Обед у людоеда

Дарья Донцова, 2001

Мало того, что меня преследует глюк – кенгуру на балконе, – так и на работе случился облом. Я, Евлампия Романова, – агент бюро темных услуг «Алиби». Выполняя задание шефа, я под видом прислуги поселилась в семье клиентки и в два счета застукала мужа Ани слюбовницей. С чувством выполненного долга я положила на стол шефа снимки. Но Аня предложила мне у нее остаться. На дне рождения хозяина умерла, выпив ликер с цианидом, их гостья, в которой я без труда узнала ту самую любовницу. И сразу неприятности посыпались как из рога изобилия – отравили моего шефа, арестовали Аню, я потеряла работу… Но я никогда не унываю, поэтому по просьбе Аниной дочери смело взялась за расследование…

Глава 4

На следующий день, где-то в районе полудня, я сидела в кабинете следователя Еремина Анатолия Сергеевича. Парень выглядел тоже молодо, но на лице его не было застывшей гримасы описавшегося щенка. Наверное, он всего на год-другой старше Максима Ивановича. Но именно этот год и сделал его опытным, хоть и молодым, профессионалом. Мне пришлось рассказать Анатолию про «Алиби». Я ничем не рисковала, агентство зарегистрировано было по всем правилам, а я оформлена на работу совершенно официально. Еремин отнесся ко мне великолепно, угостил отвратительным чаем «Пиквик» и почему — то был предельно откровенен.

Ситуация складывалась для Ани наихудшим образом.

— Она знала, кто любовница мужа? — поинтересовался Анатолий.

— До того, как получила фотографии, нет.

— Она видела снимки?

— Не могу утверждать, но хозяин агентства сказал, что ей покажет. Вы у него узнайте.

— Обязательно, — заверил следователь. — А «Айриш Крим» кто-нибудь еще пил?

— Нет. Гости все терпеть не могли этот ликер. Аня обронила фразу, что она специально для Жанны купила бутылку. А отчего погибла Малышева? Неужели от удара?

— В рюмке с ликером обнаружен цианистый калий, — спокойно пояснил милиционер, — причем в таком количестве, что хватит на полнаселения Китая. Понятно? Падала она уже мертвая, двух секунд хватило, чтобы «коньки» отбросить. А отравила напиток гражданка Ремешкова.

Он стал излагать свое видение событий, я молча слушала парня, крутя в руках связку ключей. Аргументы следователя выглядели очень логично. Хотя логика — такая странная вещь!

Неизвестно зачем, нам, студентам консерватории, преподавали логику. Стоит ли упоминать о том, что сдавать сей совершенно чуждый артистическим натурам предмет мы ходили по десять раз. Я переплюнула всех, ровно семнадцать дней пытаясь правильно ответить преподавателю, довела его почти до обморока, но ни разу так и не сумела получить даже «удовлетворительно». Сейчас я понимаю, что и педагог был, как говорится, с «левой» резьбой! Поставил бы бедной арфистке тройку, и дело с концом! Нет, он изо всех сил пытался привить мне упорядоченное мышление. Но наша восемнадцатая встреча оказалась роковой.

— Вот что, детка, — пробормотал мужик, — давайте составим силлогизм. Дано следующее: все птицы летают. Воробей летает, следовательно, он птица.

Мне это утверждение показалось глупым — летает еще бабочка, жук, самолет, ракета…

— Ну, — поторопил профессор, — теперь придумайте сами силлогизм, ну?

Однако мне ничего не приходило в голову.

— Ладно, — решил пойти мне навстречу экзаменатор. — Я помогу. Дано: все философы — ученые. Сократ — философ, следовательно, он…

Я молчала.

— Что же вы, голубушка, — горестно вздохнул логик, — напрягитесь. Сократ — философ…

— Следовательно, он птица, — радостно выпалила я, припомнив фразу, которую преподаватель приводил в пример.

Профессор как-то хрюкнул, схватил зачетку и быстро-быстро заполнил странички, потом сказал:

— Голубушка, вот вам «хорошо» за эту сессию, вот четверка за зимнюю, а здесь зачет за следующее лето. Только, пожалуйста, больше никогда не показывайтесь мне на глаза, честно говоря, при виде вас у меня энурез начинается.

