Потерянные души

Дарья Гущина, 2023

Зима в Семиречье – морозное, сонное и тихое время… но лишь на первый взгляд. Огромный город таит множество секретов.Новые преступления перекликаются со старыми. Реки засыпают подо льдом, уходя из древних полузаполненных подвалов и обнажая страшные находки. В обычных домах обнаруживаются старинные шкатулки с ключами к опасным тайнам закрытых храмов.А по замёрзшему городу бродят, тревожа сыскников и колдунов, потерянные души тех, кто уже отчаялся обрести покой.Третья книга цикла «Семиречье».

Дело 2: Чужак

— Тут точно живёт призрак, — убеждённо заявила Иххо, собирая разбросанные по столам зелёные и жёлтые папки. — Вот увидишь, я докажу. Вернётся мастер Рьен, я попрошу у него допуск в архив для матушки Шанэ, и она этого призрака отловит. Думаю, он давно тут живёт. И пакостит тоже.

— С чего ты взяла? — проворчал Мьёл, с трудом удерживая большую, битком набитую папками коробку.

Он спустился в архив от скуки, собираясь найти и полистать какое-нибудь интересное старое дело, услышал сердитый голос Иххо, догнал её и незаметно для себя оказался не только в слушателях, но и в помощниках.

— О, доказательств много, — девушка сложила в его коробку ещё несколько папок. — Меня не было на работе три дня. Всего лишь. Перед уходом я навела порядок и вернула все папки на свои места. Так откуда у нас сейчас столько посторонних дел? Я понимаю, что многие идут сюда почитать отчёты Сьята, но почему они едва ли не поголовно тащат с собой свои дела и потом забывают их забрать? Три дня! А сколько натаскали? И, поверь, мы собрали едва ли четверть.

Иххо снова зорко оглядела комнату, взяла свою коробку поменьше и первой вышла в коридор.

— И это всё? — Мьёл последовал за ней.

— Вообще-то сначала меня насторожило то, как мастер Рьен нашёл дело Киззо, — призналась девушка. — Он объяснил, что папку обнаружил кот. Животные-колдуны — да, оказывается есть у нас на Севере такое чудо, — но как котёнок, которому три луны от роду, так быстро научился читать и изучил весь архив? Ты логически подумай. Как?

Колдун подумал и не нашёлся с ответом.

— А я тебе скажу, как, — вдохновлённо продолжала Иххо. — Он заметил призрака, который отлично знает архив и которого не может видеть мастер Рьен. Именно призрак и подсказывал коту, где искать. Поэтому они так быстро нашли нужные папки, а среди них и дело Киззо.

— Выходит, документы по делу Бьюры ты нашла примерно так же? — Мьёл посмотрел на неё с любопытством.

— Почти, — девушка свернула в следующую комнату и поставила коробку на стол. — Она лежала в коридоре отдела общих правонарушений на самом видном месте — на полу.

Колдун тоже поставил свою коробку на стол и задумчиво кивнул: да, что-то в этом есть… Потом оценивающе посмотрел на стремительно растущую в руках Иххо стопку и добавил своей коробке водяных «стен» — для высоты и вместительности.

— Есть и ещё один момент, — девушка повернулась и положила на стол новые папки. — Потом покажу. Попозже. Когда дойдём.

— Вообще-то допуск матушке не нужен, — заметил Мьёл, сгребая найденные дела. — Она в ведомстве давно свой человек.

— Нужен, — строго глянула из-под косой рыжей чёлки Иххо. — Раз тут такой порядок.

Колдун хмыкнул, но смолчал. Нравится человеку жить по правилам — ну и пусть живёт.

Девушка захлопала дверцами шкафов, проверяя, но жёлто-зелёные «гости» чаще всего находились на столах и стульях — в комнатах, в нишах коридора, где под светильниками были обустроены рабочие места.

