Укротитель Медузы горгоны

Дарья Донцова, 2013

Зачем только Роман Звягин, владелец косметического концерна «Бак», согласился стать спонсором захудалого театра? Теперь визажисту Степаниде Козловой приходится гримировать местных актрис и превращать престарелую приму в юную Джульетту! А во время спектакля случилось нечто по-настоящему ужасное – кто-то поджег микроавтобус, где хранились костюмы! В огне погибла Фаина – уборщица, мечтавшая блистать на сцене. Это явно сделал кто-то из своих! Следователь Якименко попросил Степу внедрить в театральное закулисье его помощника Мишу – чтобы он разобрался, кто из обитателей храма искусства страдает пироманией. Степаше придется представить Мишу… своим бойфрендом и по совместительству коллегой-визажистом! Но как выдать за гуру мира моды простака-полицейского, щеголяющего в черных сандалиях и белых носках?

Глава 3

Пока я бегала за кулисами, пытаясь выяснить, куда подевался Иван Сергеевич, прозвенели все звонки для зрителей.

— Первый акт начинается, — прокашляло местное радио. — Лоренцо, где Лоренцо?

Я остановилась за центральным задником, положила тюбик на круглый столик, где лежала куча всякого хлама, прильнула к небольшой щели между полотнищами и стала рассматривать сцену.

Лев Яковлевич не любит, как он говорит, «замшелую классику», поэтому сделал из пьесы Шекспира нечто современное, оригинальное. А на мой взгляд, это отвратительно. Бедняга Вильям, наверное, в гробу переворачивается. Драматург никак не предполагал, что первое действие начнется со сцены смерти юных возлюбленных и весь сюжет потечет в обратном порядке. Еще режиссер усердно поработал над текстом, и теперь на афише напечатано: «Пьеса В. Шекспира и Л. Обоймова». Узнай создатель «Ромео и Джульетты» о таком соавторстве, он бы точно не запрыгал от счастья. И не пришел бы в восторг от того, что герой разъезжает по авансцене на велосипеде, а его возлюбленная, щелкая артритными коленями, бегает среди декораций с живой кошкой в клетке. Киску зовут… Меркуцио, именно она лучший друг Ромео, а текст за персонажа произносят по радио.

Но я отвлеклась, на сцене уже разворачивалось действо.

— Милый, — проворковала Розалия, останавливаясь посреди подмостков, — ты жив?

— Да, свет моей души! — патетически воскликнул Клюев и, осторожно сойдя с велосипеда, изобразил поклон. — Чем займемся?

— Может, поиграем на айпаде? — предложила Джульетта.

Зал дружно рассмеялся.

— Вот чушь собачья, — шепнул за моей спиной мужской голос.

Обернувшись, я увидела Григория Семеновича Ершова в гриме Лоренцо.

— Я о тексте, — уточнил актер. — Несчастный Шекспир… Увы, великий драматург не может защитить свои произведения от таких идиотов, как Левка.

Взгляд его переместился на столик.

— Это что?

— Гель, — ответила я.

— Хороший? — заинтересовался Григорий Семенович.

— Вроде да, — буркнула я, думая, как уговорить Клюева воспользоваться этим средством.

— Небось вреден для кожи, — вздохнул Ершов.

— Нет, он предназначен для зубных протезов, — не отрываясь от сцены, уточнила я. И услышала:

— Китайская дрянь. Одни иероглифы.

— Это японское производство, — возразила я. — Гель не мой, это собственность Иратовой.

— Значит, суперская штука, — закряхтел Ершов, — Сонька дерьма не возьмет.

Я не стала продолжать разговор, опасаясь пропустить момент, когда Клюев покинет сцену. Минут через десять наш Ромео пройдет за кулисы, распахнув центральный задник, и окажется около меня. Тут-то я и передам ему тюбик, озвучив просьбу Софьи Борисовны. Джульетта в этот момент будет петь песню о любви, у Клюева хватит времени, чтобы смазать искусственные челюсти. Потом он вернется на сцену, а я со спокойной совестью и чувством выполненного долга отправлюсь пить чай и звонить Никите Маслову, который разрабатывает дизайн-проект ремонта моей новой квартиры…

— Угостить тебя пирожком? — кокетливо спросила Джульетта у Ромео.

