Сволочь ненаглядная

Дарья Донцова, 2001

Юлька, невестка моей подруги, сломала ногу и попала в Институт Склифосовского. Палата подобралась молодая и веселая. Хоть в этом ей повезло, зато мне – нет! Я опять вляпалась в очередную историю! Самым неожиданным образом ее соседки, Настя и Ирина, умирают от тромба. И теперь мне предстояло выполнить Настино посмертное поручение. Надо было найти ее брата и передать ему деньги. Тридцать тысяч баксов! Не хило! Но разыскать Егора оказалось весьма непросто… и даже опасно для жизни…

Глава 7

Горе я заливала отвратительным кофе в ближайшем кафе. В придачу мне достался твердокаменный рулет с непонятной плодово-ягодной начинкой, гаже подобного кондитерского изделия были разве только польские кексы «Киви». Но мне, по большому счету, было наплевать на качество еды, в голове роем жужжали мысли, и главная среди них: где искать Рагозина?

Поразмышляв, я решила отправиться на факультет журналистики МГУ. Может, там кто припомнит бывшего студента?!

Кузница кадров для газет, радио и телевидения находится в самом центре. Окна желтого старинного дома глядят прямо на Кремль. Во дворе ползало по снегу несколько студентов. Заинтересовавшись, я не удержалась:

— Что ищете?

— Зачетки, — коротко пояснила востроносенькая девчонка.

— Зачетные книжки?!

— Угу.

Не успела я спросить, каким образом документы оказались в сугробе, как на втором этаже старинного здания распахнулась форточка, и несколько синих книжечек камнем полетели вниз.

— Вот зараза, — вздохнул кудрявый парень, подхватывая одну.

— Кто?

— Раиса Михайловна Бучборская, историю мировой литературы преподает. Такая злая, если что не так, вышвыривает зачетки в окно, да еще приговаривает: «Если нет ума, займись физической подготовкой».

— Да уж, не повезло вам, — ухмыльнулась я.

— Старая ведь совсем, — сокрушался студент, отряхивая джинсы, — лет сто, не меньше.

— У нас тоже в консерватории похожая была, — поделилась я печальным опытом, — все забывала, фамилии путала, мрак!

— Ха, — выкрикнул юноша, — наша обладает памятью слона. Не поверите, являешься к ней зимой, окинет взглядом и процедит: «Вроде прошлым летом ты не мог описать щит Ахилла, ну, давай, сейчас отвечай!» Помнит всех выпускников по именам, просто эпилептик!

Он еще долго пыхтел и жаловался, но я уже входила в просторный холл. Раз у дамы столь великолепная память, к ней и обратимся.

В далекие времена, когда строилось здание Московского университета, которое сейчас называют «старым», денег не жалели, а уж площади под застройку жалели и того меньше. Факультет журналистики поражал размерами. Огромная мраморная лестница, широченные коридоры, невероятной высоты окна и двери. Но вся эта былая красота выглядела грязной и обшарпанной. Тут явно давно не делали ремонт.

Сунувшись в дверь с табличкой «Учебная часть», я поинтересовалась:

— Бучборская в какой аудитории принимает экзамен?

Толстенькая девица в старомодных круглых очках оторвалась от газеты и весело сообщила:

— Раиса Михайловна готовит из студентов шашлык в 209-й. Если есть возможность, приходите к ней лучше в другой раз, сегодня она в особом ударе.

Поблагодарив добрую инспекторшу, я пошла по коридору, разглядывая двери.

209-я комната оказалась не слишком большим помещением, заставленным покалеченными и щербатыми стульями. У окна, гордо выпрямив спину, стояла лицом к окну молодая стройная черноволосая женщина в элегантном деловом костюме.

— Простите, — спросила я, — где Раиса Михайловна Бучборская?

— Слушаю вас внимательно, — отчеканила девушка и обернулась.

Я потеряла дар речи. Девичье тело с тонкой талией, высокой грудью и стройной шеей венчала голова глубокой старухи. Щеки, лоб и даже подбородок избороздили морщины, глаза запали, а рот превратился в нитку. Но голос — звонкий, совершенно молодой. Интересно, как ей удалось сохранить такую фигуру? Может, целыми днями из тренажерного зала не вылезает?

Дама сделала несколько шагов вперед и резко добавила:

— Ну? Какая группа? Что-то я вас не припоминаю.