— Давай ещё в пару комнат зайдём, — решила Иххо. — А потом сразу в правонарушения.

Мьёл прикинул, что они действительно обработали едва ли четверть помещений, посмотрел на коробки и прямо спросил:

— Дальше помогать?

— Если ты не занят, — неловко улыбнулась Иххо.

— Пятый день без дела, — колдун поднял свою коробку. — А мастер Гьириб объяснил, что это не он такой вредный — разрешение в архив Колдовского ведомства выдавать всего на неделю. Это один из старых архивариусов лет двести назад заметил, что его помощники посторонних водят — они так на знаниях зарабатывали. И наложил заклятье: неделю посторонний просвещается, а после вместо записей видит пустые листы. И разрешение выдаётся всего раз в сезон. Теперь туда только весной. Но наставник сказал, вам пока хватит, — он первым вышел из комнаты и сразу сменил тему: — Кстати, а ты местного призрака не ощущаешь? Мёртвую невесту-то почуяла.

— В ней было много силы, — Иххо взяла свою коробку и последовала за ним. — Я, видимо, только призраков-колдунов чувствую. Или он просто хорошо прячется. Архив огромный, а я ощущаю призрака шагах в двадцати от себя, не больше.

Так, обсуждая то одно, то другое, они почти добрались до отдела общих правонарушений. За две комнаты до него девушка опустила коробку на пол, нырнула в рабочую нишу и вернулась оттуда с ярко-зелёной папкой.

— Вот, — показала Иххо. — Вот эту папку я нахожу уже несколько недель и всегда только здесь. Я как-то из интереса проследила — она появляется в этой нише каждый день. Понимаешь? Каждый день. В одном и том же месте. Зачем?

На светло-зелёной папке чернел только номер.

— Что за дело? — прищурился Мьёл.

— Ограбление какого-то особняка, — девушка пожала плечами. — Давно случилось — лет тридцать назад. Обошлось без жертв — хозяева и слуги тогда отсутствовали. А грабителей так и не поймали. Вернее… Тогда был Первый день зимы, народу гуляло много. Соседи вспомнили, что видели одну компанию, которая мимо особняка проходила, — они шумели, ссорились, обзывались. Кого-то из них потом нашли, допросили, но отпустили за неимением доказательств. А самое интересное, что в том доме ничего вроде бы не пропало. Деньги, ценности — всё на месте, зато вещи вверх дном. Что именно у них искали, хозяева или не знали, или постеснялись сказать. Дело давно закрыто, да и времени прошло порядочно. Какой смысл тащить папку сюда?

— Никакого, — согласился колдун. Повёл плечами, удобнее перехватил тяжёлую коробку и попросил: — А можешь выписку сделать? Нужны дата ограбления, место, все имена-фамилии — свидетелей, потерпевших, сыскников.

— Зачем? — удивилась Иххо.

— У меня есть приятель в кражах, — пояснил Мьёл. — Скажу, что мы постоянно на это дело натыкаемся, — может, он в курсе. И с сыскником, который дело вёл, поговорю. Так и узнаем, призрак развлекается или нет.

— Ладно, сделаю, — кивнула девушка. — Только давай сначала хотя бы половину чужого из нашего отдела уберём. Да и в тех же кражах надо наши папки поискать — они там часто находятся.

— День только начался, — бодро отозвался колдун. — Заняться пока нечем, а разливать заклятья по склянкам ещё вчера достало.

***

Сьят грыз перо и в сотый раз перечитывал вчерашний рассказ.

Так всегда: когда пишешь — душа летит вслед за словом, и всё нравится, и каждая буковка на своём месте. А когда спустя хотя бы день читаешь написанное — всё не так: и вот это слово не то, и факты не в том порядке изложены, и дополнений-пояснений не хватает. И вообще… сомнительно как-то дело смотрится. И вот тут выводы за уши притянуты. А понравится ли такое читателям?..

