Черт из табакерки

Дарья Донцова, 2001

Ну и имечком наградили меня родители! Представляете сочетание – Виола Тараканова. Но родные и близкие называют меня просто Вилкой. Тяжело мне живется с таким именем, хронически не везет. Вернее, не везло до того дня, когда я встретила на улице потерявшую память девушку. С этого момента вся моя жизнь изменилась. Решив отыскать родственников Веры, я обнаружила, что нашла свое настоящее призвание. Раньше я любила читать детективы, а теперь поняла, что нет ничего интереснее, чем самой быть детективом. Только я потянула за первую ниточку этого дела, как наткнулась сразу на три трупа. Да, круто начинается мое первое расследование...

ГЛАВА 5

Дома стояла тишина. Верочка опять рисовала, на этот раз кошку. Я покормила ее, выпила чаю и стала собираться на работу в Дом моделей. Выйду пораньше и зайду по дороге в нашу прачечную, может, узнаю чего про метку.

Когда живешь всю жизнь, буквально с самого рождения, в одной и той же квартире, тебя окружают знакомые люди. В приемном пункте между горшком с полузасохшим фикусом и не работающей радиоточкой тосковала баба Клава. Я ее помню с младенчества. И уже тогда баба Клава казалась мне старой. Ее морщинистое лицо украшали густые черные усы. Словно искупая пышную растительность над губой, природа почти не оставила Клавдии Ивановне волос на голове. Старушка старательно раскладывала на макушке жиденькие прядки, сквозь которые просвечивало розовое беззащитное темечко.

— Волька! — обрадовалась она. — Никак разбогатела и тянешь белье в стирку? Давай, давай…

— Что, совсем клиентов нет?

— Пустыня, — вздохнула старушка, — могила, египетская пирамида, ну никогошеньки. Скоро этот приемный пункт, как и другие, закроют, и тогда живи баба Клава на одну пенсию. Вон Зинку и Ленку уже погнали, одна я теперь здесь приемщица. Так и сижу цельными днями с восьми до восьми. Раньше-то и вздохнуть не успевала: очередь из коридора орала, вертись бабка колесом, а теперь…

— Стираете, наверное, плохо, — предположила я.

— Ты на цену погляди, — разозлилась старушка. — Кто чуть побогаче, давно стиральные машины купил, автоматические. А бедным теперича прачечная не по карману. Вот раньше килограмм прямого белья, да с крахмалом, да с отдушкой всего за тридцать семь копеек сдавали! А сейчас…

— Слышь, баба Клава, — прервала я поток старушкиных жалоб. — Ты же вроде в прачечной давно сидишь?

— Тебе столько лет нет, сколько я тут работаю, — с достоинством произнесла бабуля. — Ветеран труда, фотография на Доске почета, вот раньше мне завсегда за ударный труд путевку давали на лечение, а сейчас…

— Тогда скажи, — велела я, — что значит данная метка?

— «Королева Алла», — прочитала Клавдия Ивановна, — это детей так в пионерлагерь отправляли раньше и именные бирочки заказывали по рупь двадцать за сто штук. Дешево и сердито. Только сейчас уже давно никто ничего подобного не просит. Лагеря-то накрылись медным тазом, путевка бешеные тысячи стоит! Вот новый президент велеть должон…

— Оставь правительство в покое, — буркнула я, — и посмотри дальше. «Л-361854». Это что значит?

— Где же ты такое взяла? — изумилась баба Клава. — Да таких меток сто лет уже нет.

— Помнишь, что она обозначала?

— У меня склероза нет, потому как на вредную пищу денег не хватает, — парировала баба Клава. — Яйца, мясо и масло — это не для нас, вот каша геркулесовая…

— Слушай, — обозлилась я, — говори быстрей, на работу опоздаю.

— Ой, молодежь, все бегом, прыжком, потому и больные с детства, — резюмировала болтливая, одуревшая от скуки старушка. — Л — название района. Помнишь, раньше в Москве были не округа, а Свердловский, Дзержинский, Фрунзенский районы? Тридцать два всего. А уж порядок стоял! Жуть, как все боялись, что на них в райком партии пожалуются…

— Л какой?

— Ленинградский. Потом первые три цифры — 361 — номер приемного пункта, а последние — 854 — это уж клиент.

