Детектив в маске

Дарья Калинина, 2020

В этом году мы с вами столкнулись с необычной и непривычной ситуацией. Но это не повод унывать! Нам надо держаться вместе хотя бы виртуально, поддерживать друг друга и по возможности радовать приятными сюрпризами. Один из таких сюрпризов приготовило издательство «Эксмо» и наши любимые писатели – Анна и Сергей Литвиновы, Татьяна Гармаш-Роффе и их талантливые коллеги по перу. Находясь на самоизоляции, они написали увлекательные детективные рассказы, действие которых развивается в наше непростое время. В них вы найдете тепло и поддержку, которые сейчас просто необходимы!

Елена Логунова

На земле мир

— Христос воскрес! — заговорщицким голосом сказала Ирка в телефонной трубке.

— А почему так конспиративно? Это же вроде официальная версия, он воистину воскрес? — поинтересовалась я, приподняв голову с подушки, чтобы оценить яркость светлой линии между полотнищами штор.

Раньше время по утрам я с легкостью определяла на слух — по характеру и интенсивности шума во дворе соседнего детского сада, но карантин сбил все настройки. Теперь у нас и в девять утра предрассветная тишь, только птички поют-заливаются.

— Воистину воскрес, и по этому поводу мы сегодня организуем спецоперацию, — по-прежнему таинственно ответила моя лучшая подруга, но не сдержала ликования и слишком повысила голос, разбудив и моего супруга.

— На моем головном мозге? — плаксиво уточнил он место проведения спецоперации.

Ирка, довольно хохотнув, отвалилась от трубки и уступила место собственному благоверному.

— Колянос, амиго! — радостно завопил тот. — Текила стынет, мясо маринуется, препарасьон нумеро уно!

— Еще и препарируют? — боязливо пробормотал не проснувшийся толком Колян и от греха подальше уполз под одеяло с головой.

— Трусишка зайка серверный, — попеняла я ему. — Знал бы не только языки программирования, понял бы, что это испанский. Моржик сказал: готовность номер один! Кстати, к чему? — я опять сменила собеседника, вновь притиснув к уху трубку.

— Ну как же! Вы едете к нам в гости!

— Да? — я почесала в затылке. — Но карантин же…

— Так. Вы уже сколько сидите? Три недели? И мы три недели. У вас все здоровы? И у нас все здоровы. И — та-да-да-дам! — губернатор разрешил с одиннадцати до шестнадцати часов совершать деловые поездки по городу на личном транспорте!

— Так то деловые… — засомневалась я.

— А у нас к вам дело! — уверенно заявила подруга. — Даже два дела: текила и шашлык!

— Мне показалось — или кто-то сказал «шашлык»? — откинул одеяло Колян.

— Воистину воскрес! — сдалась я. — Ждите, скоро будем!

Спецоперация началась в одиннадцать ноль-ноль. Яростно шикая друг на друга, я, муж и сын гуськом спустились по лестнице. Несмотря на предпринимаемые усилия, шесть ног и три речевых аппарата производили многовато шума.

В трехэтажном «сталинском» доме, где мы живем, всего двадцать четыре квартиры, по две на этаже, и даже в докарантинные времена у нас было тихо-спокойно. Теперь же и вовсе тишь да гладь… Хотя препятствий на пути совсем не осталось: во всех четырех подъездах двери с кодовым замком день и ночь стоят нараспашку, чтобы можно было ходить туда-обратно, ни к чему не прикасаясь. Лифтов у нас, понятное дело, нет.

— Внимание! — Колян высунул нос на крыльцо и огляделся. — Все тихо, первый пошел! — доложил он и выскользнул за дверь.

Я заняла освободившееся место на пороге и полюбовалась, как затейливо, суперкороткими перебежками от одного укрытия до другого, супруг продвигается к нашей машине во дворе. По прямой до нее было метров двадцать, но Колян умудрился превратить их в сто, проложив путь по сложной кривой с остановками за мусорным баком, одиноким деревом в центре круглого двора, вывешенным кем-то на просушку пододеяльником и столбом, поддерживающим навес над крыльцом соседнего подъезда. За столбом двухметровый могучий Колян не помещался даже навытяжку, «в струнку», и в комплекте с навесом со стороны походил на одинокого атланта.

— Типа, все остальные атланты ушли работать на удаленку, — хихикнул сын, когда я поделилась с ним этой своей ассоциацией. — Я так и не понял, зачем мы прячемся? По телевизору же говорили, с одиннадцати до шестнадцати можно ездить на машинах без пропусков?

— Это не помешает кое-кому заклеймить нас позором, — заверила я его. — Бабке Плужниковой губернатор не указ, она предаст нас анафеме как нарушителей карантина и будет кричать из своего окна, как Ленин с броневика, пока не сорвет голос.

— А потом будет страшно сипеть и плеваться, — поежился сын.

Манеры бабки Плужниковой мы оба знали прекрасно. Эта старушка под девяносто лет в свое время была какой-то важной шишкой в крайкоме профсоюзов, и с тех пор ни на йоту не утратила гражданской активности. Не смотрите, что с виду бабуся божий одуванчик, ей только дайте классового врага — и она будет бороться с ним до своей неминуемой победы.

Дождавшись, когда Колян заведет машину, мы с сыном синхронно просквозили через двор по кратчайшему пути, запрыгнули в наш экипаж и уже на ходу пристегнулись. Колян не стал дожидаться, пока мы комфортно устроимся — он тоже в курсе привычек бабки Плужниковой и уже не раз принимал на крышу авто ядовитые плевки, яблочные огрызки и фруктовые косточки. По-моему, бабка специально складирует их у себя на балконе, чтобы всегда иметь под рукой необременительные метательные снаряды — верное средство выражения неудовольствия, осуждения и презрения. И ладно бы старушка этим ограничивалась, так нет же: она еще и жалуется на всех подряд куда только можно! Увидит нас сейчас — напишет тому же губернатору на сайт, например, или в твиттер. Бабуля смекалистая и успешно осваивает новые технологии. В домовой чат наш строчит, точно Анка-пулеметчица!