Я обиженно сунула в карман зачетную книжку. Зачем он меня оскорбляет? Учил свою логику всю жизнь и теперь зазнается. Посмотрела бы я на него за арфой.

Но с логикой у меня и впрямь было плохо. Однако, даже на мой взгляд, выводы Еремина звучали крайне убедительно. Дело складывалось самым неприятным для Ани образом.

Посудите сами. Сначала она покупает ликер якобы для того, чтобы угостить Жанну. При этом Аня великолепно знает, что никто из гостей даже не прикоснется к «Айриш Крим»! Потом собственноручно наливает рюмку и подносит сопернице, а когда Ирочка решает попробовать разрекламированный Малышевой напиток, мать моментально отбирает у нее бутылку, заявляя:

— Для тебя слишком крепко!

Но Ирина только что, во время ужина, опрокинула две стопки водки, и матушка ничего не сказала дочурке. Только одно объясняло поведение Ани, и это было не слишком выгодно для нее.

— Но зачем бы ей травить Жанну при всех? Не легче ли киллера нанять, ну, машиной задавить, а то цианистый калий… Сразу понятно, что смерть неслучайная.

Еремин хмыкнул:

— Перемудрила немного, небось подумала, что на других свалят, в гостях много народа тусовалось.

Я удрученно молчала. Несмотря на непомерный аппетит, чудовищный вкус и распущенный язык, Аня мне нравилась. В ней чувствовалось какое-то здоровое начало, просто за все годы ей ни разу не пришлось задуматься о смысле жизни или прочитать умную книгу. Может, родись она в другой семье, стала бы иным человеком. И еще мне отчего-то казалось, что Аня не из тех людей, которые бросают друзей в беде.

— Вы ее арестовали?

— За этим дело не станет, — пообещал Анатолий.

Крайне расстроенная, я поехала на работу. Открыла дверь в кабинет Семена и ахнула. По комнате словно Мамай прошел. С огромного письменного стола были сброшены все бумаги, из шкафов выкинуты папки, а монитор компьютера «радовал» глаз разбитым вдребезги экраном. Картину завершали сорванные жалюзи, опрокинутый цветочный горшок и расшвырянные по ковру ручки, ластики, линейки и скрепки.

— Ни фига себе! — присвистнула я. — Тут что, обыск был?

Сеня, сидевший на корточках возле поверженного телефонного аппарата, пробурчал:

— Хуже. С ментами хоть договориться можно, а здесь бушевала психопатка, патологическая личность Анька Ремешкова! И зачем я только Лельке пообещал, что помогу! Ну дернул черт! Знал ведь, с кем дело буду иметь! Ты только взгляни!

И он начал рассказывать. Если опустить весь мат, которым Сеня щедро пересыпал свою речь, получалась такая картина.

Примерно за час до моего прихода в кабинет Сени влетела потерявшая человеческий облик Аня. Секретаршу Наденьку, тоненькую девушку лет двадцати, баба так шваркнула о стенку, что бедняжке пришлось потом прикладывать к голове лед, приготовленный для клиентов, уважающих виски.

— Гнида! — завопила Аня. — Ты зачем растрепал, что я видела снимки Жанны?

— Но что же мне следовало сказать? — удивился Сеня. — Я тебе их показал.

— Дрянь! — выпалила торговка. — Нет, какая ты дрянь! Немедленно отправляйся в милицию и скажи, что ничего подобного не было. Следователь — идиот, он решил, что я эту дуру отравила.

— Предлагаешь ввести в заблуждение органы дознания? — ухмыльнулся Сеня. — Ну уж нет, сама кашу заварила — сама и расхлебывай, мне с ментами ссориться нельзя.

И тут началось! Словно разъяренный бегемот, Аня принялась крушить кабинет. Сеня попытался урезонить озверелую бабищу, но удержать взбесившиеся сто двадцать килограммов живого веса оказалось ему не по плечу. Милая Анечка была на голову выше субтильного Гребнева, да к тому же и в плечах пошире. Пришлось звать охрану. Но до того как секьюрити вбежали в комнату, лучшая подруга бывшей жены ухитрилась устроить самый настоящий погром. Уже в самом конце, когда Аню тащили в коридор, она ухитрилась вывернуться из объятий крепких парней в форме и зафигачила в компьютер большой шар из яшмы, стоявший на подставке. Этот сувенир преподнес Сене один из благодарных клиентов.

