Чужие окна. История одной подлости

Дарья Щедрина

Получив звание «Учитель года», Вадим Логинов мгновенно стал любимцем публики. Но, лелея собственную гордыню, он не долго нежился в лучах славы. Среди учеников выпускного класса зреет заговор против учителя. Обида, задетое самолюбие, ревность помноженные на страх становятся питательной почвой для подлости. Вадим попадает в расставленную для него ловушку. Чтобы выбраться из этой западни потребуется много сил. Но ему придется ответить еще на один вопрос: может ли месть стать новой опорой в жизни?

Глава 9

Театр абсурда

А вот камера оказалась точно такой, как показывают в кино: тесная мрачная, с узким зарешеченным окошком под потолком, и, к счастью, пустая, хоть и рассчитанная на двоих арестантов. Когда за спиной лязгнула затворами железная дверь, Вадим окинул взглядом свое временное убежище и тяжело вздохнул. И как не верить после этого в пословицу «от сумы и от тюрьмы не зарекайся»?

Растянувшись на жестких нарах и уставив немигающий взгляд в потолок, он постарался собраться с мыслями. Не зря он всю жизнь недолюбливал отличников. Было в этих занудах и зубрилах что-то искусственное, ненатуральное. Вот как пластмассовые куклы в детском магазине: очень похожи на людей, разодетых в яркие нарядные одежки, улыбающихся пластмассовыми улыбками, но ведь не люди. Нелюди…

Не ожидал он такой гнусности от тихони Меликовой. И никто бы на его месте не ожидал. Но ведь случилось, и теперь придется ждать, когда Воскобойников во всем разберется. А в том, что недружелюбный следователь разберется Вадим, не сомневался. Поэтому мысленно настроился перетерпеть эти сорок восемь часов. За это время Михаил Николаевич еще раз поговорит с Лизой, поднажмет на нее, и та признается в своей глупой лжи, не может не признаться, заберет свое заявление, и его отпустят.

За зарешеченным окошком медленно текла майская светлая ночь, но сон к Вадиму не приходил. Уж слишком густым был круговорот мыслей в его голове. Его то кидало в сторону размышлений о природе человеческой подлости, то он начинал представлять, как его встретят на работе после всего случившегося, то тревожился за мать и ее больное сердце. В конце концов он усилием воли заставил себя переключиться на фантазии о будущей счастливой семейной жизни.

Он представлял себе Оленьку в белом свадебном платье, воздушные складки фаты обрамляют ее прекрасное лицо, нежные губы улыбаются прелестной, немного застенчивой улыбкой, а в глазах светится такое счастье, что на душе у Вадима невольно теплеет. Он постарался себя уверить в том, что Оля и мама — вот два самых главных человека в его жизни, а остальное, даже любимая работа, вещи второстепенные. Переживем, все неприятности мы переживем, если будем вместе!

В течение двух последующих суток к следователю его не вызывали, хотя он ждал этого каждую секунду. Ну сколько надо времени, чтобы разоблачить явную ложь?! Его кормили какой-то казенной гадостью, но вкуса еды Вадим не чувствовал. Чтобы пережить мучительное ожидание, он мечтал, мечтал о будущем.

Нет, шумную свадьбу в ресторане они устраивать не будут, а поедут вместо этого сразу после ЗАГСа в свадебное путешествие на теплое море, а лучше на маленький необитаемый остров. Бескрайнее море вокруг, жаркое солнце, и они вдвоем… Когда-нибудь у них появятся дети, и дом наполнится звонким ребячьим смехом и топотом маленьких ножек по паркету. А его мама с удовольствием будет возиться с внуками, позабыв про свои болезни.

