Камин для Снегурочки

Дарья Донцова, 2004

«Кто я такая?» Этот вопрос, как назойливая муха, жужжит в голове… Ее подобрала на шоссе шикарная поп-дива Глафира и привезла к себе домой. Что с ней случилось, она, хоть убей, не помнит, как не помнит ни своего имени, ни адреса… На новом месте ей рассказали, что ее зовут Таня. В недалеком прошлом она была домработницей, потом сбежала из дурдома, где сидела за убийство хозяина. Но этого просто не может быть! Она и мухи не обидит! А далее началось и вовсе странное… Казалось, ее не должны знать в мире шоу-бизнеса, где она, прислуга Глафиры, теперь вращается. Но многие люди узнают в ней совершенно разных женщин. И ничего хорошего все эти мифические особы собой не представляли: одна убила мужа, другая мошенница. Да уж, хрен редьки не слаще! А может, ее просто обманывают? Ведь в шоу-бизнесе царят нравы пираний. Не увернешься – сожрут и косточки не выплюнут! Придется самой выяснять, кто же она. Вот только с чего начать?..

ГЛАВА 9

Если вы думаете, что Глафира сказала мне спасибо, то жестоко ошибаетесь. Когда я, почесываясь и кашляя, влезла в машину, певица ехидно осведомилась:

— Ну как? Понравилось быть звездой?

— Не слишком, — честно ответила я.

— И почему?

— Все тело горит, «снег» такой ядовитый!

— Ты еще в декабре в речке со счастливым выражением на морде не плавала, — хохотнул Свин.

Глафира отвернулась к окну.

— А что, — веселился продюсер, — давай, Танька, из тебя звезду сделаем.

— Спасибо, не надо, — поспешила отказаться я.

— Не хочет, — заржал Свин, — другие, между прочим, на все ради такого предложения готовы.

— Только не я.

— Заткнитесь, — сквозь зубы прошипела хозяйка.

— Сама замолчи!

— Дурак!

— Кретинка!

— Сволочь!

— Мерзавка!

— Скот!

— Дебилка!

Я вжала голову в плечи.

— Да ты дрянь! — завопил Свин.

Всю дорогу до очередного клуба они матерились и поливали друг друга грязью, используя такие «выражансы», что я чуть не умерла со стыда.

Концерт прошел как всегда. Отпев свое, Глафира влетела в гримерку и рявкнула:

— Где мой суп?

Я поспешила подать ей термос.

— Вот!

Хозяйка хлебнула из горлышка и взвизгнула.

— Это что?

— Ну как? Щавелевый…

В ту же секунду содержимое термоса выплеснулось на меня. Слава богу, суп оказался не огненно-горячим, а просто теплым. Певичка затопала ногами и завизжала на такой высокой ноте, что у меня мигом закружилась голова:

— Гадость, дрянь, бульон из половой тряпки!

Я выскочила в коридор, добежала до окна и в растерянности остановилась. Господи, что мне теперь делать? Совершенно не помню, кем я была в прошлой жизни, но в этой мне очень не нравится, особенно когда в лицо выплескивают суп. Уйти прочь? Куда? Без денег, документов, биографии, работы… Нет, надо взять себя в руки, умыться, отчистить одежду и вернуться к Глафире. У меня нет альтернативы. Потом, я сама виновата, не умею вкусно готовить, хотя, конечно, поведение хозяйки отвратительно, но оно имеет под собой основания…

Вдруг к горлу подкатил огромный горький комок, и я, не в силах справиться с собой, разрыдалась.

— Что случилось, дорогуша, — произнес тихий, вкрадчивый, голос, — повернитесь, душенька, кто вас обидел?

Я машинально повиновалась и увидела стройного мужчину не самого юного возраста, одетого в ярко-красный костюм. Короткие белокурые, скорей всего, крашеные волосы были при помощи геля зафиксированы в причудливую прическу, в ушах сверкали бриллиантовые серьги.

— Кто вас обидел? — повторил он.

В ту же секунду я поняла, кто стоит передо мной. Леонид Борисеев, одна из самых эпатажных эстрадных звезд, певец, танцор, человек, который, абсолютно не стесняясь, говорит о своей нетрадиционной сексуальной ориентации. Лично мне глубоко все равно, чем занимаются двое взрослых людей в тиши спальни, но Борисеев не тот человек, перед которым стоит раскрывать душу, он просто надо мной посмеется. И потом, мы находимся на разных ступенях социальной лестницы, я в самом низу, Леонид наверху, очень ему надо выслушивать сопливые рассказы чужой домработницы.

— Вы кто? — не успокаивался Борисеев. — Бога ради, перестаньте плакать, я не могу слышать рыдания. В чем дело, в конце концов? Кошелек потеряли? Сколько там было? Я вам дам, не переживайте. Деньги — это всего лишь бумажки.

Я хотела сказать: «Спасибо, не надо», но внезапно забормотала совсем иное:

— Суп… Глафира… Свин… термос.

Борисеев вытащил огромный носовой платок, осторожно вытер мне щеки и тихо поинтересовался:

— Лапушка моя, что тебя принесло к Глафире?