— Лучше сорву поцелуй с твоих уст и буду сыт любовью, — заорал Клюев.

Я поморщилась. Но деваться некуда, придется слушать диалог, не имеющий ничего общего с авторским текстом.

— О нет! Я девушка благородная.

— Любовь не знает границ.

— Пусть так! Но не дам поцелуя без любви.

— А я его сорву.

— Боюсь, боюсь!

— Не страшись, любимая. Хочешь, я тебе спою серенаду?

— Сгораю от желания, Ромео!

— Сейчас, только возьму барабан.

Публика снова заржала.

Послышался тихий скрип, центральная часть сцены повернулась, перед зрителями возникла ударная установка. Иван Сергеевич бодро вскарабкался на стул и схватил палочки. Из динамиков полетела оглушительная дробь. Зрители забили ладонями в такт, а Клюев старательно изображал из себя Ринго Старра^[2] и Ника Мейсона^[3] в одном флаконе.

— Танцуют все! — заорала Розалия Марковна и, выбежав в центр, стала выделывать то рок-н-ролльные, то балетные па.

— Танец престарелой лебедки с несмазанными коленями, — съехидничал за моей спиной Ершов. — Роза, не задирай так лихо ноги, еще шмякнешься на задницу! Ну просто вальс Железного Дровосека или канкан бабушки Красной Шапочки…

— Григорий Семенович, — сказала я, — как только Розалия Марковна спляшет, ваш выход. Осталось тридцать секунд. Успеете дойти до левой кулисы?

— Ты не распорядитель спектакля, а кисть с пудрой. Раскомандовалась тут! — разозлился Ершов.

— И, пожалуйста, закрепите шляпу, чтобы не упала, возьмите на столике специальные шпильки, — не обращая внимания на хамство актера, предупредила его я. — А то в прошлый раз цилиндр свалился, едва вы к Глаголевой приблизились.

— Только идиот мог это придумать — надеть на священника такой головной убор! — возмутился Григорий Семенович. — А тебе советую помолчать.

Я вновь сделала вид, что не слышу грубости, и приникла к пыльной кулисе.

Джульетта в этот момент попыталась изобразить ласточку, но потерпела неудачу, покачнулась и с размаху села на пол. Иван Сергеевич, который терпеть не может Глаголеву, буквально заорал от восторга. В ту же секунду изо рта Ромео выскочили челюсти и отлетели в сторону потерпевшей бедствие Джульетты.

— О, моя дорогая воспитанница, — закряхтел Ершов, выплывая из-за кулис и явственно хихикая. — Что валяешься тут, аки дохлый кролик?

— Тебя не спросила, — огрызнулась Роза.

Публика сидела смирно.

Что хорошо в авангардных спектаклях? Любой косяк актеров можно представить как режиссерскую находку, и никто ничего не поймет. Потеряй артист зубы во время классической постановки пьесы, народ в зале умер бы от смеха, и на следующий день толпы жаждущих увидеть повторение афронта будут штурмовать кассы. Но если представитель семейства Монтекки разъезжает на велосипеде, а девушка Капулетти отплясывает твист, то летающие протезы и приземление Джульетты на попу никого не удивляют. Значит, так и надо! Но я-то понимаю: бедный Клюев в шоке, а Роза с Григорием несут отсебятину. Причем, поскольку Ершов ненавидит Глаголеву, а та платит ему тем же, диалог явно походит на склоку.

— Тебя поднять, дитя мое? — оскалился Гриша.

— Сама встану, — рыкнула прима, опираясь ладонями о дощатый пол сцены.

Из суфлерской будки высунулась голова и зашипела:

— Ромео уходит! Уходит Ромео! Блин, Ромео, пшел вон! Факинг Ромео! Гоу хоум!

