Хеппи-энд для Дездемоны

Дарья Донцова, 2007

Ну конечно, как же я, Виола Тараканова, могу отказать кому-то в просьбе! В мои планы совсем не входило менять профессию – мне и моей писательской работы хватает! – а все же согласилась подменить подругу. И оказалась вместо Ники Терешкиной… классной дамой в частной гимназии. Да только потрудиться на педагогической ниве практически не удалось, пришлось заняться любимым делом – расследованием преступления. А как же иначе, если убита подруга, та самая Ника?! Да еще так страшно! Ничего себе выступил ее муженек… Хотя, может, и не она погибла, а проститутка Настя. Но тогда где же Терешкина? И причем здесь продажный секс? Ой, что-то у меня концы с концами не сходятся…

Глава 7

— Вау! — подпрыгнула Валя. — Я думала, хуже фамилии «Красноносова» не бывает. Моя мама до свадьбы была Белоноговой. Тоже не суперски. И она ниче не знала про то, какая у ее жениха Семена фамилия. Вот смехотища вышла, когда регистраторша в загсе спросила: «Невеста станет Красноносовой или останется Белоноговой?»

— Виола Тараканова — полный кошмар, — подхватила я нить беседы. — Начнем с того, что народ совершенно не способен запомнить мое имя и называет меня Виолеттой, Виолиной, Вероникой, Виталиной и так далее, кто во что горазд. Но, знаешь, я давно поняла простую истину: никогда не следует считать себя самой несчастной, всегда найдется тот, кому еще хуже.

— Ну это навряд ли, — грустно ответила Валя.

— У тебя неприятности?

— Нет! — вскинула голову Валя. — Ни одной самой завалященькой, живу шоколадно!

— Ладно, — кивнула я. — Знаешь, есть на свете девушка твоего возраста, сирота без матери, живущая в грязной квартире, где самой дорогой и любимой вещью является черно-белый телевизор. Хорошей одежды у бедняжки нет, питается она картошкой без масла, зарабатывает на жизнь продажей собственного тела, больна СПИДом. Скажи честно, кому хуже? Тебе или ей?

Валя чуть не проглотила жвачку, потом пролепетала:

— Ну, проститутке!

— Вот видишь, — сказала я. — Все зависит от точки отсчета. По сравнению с одноклассницами ты…

— Да че вы знаете! — горестно воскликнула Валя. — Они ж все богатые. Знаете, сколько тут год обучения стоит? И на шмотки их посмотрите. Машку видели? Ну ту, что у доски стояла?

Я кивнула.

— Вся в брюликах! — с отчаянием воскликнула Валя. — Блестит и переливается! Везде! Даже на ремне!

— Это цитрины, — улыбнулась я.

— Что? — осеклась собеседница.

— Есть такие камушки. Они очень похожи на бриллианты, но намного дешевле. Издали трудно отличить одни от других.

— Откуда ты знаешь? — фыркнула Валя.

Девушка, очевидно, плохо понимала, как вести себя с незнакомой женщиной, называла меня то на «вы», то на «ты».

— В жизни очень полезно уметь логично мыслить, — ответила я. — Скажем, вопрос о бриллиантах Маши. Ладно, пусть в ушах у нее дорогие подвески, но на ремне! Видела здоровенный «кирпич», торчащий из пряжки?

— Да, — чуть не заплакала Валентина.

— Вот он — точно имитация, даже к цитринам не имеет отношения, просто стекляшка.

— Почему? — насторожилась школьница.

— Я уже говорила об умении логично мыслить. Бриллианты — очень дорогое удовольствие, в мире известна всего пара камней размером с голубиное яйцо, они содержатся в спецхранилищах, допустим, в российском Алмазном фонде. Обладай семья Маши этаким богатством, отец бы не разрешил дочери приносить реликвию в школу. Значит, на талии у нее подделка! Тебе полегчало?

