прикусывает губу и едва не вскрикивает — только не от боли, а от злости на себя, свою нерешительность. Ведь вместо того, чтобы предотвратить то страшное, что вот-вот случится, она в ступоре стоит у окна, упёршись локтями в подоконник. Её взгляд то фокусируется на отражении собственной всклокоченной кудрявой головы и глаз янтарного цвета в стекле, подсвеченном луной, то ныряет в застекольную ночь. Подумав немного, она понимает: дело всё-таки не в её трусости. Дина не может ничего сделать, чтобы ужасное не случилось, вовсе не из страха. Она просто не знает, что именно должно произойти.

Какая светлая ночь! Если бы в ней затаилась какая-то опасность, угроза для самой Дины или её семьи, девочка точно увидела бы эту беду сейчас — прямо там, за окном, перед их домом. Но она не видит ничего, кроме давно знакомого и вроде бы совсем безобидного уличного пейзажа: несколько припаркованных у подъезда грустных, одиноких машин, среди которых есть и их семейная; пожухлые кусты, в темноте похожие на сказочных карликов; вечно не работающий фонарь-великан с поникшей головой. Ни-че-го странного, ни-че-го опасного. Но почему тогда сердце внутри отстукивает какой-то странный ритм и прямо-таки грохочет — стучит так громко, что вот-вот разбудит спящую сестру-двойняшку Дарину? Дарина. Сейчас, глядя на неё, Дина почему-то чувствует и как будто даже видит, что именно над сестрой парит сумрачная птица с распростёртыми крыльями: неведомая угроза. Ну, какая же это птица? Просто игра теней и воображения — всё из-за яркого лунного света. «Как можно быть такой глупой!» — думает Дина. Всё хорошо, мама с папой спокойно спят в соседней комнате, и ни с кем ничего не случится. Раз уж всё равно сегодня не спится, можно взять да сфотографировать такую удивительно ясную, волшебную ночь — Дина никогда такой не видела до сих пор.

Она на цыпочках подходит к шкафу и, стараясь не шуметь, достаёт из него плёночный фотоаппарат-«мыльницу»: подарок родителей на их с Дариной семилетие. Папа сказал тогда, что у них теперь есть самый настоящий раритет. Когда Дина удивилась незнакомому слову, он объяснил: раритет — это такая редкая вещь, которую сложно достать. Чуть позже папа купил им ещё и фотобукварь для детей и вечерами стал читать вслух интересные истории об изобретении фотографии, научил делать снимки. Дина освоила всё очень быстро, а у Дарины никак не получалось. Она неуклюже, с выражением удивления и непонимания на лице вертела в руках странную «коробочку», заглядывала в выдвижной объектив и даже пыталась его открутить, чтобы «спасти птичку», о которой рассказал папа. У родителей тоже есть фотоаппарат, он такой же маленький, как и вот этот, детский. Но у него гораздо больше кнопок, а ещё — экран сзади, на котором сразу появляется то, что собираешься фотографировать. Поэтому пользоваться им сложнее, а изучать его нужно дольше. Папа пообещал Дине и Дарине, что когда они подрастут, он разрешит им брать взрослую «мыльницу» и научит ею снимать.

Вернувшись к окну, Дина открывает шторку объектива, наводит фотоаппарат на невероятно светлую ночную улицу. Замечательная получится фотография! Правда, на ней не будет ни одного человека, а ведь Дина так любит фотографировать именно людей, — друзей, родителей, сестру, — но зато там… А в кадре, оказывается, всё-таки есть люди. Теперь — есть. Взглянув снова в видоискатель, она замечает, что это не просто какие-то чужие люди, а её папа и сестра. Дарина? Дина же только что видела её спящей — тут, совсем рядом. Но вот в кадре, кроме папы и Дарины, возникает ещё кое-что — теперь это совершенно ясно: та самая угроза, которую Дина чувствовала, но не могла объяснить себе, как она выглядит, что из себя представляет. Теперь угроза показывает своё лицо и заглядывает прямо в глаза: там, в застекольной лунной ночи, папа несёт на руках Дарину к машине, крадучись, как воришка. Но у него в руках что-то ещё: присмотревшись, Дина понимает, что это огромный игрушечный заяц. Такого у них с сестрой никогда не было — это какая-то совершенно незнакомая игрушка. Папа как будто хочет сделать всё тайком от всех и думает, что никто об этом не узнает, но Дина уже всё увидела, а потому всё знает. Ну, то есть не всё, но многое. Однако можно ли верить своим глазам? Дарина ведь только что спала на соседней кровати. Подойдя к ней, Дина отдёргивает одеяло, под которым… лишь смятая простыня и подушка с ямочкой посередине. Дарины нет. Значит, всё то, что происходит сейчас за окном, — всамделишное, это никакой не сон.

Папа, Дарина… Куда? Зачем? Дина давно заметила, что вовсе не с сестрой творится что-то неладное, о чём шепчутся иногда мама и папа, а как раз с родителями. Да и с ней самой, ведь она стала плакать по ночам без видимой причины: тихонько, уткнувшись лицом в подушку, чтобы не разбудить сестру. Вот и сейчас — тоже, только уже не пытаясь заглушить рыдания: ведь сестры больше нет рядом. А причина теперь уже видимая — даже во тьме. Надо остановить папу — больше нельзя медлить! Дина садится на кровать Дарины, обнимает подушку, будто на всякий случай прощаясь с ней, с этой комнатой, и, тут же вскочив, бросается прочь отсюда — спасать любимую сестру. Но добраться до входной двери ей не удаётся: неведомо откуда вылетает тёмное крылатое существо и начинает оглушительно хлопать крыльями, а потом — хлестать ими Дину по лицу. Она выставляет перед собой ладони, чтобы защититься, но для существа это не преграда: оно атакует девочку снова и снова. Дина пытается кричать, звать на помощь, но вместо крика из груди вырывается лишь душераздирающий шёпот:

— Не надо, пожалуйста, не надо! Помогите!

На некоторое время всё вокруг проваливается куда-то и перестаёт существовать. Дина приходит в себя в объятиях мамы. Они обе сидят на полу в ярко освещённом коридоре — настолько ярко, что Дина помимо своей воли вынуждена отчётливо, до мельчайших деталей рассмотреть то, что мама ей прямо сейчас показывает. Увидеть свой ночной страх: напавшее на неё крылатое чудовище. Теперь оно уже не хлопает своими жуткими крыльями, но от этого кажется не менее пугающим. Нет, это невыносимо и слишком ужасно. Дина зажмуривает глаза.

— Милая, ну что ты? Это же просто ночная бабочка. Смотри, какая огромная! Прямо бабочка-великан! Но совсем безобидная. Она ничего не сделала бы тебе. А сейчас она уже мертва — не бойся.

Дина с опаской открывает один глаз. Да, теперь существо точно ей ничего не сделает. Оно неподвижно лежит на ладони у мамы. Мёртвое чудовище. Мама гладит Дину по голове, а та думает только об одном: лишь бы существо не ожило, лишь бы снова не атаковало её. Вот оно вроде бы начинает чуть заметно шевелить длинными тонкими лапками. Нет, нельзя поддаваться страху, надо быть смелой, надо стать сильнее самого страха: ей ведь ещё спасать Дарину! Только вот от кого? Неужели от папы? И от чего?

— Папа, Дарина…

— Папа спит, Дарина — тоже. И тебе пора, милая. Завтра рано вставать. Постарайся уснуть.

И тут крылатое чудище начинает делать то, чего так опасалась Дина: оно вздрагивает всем тельцем, резко расправляет крылья и, вспорхнув, направляется в детскую! Дина зажимает себе обеими руками рот, чтобы не завопить от страха. А маме всё нипочём. Она улыбается и ласково говорит:

— Ничего, откроем форточку в вашей комнате — и она сама вылетит. А потом я попрошу папу натянуть сетку, чтоб больше к нам никто не залетал и не пугал тебя так.

Сказав это, мама помогает Дине подняться и отводит её в детскую, где первое, что бросается девочке в глаза — безмятежно спящая в своей кровати сестра. Когда мама уходит к себе, Дина не торопится ложиться спать. Она садится на корточки возле сестринской кровати, у её изголовья, и всматривается в лицо Дарины — будто не верит, что это и вправду её сестра, что она тут, дома, и ей ничего не угрожает. Внезапно где-то рядом раздаётся чуть слышное шуршание — и на лицо Дарины садится… то самое крылатое чудовище! Дина, зажмурившись и стиснув зубы, отчаянно машет руками, пытаясь отогнать монстра. Открыв глаза, она видит, что бабочки больше нет. Точнее, нет на лице Дарины, но Дина тут же замечает её рядом, на белой простыне, возле раскрытой ладони сестры. Существо больше не пытается взлететь и вообще не двигается — с опаской коснувшись его и тут же отдёрнув руку, Дина понимает, что оно мертво. Едва притронувшись к Дарине, бабочка умерла — прямо около неё. Теперь Дине ещё больше хочется кричать, чем тогда, когда крылатый монстр был ещё жив: ей кажется, что Дарина может скоро вот так же перестать двигаться и… умереть. Дина бежит к своей кровати, ложится на неё и с головой укутывается одеялом. Ночью ей снится, будто чудовище снова оживает, нападает на них с Даришей и проглатывает их. Просыпается она от собственного крика. Через минуту в комнате появляется мама и садится на её кровать.

— Ну, чего ты снова испугалась? Успокойся, её ведь уже нет. Она — всего лишь хрупкая бабочка, а ты — большая и смелая девочка, самая бесстрашная! Сама подумай: разве не глупо бояться мёртвых бабочек? Завтра ты посмеёшься над этим своим «монстром» — вот увидишь. А сейчас ты ляжешь спать, чтобы не разбудить сестру, и я спою тебе вашу любимую колыбельную, — ласково шепчет мама ободряющие слова.

— Монстр ещё тут. Он сильнее меня. И он никогда не умрёт, — дрожа и стуча зубами от ужаса, бормочет Дина.

Мама обхватывает её голову ладонями, осторожно опускает на подушку и начинает тихонько напевать:

Спи, дитя моё, усни!

