Верните мне меня

Дарья Рагулина

Мне бы забыть это всё, начать новую жизнь. Жизнь, свободную от обмана, боли, предательства и желания отомстить. Мне бы проснуться здоровой, научиться видеть что-то светлое в этом мире, научиться доверять окружающим. Мне бы глоток жизненных сил, мне бы веры в себя, мне бы всего один день в моей прежней жизни. Я просто хочу вернуть то, что вернуть невозможно. Я хочу вернуть себя. Вернуть самой себе, разве это так уж много?

Глава 2

Дом — Чужбина

Дома на меня нападает апатия, несколько дней я лежу, когда приносят еду — ем, когда приходит врач осматривать руку и ноги — встаю. Я несколько раз была в душе, но запах страха все-таки въелся в кожу и бьет мне по ноздрям, от него не спасает ни папина туалетная вода, ни моя. Телевизор в моей комнате работает целый день и всю ночь, я смотрю каждый выпуск новостей в ожидании, что там скажут что-то про Игната. Один раз мне везёт — сказали, что до начала слушанья по его делу он будет находиться под арестом, что он сам попросил таких мер, дабы обезопасить себя. Папа ко мне не приходит. Опухоль на руке спала, рентген показал, что трещина всё-таки имеется, но врач объясняет, что в моем молодом организме это все равно, что царапина. Ноги болят, но я так сжилась с этим, что просто не чувствую этого, вообще не вспоминаю об этом, просто смотрю то в экран телевизора, то в экран телефона — на фото мужа.

Снова входит врач, уже третий раз за день. Не знаю, где папа взял этого мужчину и сколько ему заплатил, но его старательность впечатляет.

— Алиса Александровна, я не был уверен, вот только что получил результаты анализов.

Перевожу глаза на него, лицо растерянное, то ли радуется, то ли соболезнует — непонятно.

— Мне уже гораздо лучше, вам не обязательно так часто меня наблюдать.

Голос уже восстанавливается, еще немного больно, как во время простуды, но хоть сипеть перестала. Врач-фониатр утешила меня тем, что скоро голос восстановится полностью. Конечно, повредила связки я сильно, но самое страшное, что может произойти в итоге — это незначительное изменение тембра голоса, еще она посоветовала какое-то время не делать нагрузок, а когда процесс восстановления закончится: «Можете даже петь!». Я снова перевела взгляд на телевизор, но врач встал между мной и им.

— Просто в связи со всеми этими событиями, это тоже может оказаться для вас стрессом.

Хорошо, убедил. Смотрю ему в глаза, жду продолжения.

— Ваш анализ крови говорит о том, что вы ждете ребенка.

Про стресс он был прав. На несколько секунд меня вдавливает в подушки под тяжестью этой новости, я кладу здоровую ладонь на живот — наш ребенок. Мы с ним ни разу не обсуждали тему детей, но и предохраняться не стали с первой же ночи. Этот ребенок желанен в нашей семье. Осталось нам с ним только дождаться возвращения нашего папы. Улыбаюсь, слезы катятся, а я улыбаюсь. Никогда не думала, что узнаю о своей беременности в таких обстоятельствах, при которых Игнат не может разделить со мной эту радость. Я даже не могу ему сообщить об этом. А почему, собственно, не могу? Папа же может подключить свои связи и передать это ему. Туда, где радости нет, где сплошное уныние и чужие лица.

— Спасибо, Павел Аркадьевич.

— Не за что, я бы порекомендовал вам пропить некоторые витамины, ведь у вас были такие трудные моменты, вам необходимо беречься, не волноваться, все остальные осмотры и обследование вы тоже предпочтете произвести дома?

— Да, было бы очень здорово.

— Хорошо, я вас понял.

Кивает, выходит. Накидываю халат, я не могу ждать. Иду искать папу. Очень кстати в коридоре встречаю горничную.

— Елена Викторовна, вы случайно не знаете, где папа?

— Александр Платонович в кабинете, к нему никого не пускают, целый день ведет какие-то переговоры.

— Спасибо.

Выдавливаю что-то вроде улыбки, иду на первый этаж, к кабинету. У двери стоят неизменные Стёпа и Витя, меня с детства учили именно так, вся обслуга всегда имела имя и отчество, а эти два джентльмена только короткие как клички имена.

— Добрый день, можно к папе?

— Добрый, сейчас уточню.