— Она швырнула его, как метатель ядра, — сообщил Сеня. — Ей-богу, рядом с ней олимпийские чемпионы отдыхают. Каменюка-то тяжеленная, килограмма три будет. Ну Анька, ну сука, ровненько в монитор угодила; ты бы слышала, какой звук раздался! Надька как раз из сортира больную голову принесла. Так прикинь, дурында в приемной под стол залезла! Решила, что граната взорвалась!

Он встал и потянулся.

— Ну и денек! А еще насморк замучил, десять дней из носа льет. Давай коньячку хлопнем для успокоения нервной системы.

— Ладно, — согласилась я, — если тебе хочется.

— Мне это всегда помогает, — улыбнулся Сеня и вытащил бутылку, пузатый бокал и восьмигранную хрустальную рюмку.

Из горлышка полилась темно-коричневая струя.

— Ну, давай, — вздохнул Сеня и опрокинул рюмку.

Говорят, есть люди, предчувствующие несчастье. Они не садятся в самолеты и поезда, которым предстоит попасть в аварию, вовремя выходят из обреченных автомобилей и частенько предостерегают друзей и родственников. Но я не из их числа. Ни одна тревожная мысль не пришла мне в голову, пока хозяин делал хороший глоток, никаких дурных предположений не поселилось в душе, и я не стала кричать: «Не пей вина, Гертруда!»

Впрочем, насколько помню, королева из бессмертной пьесы В. Шекспира «Гамлет» не послушалась мужа и ответила: «Простите, но мне хочется, сударь».

За что и была наказана, отрава подействовала на нее мгновенно. Впрочем, и Сеня тут же изменился в лице. Глаза его угрожающе выкатились, и мужик, издав жуткий крик, свалился оземь. Сказать, что я испугалась, это ничего не сказать. Тело действовало быстрее разума. Ноги быстро подбежали к Сене, колени согнулись, руки схватили Гребнева за плечи. В ту же секунду я почуяла запах горького миндаля. Как же так!

— Звали меня? — всунулась в дверь растрепанная Наденька.

Правая щека девушки была заметно больше левой. Взгляд секретарши скользнул по мне, потом сфокусировался на лежащем хозяине, и она взвизгнула.

— Ой, чегой-то с ним? Инфаркт?

— Дай телефон, — устало сказала я, — Сеня умер.

Аню арестовали вечером. Скорей всего Еремин побоялся, что, оставаясь на свободе, она отравит еще кого-нибудь.

— Вы с ним пили коньяк? — хмуро поинтересовался серьезный Максим Иванович, осматривая место происшествия.

— Да.

— И ничего?

Я пожала плечами. Дурацкий вопрос, где бы, по мнению этого мальчишки, была я сейчас, окажись в моем фужере цианистый калий? Уж, наверное, не стояла бы перед ним в расстроенных чувствах, а лежала бы в черном пластиковом мешке, застегнутом на «молнию».

— Странно, однако, — пробормотал эксперт, спокойный пожилой мужчина, похожий на дедушку-пенсионера.

— Что? — спросила я.

— Да вот посуда, — пояснил дедок. — Вам погибший плеснул бренди в специальный коньячный бокал, пузатый, из тонкого стекла. Между прочим, он поступил абсолютно правильно. «Отар» следует пить мелкими глотками, тихонько взбалтывая и согревая в руках. От тепла настоящий коньяк начинает источать тонкий, ценимый истинными гурманами аромат. Зато себе почему-то он плеснул в рюмку диковинной формы, к тому же синего стекла, хотя вот они, бокалы, стоят на полочке как миленькие.

— Это просто объяснить, — тихо сказала я. — Сеня был очень сентиментален. Рюмка старинная, к ней имеется еще и графин. Пару подарила Гребневу мама, после ее смерти Сеня пил только из этой рюмки исключительно все — коньяк, виски, ликер…

— А пиво? — глупо поинтересовался Максим Иванович.