Сладкий сон к себе мани:

В няньки я к тебе взяла

Ветер, солнце и орла.

Улетел орёл домой;

Солнце скрылось под водой;

Ветер, после трёх ночей,

Мчится к матери своей.

Ветра спрашивает мать:

«Где изволил пропадать?

Али звёзды воевал?

Али волны всё гонял?»

«Не гонял я волн морских,

Звёзд не трогал золотых;

Я дитя оберегал,

Колыбелочку качал!»

Этой ночью Дине больше ничего не снится. Наутро она просыпается с большим трудом. И вставать совершенно не хочется. Она смотрит в сторону кровати сестры — Дарины там уже нет. Наверно, умывается в ванной. Такую же пустую кровать Дина видела сегодня ночью, когда ей показалось, что Дарина — на руках у папы, несущего её к машине, чтобы куда-то увезти. Или не показалось? В видоискателе фотоаппарата всё выглядело таким реальным, настоящим, несомненным. Кроме огромного игрушечного зайца. Но почему же, когда она просто смотрела в окно, не «вооружённая» фотоаппаратом, там виднелась только улица в лунном свете — без папы и Дарины? Хорошо, что она успела нажать кнопку затвора. Успела ведь? Да — кажется, прозвучал щелчок. И это значит… это значит, что надо спросить у папы, когда будут готовы фотографии!

В школу папа обычно ведёт за руку Дину, а мама — Дарину. Сегодня всё точно так же, как всегда. Дине хочется поскорее начать разговор о снимках.

— Папа, а когда у нас будут фотографии? — спрашивает она дрожащим от нетерпения голосом, нервно сжимая папину руку.

— Так плёнка ведь ещё не закончилась, кажется? Вот как отщёлкаете всю — тогда и пойду к дяде Лёше, он проявит её и напечатает фотографии.

— А если я сегодня всё отщёлкаю? Сможешь сразу пойти к дяде Лёше?

— Сегодня уже вряд ли получится. А чего ты так торопишься?

Конечно, говорить о том, зачем ей так срочно вдруг понадобились фотографии, Дина не станет. Но папа как будто и не ждёт от неё ответа. Он растерянно смотрит то куда-то вверх, то себе под ноги, время от времени подбрасывая вверх носком ботинка красно-жёлтые листья. Вообще, он сегодня какой-то странный. Не такой весёлый и разговорчивый, как обычно. И мама — тоже. С самого утра оба молчат — только сейчас папа заговорил. И тут же снова замолчал.

В школьном коридоре родители говорят Дине, чтобы она шла в класс, а им с Дариной «надо сходить кое-куда». Почему-то Дине это совсем не нравится. В голове внезапно проносится: «Ну, вот, началось».

— Иди, милая, — скоро урок начнётся, — подбадривает мама Дину и легонько подталкивает её к двери, на которой выведено красной краской «2 А».

Да она и пошла бы, только вот ноги совсем не хотят слушаться. Они будто приклеились к полу.

— Дина, ты слышала, что я тебе сказала? Немедленно иди на урок.

Мама злится — вот-вот начнёт кричать. Дина давно её такой не видела и, чтобы не испытывать судьбу и мамино терпение, с трудом переставляя ноги, медленно направляется к классу. Обернувшись, она видит, как родители уводят сестру в другой конец коридора. Дарина то беспомощно оглядывается по сторонам, то с мольбой смотрит на Дину, жалобно тянет: «Ди! Диии!», и явно не хочет уходить.

На уроке Дине не сидится спокойно. Она нетерпеливо ёрзает на стуле и никак не может сосредоточиться на словах Ларисы Петровны. В голове проносятся одно за другим воспоминания о вчерашнем и сегодняшнем дне — будто кто-то перебирает пачку фотографий: папа на фоне ночной улицы с Дариной и огромным зайцем в руках; ожившая гигантская бабочка-монстр у мамы на ладони, а потом — мёртвая возле руки спящей Дарины; уводимая родителями в неизвестную и опасную даль школьного коридора Дарина… Может, сестру скоро приведут на урок? И Дина снова станет «переводить» ей слова учительницы, помогать выписывать слова под диктовку, решать примеры. Так было всегда. Дарине сложнее учиться: она не сразу понимает то, что говорит Лариса Петровна. Но когда Дина ей объясняет, у неё кое-что начинает получаться.

Дина вздрагивает от резко продребезжавшего звонка. Сестры всё ещё нет. На перемену идти не хочется. Страшно: а вдруг выйдешь за дверь, в коридор, а там будет что-то такое… То, что уже не оставит никаких сомнений: с Дариной случилась беда.

После занятий Дина становится в коридоре у окна и ждёт папу или маму — их с Дариной всегда забирает кто-то из родителей, сами они пока не ходят в школу и обратно. Но родители обещали, что с третьего класса будут их отпускать одних. За окном и здесь, в коридоре, мельтешат люди: маленькие и взрослые, одинокие и в группах. А мамы с папой всё нет. Ни их, ни Дарины. Наконец-то к Дине подбегает запыхавшийся папа.

— Ну что, заждалась? Пойдём домой.

Ни слова о Дарине. Куда же они её увели? И где она сейчас?

— Пап, а где Дарина? Почему её не было на уроках?

— Пойдём домой, по дороге всё объясню.

Но по дороге папа снова молчит. Он то и дело хмурится и потирает подбородок. А Дина уже не решается что-либо спрашивать. Ей страшно услышать про сестру правду: кажется, эта правда будет ещё более пугающей, чем огромный ночной монстр. Вот бы побыстрее дойти до дома — там можно будет спрятаться от всех дневных и ночных чудовищ под одеялом.

Дома их встречает мама.

— Ну, ладно, я пошёл на работу. А вы тут занимайтесь… делами.

Значит, мама всё объяснит? Скажет, где сейчас Дарина, и почему она так и не появилась на уроках сегодня?

— Дина, раздевайся, мой руки и иди к столу. Дарина уже ест.

Фууух — с сестрой всё в порядке. Она дома, в безопасности.

Увидев вошедшую Дину, Дарина вскакивает из-за стола и бросается к ней в объятия. Она так крепко обнимает сестру, будто они давно не виделись. Или видятся в последний раз. Дина прижимает сестру к себе и гладит по голове: по таким же курчавым, кофейного цвета волосам, как у неё самой. Мама в это время отворачивается и начинает очень громко стучать ложкой по кастрюле, помешивая гречку.

После обеда Дина с Дариной идут в детскую. Едва войдя туда, Дина застывает на месте. Сидя в кресле, на неё пристально смотрит ярко-жёлтыми стеклянными глазами… огромный белый плюшевый заяц. Тот самый, которого она видела этой ночью! Тот самый, которого папа нёс вместе с Дариной к машине, чтобы увезти неизвестно куда!

— Наш с папой подарок твоей сестре.

Мама так внезапно появляется в комнате, что Дина вздрагивает. Подойдя к креслу, мама садится рядом с белым зайцем и начинает поглаживать его длинные пушистые уши, задумчиво глядя вроде как на Дину, но в то же время — будто сквозь неё.

— Ты, конечно, тоже можешь с ним играть. Просто Дарина очень расстроилась, что больше не будет ходить в школу вместе с тобой. Вот мы с папой и решили её порадовать — купили ей зайчика в «Детском мире».

— Как это: не ходить в школу? Почему? А что же она будет делать?

— Она теперь на домашнем обучении. Это когда дети занимаются с учителем и делают все уроки дома. Мы сегодня обо всём договорились с директором и Ларисой Петровной.

— Значит, нам с ней уже не нужно вставать так рано каждый день? Мы сможем и учиться, и играть прямо тут, в нашей комнате?

— Ты будешь и дальше ходить в школу, а Дарина — заниматься с Ларисой Петровной после обеда дома.

— А мне разрешат сидеть с ними?

— Нет, Дарине нужно оставаться с Ларисой Петровной наедине, чтобы никто ей не мешал учиться.

Дина непонимающе смотрит на маму. Как это: Дарина — дома, а она, Дина, — в школе? Целых полдня не видеть друг друга! Они ведь почти никогда не разлучаются — всегда вместе! Кто же теперь будет «переводить» ответы Дарины Ларисе Петровне, а вопросы учительницы — Дарине? Ведь сестра плохо произносит некоторые слова, глотает окончания, и не всегда понимает то, что ей говорят. Люди почему-то иногда будто не слышат её — другие, но не Дина, которой абсолютно каждое слово сестры так понятно, как если бы она сама произносила его. А время от времени она начинает говорить с Дариной на таком же языке: неясном для окружающих, знакомом только им обеим — вот так у них и появился свой тайный язык. Но как теперь Дарина будет обходиться без «переводов» Дины, а Дина — без своей любимой сестры рядом? Зачем мама с папой придумали всё это?

— Твоей сестре сложно учиться вместе с другими ребятами — она не может понимать то, что говорит вам Лариса Петровна, так же быстро, как вы. Поэтому ей будет легче заниматься дома. Лариса Петровна сможет уделять ей больше внимания.

— Но я же ей помогаю в школе. И дома, когда мы делаем вместе уроки. Правда, Дариша?

Дарина, до сих пор молча сидевшая на кровати и теребившая подол своего кружевного платья, высунув кончик языка, поднимает глаза на Дину, потом переводит взгляд на маму и снова сосредотачивается на своём занятии. Она словно очень долго находилась совсем не здесь и не слышала всего того, о чём говорили мама с Диной.

— Мы с папой так решили. Так будет лучше для Дарины. Для вас обеих.

Эти слова мама произносит жёстко и, договорив, резко встаёт и выходит из комнаты, громко хлопнув дверью. Дина понимает, что сейчас уже бесполезно спорить. Ничего не изменить. Она садится рядом с Дариной и, обняв её, шепчет ей в ухо:

— Ничего, мы всё равно будем вместе днём после школы и твоих занятий. И утром. И вечером.

Дина вдруг вспоминает о том, что надо отщёлкать плёнку, чтобы дядя Лёша поскорее напечатал фотографии. Она достаёт фотоаппарат и просит Дарину сесть в кресло рядом с зайцем. После нескольких щелчков кнопка больше не нажимается — конец плёнки.