Стёпа ныряет в кабинет. Я остаюсь с Витей, у этих людей даже есть семья, насколько мне известно, они бывают в своей семье до неприличия редко, я не помню, чтобы у них были отпуска, иногда одного из них на пару дней сменяет кто-то незнакомый, но более трех дней они еще ни разу не отсутствовали. Мой папа считает их практически членами семьи, но теплоты в этой «семье» никогда не было. Со мной они всегда холодно нейтральны, но я доверяю им как ангелам-хранителям.

Дверь открывается, Степа рукой указывает мне, что входить можно.

Папа сидит в своем кресле, руки в замке, большими пальцами держит подбородок. Безупречный — в деловом костюме, с уложенными волосами, белым воротничком, только глаза прищурены, смотрит не моргая.

— Пап.

Подхожу ближе, сажусь напротив, он будто отмирает, часто моргает.

— Да, Алис. Что говорит врач? Тебе уже лучше?

— Я поэтому и пришла. Пап, что там с Игнатом?

Пару секунд подбирает слова, барабанит пальцами по столу.

— Следствие не пройдет так быстро, как хотелось бы. Я уже говорил тебе, что, возможно, он откупится, главное — как он будет действовать потом. Его ищут, главное — найти его первыми, чтобы дать защиту.

— Удалось выяснить, чьи были наркотики?

— Это были его наркотики, малыш.

Говорит твердо, с нажимом. Мой мозг начинает путаться.

— Как его? Разве он мог.

— Как видишь, мог, — в голосе папы появляется еще и строгость. — Я же могу говорить с тобой как со взрослой, открыто, да, Алиса? — Киваю, мы с отцом всегда были предельно откровенны друг с другом, странно, что он уточняет сейчас. — Игнат допустил большую ошибку, ввязавшись в это дело, и сейчас я рву жопу, чтоб его спасти, только ради тебя. Мне изначально не понравилось, как активно он занялся налаживанием связи с Америкой, но я предположил, что молодой взгляд, новые перспективы, доверился ему. Честно говоря, спасать его мне совсем не хочется, но ты выбрала его в спутники жизни, и я уважаю твое решение. Будь спокойна, я сделаю все, чтобы его вытащить, но это не просто. Я буду держать тебя в курсе всех новостей. У тебя еще есть вопросы?

Какие могут быть вопросы? «Папочка, а можно мне на свиданку с милым моим?» — нет, язык не повернулся, просто встаю, обхожу стол, целую его в седой висок и ухожу. Про внука пусть узнает, когда придет время. Уже на пороге оборачиваюсь:

— Пап, а не легче найти этих людей и их самих посадить в тюрьму?

— Каких людей? — папа хмурит брови.

— Которые ворвались в наш дом, убили охрану и издевались надо мной.

— Нет, не легче! — на мгновение мне показалось, что папа сейчас начнет стучать кулаком по столу, лицо у него моментально налилось кровью. — Мы не знаем, что это за структуры и на кого они работают, тебе что, не хватило первого знакомства с ними? Хочешь, чтобы они уже в мой дом нагрянули? Меня пытали?! — папа встает, делает несколько шагов к окну, продолжает более спокойно. — Я жизнь положил на твою безопасность, я для твоего будущего создал все, что в моих силах. Сейчас мы попали в очень щекотливую ситуацию, я зол, я очень зол, Алиса, я работаю над тем, чтобы хоть что-то исправить, я знаю, что ты переживаешь за мужа, до меня — старика-отца — тебе немного нет дела, но попрошу быть сдержаннее, как только появятся новости, я сам приду к тебе и сообщу. Это понятно?

Вполне понятно, киваю ему, волочусь в свою комнату, достаю из тумбочки жесткий диск. Занимается ли кто-то поиском этих головорезов? Сомневаюсь, если их боится даже папа, значит, полиция уже давно нашла, на кого списать такое количество мертвых тел. Подключаю жесткий диск к ноутбуку. Большая удача, что мне удалось довезти его до дома, он вполне мог выпасть где-то в машине или в самолете, или еще где-то, но выпал лишь дома, когда я пошла в душ и начала срывать с себя липкую одежду. Стоит ли хранить эти видео? Включаю первое: они входят в дом как хозяева — пешки впереди, на ходу хватают одну из вопящих горничных и утаскивают куда-то, сразу берут под прицел выскочивших охранников, слышно несколько выстрелов — у них не было даже стратегии, просто грубый захват. Я пересматриваю каждое видео, некоторые на перемотке, невыносимо видеть, как равнодушно они стреляют в живых людей, невыносимо даже не это, а то, что все это вовсе не кино, а одна часть истории моей жизни.