Рыжий частично переписал вчерашний текст уже раз пять и всё равно, в очередной раз перечитывая черновик, находил огрехи. А ведь все думают, что это просто — сел и написал. Хотя написать — да, просто, а вот доработать черновик так, чтобы текст заиграл…

От творческих переживаний отвлекла почта. Сьят отложил рассказ, поднял из чёрной воды записку и невольно посмотрел на часы. Семь вечера. Родители в такое время редко пишут, прекрасно зная, что сын или на работе, или у подруги, да к тому же не любит спонтанных чаёв по вечерам. Они давно привыкли с утра о семейных посиделках предупреждать.

Рыжий развернул записку, прочитал, позеленел. И дрожащей рукой быстро-быстро набросал свою.

Ответ в виде грохнувшей двери не заставил себя ждать. Мьёл заглянул в кабинет и с затаённой надеждой спросил:

— Что за срочность?

Сьят молча подвинул письмо к краю стола. Колдун плюхнулся в кресло, взял помятый лист и прочитал: «У нас, кажется, убийство. Соседка затащила мастера Зарэ, всего в крови, на наш участок, машет ножом и хохочет. Мы закрылись дома. Что нам делать?»

— Это у твоих, что ли? — встревожился Мьёл.

Рыжий позеленел ещё больше, кивнул и выдавил из себя:

— Сходишь?..

— Уже бегу, — колдун встал и скомандовал: — А ты Лу напиши, пусть своих поднимает. Я соседку под мышку — и сюда, а он с группой пусть на месте всё осмотрит и с твоими родителями поговорит. И давай очухивайся. У тебя что, от крови и трупов только носовые платки?

Сьят немедленно полез в нагрудный карман безрукавки, вытащил узкий флакончик с золотистым содержимым, сшиб пробку и выпил зелье. А Мьёл уже был у двери вместе с курткой.

— Ты эту соседку и мастера Зарэ хорошо знаешь? — уточнил он быстро.

— Соседку зовут Ханви, — своим обычным спокойным тоном произнёс Сьят, и лишь нервно сжимающие перо пальцы выдавали его пошатнувшееся душевное равновесие. — Отец с Севера, мать южанка, сама родилась в Приграничье, но потом перебралась сюда. Я с её сыном очень дружил. И это у неё я учился писать рассказы — она всегда говорила, что у меня дар. Ханви всю жизнь изучала старые северные языки, древние книги и литературу вообще, работала в словесном училище. А вот мастера Зарэ толком не знаю. Он в прошлом году — не то весной, не то летом — на нашу улицу переехал. Мастер стар, нелюдим и замкнут. Почти год с нами живёт, но до сих пор ни с кем не здоровается, только смотрит с подозрением.

— Ну, держись, друг, — подбодрил Мьёл. — Разберёмся. Пиши Лу, чтобы собирался, и своим, чтобы не боялись. И сам знаешь, куда дальше.

Да. Архивы, регистрация… А ещё писчая работа успокаивала. Сьят достал из ящика стола стопку чистой бумаги, чернильные склянки и склянки почты.

Он проучился у Ханви больше десяти лет, но всё ли о ней знал? Тайны есть у всех — и кто знает, что скрывает эта добродушная, улыбчивая и приветливая женщина?

***

— Чего ждёшь? — колдун нетерпеливо мялся у двери допросной. — Она неопасна. Я её и в мешок без труда сунул — даже не пыталась сбежать или напасть. А в воду мешка успокоительное подмешал. Не нападёт. А рискнёт — так я рядом.

Сьят не ответил. Он мрачно смотрел в окно на свою соседку и сам не понимал, что именно его тревожит. Женщина в допросной действительно смирно сидела на стуле и чему-то тихо улыбалась — всегда с гладкой причёской, ухоженная, аккуратная, сейчас она напоминала сбежавшую из лечебницы безумную. Волосы диким колтуном, исцарапанные руки с обломанными ногтями, строгое клетчатое платье порвано в рукавах и подоле. Мьёл почистил Ханви от чужой крови — всё до последнего пятнышка на платье вывел, — но Сьят всё равно не решался зайти в допросную.