Глава 2

Дина очень расстроена из-за того, что теперь не будет рядом с Дариной постоянно. Она никак не может прийти в себя и смириться с этим. Её уже ничего не радует: ни книжки, ни игрушки. Сейчас, в выходные дни, ей хочется как можно больше времени провести с сестрой, пока у неё ещё есть такая возможность. Совсем скоро им придётся каждый день надолго расставаться. А вдруг увиденное ею вчера ночью — вовсе не сон или фантазия, а картинка, которую ей кто-то прислал из будущего? Может, её хотят предупредить о том, что маленькие расставания с Дариной — это только начало, и за ними последует большое: то, которое уже навсегда? Дине так хочется, чтобы дядя Лёша поскорее напечатал фотографии! И, в то же время, её уже сейчас пугает то, что она может на них увидеть, когда будет держать их в руках. Тогда больше не останется никаких сомнений: фотографии покажут ей то, что было или скоро будет на самом деле.

Сегодня утром на улице пасмурно и туманно, поэтому Дина с Дариной не пошли гулять — они играют в своей комнате. Дарина показывает сестре ворох разноцветных шерстяных ниток. Мама любит вязать, поэтому у них дома много клубков.

— Ты, наверно, придумала новую игру? — заинтересованно спрашивает Дина.

Дарина кивает. Она берёт Дину за руку и ведёт её к стене, на которой висит листок с алфавитом. Именно по нему они когда-то вместе учили буквы. Каждая из них — в отдельном квадратике. Рядом — картинка с предметом, название которого начинается с этой буквы. А внизу — число: порядковый номер. Дарина сначала показывает пальцем на букву «а», возле которой нарисован арбуз, потом — на единицу под ней. И сразу завязывает один узелок на красной нитке, которую держит в руках. Пристально глядя на Дину, она заговорщически улыбается.

— Кажется, я поняла! — радостно вскрикивает Дина, подбегает к кровати, достаёт из вороха нитей синюю и возвращается к Дарине.

Подойдя поближе к листку с буквами, она тычет пальцем в букву «д» и число «5» под ней, затем завязывает пять узелков подряд. Оставив на нитке небольшой «пробел», Дина затягивает ещё один узелок. Буква «а». Снова пропуск. После него — целых восемнадцать узелков, на которые уходит очень много времени. А что поделать, если буква «р» в алфавите под номером восемнадцать? И вот, наконец, появляются последние три буквы: «и», «н», «а». Десять, пятнадцать узелков и ещё один.

— Смотри: Д-а-р-и-н-а! Здорово, правда? А теперь ты напиши моё имя.

Хотя в имени Дины всего четыре буквы, у Дарины получается освоить узелковую азбуку не так быстро, как у сестры. Но Дина её не подгоняет: она терпеливо ждёт, пока Дарина медленно и тщательно затягивает каждый узелок, постоянно сверяясь с алфавитом. Закончив, она гордо показывает Дине результат. Сёстры крепко обнимаются, а потом, взявшись за руки, начинают кружиться по комнате.

— Дариша, мы придумали свою азбуку, представляешь?

Мама заглядывает к ним и с тревогой в голосе спрашивает:

— У вас тут всё в порядке? Вы кричите, громко топаете — столько шума, что я уж было подумала, не подрались ли вы.

Ну, как мама могла вообразить что-то подобное? Если они когда-то и дрались, то разве что понарошку.

— Мам, мы просто играем, — успокаивает её Дина.

— Играете? Это, конечно, хорошо. А уроки когда собираешься делать? Тебе в понедельник в школу. У Дарины уже будет немного другая программа.

— Так сегодня же только суббота. Сделаю в воскресенье.

— Ладно. Но лучше бы ты позанималась и сегодня тоже, пока из головы не выветрилось то, что вы успели пройти за эту неделю.

Сказав это, мама выходит из комнаты, а сёстры продолжают радоваться и танцевать, но уже стараются вести себя потише, чтобы не привлекать внимание мамы, а то она снова придёт и напомнит об уроках. Дина чувствует себя такой счастливой! Они с Дариной всегда прекрасно понимали друг друга. Когда мама с папой, Лариса Петровна и другие люди вдруг перестали разбирать слова и звуки, произносимые Дариной, она удивилась этому. Да, её сестра недавно начала разговаривать на языке, который отличается от обычного, всем известного. Но Дина очень быстро его освоила и даже научилась говорить на нём. Только вот почему-то всем остальным со стороны кажется, что это какое-то мычание. И Дина несколько раз слышала то от одного, то от другого, что они никак не могут «достучаться» до её сестры. Из-за этого ей и пришлось стать «переводчиком» для Дарины — тогда она почувствовала, будто они оказались вдвоём на далёком островке, до которого мало кому под силу добраться. Это ощущение ей очень понравилось. Прямо сейчас, кружась с сестрой по комнате, Дина счастлива оттого, что теперь их клочок земли, затерянный в океане, уже точно принадлежит только им — и никому больше. И всё благодаря узелковой азбуке, с помощью которой они смогут обмениваться секретными посланиями. Может, они иногда и будут пускать на свой уютный островок гостей, — например, маму с папой, — но только ненадолго.

Пока Дина листает книжку с яркими картинками, Дарина продолжает играть с клубками. Вскоре она подбегает к сестре и протягивает ей красную нитку, на которой завязано много узелков. Дина встаёт с кровати, подходит к листку с алфавитом и, сверившись с ним, через некоторое время произносит вслух:

— Дина и Дарина вместе навсегда.

Повернувшись к сестре, Дина улыбается и подмигивает ей. Вынув из вороха нитей одну белую, она решает отправить сестре ответное узелковое послание, которое они сразу вместе расшифровывают.

— Смотри, Дариша: Дина любит Дарину.

Дарина обвивает руками сестру. Дина снова думает о том, как здорово быть здесь, в этой уютной комнате, передавать друг другу узелковые сообщения, обниматься и радоваться тому, что они есть друг у друга и им так хорошо вместе. Тут ей кажется, будто она снова видит сумрачную птицу, которая молнией проносится мимо и слегка задевает крылом Дарину. Это напоминает Дине о той жуткой ночи, которую она с таким трудом пережила, и о напугавшем её монстре, оказавшемся бабочкой. Она прижимает Дарину к себе ещё крепче и больше не хочет отпускать, чтобы с ней не могло случиться ничего плохого.

Теперь у них обеих есть ещё одна общая тайна, которую они будут прятать от всех: придуманный ими узелковый шифр для общения. Обменявшись несколько раз шерстяными ниточками с зашифрованными посланиями, наматывая их то на левую руку, то на правую, сёстры улыбаются и подмигивают друг другу. А когда они громко смеются, мама заглядывает в комнату. И смех сразу же стихает, будто они хотят скрыть его, как что-то запретное. Дине кажется, что он тоже становится их тайной, как и узелковая азбука, которую им хочется беречь только для себя и ни с кем ею не делиться. Азбука. Это самое настоящее чудо, которое создали они сами: строчки-нитки с нанизанными на них буквами-бисеринками. Они складываются в слова, предложения, а потом из них можно будет связать целую историю. Теперь обычный алфавит уже не так интересен сёстрам. Тот, который знаком абсолютно всем. Для всех нитки с узелками — никакие не строчки с буквами. Увидев такие, они просто смотали бы их в клубок и связали бы из них не увлекательную таинственную историю, а носки или свитер. Наверно, мама так и сделает, если найдёт узелковые послания, поэтому Дина решает, что их надо куда-то прятать. Например, под матрас. Пусть они там хранятся.

Выглянув в окно после обеда и увидев за ним наконец-то удивительно солнечную осень, Дина предлагает сестре погулять. Получив разрешения мамы с папой, они выходят во двор. Там уже играют другие дети, с некоторыми из которых сёстры знакомы. Кто-то устраивает разноцветные салюты из листьев, а ребята постарше ещё и поджигают опавшие мелкие веточки и, дав им немного погореть, затаптывают пламя ногами. Дина с Дариной тоже решают поиграть с листьями. Они собирают их в огромную кучу и по очереди прыгают в неё. Никто из детей к ним не присоединяется. С недавних пор с ними стали всё меньше общаться во дворе. Дину это совсем не расстраивает. Им с Дариной всегда хватало общества друг друга, и они особо не нуждались в ком-то ещё. Веселясь с сестрой, Дина на некоторое время забывает обо всём, что её успело напугать за последнее время. Она больше не думает о бабочке-монстре, сумрачной птице, фотоплёнке со странными, пугающими кадрами, которую пока не проявил дядя Лёша. Сейчас ей просто хорошо и радостно, а мир вокруг совсем не кажется враждебным.

В очередной раз нырнув в лиственный ворох, Дина так и остаётся в нём лежать, зарывшись в него. Поэтому она не сразу замечает, что сестры рядом уже нет, а неподалёку раздаются всхлипывания, — только когда поднимает голову и начинает приглядываться и прислушиваться. Дина выползает из листьев, стряхивает их с одежды и поворачивается в ту сторону, откуда доносится тихий плач. Она видит свою сестру, которая сидит на земле и размазывает по лицу слёзы и грязь.

— Ди, Ди, Ди… Мммм…

От удивления, страха и непонимания происходящего Дина застывает на месте и не в силах сделать ни шагу — ноги её не слушаются. Дальше всё случается так быстро, что она не успевает вовремя отреагировать. Колька, их сосед по двору, подходит сзади к Дарине и кидает ей в спину несколько комков земли, вопя при этом:

— Вот тебе ещё, получай, корова! Коровы любят в земле валяться, ха-ха-ха! А ну-ка, давай, помычи, ты же умеешь!

С громким хохотом он отскакивает в сторону. И вдруг Дарина резко поднимается, подбегает к Кольке и, достав из кармана длинную нитку с узелками, набрасывает ему на шею и изо всех сил затягивает её. От неожиданности и боли Колька взвизгивает. Его пронзительный крик выводит Дину из ступора и она сразу бросается на помощь сестре. Обняв Дарину, она отводит её в сторону и собирается вернуться к Кольке, чтобы разобраться с ним, но возле него уже стоит его мать, которая орёт и размахивает руками.