Включаю видео из служебной комнаты охраны, до прихода чужих смотрят что-то в телефоне, что-то смешное — хохочут, шутят ни о чем. После — выбегают, дальше их привязывают к стульям, один пытается сопротивляться, ему стреляют прямо в лицо. Закрываю глаза. Разговаривают приказами: «Не дергаться», «Сидеть», «Слушать внимательно», несколько фраз о «бабе», которой нет в доме, затем остается один голос, Саныч:

— Если есть среди вас те, кто знает, где эта фифа находится, можете получить шанс выжить, если кто знает, куда делся Рублёв, аналогично, мы должны доставить его нашему боссу раньше, чем его найдет ФСБ, поняли?

Тыкаю на паузу, значит, Саныч — тоже пешка. Кто движет всеми фигурами на этой шахматной доске? Извлекаю диск — я обязана сохранить его для Игната, возможно, это как-то поможет ему в будущем. Хотя… если папа прав, значит, мой муж прекрасно знает, чей груз он потерял и кто этот «босс».

Достаю записную книжку.

Записываю четыре вопроса, которые меня интересуют: «Чьи наркотики были на корабле? Куда делся корабль? Кто такой „босс“? Как я могу помочь?».

Ответов у меня нет. Прибираю записную книжку и жесткий диск в тумбочку, затем резко меняю мнение, иду в гардеробную, засовываю все это в одну из сумочек — зеленую, любимый цвет Игната.

Никак не могу осознать свою беременность, не испытываю никаких определенных чувств, не отмечаю никаких изменений в организме — все моё существо сосредоточенно на одной мысли, о том как тяжело сейчас моему мужу.

Следующие несколько недель провожу в том же амебном состоянии — еда, сон, телевизор, изучение сайтов, где может быть информация о деле Игната Рублёва. Самое странное, что информации нигде нет.

Павел Аркадьевич в точности исполняет моё желание обследоваться только в стенах особняка отца: в комнате, прилегающей к моей, появляется целый научный центр с разной аппаратурой — в частности гинекологическим креслом и аппаратом УЗИ. Меня все устраивает — особенно похвала женщины-гинеколога, которая говорит, что беременность протекает идеально.

Отца я не вижу вообще, он либо в кабинете, либо вне дома, когда он уезжает, Стёпа остается дома, присматривает за мной. Когда я решила поехать к подруге, он мягко остановил меня в дверях, уточнил куда я, предложил пригласить её к нам. На вопрос «почему?» ответа не последовало, таким образом, география моих передвижений свелась к узкому кругу территории особняка. Радиус моей свободы превратился в два квадратных километра ухоженной природы на окраине Москвы.

Еще через пару недель я начинаю впадать в апатию, редкие приступы токсикоза и слабости прошли, в мир опускается осень. Я с ужасом понимаю, что давно потеряла счет дням, открываю календарь на телефоне — двадцатое сентября, значит, уже больше месяца я ничего не знаю об Игнате. Молчание папы начинает раздражать, пустая череда новостей тоже. Большую часть времени я просто лежу, рука давно прошла, на ногах только в паре мест еле заметные пятнышки, откидываюсь на подушки, закрываю глаза и соскакиваю как ошпаренная:

«По последним данным, дело Игната Рублева, владельца крупного фармацевтического бизнеса, обвиняемого в сбыте наркотиков и крупных финансовых махинациях, объявили закрытым, сам Игнат Иванович отказался от комментариев по данному делу, все обвинения с него сняты».

Дальше ничего не слышу и слышать не хочу — мой Игнат на свободе, вскакиваю с постели, бегу к двери, снова бегу к постели, хватаю телефон, и тут в комнату влетает папа.

— Пап! Игната отпустили!

Бросаю телефон, бегу к отцу, чтоб обнять, но вдруг вижу его лицо, обезображенное гневом, замираю как столб, запах страха снова просачивается через поры наружу.

— Твой Игнат обвинил во всем меня!

— Как?

Спрашиваю шепотом и тут же проглатываю комок, чувствую, что воздуха мало, чувствую себя пятилетней, разбившей вазу или окно или еще что-то страшное. Папа же берет себя в руки, но чеканит слова так, чтобы я слышала и понимала каждое:

— У Рублева очень хорошие связи, он смог быстро подменить документы, заплатил куда нужно, и теперь выходит, что наркоту отправил в Америку не он. Я, конечно, тоже не последний человек в стране, я смогу это замять, но, моя дорогая, видеть этого ублюдка в доме я больше не желаю!

Боюсь даже дышать, не то чтобы говорить что-то, но скрывать мое положение от отца бессмысленно.