— Кажется, пронесло, не увидела, — выдохнула я, скользнув взглядом по закрытым окнам бдительной старушки.

С внутренней стороны тихий дом с подъездами нараспашку выглядел необитаемым, как будто жители в спешке его покинули. Отчасти так и было: те из соседей, у кого имелась дача в пригороде, предпочли самоизолироваться там, поближе к природе. На втором этаже в одном из окон безмятежно спал кот, на третьем за плотной антимоскитной сеткой смутно маячило крупное оранжевое пятно — не иначе еще одна наша возрастная соседка, Элина Абрамовна Фунтова. Она обожает блестящие атласные халаты ослепительных цветов — лично я ее наблюдала в алом, апельсиновом и золотом. Колоритная женщина, ей уже за семьдесят, а она так энергична и жизнерадостна, что ее взрослые дети хватаются за голову. Другие в ее возрасте развлекаются исключительно перед телевизором, а Элина Абрамовна то в музей на открытие выставки, то на танцы в парк унесется. Есть у нас в городском парке такая пенсионерская дискотека, там бодрые бабушки и дедушки отплясывают на зависть молодым… отплясывали до карантина. Сейчас, конечно, и они сидят по хаткам — группа риска, как-никак.

Вырулив со двора, мы объехали дом, построенный буквой «Г», с внешней стороны. Тут былой живости тоже не наблюдалось: не парусило свежевыстиранное белье на веревках, не лилась из окон музыка, не пыхал сигаретный дым… Только в жилище многодетного семейства Челышевых на первом этаже жизнь по-прежнему бурлила — в одной комнате занавески на окне тряслись, как юбки пляшущей цыганки, а в другой, похоже, разворачивалось сражение. Когда мы проезжали мимо, в оконное стекло изнутри с размаху влепился невнятный комок цветных соплей с глазами, мгновение помедлил, пучеглазый и распластанный, а потом скукожился и пополз вниз.

— У Челышевых прибавление? — спросил Колян, зафиксировавший это явление краем глаза.

— Это не ребенок, папа! Это лизун! — захохотал сын, к своим семнадцати еще не забывший простые радости детства.

— А так похож на Ваську, — пожал плечами Колян.

— Такой же синий? — догадалась я.

Василий Челышев, увы, был большой любитель заложить за воротник.

У нас, надо сказать, интересный дом, кого в нем только нет. То крыло, где мы живем, строилось как элитное жилье, которое получали партийные боссы краевого уровня. Из этих первопоселенцев в живых осталась одна бабуля Плужникова, так что былой стройности ряды жильцов уже не являют. Потомки партайгеноссе пошли по дороге жизни врассыпную, кто-то вообще продал отчий кров — нам, кстати говоря. А второе крыло изначально было населено трудягами, заслужившими квартиру работой в заводских цехах. Завод уже закрылся, рабочие специальности давно не в чести, и кого теперь только в нашем доме нет. Рукастые мужики, сшибающие копеечку где придется, алкоголики-тунеядцы, офисные клерки, учительница, врач, жена богатого мужа, удравшего от нее в Испанию, депутат горсовета, пара бизнесменов средней руки, мелкий торгаш, превративший свой ржавый гараж-ракушку в склад ворованного бензина, два таксиста, с десяток пенсионеров, а еще программист и писатель — это мы с Коляном. Ну, и дети, конечно, в основном, школьники. Не двор, а действующая модель страны в миниатюре.

Без помех и препятствий, не удостоившись внимания патрулей, мы прокатились через город насквозь и приехали в ближний пригород, где в большом прекрасном доме живут наши лучшие друзья — Ирина и Сергей Максимовы, они же Ирка и Моржик. Плюс шестилетние близнецы Масяня и Манюня, увесистые крошки ангельского обаяния и демонической энергии, а еще звероподобный добряк алабай Мотя и хитрющий кот Макс. Шикарная компания для праздника.

Праздник, без сомнения, удался. Погода стояла прекрасная, птички пели, пчелки жужжали, шашлык был хорош, и его всем хватило, дети быстро наелись и умелись гулять по пасторальным окрестностям с собакой — их троих как раз хватало, чтобы уравновесить одного разогнавшегося алабая. На земле воцарился мир, в человецах благоволение. И, видно, не мы одни хорошо праздновали и веселились, потому что мой телефон то и дело пищал, принимая сообщения в домашний чат. Жильцы дома, нами тайно покинутого, обменивались поздравлениями и поднимали друг другу настроение тематическими шутками.

Неожиданно мажорно зазвучала вдруг тема карантина. Настя Лосева, внучка роскошной Элины Абрамовны, выложила в чат видеозапись бабушки. Элина Абрамовна, большая любительница классической музыки, неплохо поставленным голосом распевала арию Мистера Икс из оперетты «Принцесса цирка»: «Живу без ласки, боль свою затая… Всегда быть в маске — судьба моя!» — и на последних словах срывала с себя медицинскую одноразовую маску и апплодисменты публики заодно.

Поддатый развеселившийся народ с готовностью включился в игру. Сосед дядя Боря Трошин в обвисшем трико и красном пиджаке поверх майки-алкоголички смешно спародировал юного Игоря Саруханова, спев на новый манер его старый хит про «это кара-кара-кара, кара-кара… Каракум!» — только у него был не Каракум, а карантин.

Василий Челышев тут же выдал ответочку, выложив видео своих деток, которые закрутили хоровод, распевая: «Как на чьи-то именины испекли мы… карантин! Карантин, карантин, тарахтим и тарахтим!» Получилось смешно. И правдиво. У мамы Челышевой, попавшей в кадр, было такое лицо, что увидишь — не усомнишься: тарахтением она сыта по горло.

— Ну, понеслась душа к богу в рай! — хмыкнула я и этим ограничилась. Мне шутками просто так разбрасываться нельзя, я их в книжки вставляю, мне издатель за это денежки платит, дай ему бог здоровьичка.