— А где данный приемный пункт расположен, знаешь?

Баба Клава со вздохом вытащила толстую, растрепанную тетрадь и принялась водить корявым пальцем по строчкам.

— Ага, — бормотала она, — вот он. 361, Вагоноремонтная улица, семь.

— Телефон есть?

— А как же.

— Давай сюда, — подпрыгивая от нетерпения, велела я, — у тебя аппарат работает?

— Чего ему сделается, — ухмыльнулась баба Клава.

Она нагнулась и вытащила из-под стола раритетную вещь, музейный экземпляр — огромный, словно высеченный из цельного куска черного камня, телефонный аппарат с круглым наборным диском. Трубка монстра весила килограмма три, не меньше, и в мембране раздавался постоянный шорох. Перекрывая треск, я заорала:

— Алло, это прачечная?

— Да, — завопил в ответ женский голос.

Наверное, там стоит такой же телефон.

— Вы открыты?

— Приходите, без обеда.

Провожаемая безостановочным ворчанием бабы Клавы, я понеслась к выходу, но на пороге притормозила.

— Знаешь, где Вагоноремонтная улица?

— У меня там сноха жила. В 1972 году им квартиру дали, — тут же снова пустилась в воспоминания старуха.

— Метро какое?

— «Войковская».

Я побежала по улице. В запасе есть еще пара свободных часов. Улица с поэтическим названием «Вагоноремонтная» тянулась за Коптевским рынком. Дом семь отчего-то оказался первым. Куда делись шесть предыдущих, было непонятно. Приемный пункт походил на наш, как брат-близнец. За столом около умирающего алоэ мирно вязала носок местная баба Клава.

— Бельишко сдать? — с надеждой поинтересовалась она.

Я помотала головой:

— Скажите, метка «Л-361854» — ваша?

— Это когда было, — засмеялась бабулька, — лет десять прошло. А чего случилось?

— Получила чистое белье, — вдохновенно соврала я, — а там чужая сорочка, вот ищу хозяина.

— Отдай в приемный пункт. Это ихняя работа разбираться, — справедливо заметила бабка.

— Да сама живу неподалеку, — вывернулась я.

— Дай поглядеть.

Я протянула ночнушку. Бабуся помяла материал в руках.

— Качественная вещь.

— Знаете, чья метка?

Бабка покачала головой:

— Нет.

Я приуныла.

Внезапно старушка добавила:

— Погодь-ка. Королева Алла — моя соседка. Я ей и метки делала, и бельишко она по прежним годам стирать отдавала, сейчас уж не носит…

От радости у меня бешено забилось сердце. Вон как просто.

— Адрес знаете?

— Так в одной квартире живем, идите. Карина, Алкина мать, дома, инвалидность у ней, давление высокое, головой мучается. А то оставь, я передам.

— Адрес скажите.

— Говорю же, в одной квартире со мной живет.

Беда с этими старухами.

— Я-то у вас в гостях никогда не бывала.

— И верно, — засмеялась бабка. — Совсем мозги не гнутся, заржавели. Ремонтная улица, семь.

— В этом доме, что ли?

— Нет. Это Вагоноремонтная улица, а тебе надо на Ремонтную. Иди налево, а потом все прямо, аккурат в хибару нашу и уткнешься.

Я пошла в указанном направлении. Интересно, кто придумывает названия для московских магистралей? Неужели нельзя подыскать что-нибудь получше? Представляю, как ругаются работники «Скорой помощи» и пожарные. Но Вагоноремонтная и Ремонтная еще полбеды. Есть в нашем городе улица и площадь, носящие одно имя славной летчицы Марины Расковой. Все бы ничего, только расположены они на значительном расстоянии друг от друга, и я частенько вижу на площади обалдевших людей, которым на самом деле нужна одноименная улица.

Бурча по-стариковски, я доплелась до нужного здания и с тоской оглядела пятиэтажку из бетонных блоков, скрепленных черными швами. Что-то мало похоже на жилище женщины, носящей дорогое белье и имеющей на кухне гигантский «Филипс». Насколько знаю, в этих домах пятиметровые кухоньки, куда с трудом влезает крохотный «Смоленск».

Дверь квартиры открылась не сразу. В деревянной створке не было «глазка», небось, как и у нас с Томочкой, красть нечего.

