Лондон, мать! Сага о современных женщинах

Дарья Протопопова

Что произойдет, если вы приютите попугая, а ваш муж окажется против? Или если вы забудете в раздевалке лондонского бассейна убрать свои трусы в шкафчик? Или если вам приснится всемирный потоп, и вы приметесь спасать пчел на английских газонах? А когда вы, наконец, уляжетесь на одноразовой простыне, убедит ли вас мастер эпиляции, что вы все сделали правильно? Книга «Лондон, мать!» – о женщинах в мегаполисе. Они «воюют» с ним каждый день. Победят ли они?

Глава 1

Что видел попугай

Под лапами серели пыль и бугристый асфальт, а в горле окончательно пересохло, потому что водоемов поблизости не было (разве что канал в трехстах метрах, но о нем попугай не догадывался), а лужи от поливальных машин исчезали моментально из-за необычной для Лондона жары. Постепенно рассвело, и попугаю стало понятно: он совсем не знает, что ему делать. Всего несколько часов назад он сидел в своей клетке на квартире у толстого пенсионера-англичанина, рассматривая сквозь прутья старую потертую мебель, стопки журналов и разбросанные по комнате блестящие банки из-под пива. В клетке стояло блюдце с водой, которую англичанин старался менять каждый день, но иногда забывал, чернела шелуха подсолнечника в кормушке и прел огрызок яблока, уже изрядно обклеванный. Пахло сигаретным дымом: хозяин выходил на балкон покурить, но дверь оставлял открытой, и комната наполнялась невидимыми никотиновыми парами, как если бы он курил, не сходя со своего любимого места напротив телевизора.

Англичанин затянулся и медленно выдохнул белесый дымок. Глаза его уперлись в небоскреб, который уже шестой месяц строили напротив его пятиэтажки. Небоскреб был виден из клетки и попугаю. Попугаю он нравился: в его зеркальных стенах отражалось солнце, вверх и вниз по небоскребу ползали какие-то коробки, а вокруг небоскреба толпились похожие на птиц подъемные краны. Небоскреб попугая развлекал. Докурив сигарету, англичанин махнул рукой в сторону стройки, плюнул со своего четвертого этажа на украшенный галькой бордюр и шагнул обратно в квартиру. Попугай заверещал и начал выделывать сальто по клетке: вдруг о нем вспомнят, добавят семян или нальют свежей воды. Трюк удался. Англичанин пробормотал что-то знакомое, но всё равно нечленораздельное, открыл дверцу и отошел на шаг в ожидании. Ага, приглашает полетать. Летать особо не хотелось, но старые коробки в углу выглядели заманчиво. Попугай прыгнул на перекладину напротив дверцы и, оттолкнувшись от нее, выпорхнул наружу. Приземлившись на коробки, он закричал во всё горло, чтобы всем было известно, где он находится. В этот же момент зазвонил телефон. Странный крик, подумал попугай, и странно, что хозяин на него всегда отзывается с невероятной быстротой. Вот и сейчас: выбежал из комнаты — и крик замолк.

Попугай остался один в гостиной и начал всё разглядывать. Мебель и вещи стояли на привычных местах, непривычной была только жара. Это было первое лето в жизни попугая, и от летней погоды на птичьей душе становилось сладко. Дальше его взгляд скользнул по истертому ламинированному полу, и вдруг у закрытой балконной двери попугай заметил арбузное семечко. Предыдущим вечером к англичанину приходили гости, принесли огромный, в двадцать раз больше попугая, арбуз, купленный в арабском магазинчике в конце улицы. Арбузных семечек попугаю не дали (побоялись, что нельзя, идиоты).

Семечко лежало на полу и аппетитно отсвечивало ультрафиолетом. Вообще все краски попугаю виделись в галлюциногенном на человеческий взгляд фильтре, но отблеск от семечка отличался особым теплом. Хозяин всё еще кричал в коридоре. Попугай в последний раз оглянулся на звук и слетел на пол к добыче. Тут где-то в глубине квартиры хлопнуло, воздух колыхнулся, и балконная дверь распахнулась настежь. Попугай испугался, скакнул в сторону и оказался перед балконным порогом. Напрямую, не через стекло, в глаза хлынуло небо, послышался шум шоссе между пятиэтажкой и небоскребом, в мозг ударило: «Лети!» — и попугай вспорхнул на перила. Горячий июньский ветер подул в костяные ноздри, в мозг снова ударило, и попугай неожиданно для себя снова взмахнул крыльями, хотя вообще-то никуда не собирался. Через несколько секунд он очутился на асфальте и по инерции пропрыгал, почти ослепший от пыли и страха, еще несколько метров. Солнце обжигало, и, смутно различив вдалеке тень, попугай ринулся к ней. Так он оказался у безлюдной автобусной остановки Edgware Road. Забившись под боковую стенку остановки, он замер и просидел неподвижно, как ему показалось, целую вечность.