А вот Ирка, непризнанная миром поэтесса, вызов приняла и безотлагательно поучаствовала в творческом конкурсе.

— Ах, карантин, удивительный мир, где перемешан Париж и Памир! — напела она на мотив старой песни про карнавал и тут же отняла у меня смартфон, чтобы закинуть свой корявый стишок в наш домовой чат. — «Если ты с нами всю ночь коротил, снова приедешь к нам на карантин…» А, как тебе?

— Так себе, — не расщедрилась я на похвалу. Я очень строгий литературный критик, а Ирка — запойный рифмоплет, ее нужно поощрять с осторожностью. — Рифма внатяжечку. Что значит «коротил»? Как это понять?

— Как короткое замыкание? — предположила подруга. — Типа, кто-то так веселился, что аж искры из глаз летели и подошвы плавились. Коротил он!

— Тогда почему «всю ночь»? — не сдалась я. — Короткое замыкание — оно ба-бах — и все, одноразовое действо!

— Вот ты вредная, — Ирка вздохнула и снова полезла в чат, что-то там поправить, но осеклась: — Э-э-э? А где? Что такое!

Только что отправленный стишок из чата исчез.

— Пропололи твое творчество, Ирина Батьковна, — объяснил происходящее Колян, опрометчиво не добавив в голос сочувствия. — Злобный модер удалил сообщение как не соответствующее…

— Чему? — насупилась Ирка. — Высокому уровню прочих конкурсных работ? — и она шумно шмыгнула носом.

— Да это глюк какой-нибудь, — поспешила я успокоить подругу. Графоманы — они ужасно обидчивые. Ирка вот свое творчество позволяет критиковать только мне, все остальные, даже Моржик, обязаны ее опусами восторгаться, иначе плохо им будет. — Сейчас я разберусь, — и я набрала нужный номер. — Алло, Мариш?

— Париж! — издевательски ответили в трубке и басовито захохотали.

— Семен Петрович, с праздником вас, верните мобильник супруге, пожалуйста, — вежливо попросила я. — Мариш, привет, у вас, я слышу, все прекрасно?

— Полагаешь, меня должно радовать, что мой муж, интеллигентный человек, напивается тут, как сапожник? — уныло отозвалась Марина.

Она наш управдом и моя бывшая однокурсница. Собственно, это с ее подачи мы когда-то купили квартиру в сталинском доме. Хотя сейчас Марина с супругом карантинят за городом, в конце марта они как раз вернулись из поездки во Францию и вынуждены были самоизолироваться отдельно от родственников. Уже четвертую неделю Марина с Семеном Петровичем сидят на даче, а Элина Абрамовна с Настей — в четырехкомнатной городской квартире, где обычно они живут все вместе. Марина по этому поводу очень страдает. Она вообще такая — истовая страдалица. Сама страдает и всех остальных заставляет. В универе она у нас старостой группы была, ух, как мы все ее тогда ненавидели…

Марина Лосева, дочка блистательной Элины Абрамовны Фунтовой, похожа на матушку только внешне. Характер у нее совершенно другой, Марина поразительно пессимистична, вечно всем недовольна и никогда не упускает повод поплакаться в опрометчиво подставленную ей жилетку. Я поняла, что совершила роковую ошибку, и попыталась быстренько закруглить разговор, перейдя непосредственно к теме:

— Мариш, это ты мое сообщение в соседском чате удалила?

— Делать мне нечего, только ваши сообщения удалять. Я его даже не видела, что там стряслось, опять канализация? Надо управляющую компанию менять, невозможно с ними работать, — заворчала соседка.

— Спокойствие, все нормально с канализацией, вообще все в порядке, мы тут просто шутим, веселимся, а мое сообщение почему-то исчезло…

— А давай и ты сейчас исчезнешь? — весело предложил мне пьяный бас — Семен Петрович опять присвоил трубку жены. — Смотри, какой день хороший, охота тебе его портить разговором с Маринкой? Она же бу-бу-бу, бу-бу-бу… Кто не подготовленный, послушает немного — и пойдет петельку вить, мыльцем мазать. Оно тебе надо?

— Мудрый вы человек, Семен Петрович, и самоотверженный, — вздохнула я.

— Ты наших-то видишь там, как они? — понизил голос сосед.

— Кого вижу, кого слышу, — ответила я. Мы с Лосевыми соседи, хотя их квартира в другом подъезде: одна стена у нас общая. — Элина Абрамовна песни поет, Настя иногда в магазин выходит, мы там с ней как-то встретились. Все нормально у них, не волнуйтесь.

— Скажи, пусть не беспокоятся, отдыхают, дышат полной грудью, я Маринку удержу.

— Ну? — требовательно вякнула Ирка, едва дождавшись, пока я закончу разговор.

— Никто ничего не удалял, я была права, это просто глюк какой-то. Хочешь, вот тебе мой телефон, напиши заново свой стишок.

— Нет уж, не хочу, настроение пропало, — вздернула нос подружка.

Я не стала ее уговаривать, настроение пропало вовремя — праздник пора было заканчивать. «Окошко», любезно распахнутое губернатором для переездов по городу, уже закрывалось.

К шестнадцати часам мы уже были у себя. Меня и сына Колян высадил из машины на подъезде к двору, и мы поодиночке незаметно просочились в дом. Бабка Плужникова была на посту, но нас, протекших по-над стеночкой, не заметила. Колян, припарковавшись, открыл зонт и дошел до подъезда под его прикрытием. С третьего этажа бабка его под зонтом не разглядела, поэтому на личности перейти не смогла, лишь проорала свое обычное: «Шляются тут всякие!» — но это она кричит всем подряд, даже бесхозным котам и собакам. В последнее время этот бабкин крик жильцы нашего дома воспринимают как сигнал о появлении курьера из службы доставки.