— Ну… не очень, — нехотя ответила Валя. — Меня загнали в угол, ждут, пока я из окна выпрыгну.

— Кто? — изумилась я.

— Да все!

— Так не бывает. Определенно есть люди, хорошо к тебе относящиеся.

— Нет! Нет! Меня ненавидят все!

— Тогда, прости, конечно, но ты сама виновата.

Внезапно Валя села на ступеньку и закрыла лицо руками.

— Знаешь, кто я? — глухо спросила она. — Налоговая льгота.

— Извини, не поняла, — ответила я, устраиваясь около девушки.

Валя раздвинула пальцы и глянула на меня.

— Ничего хитрого. Если хозяева учебного заведения занимаются благотворительностью — берут бесплатно парочку нищих, то государство в поборах им послабление делает. Я здесь из милости, меня мать пристроила. Дура! Ничего не понимает! Объясняю ей: все надо мной тут издеваются. Вернее, нет. В младших-то классах мне клей в кроссовки наливали, а теперь просто не замечают, на тусовки не зовут, в компании не приглашают. Учителя еще хуже — чуть что, все на Красноносову валят. В гардеробе какая-то дрянь повадилась из карманов деньги таскать, так все уверены: это моих рук дело.

— Но это не ты? — уточнила я.

— Нет! — вскинула голову Валентина. — Только на кого еще подумать? Все же здесь богатенькие, с кредитками. Как вы там советовали? Мыслить логично? Если мозгами пораскинуть, получается, я единственная в нашем классе, кому бабки нужны. И че делать?

— Надо поймать вора, — посоветовала я. — Схватишь его за руку и отмоешь свое имя от грязи.

— Ага! Невозможно это!

— Никогда не говори «никогда»! — предостерегла я. — Давай спустимся в раздевалку и изучим обстановку.

— Вот ты где! — вышел на лестницу Тима. — Че тут делаешь?

— С Валей беседую, — улыбнулась я, — проблему ее решаем.

— Ерунда! Вот у меня задача! — отмахнулся от чужих бед Тимофей. — У тети день рождения, подарок нужен. Мне ваще башку свинтило — че ей купить?

— Нашел трудность! — подала голос Валентина. — Ступай в любой торговый центр и потроши отделы: парфюмерия, посуда, ювелирка. С твоими деньгами тебе все по карману.

Лицо Тимы приняло презрительное выражение.

— Че? Ну, Красноносова, ты убогая. У тети Оли всего под потолок! На хрена ей сто пятьдесят восьмые духи или тысячные часы? Неинтересно!

Валя покраснела и отвернулась к стене.

— Тетя что-нибудь коллекционирует? — спросила я.

— Ага, — кивнул Тима, — кошек. У нее их три штуки, в смысле живых, а еще статуэтки, картины, подушки.

— Ну, я пошла! — вскочила Валентина. — Чао вам! Не хочу мешать чужой беседе.

Я проводила девочку взглядом. Жаль, Тимофей помешал нашему разговору, Вале явно не по себе.

— Так че купить? — пристал ко мне недоросль.

И тут меня осенило.

— Картину «Три богатыря» знаешь? Алеша Попович, Добрыня Никитич и Илья Муромец на конях.

— Видел такую, — кивнул Тима. — И че?

— Компьютером владеешь?

— Легко.

— Езжай в Третьяковскую галерею, там есть ларек с постерами. Возьми «Три богатыря» и на компьютере сделай коллаж: убери лица и руки богатырей, а на их место вставь кошачьи морды и лапы. Тетя точно придет в восторг. Такого прикола ни у кого не будет!

— Вау! — подскочил парень. — Круто! Ща порулю. Какой магазин? Ну, где картинку можно купить. Чья галерея?

— Ты никогда не бывал в Третьяковке?

— Разве в Москве все бутики обойдешь? — меланхолично отреагировал Тимофей. — Да и не люблю я среди шмоток таскаться. Ты ща про Третьяковский проезд^[2] говоришь?