— Я вам покажу! Сейчас мы поднимемся к вашим родителям — пусть они за вас возьмутся. И только попробуйте что-нибудь ещё выкинуть! Быстро за мной.

Дина пытается ей объяснить, что Колька обижал Дарину и бросал в неё землю. Но эта крикливая тётенька с маленькими злыми глазами и спутанными рыжими волосами ничего не желает слушать и не даёт ей закончить ни одной фразы. Держа всё ещё ревущего Кольку за руку, его мать уверенными шагами направляется к подъезду, в котором живут сёстры. Дина обнимает Дарину и помогает ей идти, почти несёт её на себе, потому что сестра вдруг стала сильно хромать — наверно, подвернула ногу, когда упала. Мать Кольки требует назвать ей этаж и номер квартиры, а не то она устроит скандал прямо на лестнице. Дина понимает, что ей ничего не остаётся, как подчиниться. Сбежать они всё равно не смогут — Дарина даже ходит с трудом. Да и какой в этом смысл? Родители и так вскоре всё узнали бы, а кроме них — ещё и весь двор. Эта злобная тётенька уж точно постаралась бы, чтобы так и было.

Открыв дверь, папа непонимающе смотрит то на Дину с Дариной, то на Кольку и его мать, которая сразу начинает орать, что её сына «чуть не задушили» сейчас, и она будет «добиваться справедливого наказания». Говоря это, она то и дело тычет пальцем в Дарину. И каждый раз Дине хочется схватить её противный палец и сломать его. Папа удивлённо и растерянно бормочет, что такого просто не может быть. Дарина — спокойная девочка, которая и мухи не обидит.

— Значит, плохо вы знаете своих детей! — вопит мать Кольки. — Ваша «спокойная» чуть не убила моего сына!

Дина чувствует, что больше не может молчать. У неё внутри будто огненная лава собирается понемногу, и она вот-вот прорвётся наружу.

— Папа, он бросался грязью! И обзывался! Из-за него она упала, и теперь ей больно ходить!

— Ну, да, конечно. Коленька просто хотел с ней поиграть, а она ему — вон что: нитку на шею!

— Поиграть? — задыхаясь от возмущения, кричит Дина. — Да он её коровой называл и швырял в неё палки и землю! Посмотрите на неё: она вся в грязи!

Из-за папиной спины появляется мама. Стоя на пороге, она хватает за руки Дину и Дарину, втаскивает их в квартиру и, пробормотав какие-то извинения, захлопывает дверь перед Колькой и его матерью. Включив свет в коридоре, она тут же начинает ругать сестёр за тот «балаган», который они «устроили» во дворе и здесь, в подъезде. Дине жутко обидно оттого, что даже мама не на их стороне, а против них! Она ведь не чужая тётя. И не Колькина крикливая мать.

— Теперь обе будете сидеть дома по выходным. И в другие дни по вечерам — тоже. Мне не нужен весь этот позор. Хватит уже и того, что…

Она не договаривает, потому что папа берёт её за руку и пытается успокоить, что-то шепча на ухо. А вслух он говорит:

— Это просто недоразумение. Они наверняка не хотели обидеть Колю. Так вышло случайно. Правда, девочки? — спрашивает он, глядя на них беспомощно и нерешительно.

Дина недоумевает, почему папа задаёт такой вопрос. Разве он до сих пор сомневается в том, кто настоящий обидчик? Она же всё ему рассказала только что! И мама это тоже слышала! Ну, ничего, она может повторить ещё раз.

— Колька толкнул Даришу, а потом забросал её землёй. И ещё обзывал коровой. Сказал, что она только мычать умеет. Мы его вообще не трогали. Он первый начал.

— И что? Нужно было ему уподобляться и бросаться на него? Вы могли бы поступить умнее: развернуться и пойти играть в другое место. Обязательно было ввязываться в драку? Ты, Дина, должна была внимательнее следить за своей сестрой. И тогда ничего не случилось бы! — снова взрывается мама.

Дина больше не хочет ничего отвечать ни маме, ни папе, и вообще разговаривать с ними. Интересно, почему они не стали защищать их так же, как мать Кольки — своего сына, а вместо этого начали обвинять, да ещё и наказать решили? За что? Разве это справедливо?! Дина чувствует, как по щекам текут обжигающие слёзы горечи и досады. Она поворачивается к Дарине и… не видит в её глазах ничего. Там пусто. Сестра уже даже не моргает, а только смотрит в какую-то невидимую точку. Дина тут же забывает о собственной обиде и берёт Дарину за руку, приговаривая ласково:

— Дариша! Пойдём в комнату, а?

— Сначала переоденьтесь и помойте руки, — говорит мама ледяным тоном и уходит в кухню.

Папа остаётся в коридоре вместе с сёстрами. Он разводит руками, смотрит на них виновато и своим взглядом будто просит у них прощения за то, что не отстоял их сейчас перед мамой. А до этого — перед матерью Кольки. Но Дина пока не может его простить, поэтому она отворачивается от него и сначала снимает свою верхнюю одежду, а потом помогает раздеться Дарине, которая по-прежнему не отводит глаз от загадочной точки вдали. Папа понуро плетётся в кухню к маме, а сёстры идут мыть руки, а потом — в свою комнату.

Поздно вечером Дина долго ворочается в кровати. Дарина уже давно спит, а у неё никак не получается уснуть. За стеной, в комнате родителей, раздаются их голоса. Дина невольно прислушивается к ним, но может различить только отдельные слова и фразы. Большинство из них принадлежат маме. Папа редко что-то произносит в ответ. В основном, он молчит. «Не справляемся», «позор», «надо что-то делать», «только ухудшается», «обратиться», «помочь» — вот что говорит мама. Потом разговор резко прекращается, и в соседней комнате теперь слышится лишь тикающая тишина.

После случая с Колькой Дарина почти совсем перестаёт издавать какие-либо звуки. Даже своё «ммм», которое каждый раз означало что-то другое, а что именно — знала только Дина. Дарина растеряла те немногие слова, которые успела выучить в детстве вместе с сестрой, не сразу, а постепенно. Как девочка из сказки, у которой из порванного передника выпадали по дороге камешки: один за другим, но она этого не замечала. Когда-то Дина стала её «переводчиком» и в школе, и дома. Только она понимала абсолютно всё, что говорила Дарина, и могла объяснить это остальным людям. А теперь уже не приходится никому ничего переводить, потому что Дарина не разговаривает даже на своём необыкновенном языке. Она всё чаще использует узелковую азбуку и пишет Дине послания на ниточках, когда хочет рассказать ей что-то секретное. Так они и общаются друг с другом. Дина хранит все эти «письма» под матрасом, как заветные драгоценности. Ведь эта «переписка» — единственное, что они с сестрой могут делать вместе сейчас. Больше никаких резвых игр, весёлого кружения по комнате, прыжков и догонялок. Дарине после падения всё так же тяжело ходить — она сильно хромает, и при каждом шаге лицо её кривится от боли. Дина ей помогает, как может. Она подставляет сестре руку или плечо, чтобы ей было проще передвигаться. На улицу мама их больше не пускает, как и обещала. Но Дине туда особо и не хочется, — Дарина ведь всё равно не смогла бы играть во дворе из-за своей травмы, а без неё там делать нечего. Мама говорит, что они «сами во всём виноваты». А Дина никак не может понять, в чём же заключается их с сестрой вина. Однажды вечером папа заходит к ним в детскую, садится в кресло, подзывает Дину с Дариной к себе и долго гладит по голове то одну, то другую, приговаривая чуть слышно: «Всё будет хорошо». В какой-то момент Дина, повернувшись к двери, видит маму, стоящую у порога. Она почему-то не заходит внутрь и ничего не говорит: просто смотрит, не отрываясь, в сторону кресла. А потом, встретившись взглядом с Диной, так же молча разворачивается и уходит.

Дина замечает, что с каждым днём Дарина всё меньше улыбается — даже когда получает или передаёт очередную узелковую весточку на нитке. Сколько дней прошло с тех пор, как всё это начало происходить с ней? Дине кажется, что совсем немного. Но время вдруг становится чем-то таким, что невозможно точно посчитать — за ним вообще никак не уследить. Оно проносится мимо стремительно, не останавливаясь, нигде не задерживаясь. Его так трудно разглядеть. И, пробегая, может подбросить какой-нибудь неприятный сюрприз — как случай с Колькой, например. Или решение родителей разлучить Дину с Дариной, переведя одну из них на домашнее обучение. Именно поэтому Дина теперь его боится. Она не знает, чего ожидать от него. Когда-то она услышала то ли от мамы, то ли от папы, что «время лечит». Но сейчас, видя, что Дарине становится всё хуже, Дине в это так сложно верить. И всё-таки она не перестаёт надеяться: если уже не на время, то хотя бы на чудо.

Лариса Петровна пока ещё не появлялась у них дома, чтобы позаниматься с Дариной. «Может, мама с папой передумали, и мы скоро снова будем ходить в школу вместе? Надо только, чтобы Дариша поправилась!» — с трепетом и робкой надеждой думает Дина. Вместо учительницы к ним домой однажды приходит какой-то незнакомый мужчина с коричневым портфелем. Под его длинным пальто оказывается белый халат. Мама с папой уводят к нему Дарину, и они все вместе запираются в комнате родителей. Дине очень хочется подслушать, что же там происходит. Она прижимается ухом к двери, но ей мало что удаётся расслышать — только какие-то отдельные слова, значения которых она не знает. На все её вопросы мама отвечает, что «так надо» и этот доктор здесь для того, «чтобы помочь Дарине». После его визита Дина спрашивает сестру, как она себя чувствует. Дарина достаёт нитку и завязывает на ней шесть букв-узелков: «Б-о-л-ь-н-о». Дина сразу же начинает ощущать эту боль сама: она везде, во всех частях тела, и совсем не собирается проходить, а с каждой секундой только усиливается. Надо обнять сестру, закрыть глаза, чтобы снова вместе с ней оказаться на том самом островке, удалённом и надёжно защищённом от всех-всех-всех.

