Пальцы китайским веером

Дарья Донцова, 2013

Как известно, инициатива наказуема! Но разве Даша Васильева могла пройти мимо загадочной истории? А начиналось все вполне невинно: ее попросили пожить в доме Майи Михайловны, заболевшей матери приятеля, поухаживать за любимцем хозяйки – роскошным котом по кличке Рудольф Иванович. Оказалось, Майя Михайловна, жившая неподалеку от клиники неврозов, была доморощенным психотерапевтом. А в ее отсутствие исполнять эту непростую роль пришлось Даше! Один из пациентов, подросток Иван, поведал леденящую душу историю – отчим убил его сестру, потом мать, а теперь покушается на жизнь самого Ванечки! Конечно, любительница частного сыска ринулась на помощь, но ей пришлось отвлечься на другую «клиентку» – милая девушка Элечка мечтала выйти замуж, однако все женихи сбегали от нее на втором свидании. И как же Даше выяснить, в чем причина? Только… спрятавшись в шкафу у незадачливой невесты!

Глава 4

Ваня пришел домой и вечером поведал о разговоре с продавщицей мороженого маме. Та засмеялась.

— В Москве полно сумасшедших. Забудь про нее. Твой папа Николай Лавров, замечательный хирург. И у нас нет других детей, кроме тебя. Никаких девочек в семье не было. Правильно сделал, что мой телефон женщине не дал.

— Но Светлана знает твое имя и отчество, — напомнил Ваня. — И она обратила внимание на родинки, сказала: «У Регины такой же «браслет» на руке». Значит, вы встречались.

— Вполне вероятно, — без тени волнения ответила мама. — Ко мне приходит много пациентов, они часто обращают внимание на внешность врача. Очевидно, я лечила эту Перепевкину.

— Перепечкину, — поправил Иван.

— Подожди-ка! — воскликнула мать. Затем, схватив трубку городского телефона, куда-то позвонила и сказала: — Леночка? Регина беспокоит. Не в службу, а в дружбу, глянь в нашей базе, приходила ли когда-нибудь в поликлинику некая Светлана Перепечкина. Ой, да, очень надо! Хорошо…

Потом она посмотрела на сына.

— Побеспокоила заведующую регистратурой со своего прежнего места работы. Хотя столкнуться со мной продавщица могла где угодно. Забудь о ней. Скорей всего она не в себе. Или просто алкоголичка. Сам же говорил, от нее перегаром несло.

Через час мать постучалась в комнату к Ване.

— Тайна раскрыта. Десять лет назад я лечила зубы Перепечкиной, которая пришла в поликлинику по страховке от предприятия. Но когда наша бухгалтерия выставила счет, выяснилось, что полис поддельный. Короче, Светлана — мошенница. Сделай одолжение, не ходи больше на рынок, не покупай у мерзавки мороженое, не общайся с ней. Перепечкина плохой человек. Увидела родинки на твоей руке и напридумывала невесть чего.

Иван хотел было сказать: «Если человек не заплатил за услуги дантиста, очень глупо затевать разговор с его сыном, да еще просить передать матери свой номер». Но почему-то промолчал. А мама воскликнула:

— Передам-ка я телефон сей особы на свое прежнее место работы! Пусть отдел безопасности с нахалкой разберется. Пообещай никогда не заглядывать на базар и не покупать там сладости, лучше зайди в супермаркет.

Ване всегда, даже летом, бывает зябко, поэтому он редко открывает окно. В ту ночь он никак не мог уснуть, вертелся с боку на бок. И в конце концов распахнул окно, понадеявшись, что свежий воздух подействует как снотворное. Но ожидания его не оправдались, Иван лежал, не смыкая глаз. Внезапно до его носа долетел запах сигаретного дыма, и он понял, что отец вышел на балкон покурить.

У Лавровых большая двухэтажная квартира, все окна которой выходят на одну сторону. Спальню родителей от детской отделяет библиотека. В любую пору года Николай Петрович выходит подымить на лоджию. И любит в это время говорить по телефону. Пару раз до Вани доносился его голос, но отец, конечно, не догадывался, что сын может слышать его беседы.

В ту ночь лежавший без сна Иван услышал сначала голос матери:

— Что же делать?

— Заткнуться! — резко ответил всегда вежливый отец. — Закрой рот навсегда. Об Ане все давно позабыли. Мы сделали все, чтобы так произошло. Ванька носит мою фамилию, остальное похоронено. Мы смогли сохранить полную тайну. Выкрутились.

— Выкрутиться хотел ты, — заплакала Регина Львовна. — Кто принял решение убить Анечку? Бедная моя девочка, ее больше нет…

— Идиотка! Дура! Кретинка! — пошел вразнос отец. — Девчонки никогда не существовало на свете. Точка!

