Глава 7
Увы, я не принадлежу к тем людям, которые, испытав стресс, мгновенно приходят в себя. Мне требуется некоторое время для осмысления событий, а вот Егор моментально подстраивается под обстоятельства.
Он весьма бойко, правда, не так быстро, как всегда, шагал вперед, я плелся за ним, спотыкаясь о куски битого кирпича и торчащие из земли железные прутья. В голове гудело, уши словно заткнули ватой.
— Сюда, — приказал Дружинин, — второй подъезд, пятый этаж.
Я окинул взглядом затрапезную пятиэтажку и только сейчас догадался спросить:
— К кому мы приехали?
— Ко мне, — ответил Егор и, толкнув дверь, вошел в загаженное парадное.
— К тебе? — изумился я. — Хочешь сказать, что имеешь тут квартиру?
Дружинин спросил:
— Белкина помнишь? Фотографа?
— Семена? Конечно, но он умер, или… ой… он тоже?
— Не ерунди, — буркнул Егор, поднимаясь по заплеванным ступенькам, — Сенька спился. Последний год вообще плохой был, у него опухоль нашли, злокачественную.
— Я не знал.
— А никто не знал, — перебил меня Егор, — с Семеном люди давно общаться перестали, я на него случайно наткнулся, в метро.
— Ты? В подземке?
Дружинин кивнул.
— Я тогда в пробку попал, почти час простоял, понял — опоздаю на важную встречу, ну и спустился в метро, гляжу: на скамейке Сенька сидит. Поговорили мы. Он, как про болячку узнал, бухать бросил, да поздно. Денег нет, а бесплатная медицина сам знаешь какая. В общем, я его в клинику устроил, где он и умер в хороших условиях. Как человек ушел, и не под табличкой с номером лежит, а честь по чести, в личной могиле, с памятником.
Я воззрился на Егора, ей-богу, он не устает меня поражать! Он не подумал о десятках людей, которые схватятся за сердце при виде ожившего покойника, и пожалел Белкина, абсолютно маргинального субъекта, которому никто бы руки не подал!
— А после его смерти выяснилось, — слегка запыхавшись, сообщил Егор, — что Сенька мне квартирку завещал, так сказать, в благодарность. Че с ней делать, ума не приложу. Продать? Так она две копейки стоит, и вообще, чтобы продать, жилище в порядок привести следует, а мне недосуг ерундой заниматься. И вот сейчас халупа пригодилась, о ней никто не знает. Входи, Ваньша!
Егор остановился у обшарпанной двери.
— Она заперта, — сказал я.
Приятель пожал плечами:
— Вышибем, если ключа нет.
С этими словами он поднял руку и легко оторвал наличник, за ним открылась полость, я увидел гвоздик, а на нем колечко с ключом.
— Во, — констатировал Дружинин, — пожалуйста, висит себе. Семен придумал захоронку, потому что терял постоянно по пьяни ключи.
Очутившись в небольшой комнатенке, Егор плюхнулся на продавленный диван и велел:
— Значит, так, Ваня! Слушай внимательно! Я все обдумал и решил! Поживу тут!
— В этой грязной норе?! Но это невозможно!
— Почему?
— Ну… потому!
— Замечательный аргумент, — усмехнулся Егор, — сделай одолжение, не перебивай. Мне нужно во что бы то ни стало выяснить, кто задумал похоронить живьем господина Дружинина. Кто у нас такой кровожадный, а? Но для того, чтобы ты, Ваня, мог спокойно работать, я должен считаться покойником. Пусть организатор преступления чувствует себя в полнейшей безопасности: Егор на том свете, все получилось шоколадно. Квартира Белкина — лучшее место в подобной ситуации. Во-первых, о ней никто не знает, во-вторых, район непрестижный, сюда наши общие знакомые не заруливают, в-третьих, соседи всегда пьяные, им наплевать на окружающих. Продукты я куплю… Кстати, Ваньша, насчет денег! Съездишь в одну контору, назовешь пароль — и тебе выдадут конверт. Не бойся, вопросов задавать не станут, ребята специализируются на выполнении деликатных просьб. Гонорар тебе заплачу отличный.
— Прости, не понимаю, о чем ты? — спросил я.
Егор потер нос.
