Драйв, хайп и кайф

Дарья Калинина, 2018

Сашина бабушка Елизафета Федоровна была большой оригиналкой. Сидела на диетах, занималась йогой и аэробикой. К каждой из продвинутых методик оздоровления организма подходила так основательно, что в конце концов становилась гуру. Так что не было ничего удивительного, что у нее появился свой собственный Йога-центр. Она вела интернет-блог, в котором рассказывала о том, как шикарно выглядеть в ее возрасте. Поэтому Саша так перепугался, когда бабушка в слезах позвонила ему и призналась, что ей снятся странные сны, где умершие родственники зовут ее к себе на небо, а она не хочет умирать. Но, видимо, придется, ведь призраки же никогда не лгут…

Глава 2

В то утро тетушка позвонила им сама. Ключевое слово тут было САМА! Потому что до этого Елизафета Федоровна на памяти Саши сама им никогда не звонила. Разве что заранее поздравить с праздником, на который она собиралась отбывать куда-нибудь далеко или должна была быть так страшно занята, что боялась не суметь поздравить родню.

Но сейчас никаких праздников на горизонте не наблюдалось. А тетушка позвонила. И самое странное, что голос ее звучал устало и как-то даже уныло.

— Как у меня дела? — вздохнула она в ответ на вопрос племянницы. — Да знаешь, как-то неважнецки у меня дела.

Это признание чуть было не заставило Марину упасть в обморок.

— Тетя! — воскликнула она. — Вы ли это? Что случилось?

И тетушка вторично поразила ее:

— Не могла бы ты ко мне приехать? — тихо попросила она. — И если можешь, прихвати с собой Сашку, пожалуйста. — И помолчав немного, добавила: —  Даже, я тут подумала, обязательно его прихвати. Да, так будет лучше всего.

— Тетя, говори сразу! Ты больна?

— Я здорова. Пока еще здорова и пока еще жива. Но вы все-таки оба поторопитесь. Мне кажется, что это может быть ненадолго.

Нужно ли говорить, что Саша с матерью примчались к Елизафете Федоровне в тот же день. Сразу после ее звонка они не стали даже завтракать, а сели в машину и меньше чем через час были уже дома у старушки.

Елизафета Федоровна встретила их непривычно бледной и неухоженной. Обычно к приходу гостей, да вообще всякий раз перед выходом в люди она накладывала макияж. Да, он никогда не был ярким. Но тем не менее он был, потому что Елизафете Федоровне было не все равно, как она выглядит. А сейчас ей было как будто бы не доэтого.

Встретила она племянницу с сыном необычайно тепло, обняла их и заплакала:

— Милые мои! Если бы вы знали, как я вас люблю!

Это перепугало Сашу с мамой окончательно. Такие сентиментальные чувства были совсем не в характере тетушки.

— Тетя Фета! Что с тобой? Говори немедленно, что случилось?

— Я скоро умру.

— Боже! Вы были у врачей? Что они вам сказали?

— Врачи тут ни при чем. Это все голоса.

— Чьи голоса?

— Их!

И тетя Фета ткнула пальцем куда-то в люстру. Что и говорить, люстра у нее была очень красивая и дорогая. Настоящее муранское стекло. Тетя Фета привезла эту люстру из своего путешествия по Италии. Надо представлять, сколько усилий ей стоило доставить это чудо стеклодувного мастерства через границу. Люстра была большой и хрупкой. Иначе как фантастическим везением прибытие этой люстры в багаже тетушки объяснить было нельзя.

Марина взглянула на люстру с большим почтением. Слава муранских мастеров шагнула далеко за пределы Италии. Но все же раньше слышать о том, чтобы им удалось изготовить люстры с подобным эффектом, не приходилось.

— Но раньше люстра не разговаривала. Давно это у нее началось?

— Марина, при чем тут какая-то люстра!

— Вы указали на нее пальцем. Я думала, может, там что-то вроде встроенного приемника имеется.

— Я показала пальцем просто наверх, — вздохнула Елизафета Федоровна. — Потому что именно там обитают те, кто со мной разговаривает.

— Соседи? Соседи сверху? Они шумят? Разговаривают? Погодите… Но над вами же чердак!