Глава 3

Вскоре к ним домой приходит ещё один незнакомый человек. На этот раз — женщина. Она тоже в белом халате, как и мужчина, побывавший здесь недавно. Почему-то она не звонит, а стучит в дверь. А дальше происходит то же, что Дина уже видела: доктор, мама с папой и Дарина уходят в комнату родителей и плотно закрывают за собой дверь. Дина уже и не пытается подслушивать, зная, что всё равно почти ничего не разберёт, а если и услышит хоть несколько слов, то не поймёт, что они значат. Докторский язык очень сложный. Поэтому она решает просто дождаться Дарину в детской. Но ей не сидится ни на кровати, ни в кресле. И делать она ничего не может: все её мысли — только о том, что происходит в соседней комнате. Когда до Дины наконец-то доносится звук шагов выходящих оттуда людей, она сразу бросается в коридор, где мама с папой прощаются с доктором. У всех троих почему-то обеспокоенные лица. Доктор говорит родителям о том, что Дарину надо будет «привезти в клинику на обследование» и уходит. Дина сразу спрашивает дрожащим от тревоги голосом:

— Дарише очень плохо, да?

Мама, переглянувшись с папой, отвечает:

— Она немного приболела, но в клинике ей обязательно помогут.

Но Дина не верит этим словам. Точнее, слову. «Немного»? Она ведь помнит, как сестра недавно написала узелками на нитке пугающее «больно». И видит, как она меняется день ото дня. Зачем к Дарине приходили несколько докторов? А в клинику её увозят надолго? Как её там будут лечить? Почему она не может получить от родителей ответы на все эти вопросы? Что на самом деле происходит с Дариной?

Будто подслушав мысли Дины, мама строго отчитывает её:

— Ты не должна сейчас забивать себе этим голову, а то такого нафантазируешь! Твоей сестрой займутся врачи, это их работа. А тебе нужно думать об учёбе. Ты подготовилась к завтрашним урокам? Что-то давно я не видела тебя в компании учебников и тетрадей. Покажи мне то, что ты уже успела написать и выучить. Немедленно!

Дина послушно плетётся в детскую, зная, что ей пока особо нечего показать маме. Она совсем мало успела сделать на завтра. Да и как можно было думать об уроках, когда сестра больна и вообще в опасности? Молча и покорно выдерживая град маминых претензий насчёт своего «ничегонеделания», Дина одновременно продолжает думать о врачах в белых халатах, клинике, сестре, по-прежнему находящейся в другой комнате, узелковом «больно» и пока ещё не проявленной фотоплёнке.

Вечером того же дня Дина просит папу поскорее пойти к дяде Лёше, чтобы он напечатал фотографии.

— Я уже отщёлкала всю плёнку! — говорит она, глядя на папу с мольбой.

Но папа виновато улыбается и отвечает, что пока, к сожалению, он слишком занят. И Дина знает, что он не обманывает, потому что его почти не бывает дома в последнее время. А когда бывает, закрывается с мамой в кухне, и они там о чём-то говорят — так тихо, что расслышать хоть слово невозможно. Да Дина особо и не пытается. Родители не раз объясняли им с Дариной, что подслушивать нехорошо.

На следующий день родители уезжают с Дариной в клинику. Когда они втроём выходят из дома, Дину снова на секунду неприятно пронзает плохое предчувствие. Но она сразу же успокаивает себя: сейчас ведь не ночь, а день; папа не несёт Дарину на руках к машине, а ведёт за руку; и мама пообещала, что они скоро вернутся. Только вот, несмотря на всё это, она никак не может заняться чем-нибудь и перестать думать о сестре. Сегодня — выходной день, можно было бы поиграть, порезвиться от души прямо сейчас, пока родителей нет дома и, значит, никто не станет делать ей замечаний. Но вместо отсутствующей Дарины в квартире мгновенно образуется пустота. Она такая вязкая, липкая — растекается по всем комнатам, заполняя собой всё свободное пространство, каждый уголок. Теперь здесь так мало воздуха, что становится трудно дышать. И даже передвигаться очень сложно. Дина чувствует, как эта пустота высасывает из неё все силы. Поэтому всё, что она может сделать, — просто лечь на кровать в детской и ждать возвращения сестры.

Дина просыпается от звука голосов. Она вскакивает с кровати и бежит в коридор. Там мама с папой помогают Дарине раздеться. Увидев Дину, она вырывается из рук родителей и крепко обнимает сестру. В её глазах Дина успевает заметить призрак того самого страха, который мучает её саму уже давно. Так они и стоят, замерев в объятиях друг друга, пока мама не заявляет строго, что Дарине надо отдохнуть после осмотра в клинике, а Дине — заняться уроками. Сёстры отправляются в детскую. Но Дина выходит оттуда уже через несколько минут и нетерпеливо топчется возле ванной, где мама моет руки. Ей хочется задать самый главный вопрос, тревожащий её: что с Дариной? Ответ она получает точно такой же, который уже слышала раньше: её сестре в клинике «обязательно помогут». Спросив то же самое у смотрящего телевизор папы, Дина видит, как он сначала мрачнеет, но тут же заставляет себя улыбнуться и говорит, что «всё будет хорошо». Только вот Дине почему-то не становится легче от этих слов. Когда она возвращается в детскую, её у порога встречает Дарина и снова протягивает ей нитку, на которой узелками написано «больно». И как после этого верить маме с папой?!

Дарина только-только начинает учиться дома. Лариса Петровна приходит к ней после уроков в школе. Пока они занимаются в детской, Дина сидит в комнате родителей и читает, чтобы не мешать: так сказала мама. Но читает она в эти моменты всегда без интереса, постоянно отвлекается: всё потому, что ужасно скучает по сестре. Как и в школе во время уроков, где без Дарины она чувствует себя очень одиноко. Иногда её пробирает дрожь от странного ощущения, будто у неё больше нет сестры. И никогда не было. Она тут же вспоминает тот самый ночной кадр, в котором отец уносит сестру от неё. Когда же он, наконец, передаст плёнку дяде Лёше? С одной стороны, Дине не терпится увидеть готовую фотографию, чтобы понять: были тогда всё-таки на улице папа с Дариной или нет? И что вообще случилось той ночью, когда она или на самом деле увидела что-то страшное, или не видела ничего, а ей всё это лишь приснилось, показалось, почудилось? С другой стороны, она боится столкнуться с этой правдой лицом к лицу, — ведь тогда уже нельзя будет ничего изменить.

Сегодня Дине почему-то особенно трудно усидеть на диване в родительской комнате и делать вид, что она увлечённо читает, пока сестра занимается с учительницей в детской. Из-за стены доносится голос Ларисы Петровны — только вот обычно слов разобрать нельзя, а сейчас голос становится немного громче. Ещё громче. Может, Лариса Петровна ругает Дарину за что-то? Может, у сестры что-то не получается? Дина знает, что подслушивать нельзя, но сейчас она собирается впервые нарушить этот запрет. Подкравшись к двери детской, она прислушивается. Если понадобится, она готова даже войти, прервав урок, и защитить Дарину! Дина ведь знала и говорила, что сестре трудно будет без неё. Но их всё равно разлучили…

Лариса Петровна уже говорит чуть тише. Они с Дариной, оказывается, пишут диктант.

— Ты успела записать? Просто скажи: да или нет?

Дарина вместо ответа произносит только «ммм». До начала занятий на дому ей так и не удалось вспомнить хоть какие-то слова и снова научиться говорить так, чтобы её могли понимать все, а не только Дина. Учительница ещё некоторое время пытается добиться каких-то слов от Дарины, но та только мычит. Услышав звук отодвигаемого стула, Дина тихонько убегает обратно в комнату родителей, чтобы её не застали за подслушиванием. А Лариса Петровна выходит из детской и направляется в кухню, где сейчас находится мама, и закрывает за собой дверь. Они начинают что-то обсуждать. Всё говорят и говорят без остановки.

Дина понимает, что надо попытаться расслышать слова; она уверена: там, за закрытой дверью, обсуждается что-то важное. Но почему-то мама с учительницей чуть ли не шепчут, как будто знают: их могут подслушать. Что сейчас и делает Дина. Они знают об этом и не хотят быть услышанными — делают для этого всё возможное. Но несколько слов и фраз всё-таки просачиваются сквозь щели. «Не получается». «Сделали всё возможное». «Плохо влияет». «Тормозит развитие». «Изолировать». И, наконец, вот это: «последнее средство». Также время от времени и мама, и учительница произносят имена двойняшек. Дина не представляет, что всё это может значить. Таится ли тут какая-то угроза? Для неё, для Дарины. Если да, то можно ли узнать, какая именно, и как её предотвратить? Она снова вспоминает тот злополучный ночной кадр. Тогда ей почудилось, что Дарина в опасности, и она попыталась её спасти, а на самом деле… Была ли та опасность реальной? А сейчас? Опасно ли то, что сейчас происходит за дверью? Дине снова кажется, что да, что страшное опять приближается, подкрадывается на мягких лапах и вот-вот выпустит когти и схватит их обеих: прежде всего — её любимую Дарину. Если это не так, то почему её плечи уже начинают сами по себе трястись от подступающих к горлу рыданий, руки — дрожать, а глаза — наполняться слезами?

Юркнув в родительскую комнату, Дина снова садится на диван и притворяется читающей — и очень вовремя: Лариса Петровна как раз выходит их кухни и прощается с мамой в прихожей. Они уже говорят гораздо громче, чем в кухне до сих пор. Им уже нечего бояться — ведь это совершенно обычные слова, в которых не кроется никакой тайны и не таится угроза. Дина, вытерев мокрые глаза, выглядывает из комнаты и машет рукой учительнице. Та смотрит на неё с грустной улыбкой и, как кажется Дине… со слезами на глазах! Значит, она тоже плакала? Как Дина только что? Девочка чуть не вскрикивает от страха. Ей и вправду сейчас так же страшно, как в ту самую ночь, когда появился жуткий кадр и крылатое чудовище в их доме. Чудовище, сначала атаковавшее Дину, а потом умершее, едва приблизившись к Дарине.

