Обед у людоеда

Дарья Донцова, 2001

Мало того, что меня преследует глюк – кенгуру на балконе, – так и на работе случился облом. Я, Евлампия Романова, – агент бюро темных услуг «Алиби». Выполняя задание шефа, я под видом прислуги поселилась в семье клиентки и в два счета застукала мужа Ани слюбовницей. С чувством выполненного долга я положила на стол шефа снимки. Но Аня предложила мне у нее остаться. На дне рождения хозяина умерла, выпив ликер с цианидом, их гостья, в которой я без труда узнала ту самую любовницу. И сразу неприятности посыпались как из рога изобилия – отравили моего шефа, арестовали Аню, я потеряла работу… Но я никогда не унываю, поэтому по просьбе Аниной дочери смело взялась за расследование…

Глава 3

На следующий день, где-то около полудня, мы с Сеней в задумчивости разглядывали снимки. Голый Борис Львович выглядел не лучшим образом, руки и ноги тощие, кожа бледная, на спине какие-то то ли прыщи, то ли пятна. Зато дама просто красотка. Идеальная фигура с тонкой талией и высокой грудью, длинные ноги и никакой болезненной худобы профессиональных моделей. Не спорю, на вешалке платье выглядит лучше всего, но в обнаженном виде всякие Кейт Мосс просто отвратительны, больше всего они напоминают строительную арматуру, из бетонных кусков которой торчат железные прутья.

Но любовница моего хозяина смотрелась расчудесно: всего у нее было в меру — и округлостей, и стройности.

— Знаешь ее? — поинтересовался Сеня.

Я внимательно всмотрелась в личико красотки.

— Нет, ни разу не встречала.

— Хорошенькая, — оценил хозяин и бросил снимки на стол, — все при ней.

— Мне можно больше не ходить к Ремешковой? — обрадовалась я.

— Анька просила, чтобы ты еще поработала недельку.

— Зачем?

Сеня пожал плечами.

— Хочет убедиться, что краля у мужика одна.

Я с сомнением покосилась на изображение тощего Бориса Львовича. Нет, он мало смахивает на страстного донжуана, хотя кто его знает…

— Анька сегодня сюда явится, я ей фотки и покажу, — сообщил Сеня, — а ты ноги в руки — и вперед.

В субботу Борис Львович праздновал день рождения. По такому поводу были званы гости. Двое художников, Андрей Корчагин и Никита Малышев, с женами, очень томная дама неопределенного возраста, кокетливо закатывающая глаза и откликающаяся на кличку Зюка, и мужик с манерами генерала Лебедя, чье имя и отчество мне сразу узнать не удалось.

Сначала вручали подарки «новорожденному». Борис Львович получил от художников бутылку коньяка «Отар» и пятилитровую сувенирную упаковку виски «Ред Лебел». Зюка, присюсюкивая, преподнесла альбом «Лувр», а грубоватый мужик — одеколон неизвестной фирмы, зато редкой вонючести. Любопытная Ирочка моментально распечатала упаковку, и по комнате поплыл тяжелый аромат, которым отличаются от дорогого парфюма египетские подделки.

Дамы выглядели блестяще. Причем в настоящем смысле этого слова. Аня нацепила малиновое платье с люрексом. Оно было сшито «под горлышко», к тому же хозяйка обмотала шею золотыми цепями. Блеск украшений сливался с сиянием люрекса. Ирочка влезла в обтягивающий до неприличия светло-лазурный костюм-стрейч. Девочка явно тяготела к голубому цвету. На ее мощной груди переливалась всеми цветами радуги бриллиантовая брошь, а мочки ушей оттягивали дорогие серьги.

Но я не отрывала глаз от дамы, пришедшей с художниками, а точнее, от жены Никиты — Жанны. Не было никаких сомнений в том, что мой фотоаппарат запечатлел именно эту очаровательную блондиночку. Подавая на стол горячее, я думала: ну что заставило хорошенькую, молоденькую девочку выбрать себе в любовники Бориса Львовича? Ее муж Никита выглядел намного импозантнее — красивый, фигуристый парень чуть за тридцать. А моему хозяину сегодня стукнуло пятьдесят два. И еще очень удивляло поведение Ани. Насколько я заметила, она не привыкла сдерживать эмоции. Стоило ей чуть понервничать, как в доме начинали летать столы, стулья и биться посуда. Честно говоря, увидав, как хорошенькая Жанна, одетая в элегантный брючный костюм цвета топленого молока, входит в гостиную, я чуть-чуть струхнула, решив, что сейчас Анна завопит и опустит ей на голову поднос, где горой расположились экзотические фрукты — киви, манго и бананы.

Но Аня с улыбкой обняла Жанну и весело сказала:

— Отличный костюмчик, чай, не рыночный.

— Нет, — улыбнулась Жанна и быстро добавила: — Хотя и на рынках часто попадаются великолепные вещи.