— А выше чердака что?

— Крыша.

— Выше него небо, — снова вздохнула Елизафета Федоровна. — И там обитают мой отец с матерью. Во всяком случае, я очень надеюсь, что они там, а не там.

И она ткнула пальцем теперь уже себе под ноги. Марина хотела спросить, кто там у тети в подвале, но вовремя сообразила, чтоˆ имеет в виду тетя, и прикусила язык.

— Значит, вы слышали голоса дедушки с бабушкой?

— Да.

— Но ведь они оба умерли.

— А я тебе о чем говорю! Мне слышатся голоса тех, кого уже нет с нами. И если бы только это. Я еще и сон видела с ними обоими. Стояли они на фоне какой-то речки, дедушка ведь был заядлый рыбак, вечно с удочками на речке пропадал. А рядом ухоженный домик со ставенками и такими вышитыми белыми занавесочками. Ты же помнишь, какая твоя бабушка была рукодельница и мастерица по части вышивки?

— Помню.

— Вот все и сходится. Они на том свете ни в чем не нуждаются. Отец рыбачит. Мама хлопочет по дому. Каждый занимается тем, что ему нравилось в его земной жизни. И вокруг у них там так светло, так солнечно. Да они и не скрывают, что у них все хорошо. А вот насчет меня у них такой уверенности нет. Как про меня речь зашла, так они оба вдруг такими печальными сделались. И говорят: доченька, тебе к нам еще рано, а только все равно придется. Но ты ничего не бойся, мы тебя ждем.

— Тетя, это же просто сон.

— Нет, не просто сон. Не сон это был, а предупреждение.

— Тетя, да мало ли что снится. Нельзя придавать большое значение снам.

— Но это был особенный сон, — настаивала на своем Елизафета Федоровна. — И ты это не хуже моего понимаешь. Но даже не это главное.

— А что еще?

— Говорю же, голоса! Они все время говорят со мной.

— Бабушка с дедушкой?

— И они, и другие родственники. Мои прадедушки и прабабушки. Дядя Яша, он еще в русско-финскую войну погиб. Совсем мальчик был. Забрали его на фронт сразу после школы. Ну он там и сгинул. Вот он приходил. Потом дядя Миша, тот уже в Великую Отечественную погиб. Львов освобождали, ему снарядом руку и ногу до половины оторвало, так и истек кровью, не успели санитары его подобрать. Похоронен опять же в братской могиле. Еще спасибо, подруга его фронтовая после войны к бабушке приехала и рассказала, как именно ее сын погиб. А то в похоронке только и было сказано, что погиб. А где именно похоронен наш дядя Миша, бабушке так и не удалось узнать. После войны она на Украину ездила, да только никто не смог ей сказать, где ее сын похоронен. Много их там полегло, в братских могилах похоронили, да и на том спасибо. Вон его фотография на стене висит.

С фотографии, которую и Саша, и его мама видели сотни раз, прямо на них смотрел широкоскулый крепкий паренек. Тетя была очень похожа на своего дядю.

— Дядя Миша тоже со мной говорил. Уговаривал присоединиться. Говорил, что у них очень хорошо. Что я не пожалею. И что мне нужно заканчивать свои земные дела.

Марина с Сашей молчали, не в силах словами выразить тех эмоций, которые их охватили. Тетушка Фета, всегда такая здравомыслящая, сейчас несла явную галиматью. Какие-то предки повадились к ней ходить и приглашать на тот свет!

А Елизафета Федоровна, погруженная в свои мысли, не замечала скептического настроя своих родственников и продолжала:

— Но дяде Мише легко говорить, а у меня столько новых проектов, новых планов. Кто их осуществит, если не я. И кроме всего прочего, я сама этого не хочу! Не хочу я умирать!

И тетя Фета сердито взглянула на племянницу, словно это она уговаривала свою тетушку помереть поскорее. Саша с матерью упорно молчали. Они решительно не знали, что сказать тетушке. С одной стороны, ее желание пожить подольше вполне понятно, особенно если участь, какой активный образ жизни ведет тетя. Но с другой… редко кто, отправляясь на тот свет, выбирает дату и время отправления по собственному усмотрению.

— Каждому свой час предначертан.