— Иду, — донеслось из квартиры.

На пороге возникла чудовищной толщины женщина лет пятидесяти.

— Вы ко мне?

— Да.

— Проходите.

Перешагнув через крошечную прихожую, я оказалась в кухне, до отказа забитой вещами. Над головой висело выстиранное белье, на плите исходила паром огромная кастрюля. Хозяйка, очевидно, решила подкрепиться. На столе красовалась внушительных размеров тарелка. Я принюхалась — гороховый суп. На клеенке лежали толстые ломти хлеба, обильно намазанные маслом, рядом красовались кусищи жирного бекона. Да уж, ничего удивительного, что дама к пятидесяти годам заработала инвалидность. Ей бы сесть на диету, месячишко-другой поесть отварные овощи и попить чайку без сахара, глядишь, и здоровье поправится.

— Вы из поликлиники? — спросила тетка, откусывая разом половину чудовищного бутерброда.

— Нет, — ответила я и сунула ей под нос рубашку. — Ваша?

Бабища уставилась на кусок батиста.

— Не-а, мы такое не носим, да и размер мелкий, у меня пятьдесят четвертый.

Однако, она кокетка. Пятьдесят четвертый у нее был в глубоком детстве, сейчас объем ее бедер приближается к трем метрам.

— Королева Алла вам кто?

— Дочь, а чего?

— Вот видите, меточка…

— А-а-а, — пробормотала баба, — вспомнила.

— Ну, — поторопила я. — Значит, ваша?

Хозяйка методично прожевала кусок, затем с вожделением поглядела на остаток сандвича и принялась объяснять ситуацию.

У нее есть сестра Роза. Та работала в богатом доме прислугой. Хозяйка иногда давала ей носильные вещи — брюки, кофты, халаты… Роза — женщина тучная, шмотки элегантной дамы ей и на нос не налезут, вот она и раздавала их по родственникам. Один раз принесла данную рубашечку. Карина и решила ее Алке в пионерлагерь дать, но девочка отказалась.

— Вырез видите какой, — объясняла Карина, — прямо до пупа, вот девка и застеснялась, пару разов надела, и все. Из лагеря приехала и зашвырнула.

— Ну и куда вы дели рубашку?

— Так Розке обратно отдала!

— Адрес говорите.

— Чей, мой?

О боже! Да ей срочно следует добровольно объявить голодовку, а то жир уже подобрался к мозгам.

— Нет, Розы.

— Радиаторная улица, десять, квартира восемнадцать

— Телефон есть?

— У кого?

Нет, все-таки хорошо, что я занимаюсь с Темой немецким. Кто другой на моем месте давным-давно надел бы Карине на непричесанную голову тарелку с наваристым супчиком, но Тема воспитал во мне редкостное терпение.

— У Розы.

— Конечно.

— Позвоните и спросите, дома ли она.

— И звонить не надо, — пояснила Карина, — ясное дело, у себя сидит, куда ж ей деваться?

Я молча окинула взглядом эту гору сала. Вообще говоря, вечером можно пойти в театр, в гости или просто на прогулку.

— Все же узнайте.

Пухлым, похожим на переваренную сардельку пальцем Карина принялась тыкать в кнопки. Пару раз она сбилась, но наконец сложная процедура набора номера все же завершилась.

— Алло! — заорала Карина. — Алло, это кто?! Ты, Роза? Чего делаешь-то? Сериал глядишь? Ну-ну, гляди, привет тебе.

Она положила трубку и сердито пробормотала:

— Сразу же сказала — дома. Только зря человека побеспокоили.

— Где эта Радиаторная улица?

— От рынка направо и через дворы, — пояснила Карина, закрывая за мной дверь.

Я вышла на улицу и рассмеялась. Чудовищная тетка. Она даже не поинтересовалась, зачем к ней ввалилась посторонняя женщина. Интересно, как бы я поступила на ее месте?

Роза оказалась слепком с Карины. Сначала мне даже показалось, что милые дамы — близнецы. Та же тучность, абсолютное наплевательство на меня и даже такой же гороховый суп. Только с потолка не свисало чистое белье. Оно громоздилось неаккуратной кучей на стуле. Роза поглядела на ночнушку.

— Это мне Анастасия Федоровна дала.

— Кто?