— Фу, воняет тут, надо проветрить. О чем я веду речь? Есть офис, где у меня притырены денежки, так, на всякий случай, если понадобится энную сумму взять, не светясь. Ты получишь тугрики и купишь мне кое-что: спортивный костюм, белье, еду, книги, телик, а то я с ума от скуки сойду. Надеюсь, ты недолго провозишься!
— Если дашь список, то за день я управлюсь!
— Я не о покупках!
— А о чем?
— Ваня, найди моего убийцу!
— Но ты жив и…
— Ваня! Меня хотели убить!
— Навряд ли я сумею…
— Сможешь, я тебе помогу.
— Однако…
— Иван Павлович, — вздохнул Егор, — насколько я знаю, в твоей жизни есть одна проблема.
— Увы, их много!
— Глобальная!
— Какую ты имеешь в виду?
— Квартиру, — пояснил Егор, — наличие собственной жилплощади.
Я вздрогнул, вот уж не в бровь, а в глаз. Егор насыпал соли в открытую рану. Я, по сути, бомж. Нет, у меня имеется московская прописка, я родился в столице и всю жизнь живу здесь, но маленькая деталь: мои родные пенаты — это отцовская квартира, где проживает моя матушка Николетта. Основным побудительным мотивом для устройства на службу к Элеоноре было предложение ею мне личной комнаты. Существовать под одной крышей с маменькой я категорически не способен. Все годы секретарства я пытаюсь собрать деньги на личную нору, но, увы, цены на квадратные метры растут намного быстрее, чем моя зарплата. Иногда в голову закрадывается подлая мысль: что, если с Норой, не дай бог, случится неприятность, куда денусь я?
— Я бы с удовольствием купил тебе квартиру, — улыбаясь, словно змей-искуситель, продолжал Егор, — но ведь ты не примешь подарок.
— Огромное спасибо, — сказал я, — нет. Мы с тобой находимся в равных весовых категориях. Если я получу жилплощадь, то должен достойно отдарить, например, пригнать тебе «Бентли», но, к сожалению, у меня нет возможности делать столь щедрые подарки.
— Вот-вот, — закивал Егор, — зная тебя, зануду, я иное и не ожидал услышать, поэтому предлагаю: найдешь организатора покушения — и получишь в качестве гонорара двушку!
— Мне и однокомнатной хватит, — машинально ответил я.
— Не спорь, — нахмурился Егор, — значит, по рукам!
Я покачал головой:
— Нет.
— Ваня! — изумленно воскликнул Дружинин. — Ты не хочешь мне помочь? Что тебе мешает? Элеоноры нет, ты сидишь один, времени полно. Боишься не справиться? Так я помогу, надо начать с Юрия, прижать ему хвост и выяснить, почему он меня не откопал! Ваня, мне некому помочь! Я доверяю только тебе, знаешь, твой мобильный телефон, засунутый в гроб, убедил меня: ты никоим образом не причастен…
— Наверное, я неправильно высказался, — остановил я Дружинина, — попробую разобраться в этой истории. И считаю, что в первую очередь следует нанести визит Юрию Трофимову. Но я не приму квартиру и не возьму никакого гонорара.
— Ваня, — вскипел Егор, — ты идиот! Частный детектив берет за работу бабки!
— Я не владею агентством «Ниро», хозяйкой является Нора, она и решает, каким делом заняться. Кстати, я никогда не обсуждаю с заказчиком финансовые вопросы, это прерогатива Элеоноры.
— Но сейчас ты в отпуске, и я не простой клиент, а, смею надеяться, твой лучший друг, — вконец рассердился Егор, — попавший в беду! Неужели ты мне откажешь? Ей-богу, в этом случае я изменю свое мнение о человечестве.
— Безусловно, я прямо сейчас займусь этим вопросом, — улыбнулся я, — только, как ты правильно заметил, я в отпуске, следовательно, не могу брать гонорар.
— Глупости! Да это полнейшее…
— Егор, — пресек я излияния Дружинина, — неужели ты считаешь меня человеком, который способен взять вознаграждение за помощь другу?
Приятель осекся, потом встал, подошел к окну, посмотрел вниз и нервно воскликнул:
— И как только люди тут живут? С видом на помойку?!
— Многие были бы счастливы получить даже такую квартиру, — мягко возразил я, — если тут сделать ремонт, все будет не так уж плохо.
Дружинин побарабанил пальцами по подоконнику.