— Думаешь, я этого не понимаю? Но мой-то еще не пришел!

— Да?

— Я понимаю, что ты сомневаешься. Я сама засомневалась. А потом поняла: я помру не потому, что сердце прихватит или камень на голову упадет. Не от несчастного случая или острого приступа. Я помру, потому что это кому-то очень надо.

Это было уже что-то новенькое.

И Марина спросила:

— И… и кому надо, чтобы вы умерли?

— Сначала я на тебя подумала, — со свойственной ей прямотой заявила Елизафета Федоровна своей племяннице. — Ты ведь моя наследница и знаешь об этом. А наследовать, видит бог, у меня есть что. Ты, твой сын и твой муж разбогатеете от моей смерти.

— Но мы ни в чем не нуждаемся, — растерялась Марина. — И у нас есть и квартира, и дача. Ни я, ни муж, мы ни в чем не нуждаемся. Да если бы и нуждались, все равно не стали бы желать вашей смерти. И как вы могли подумать…

— Я ведь никогда не бедствовала, — перебила тетя Фета свою племянницу. — А за последние годы еще больше улучшила свои дела. Так что и деньги на счетах у меня есть, и квартира эта чего-нибудь да стоит. И самое главное, мой бизнес. Его я тоже завещала тебе вместе с домом родителей в Комарово.

Бизнесом тети был ее духовно-просветительский центр «Мансарда», который приносил тете хороший доход.

— Как? И бизнес тоже мне? А я думала, что бизнес вы оставите…

— Ну кому?

— Не знаю. Тому, кто лучше в нем разбирается. Вашей подруге или ее мужу. Они же вам помогают в делах.

— Помогают. И дальше пусть тебе продолжат помогать. Или других помощников можно нанять. Но сам бизнес — тебе и Саше. Надеюсь, что он сможет контролировать документацию. А ты, Марина, будешь контролировать клиентский отдел. Ты контактная, коммуникабельная, у тебя хорошо получится работать с людьми. А Саша у нас мозг. Ему и документы в руки.

И, помолчав, Елизафета Федоровна вздохнула:

— Не думала, что придется так скоро заводить с тобой разговор об этом. Думала, что лет десять я еще сама управляюсь. А там планировала потихоньку тебя и Сашу ввести в курс дела. Обидно же, хороший бизнес, доход прекрасный, чего бросать? Ты как, согласна?

— Я даже не знаю. Вы сказали, что вы подозреваете меня. Но в чем?

— Нет, это я сначала так на тебя подумала. А потом поняла, что ты не можешь так поступить. Напрасно тот полицейский на тебя подумал. Ты у меня не такая девочка. И Сашка не мог. А в Леве я вообще уверена, как в самой себе. Он скорее свое отдаст, чем на чужое посягнет. Хороший тебе мужик достался, Марина. Ты цени его.

— Я и ценю. Но кто вам сказал, что я желаю вашей смерти? И почему?

— Так ведь это была твоя машина. Там на перекрестке.

— Стоп! При чем тут мой «Рено»?

— Та машина, которая пыталась меня задавить, принадлежала тебе.

Тут уж и Саша оторопел. А на его маму вообще жалко было смотреть. Марина напоминала выброшенную на сушу рыбу, так же пучила глаза и глотала ртом воздух.

— Моя машина? — выговорила она наконец. — Вас пыталась задавить моя машина? Или просто похожая? Потому что учтите, таких машин сотни, если не тысячи. «Рено Логан» — это очень распространенная модель.

— Номер на машине тоже был твой. И цветок на лобовом стекле. Это же я его тебе подарила. Они продаются у меня в центре.

Жутковатое изделие даже трудно было назвать цветком. Это было что-то вроде широко открытого рта, обрамленного многочисленными цепкими жгутиками, покрытыми на вид чем-то клейким. Цветок был похож на росянку. И, по уверению тетушки, умел ловить неприятности прямо на ходу. Так что получалось, что неприятности сами прилипали к кончикам его жгутиков, а затем отправлялись прямиком в пасть цветочку и уже там спокойно переваривались, не причиняя никакого вреда владельцу чудо-цветочка.