— Жаль, что у папы в машине всего один зонт, а не три, — задумчиво молвил сын, когда мы уже поднялись в квартиру. — Представьте: медленно-медленно въезжает во двор большая черная машина. Одновременно открываются дверцы. Из них синхронно выстреливают три больших черных зонта. Выстраиваются «свиньей» и плывут прямиком к третьему подъезду, а там бабка Плужникова… Вот у нее шок будет!

— Особенно если зонты пойдут напрямик через двор, прямо по клумбе, и трава за ними будет покрываться изморозью или жухнуть и дымиться, — добавила я.

— Средство для прочистки труб! — тут же предложил сынок. — Сделать в крышке дырочку, перевернуть, держать в руке и на ходу лить на газон тонкой струйкой!

— Траву жалко, она на самом деле пожухнет, — возразила я. — Надо что-то другое…

— Простенькие дымовые шашки, — подсказал Колян, протискиваясь мимо нас в прихожую с зонтом-тростью наперевес. — Могу быстро сделать, если нужно, мне понадобится одна пластмассовая линейка и…

— Спасибо, не надо! — опомнилась я. — Сегодня мы бабку Плужникову уже победили, для одного дня достаточно.

Мне никто не возразил, однако позже выяснилось, что не все согласились со сказанным. Часика через три — уже стемнело — наш тихий двор огласил визгливый крик.

— Черт! Черт с рогами! — орала бабка Плужникова и, судя по дробному стуку, неприцельно пуляла в нечистого подручным мелким мусором.

Я дернула створку окна и перегнулась за подоконник. Рядом, едва не вытолкнув меня наружу, с усилием втиснулся Колян.

— Смотри, смотри! — восхищенно забормотал он. — Реально черт!

— С рогами, — пробормотала я и на всякий случай крепко протерла глаза. Текила у Максимовых была крепкая, с такой и до чертиков допиться раз плюнуть. — И с глазами!

Глаза у черта были роскошные, всем бы такие! Большущие, сияющие и необычного разреза: миндалевидные, с приподнятыми внешними уголками. Светились они неярко, видимо, вполнакала, но очень красиво — зеленовато-желтым с переливами. Поскольку сам черт с головы до ног был угольно-черный, фософоресцирующие глаза на темном фоне смотрелись очень эффектно. Бабка Плужникова до крайности впечатлилась и безостановочно голосила:

— Изыди! Сгинь! Чур, меня! Проваливай в ад!

А ведь была когда-то коммунисткой и атеисткой. Фу, перевертыш.

Черт, невозмутимо стоящий посреди двора, проваливать явно не собирался, но бабкину практику экзорцизма без внимания не оставил. Он медленно поднял руку, разжал кулак и выпустил из него один палец, направленный четко на бабкин балкон.

— А какой это палец он ей показал, я не вижу, указательный или средний? — живо заинтересовался Колян.

— Точно не большой, — ответила я, потому как было ясно, что одобрения у черта бабкино поведение не вызвало.

А потом нечистый, подметая двор длиннополым плащом, размеренно прошагал прямиком к третьему — бабкиному! — подъезду и скрылся в нем.

В некогда спокойном дворе установилась и вовсе гробовая тишь. Потом кто-то громко икнул, и нетрезвый голос Василия Челышева торжественно изрек:

— Кирдык бабусе!

— Э-э-э… Наверное, бабушку надо спасать? — неуверенно спросил Колян, но не тронулся с места.

— Эй, ну че там, кто видит? — нарушил затянувшуюся паузу дядя Боря Трошин. У него только одно окно во двор, и из него третий подъезд не виден. — Петровна, ты еще живая?

Светлана Петровна Плужникова порцией брани дала понять, что она живее всех живых.

— Тьфу! Даже черт ее не взял, — досадливо выругался Челышев, с подкупающей прямотой выразив общее мнение.

Черт, на глазах у публики внедрившийся в бабкин подъезд, как будто испарился. Бесстрашные дети Челышевых с радостным визгом промчались по этажам, засвидетельствовав бесследное исчезновение нечистого.

— А где наш сын? — вдруг вспомила я.

Хлопнула дверь. Я поспешила в прихожую и застала там потомка. Ловким баскетбольным броском он отправил на диван в кухне скомканный темно-синий плед и сделал подозрительно невинное лицо:

— А я мусор вынес.

— А ну выверни карманы, — потребовала я. — Что у тебя там?

— Масочка…

— Масочка?!

— Кыся, в чем дело, сейчас носить маску — это нормально, — вступился за сына Колян.

— Даже если это маска Бэтмена?! — я гневно потрясла черной тряпочкой с ушками-рожками.

— Это шапочка Бэтмена, — поправил меня сын. — А маска Человека-паука, вот! — и он извлек из другого кармана вторую тряпочку.

— Так вот почему мне показался знакомым этот нечеловечески красивый взгляд! — обрадовался своему внезапному прозрению Колян. — Сынок, а как ты заставил линзы маски сиять, там же нет никакой подсветки?

— Но линзы светоотражающие, а я надел на шею головную повязку с фонариком из набора «Лего», помнишь, мама мне ее из Берлина привезла, там такой человечек с лампочками в подошвах, я просто перевернул его ногами вперед и…

Обсуждая технические детали, отец и сын удалились в бывшую детскую, ныне, как выяснилось, превратившуюся в склад опасного психологического оружия.

— Ногами вперед, — беспомощно повторила я, понимая, что ничего уже не изменю. Что выросло, то выросло. И даже не имеет смысла спрашивать, в кого оно такое, потому как ответ я легко могу найти в зеркале. М-да. Может, зря я уговорила ребенка изучать интернет-технологии, хотя он мечтает стать писателем и журналистом? Ужастики ему определенно удались бы, а это востребованный и хорошо оплачиваемый жанр…

Запищал мой телефон. Бабка Плужникова не угомонилась и, сорвав голос криками, продолжила истерику в домовом чате. По ее мнению, черт приходил не лично к ней, а ко всему нашему сообществу, потому как мы бога не боимся и совести не имеем, грешим без ее зазрения. Далее следовал долгий перечень грехов, в коих были замечены бабкой мы, ее соседи по дому. Народ притих, наблюдая эту бурю негодования, и прекратилось сие безобразие лишь когда наш управдом Марина написала в чат: «Светлана Петровна, прекратите немедленно, или я вас отключу». Она не уточнила, от чего именно отключит бабку. Я подумала, что от чата, но были еще варианты — от электричества, газа, Интернета. Бабка Плужникова не стала рисковать и заткнулась. Управдома, как любое начальство, она ненавидела и побаивалась.