Я вынула из пачки новую сигарету (после развода стала много курить, надо, пожалуй, бросить). Внезапно вспомнилось, как полгода назад, занимаясь одним запутанным делом, попала в Большой театр на канонический балет «Лебединое озеро». В зале сидело много детей, и один из юных зрителей, увидав на сцене злодея в черном костюме, радостно закричал: «Мама! Бэтмен прилетел!» Присутствующие захохотали. Малышу было на вид годков шесть, и потому его слова не вызвали у меня горестного вздоха, он еще успеет познакомиться с классикой. Но Тима!

— Тебе сколько лет? — не утерпела я.

— Пятнадцать, а че?

— Третьяковская галерея находится в Лаврушинском переулке. Сходи, тебе понравится, там интересная экспозиция.

— Ща понесусь за богатырями!

— Погоди! Говоришь, прыщи проходят? — остановила я юношу.

— Да! Супер! Спасибо!

— Но я вижу парочку новых.

— Где? — испугался Тима.

— На левой щеке.

— Еще утром ничего не было. Вот блин! Почему они снова вылезают?

— Помнишь, я предупреждала тебя, что нужно совершать добрые поступки? — прищурилась я. — Заботиться, допустим, о животном.

— Я кролика купил, — насупился Тима, — сам клетку чищу.

— Значит, длинноухого мало, его приобретение помогло тебе ненадолго.

— И че? За вторым гнать? — занервничал Тимофей. — Кроличья ферма получится, отец обозлится.

— Можно помогать людям.

— Ну ваще! Это кому же?

— Например, Вале.

— Красноносовой?

— Да.

— Никогда!

— Почему?

— Она противная, — отрезал Тима. — Ни с кем не разговаривает, а если рот разинет, то гадости вываливает.

— У твоей одноклассницы беда!

— Какая? — заинтересовался Тимофей.

Я изложила историю про воровство в гардеробе и завершила рассказ фразой:

— Думаю, если ты сумеешь оправдать Валю, высыпания на коже прекратятся навсегда.

— Угу, — кивнул юноша. — Так я пошел?

— Да, уже пора на урок, — кивнула я.

— Не, хватит занятий, — отрезал Тима, — я за картиной.

— Нельзя пропускать учебу!

— Можно.

— Потом экзамены не сдашь!

— Ха! — подскочил Тимофей. Приблизил ко мне лицо и шепнул: — Хочешь, секрет открою? Вся гимназия, вместе с учителями, принадлежит моему отцу. Прикольно будет, если они мне на экзаменах двояков насуют. На помойке враз окажутся!

— На твоем месте я, наоборот, попыталась бы стать лучшей.

— Охота ломаться!

Мы еще поспорили некоторое время, и Тима, победив меня на всех фронтах, то есть отказавшись слушать мои правильные речи, убежал, а я, потерпев педагогическое Ватерлоо, отправилась в местный буфет, решив подкрепиться кофе и булочками. В конце концов, я не нанималась сюда на постоянную работу, просто оказываю завучу Ирине Сергеевне дружескую услугу, а она просила меня сидеть на уроках при Тимофее. Сейчас он собрался прогулять занятия, значит, и я могу считать себя свободной. Кстати, я отлично понимаю, по какой причине Тима удирает с уроков. Если все педагоги тут такие, как физрук и литераторша Варвара Михайловна, то нужно пожалеть учащихся. Вот капучино в местной столовой выше всяких похвал, а сдоба просто тает во рту.

Через полчаса я спустилась в раздевалку и пошла между рядами вешалок, разыскивая свою куртку. Несмотря на погожую погоду, основная масса учащихся и преподавателей еще ходила в пальто или плащах, поэтому гардероб был полон разномастной одежды.

Не успела я приблизиться к своей куртке, как в кармане задрожал мобильный. Я вытащила аппарат и услышала голос Куприна.