Подходили к концу сорок восемь часов, наполняя душу нетерпением. Вадим насторожился, когда лязгнул замок в двери и голос надзирателя дежурно произнес: «Логинов, на выход!». Молнией сверкнула в голове мысль: «Ну, наконец-то разобрались!». Он был уверен, что следователь вызывает его, чтобы извиниться за допущенные неудобства и отпустить с богом из этих мрачных стен. Сразу обострились все чувства: он ощутил, как затекли мышцы от вынужденного заточения, лишенные привычных нагрузок, даже засосало под ложечкой от голода. Он почти ничего не ел эти дни, просто не мог в себя впихнуть тюремную еду.

Войдя в допросную, Вадим сел за стол. Следователя еще не было. От нетерпения трудно было сидеть на месте, на жестком стуле и он постукивал пальцами по столешнице. Наконец вошел Воскобойников и с непроницаемым лицом уселся напротив задержанного.

— Здравствуйте, Михаил Николаевич, — поздоровался Логинов, с надеждой заглядывая в глаза следователя.

— И вам не хворать, — буркнул в ответ Воскобойников, копаясь в папке с какими-то бумагами.

— Какие новости?

— Могу сообщить вам, гражданин Логинов, что суд избрал для вас меру пресечения в виде ареста на ближайшие два месяца.

— Что?.. — Вадим остолбенел от неожиданности. — Какой арест? Я думал вы во всем разобрались…

— А мы разобрались, Вадим Андреевич, разобрались.

— Но я же ни в чем не виноват.

— Тогда как вы объясните это? — следователь вытащил из папки пачку каких-то фотографий и бросил их на стол перед Вадимом. Фотографии рассыпались веером, и на каждой из них была запечатлена Лиза Меликова с распущенными волосами и в неглиже. — Это мы нашли у вас в квартире при обыске.

Холодный испытующий взгляд пригвоздил Вадима к столу. Руки сами потянулись к глянцевым блестящим фотографиям. Юная модель на них казалась невероятно скованной в нелепых позах. Да и весь набор снимков напоминал жалкую попытку бездарного фотографа создать нечто красивое и эротическое.

— Как у меня в квартире?..

— Так. Конверты с этими фотографиями были обнаружены у вас в столе и в книжном шкафу. Как вы это можете объяснить?

–…Никак, — растерянно пробормотал Вадим, механически складывая фотографии аккуратной стопкой, — я впервые вижу эти снимки.

— Я так и думал, что вы уйдете в отказ! — холодно усмехнулся Воскобойников и убрал снимки в папку с документами. — А зря. Глупо отпираться, Логинов, когда все улики против вас. Только время затягиваете.

Михаил Николаевич встал и, привычным жестом подхватив папку подмышку, направился к двери. На пороге задержался и произнес уже более мягким голосом:

— Вот вам мой совет, Логинов: не отказывайтесь от адвоката.

Вадим вздрогнул всем телом, когда за следователем с хищным лязгом захлопнулась железная дверь.

***

Спектакль в театре абсурда продолжался. На следующий день к Вадиму пришел полагающийся ему по закону бесплатный адвокат. Сразу стало ясно, что толку от этого защитника не будет никакого, уж больно нелепо, даже комично тот выглядел: пожилой лысоватый мужчина с внешностью запойного алкоголика в потертом старомодном костюме и галстуке — бабочке. Как будто этот галстук мог отвлечь внимание окружающих от красного с синюшными прожилками носа и отечных припухших век над сонными маленькими глазками. Вадим даже подумал, разглядывая адвоката, что кто-то нанял безработного спивающегося актера и нарядил его в костюм для театральной постановки. Но выбора не было. Сейчас только этот странный человек с вычурным, тоже как из дурной пьесы, именем Викентий Аристархович имел возможность связать его, Вадима, с близкими ему людьми.

— Ну-с, уважаемый, — начал беседу с подследственным адвокат, доставая из видавшего виды «дипломата» дешевый блокнот и шариковую ручку с таким видом, будто это были записная книжка в обложке из натуральной кожи с золотым обрезом и «Паркер» с золотым пером. — Я познакомился с вашим делом и готов биться за смягчение наказания аки лев.