* * *

Попугай очнулся оттого, что огромная поливальная машина проползла мимо, обдавая тротуар свежей водяной струей. Брызги, долетевшие до попугая, быстро смешались с пылью и превратились в кляксы мокрой грязи. Попугай отскочил от остановки и приник к основанию фонарного столба. Когти больно цеплялись за асфальт, страшно хотелось пить, но двигаться в поисках воды было страшно. На автобусной остановке редкие прохожие попугая не замечали, но теперь его темно-зеленые перья и красная голова стали привлекать внимание спешащих на работу людей. Большие незнакомые люди останавливались, протягивали к попугаю руки, сами пугливо их отдергивали, когда он отпрыгивал в сторону, и шли дальше. Протрусили мимо несколько собак на поводках. Попугай замер, но испугался он напрасно: собак больше интересовала смесь запаха лисьей мочи и прятавшихся в кустах крыс.

Из подъехавшего к остановке автобуса вышла кучка людей, и одно человеческое существо напомнило попугаю дочку его англичанина: на ее ногах были такие же кроссовки с блестящими камешками. Попугай прыгнул навстречу кроссовкам. Кроссовки остановились. Нет, не те кроссовки, не те! В порыве самосохранения попугай схватился клювом за шнурок. Незнакомые ноги медленно согнулись, и к попугаю протянулась рука. Рука была тоже незнакомая, но на ней блестели целых три кольца. В любой другой день, в зоне клеточного комфорта, попугай бы эти кольца оценил и взял на клюв, но в тот момент в его помутненном сознании стало ясно лишь одно: рука совершенно чужая и лучше от нее бежать. Он напрягся из последних сил, собираясь отпрыгнуть куда-нибудь в сторону или обратно к столбу, но тут его накрыли широким розовым шарфом, окутали и понесли. Попугай впал в забытье.

* * *

Очнулся он в полумраке. Пахло картоном: этот запах был ему уже знаком, так как он любил выщипывать дырки в старых коробках англичанина. Когти заскользили по картонному дну, в полутьме попугай разглядел, что ему поставили блюдце с водой, а рядом положили кружок сырой моркови. Моркови попугай никогда не пробовал: у англичанина из свежей растительной пищи были только яблоки и — однажды — злополучный арбуз с его проклятыми семечками. Попугай перешагнул через морковный кружок на середину коробки, к свету, проникавшему через зазор в крышке. Щель была прикрыта всё тем же розовым шарфом. Попугай подпрыгнул, схватил шарф клювом и потянул. Шарф провис в коробку. Уцепившись за него лапой, попугай втянул его внутрь еще больше, а потом, бочком карабкаясь по материи, вылез наружу — как оказалось, в багажное отделение внедорожника. В машине было тихо (по сравнению с диким шумом, оглушившим попугая на тротуаре у шоссе), и он осмелел. Вспорхнул на спинку заднего сиденья; уцепившись когтями за боковую дверь, стукнул клювом в стекло; убедившись, что не выбраться, спрыгнул под сиденье. Там его и нашла через несколько часов его спасительница Сильвия, итальянка двадцати девяти лет, спешившая в тот день на работу в магазин одежды, где она числилась продавщицей и дизайнером витрины.

Сильвия не стала сажать попугая обратно в коробку перед тем, как отправляться домой, а решила ехать как есть. Она немного испугалась, когда попугай вспорхнул на спинку заднего сиденья, но он спокойно просидел там до конца поездки. Ей снова пришлось ловить его шарфом, но силы у попугая были уже на исходе, и он почти не сопротивлялся. Замотав шарфом коробку, она быстро донесла ее с парковки до своей подвальной квартиры в Ноттинг-Хилле и, открыв дверь толчком ноги (было не заперто), прокричала:

— Амóре¹, у меня для тебя сюрприз. Ты всегда говорил, что хотел домашнего питомца. Вот, познакомься! — И она подвела мужа к коробке. — Это Полли!