Я пошла готовить ужин и спохватилась, что в доме нет хлеба, молока и яиц. С одной стороны, это было плохо, с другой — хорошо: появился повод сходить в магазин. Поскольку на улице уже стемнело, Колян вызвался меня сопровождать, и мы отправились за покупками. Идти было недалеко, сто метров туда и столько же обратно.

В магазине мы встретили Настю Лосеву. При виде меня, направляющейся к ней, она дернулась, но я не стала слишком приближаться, соблюдая предписанную социальную дистанцию. Мы очень коротко поговорили: я сообщила девушке, что разговаривала сегодня с ее родителями, у них все в порядке, Семен Петрович сказал, чтобы они с бабушкой не волновались, Марину он удержит. Тут я подмигнула Насте, намекая, что понимаю, как утомительно общение с ее маман, отчего девушку просто перекосило и она умелась от меня, как ошпаренная. Наверное, обиделась за маменьку.

У кассы мы снова встретились. Настя оказалась в очереди перед нами, и тут уж ей бежать было некуда — касса в магазине работала всего одна. Но, расплатившись, девушка ушла так быстро, что даже не взяла чек. Его прибрал рачительный Колян: чек оказался на крупную сумму, по нему можно было получить скидку при следующей покупке.

В отличие от Насти, мы в самоизоляцию не торопились, шли медленно, наслаждаясь редкой возможностью на законных основаниях дышать свежим воздухом. А когда вернулись домой, обнаружили, что шоу бабки Плужниковой продолжается, антракт закончился.

Во втором отделении Светлана Петровна сменила тему на более актуальную. Теперь ей явился не старорежимный черт, а кое-кто пострашнее: врач «Скорой помощи» в защитном костюме!

— У нас больные, в наш дом проникла зараза! — кричала бабка с балкона, прекрасно исполняющего роль трибуны. — Кто болен, признавайтесь? К кому врач приходил?

Задрав головы, мы с Коляном остановились во дворе. Мечущаяся по балкону бабка на фоне освещенного окна за спиной сама походила на злобную чертовку.

— У нас среди детских карнавальных нарядов ничего медицинского нет? — на всякий случай уточнила я у супруга.

— Был костюм Айболита, но там халатик с шапочкой, и они очень маленького размера, — ответил Колян, абсолютно правильно поняв, о чем я думаю. — Это не Колюшка, наверное, действительно к кому-то врач приходил.

— Если бабка выяснит — к кому, с нее станется и квартиру поджечь, чтобы убить заразу вместе с больными, — опасливо пробормотала я.

— Петровна, харэ орать уже! — первым не выдержал Василий Челышев. — Не было никакой «Скорой», ты бредишь! У меня шлагбаум прямо под окном, никто чужой не проезжал, и открывать не просили!

— Значит, он без машины пришел, просто так, на своих двоих! — парировала неугомонная старуха. — Сам ты бредишь, алкаш несчастный, я этого врача своими глазами видела! В защитном костюме, в маске, в очках, в перчатках, с чемоданчиком в руке!

Из дальнейшего рассказа бабки выяснилось, что видела она врача не с балкона, а совсем близко, поскольку столкнулась с ним в подъезде. Бабка шла вниз, врач — вверх, встретились они на нижнем марше лестницы на полпути между почтовыми ящиками и площадкой первого этажа, и встреча эта их так напугала, что оба, как выразилась бабка, «дико шуганулись». Врач распластался по стеночке, Петровна влипла в перила, так они и расползлись в противоположных направлениях. И бабка, страшно опасающаяся заразы, настолько переволновалась, что не пронаблюдала, в какую квартиру проследовал пугающе экипированный врач. Думаю, она бы подожгла весь подъезд, если бы в нем не находилась ее собственная квартира. Лишаться единственного жилья бабуся не хотела и потому требовала, чтобы соседи сами честно признались, кто из них болен. Зная, на что способна бабка Плужникова, все осмотрительно помалкивали.

— Ну, нас-то это не касается, мы в другом подъезде живем, — сказал Колян и потянул меня к нашему крыльцу.

— Погоди, — я мягко высвободила руку и всмотрелась в чужие окна. — Элина Абрамовна, что думаете?

Я была уверена, что жизнерадостная мадам Фунтова предложит вызвать «Скорую» персонально бабуле Плужниковой, потому как ту явно уже надо было лечить, хотя и не от коронавируса. Но Элина Абрамовна не стала озвучивать очевидное, а только громко фыркнула и отошла от окна. Фигура в ослепительно-золотом халате канула вглубь комнаты, и вскоре послышалось пение: неунывающая Элина Абрамовна исполняла что-то бодрое и мною не опознанное. Зато в окошко высунулась Настя и громко, перекрикивая арию бабушки, сказала:

— Люди, делать вам нечего! — после чего со стуком закрыла окно и тоже удалилась.

— В самом деле, пошли-ка ужин готовить! — Я опомнилась и позволила супругу увлечь меня в родные пенаты.

Пока я жарила котлеты, мой телефон пищал, как голодный котенок: настойчиво, жалобно и так противно, что невозможно было не реагировать. Неугомонная бабка Плужникова без устали строчила в домашний чат.

Потом раздался звонок.

— Привет, — уныло сказала Марина Лосева. — Не знаю, что делать, хочу посоветоваться. Вот знала же, что так и будет, чтоб ее, эту Плужникову, приподняло и шлепнуло!