— Она была, — зарыдала мама. — Я двадцать седьмого января, в годовщину ее смерти, и шестнадцатого марта, в день рождения, всегда езжу на могилку и…

— Куда ты ездишь? — ахнул Николай Петрович.

Регина Львовна замолчала.

— Живо говори правду, пока я тебя, дебилку, не убил! — взревел он.

Ваня окаменел. Никогда ранее отец не позволял себе подобных выражений. Он всегда нежно говорил с женой, не спорил с ней. А вот мама, наоборот, могла устроить ему скандал по пустяковому поводу. Иван, очень любивший своих родителей, всегда считал папу излишне мягкотелым, подкаблучником, не способным возразить матери. И вдруг такая агрессия!

— Прости, Коленька, но как же без могилки? — простонала мать. — После того, как… как Валентина Гавриловна очутилась в доме престарелых…

— Умереть не встать! — перебил ее муж. — Сегодня просто день счастливых открытий… Откуда ты знаешь, что происходит с твоей матерью?

— Мила рассказала, — смущенно призналась Регина Львовна.

— Час от часу не легче! — повысил голос Николай Петрович. — Ты забыла, какое условие тебе при рождении Ани выдвинули родители? Неужто выкинула из памяти слова своей младшей сестрицы? А вот я помню, как ты плакала, передавая мне речь Людмилы, которая встала на сторону Валентины Гавриловны и Льва Юрьевича, и помню, что она заявила: Горкины навсегда вычеркнули из семьи Регину, прокляли ее новорожденного малыша. И после этого ты общаешься втайне от меня с матерью и Людмилой? У меня нет слов!

— Я их голоса почти пятнадцать лет не слышала, — принялась оправдываться Регина Львовна. — Но года три назад мне внезапно на работу позвонила Мила и сказала, что нашла меня через Гугл — мои данные есть на сайте клиники. Сестра сообщила следующее: «Мать страдает старческим слабоумием, находится в частном доме престарелых. Я замужем за богатым человеком, мы уезжаем на ПМЖ в Лондон. Понимаю, что ты не захочешь навещать маму и навряд ли после всего ею сделанного тебя волнует ее судьба, но все же хочу поставить тебя в известность — она живет в комфортных условиях, о ней прекрасно заботятся, и так будет продолжаться до ее смерти. Прости меня, пожалуйста, за то, что много лет назад я была жестока по отношению к тебе и малышу. Теперь я сама мать и понимаю, как гадко тогда поступила. Если ты испытываешь материальные трудности, только скажи, мой муж купит тебе квартиру, даст денег на обучение ребенка».

— Как мило! — с сарказмом воскликнул Николай Петрович. — И как благородно! Пристроив мать в комфортабельный приют и собираясь сбежать из нестабильной России в сытую Англию, твоя сестричка, жена богатенького Буратино, вознамерилась сбросить пару крошек со своего барского стола в нищие ручонки ближайшей родственницы… И что ты ей ответила?

— Правду, — твердо произнесла Регина Львовна. — Сказала, что ни в чем не нуждаюсь и прошу забыть мой номер телефона. Это все. Более Людмила на моем горизонте не появлялась. Понятия не имею, что с ней и с… Валентиной Гавриловной. Но я подумала… раз больше никто не будет ходить на кладбище… ну… э… в общем, на могиле отца есть табличка: «Анечка Лаврова». Мне делается легче, когда посижу у оградки, положу букетик.

— Анечка Лаврова… — зло повторил Николай Петрович. — Тебе следовало бы написать Бибикова. Забыла, что твоим мужем тогда был Юрий? Анну я не удочерял, усыновил только Ивана.

— Не первый год мое сердце рвется на части, — снова заплакала Регина Львовна. — Как ты мог убить мою дочь?

До слуха Вани донеслись несколько сочных шлепков, затем отец гаркнул:

— Опять завела ту же песню? Наслушался я твоих стонов! Ах, ах, оденем ее в платьице, завяжем бантики… Вспомни, какой пакостницей была твоя дочурка! Кто избаловал ее до безобразия?

— Я, — прошептала мать, — одна я. Потому что знала: скоро ты ее убьешь.

— Анны Бибиковой больше нет! — отрезал отец.

— Нет, — еле слышно произнесла мать.

— У нас есть Ваня, и он не Бибиков, а Лавров, — уже спокойнее произнес Николай Петрович, — забудь про Анну, радуйся мальчику. Вспомни, сколько проблем я разгреб, чтобы его усыновить и чтобы никто ничего не заподозрил. Забыла о моих стараниях?

— Прости меня, Коленька, — вновь всхлипнула Регина Львовна, — я скотина неблагодарная. Завтра же могилку Ани уничтожу, сниму табличку.

— Не стоит, — сказал муж. — Если ты успокаиваешься, когда ходишь на кладбище, значит, пусть все так и останется. Но по-моему, глупо себя обманывать, тела-то там нет.