Я постаралась не расхохотаться. Ну с какой стати суфлер, он же студент театрального училища и рабочий сцены, решил общаться с Иваном на московском английском?

Ершов-Лоренцо, который тоже слышал отчаянный призыв, решил вмешаться в диалог:

— Ромео, сын мой, тебя ждет стоматолог. Он установил свою бормашину в замке герцога.

Розалия, умудрившаяся встать на ноги, наступила на валявшуюся на полу челюсть — раздался характерный звук ломающейся пластмассы — и бормотнула:

— Что за дрянь тут валяется…

Потом сделала еще шажок. Под подошву попала нижняя часть протеза, заскользила по полу, и актриса, взмахнув руками, снова приземлилась на задницу.

— Говорили нашей киске, не пей до дна виски, — заявил Ершов.

Зал захохотал в едином порыве.

Гогот вышиб оцепеневшего Клюева из ступора. Ромео вскочил и ринулся за кулисы. Я едва успела отскочить в сторону и сама чуть не упала, наступив на нечто мягкое.

— Ох, прямо на мозоль… — простонал чей-то голос.

Я повернулась и поняла, что стою на ступне Софьи Борисовны, обутой в домашнюю тапочку красного цвета. Отдернула ногу, хотела попросить прощения, но не успела раскрыть рта — Иратова схватила Клюева за руку и разразилась упреками:

— Ваня! Врач же предупреждал, что протезы никудышные. Я тебе десять лет в уши дудела, что нельзя экономить на двух вещах: на здоровье и на отдыхе. Но ты упорный идиот!

Иван Сергеевич попытался отцепиться от бывшей жены и сказал:

— Ша шмылу фофи сасша!

Софья Борисовна начала трясти его, приговаривая:

— И что теперь? Как спектакль доиграешь?

Актер замер с полуоткрытым ртом.

— Новая жена, конечно, красавица молодая, но старому дураку помочь неспособна, — продолжала Иратова. — Где сейчас твоя жена? По магазинам ходит? Ох, Ваня, Ваня, натворил ты глупостей, ушел от меня, теперь никому не нужен…

Клюев начал багроветь.

— Отштань! Шука! Шволошь!

— Может, у меня и скверный характер, — неконфликтно откликнулась Софья Борисовна и протянула Клюеву небольшую железную коробочку: — Но если с супругом, даже бывшим, беда случается, я всегда оказываюсь рядом. Возьми, Ваня, тут зубы. Когда мне утром дантист позвонил и предупредил, что твои новые протезы выпасть могут, я испугалась. Тут же вспомнила, как ты в спектакле «Ночь на кладбище» главного героя играл. Тогда система на присосках еще не была готова, и Олег Евгеньевич, спасибо ему огромное, изготовил пластмассовые мосты специально для той роли. Они легко снимались и надевались. Я их не выбросила после того, как пьесу ставить перестали, на всякий случай сохранила. И сегодня с собой прихватила. Сердцем чуяла — приключится с тобой неприятность. Вот, держи, они должны подойти.

Иван Сергеевич открыл коробочку. Я увидела две челюсти и удивилась: какие-то они странные… Вроде зубы как зубы, белые, но что-то с ними не так.

— Где гель? — повернулась ко мне Иратова.

Я схватила со стола тюбик и протянула актрисе. Та открутила колпачок, помазала пластик прозрачным гелем и велела Клюеву:

— Не стой столбом! Твой выход через секунду.

Клюев живо сцапал протезы и, забыв поблагодарить бывшую жену, умчался на сцену, где Розалия уже во всю мощь легких взывала:

— Где он? Где мой Ромео? Где единственный и желанный?

— Уф… — выдохнула Софья Борисовна. — И так всю жизнь. Вечно я перед Ваней соломку расстилаю, боюсь, как бы больно не шмякнулся.

— Хорошо, что вы такая предусмотрительная, — пробормотала я, — старые искусственные челюсти очень сейчас пригодились.