— Не надо биться, Викентий Аристархович, — ошарашил адвоката Вадим, — я ни в чем не виноват. Сможете мне устроить свидание с моей невестой? Ее зовут Ольга Кротова. Это очень важно. Я вас очень прошу.

— Ну, не знаю, не знаю, это будет сложно устроить, — закачал головой с обширной лысиной государственный защитник. — Может лучше с вашими кровными родственниками, матерью или отцом, например? Поверьте моему опыту, Вадим Андреевич, обычно от невест бывает много пустых эмоций и мало толку.

— Оля не такая. Поймите, мне очень важно встретиться с ней и поговорить. А маму нельзя беспокоить, у нее больное сердце.

— Ох, ох, больное сердце — это серьезно, по себе знаю, — посочувствовал Викентий Аристархович.

— Я должен поговорить с Олей, чтобы она была рядом с мамой, не бросала ее, пока я тут… — он окинул тоскливым взглядом очередную комнату-коробку, предназначенную для встреч арестованных с адвокатами и следователями, — прохлаждаюсь. Ведь вы сможете это организовать?

Адвокат смерил подзащитного странным жалобным взглядом и кивнул:

— Хорошо, я постараюсь. А потом мы все-таки разработаем план защиты.

***

Вадим сидел за столом и ждал встречи с адвокатом, но время шло, а комната с зарешеченным окном и одиноким столом по середине оставалась пуста.

Время… Вадим заметил, что за тюремными стенами время течет совсем не так, как на свободе. Его поток, попав сюда, не только резко замедляется, как в запруде, но и меняет направление, то вдруг поворачивая назад, и тогда он, Вадим, начинает тонуть в воспоминаниях, то вдруг закручивается в водоворот «а если бы…» — бесконечные размышления о возможном.

Дверь распахнулась и в комнату вошла Оля. От неожиданности Вадим вскочил со своего стула, беспомощно лязгнув наручником на левой руке, пристегнутым к скобе в крышке стола.

— Оля!

— На место! — рявкнул надзиратель, словно отдавал команду дрессированной собаке.

Вадим сел, во все глаза глядя на неожиданного визитера. Не подвел Викентий Аристархович! Оля медленно подошла и села напротив. Как же ему хотелось обнять ее, прижать к себе так, чтобы почувствовать всем своим существом, как бьется ее сердечко, покрыть поцелуями нежное личико, утонуть в печальном взгляде любимых глаз. Но он только нерешительно протянул свободную от наручника руку.

Оля опустила глаза и спрятала свои руки под столом.

— Здравствуй, Вадим, — произнесла тихо, как будто каждое слово давалось ей с трудом.

— Здравствуй, Оленька. Как ты, как мама? Я за вас очень переживаю.

— Ничего, держимся. Как ты?

От ускользающего взгляда, от отчетливого холодка в голосе, от безликости дежурной фразы по спине его пробежала волна мурашек. Он ждал этой встречи, как утопающий ждет глотка живительного воздуха. А теперь растерялся. Что-то было не так. Любимая девушка показалась какой-то скованной и закрытой. Хотя, чему ж тут удивляться? Любой нормальный человек, впервые попав в эти стены, пройдя несколько десятков шагов по этим коридорам, почувствует себя неуютно, скованно. Вот и Оля…

— Оленька, милая, мне нужна твоя помощь, — заговорил он быстро, стараясь скорей донести до нее самое важное на сегодняшний день. Девушка подняла на него удивленные глаза. — Мне нужен хороший адвокат. Я знаю, что это стоит немалых денег, придется влезать в долги, но я же все верну, как только выберусь отсюда.

— У тебя же есть адвокат, — проронила Ольга, глядя на него со странным изумлением, как будто не ожидала такой просьбы от заключенного.