— Светлану Петровну этим не проймешь, ее и танком не остановишь, — хмыкнула я. — Хотя ты, как управдом, все же имеешь на нее влияние.

— Боюсь, его не хватит, — вздохнула Марина, неизменно ориентированная на худший вариант развития событий. — Хочу заручиться поддержкой общественности. Ты же меня поддержишь?

— Смотря в чем, — не стала ничего обещать я.

— Ой, да ничего такого! Совершенно обычные меры предосторожности, должна же я была позаботиться о маме и Насте!

Я промолчала, хотя могла бы много сказать о том, как невыносима бывает проявляемая Мариной забота. Как староста группы она опекала, проверяла, третировала своей удушающей заботой однокурсников, а как хранительница семейного очага установила тиранию в собственном семействе. Семен Петрович, Настя и даже Элина Абрамовна живут под тотальным контролем, шаг вправо, шаг влево — побег, расстрел на месте! Вырываться из-под гнета суперзаботливой Марины дерзает только Элина Абрамовна, но она так не любит скандалов и некрасивых сцен, что смиряет свою свободолюбивую натуру ради мира и лада в семье.

— Так что ты сделала? — спросила я, хотя, кажется, уже догадалась.

— Я заказала в частной клинике услугу «Домашний доктор». Для мамы, ей же семьдесят два, она в группе риска, а я не рядом и не могу сама приглядывать за состоянием ее здоровья!

— И этот доктор приходит к Элине Абрамовне домой… чтобы что?

— Да все! Берет анализы, измеряет температуру, давление, сахар, осматривает, расспрашивает — каждые три дня, как штык! Я получаю все результаты анализов и полный отчет на электронную почту, очень удобно, могу быть спокойна, а то ты ведь знаешь мою маму, она никогда не признается, что у нее что-то болит, у нее все всегда прекрасно, — Марина фыркнула. — Ага, прекрасно! А у самой, оказывается, сахар повышенный, так и до диабета недалеко.

— Стой, погоди! Если у вас все здоровы, зачем этот врач приходит в полной защите?

— Здрасьте! Ну, ты даешь! — судя по звуку, Марина всплеснула руками и что-то задела — в трубке бумкнуло. — Медики же сейчас и сами заболевают чаще других, и разносят заразу будь здоров! Я в договоре специально прописала: строго в защитном костюме, никаких вариантов! Пришлось дополнительно заплатить, но что такое деньги, когда речь идет о здоровье и даже жизни…

— Тебе придется все это объяснить бабке Плужниковой, — решила я. — Она, небось, уже строчит жалобы во все инстанции, вот напишет, что у нас в доме скрываются коронавирусные больные — и весь подъезд вместе с бабкой запрут в какой-нибудь клинике. Оттуда тебе уже никаких результатов анализов не пришлют…

— Да, ты права. Я напишу всем в чате, а потом отдельно позвоню Плужниковой и попробую с ней договориться, чтобы она не истерила.

Позже, уже после ужина, мы наблюдали продолжение истории. Марина действительно написала в наш чат, объяснила появление доктора в защитном костюме и попросила у соседей извинения за беспокойство. Ее никто (кроме бабки Плужниковой, конечно) не упрекал, потому как все понимали суть опасений нашего управдома. Во-первых, Марина беспокоилась за оставшихся без ее пригляда родных, во-вторых, боялась, что бабка Плужникова на ровном месте поднимет панику, что, собственно, и случилось. Даже после полученного объяснения старуха не угомонилась и продолжала гневно строчить в общий чат: «Они больные», «Они там чихают», «Я слышу, их тошнит» и тому подобное. После десятого или двадцатого сообщения от бабки («надо еще разобраться, какой он врач, зараза китайская») администратор сообщества наконец решительно проредил наши ряды.

— Ура, бабка Плужникова нас покинула — увы, пока только в чате, — прокомментировал Колян, лениво следивший за происходящим без отрыва от просмотра кинофильма на компе. Там добрые люди сражались со злым инопланетным монстром. Монстр кошмарными замашками и поразительной живучестью очень напоминал старушку Плужникову. Смотреть такое кино мне не хотелось, хотя я и понимала, что в конце баб… то есть монстра обязательно победят.

Я ушла со своим макбуком на кухню, села за рукопись, но мне никак не работалось. Кусочки несложившегося паззла забились в извилины и не давали переключиться на сюжет романа. Почему бабка сказала «зараза китайская»? Она имела в виду коронавирус? Почему врач приходит пешком, а не приезжает на служебной машине? И как так вышло, что он ходит к Элине Абрамовне уже три недели, а его до сих пор никто не видел? Ладно, в подъездах нынче пусто, но во дворе человека в приметном защитном костюме кто-то должен был заметить…

Я оставила попытки поработать над новым романом, заглянула в гостиную и спросила Коляна:

— Кыся, ты как насчет небольшой романтической прогулки?

— Куда? — заинтересовался супруг. — Мусор уже выброшен, в магазин мы сходили, собаки у нас нет… В аптеку?

— Нет, это нечто необычное. Я предлагаю тебе спуститься во двор, посидеть в машине и посмотреть запись с регистратора.

— Будет как бы автокинотеатр, да? — Колян охотно отложил финальное растерзание монстра и пошел со мной во двор.

Мы сели в машину и посмотрели, что сегодня записал наш автомобильный регистратор. Меня интересовало то, что происходило во дворе после нашего возвращения от Максимовых.

Колян удачно припарковался: в кадре были сразу два подъезда, наш и соседний — третий. В наш после шестнадцати ноль-ноль заходили мы трое и дама с собачкой — соседка с первого этажа. Потом вышел наш сын с пакетом мусора. Потом он же, как мы теперь знали, но без пакета и в плаще из пледа, вошел в соседний подъезд. Потом из третьего подъезда вышла Настя, а из нашего — мы с Коляном. Минут через десять в наш подъезд вошел невысокий мужчина в куртке с поднятым воротником и низко надвинутой бейсболке.

— Это кто? Ты узнаешь его? — спросила я мужа, остановив запись.