Она явно не хотела обижать хозяйку. Словом, все были милы, приветливы и радостно-оживленны. За столом текла легкая беседа ни о чем. Жанна и Валерия, жена Андрея Корчагина, ели мало, в основном накладывали на тарелки салат из овощей. От запеченной свинины они отказались, не притронулись и к картошке.

К кофе подали коньяк и ликер. Жанна горестно вздохнула:

— «Айриш Крим», мой любимый!

— Так в чем же дело, выпей! — улыбнулся Борис Львович.

— Слишком калорийно, — протянула Жанна, — боюсь поправиться.

Никита усмехнулся:

— По-моему, у тебя самая настоящая мания похудания.

— Один разочек можно забыть о диете, — хмыкнул Борис Львович.

Аня же спокойно взяла со стола рюмку, стоявшую рядом с прибором Жанны, и, наполнив ее доверху светло-кофейной жидкостью, с милой улыбкой протянула ей:

— Давай за день рождения.

— Ну, только ради Бориса Львовича, — продолжала кривляться та.

— Да ладно тебе, — усмехнулась Аня, — и так за грабли спрятаться можешь, пей со спокойной душой. Между прочим, только для тебя и покупала, остальные эту сладкую липучку терпеть не могут.

— Точно, — хором отозвались мужчины, — коньяк лучше.

— А мне больше по вкусу виски, — сообщила Валерия. — «Айриш Крим» какой-то странный, вроде молока с водкой.

— Ничего вы не понимаете, — фыркнула Жанна, — коньяк, виски, еще скажите — самогон. Благороднейший напиток этот ликер, для людей с тонким вкусом.

— Можно мне попробовать? — попросила Ирочка.

— Нет, — неожиданно резко ответила мать, — он для тебя слишком крепкий.

Ирина, не привыкшая, что ей в чем-то отказывают, обиженно заморгала и собралась заныть, но тут Жанна понюхала рюмку и сообщила:

— Пахнет странновато, словно «Амаретто».

— Да ну? — изумилась Аня и поднесла бутылку к носу. — Нет, он всегда такой. Да ты попробуй, я в супермаркете брала.

Жанночка быстро опустошила рюмку и замерла со странно выпученными глазами и полуоткрытым ртом.

— Что, — ухмыльнулся Никита, — так вкусно? До остолбенения?

Борис Львович, Аня и Андрей засмеялись. Но Жанна как-то вульгарно икнула, изо рта у нее потекла блестящая струйка слюны. Через секунду она громко вскрикнула, странно дернулась, попыталась вздохнуть и рухнула на пол, неловко, тяжело, не сгибая колен, просто сверзлась с высоты собственного роста. Так валится человек, внезапно теряющий сознание. Падая, Жанночка ударилась о большую бронзовую фигуру, представлявшую собой то ли Купидона, то ли Амура, то ли просто ангелочка. Вмиг на дорогой синий ковер хлынула кровь. Красное пятно быстро расползлось под затылком несчастной.

— Жанна! — закричал Никита и бросился к жене. Он схватил ее за плечи и потребовал: — Немедленно отвечай, тебе плохо?

— Господи, какой ужас, — прошептала Валерия, — я сейчас в обморок упаду.

Белый, как лист писчей бумаги, Борис Львович тяжело опустился на стул и машинально ухватился за бутылку «Айриш Крим».

— Не трогайте ликер, — приказала я суровым тоном, моментально забыв про роль забитой домработницы.

— Почему? — спросил Андрей.

— До приезда специальной бригады не стоит ничего трогать, — ответила я.

— К-к-какой бригады? — заикаясь, спросила Валерия.

Никита, сидевший возле безжизненно лежащей Жанны, внезапно поднял растерянное лицо. Его рубашка была вся заляпана кровью жены, багровые пятна покрывали руки и брюки.

— Вызовите «Скорую помощь», — опомнилась Ира, — скорей, реанимацию!

Я посмотрела на неподвижно лежащую Жанну. Широко открытые глаза неподвижно cмотрели в потолок, брезгливо искривившийся рот был открыт… Преодолевая ужас, я приблизилась и положила руку на шею тела, которое еще пять минут тому назад было веселой, кокетливой Жанной. Пульса на сонной артерии не было.

— Нет, — пробормотала я, — нужно сначала вызвать милицию.

Спустя час квартиру Ани невозможно было узнать. Повсюду расхаживали деловитые люди, равнодушно и споро делавшие свою работу. Труп не торопились двигать. Тело обвели жирной меловой чертой, всех присутствующих выгнали из гостиной в спальню хозяев, и мы сидели на широченной кровати, как стая вспугнутых птиц. Потом в комнату вошел молодой человек и приятным, хорошо поставленным голосом произнес:

— Я Сипелов Максим Иванович. Сейчас быстренько вас опрошу, а завтра прошу в отделение…

— Хочу сделать заявление, — неожиданно сказал Борис Львович.

— Слушаю, — моментально отреагировал Максим Иванович.