— Мне нужен хороший адвокат, который действительно будет за меня бороться. Я очень тебя прошу пойти к Саше Тимофееву (помнишь моего одноклассника?). У него отец — человек со связями, наверняка сможет найти приличного адвоката. Расскажи ему все, попроси помочь…

Он не договорил. Ольга вскочила на ноги и нависла над ним, опираясь руками о столешницу.

— Попросить?! Это я должна ходить, просить и унижаться? Такую ты роль мне уготовил? Да ты знаешь, каково мне сейчас? Ты знаешь, что в школе мне уже не один раз все кости перемыли? Ты знаешь, что я спокойно по улице не могу пройти? В меня все пальцем тычут, шушукаются за спиной. А вчера в магазине в очереди в кассу я слышала, как две тетки, совершенно мне незнакомые, говорили: «смотри, вон невеста этого учителя-педофила!» Мне хотелось провалиться сквозь землю, исчезнуть, испариться! Я не знаю, куда мне деваться от позора, который ты навлек на меня. А теперь ты еще хочешь, чтобы я ходила по твоим бывшим друзьям и просила помощи? У тебя совесть есть?!

Вадим молчал, оторопело глядя в горящие ненавистью глаза любимой. Не было больше его милой, нежной, немного застенчивой Оленьки. Перед ним стояла совершенно чужая, пылающая гневом и возмущением девушка.

— Ты мне горы золотые обещал. Говорил, что всю жизнь на руках носить будешь, что в лепешку разобьешься, чтобы я была счастлива. А что я получила? Город у нас небольшой, все друг друга знают. Сплетни разносятся как порыв ветра. Я не знаю куда мне сбежать отсюда, куда спрятаться, а ты… Как ты мог, Вадим?!!

— Ты что, поверила во всю эту чушь? — Наконец произнес Вадим, хотя во рту пересохло, и язык ворочался с трудом. — Это же ложь, клевета, Оля.

— Я не верю тебе. Это ты лжешь, чтобы прикрыть свой позор. Господи, — она прижала ладони к лицу и отвернулась к окну, как будто даже смотреть в его сторону было мучительно, — как ты мог, ведь это же дети!

— Я не мог и не делал этого, Оля. Меня оклеветали, и ты знаешь почему. Просто помоги мне выбраться из этой ситуации. К сожалению, без твоей помощи мне не справиться.

— Нет, нет, Вадим! — с холодной яростью бросила ему в лицо Ольга. — Не смей меня просить ни о чем. Ты этого не достоин. Я вообще хочу как можно быстрее тебя забыть, выкинуть из своей жизни. Так что о помощи проси кого-нибудь другого, только не меня. Я и так в этой ситуации — жертва обстоятельств, пострадавшая сторона. Так что помогать я тебе не буду, и приходить сюда на свидания не буду, и писать тебе в тюрьму не буду. На меня не рассчитывай. А Клавдию Валентиновну постараюсь поддержать, я же человек добрый. Тем более, что непонятно, как такая милая женщина смогла вырастить ТАКОГО сына. Все, свидание окончено. Прощай, Вадим, и не поминай лихом.

С этими словами Ольга, гордо выпрямив спину, подошла к застывшему у двери с каменным лицом охраннику. Тот отступил на шаг, пропуская ее вперед, и распахнул дверь.

Дверь с металлическим лязгом захлопнулась за ними. И наступила темнота. Вадим не сразу понял, что сидит с закрытыми глазами, безвольно уронив на стол руки. А под потолком шипит и потрескивает лампа дневного света. Сглотнув невесть откуда взявшийся в горле ком, он поднял голову и посмотрел вверх. Одна лампа дневного света тускло горела, а вторая то гасла, то вспыхивала с неровными промежутками времени, словно посылая в мир сигнал СОС с помощью азбуки Морзе. Вот только мир, погруженный в свои важные дела и проблемы, не замечал этих жалких, беспомощных и никому непонятных сигналов.