— По спине? Ты переоцениваешь мою наблюдательность.

Я отжала кнопку паузы, и тип в бейсболке вошел в наш подъезд. Потом вернулась Настя, поднялась на свое крыльцо. А через пару минут, пошатываясь, как пьяная, и держась за сердце, из подъезда вывалилась бабка Плужникова. Шла она боком, глядя назад — явно только что пережила встречу с доктором в защитном костюме.

— Не понял! — Колян вернул видео назад, повторил последние минуты записи. — Кроме Насти, в подъезд никто не входил. Так с кем же встретилась бабка?

— Давай досмотрим запись, — попросила я, и мы еще раз полюбовались на самих себя, вернувшихся из магазина.

Потом в соседний подъезд вошел кот — и все, больше никакого движения регистратор не увидел.

— Очень, очень интересное кино, — неискренне сказал Колян и завозился, явно желая уже покинуть наш автокинотеатр. — А давай…

— Тихо! — Я увидела, что из нашего подъезда кто-то вышел. Невысокий мужчина в бейсболке! — Заводи машину, давай за ним!

— За кем?

Я кивнула на незнакомца.

— Зачем?

— Надо! Поезжай и постарайся проехать мимо него так, чтобы я могла его рассмотреть.

Мы поехали.

— Чего там смотреть, нечего там смотреть, малорослик какой-то, хоббит в кепке, — ворчал Колян, недовольный тем, что я проявляю подозрительный интерес к какому-то постороннему мужику.

Держась впритык к тротуару, мы сопроводили незнакомца до перекрестка, там он дождался зеленого сигнала и перешел на другую сторону улицы, а мы объехали квартал и вернулись домой.

— Ну, и кто это? — припарковав машину, спросил меня строгий муж.

— Понятия не имею! — честно ответила я. — Но ты прав, он малорослик, и глаза у него узковаты для наших широт.

— И что? — строгий муж прищурился и тоже стал узкоглазым.

Я хихикнула:

— Еще не знаю. Мне надо подумать.

Мы вернулись домой. В прихожей нас встретил строгий сын. Сузив глаза (я заржала), он спросил с нескрываемым подозрением:

— А где это вы были, а?

— Нет, это ты мне скажи, — я подавила неуместный смех, — как так получилось, что ты в роли черта в третий подъезд вошел, а из него не вышел? Но при этом оказался дома!

— Телепортировался? — с надеждой подсказал Колян.

Телепортация — его заветная мечта. Он спит и видит, чтобы мы научились путешествовать без виз и авиабилетов.

— А вы не поняли? — расплылся в довольной улыбке сын. — На то и был расчет, что никто не поймет и меня не вычислит. Забыли про подвал, да?

— Подвал! — я шлепнула себя по лбу. — Гениально!

— А то! — расправил плечи сынище.

— Весь в меня! — сказал его гордый отец.

Я могла бы с этим поспорить, да некогда было. Мне срочно требовалось наведаться в наш подвал.

Наш дом, как я уже говорила, старый, «сталинский», и подвал у нас капитальный. Он строился как бомбоубежище, но с годами превратился в мирное хранилище того-сего, причем, каждой квартире в подвале соответствует своя кладовочка. Особенность нашего экс-бомбоубежища в том, что он сквозное, то есть, все четыре подъезда ведут в одно большое подвальное помещение, протянувшееся под всем домом. Вообще-то на подвальных дверях есть замки, но в период карантина их никто не закрывает, так что, например, из нашего подъезда можно попасть в соседний не через двор, а через подвал. Что и сделал наш изобретательный сын…

И не только он!

— Я иду первой, а то вы всё тут затопчете! — объявила я мужу и сыну, топающим вслед за мной с азартным сопением. Подсветила себе фонариком в смартфоне и высмотрела отчетливую тропинку на пыльном полу. Приглядываясь, нашла в ряду кладовок ту, на пороге которой изрядно потоптались. Посмотрела на номер. — Кто в восемнадцатой живет? — спросила я и сама же себе ответила: — Лосевы! Что и требовалось доказать…

— Я по-прежнему ничего не понимаю, — сказал Колян.

— Я тоже, но мне очень интересно, — добавил сын.

— Сегодня уже упоминалась пластмассовая линейка, — сказала я, обернувшись к ним. — Случайно, никто ее с собой не захватил?

— Зачем ей линейка?

— Наверное, будет производить измерения?

— Действительно, зачем мне линейка, — спохватилась я. — У меня же есть пластиковые карточки!

Направляясь в подвал, я надела уличную куртку, а там в кармане лежал кошелек. Я извлекла из него первую попавшуюся банковскую карточку, сунула ее в щель между дверью и косяком, подвела к язычку простого английского замка и отжала его. Дверь открылась и даже не скрипнула.

— Родная, ты не перестаешь меня удивлять, — после короткой паузы задушевно сказал Колян. — Но что…

— Подожди.

Я заглянула в темную кладовку. Секунду подумала, нашарила у косяка выключатель и щелкнула им. Голая грушевидная лампочка на длинном шнуре безжалостно высветила невероятно захламленное помещение, заполненное старой мебелью, коробками, свертками и прочим пыльным барахлом. Свободен от хлама был только маленький пятачок, метр на метр, не больше, у самого входа. На вбитых в стену гвоздях рядком висели полиэтиленовый комбинезон, прозрачная полумаска и респиратор. На полу лежали пластиковые коробочки, похожие на угловатые синие яйца.

— Бахилы, — наклонившись и подобрав одно «яйцо», определила я. — Ну что… Следствию все ясно. Уходим.

— А что, что ясно следствию? — не удержался от вопроса сынище, но я пока не готова была рассказывать, а муж просто не знал ответа.

Закрыв чужую кладовку, мы вернулись к себе, и там я немного побегала из угла в угол, потому что мне лучше думается на ходу. Домашние не мешали — знали, что в таком состоянии меня лучше не трогать.

Собрав паззл, я вышла на балкон и позвонила Насте Лосевой.