— Дио мио!² — воскликнул Андреа, муж Сильвии, приподнимая шарф и разглядывая сквозь щелку длинный зеленый хвост попугая. — А почему Полли? Ты уверена, что это девочка?

— В Англии всех попугаев зовут Полли. И это определенно девочка — ей понравились стразы на моих кроссовках, из-за них мы, собственно, и познакомились. Гляди, как она уже берет семена из моих рук.

Попугаю (который, кстати, был самцом) было совершенно всё равно, как его называют, но он уже почувствовал некую связь между зовом «Полли, Полли» и семенами подсолнечника, которые тонкая рука с тремя кольцами, подобравшая его на Edgware Road, просовывала в коробку. На следующий день Сильвия купила в зоомагазине белую клетку, такую большую, что она даже не уместилась в багажнике, ее пришлось везти на заднем сиденье. Клетка попугаю сразу понравилась: в отличие от угловатого параллелепипеда из серых прутьев, где он жил у англичанина, клетка Сильвии была похожа на шатер из ажурного металла, выкрашенного в белый цвет.

В тот вечер Сильвия и Андреа оживленно советовались, какие еще аксессуары приобрести для усыновленного (вернее, удочеренного) питомца. По интернету они заказали веревочную лесенку, гнездышко из искусственного меха и корм для попугаев класса люкс.

* * *

Клетку в итоге поставили в пустовавший угол гостиной. Вернее, пустовал он по мнению Сильвии: на самом деле его занимала бесполезная (считала она втихомолку) стеклянная штуковина, купленная Андреа в Венеции еще до их знакомства. Ваза не ваза — голубая бутыль с витым горлышком. Горлышко постепенно сужалось, пока не переходило в трубочку диаметром не больше горошины. «Шедевр мастера-стеклодува», — любовно указал на вазу Андреа, когда Сильвия впервые пришла к нему в гости. Сильвия тогда только переехала в Лондон из Палермо, где у нее остались отец и две сестры. Ее впечатлила и ваза, и квартира в Ноттинг-Хилле, всего через две улицы от того места, где снимали известный фильм с Хью Грантом и Джулией Робертс. Андреа снисходительно улыбнулся в ответ на ее восторги. «Временное пристанище, — бросил он по поводу своего съемного жилья. — Только англичане могут гордиться тем, что обитают в этом грязном и шумном закутке, ибо он, видите ли, в двух шагах от Кенсингтонского дворца. Я мечтаю о высоких потолках, головокружительных балконах, панораме из окна». Сильвия кивала и улыбалась. Ее не смущало подвальное окно, выходившее на кирпичную лестницу. Если у них с Андреа всё получится, думала она в тот вечер, можно будет сказать, что ее жизнь удалась.

Голубую бутыль Сильвия передвинула в противоположный угол, а на ее место водворила клетку с «Полли». В тот же вечер Андреа, пробормотав что-то про «момент настал», с решительным видом засел за ноутбук и занялся поиском новой квартиры. «Мы и так ждали два года», — сказал он Сильвии, когда та спросила, уверен ли он. «Ничего, — добавил он, увидев ее опечаленное лицо, — может быть, и хорошо, что подождали: недвижимость хоть немного подешевела за это время. Только теперь, — подытожил Андреа, — больше никаких компромиссов! Ищем квартиру не ниже седьмого этажа, и чтобы обязательно много стекла и металла. Переедем поближе к Сити, тебе понравится».

Сильвия не стала спорить: ее отвлек попугай. Высунувшись из мехового гнезда, он смешно моргал сонными глазами.

* * *

Андреа еще до рассвета быстро выпил кофе в полутемной кухне и, бросив то ли сонный, то ли хмурый взгляд на прикрытую покрывалом клетку, помчался на велосипеде на работу — в модную парикмахерскую в районе Челси. Почти все его коллеги-парикмахеры были итальянцы — порой Андреа казалось, что он и не уезжал из родного Неаполя.