— Я жду от него ребенка.

— Что? — сначала спрашивает тихо, я молчу, смотрю в пол, он начинает говорить громче. — Что ты сказала? Ребенка от него ждешь? Ждешь ребенка от этого? От этого предателя!

Папа кричит так, что в моих ушах звенит, из глаз непроизвольно начинают литься слёзы.

— Почему ты скрыла это от меня? От родного отца! Слышать не хочу ни о каком ребенке!

— Я, я не скрывала, Павел Аркадьевич даже УЗИ в дом притащил, ты же сам ему все документы подписывал, наверно.

Не знаю, откуда во мне такая смелость, но не могу же я молчать, когда правда на моей стороне.

— Не скрывала она.

Он ходит по комнате широкими шагами, несколько раз бьет кулаком о ладонь, снова ходит:

— Что еще ты от меня не скрывала?

— Я ничего никогда от тебя не скрывала, папа.

— Где твой телефон?

Просто глазами показываю на кровать, берет его и выходит, хлопнув дверью. Остаюсь в растерянности, это значит что? Значит, Игнат не сможет мне позвонить? Минут десять смотрю в одну точку. Озарённая светлой мыслью, хватаю ноутбук, включаю, тыкаю на значок браузера — нет доступа к интернету. Громко всхлипываю, он не сможет написать мне даже электронное письмо, вернее, я не смогу его получить, не смогу прочитать его сообщения в социальных сетях, не смогу найти возможности связаться с ним.

В организме происходит какой-то надлом, меня пронзает ненависть ко всему окружающему, хватаю ноутбук и швыряю его в стену, звонко ударяется и валится на пол. Иду в гардеробную, надеваю одежду потеплее, хватаю зеленую сумочку и распахиваю дверь — прямо за дверью Стёпа.

Действительно, какая наивность. Захлопываю дверь еще громче папы, сажусь, прислонившись к ней спиной, и вою в голос.

Успокоившись, устало смотрю на ноутбук — теперь у меня нет даже фотографии моего Игната, все было в беспощадно разбитом помощнике современного человека. Ну и в телефоне, и в соцсетях. Интересно, папа уничтожит мои страницы в соцсетях? Как далеко он зайдёт? Что у меня теперь есть, кроме меня самой?

К вечеру Степа вкатывает мне столик с едой, я так и сижу на полу, оставляет его прямо у двери, выходит. На столике помимо блюд и напитков лежит новый телефон. Доступа к интернету на нем тоже нет, установленные приложения отсутствуют, в телефонной книге один номер: «Папа». Номер у меня теперь тоже новый.

В какой-то момент хочу устроить голодовку, но вспоминаю, что я в своем теле не одна, поэтому включаю телевизор и пихаю в себя все по очереди.

Утром интернет появляется, но я не могу подключиться — новый пароль. Мобильный интернет тоже не работает, несколько часов пытаюсь разобраться в настройках, но ничего не получается.

Еще неделя проходит как многие предыдущие, только радиус моей свободы становится еще уже, теперь я ограниченна апартаментами своей комнаты, к которой прилегает душ и гардеробная.

Наконец снова появляется папа. Заходит молча, лицо виноватое.

— Алис, прости старика.

Подходит ближе, забирается на мою постель, полусидит рядом — как в детстве, будто пришел просто смотреть со мной мультики. Говорить не хочу, да и не знаю что.

— Твой выбор тоже заслуживает уважения. Просто ты так быстро повзрослела, что я не успел этого осознать. Алиса, моя Алиса, — берет мою руку в свою, целует, как в детстве щекочет запястье. Внимательно рассматривает лицо. — Так удивительно, что вы с Алиной, твоей мамой, так похожи, даже эти каштановые завитки на висках, формой глаз, их волшебной зеленью, будто нарисовали яркой краской. Ничего от меня, ни одного миллиметра! Только характер — упрямая, смелая.

Его слова меня расслабляют, я сразу понимаю, что он не враг мне, что он мой родной человек, который всегда рядом, моя защита, мой покой. Кладу голову ему на плечо — вздыхаю, получается непроизвольный тяжелый вздох.

— Я навел справки насчет Игната.

Снова поднимаю голову, смотрю ему в глаза, еще не знаю, стоит ли радоваться.

— Как я и говорил, его ищут. Ищут те же люди, что и тогда. Очень серьезная группировка, я со своими связями бессилен, не знаю пока, что делать.