— Да? — опасливо отозвалась соседка. Голос у нее был усталый и сильно контрастировал с мажорными звуками пения на заднем плане.

— Выключи бабушку и выйди на балкон, — попросила я.

И у нас, и у Лосевых балкон на внешнюю сторону дома — не в тихий двор, а на старую липовую аллею. Чудесный вид, свежий воздух, а скоро еще липы зацветут, будет головокружительный аромат…

— Ну, что? — Настя вышла на балкон и встала рядом. Нас разделяло метра полтора — как раз предписанная социальная дистанция. — Ты догадалась, да? — девчонка закурила.

— Брось сигарету! И чтобы больше никакого курева!

— Да я это так, чтобы руки занять, — Настя затушила сигарету о поручень и бросила ее вниз. — Я же не идиотка.

— Ты умная, — согласилась я. — Но скажи, с Элиной Абрамовной все в порядке? Где она, как?

— Да лучше всех! У Григория Артемовича частный дом, свой двор, сад, огород, даже курочки есть, бабуля в полном восторге!

— Григорий Артемович, значит, — повторила я. — Хороший дед?

— Бабуле нравится, — пожала плечами девушка. — Бывший военный, вдовец, живет один… жил. Они с бабулей на танцульках познакомились, с полгода встречались, но тайно, а тут карантин их как бы подстегнул…

— А мать твоя не знает?

— И слава богу! Вот крику-то будет, когда узнает…

— А врач, значит, в курсе смены адреса и навещает Элину Абрамовну по другому адресу?

— Как ты догадалась? — покосилась на меня Настя. — Я ж и халат надевала, и песни включала… Бабуля мне целый концерт записала, хоть диск выпускай!

— Я видела твой чек из магазина, — объяснила я. — В нем нет продуктов, привычных для пожилого человека. Ни молока, ни кефира, ни яиц, ни даже хлеба, а ведь Элина Абрамовна каждое утро ходила за свежим «кирпичиком»… А ты вообще какую-нибудь нормальную еду ешь или только полуфабрикатами питаешься? — Я вытянула из кармана чек и прочитала с листа: — Наггетсы, пельмени, рыбные палочки, апельсиновый джем, маринованные корнишоны, шоколад, морская капуста, крабовые палочки, вишневый компот и пиво. Пиво! Ты в своем уме?

— Это не мне.

— Уж обошлись бы как-нибудь без алкоголя.

— Блин! — Настя досадливо всплеснула руками и беспомощно посмотрела на меня. — Ну а об этом-то как ты догадалась?!

— Так доктор подсказал, — я посмотрела на озадаченную девчонку и засмеялась. — Насть, ну, если настоящий врач приходит по другому адресу, значит, к тебе является ненастоящий, правильно? Он просто маскируется, чтобы никто ничего не понял. Заходит в наш подъезд, спускается в подвал, там упаковывается в спецснаряжение и уже неузнаваемый поднимается к тебе. Отличный план, должна сказать, прекрасно придумано. Бабуля знает?

— У нас с ней друг от друга тайн нет.

— Совсем нет? И про беременность ты ей сказала?

— Бли-и-ин!!! — девчонка аж взвыла. — А это ты как?!

— Тебе еще раз прочитать набор продуктов в чеке? Там сладкое и соленое вперемежку, кошмарное сочетание. Плюс бабка Плужникова написала в чате, что у вас кого-то тошнит.

— А я ведь стерла это ее сообщение, — нахмурилась Настя. — Надеюсь, маман не успела его прочитать.

— Наш домовой чат создавала ты, а не Марина? — догадалась я.

— Конечно, я, мама в новых технологиях не рубит.

— Тогда последний вопрос: ты зачем удалила мой стишок про карантин?

— И ты еще спрашиваешь? — соседка искренне удивилась. — Ты вообще помнишь, что написала?

— Эм-м-м… Карантин, удивительный мир, где перемешан Париж и Памир. Если ты с нами всю ночь чего-то там, снова приедешь на наш карантин, как-то так, — припомнила я. — И что?

— Что? Я подумала, ты намекаешь, что в курсе всего! Мама с папой как раз приехали из Парижа, Памир — это в Таджикистане, а мой Эльшан как раз таджик, и мы с ним тут всю ночь, в карантине… Я решила: ты даешь мне понять, будто все поняла, и испугалась, что это прочитает мама!

— Можешь не верить, но это был просто экспромт, абсолютно случайный!

Мы немного помолчали. Потом я спросила:

— Срок какой?

— Четыре недели.

— То есть, это вы еще до карантина успели. А родителям, стало быть, не сказали…

— После карантина скажем, — шмыгнула носом девчонка.

— Ну да, тогда уже маме точно сдаться придется, других вариантов не останется… Котлеты будешь? Я котлет нажарила, еще теплые. И пюре.

Тихо-тихо шуршали, разворачиваясь, нежные листья. Чирикала какая-то птичка, сладострастно басили на клумбе коты — дрались, катались в лопухах, хрустели ландышевыми листьями. По дороге, уже скрытой рядами зазеленевших лип, редко-редко проезжал одинокий автомобиль. Карантин — очень странное время, город сам на себя не похож… Я стояла на балконе, дыша свежим воздухом и слушая, как чавкает котлетами соседская девчонка. На земле был мир, в человецах благоволение.

Уже перед сном я позвонила Ирке и сказала:

— Эй, я разобралась. Ты не поверишь, но твой стишок оказался лучшим. Он просто гениален!

— Серьезно? А почему? Ты же критиковала…

— Я потом тебе объясню, почему. После карантина, — пообещала я, улыбаясь.

— Ой, это когда еще будет! После карантина! Я, может, до этого и не доживу… Мы, может, все не доживем — полстраны у нас вымрет в этом карантине, — заворчала подруга.

— Не беспокойся, народу меньше не станет. Даже прибавится, вот увидишь! Все, спи давай, спокойной ночи, — я положила трубку.

Переживем мы карантин.