Я пожала плечами:

— Так фишка легла.

— Хотела на сцену попасть? Не вышло, и теперь в тусовке крутишься?

— Упаси бог.

— Тогда зачем здесь толчешься? Имей в виду, за кулисами люди быстро ломаются, тут совсем иной ритм, чем в нормальной жизни. Согласен, кое-кто только делает вид, что поет или танцует, но дело не в них. Ты-то можешь найти другое место. Сколько тебе лет? По внешнему виду еще не вечер, вполне симпатичная и молодая. Кстати, один из моих приятелей ищет горничную, думаю, платить много он не сможет, но ты попадешь в приличное место. Хороший дом, еда, оклад, никакого интима и истерик. Он вообще не из наших, банковский работник.

Продолжая окутывать меня своим неповторимым бархатным голосом, Борисеев вытащил мобильник.

— Ну, говори, как тебя зовут, и дело сделано.

К горлу вновь подкатил комок. Как меня зовут?

— Спасибо, — пробормотала я, — вот уж не ожидала, что вы захотите мне помочь, но моя карма — служить Глафире, по крайней мере, пока.

Леонид спрятал телефон.

— Дело хозяйское, коли нравится умываться супом…

— Не нравится, но всего рассказать вам не могу.

— Леня! — закричали из какой-то комнаты. — Куда ты подевался?

— Кстати, о супчике, — усмехнулся Борисеев, — в следующий раз, когда станешь щавель варить, выжми в кастрюлю лимон и брось кусочек сливочного масла, получится вкуснятина, я всегда так делаю. И купи себе поваренную книгу, ясно?

— Спасибо, — почти успокоившись, ответила я.

Борисеев шагнул было в сторону, но потом опять повернулся ко мне:

— Это шоу-биз, детка. Знаешь, тут почти все, кто сейчас звездами считаются, из очка вылезли. Мало кому повезло прямо от мамы с папой на сцену попасть и в десятку влететь. Ногти ломали, зубы, прогибались, кланялись, на коленях стояли, но добились своего. Так вот, на этой дороге люди начинают делиться на две части. Одни всегда помнят, каково им пришлось, и уважают окружающих, у других капитально сносит крышу. Первых очень и очень мало, стану перечислять — десяток имен назову, не больше. Остальные — такие, как Глафира. И еще, чем меньше таланта, тем больше гонора, самодовольства и желания унизить нижестоящего человека. Хотя кто сказал, что ты ниже Глафиры? Жизнь длинная, попомни мои слова, Глафира еще придет к тебе кланяться и просить денег. А ты тогда, сделай одолжение, не выплескивай на нее суп. Если хочешь быть интеллигентным человеком, всегда вежливо разговаривай со своей домработницей. А вообще, ищи себе богатого мужа или начинай зарабатывать сама, потому что лучшая защита женщины — ее толстый бумажник.

Быстро повернувшись на каблуках, Леонид исчез. Я побежала в гримерку. «Это шоу-биз, детка!» В который раз я слышу эту фразу! Актер на сцене и в жизни — это два разных, подчас полярно разных, человека. Никогда бы не поверила, что Борисеев способен утешать поломойку! А он, оказывается, добрый, милый человек…

Увидав меня, Глафира заорала:

— Таняша!

Я вздрогнула: что опять?

— Милая, прости, прости, прости…

Я попятилась к двери, но хозяйка бросилась мне на шею.

— Ну извини, я устала, измучилась. Вот, возьми чистую одежду, суп был замечательный.

Я обняла Глафиру:

— Нет, я сама виновата! Гадкий вышел супешник.

— Великолепный!

— Несъедобный.

— Прости!

— Ты меня извини.

— Я тебя люблю!

— Я тебя тоже!!!

Из глаз Глафиры брызнули слезы, и из моих одновременно тоже. Через секунду мы зарыдали, сжимая друг друга в объятиях. У хозяйки началась истерика, я, кое-как справившись с собой, напоила певицу водой. Но Глаша не успокаивалась. Она плакала в машине и не пришла в себя дома.

В конце концов Свин, который, застав нас в момент обоюдных рыданий, отчего-то не стал материться и драться, принес нам по чашечке приторно сладкого чая и с несвойственной ему заботливостью произнес:

— Вот что, истерички мои, глотайте и ложитесь.

Я залпом осушила чашку, почувствовала разливающееся тепло и моментально заснула прямо в гостиной, сидя в кресле.

Проснулась я от немилосердной боли в спине и сначала не поняла, где нахожусь. Потом вспомнила все: скандал, бурное примирение, истерику Глафиры, чаепитие в гостиной. Нужно встать, умыться, раздеться и лечь в кровать. Спать в кресле оказалось страшно неудобно, у меня свело поясницу.

Кое-как я поднялась, дошла до двери, потянула за ручку и в приоткрывшуюся щель услышала быстрый шепот:

— Эй, осторожней, не разбудите, а то завоет, — говорил незнакомый мне человек.

— Там снотворного килограмм, — очень тихо ответил Свин.