Его супруге надо было на работу только к одиннадцати утра, и она проснулась, когда уже полностью рассвело. Первым делом Сильвия, как она делала это каждое утро уже три месяца, напомнила сама себе об их удаче: переехали в уникальный дом, да еще с видом на Темзу! Они с Андреа наконец-то выбрались из подвала в Ноттинг-Хилле и переместились на другой конец Лондона, в район Southwark, в здание, расположенное в нескольких минутах ходьбы от шекспировского театра «Глобус». Новая квартира выходила окнами на музей современного искусства Тейт Мóдерн; сам многоэтажный дом, спроектированный модным архитектором, напоминал цилиндрическую башню (Сильвия любила скругленные углы) с металлическими укреплениями цвета ярко-желтой охры и панорамными окнами. Квартиры в доме были многоуровневые: кровать, на которой лежала, потягиваясь, Сильвия, находилась на так называемых антресолях — дань моде на динамику в пространстве, как объяснил им агент по недвижимости.

Попугаю новая квартира нравилась меньше, чем все предыдущие: в ней было пусто, гулко и неинтересно. Под предлогом переезда в современное жилье Андреа смог, наконец, воплотить мечту о строгом минимализме. В лофт-пространстве не предполагалось разбросанных по столу старых журналов, пылящихся в углу коробок, разнокалиберных сувениров по полкам. Самих полок тоже не было: ни присесть во время облета квартиры, ни осмотреться, ни почесаться клювом о края.

— Полли! Полли! — Ностальгические воспоминания попугая о замусоренной квартире англичанина и о маленьком, но уютном подвальчике в Ноттинг-Хилле прервал ласковый зов Сильвии. Из-под не достававшего до низа клетки покрывала попугай видел, как она сошла по изогнутой белой лестнице в белую гостиную. Впервые за три месяца она не отправилась прямо к окну, чтобы погордиться видом на реку и Тейт Модерн.

— Полли, Полли, мамма мия³, как ты умудрилась столько намусорить? — запричитала Сильвия, стягивая покрывало и бросая его на диван, хотя обычно она аккуратно складывала его и убирала под журнальный столик, чтобы не расстраивать Андреа.

Попугай, не подозревая о смысле ее слов, как ни в чем не бывало начал утреннюю гимнастику. Она состояла из бешеной скачки по клетке и такого быстрого кружения под куполом, словно это был не попугай, а зеленый пропеллер.

— Смотри, как я умею! — прочирикал попугай Сильвии.

А она, уже привыкшая к выкрутасам «Полли», не обращая на попугая внимания, стояла на коленях со щеткой и совком и собирала разбросанные за ночь семена.

После уборки Сильвии стало легче. В конце концов, это не ребенок, за которым надо ухаживать круглые сутки, и даже не собака, которую надо выгуливать утром и вечером. «Приемлемый объем ухода за вполне очаровательной живностью» — так, кажется, выразился Андреа в день, когда он согласился на попугая. Казалось бы, Полли появилась у них не так давно, но сколько изменилось за эти три месяца. Новый дом, новые знакомые-соседи. Что-то новое, неуловимое, в поведении Андреа. За раздумьями Сильвия не заметила, как остыл ее кофе. Завтракать расхотелось: свой утренний апельсин она разделила с Полли: попугай настолько радовался ароматной дольке, что залез с уже привычной фамильярностью на кисть просунутой в клетку руки и, усевшись поудобнее на запястье, стал выклевывать апельсинные семена.

— Полли! — засмеялась Сильвия. — Какая ты все-таки хорошая птица!

И на волне умиления даже не поморщилась, когда понесла менять загаженную воду из большой стальной поилки.

Прошло еще несколько недель. Попугай всё больше осваивался на новом месте. В окно ему были видны летавшие над Темзой чайки; слышался шум толпившихся у входа в Тейт Модерн любителей современного искусства. Он всё так же принимал ванны в своей поилке, брызгаясь и устраивая лужи вокруг клетки; разбрасывал шелуху, роясь, как курица, лапами в кормушке. Сильвия терпеливо убирала за ним: утром, потому что сама не очень любила беспорядок, и, еще тщательнее, вечером, перед возвращением Андреа с работы. Она даже находила в этой уборке удовлетворение от ухода за кем-то, потому что за Андреа убирать не приходилось. Ей нравилось, что попугай ждал ее дома, когда она возвращалась с работы. Ужинала Сильвия одна перед экраном огромного телевизора. Андреа задерживался в парикмахерской допоздна и приходил домой обычно около девяти вечера. Попугая он почти не видел, и только по выходным начал замечать некий дискомфорт, вкравшийся в его жизнь. Во-первых, пожаловался он Сильвии однажды воскресным утром, от Полли слишком шумно («troppo chiassoso!»): ее постоянное щебетание, это вечное «кики-рики», начало действовать на его истрепанные на работе нервы. Во-вторых («secondo!»), от Полли слишком много мусора. По выходным Сильвия не всегда успевала подмести за попугаем до того, как Андреа входил в гостиную, где стояла клетка, и периодически он приходил в ужас от того, насколько беспорядочно прыгает и клюет «эта птица», разбрасывая корм во все стороны.