Кто мог верить в такую ересь, Саша не понимал. Но дар убеждения тетушки был таков, что каждую новую партию цветочков мигом расхватывали. И даже мама вопреки убеждениям, что от неприятностей может уберечь лишь чистая совесть, позволила себя уговорить и повесила зеленого страшилу себе в машину. Да еще и сказала, что с тех пор ей стало значительно спокойней. Еще бы не спокойней. Пока мама этого не сделала, тетушка никак не хотела от нее отвязаться.

И вот теперь та же тетушка опознала мамину машину именно по этой занятной штучке. Если бы еще только наехавшая на тетушку машина была просто похожа на мамину! Нет, в сочетании с чудо-цветком и регистрационными номерами она становилась точно маминой.

— Но я не понимаю, как такое могло быть.

— Я хочу, чтобы ты знала, дорогая! Я ни одной минуты, слышишь, ни одной, не думала на тебя! Кто-то мог взять твою машину без спросу, чтобы совершить наезд на меня и подставить при этом тебя.

— Нет, ну как это взять? — окончательно растерялась Марина. — Угнать, вы хотите сказать?

— Это возможно?

— Я не знаю. Когда случился наезд?

— Пару месяцев назад. В апреле.

— Так давно! И вы молчали!

— Да, это случилось двенадцатого апреля — в День космонавтики. Я еще помню, вышла из дома в чудесном настроении. Я ведь в шестьдесят первом была уже девушкой, что называется, на выданье. И все мы с девчонками были дружно влюблены в самого лучшего и замечательного парня на свете — Юрку Гагарина. Но он того стоил. Более обаятельного человека мне видеть не приходилось. Он прямо идеально подходил на роль первого человека в космосе.

— Тетя, вернемся к нашим баранам.

— Ах, в этот день меня всегда охватывают такие чудесные воспоминания. Боюсь, я немножко задумалась. И вдруг — бац! Я чувствую, что лечу на асфальт. И уже там, сидя попой в луже, я понимаю, что чья-то рука по-прежнему держит меня за шкирку. И какой-то мужик орет у меня прямо над ухом. И твоя машина, которая стоит передо мной. И… и ты за рулем!

— Я?!

— Ну то есть мне показалось, что это была ты.

— А что кричал тот мужчина, который вас спас?

— По большей части он нецензурно ругался.

— На вас?

— Нет. Чего ему на меня ругаться? Наоборот, меня он всячески опекал. Потом и до полицейского отделения лично доставил. И проследил, чтобы они от меня заявление по всей форме приняли. А там на перекрестке он орал на водителя той машины, которая меня едва не задавила. На тебя, Марина. Ну верней, на ту женщину, которая была похожа на тебя.

Саша решил вмешаться:

— Можно еще раз уточнить, за рулем вы увидели маму или просто похожую на нее женщину?

— Ну… Там была женщина с такой же прической, как у Марины. И одета она была также… Марина, ну, кончай дуться. В конце концов это меня хотели убить, а я и то не дуюсь. Лучше скажи, ты помнишь ту свою красную куртку, которую я тебе подарила? Помнишь? Так вот, мне показалось, что женщина за рулем в ней и была.

— Могу вас разочаровать, тетя. Ту куртку я никогда не носила.

— Нет? А почему?

— С ростом вы не угадали. Она мне велика. Как я повесила ваш подарок в шкаф, так она и висит у меня в шкафу. Я даже ярлычок с нее не срезала. И ценник не сняла.

— Маринка, ну не обижайся ты на меня, — взмолилась Елизафета Федоровна. — Пойми, я и сама в полнейших непонятках. Я же понимаю, что ты не могла пытаться меня убить. Уж если бы ты взялась прихлопнуть свою старую тетку, сделала бы это чисто и с первого раза! А не то что эта недотепа, то с одного конца зайдет, то с другого, а результата все нет.

— То есть были и другие случаи?

— А то! — задорно ответила тетя Фета. — Было еще два случая. Первый я вам описала. Там меня из-под колес вытащил случайный прохожий. Теперь случай номер два, когда меня пытались задушить. Пожалуй, это было еще менее приятно. В первом случае я отделалась легким испугом. А тут мне повредили шейные позвонки. Что-то в шее хрустнуло, и мне неделю пришлось ходить в бандаже.