Я уставилась на ее элегантные черные лодочки с десятисантиметровой шпилькой и проблеяла:

— Я не хочу сдавать экзамен.

— Тогда зачем явились? — нахмурилась Бучборская и резко села.

— Вы не знали случайно студента по фамилии Рагозин?

— Колю? Конечно, помню, очень достойный молодой человек, в отличие от большинства, читал «Илиаду» и «Одиссею» не в кратком пересказе, а полный текст. Я всегда ставила ему заслуженную четверку.

— Отчего не пять? — выпалила я.

Раиса Михайловна вытащила мундштук, вставила в него тоненькую коричневую сигарку и преспокойно заявила:

— Данный предмет на «отлично» знает лишь преподаватель, остальным дай бог достичь порога «удовлетворительно».

— Вы не в курсе случайно, куда он устроился после МГУ на работу?

— Вам это зачем? — поинтересовалась Бучборская.

Пришлось вновь рассказывать про больницу, смерть Насти и письмо.

— Звягинцева, — вздохнула преподавательница, — абсолютно глупое существо, без царя в голове! По восемь, девять заходов ко мне в каждую сессию делала, училась отвратительно, в мыслях только одни наряды да парикмахерские, а Николаша везде за ней ходил, словно верный паж. Очень неподходящая пара.

— Вы знаете, где он работал?

Раиса Михайловна вздохнула:

— Николая крайне интересовала религия, сначала он пристроился в журнал «Наука и религия». Но года два назад случайно я столкнулась с ним в консерватории, и Рагозин радостно так сообщил, что ушел в ежемесячник «Вера». Казался очень, ну просто очень довольным.

— Я не видела это издание в продаже…

— Я тоже, — усмехнулась Бучборская, — небось тираж малюсенький, но Коля сиял, когда рассказывал о работе.

— Интересно, где находится редакция…

— Дорогая, — высокомерно ответила дама, — для подобных случаев существуют справочники.

Чувствуя себя неразумной студенткой, сморозившей глупость, я быстренько попрощалась и выскочила в коридор.

Часы показывали около пяти. Небось в редакции все сотрудники уже разбегаются по домам, к тому же я не знаю адреса. Спустившись в метро, я купила на лотке тоненькую книжонку «Московские газеты и журналы». Издания шли не по алфавиту, а, очевидно, по рейтингу, во всяком случае, список открывал не «Алфавит», а «Мегаполис». «Вера» заключала список — улица Конюшенкова. Интересно, где она находится? Первый раз слышу про такую. Просидев пару минут на скамейке, я решила ехать домой и втиснулась в битком набитый вагон. Равнодушная толпа протолкнула меня вглубь, к закрытым дверям. Кое-как устроившись, я со вздохом попробовала вытащить из кармана детектив, но в это время нечто твердое довольно больно ткнуло меня в бок. Я посмотрела в сторону и увидела девочку лет тринадцати в серебряном пуховике и смешной вязаной шапочке с двухцветными косичками.

— Простите, — вежливо пробормотал ребенок, — вагон дернулся, вот я вас и задела книгой.

Я перевела взгляд ниже. Красивой рукой с зелеными ногтями подросток держал потрепанный учебник по алгебре.

— Неужели в такой обстановке можно что-либо выучить?

— Времени совсем нет, — по-взрослому вздохнула девочка, — а завтра контрольная, неохота Милочку расстраивать, она жутко переживает, когда приходится тройки ставить!

— Кто?

— Наша учительница по математике, Людмила Геннадиевна, мы ее Милочкой зовем.

Я внимательно посмотрела на собеседницу. В Кирюшкиной школе училка по алгебре носит славное прозвище «злобный карлик».

— Она и впрямь милая?

— Конечно, — бесхитростно поддержала разговор школьница, — у нас все душки.

— Все равно лучше дома читать.

— Так два часа ехать, — вздохнула девочка, — чего время зря терять. Я живу в Бибирево, а школа на Тверской, в Дегтярном переулке.

— Неужели ближе не нашлось учебного заведения?

— Такое на всю Москву одно, к нам даже из области ездят.

— Чем же твоя школа так хороша?

— У нас учителя — люди, а в других местах — гады, — спокойно пояснила девчушка. — На нас не орут, не ставят двоек и объясняют хорошо, доходчиво и подробно.