Удивившись, я осторожно прильнула к щелке и увидела Митю, шофера, который нес Глафиру, ноги певицы, обутые в лаковые сапожки, безвольно болтались, руки свесились. Рядом шел Свин. Парочка исчезла на лестничной клетке. Не успела я оценить происходящее, как продюсер вернулся, ведя за руку… Глафиру. Певица поправила темные волосы.

— Все усекла, лапа? — спросил Свин.

— Ага.

— Помнишь, как действовать?

— Да.

— Тогда вперед и с песней, — велел Семен.

Глаша скрылась в конце коридора, Свин вышел на лестницу, щелкнул замок. Я подождала пару минут, потом пошла к себе. Что у нас происходит? Сначала хозяйку, крепко спящую, выносят из квартиры, а через секунду она возвращается, бодрая и бойкая. Но обдумать случившееся не получилось, сон свалил меня с ног.

— Танька, Танька, ну где же ты? — долетело до меня сквозь дрему.

Я села, схватила халат и понеслась в спальню к Глафире.

— Ванну и кофе, — принялась командовать хозяйка.

Я дернула в разные стороны шторы. Яркий свет залил комнату.

— Закрой, — заорала Глафира и мигом натянула одеяло на лицо, — глаза болят! Дай тапки.

Я быстренько поставила у кровати пантофли. Глаша встала, я слегка удивилась, певица вроде была вчера выше ростом, хотя она постоянно на каблуках.

— Кофе вари, — велела Глаша и, занавесив мордочку волосами, ушла.

Голос ее сегодня звучал так же хрипло, как и вчера, но это была другая хрипотца, иной тональности. Подумав так, я удивилась: откуда мне известно про такую вещь, как тональность? И отчего у Глаши изменился тембр голоса?

К столу хозяйка вышла с наложенной на лицо штукатуркой, села спиной к окну и гаркнула:

— Чего уставилась? Где мой кофе?

Я стала наливать чашку. Надо же, как может измениться женщина при помощи самых простых средств! Возьмите тональный крем потемнее, нарисуйте широкие брови, вставьте в глаза цветные линзы цвета жженого кофе, сделайте татуаж губ, наложите румянец, придайте волосам колер горького шоколада и — пожалуйста! Вместо бело-розовой блондинки, похожей на куклу Барби, имеем смуглую цыганку. Но неужели, изменившись до неузнаваемости, можно привлечь к себе внимание публики?

День закрутился колесом. Прибыл Свин, потом какой-то парень, назвавшийся композитором. Затем еще двое юношей. Из кабинета полетели звуки рояля, раздался хороший, сильный голос. Через секунду я сообразила, что слышу меццо-сопрано, и поразилась до крайности. Глафира-то, оказывается, может петь. Почему же вчера во время записи клипа, пока не пустили фонограмму, она мяукала, словно новорожденный котенок?

— Мы уходим, — заглянул в кухню Свин, — вернемся ночью.

— А я?

— Ты свободна до семи, на, держи.

В моих руках оказалось сто рублей.

— Это зачем? — насторожилась я.

— На мороженое, — хмыкнул Свин, — выходной у тебя, до девятнадцати, усекла?

— Танька, — заорала Глафира, — где моя кофточка с блестками?

Я побежала в гардеробную.

— Ты о чем? Извини, тут столько вещей.

— Ладно, надену эту, — заявила хозяйка и мигом натянула на себя сиренево-розово-фиолетовую блузку.

Потом она принялась изгибаться у зеркала.

— Ну как?

Я посмотрела на тонкую талию, высокую грудь и обнаженные руки с гладкой нежной кожей.

— Изумительно! Тебе идут вещи с открытыми плечами.

Когда хозяйка с гостями ушли, я вытащила визитку и набрала номер.

— Да, — ответил недовольный голос.

— Ирина?

— Ну!

— Это Таня.

— Кто?

— Домработница Глафиры, вы дали мне свой номер.

— А, хорошо, что позвонила, — вмиг стала любезной журналистка, — давай встретимся поскорей, сегодня можешь?

— Могу прямо сейчас.

— Давай записывай адрес, — велела Ира.

Я порылась в гардеробной, выудила голубые джинсы, белую футболку, схватила сумочку и побежала к метро.

Ирина жила в небольшой двухкомнатной квартирке довольно далеко от центра.

— Узнаешь? — спросила она меня.

— Что? — не поняла я.

Журналистка махнула рукой.

— Ладно, пошли покалякаем.

Мы двинулись в комнату, служившую гостиной. У стола сидел довольно полный мужчина с бородой.

— День добрый, — весьма приветливо сказал он.

— Здравствуйте, — осторожно ответила я.

— Это Константин Львович, — весело сообщила Ирина, — он врач, очень хороший, профессор, ему с тобой поговорить надо.

— Зачем? — испугалась я.

— Так и собираешься жить не помнящей родства? — фыркнула Ирина. — Сделай одолжение, побеседуй с доктором.

— Я нестрашный, — загудел Константин Львович, — ни ножика, ни шприца — ничего с собой нет, просто посудачим о том о сем.

Конец ознакомительного фрагмента.