— Это невозможно терпеть! — взорвался Андреа прекрасным июльским утром, когда, казалось бы, надлежало лишь радоваться голубому небу и свежему ветерку с Темзы.

Но Андреа было не до погоды. Он стоял спиной к окну и с налившимися кровью глазами кричал в лицо Сильвии. Та застыла от неожиданности, скомкав в руке ворот своего шелкового кимоно.

— Тебе что, не видно, что у нас все жалюзи покрыты пылью?! — брызжа слюной, орал Андреа. — И коробки с DVD еще не разобраны! Мы за собой не успеваем убирать, а с этой птицей наша квартира вообще превратится в помойку! Зачем тогда было переезжать из Ноттинг-Хилла сюда? Сидели бы там, продолжали бы смотреть снизу вверх на ноги прохожих.

— Ты же знаешь, я стараюсь убирать, как могу, — попыталась как можно спокойнее и увереннее возразить Сильвия. — А уборщицу ты сам не хотел нанимать, так как боялся, что она разобьет твои вазы из муранского стекла.

Но Андреа было не успокоить. Он уже несколько месяцев мучился мыслью о том, что его отношения с Сильвией зашли в тупик, что ему давно хочется новых впечатлений с новым человеком и что эта внезапная любовь к «сиротке Полли», как иногда называла попугая Сильвия, подозрительно смахивала на репетицию будущего материнства.

Не помогло и то, что «Полли» в этот момент обрадовался потоку звуков, отскакивавших от стен обыкновенно тихой квартиры, и заверещал так, будто в комнате находился не один, а десяток длиннохвостых попугаев.

Андреа решил бить наотмашь. С отвращением взглянув на «Полли», он процедил:

— Нашла питомца под стать себе! Как он, весь день бегаешь, суетишься, а в результате только шум и грязь. И сплошные убытки.

Арендная плата за модную квартиру уже давно стала камнем преткновения между Сильвией и мужем. Но никогда еще в их разговорах расходы на совместную жилплощадь не попадали в категорию «убытков».

Сильвии вдруг ужасно захотелось дать Андреа пощечину. Но мелькнуло воспоминание, как однажды, когда на прогулке она в шутку толкнула мужа с тротуара, Андреа толкнул ее в ответ так сильно, что она потеряла равновесие и упала.

«Я тоже в шутку», — сказал он тогда, помогая ей встать.

Передумав давать пощечину, Сильвия подбежала к клетке с попугаем, вынула поилку, сняла клетку с подставки и, повесив на плечо сумочку (в крайнем случае, на номер в гостинице на пару дней хватит, пронеслось в голове), выбежала вместе с клеткой из квартиры, не закрыв за собой дверь.

* * *

Попугай судорожно перебирал лапками, пытаясь сохранить равновесие в болтающейся клетке. Мимо мелькали пятна желтого (гравий перед Тейт Модерн), зеленого (листва деревьев), а глаза слепила громада неба. Сильвия понеслась к реке, на мост, с которого во всем великолепии был виден собор Святого Павла. Прохожие с удивлением глазели на нее, всё еще одетую в шелковое кимоно (плевать, может, у меня стиль такой!), на клетку с попугаем, но в Лондоне людей сложно удивить, поэтому через несколько секунд они уже смотрели в другую сторону, на панорамные виды, и забывали о женщине с птицей. Добежав до середины моста, словно до какой-то итоговой точки, Сильвия остановилась перевести дух. Клетку она поставила на решетчатый настил моста, сквозь который просматривалась с высоты тридцати метров мутная вода Темзы. Прямо под ногами, пусть и через решетку, близость смертельной глубины чувствовалась особенно остро. На секунду Сильвии показалось, что мост — это иллюзия, и что если она вдруг перестанет верить в нее, то упадет прямо в городскую клоаку. Ее затошнило, и она села рядом с клеткой, скрестив ноги и стараясь смотреть вдаль, на набережную, на людей, идущих куда-то по твердой земле. Попугай, пришедший немного в себя, отцепился от прутьев, спрыгнул на дно и притих. Сильвия посмотрела на него, и ей вдруг стало жалко и «Полли», и себя, и своей квартиры с видом на Тейт Модерн, которую занесли в «убытки». Окна квартиры она и сейчас могла видеть с моста. Интересно, что делает там Андреа? Он даже не побежал за ней. Может быть, он даже рад, что она ушла, и теперь наслаждается тишиной на их белом диване?