— Небось дорогой колледж, — вздохнула я с завистью.

— Что вы, — рассмеялась девчонка, — моим родителям платную не потянуть! Самая обычная школа ь1113, государственная, просто там сволочи не приживаются, была одна, так ушла.

— Ну-ка, скажи еще раз адрес, — попросила я.

— Дегтярный переулок, прямо под гостиницей «Минск», — вежливо ответила девочка и принялась проталкиваться к выходу.

На следующее утро, едва стрелки часов подобрались к цифре девять, я вошла в просторный холл школы. Довольно полная, пожилая гардеробщица, сдвинув на кончик носа очки, пришивала вешалку на черную куртку. Увидав меня, она улыбнулась.

— Вот ведь поросята, не снимают куртки, а сдергивают, вешалки рвут и бегут потом: «Тетя Надя, пришей, мама ругаться будет». Так и шью всю смену. — И она вновь улыбнулась.

— Скажите, а где директор?

— Ступайте на второй этаж.

Я поднялась по крутой лестнице наверх. Небось директриса на уроке, но она оказалась на месте. Целый час я самыми черными красками описывала Кирюшкину судьбу. Наконец Татьяна Алексеевна вздохнула:

— Ладно, уговорили, хотя и не положено в середине года, но парнишке надо помочь. Идите в 39-й кабинет, там учительница математики, Милочка, то есть Людмила Геннадьевна, скажите — я послала. К ней в класс и пойдет ваш пострел.

К трем часам дня я уладила все формальности. Написала заявление о приеме, забрала из старой школы документы, привезла их в новую и побродила по широким коридорам. Из классных комнат не доносилось истерических криков, а во время перемены галдящая детская толпа не дралась и не ругалась, наверное, в этой школе скандалы не в чести.

Окрыленная успехом, в четыре часа я входила в редакцию журнала «Вера». Вернее, редакции как таковой не было. Сотрудники занимали всего три небольшие комнатки в старом, явно дожидающемся сноса четырехэтажном здании. Толкнув первую дверь, я тихонько спросила:

— Где можно найти Рагозина?

— Не знаю, — ответила женщина в бордовом костюме.

— Колю? — поинтересовался парень, одетый не по сезону в белые джинсы.

— Да, — обрадовалась я.

— Он уволился, в другое место перешел.

— Куда?

Парень пожал плечами:

— Понятия не имею.

— Кто-нибудь знает?

— Может, Валя? — предположила женщина.

— Точно, — щелкнул юноша пальцами, — идите в соседний кабинет и спросите Титову.

Я послушно дернула другую дверь. В крохотном пятиметровом пространстве еле-еле уместилось два не слишком больших стола и парочка простых стульев. Место справа пустовало, слева правила гранки худощавая девушка со старомодным пучком на затылке. Компьютера не было, сотрудница действовала по старинке, вычеркивая шариковой ручкой ошибки.

— Вы Валентина Титова?

Девушка подняла ненакрашенные глаза и губами без признаков помады коротко ответила:

— Да.

— Хочу видеть Николая Рагозина, скажите…

— Зачем? — перебила Валя.

Выслушав историю про письмо, она открыла ящик, вытащила сигареты и сообщила:

— Колю не ищите, его нет.

— Как — нет, — испугалась я, — умер?

— Считайте, что скончался.

— Не понимаю…

Валя зачиркала зажигалкой и сухо произнесла:

— В этом мире его нет!

Я расстегнула куртку, бесцеремонно протиснулась в кабинет, плюхнулась на свободный стул и заявила:

— Никак в толк не возьму, о чем вы говорите.

Титова закашлялась. Я терпеливо ждала, пока Валентина утихла, вытерла выступившие слезы, трубно высморкалась и сообщила:

— Коля удалился от мира, ушел в монастырь.

— Куда? — ахнула я.

— В монастырь, — повторила Титова, — монах он теперь. Всегда был ненормальный, посты держал, праздники соблюдал, на работу частенько опаздывал. Его наш главный начнет ругать, а Николаша глазки в пол и лепечет: «Простите, на литургию ходил».

Одно слово — блаженный. Домой едет — всем нищим подаст. Сколько раз я над ним смеялась и говорила:

— Эти, «люди неместные», богаче тебя в сто раз, бизнес у них такой — нас жалобить.