— Мастер Зарэ мёртв, — напомнил колдун. — Пятнадцать ножевых, из них три в сердце, два в лёгкие, два в печень. Без шансов. Он ещё до моего прихода умер. Правда, то, что убийца — именно она, ещё доказать надо. Убийства вроде никто не видел, только глумление над телом, но Лу опросит свидетелей и всё уточнит. Давай допрашивай, а я потом силу её удара замерю и сделаю слепки работы обеих рук. Нож при ней, кстати говоря, был точно тот. Им убивали. Это я успел проверить.

Рыжий снова слегка позеленел и опять достал зелье, которое специально для него разработал знакомый колдун-лекарь — чтобы не мутило до обморока, нервы успокаивались и голова работала. Выпив лекарство, он вновь внимательно присмотрелся к Ханви, а женщина, словно ощутив чужой взгляд сквозь невидимое окно, повернула голову, убрала за ухо растрёпанные прядки светлых волос и широко улыбнулась.

— Это не она, — наконец понял Сьят.

Звучало дико, но…

— То есть как? — в свою очередь не понял Мьёл. — Твои родители опознали — она. А ты говоришь, нет?

— У Ханви чёрные глаза, — напряжённо пояснил рыжий. — Она наполовину южанка, у неё глаза как у матушки Шанэ — чёрные-чёрные. А у этой женщины глаза голубые. Рост, телосложение, шрам над левой бровью, родинка на подбородке — да, это черты внешности Ханви. А вот глаза… Тебе известно что-нибудь, что меняет цвет глаз — заклятья, зелья, знаки, амулеты?

Колдун подумал и пожал плечами:

— Нет. Для длительной слежки за подозреваемыми и прочих секретных дел есть морочные маски, но они изменяют только оттенок — с голубого на синий, с чёрного на карий или наоборот. Зелёные глаза могут светло-карими сделать. Но чтобы чёрные стали голубым… Нет.

— Вот и я о том же, — Сьят нахмурился, повернулся и прямо спросил: — А когда в Иххо призрак вселился, её глаза изменились?

— Причём тут… — начал Мьёл и запнулся. На секунду. — Ты что, думаешь, в неё кто-то вселился?

— Ханви всю жизнь проработала в словесном училище, — рыжий не отводил глаз. — Всех наставников, как ты знаешь, лекари постоянно проверяют. Не приведи Лунная, ненормальность проявится — или наследственная, или из-за нервной работы. А вокруг дети. Она на пенсии полгода как. Она на сто раз проверенная. Откуда это безумие? И откуда голубые глаза?

— Менялись, — признал колдун. — Белыми стали.

А женщина в допросной вдруг улыбнулась ещё шире, и её глаза вспыхнули голубым огнём — как у матушки Шанэ в момент общения с призрачными помощниками.

— Я за матушкой, — попятился Сьят. — Помощники тут тоже могут быть.

— А я останусь, — решил Мьёл. — Кто её знает… Мешок точно набросить успею. А призраки, матушка говорила, если проходят через защиту Сыскного ведомства, колдовскую силу теряют. Но ты давай-ка… пошустрее.

***

Матушка Шанэ собиралась спать. Хотя нет, на самом деле собиралась она уже второй час и каждые минут десять говорила себе: ещё одну главу — и в постель! Но не выходило. Книга — «Легенды Древнего Севера» — затягивала как в омут, и матушка, едва её что-то отвлекало (сползший плед или выпитый чай), в очередной раз обнаруживала себя на середине новой истории. Конечно, время ещё не позднее, да и душой отдыхать надо — не всё же за призраками бегать…

Чёрная лужа письма появилась прямо в книге — точно на страницы чернил плеснули. Матушка с сожалением положила томик на колени, достала записку, прочитала и быстро встала. Урчащий под боком кот недовольно зевнул, повернулся и уткнулся мордочкой в угол кресла. А матушка Шанэ поспешила к шкафу.