— Он его на дух не переносил, — пояснила я, — говорил, потом отрыжка мучает.

— Прими мотилиум, помоги своему желудку, — процитировал эксперт надоевшую до дрожи телерекламу.

— Кто знал, что он пользуется только этой стопкой? — спросил Максим Иванович.

— Все, — пожала плечами я. — Сеня рассказывает каждому историю рюмки, вернее, рассказывал.

— Ремешковой тоже? — уточнил он.

— Не знаю! Наверное, да. Гребнев обожал угощать всех, отказаться было практически невозможно. Клиентам наливал, сотрудникам…

— Понятно, — заявил Максим Иванович.

— Что вам понятно?

— Все, — загадочно фыркнул он. — Все.

Я дернула плечом. Тоже мне, Шерлок Холмс нашелся. Впрочем, поеду-ка я домой, делать мне здесь больше нечего.

На кухне мирно пили чай Кирюшка, Лиза и еще пара ребят.

— Лампушка! — обрадовалась девочка. — А тебе из милиции звонили.

Ну вот, теперь покоя не дадут, замучают допросами. Придется пойти в соседнюю квартиру, впрочем, идти не обязательно. Я схватила толкушку и пару раз стукнула в стенку. Если Володя дома, он тут же явится.

Володя Костин — наш добрый приятель, он служит майором в системе Министерства внутренних дел. Познакомились мы случайно, мимолетная встреча переросла в приятельские отношения, затем в нежную дружбу. Володя холост. Впрочем, когда-то он был женат, но о кратком браке рассказывает с неохотой, а мы и не особо расспрашиваем. Хотя надо сказать, что редкая женщина способна быть женой борца с преступностью. Володя живет по совершенно непредсказуемому графику. Может уйти из дома в понедельник около восьми утра и вернуться в среду глубоко за полночь. Праздник ли, будний день, ему все равно, ведь преступники не отдыхают в выходные дни. Конечно, не всякая супруга выдержит такой ритм жизни. Наверное, поэтому среди сотрудников МВД очень велик процент разведенных. Просидит тетка у молчащего телефона, прождет безрезультатно муженька на день рождения или другой какой семейный праздник, повздыхает в пустой двуспальной кровати, а потом найдет другого, такого, который возвращается каждый день в семь часов со службы, в субботу ездит к теще в деревню, а в воскресенье несется с приятелями на рыбалку, футбол или самозабвенно копается в машине. Кстати, у Костина есть ближайший приятель, Слава Самоненко. Так тот тоже в разводе, убежала жена и еще от одного сотрудника, также майора, Павла Митрофанова. Словом, весь отдел состоит из холостых мужиков в самом соку, только невесты отчего-то обходят их стороной.

Одно время я лелеяла надежду свести вместе Катю и Володю. Но после четырех неудачных замужеств подруга зареклась еще раз идти в загс. Хотя из них могла бы получиться идеальная пара — ни его, ни ее никогда нет дома. Общались бы по телефону и никогда не ругались. Но Костин как-то сразу стал нашим другом, а изменить подобный статус трудно. Так Катя и не превратилась из Романовой в Костину. Зато у нас есть надежный, как пистолет «ТТ», приятель. В прошлом году мы ухитрились обменять его новую жилплощадь в весьма отдаленном районе на соседнюю с нами квартиру. Теперь весь этаж принадлежит нам, в случае необходимости стучим в стенку, и Володя возникает на пороге, если, конечно, он дома.

Но сегодня никто не откликнулся. Я сунула колотушку в ящик и спросила:

— Ну, и кто мной интересовался — Анатолий или Максим?

— Нет, — пробормотал Кирюшка и взял со стола листок. — Дробов Петр Валерьевич, он и телефон оставил…

Недоумевая, что еще за новое лицо появилось на горизонте, я быстренько набрала номер.

— Дробов слушает, — раздалось в ответ.

— Моя фамилия Романова, вы звонили…

— Вот что, гражданочка, — сурово сказал милиционер, — извольте явиться и получить свой паспорт.

— Паспорт?

— Да, до пяти! — рявкнул Дробов. — Улица Планерная, дом 7.

Я изумилась до глубины души. Это же наше районное отделение!