Лариса Петровна снова говорит шёпотом — Дина слышит уже знакомую фразу: «последнее средство» — и передаёт маме какой-то листочек. Как только дверь за учительницей закрывается, мама входит в их с папой комнату и смотрит на Дину как-то странно. Как будто она её не знает. Они обе стоят, ни одна не решается сесть на диван. Дина — напряжённо вытянувшись, как струнка, пытаясь унять внутреннюю дрожь и не выдать свой страх. А мама — взволнованно заламывая руки, собираясь что-то сказать: она всегда складывает руки в замок перед тем, как начать какой-то важный разговор.

— Как прошёл сегодняшний день в школе?

Дина очень удивлена. Это и есть то важное, о чём мама собиралась поговорить с ней? Ей так и хочется спросить, о чём мама с учительницей шептались в кухне. Но их с Дариной всегда учили, что лезть во взрослые дела нехорошо. Только вот Дина уже столько родительских запретов нарушила в последнее время… А вдруг мама сама откроет ей какую-нибудь тайну из тех, что они обсуждали с Ларисой Петровной?

— Мы сейчас разговаривали с Ларисой Петровной, и она сказала, что… В общем, она заметила, что ты стала отвлекаться на уроках. Слушаешь невнимательно. Хуже запоминаешь правила. Это может повлиять на твои оценки.

А что они говорили про Дарину? Дина отчётливо слышала имя сестры в разговоре. Мама, будто каким-то чудом услышав этот не заданный вопрос, продолжает:

— Если это из-за того, что вы с Дариной теперь учитесь раздельно, то подумай вот о чём: своей плохой успеваемостью ты никому лучше не сделаешь. Ни себе, ни сестре.

Пока мама это говорит, Дина слышит негромкий стук входной двери. И он её почему-то настораживает. По коже пробегает колкий холодок. Но кто мог прийти или уйти, если все дома? Здесь — мама, папа, Дари… а Дариша — в соседней комнате. Была. Дина, не дослушав маму, бросается в детскую. Там пусто. Бегом вернувшись обратно, она вопит, задыхаясь от волнения и ужаса:

— Дариши нет! Она ушла! Это насовсем, да? Мы теперь её больше никогда не увидим?

Дина хватает появившегося тут же папу за руку и тянет его к двери изо всех сил.

— Нам нужно пойти за ней прямо сейчас!

Мама подходит к Дине, у которой уже срывается голос от крика и рыданий, и начинает трясти её за плечи.

— Успокойся, слышишь? Дарина не могла никуда уйти! Она не открыла бы дверной замок сама. Давайте сначала поищем её тут, — может, она спряталась в каком-нибудь шкафу или под столом.

Дина хочет сказать, что она слышала недавно, как кто-то стукнул дверью, но у неё не получается издать ни звука, кроме хриплого шёпота. Да и теперь она уже не так уверена в том, что ей не показалось тогда, будто с дверью что-то происходит. Мама права: Дарина никогда не выходила из дома одна, потому что так и не научилась до сих пор пользоваться ключом, справляться с замком. А главное — она ведь совсем не умеет быть без сестры. Поэтому Дина решает сделать так, как говорит мама, и все трое начинают искать Дарину и звать её, но она не откликается. Они осматривают каждый угол, открывают все шкафы и даже тумбочки, выглядывают на балкон, только вот нигде нет и следа Дарины. У Дины такое ощущение, что сестра просто растворилась в воздухе, исчезла по взмаху палочки какого-то злого волшебника. Как бы то ни было, но дома её нет. Папа говорит, что это может означать только одно: Дарина всё-таки ушла. Самое удивительное, что её куртка, шапка и шарф — в коридоре на вешалке! «Неужели она вышла на улицу в одном платье? Там же сегодня так холодно! Она может замёрзнуть и умереть!» — с беспокойством думает Дина.

Родители в спешке одеваются. Дина шёпотом просит их, чтобы они взяли её с собой, — из-за сорванного голоса она всё ещё не может нормально говорить. Мама сначала против, потому что считает, что Дина будет только мешать, да ещё и сама может потеряться «во всей этой суматохе». Но потом всё-таки уступает ей, при этом потребовав, чтобы Дина ни на шаг от них не отходила. Папа берёт с собой тёплые вещи Дарины, и все выходят на улицу. Некоторое время они стоят у подъезда, растерянно озираясь по сторонам и не зная, с какого места начать поиски.

— Где вы чаще всего играли? — спрашивает Дину мама.

— Везде понемножку. В последний раз мы были вон там, — шепчет Дина, указывая пальцем на виднеющуюся вдали огромную кучу листьев, которая сразу напоминает ей о неприятном происшествии с Колькой. Дина не сомневается: в том, что Дарина ушла из дома, есть и его вина. Ох, вот бы встретить сейчас этого Кольку! Одного, без его мамы. Она бы ему тогда показала, как обзываться и бросаться землёй!

Подойдя к разноцветной горке, ставшей после недавнего листопада просто огромной, почти по шею Дине, родители обходят её и, не найдя никого, уже собираются идти искать дальше. Но вдруг изнутри, из самой гущи листьев, доносится такое знакомое «ммм». Дина прислушивается и, приблизившись, начинает торопливо разгребать лиственный ворох. И вот перед ней появляются сначала каштановые кудрявые локоны, потом — янтарные глаза, пристально смотрящие на неё.

— Диии.., — жалобно всхлипывает Дарина.

— Дариша, вот ты где! Вылезай скорее! — радостно кричит Дина и тянет сестру за обе руки, чтобы помочь ей выбраться.

Мама нервно отряхивает платье Дарины от прилипших к нему влажных листьев и, оглянувшись по сторонам, бормочет сквозь зубы:

— Так, сейчас мы все немедленно пойдём домой, там и разберёмся. Нечего здесь устраивать спектакль перед соседями. Люди могут такое подумать, что…

Не договорив, мама резко хватает Дарину за руку и ведёт её к подъезду — точнее, тащит. Дина видит и знает, что сестре всё ещё тяжело ходить после того, как она упала из-за Кольки. Почему же этого не замечает мама и не обращает внимания на вскрики боли у себя за спиной? Дине хочется возмутиться и попросить её идти помедленнее, но она боится, что от этого будет только хуже, — сестре потом ещё больше попадёт. Папа едва успевает накинуть Дарине на плечи куртку, которую взял с собой: ведь она сбежала из дома без тёплой одежды.

Дома мама не начинает сразу же ругать Дарину, чего так боялась Дина. И ни слова не говорит о том, что теперь ожидает провинившуюся или обеих сестёр. Вместо этого она заходит с ними в детскую, долго-долго смотрит на Дарину, а потом, развернувшись, молча выходит из комнаты. Такое странное поведение мамы пугает Дину больше, чем если бы она придумала для сестры самое невыносимое наказание. Молчание — это всегда неизвестность, а неизвестность никогда не предвещает ничего хорошего. «Если заранее знаешь то плохое, что вот-вот случится, оно уже не кажется таким страшным», — внезапно приходит в голову Дине. Например, когда мама говорила о том, как собирается наказать сестёр, к моменту расправы Дина обычно уже совсем не боялась. Но такая вроде бы успокаивающая мысль тут же тянет за собой другую, тревожную: а вдруг с Дариной и вправду случится то, что показал фотоаппарат? Разве это не ужаснёт Дину до смерти несмотря на то, что её об этом «предупредили»? «Нет, ничего не случится, Даришу никуда от меня не увезут. Папа никогда этого не сделает!» — убеждает себя Дина, но это ей совсем не помогает отогнать от себя навязчивый страх: он по-прежнему цепляется за неё своими длинными острыми когтями.

И всё-таки Дина решает попробовать сделать всё, что в её силах, чтобы Дарина поскорее поправилась, и её не пришлось лечить в клинике. Например, она повторяет про себя часто-часто, что Дарина здорова и снова умеет говорить. А ещё представляет себе сестру бегающей, прыгающей, танцующей и, главное, — снова радующейся вместе с ней! В какой-то момент эти картинки в воображении становятся такими живыми, что Дина, забыв о печальной реальности, подбегает к сестре, хватает её за руки и тянет за собой, чтобы они покружились по комнате, как часто делали раньше. Но Дарина, с трудом поднимаясь с кресла или кровати на ноги, не двигается с места и только с грустью смотрит на Дину, будто прося прощения за то, что у неё ничего не получается.

Тогда Дине приходит в голову другая идея. Когда папа им читал или рассказывал сказки, ей всегда казалось, что всё это могло бы произойти на самом деле, и герои — не вымышленные, а обитают где-то здесь, совсем рядом. Может, дело в том, что папа умеет говорить разными голосами и очень выразительно — так, что невозможно не поверить ему? И вот Дина придумывает собственную сказку для Дарины. Она — о девочке, которой лесные зверушки помогают вспоминать слова и учат её заново ходить и бегать. Усадив сестру в кресло, Дина пристраивается на подлокотнике рядом с ней и начинает свой разноголосый и полный приключений рассказ. Главную героиню зовут, конечно же, Дариной. Рыжие белочки и бурые медвежата приносят ей по очереди предметы, которыми она пользуется каждый день, и напоминают, как они называются. Птички-щебетуньи рассыпают зёрнышки ей под ноги, на небольшом расстоянии друг от друга, чтобы она делала маленькие шажочки, ориентируясь по ним. У девочки Дарины из сказки всё получается почти сразу! Вот она уже говорит без умолку и бегает наперегонки с лесными зверушками.

— Ну, Дариша, теперь ты попробуй! У тебя тоже получится!

Дина протягивает сестре зеркало и проговаривает это слово по слогам очень медленно, чтобы та успевала за ней повторять. Но, несмотря на все старания, ничего не выходит. Сколько бы Дарина ни пыталась произнести хотя бы «зе», всякий раз ей удаётся издать только звук «ммм». Дина видит, что её это очень сильно расстраивает. Поэтому она рассказывает свою сказку снова и снова, чтобы подбодрить сестру и придать ей уверенности. Однако вскоре Дарина показывает жестами, что устала и хочет спать. Перед тем, как начать готовиться ко сну, она берёт белую нитку, вывязывает на ней узелками «спасибо» и протягивает её Дине.