— Извини, Ваня! Если всерьез занимаешься бизнесом, рано или поздно начинаешь меняться, нечто в тебе появляется этакое…
— Думаю, ты абсолютно прав! — воскликнул я. — Давай мне координаты Трофимова, попытаюсь его найти в кратчайшие сроки. Кстати, в этой норе есть телефон?
Дружинин указал глазами на аппарат доисторического вида, громоздкий, черный, с наборным диском.
— Раритетная вещь! — восхитился я. — Интересно, он работает?
Дружинин снял трубку.
— Гудит, я оплатил телефон за год вперед вместе с коммунальными и прочими услугами.
— Давай номер.
— Я его не знаю, — растерялся Егор, — вернее, наизусть не помню, записан где-то. Вот что, сначала добудешь деньги, купишь мне сотовый…
Через час, обсудив в мельчайших подробностях план действий, я оставил приятеля в квартире, а сам спустился к машине, воткнул в свой вернувшийся с того света мобильный зарядку, завел мотор и тут же услыхал звонок.
— Вава! — закричала Николетта. — Ну сколько можно спать! Немедленно приезжай. Мы с Сонечкой хотим…
— Прости, я занят!
— Чем? — завопила маменька. — Нора уехала, у тебя отпуск! Нет, это просто безобразие! Что ты себе позволяешь? Я несчастная, брошенная, жду не дождусь, когда у тебя появится минутка для матери.
— Уже еду, — сломался я.
«Несчастная, брошенная» Николетта встретила меня на пороге, одетая в изящную шубку из щипаной норки.
— Мы с Сонечкой хотим пойти в магазин! — тут же воскликнула маменька. — Отвезешь нас в центр, да, милая?
Сонечка, натягивавшая туфли, закивала.
— Боюсь, у меня нет времени на поход по лавкам, — ляпнул я и съежился.
Сейчас Николетта откроет рот, и оттуда полетят ядовитые стрелы, но маменька неожиданно ответила:
— Ты нам не нужен! Добросишь до магазина, и адью!
— Назад можно и такси взять, — воскликнула Сонечка.
— Потом разберемся, — заявила Николетта. — Пошли, Вава, сколько можно тебя ждать, я в шубе! Жарко ведь!
— На улице чудесная погода, — напомнил я, — тепло, солнечно, меховая доха тебе ни к чему!
Николетта скривилась.
— А меня знобит! И потом, манто не из целиковых пластин, оно связано.
— Как это? — удивился я.
Николетта махнула рукой, а Сонечка, надевая красивое черное пальто, воскликнула:
— Очень просто! Берут шкурки, обрабатывают их особым образом, потом нарезают на полоски и вяжут на специальных спицах. Получается легкое изделие, его можно даже летом надевать.
— Но зачем такие сложности? — недоумевал я. — Не проще ли купить трикотажную куртку?
Сонечка засмеялась, а Николетта воскликнула:
— Ну, что я тебе говорила, детка? Вава просто первый день творения. Подожди, ангел мой, сбегаю за носовым платочком.
Повернувшись на каблуках, Николетта испарилась, Сонечка улыбнулась и, поправив длинную белокурую прядь, сказала:
— Похоже, мама вас обожает! Только и разговоров о сыне! Вы, оказывается, писатель?
Я начал судорожно кашлять, а Сонечка, наивная душа, продолжала:
— Николетта рассказала мне о вашей книге. Очень, очень интересный сюжет. Прямо дух захватывает, я чуть не разрыдалась от жалости к вашей героине. Как ей не повезло с мужем! Мерзкий занудливый старик! Ясное дело, Анна не выдержала и полюбила молодого, красивого военного! Изменила мужу! Впрочем, что тут особенного! Да и чего этот супруг хотел со своим возрастом и брюзгливым характером? Зачем вы сделали так, что она призналась? Бегала бы к любовнику тихонько. А то ведь никакого счастливого конца! Бросилась под поезд! Ужасно! Я бы на такое не решилась! Хотя… Каренин у жены сына отнял… Нет, вы дико талантливый! Надо одному человечку слово замолвить, вполне вероятно, что он захочет снять фильм по вашему роману.
На секунду я замер с открытым ртом, забыв о кашле, но тут из спальни Николетты раздался крик:
— Ваня, помоги, не могу открыть ящик!
Я помчался на помощь.