— Как это случилось?

— Рассказываю. Это было первого мая.

— То есть почти через три недели после первого покушения?

Елизафета Федоровна кивнула головой и продолжала:

— Я возвращалась с праздничного концерта. После концерта мы с приятельницами заглянули в ресторан, чтобы немножко перекусить и поболтать. И так как не виделись с ними мы уже давно, то у нас было о чем поговорить. Мы засиделись до закрытия ресторана. Потом еще долго прощались на улице. И когда я приехала к дому, то час был уже весьма поздний. Я расплатилась с таксистом, он уехал, а я вошла в подъезд. И вот тут на меня напали.

— Кто? Вы видели лицо напавшего?

— Откуда? Он напал на меня со спины. Просто схватил меня за шею и принялся душить. Тогда я пнула его локтем, потом лягнула одной ногой, потом другой. Надо сказать, что туфли на мне в тот вечер были на высоком каблуке. И этот каблук угодил злодею… куда-то. Он охнул, а потом выпустил меня и убежал. А я почти без сознания рухнула на ступеньки лестницы. Нашел меня таксист. Он же вызвал врачей.

— Какой таксист? Он же уехал.

— Уехал, а потом вернулся, потому что обнаружил, что я вместе с тысячной бумажкой сунула ему еще и пять тысяч. Одна купюра была завернута в другую. И я даже не вспомнила, когда расплачивалась, что там не одна, а две бумажки.

— Какой честный таксист.

— Он верующий. По выходным дням служит в монастыре тут неподалеку, в Ленинском. Так вот таксист приехал спросить, может ли обратить эти пять тысяч на дела милосердия и милостыню. Обещал, что облагодетельствованные этими деньгами люди будут молиться за меня.

— И вы разрешили?

— Я только что чуть было не рассталась с жизнью. Конечно, мне в тот момент показалось, что чьи-то молитвы очень бы мне пригодились. Я не только позволила ему взять эти деньги, но на следующий день дала еще.

— Вы и на следующий день с этим таксистом виделись?

— Он пришел ко мне в больницу, чтобы уточнить, не нужна ли мне помощь.

— Так он что-то или кого-то видел?

— К сожалению, нет. Никого он не видел, кроме какого-то мужчины, убегавшего прочь от дома в компании с невысокой женщиной, по приметам один в один похожей на тебя, Марина.

Саша с сочувствием взглянул на свою маму. Та была бледна. И ее руки то и дело нервно сжимались и разжимались.

— Тетя… я…

— Ничего, Мариночка, — необычайно тихо и ласково отозвалась тетя Фета. — Мы с тобой это преодолеем.

И она взяла племянницу за руку.

— Я должна была рассказать тебе все это еще раньше. После того первого случая.

— Почему же не сказали?

— Боялась.

— Чего? Что это может оказаться правдой?

— Мне было стыдно. Получалось, что я тебя в чем-то обвиняю. А ведь я никогда-никогда не верила в то, что это можешь быть ты. Для меня с самого начала было ясно, что это чья-то злая шутка. Кто-то хочет поссорить нас.

Саша незаметно наступил маме на ногу. Мол, что ты кривляешься? Тетка не в себе от происходящего вокруг нее. Нашла время обижаться. И на что? Тетю хотят убить. А если преступник переодевается в племянницу своей жертвы, то ему же хуже. У негодяя еще мог быть шанс уйти от ответственности за содеянное, если бы он не вздумал впутывать сюда Марину. Но если уж задета честь его матери, тут Саша поклялся, что костьми ляжет, но докажет всему свету, что его мама самая лучшая и никакая она не преступница!

— А в третий раз что с вами случилось? И когда?

И тетя бодро отрапортовала:

— Вчера! Меня собирались утопить.

Саша с мамой ахнули. И Елизафета Федоровна, которая за время разговора уже повеселела, зарумянилась и отчасти стала похожа не себя прежнюю, продолжила:

— Вы же знаете, что хотя бы три-четыре раза в неделю я плаваю.