Неужто опять её землячка, да ещё и с призрачными помощниками?..

Когда Сьят добежал до чайной, матушка уже ждала его на заснеженном крыльце, а её помощники обследовали место убийства и, проскользнув мимо рыжего в открытую дверь, изучали Сыскное ведомство. Призраки-помощники даже без колдовства более чем опасны.

— Сынок, я бы и сама пришла, — мягко укорила она. — Зачем бежал?

— Прогулки полезны для размышлений, — пояснил запыхавшийся рыжий. — Хотел отвлечься. Вечера, матушка. Спасайте. Опять у нас очередная призрачная гнусь. Скажите, если призрак в живого вселяется, цвет глаз может измениться?

— Если призрак сильный, с колдовством, то не только цвет глаз, — ответила матушка Шанэ, спускаясь с крыльца. — И цвет кожи, и цвет волос, и даже голос. Бывало, бледные смуглели, молодые разом седели, а женщины говорили мужским голосом. Но лишь на время. Когда призрак уходил, всё становилось прежним. Ещё, сынок, жесты меняются, походка, привычки. Сильный чужак усыпляет владельца тела и ведёт себя так, как он привык.

— Усыпляет? — переспросил Сьят. — Не убивает?

— Нельзя убивать, — твёрдо сказала матушка. — Умрёт родной дух — быстро умрёт и тело. Чужак может довольно долго жить подселенцем, но только рядом с живой и родной телу душой. Все чужаки, которых я встречала или о которых мне рассказывали в семье, понимали: убивать нельзя. Иначе и суток в мёртвом теле не просидишь.

— А в целом каков срок? — заинтересовался рыжий.

Они дошли до моста. Здесь, на открытом речном пространстве, задувал, поднимая облака снега, ледяной ветер.

— Разный, — матушка Шанэ перехватила капюшон. — Всё зависит от того, с какой целью чужак подселился и как рядом с ним чувствует себя родная телу душа. Иххо, например, сразу так испугалась, что едва не умерла. А я слышала о таких, кто живёт «соседом» и луну, и две, и три. Но они готовились и сразу, едва вселившись, усыпляли душу. Редкость, сынок. Вообще чужаки — огромная редкость. Мало кому это в голову придёт — подселяться к живому. Обычно этим грешили те, кто точно был одной ногой на Причале, но хотел задержаться… чтобы что-то сделать. Сказать. Закончить.

— Посмотрим, кто нам попался, — Сьят открыл торцевую дверку. — Заходите, матушка.

В начальственном кабинете он помог ей снять тяжёлое тёплое пальто, сбросил своё, и они спустились на второй подземный уровень, где находились и допросные, и камеры. И где рядом с настороженным Мьёлом сидел призрачный серый пёс. При виде хозяйки он отрицательно покачал головой.

— В ведомстве чужих призрачных помощников нет, — матушка Шанэ достала из кармана тёмного платья маленькую свечу. — Здравствуй, сынок… Давайте посмотрим на вашу преступницу.

Колдун заметно расслабился, приветственно кивнул, открыл дверь в допросную, с порога что-то проверил и пригласил:

— Входите. Можно.

Ханви, за час не сменившая ни позы, ни выражения лица, вдруг вскинула на матушку Шанэ горящие голубым глаза и грубым мужским голосом проскрипела:

— Не смей, мать. Не трожь свечку. И не гляди глубже, чем теперь. Убью. Клянусь, мать, убью её. И за собой утяну — меня Причал уже ждёт. Ничего не узнаешь. И подставишь. Её. И ты, колдун, не трожь меня. Убью.