— Хозяйка бывшая, Лазарева Анастасия Федоровна. Я у них убиралась. Мне такая сорочка ни к чему.

Это верно, она тебе и на нос не налезет.

— Отнесла ее Каринке, для Алки, — бубнила Роза, — а той не понравилось. Говорит, все сиськи наружу вываливаются. Пару раз надела, и все! Какие такие у ней в тринадцать лет сиськи! Смех один. Нет, забраковала: купите другую. Пришлось разоряться.

— А рубашку куда дели?

Роза поскребла в затылке и зевнула.

— Известно куда, на антресоль, к вещам ненужным. Пусть полежит, авось пригодится. Постирали в прачечной — и в чемодан.

— Как же она с антресоли спустилась? Не сама же слезала?

Роза распахнула огромные коровьи глаза и принялась тупо твердить:

— Ща, ща, ща…

Я терпеливо поджидала, когда завершится мучительный мыслительный процесс.

— Вспомнила! — возвестила Роза. — Дней десять тому назад прибежала Светка из сорок седьмой квартиры и ну стонать! Денег нет, пособие на бирже кончилось, жрать купить не на что, а тут дочку одевать надо. Девке двадцать лет стукнуло, ходит оборванкой, парни стороной обходят, а подруги смеются. Тут мне в голову и вступило! Сняла с антресоли чемодан и весь ей отдала, там и рубашка была. Вона как, лет десять провалялась и пригодилась.

Я выбралась на лестничную клетку и пару раз энергично вздохнула, чтобы избавиться от «аромата» переваренного горохового супа. Соседнюю дверь украшала цифра «сорок семь», приклеенная криво и слишком низко. И вновь никто не стал ни о чем спрашивать, вход в квартиру был обеспечен без лишних церемоний. В глубине маячил пьяный мужик в грязной майке и чудовищных трусах до колен.

— Это кто? — икнул он, обдав меня жутким запахом спиртного, прошедшего через организм.

Судя по аромату, сия личность употребляет внутрь средство для полировки мебели. Коктейль «Вкусная мастика».

— Это я.

— Надоть чего?

— Вашу жену.

— Которую?

Тоже мне, падишах с гаремом.

— Единственную.

— Светку?

— Ее.

— А нетуть!

— И где она?

— К матери поехала, к стерве, — пояснил мужик.

— Дочь ваша дома?

— Галка?

— У вас их несколько?

Алкоголик зачем-то посмотрел на свои руки, пошевелил пальцами и сообщил:

— Вроде только Галка.

— Позовите ее.

— А нетуть.

К сожалению, на моем жизненном пути раньше часто встречались крепко пьющие люди, и я знала, что добиться толку от алконавта тяжело. Но можно, если проявить максимум настойчивости.

— Где Галя?

— Хрен ее знает.

— Постарайтесь вспомнить.

— Пошла ты на… — сообщил добрый папаша и хотел захлопнуть дверь.

Но я быстро всунула в щель ногу и спросила:

— Пива хочешь?

— Что я дурак, чтобы отказываться?

— Тогда вспоминай, дам десятку.

— «Старый мельник» четырнадцать стоит, — предпринял попытку поторговаться собеседник.

— А «Миллер» и вовсе тридцатку, — парировала я. — «Соколом» обойдешься, за червонец. Сначала говори, где дочь?

— Ну е-мое, — всплеснул руками мужик.

— Ладно, — сказала я и пошла по лестнице вниз.

— Эй, эй, — заволновался алкоголик, — а чирик?

— Нет информации, нет и денег.

— Погодь, слышь, погодь.

Я притормозила. Бедный пьянчуга, боящийся потерять десятку, сделал над собой неимоверное усилие, собрал мозги в кулак и сообщил:

— Ступай в шестьдесят третью квартиру, она там.

— Точно знаешь? — строго спросила я, вытаскивая кошелек.

— Ага, — протянул хозяин, зачарованно глядя на милую сердцу бумажку, — там ее подруга проживает, Валька.

— Ну смотри, — строго проговорила я, отдавая мзду, — если обманул…

— То что? — ухмыльнулся мужик, выхватывая из моих пальцев «гонорар». — Чего сделаешь-то?

— Вернусь назад, переверну вниз головой и вылью пиво, — пообещала я, спускаясь по лестнице.