— Вилка, в отношении твоего вопроса…

— Узнал? — обрадовалась я. — Ну и что? Где Ларсик?

— Извини, тут… в общем…

— Василий не стал рассказывать про Ларсика?

Куприн крякнул и выдавил из себя:

— Дело дурацкое.

— Может, это и так, — рассердилась я, — но Ника Терешкина была моей подругой, она погибла страшной смертью, и…

— Василий умер, — перебил меня Олег. — Сердечный приступ, скончался в камере.

— Бред! — закричала я. — У вас разве в СИЗО врачей нет? Почему Ярцеву не оказали помощь?

— Сама знаешь, — без всякого раздражения стал объяснять Олег, — пока сокамерники шумнули, пока надзиратель пришел, пока в медпункт сообщил, пока оттуда врачи приплелись, пока… Да и что у местного врача есть! Он же не кардиолог с необходимой аппаратурой. Когда мы с тобой в первый раз разговаривали, Василий уже мертвый лежал.

— Он точно умер естественной смертью?

— А как иначе?

— Ой, хватит! — вскипела я. — Будто ты не в курсе, что за решеткой с людьми случается!

— Ярцев сидел в маломерке, с ним еще трое — приличные люди, экономические преступления. Один банкир, другой — махинатор с кредитными карточками и третий — сотрудник почты. Никаких мокрушников, первоходки без зоновских привычек, — вздохнул Олег.

— Почему же Ярцев в их компанию попал? — удивилась я. — Он-то считался жестоким убийцей.

— Ну да… — с некоторым сомнением протянул Куприн, — был взят у тела.

— Ничего себе! — вырвалось у меня.

— Ты подробности знаешь? — оживился муж.

— В общих чертах.

— Каких?

— Он лишил Нику жизни из ревности. Нашел дома газету с подчеркнутым объявлением и понесся в гостиницу, — повторила я слова Майи.

— Сейчас расскажу… — засуетился Олег, явно желая подольстится к бывшей жене.

Портье из отеля позвонила в милицию. Женщина была очень напугана, сообщила, что в холл гостиницы ворвался всклокоченный мужик, сунул ей под нос фото и рявкнул:

— В каком номере баба? Живо говори, а то зарежу!

На случай нападения у портье под столом предусмотрена аварийная кнопка. Дежурившая в тот день администратор Галина Киселева никогда не пользовалась сигнализацией, и у нее от страха голова пошла кругом.

— Не помню, — проблеяла она, — не видела ее.

Мужик вынул из пакета молоток и стукнул им по стойке.

— Ой! — подлетела над стулом Киселева. — Комната двадцать восемь.

Дядька бросился к лестнице.

— Сейчас ей, суке, мало не покажется! — вопил он, размахивая молотком. — Убью к чертям собачьим!

Перед Киселевой стояли два телефонных аппарата: местная и городская связь. Трезвомыслящий человек позвонил бы в двадцать восьмой номер и сказал клиентке:

— Скорее убегайте, к вам несется разгневанный супруг.

Но Галина только ойкала, а потом набрала «02» и заорала:

— Убили! Постоялицу!

Василию в тот день очень не повезло, возмездие настигло его сразу. Не успел он изуродовать бедную Нику, как в спальню влетели парни в форме и схватили преступника, так сказать, тепленьким. Никаких сомнений у милиционеров не возникло. Муж узнал об измене жены — железный мотив. Состояние аффекта отпадало: если человек временно лишается разума, он хватает то, что видит на месте преступления: стул, сковородку, вилку, бутылку… а Василий принес молоток с собой, что свидетельствовало о преступном умысле, заранее спланированном действии. На ручке орудия убийства имелись отпечатки пальцев Ярцева и никаких других, Василий стоял на коленях около мертвой жены, весь перемазанный кровью. Стопроцентные улики.

— Убедительно, — прошептала я.

Примечания

2

Третьяковский проезд, улочка, на которой расположены самые дорогие магазины Москвы. Прим. автора.