Глава 4

Однажды вечером папа заходит в детскую с какой-то прямоугольной металлической коробочкой, в ней — круглое стеклянное окошко. Дина никогда раньше не видела у них дома такую. В другой руке папа держит несколько маленьких пластиковых стаканчиков, закрытых крышками. Загадочно улыбнувшись и подмигнув сёстрам, он говорит, что нашёл в кладовке кое-что, и скоро прямо здесь начнётся самое настоящее волшебство. Дина с Дариной садятся на свои кровати, а папа выключает свет и устраивается на стуле позади них. Но перед этим, как успевает заметить Дина, он что-то достаёт из стаканчика и вставляет это в необычную коробочку.

— Ну, что, девочки? Готовы? Тогда начинаем! Смотрите внимательно на стену перед собой. Сейчас вы там увидите сказку.

Дина крутит головой, с любопытством глядя то вперёд, где пока просто темнота, то назад — на папу, который поворачивает ручку на коробочке: один раз, второй. А дальше происходит то самое чудо. Прямо перед ними на стене мелькает прямоугольное пятно света, а потом там вдруг появляется Винни Пух, который собирается в гости к Кролику. Медвежонок говорит папиным голосом. Как и Пятачок, который чуть позже присоединяется к нему. Дина заворожённо следит за сменяющими друг друга картинками. И ей кажется, что она сама может легко попасть в эту сказку — стоит только встать с кровати и сделать шаг вперёд. А лучше — взяться за руку с Дариной и оказаться там с ней вместе. Дина уже хочет повернуться к сестре, чтобы позвать её с собой в мультик про Винни, Пятачка и Кролика, но внезапно следующий кадр приковывает к себе её взгляд и внимание и заставляет забыть обо всём. Она на несколько секунд перестаёт дышать и не может пошевелиться, не говоря уж о том, чтобы подняться и куда-то пойти. Перед ней — их двор, тонущий во тьме ночи, слабо подсвеченной луной. По нему крадётся папа с Дариной и её большим зайцем на руках. Он направляется к машине. Дина зажмуривает глаза, надеясь, что когда откроет их, снова увидит сказочных зверушек. Но там, на стене, всё ещё продолжается совсем не сказочная история. Вот папа кладёт Дарину с зайцем на заднее сидение, захлопывает дверцу, а сам садится за руль. Машина отъезжает от дома. Дина вскрикивает, подбегает к стене и закрывает собой эту ужасную картину, чтобы больше никто не успел её увидеть.

— Диночка, ну это же самый интересный и смешной момент! Винни застрял в норе Кролика! Отойди в сторонку — давай досмотрим до конца, — уговаривает её папа.

Значит, он ничего не видел? А Дарина? Она выглядит совершенно спокойной, смотрит прямо перед собой и нетерпеливо ёрзает на кровати, жестами прося сестру вернуться на место. Дине приходится именно это и сделать. Ей очень хочется попросить папу остановить мультик, выключить волшебную коробочку и унести её куда-нибудь подальше от их дома, от них с Дариной. Но страх так сильно сжимает ей горло, что все слова застревают в нём. Она снова с опаской бросает взгляд на стену. Теперь там — Кролик, который строгим папиным голосом говорит Винни, что он «слишком много ест», поэтому и застрял.

Лариса Петровна почему-то больше не приходит, чтобы позаниматься с Дариной. Вместо неё как-то раз у них дома появляется другая женщина — Дине она не знакома. И она не в белом, как навещавшая Дарину раньше тётенька-доктор, а в чёрном. На голове у неё — косынка с золотистыми узорами, из-под которой выбиваются седые пряди, и она такого же чёрного цвета, как и вся остальная одежда. Когда она здоровается со всеми, Дину очень удивляет её голос: он не тонкий и нежный, как у мамы, а грубый и низкий, похожий на папин. Раздевшись, незнакомка берёт с собой свою тканевую тёмную сумку и проходит в комнату вместе с родителями и Дариной — все они запираются там. Дина подходит к двери и прижимается к ней ухом. Да, подслушивать нехорошо, она об этом знает. И когда там, внутри, были доктора, она всё равно ничего не могла разобрать. Но сейчас… ей кажется, что сейчас всё будет совсем по-другому, и она просто обязана быть здесь, чтобы в случае чего успеть прийти сестре на помощь. Такой момент наступает очень скоро.

Сначала до слуха Дины доносится какое-то монотонное бормотание. Отдельных слов в нём невозможно различить. Вскоре оно превращается в гудение. А чуть позже — наконец-то во вроде бы понятные слова, но они такие странные и пугающие! «Болезнь», «дух», «тьма», «бес», «уйди», «отдай». Женщина их выкрикивает по отдельности, а потом опять бормочет что-то неразборчивое и вдруг совсем замолкает. Наступившая тишина страшит Дину ещё больше, чем всё, что происходило за дверью до сих пор. Ей кажется, что там, внутри, теперь таится что-то недоброе, и оно угрожает её сестре! Через некоторое время Дина начинает чувствовать сочащийся из щелей пряный запах. От него почему-то клонит в сон. Но засыпать нельзя ни в коем случае! Ведь ей поддержка может понадобиться сестре.

Внезапно в комнате раздаётся пронзительный крик Дарины, от которого Дина нервно вздрагивает. Именно он становится для неё сигналом к решительным действиям. Не думая о возможных последствиях своего поступка, Дина врывается внутрь и на миг застывает от изумления: так её шокирует то, что она видит. На большой кровати родителей лежит Дарина в своём любимом белом платье. Мама с папой стоят довольно далеко от неё — у окна, они тесно жмутся друг к другу. А у её изголовья, склонившись над Дариной, находится незнакомка в чёрном, и лицо её искажено от ярости. Она в этот момент так похожа на злую ведьму из сказок, что Дина сразу же покрывается мурашками с головы до ног от ужаса! В одной руке женщины — свеча, по которой слезами стекает воск, а в другой — чашка с какой-то жидкостью, от неё поднимается вверх тонкая струйка дыма. Дарина неожиданно снова кричит, и женщина, вздрогнув, роняет чашку на кровать — зеленоватая жидкость выливается из неё и мгновенно впитывается в белую простыню. Она хватает Дарину за руку, стискивает её и начинает выплёвывать со злостью слова:

— Отпусти же её, отпусти. Не хочешь уходить, не собираешься отдавать её? Я тебя заставлю!

Дарина несколько раз вскрикивает, и Дина тут же бросается к ведьме с оглушительным воплем:

— Зачем вы делаете ей больно?

— Не мешай! Я почти прогнала его. Ещё немного — и он уйдёт, оставит её в покое навсегда и больше не тронет, — шикает на неё ведьма. — Заберите её отсюда, она сейчас всё испортит!

Последние слова ведьма произносит, повернувшись к родителям, но они всё так же неподвижно стоят у окна, как парализованные, и на их лицах Дина замечает тень того же страха, который испытывает сейчас сама. Дарина начинает стонать, пытаясь высвободить свою руку, а когда у неё ничего не получается — плакать навзрыд. Всё её хрупкое тело сотрясается от горьких рыданий. Дина больше не может на всё это смотреть. «Почему мама с папой позволяют этой ведьме так обращаться с Дариной?» — возмущается она про себя. Встав на колени возле кровати, она изо всех сил пытается оторвать цепкие ведьминские пальцы от запястья сестры, а когда понимает, что хватка не ослабевает, впивается в них зубами. Взвыв от боли, ведьма бросается вон из комнаты. Мама спешит следом за ней в коридор, успев бросить перед этим суровый взгляд на Дину. А папа, оставшийся здесь, испуганно и растерянно смотрит по сторонам. В конце концов, он всё-таки решается подойти к кровати, приседает на корточки и, ласково поглаживая по голове одной рукой — Дину, а другой — Дарину, шепчет:

— Ну, что же вы, девочки мои… Девочки мои… Девочки…

Дарина успокаивается, её лицо уже не такое красное, каким было совсем недавно. Только по-прежнему влажное от слёз. Теперь она лишь изредка тихонько всхлипывает. А из коридора доносится мамин голос, тараторящий извинения. Мама пытается уговорить женщину в чёрном остаться и продолжить делать с Дариной то, что она начала. Но ведьма в ответ повторяет только одно, как заведённая:

— Нет, нет и нет. С меня хватит, понятно? Хватит.

— У вас так хорошо получалось! Ещё немного — и…

— Нет уж, довольно. Мы так не договаривались, дорогуша. Ты меня не предупреждала, что они у тебя обе буйные.

— Пожалуйста, извините! Я сейчас запру Дину в другой комнате, и вы сможете спокойно продолжить! Поймите, вы — наша последняя…

— Я уже всё это слышала, не повторяйся, милочка. Не я первая и не я последняя — найдёшь другую, на всё согласную. А у меня от клиентов отбоя нет, и стаж, знаешь ли, немаленький — имею право выбирать. Заслужила его, ясно? На вот, держи эту свечу. Закопай её поглубже в землю. Но сначала обвяжи волосом твоей больной дочки.

— А это поможет?

— Ничего не могу обещать. Ритуал, наверно, помог бы — он у меня проверенный и надёжный. Если бы мне дали его закончить, конечно. Но сама видишь, что из этого вышло. Хотя знаешь, что я тебе скажу? Сложная у неё болячка. И редкая. Уж очень крепко она в неё вцепилась. Так что вряд ли кто-то тебе даст какие-то гарантии — помяни моё слово. Я столько всего повидала, но даже мне было жутко смотреть в её глаза. В них нет никакой надежды на улучшение.

— Мы всё-таки попробуем… что-нибудь ещё. Извините. Жаль, что всё так получилось.

Из услышанного разговора Дине далеко не всё удаётся понять. Почему мама с папой вообще впустили эту ведьму к ним в дом? Разве она могла помочь Дарине, причиняя ей боль? Зачем закапывать свечку в землю и обвязывать её волосом? Травяной запах всё ещё щекочет Дине ноздри, — он никак не исчезает. Как и пятно от вылитого на простыню ведьминского зелья. И полумрак, пропитавший всё вокруг. Дина крепко зажмуривает глаза, надеясь, что открыв их, она увидит здоровую и весёлую Дарину, солнечные лучи, резвящиеся в комнате, и улыбающихся родителей. Но чуда не случается. Вскоре хлопает входная дверь, и мама возвращается в комнату. Не глядя на Дину, как будто её тут нет вовсе, она ледяным тоном обращается к папе:

— Отнеси Дарину в детскую и уложи в кровать. Потом приходи в кухню ужинать.