— Полли, Полли, что нам теперь с тобой делать? — прошептала она, и ее шепот утонул в шуме текшей по мосту реки туристов.

Она достала из сумочки телефон. Десять пропущенных звонков от Андреа. И одно сообщение: «Нам надо поговорить».

Стараясь не смотреть на клетку, Сильвия встала, отряхнулась и медленно накинула сумочку на плечо. Стало внезапно холодно то ли от «нам надо поговорить», то ли оттого, что подул ветер и солнце накрыло облаком. Сильвия облокотилась на перила немного в стороне от клетки, словно это был не ее попугай, и вообще она случайно проходила мимо и не имела к этой клетке никакого отношения. Мотнув головой и даже как будто простонав, она сделала несколько шагов обратно к Тейт Модерн; когда стало ясно, что небеса не разверзнутся и ничего, собственно, такого страшного не произойдет, если она оставит клетку на мосту, она подобрала полы кимоно и побежала обратно к башне цвета охры.

Попугай снова остался один. Справа от него высился собор Святого Павла, слева пестрел черно-белыми стенами шекспировский «Глобус» и краснела громада музея с картинами Пикассо и Хокни. Попугай же смотрел на чаек, круживших над причаленным к берегу мусоросборником, озирался на мелькавшие ноги, платья, детские коляски, которые иногда останавливались рядом с клеткой и из них слышались тоненькие голоса и тянулись маленькие ручонки. Детские руки попугая не пугали: он был все-таки больше детской ладони и не сомневался, что сможет, если надо, за себя постоять.

Чайки, одна из которых уже села неподалеку от клетки, волновали попугая гораздо больше. Он хорошо разглядел огромный желтый клюв с красным пятном на конце, словно там застыла капля крови какой-нибудь невинной жертвы. Но вдруг рядом с клеткой притормозили две пары тяжелых черных ботинок. Над ботинками возвышались черные брюки, а над брюками желтели жилеты ярко-лимонного цвета — любимого цвета попугая.

— Что за дела? — сказали первые брюки, поуже. — Кто-то, похоже, оставил клетку с попугаем прямо на мосту.

— Постой, — пробурчали вторые брюки, пошире. — А вдруг это взрывное устройство?

— Какое взрывное устройство? — возразил первый полицейский. — Клетка насквозь просматривается, и дно тонкое, ничего там не спрячешь.

— Ну так давай тогда, рискни. Возьми клетку и отнеси в безопасное место, — полушутя-полусерьезно толкнул напарника в бок второй защитник британского порядка.

Инструкции по обращению с предметами, оставленными без присмотра, подробно описывали, что делать в случае обнаружения бесхозных сумок, коробок, чемоданов, но ничего не говорили о клетках с попугаями.

Вокруг полицейских начала собираться толпа зевак. Попугай с интересом рассматривал всех, особенно полицейских, увешанных рациями, дубинками и наручниками.

Констебль Лулу (с ударением на первом «у» — он был родом из тихоокеанской республики Вануату) вздохнул, шагнул вперед и приподнял клетку:

— У меня такой же попугай когда-то был. Зеленый длиннохвостый, с красной короной на голове. Новозеландский какарик. Потом я переехал в Лондон, и попугая пришлось оставить у родственников в Меланезии.

Попугай и Лулу посмотрели друг другу в глаза.

— Чарли. Его звали Чарли, — добавил Лулу.

— Ну вот и отлично, — обрадовался его напарник, который уже опаздывал на ланч. — Значит, ты знаешь, как с ним обращаться. Пошли отнесем Чарли в отделение.

Так попугай оказался в распоряжении констебля Лулу и поселился в его однокомнатной холостяцкой квартире на станции метро «Слон и Замок». Он прожил там еще пятнадцать лет (Лулу так и не женился), а потом мирно скончался от старости. Умирая, он вспомнил, что однажды видел над своей головой яркое солнце, голубое небо, а вокруг — реку, чаек и толпу улыбающихся людей.

Примечания

1

Amore. Любовь моя (итал.).

2

Dio mio. Боже мой! (итал.)

3

Мамочки! (итал.)