Иратова привычным жестом поправила прическу.

— У Ивана смолоду пародонтоз, вот он и потерял все зубы. Нынче можно импланты вставить, но, скажу по секрету, Клюев до одури боится бормашины, только та зажужжит, он чувств лишается. Олег Евгеньевич устал его уговаривать и рукой махнул на дурака. А съемные протезы иногда ломаются. Лет семь назад Лева поставил пьесу «Ночь на кладбище», и за неделю до премьеры Ване приспичило козинаки слопать. Ну и развалились его челюсти! Клюев к дантисту кинулся, а тот руками развел: «Быстро новые не изготовить». Хорошо, я не растерялась, попросила Олега: «Сделай моему идиоту временные, исключительно для сцены, вот только клыки надо…» О господи! Совсем забыла, только сейчас вспомнила!!

Софья Борисовна замерла на полуслове. Я в недоумении смотрела на только что весьма бойко тараторившую Иратову. Что случилось? Почему актриса растерянно моргает?

Со стороны зала понесся гомерический хохот вперемешку с бурными аплодисментами, перетекающими в овацию. Я глянула на сцену через щель в заднике.

Иван Сергеевич стоял лицом к публике, подняв руки так, как это делают цирковые артисты, удачно исполнив сложный трюк. Розалия Марковна, схватившись за живот и позабыв про клетку с кошкой Меркуцио, медленно брела к заднику, где прятались мы с Софьей Борисовной. Мне вдруг показалось, что Глаголевой плохо, у нее приступ холецистита или воспалился аппендикс, но через секунду стало понятно: Джульетта умирает со смеху.

Вообще-то профессиональные артисты приучены к разным непредвиденным, в основном комическим, ситуациям, которые случаются на сцене, а кое-кто нарочно их подстраивает, чтобы разыграть коллегу, поэтому лицедеи никогда не теряются и продолжают играть спектакль, будто так и надо. Но, видно, сейчас произошло нечто экстраординарное, если прима не смогла взять себя в руки. А Лоренцо, пытаясь спасти положение, сдавленным голосом нес совсем уж ахинею:

— Наш Ромео… он… э… сами понимаете… умер парень от любви, поэтому теперь с ним такое…

— Дайте занавес… — простонала Розалия, заметив нас с Иратовой. — Или нет, пусть выйдет кормилица… Кто-нибудь, уведите Ивана! Ой, не могу! Ой, держите меня семеро! Вот учудил!

Словно услышав слова Глаголевой, Клюев развернулся и побежал к нам. Лоренцо же закричал:

— Кормилица? А ну, давайте, дети, хором позовем ее: «Кормилица, выходи».

— Кормилица, выходи! — завопила публика, совершенно ошалев от того, что трагедия Шекспира превратилась в фарс.

Иван Сергеевич со всего размаха налетел на меня и зло прошипел:

— Нарочно это сделали, да?

— Вы о чем? — оторопела я.

Клюев оскалился, словно злая собака, и я ахнула. А потом постаралась не расхохотаться. Из верхней челюсти Ромео торчали… два длинных клыка вампира, испачканных кровью.

— Вот теперь выкручивайтесь, как хотите! — гаркнул Иван Сергеевич. — Я на сцену не пойду! Баста!

Резко повернувшись на каблуках, актер умчался в коридор, ведущий в служебные помещения.

Я перевела взгляд на Софью Борисовну.

— Да, да, я совсем забыла, — промямлила Иратова, — что в постановке «Ночь на кладбище» Ваня играл Дракулу. Я попросила Олега сделать ему челюсть с вампирскими зубами, они были предназначены исключительно для того спектакля. О, господи, Ромео-кровопийца… Что теперь делать?

— Горим! — истерично завопили из темноты. — Пожар! Спасайтесь! Выводите публику!

Примечания

2

Ринго Старр (Ringo Starr) — барабанщик группы «The Beatles».

3

Ник Мейсон (Nick Mason) — барабанщик группы «Pink Floyd».