— Но я не оформляла новый паспорт. — Я робко принялась отбиваться. — Мой в сумке лежит.

— Вы проверьте, — железным тоном отчеканил Дробов, — ежели не найдете, то бегом сюда. Впрочем, если обнаружите, тоже давайте к нам.

— Ладно, — растерянно пообещала я, — вот только посуду помою.

— Сумочка у вас какая? — немедленно поинтересовался мент.

— Черненькая, лаковая, на длинном ремешке, внутри два отделения, кармашек на «молнии»… — ответила я.

— Ага, — удовлетворенно вздохнул собеседник, — значит, жду!

Следующие полчаса я искала паспорт. Но он как сквозь землю провалился. Более того, пропала и сумка. У меня их всего две. Одна побольше, из черного материала, похожего на прорезиненную мешковину, сверху налеплен фирменный знак «Ле Монти». Сережка подарил мне эту торбу на Новый год. Спору нет, сумка очень удобная и какая-то безразмерная, в нее вмещается абсолютно все: косметичка, щетка для волос, детектив, ключи, яблоки, бананы… Только раздувается в боках. Я ее обожаю, а вот маленькую, элегантную, так называемую дамскую, терпеть не могу. Ну какой прок в сумке, куда можно положить лишь носовой платок? Для всего остального приходится брать пакет, очень неудобно. Так вот крохотная сумочка исчезла.

Петр Валерьевич сидел на втором этаже в обшарпанном кабинете, стены которого были выкрашены темно-зеленой краской.

— Романова? — рявкнул он.

— Да, только я не понимаю…

— Ваша? — все так же сурово спросил Дробов и шлепнул на ободранный стол мою лаковую сумку.

— Надо же! — восхитилась я. — Нашли! А где?

— Прочитайте и подпишите, — железным тоном велел мент.

Я взяла протянутый лист бумаги и уставилась в него. Ничего не понимаю!

«Акт утилизации. Мясо, предположительно говядина, — 1 кг 700 г; сыр твердый, производство Голландии, — 450 грамм, сосиски натуральные, отечественные — 1 упаковка, масло «Анкор» — 1 пачка, 250 грамм, кефир «Биомакс» — 1 пакет — 1 литр…»

— Это что такое?

— Гражданка Романова, — сурово сообщил Дробов, — вы помните, где сумку потеряли?

— Нет.

— Между прочим, вместе с ней еще и пакеты с едой были, все валялось во дворе дома восемь… Зачем вы бросили там документы и продукты питания?

Легкий лучик понимания забрезжил в глазах. И как только я забыла! В тот день, когда Кирюшка сломал руку, я заехала на Киевский рынок и купила там вот это самое мясо, сыр, сосиски. А когда Кирик рухнул на асфальт, я отшвырнула вещи в сторону и бросилась к мальчику, потом мы поехали в Филатовскую больницу, сумки же преспокойненько остались во дворе, а кошелек я всегда ношу во внутреннем кармане куртки.

— Как они к вам попали?

Дробов поморщился:

— Народ у нас бдительный. Увидели брошенные авоськи и стали трезвонить: бомба, бомба!

Моментально приехали соответствующие службы. Специально обученный человек подошел к пакетам и обнаружил, что там нет ничего особенного, всего лишь упаковки со жратвой. Лаковая сумочка валялась под скамейкой, там обнаружился паспорт и носовой платок. Все вещи были отправлены в отделение, и Дробов стал названивать Маше-растеряше, но трубку никто не снимал, только сегодня отозвалась девочка, назвавшаяся Лизой. Продукты, естественно, испортились, и их пришлось уничтожить.

— Лучше бы домой унесли, — вздохнула я, — все ведь хорошее было.

— Не положено, — угрюмо буркнул Дробов. — Вот здесь подпишите и здесь, теперь тут.

Я весело засмеялась и принялась оставлять автографы.

— Чего смешного? — забубнил Петр Валерьевич. — Больше дел нет, как с вами возиться, а преступность растет…

— Извините, — начала я оправдываться, — сын руку на улице сломал, вот я и побросала вещи. Смеюсь, потому что думала, опять по делу об убийстве допрашивать будут…

Дробов крякнул, вытер лысину и вручил мне сумочку.