— Нет, Николенька, — эхом отозвалась мама.

— И его там никогда не было, — безжалостно закончил отец. — Мы с тобой хорошо знаем, где Анна. Верно?

— Да, — промямлила мать.

— Девочки у нас не было, — жестко повторил, как отрубил, отец, — хватит. Вычеркни из памяти все, что связано с Бибиковым. Пойми, наконец, Аня не могла жить. Мы бы все равно ее лишились — лет в двенадцать-тринадцать, когда пубертатные изменения начинаются. И вот тогда это стало бы трагедией. А в четыре года? Ребенок в этом возрасте еще не человек, так, личинка. Он себя как личность не осознает. Все прошло гладко, безболезненно для девочки, она умерла, ничего не поняв. Давай ее наконец-то забудем. У нас есть Ваня, мы оба очень его любим. Ваня Лавров. Он никогда не был Бибиковым.

— Но где гарантия, что мальчик не встретит других людей, которые ему сообщат про Анну? — спросила Регина Львовна.

— А кто в курсе-то? — усмехнулся Николай Петрович. — Валентина Гавриловна, как ты сейчас сказала, совсем лишилась ума, у нее старческая деменция^[5], бабку содержат в психиатрической лечебнице. Кто ей поверит? Людмила в Лондоне. Кто еще? Юрка? Он будет молчать. И что, в конце концов, знает Бибиков? Расскажет правду о вашем браке? Сейчас это уже никого не волнует. Проехали. Живем счастливо дальше.

— Ты забыл про дом на Новодонской! — вдруг закричала Регина Львовна. — Кое-кто еще вполне нормален, не все старухи безумны. Свидетелей тьма! Все помнят Аню!

— Новодонская теперь называется бульваром Коваленко, — попытался успокоить ее муж. — Учитывая привычки аборигенов, думаю, девять десятых из тех, кто видел Анну, давно спились, а выжившие забыли, как их самих зовут.

— Светка-то опознала Ванечку, — напомнила ему супруга, — по родинкам. Вдруг еще кто-то таким же глазастым окажется? Телефон она свой дала, сказала, хочет зубы лечить.

— Забудь! — буркнул муж. — Я с ней разберусь, она к нам никогда не сунется. Конец разговорам! Завтра же отвезу парня в свою клинику, пусть ему эти чертовы отметины удалят. И все. Никаких проблем. И подумай, ну что страшного, если кто-то вспомнит Аню? Девочка умерла от неизлечимой болезни, есть документ. Что нам грозит? Ваня никогда ничего не заподозрит.

— Нет, — перебила Регина Львовна, — так нельзя. Я решила рассказать Ване правду.

— Офонарела? — выпалил отец. — Совсем…

Иван вздрогнул. Николай Петрович никогда не употреблял матерных слов и вдруг выругался в лицо любимой супруге.

— Не могу я вечно жить в страхе, — продолжала мама. — В день смерти Ани ты убеждал меня, что истина никогда не выплывет на свет.

— Правильно, и не всплывет, если сами глупостей не наделаем, — перебил ее Николай Петрович. — Хватит истерик. Устал от твоих постоянных слез по ночам, от нытья и припева: «Девочку убили». Возьми себя в руки! А может, тебе опять таблеток попить? Только не тех, что раньше, сейчас есть препараты получше. И я тебя не обманывал, все концы утоплены в глубокой воде.

— А Светлана Перепечкина? — снова захныкала мать. — Она, по твоему мнению, дура, зато внимательная. Узнала «браслет», наговорила Ване всякого, жонглировала фамилией Бибиков. Баба помнит и Юру, и Анечку мою несчастную. Сегодня прозвенел первый звонок. Светка…

— Сказано, забудь о твари! — взревел муж.

— Тише, — взмолилась мама, — мы на балконе.

— Два часа ночи, все давно спят, — возразил Николай, но орать перестал. — Запомни, дура: если посмеешь рот открыть, я тебя в порошок сотру. Ты никакого права не имеешь самостоятельно что-то решать.

Мать зарыдала, послышались странные звуки, словно по полу прыгает гигантская лягушка. Затем через открытое окно в спальню Вани вновь потянулся запах дыма. Ваня перегнулся над подоконником и увидел отца. Он остался один, смотрел вдаль, стоя в профиль к сыну. Мальчик не мог как следует рассмотреть его лицо, но щека отца казалась окаменевшей. Он глубоко затянулся, затем швырнул сигарету вниз, произнес сквозь зубы: «Сука!» — и выпрямился. Испуганный Иван живо спрятался, и через пару секунд до его ушей долетел характерный скрип — человек, которого Иван всю жизнь считал родным отцом, закрыл дверь балкона изнутри супружеской спальни.

Примечания

5

Старческая деменция — старческое слабоумие. Несмотря на название, может возникнуть и в раннем пенсионном возрасте.