Папа трет брови, теребит губы:

— Что мне делать, Алис? Я хотел вас спрятать куда-нибудь, вместе спрятать, но тогда и ты в опасности, не прощу себе, если с тобой случится что-то. Да и как вас спрятать? Где его искать теперь? Игнат залег на дно, компанией управляет его зам, ни в одном из его апартаментов он даже не появлялся.

— А если мы его найдем?

Папино лицо озаряется:

— Ты что-то знаешь?

— Я не уверенна, возможно! — во мне нарастает волнение, неужели и правда, есть какой-то выход! Мысли сразу путаются. — Пап, ты правда можешь нас с ним спрятать? Уж все вместе-то мы придумаем, как справиться с этими людьми!

— Ну конечно! — папе тоже передается мой энтузиазм. — Я уже думал об этом, я отправлю тебя в Варшаву, только по поддельным документам, никто вообще не должен догадываться о том, кто ты. А когда найду Игната, он поедет к тебе, естественно, тоже по левым документам. Как тебе такой план?

Впервые за долгое время чувствую себя по-настоящему счастливой, потому что есть шанс, потому что Варшава, в Варшаве живет мой троюродный брат по маме — Владик, в детстве я часто гостила у его семьи, которая очень давно туда переехала. Вдруг начинаю переживать:

— Пап, а к Владику можно? Меня не найдут по нему?

— Можно, конечно! Вы с ним в последний раз виделись лет восемь назад, никто и не подумает в той стороне искать! Только подскажи мне, где искать Игната.

Несколько секунд сомневаюсь, в голове звучит голос Игната: «Никому не показывай… Лучше сожги», но мой собственный голос возмущенно перебивает: «Что за глупости! Это же папа!».

— Он оставлял мне список адресов, в разных городах, там были Омск, Сургут, Новосибирск, Тюмень, Владивосток, — говорю быстро, как школьница, боюсь что-то упустить, — еще вроде Ростов, да Ростов! И в каждом городе одна и та же улица — Декабристов, везде разный номер дома, я не запомнила, но они были простые, с пятерками на конце, например, пятнадцать точно был и сорок пять, я не помню все, пап.

Даже чувствую расстройство, что не смогла вспомнить точно, но папа успокаивает:

— Ты умничка! Теперь все будет гораздо проще, я найду его, и он прилетит к тебе в Варшаву!

Я так счастлива, что просто готова мурчать как сытый кот, прижимаюсь к папе, утыкаюсь лицом в его грудь, он бережно и долго гладит меня по голове и спине.

— Ну всё. Я займусь документами, а ты собирай чемодан, через пару дней полетишь.

Я лишь улыбаюсь, где папа возьмет документы за такой короткий срок, мне неинтересно, я знаю, что он может всё, поэтому абсолютно не считаю нужным волноваться. Три дня проходят как во сне: меня еще раз тщательно проверяет Павел Аркадьевич и гинеколог, Стёпа привозит мне несколько огромных пакетов новых вещей, домой приходит парикмахер, обновить мою стрижку, папа лично приносит мне стопку интересных книг, мне возвращают мой телефон.

Телефону радуюсь больше всего, но недолго: в нем нет моих страниц социальных сетей. Вернее, они есть, но они заблокированы, попытки их восстановить не приносят успеха — сим-карта новая. Начинаю жалеть, что не училась программированию, но жалеть поздно. Завожу новую страницу в «ВКонтакте», ищу страницу Игната, но страницы нет. Зато в телефоне есть куча его фотографий, и я как маленькая закутываюсь в одеяло и несколько часов смотрю на него, смотрю, смотрю… Я даже не пытаюсь вытирать слёзы, они просто текут по лицу, щекочут, стекают в подушку, а я все любуюсь родными чертами. Много раз целую экран телефона и прижимаю неживую железку к груди, будто она способна утешить и согреть.

Утром папа приносит документы, что-то объясняет про визу, что он смог через знакомых сделать вызов меня на работу, что с этим вызовом время моего пребывания в Польше не ограничено, что встретят меня тетя Неля и дядя Кирилл — родители Влада, что первое время я поживу у них, что он будет сообщать мне все новости сам, что вылет уже сегодня ночью.

Мне и радостно, и тоскливо, я радуюсь, что поеду к родителям Влада, но меня гложет, что я не знаю, когда увижу Игната. Папа ничего не говорит о нём, а я не решаюсь спросить. Странно всё это, ведь я же давно стала взрослой, а чувство того, что нужно слушаться своего папочку, сохранилось в первозданном виде. Хотя разрешения выходить замуж я у него не спрашивала и благословения не просила.