Тени старой квартиры

Дарья Дезомбре (2016)

Виолончелистка с мировым именем Ксения Аверинцева покупает квартиру с видом на канал Грибоедова. Узнав об этом, ее бабка умирает от сердечного приступа. По роковому совпадению, она жила в той старой квартире и была подозреваемой по так и не раскрытому делу. Но Ксения не может поверить, что ее бабушка — убийца. Она просит Марию Каравай о помощи, и та соглашается. Постепенно разгадывая секреты жителей коммуналки, Маша с Ксенией приближаются к главной тайне, смертельно опасной и для ныне живущих. История, начавшаяся как любительское архивное расследование, превращается в остросюжетный триллер. Скрываясь в лабиринтах питерских дворов и на старых фортах близ Кронштадта от преследующего ее убийцы, Мария Каравай пытается по крупицам отыскать затерянную во времени информацию…

Маша

— Неужели вам не интересно? — Ксения смотрела на нее умоляюще. Перед ними на столе лежала черно-белая фотография обитателей коммуналки. — Ведь произошло преступление!

— Пятьдесят лет назад, — вежливо улыбнулась Маша. — Любое преступление имеет срок давности.

— Эк ты заговорила! — Любочка подлила гостье чаю, подцепила на блюдце прозрачный кружок лимона. — А кто еще совсем недавно копался у голландцев в четырехсотлетней истории?

— Там была связь, — возразила Маша. — Современная кража. И не только^[1].

— У нас тоже связь, — строго посмотрела на нее поверх очков Любочка. — С моей ближайшей подругой.

— Ведь ее кто-то подставил. — Ксения задумчиво размешивала витой серебряной ложечкой янтарную жидкость. — Они все были дома, но убил кто-то один, и он-то прекрасно понимал, что, скорее всего, подумают на мою бабушку.

— Преступление не смогли раскрыть и по свежим следам, — Машу умиляла их горячность. — Представьте себе, каковы наши шансы сейчас! Я понимаю, Ксения пытается таким образом отделаться от чувства вины. Ты тоскуешь по близкой подруге и хочешь отвлечься от ноябрьских будней, но…

Она столкнулась с Любочкиным взглядом и осеклась.

— Ты правда так считаешь? — откинулась на спинку стула бабка. — Все, что мне нужно после Ирочкиной смерти, — это развлечение на старости лет?

Любочка шумно выдохнула.

— Как думаешь, каково это — полвека носить в себе мерзость ложного обвинения? Ира избегала тем, связанных с теми годами, с той коммуналкой. И ежу понятно было, что там спрятана какая-то старая история. Но я не задала ни одного вопроса. Зачем, думала, копаться? Прямо как ты сейчас. И что получается? Получается, не только Ксения чувствует себя виноватой в том, что с ее случайной «помощью» клевета достала-таки ее бабку — через столько лет. Выходит, и я оказалась нечуткой, плохой подругой и могу считать себя косвенно виновной в Ирочкиной смерти. Ведь если бы я дала ей выговориться, заново оценить ситуацию, возможно, все оказалось бы для нее менее болезненным, — бабка вдруг стукнула ладонью по столу, да так, что они с Ксюшей подпрыгнули от неожиданности. — А я отказываюсь нести в себе чувство вины! И не хочу, чтобы эта история портила жизнь теперь уже Ксюше. Потому что виноват кто-то другой. Тот, кто убил, а сам спрятался за Ирочкину спину!

— Хорошо, — вздохнула Маша. — Как ты себе это представляешь? Что откроется нашему взору через столько-то лет? И почему сейчас, если не получилось тогда?

— Эпоха другая, — выдохнув после страстной тирады и почувствовав, что внучка начинает поддаваться на уговоры, бабка позволила себе закурить. Маша неодобрительно смотрела на ее манипуляции с зажигалкой: подарок благодарных студентов. — Тогда все боялись. Но не всегда того же, чего сейчас. Пятьдесят девятый, шестидесятый — как будто уже «оттепель».

— А на самом деле — еще нет? — Маша под шумок убрала со стола сигареты.

— А на самом деле — только пригревать начало, — затянулась Любочка. — Как же! Время больших ожиданий! С одной стороны, власть вроде как поняла, что народу после войны и сталинской тирании надобно дать хоть глоток свободы и радости. Иначе ноги протянем.

— «Жить стало лучше, жить стало веселее»? — улыбнулась Маша.

— Да. Не намного, но когда нам требовалось много для счастья? — хмыкнула Любочка. — Исчезли талоны и очереди эти безумные. Чуть-чуть наладился, стабилизировался быт. И потом, спутник пустили совсем недавно — в октябре 1957-го. И в том же году Москва «взорвалась» фестивалем молодежи и студентов. А это, девушки, скажу я вам, даже не троекратное — десятикратное ура! Сейчас и не представить, что это тогда для нас значило…

Бабка помолчала, глядя на собственное отражение в темном окне: за ним шел дождь. Освещая косые струи воды, лихорадочно качался под порывами ветра с Балтики уличный фонарь. Ксения осторожно глотнула чаю. Маша сидела, подперев кулаком щеку — она обожала, когда бабка уходила в воспоминания.

— А с другой стороны, — Любочка вздохнула, — тридцать седьмой был еще так близко. Считай, как сейчас середина 90-х. Не вернулись еще все узники ГУЛАГа, не сказана вся правда об Отечественной войне. Впрочем, — хмыкнула бабка, — она до сих пор не сказана. А холодная война — в самом разгаре. Человека еще можно было отправить за инакомыслящую прокламацию-листовку в лагеря. Тяжелое время, но я тогда была много оптимистичнее, — она невесело улыбнулась. — Видимо, свойство молодости.

Маша накрыла ее руку своей, хотела было что-то сказать, но Любочка резко отодвинула стул и встала.

— Иди, Марья, и вылови мне этого гада, пусть он уже мертвый. Мертвый — не значит невиноватый.

Примечания

1

Подробно об этом расследовании читайте в романе Д. Дезомбре «Тайна голландских изразцов».