Но Коля только качал головой.

— Господь велел делиться.

Дальше — больше. Николай принялся отдавать страждущим все, что имел — одежду, деньги, еду.

— Мне много не надо, — бормотал он, — две пары башмаков сразу не наденешь и две шапки тоже.

Потом он отпустил бороду с усами, перестал стричь волосы, пользоваться одеколоном и дезодорантом. А год тому назад ушел в монастырь.

— Адрес знаете?

Валентина вытащила растрепанную телефонную книжку и забормотала:

— Где-то был, ага, вот оно. Казакино!

— Что?

— Городок такой, Казакино.

— Это по какой дороге?

— Понятия не имею, — отрезала Титова и добавила: — Я даже не знаю, там ли он!

Домой я вернулась расстроенная. Монастырь! Неужели в наше время еще кто-то прячется от мира за крепкими стенами, чтобы проводить дни в молитвах?

— Принесла вкусненького? — поинтересовалась Юля.

— Что ты имеешь в виду? — спросила я, аккуратно укладывая на стул у входа пакет с яйцами.

— Ну тортик или кекс…

— Нет, ничего сладкого, но если хочешь, сейчас испеку пирог, яйца есть, мука тоже…

Но не успела я докончить фразу, как Муля, полная радости и не знающая, куда деваться от счастья при виде любимой хозяйки, подпрыгнула и со всего размаха плюхнулась на стул. Мешочек, набитый яйцами, жалобно хрустнул. Желтая жижа потекла на пол. Мопсица, недоумевая, подняла лапу и поглядела на нее.

Прибежавшие Ада и Рейчел не растерялись и принялись бодро слизывать «омлет».

— Уйди с глаз долой, — вскипела я.

Мопсиха обиженно засопела и спрыгнула вниз.

— Надо ей вымыть лапы и брюхо, — вздохнула Юля и крикнула: — Мулька, топай в ванную!

Я безнадежно посмотрела на пакет. Может, нам вообще не покупать яиц? А то последнее время они дальше прихожей не попадают.

Подхватив оставшиеся сумки, я втащила их на кухню и принялась рассовывать продукты. В ту же секунду из коридора донесся бодрый голос Сережки:

— Кушать дадут? Надеюсь, на ужин будут котлеты!

Великолепно зная, что сейчас произойдет, я заорала как ненормальная:

— Нет, стой! — и вылетела в прихожую.

Но поздно. Со словами: «Как нет? У нас нечего поесть?» — Сережа со всего размаха сел на стул.

Раздался треск, это раздавились чудом уцелевшие несколько яиц.

— Идиот! — в сердцах воскликнула я.

— Что я сделал-то? — изумился он и встал.

Желтые капли стекли на пол.

— Что это? — еще больше изумился парень.

— Яйца, — коротко ответила я.

— Яйца? Чьи?

— Куриные. Лежали на стуле, сначала Муля прыгнула, а потом ты сел!

— Так это не я идиот, а вы дурынды, — заявил Сережка, — не убрали вовремя, теперь брюки стирать.

— Да уж, — вздохнула я и пошла за тряпкой, но не успела добраться до ванной, как входная дверь распахнулась, и Кирюшка с радостным воплем влетел в дом.

— Погоди, остановись! — в голос взревели мы, но он уже плюхнулся на стул и принялся расшнуровывать ботинки.

— Кретин, — припечатал старший брат.

— Чего вы? — изумился Кирюшка.

— Ничего, — вздохнула Юля, — снимайте брюки, братья разлюбезные.

— Что происходит? — раздалось из-за двери, и влетела Катя.

— Не двигайся! — завопил Сережка.

А Кирюшка не растерялся и выдернул стул из-под собирающейся усесться матери. Катюша, не ожидавшая подвоха, рухнула на пол.

— Дурак, — обозлился Сережка, поднимая Катерину.

— Ну и шуточки у тебя, Кирюшка, — укорила Катя, — я чуть не расшиблась.

— Зато пальто чистое, — ответил мальчишка.

— А вот и нет, — сообщила Юля, — на полу желток размазан.

Они продолжали ругаться, а я тихонько отползла на кухню и с ужасом увидела, что вкусные и страшно дорогие пельмени «От Палыча» развалились в малоаппетитную кашу. Нет, больше ни за что не куплю яиц.