Саша с мамой кивнули. Да, все знакомые Елизафеты Федоровны были в курсе ее образа жизни. И ее купание в любое время года ни для кого не являлось секретом. Когда залив освобождался от ледяного плена, Елизафета плескалась в нем. Но зимой каждый раз долбить ледяную корку было слишком утомительно даже для нее. Поэтому зимой Елизафета Федоровна купалась в городском пруду, распугивая оставшихся там на зимовку уток.

Но уже наступило лето, и в заливе у тетушки Феты имелся свой любимый пляж. Мелкий желтый песочек тут перемежался камнями. Вот с этих огромных валунов Елизафета Федоровна обычно и ныряла.

— Этот человек все рассчитал. Он спрятался среди камней и, когда я нырнула, подплыл ближе. Но меня так просто не возьмешь. Стоило мне оказаться в воде, я сразу поняла, что рядом есть кто-то еще. И мне стало страшно. Я как-то разом вспомнила и неудачный наезд, и то, как меня душили в подъезде. И шестым чувством поняла: сейчас меня будут снова убивать. Разумеется, мне этого не хотелось. Совсем не хотелось.

И Елизафета Федоровна поплыла от своего врага.

— Я неслась по воде так, как никогда в жизни не плавала. Наверное, я поставила мировой рекорд. Свой собственный я точно поставила. Добралась до мелководья, выскочила на мелководье и бегу. Оглядываюсь назад, а там уже никого. Смотрю вперед, где оставила свои вещи, а там стоит какая-то женщина. И снова, клянусь тебе, Марина, она показалась мне похожей на тебя. Стоит, значит, потом наклоняется, подбирает мои вещи и уходит.

— И что?

— И мне пришлось добираться до дома в одном купальнике. Наверное, люди, которых я встречала по пути, думали, что я рехнулась. Погода-то вчера была совсем не летняя. Ветер дул просто ледяной. А я в мокром купальнике. И волосы тоже мокрые. И босиком по лужам, то еще удовольствие. Я даже слегка простудилась, пока добралась до дома. В горле запершило. И я чихала.

Для Елизафеты Федоровны, которая никогда и ничем не болела, першение в горле и чих — это было чем-то сродни катастрофе.

— А как вы попали к себе домой? Ключей ведь у вас не было? Или преступник оставил их на песке?

— За ключами я по пути зашла к Ларе с Глебом. У них есть запасной комплект от моей квартиры.

— И как вы им объяснили свое появление в одном купальнике?

— Сказала, что пока я плавала, кто-то украл мои вещи. Они разохались. Особенно Лара, она такая нервная. Я даже хотела прописать ей сеанс расслабляющих процедур, но она наотрез отказалась пользоваться служебной скидкой, а без скидки ей наши цены не потянуть.

— А почему отказалась?

— Очень принципиальная, — вздохнула Елизафета Федоровна. — Лара всегда такой была. А с тех пор как наш центр начал приносить реальный доход, ее принципиальность и вовсе стала напоминать фанатичность. Она не желает принимать от меня ничего, кроме заработной платы.

— Ваша подруга работает на вас.

— Лара всю свою жизнь проработала бухгалтером. Она окончила экономический факультет университета еще в те годы, когда бухгалтер — это было что-то скучное и низкооплачиваемое. С началом рыночной экономики ситуация изменилась, и Лара быстро нашла себя. Работала то в одном малом предприятии, то в другом, то в третьем. Без работы ни дня не сидела. Иногда даже совмещала. Оно и понятно, работать ей приходилось за двоих. Глеба как в восемьдесят девятом сократили, так с тех пор он и не нашел себе другого места. Сначала работы не было. А когда все стабилизировалось, Глеб уже потерял квалификацию. Да и возраст… Нелегко ведь начинать на новом месте, когда тебе уже за пятьдесят.

— Он же химик?

— У него степень по молекулярной биологии.

— А чем занимается Глеб у вас?

— Да так… всем понемногу. Разрабатывает новые препараты. Он обязательный и исполнительный. И еще он мой друг. Без него просто никак. Не знаю, как бы я пережила эти дни, если бы не их с Ларой поддержка.

И Елизафета Федоровна рассмеялась, словно последняя фраза и вообще все, что с ней произошло, было удачной шуткой. Но Саша отнюдь не был склонен считать случившееся шуткой. Если даже это и была шутка, то она очень дурно попахивала.