— Который из комодов заклинило? — деловито осведомился я, влетев в душное, застеленное коврами помещение.
Николетта приложила палец к губам:
— Тсс.
Я оглянулся и шепотом поинтересовался:
— Что стряслось?
Маменька округлила глаза.
— Специально позвала тебя сюда! Господь услышал мои молитвы! Знаешь, кто такая Сонечка?
— Дочка Розы, сестры Фани, подруги Зюки…
— Ее фамилия Моргенштерн.
— И что?
— Вава! МОРГЕНШТЕРН! Понимаешь?
— Насколько я помню из курса немецкого языка, — забубнил я, — морген — это утро, а штерн — звезда, утренняя звезда, очень красиво!
— Дурак! — выпалила маменька. — Сонечка — дочка Якова и внучка Исаака Моргенштерна.
Луч понимания забрезжил в голове.
— Погоди, погоди… Исаак Моргенштерн, коллекционер, много лет назад уехал в Израиль…
— Он сбежал в Америку, — с горящими глазами перебила меня маменька, — уж и не припомню в каком году! Я была совсем ребенком, еще в школу не пошла! Ой, какой скандал был! Павел пришел домой и говорит: «Исаак-то что учудил, таким правильным считался, член КПСС, по заграницам катался, и тут! Ба-бах! Поехал с делегацией в Венгрию, оторвался от группы и прямиком в американское посольство». Да уж! Полетели тогда головы! Все партруководство Союза писателей разогнали, не уследили за Исааком! Проморгали врага! «Голоса» долго выли: «Моргенштерн выбрал свободу. Автор поэмы „Рабочий и колхозница“ сбежал в США»[2].
Мне стало смешно. Николетта в своем духе. Только что спокойно заявила, что во время побега Исаака была почти пеленочным младенцем, и через пару секунд изложила разговор с моим отцом. Нестыковочка вышла. Либо маменька в те годы была неразумным дитятком, либо женой прозаика Павла Подушкина! А Николетта не замечала шероховатостей в своем рассказе и лихо неслась дальше.
Жена Исаака и его сын Яков остались в СССР, вот уж кто получил по полной программе, так это несчастная женщина с ребенком. Хорошо хоть к тому времени скончался Сталин и бедолаг не выслали в лагерь, как семью врага народа. В конце концов жизнь потихоньку наладилась, особенно после перестройки. Исаак, которого мучила совесть, приехал в Москву, он буквально засыпал свою семью подарками. В средствах Моргенштерн не нуждался, петербургские сплетники, закатывая глаза, рассказывали об уникальной коллекции картин Исаака и о его богатстве. А после смерти старика весь немалый капитал достался его единственной внучке Сонечке.
— Девочка наивна, — шептала Николетта, — ее одну никуда не отпускают, боятся. И правильно, я бы тоже берегла бутон стоимостью во много миллионов долларов. Больше всего Фаня с Розой опасаются, что Сонечка найдет себе неподобающего жениха, кого-нибудь из этих… современных жиголо, а тот объяснит девочке, что она имеет полное право самостоятельно распоряжаться капиталом. Вот где беда!
— Сколько же лет детке?
— Двадцать шесть.
— Она выглядит на девятнадцать!
— Верно, а ума у нее на десять! Ты только посмотри на это!
Маменька протянула мне правую руку, указательный палец украшало большое кольцо с синим камнем.
— Я похвалила перстень, — тараторила Николетта, — без всякой задней мысли, а Сонечка его сняла и говорит: «Николетта, дорогая, возьмите, мне он совершенно не нравится, носите на здоровье».
Я крякнул, да уж, девушку с подобными замашками лучше не выпускать из дома одну.
— Роза наняла дочери телохранителя, — вещала маменька, — но Сонечка наотрез отказалась от мужлана. Возникла проблема, на этот раз ее согласился сопровождать в Москву Владимир Иванович, родной дядя, у него отпуск. Компренэ? Вава! Очнись! Слушай внимательно! Смотри мне в глаза!
Цепкой ручонкой маменька ухватилась за лацкан моего пиджака и прошипела:
— Сонечка невинная девушка, душой и телом! Она дала обет выйти замуж один раз и навсегда. Бережет себя для мужа! Тот, кто ее… ну того… получит капиталы Моргенштерна! Сонечка спокойно передоверит деньги супругу. Вава! Это наш шанс!