Больше не сказав ни слова, она разворачивается и уходит. Дина чувствует, что мама злится на неё. Но за что? Разве не должна была она попытаться спасти сестру, видя, как ей больно? Всё это так несправедливо! Обращаться сейчас с ней, Диной, как с привидением; притворяться, что её не существует, лишь потому, что она просто хотела помочь. Наказывать их с Дариной за гадкий поступок Кольки. Внезапно мама врывается в комнату, бросается перед Диной на колени, хватает её за плечи и начинает сильно трясти, крича срывающимся голосом:

— Зачем ты всё испортила? Кто тебе вообще разрешил входить сюда? Ты хоть понимаешь… понимаешь, что это была наша последняя…

Папа, подошедший сзади и обнявший её, не даёт ей закончить. Он поднимает её с пола, приговаривая:

— Оля, пожалуйста, не надо! Успокойся! Она не виновата. Никто не виноват.

Дине кажется, что папа вот-вот заплачет. Губы его дрожат, а в глазах становится совсем мокро. Мама вдруг послушно замолкает и устало опирается на папино плечо. Он медленно уводит её в кухню. Дина остаётся наедине с Дариной, которая уже спит. Лечь бы сейчас рядом с ней и уснуть. А потом проснуться вместе и оказаться в совсем другой комнате и совсем другом мире, где не будет ничего плохого, грустного, жестокого. И никто ни в чём не будет виноват.

***

Дине снова не спится. Сегодня такая же светлая ночь, какую она видела за окном некоторое время назад, когда через видоискатель фотоаппарата заметила за окном страшное. Тогда, как и сейчас, на улице шелестела осень. Как хотелось бы, чтобы вместо пожухлой унылости в этот миг радостно искрилась в лунном свете весенняя изумрудная зелень! Она навевала бы совсем другие мысли. Дина помнит до мельчайших деталей тот кадр, который сделала тогда. Если бы она уже умела считать до какого угодно числа, то точно знала бы, сколько времени, сколько бессонных ночей прошло с того дня, когда папа принёс домой бумажный конверт с напечатанными фотографиями. Это было давно или совсем недавно? Среди них была и та самая. На остальные она едва взглянула, когда открыла конверт и начала перебирать цветные фотокарточки. Папа сказал, что он решил не смотреть их первым, потому что эта плёнка «по праву принадлежит» Дине с Дариной. Фотографию с папой, несущим Дарину и её любимого зайца к машине, Дина сразу спрятала под матрас. Ту и ещё одну, на которой Дарина сидит в обнимку с зайцем в кресле здесь, в их комнате.

Сегодня вечером Дина легко и быстро засыпает — впервые за долгое время. Да ещё и с сухими глазами, что тоже редкость. А просыпается она от громкого разговора мамы с папой в кухне. Ей не удаётся расслышать все фразы — только некоторые из них. Но эти странные слова ни о чём ей не говорят, она не понимает, о ком или о чём идёт речь. Когда разговор вдруг стихает, Дина никак не может снова уснуть. И вот сейчас она сидит у окна наедине с невероятно светлой ночью — такой же, как в тот день. Но только ли поэтому ей вдруг вспоминается та самая фотография, где навсегда отпечаталось ужасное происшествие с сестрой, которого на самом деле не было? Или всё-таки было? Раз оно осталось там, на карточке, что сейчас лежит под матрасом, то вдруг оно уже никогда-никогда не сможет случиться? Дина решает, что сочинит сказку, где им с Дариной ничего не угрожает, и их окружают добрые эльфы и феи, которые в случае чего смогут их защитить. А потом выпустит эту сказку из своей головы в саму настоящую жизнь. Как здорово! Это обязательно должно помочь!

Когда разговор в кухне возобновляется и снова становится громким, Дина на цыпочках подходит к порогу детской и прислушивается. Да, так можно расслышать больше.

— Необучаема. Неоперабельна. Вряд ли доживёт до совершеннолетия. Устала. Больше так не могу. Невозможно.

Мамин голос. Что такое «совершеннолетие»? И первые два слова какие-то непонятные.

— Увози, пока она не проснулась. Пока они обе спят. Забирай её и увози.

Это снова мама. Сейчас Дине понятны все слова, и каждое её кусает больно-больно! Папа громко отодвигает табуретку — он вот-вот войдёт в детскую! Дина, зажав себе рот, чтобы не закричать, бежит к кровати, ложится и накрывается одеялом с головой, оставив маленький просвет, чтобы наблюдать за происходящим. Папа вытаскивает Дарину из кровати, берёт на руки, доходит с ней до двери и застывает в задумчивости. Наклонясь вместе с Дариной к стулу, он берёт с него одной рукой зайца и выходит из комнаты. Дина вскакивает с кровати и устремляется в коридор за папой. На пороге она спотыкается и падает, но тут же поднимается, не чувствуя боли, и бросается сзади на отца, вцепляется в его рубашку, которая с треском рвётся по швам.

— Не надо, пожалуйста! Папочка!

Из кухни выбегает мама и обнимает Дину. Но объятия эти кажутся Дине сейчас злыми, холодными, неприятными.

— Ты почему не спишь? Немедленно вернись в кровать!

— Не увозите её! Пожалуйста!

— Твою сестру везут к врачу — она скоро вернётся. Ей нужна срочная помощь!

— Неправда! Она никогда не вернётся! Заберите тогда меня вместе с ней! Без меня она не выздоровеет! Я должна быть с ней!

Папа в это время, по-прежнему держа Дарину и её любимого зайца, неподвижно стоит лицом к входной двери. Дина вырывается из маминых рук и, упав, начинает биться головой об пол. Боли она совсем не чувствует. Её заглушает другая боль, которая гораздо острее. Перестаёт она только тогда, когда маме удаётся силой поставить её на ноги — и тут же она слышит звук закрывшейся за папой входной двери. Всё. Дарины больше нет. У Дины подкашиваются ноги, и она снова падает на пол. Мама садится рядом с ней на корточки и повторяет, что Дарина скоро вернётся. Но, говоря это, она отводит взгляд куда-то в сторону, поэтому Дина ей не верит. Папа их с сестрой когда-то научил распознавать врунишек: если кто-то, произнося какие угодно слова, не смотрит тебе в глаза, он точно лжёт. Это значит, что они с Дариной больше никогда не увидятся? Дина чувствует, что рыдания вот-вот разорвут её на части, но успокоиться никак не может. Она уверена, что в случившемся есть и её вина. Ей нужно было не спать спокойно по ночам, а всё время быть настороже: оберегать Дарину от опасностей, а ещё — постоянно прислушиваться к разговорам мамы с папой за стеной, в соседней комнате. Ведь самые ужасные секреты обычно оживают именно под покровом ночной тьмы — тогда-то и можно их узнать. Об этом во многих сказках говорится. Да, стена слишком толстая, и разобрать можно разве что какие-то отдельные слова. А уж если там что-то обсуждают шёпотом, так вообще ничего не слышно. Но так происходит в обычное время, а по ночам даже у животных обостряется слух — об этом тоже написано в книжках, которые папа читал им вслух.

Обиднее и ужаснее всего то, что Дина заранее увидела собственными глазами беду, давно подстерегающую Дарину! Просто в глубине души надеялась, что всё обойдётся, и гроза не разразится. Даже когда у неё в руках оказалась та жуткая ночная фотография, на которой папа несёт Дарину к машине, чтобы увезти её из дома. «Я придумала для нас с Даришей совсем другую сказку!» — с горечью и отчаянием думает Дина. Сказочные истории ведь всегда должны заканчиваться хорошо! Дина ещё не слышала и не читала ни одной, в которой был бы грустный финал: с расставаниями, потерями, разочарованиями. Почему же тогда та, что она сочинила, не сбылась, и конец у неё оказался совсем не счастливый? Как будто какой-то коварный злодей взял да и переписал его.

Мамин голос, шепчущий утешительные слова, теперь кажется очень далёким и чужим. Она уговаривает Дину пойти спать, потому что завтра нужно снова рано вставать, чтобы подготовиться к школе. Но Дина не может подняться с пола. Она больше не чувствует собственных ног — будто их нет вовсе! И её самой — тоже. В коридоре сейчас находится другая девочка. А Дина — где-то там, в неизвестности, рядом с Дариной. Здесь же — только её призрак. Эту незнакомую девочку её мама отводит в детскую. «Почему она её называет моим именем и укладывает в мою кровать?» — удивляется про себя Дина. Она плывёт в комнату следом за этими двумя людьми, потому что призраки не умеют ходить. Но у них и болеть ничего не может, насколько знает Дина, а ей по-прежнему очень больно. Сев рядом с девочкой, мама гладит её по голове и ласково приговаривает, что всё будет хорошо, и Дарина вскоре поправится. А когда ей станет лучше, она вернётся домой, и они все снова будут вместе. «Откуда они знают мою Даришу?» — недоумевает Дина. Мама девочки начинает тихонько напевать колыбельную, которую Дина очень хорошо знает, потому что они с Дариной много раз её слышали перед сном. Может, незнакомке и удастся уснуть под эти звуки, а Дине — вряд ли, потому что в нежный мотив колыбельной то и дело врывается грубый, низкий голос ведьмы, звучащий у неё в голове и непрерывно твердящий: «Мне было жутко смотреть в её глаза. В них нет никакой надежды на улучшение. Никакой надежды. Никакой надежды. Никакой надежды».

Спи, дитя моё, усни!

Сладкий сон к себе мани:

В няньки я к тебе взяла

Ветер, солнце и орла.

Улетел орёл домой;

Солнце скрылось под водой;

Ветер, после трёх ночей,

Мчится к матери своей.

Ветра спрашивает мать:

«Где изволил пропадать?

Али звёзды воевал?

Али волны всё гонял?»

«Не гонял я волн морских,

Звёзд не трогал золотых;

Я дитя оберегал,

Колыбелочку качал!»