— Жанну убила моя жена, Анна Николаевна Ремешкова, — тихим, но безапелляционным тоном заявил художник.

— Ой, — проронила Валерия.

— О…ел совсем! — взвизгнула Аня. — Ума лишился!

— Нет, — протянул Борис Львович. — А вы, молодой человек, пишите, у вас ручка есть?

Максим Иванович вытащил из портфеля планшет с листом бумаги и спросил:

— Имя, фамилия, отчество?

— Это потом, — отмахнулся Борис Львович, — вы о деле послушайте. Анька совсем рехнулась от ревности и наняла вот эту даму следить за мной.

Все присутствующие разом повернули головы и уставились на меня.

— Так, — протянул милиционер, — продолжайте.

— Идиот! — завопила Аня.

— Потише, гражданочка, — велел Максим Иванович, — не мешайте исполнению.

— Да ты, мент позорный, — моментально отреагировала Ирочка, — не видишь, что ли, у мудака крыша съехала!

Максим Иванович уставился на девушку. Он был очень молод. Круглые детские щеки покрывал мягкий пух, скорей всего «Шерлок Холмс» не успел еще отпраздновать двадцатипятилетие, и звать его по отчеству не хотелось, не тянул он пока на Ивановича.

— Я полностью владею собой, — прошипел Борис Львович и резко спросил меня: — Ну что, скажете вру?

— Вы и в самом деле домработница?

Я растерянно покачала головой.

— Во блин, — выдохнул Андрей.

А Валерия, сидевшая возле меня на огромной кровати, брезгливо подобрав платье, отодвинулась подальше.

— Козел! — завопила Аня.

— Заткнись, убийца, — спокойно парировал Борис Львович.

— Не смей маме такое говорить, скунс вонючий! — взвизгнула Ирочка.

— Молчи, дрянь, — побагровел именинник.

— Сволочь, подонок! — визжала Аня.

Потом от «цивилизованных» ругательств она перешла к непечатным выражениям.

— Тише, граждане, тише, — попробовал навести порядок Максим Иванович, но тщетно, его никто не слушал.

Сильной рукой Аня подхватила крохотный, но тяжелый пуфик и со всего размаха метнула его в муженька. Пуф просвистел в полусантиметре от головы Бориса Львовича и с треском влетел в огромное трюмо. Раздался оглушительный звон, и на пол дождем хлынули зеркальные осколки.

— Прекратите немедленно! — вспылил Максим Иванович. — Граждане, ведите себя прилично.

— Пошел ты, козел сраный, — отпихнула его Ирочка и запулила в «папеньку» подушкой.

Она угодила Борису Львовичу прямо в лицо.

— Сука! — заверещал тот. — Ах ты, шалава подзаборная!

— Не трогай ребенка! — взвилась Аня и, подскочив к супругу, отвесила ему полновесную звонкую оплеуху.

Муж не остался в долгу и ухватил «любимую» жену за волосы. Началась драка.

— Немедленно остановитесь! — пытался командовать Максим Иванович.

Но никто из присутствующих не собирался его слушать. Валерия бросилась растаскивать дерущихся.

— Отстань, — велела Аня и толкнула ее.

Та с визгом шлепнулась на четвереньки.

— Не трогай мою жену! — заорал Андрей и стукнул Аню по спине.

Теперь дрались уже четверо.

— Сделайте что-нибудь, — стонала Зюка, — разнимите их.

— А ну молчать! — гаркнул мужик, похожий на генерала Лебедя.

Потом он вытащил откуда-то огромный черный пистолет и пальнул в потолок. На кровать хлынул поток мелких стекляшек, хрустальная люстра разом лишилась своих вульгарных висюлек.

Воцарилась тишина.

— Боже, мое лицо, — всхлипнула Зюка.

Потом повернулась ко мне и спросила:

— Посмотрите, нет ли ссадин?

Я окинула взглядом ее подозрительно ровную, лишенную морщин явно оперативным путем физиономию и заверила:

— Полный порядок.

— Слава богу, — промямлила Зюка, — я чуть с ума не сошла от ужаса! Не дай бог порезать кожу! Потом не восстановится, придется на шлифовку ложиться!

Дрожащими пальцами она принялась ощупывать лоб, щеки и подбородок. Остальные, тяжело дыша, не произносили ни слова. Я смотрела на вспотевшую Ирочку, рыдающую Валерию, растрепанную Аню, красного Бориса Львовича и обозленного Андрея… Да уж, поцарапанная морда — это не самое плохое, что приключилось за последние два часа. И что за придурок этот милиционер! Ну почему он молчит, когда наконец все заткнулись?

Внезапно Максим Иванович отмер, тряхнул волосами и, глядя на высыпающиеся из кудрей осколки стекла, спросил:

— У вас есть разрешение на оружие?

— Итить твою налево, парень, — вздохнул «Лебедь». — А там, среди тех, кто место происшествия осматривает, нет ли кого постарше?