— Ты и так её уже подставил, — неожиданно резко сказал Сьят. — Кого в убийстве обвинят? Не тебя, а Ханви. Никто вселившегося чужака в расчёт не возьмёт.

— Согласись, красиво? — ухмыльнулась «Ханви». — Одна тварь убита, вторая убила и будет утоплена. Красиво, а?

— За что? — сухо спросил рыжий. — Мстишь?

— А ты соображаешь, малец, — чужак громко хлопнул ладонями по столу и хрипло рассмеялся.

Сьят сел напротив «соседки» и деловито повторил:

— За что?

«Ханви» зло прищурилась:

— А вот и разберись, коль такой умный. Правду выкопай. Старую. Настоящую. И не смотри, это не овечка белая. Она от нас с Зарэ всё нос воротила — мол, я вон как поднялась, а вы как были бродяги безродные, так бродягами и подохнете. А за чей счёт она, тварь паршивая, поднялась? За счёт Ньёда и Зарэ, да-да! Оборванка же была без роду и племени. Двух слов связать не могла. И вдруг словесность. И дом богатый. Ну, чего не пишешь? Я те всё говорить не буду, не-а. Сам выкопаешь.

Мьёл вдруг сунул руки в карманы штанов и зашуршал записками.

— Банда, — хмыкнул рыжий. — Чем промышляли? Мошенничество, вымогательство, мелкие кражи?

— Ограбления, — подал голос колдун, — богатых домов.

Чужак снова громко хлопнул ладонями по столу:

— Ещё один умник! Откуда знаешь?

Мьёл тщательно разгладил записку и зачитал:

— Около тридцати лет назад в Первый день зимы неизвестные проникли в особняк номер восемь, что на Пятом острове. Хозяев — семьи Ви — дома не было, они уехали в гости к родственникам ещё до Мёртвого времени. Обитатели острова в это время праздновали — карнавалы, маски, настойки. Никто ничего толком не видел, лишь один из соседей Ви, пожилой мастер Батто заметил из окна своего дома четверых нетрезвых молодых людей. Они стояли у ворот особняка и ругались. Мастер приоткрыл окно, прислушался, но разобрал лишь одно имя, которое повторялось громче и чаще других, — Ньёд. По имени его и нашли, но на допросе правда показала, что парень ни при чём. В дом не заходил, чужих вещей не брал.

Ньёд опять хрипло рассмеялся. Голубые глаза довольно заблестели.

— Где ты это взял? — Сьят обернулся.

— Потом расскажу, — колдун свернул записку и прищурился на чужака. — Брать-то не брал, но настороже стоял? Пока дружки что-то в особняке искали, да так и не нашли? Или всё-таки нашли?

— А вот это вам, умники, узнавать, — усмехнулся чужак и сложил руки на груди. — Я и так много наболтал. Найдёте свою правду, сравним с моей… а там и видно будет, куда дальше поплывём. Задачка ясна, не? А меня в камеру давайте. И не трожьте, пока всё не выкопаете. Я всё сказал.

— Погодите, проверю кое-что, — с рук Мьёла сорвались чёрные ручейки. — Не по вашей части и для дела.

Ньёд даже возмутиться не успел, а ручьи уже юрко изучили тело Ханви — ладони, предплечья, плечи, торс — и скользнули обратно. Свились на ладони колдуна в водяной клубок и зачадили чёрным.

— Не врёт, — мрачно признал Мьёл. — Он убил мастера Зарэ. Вернее, руки Ханви все удары нанесли.

Чужак победно ухмыльнулся, встал и велел:

— В камеру меня давай, малец. А ты, мать, — голубые глаза прищурились на матушку Шанэ, — объясни этим умникам, что у них очень мало времени. Причал зовёт, а Лодочник нетерпелив к тем, кому не за что держаться. Но уйду я или с правдой, или с подружкой. Которую после так ославят на всё Семиречье… А уж её семейке каково после будет… Очень удобно, что на Севере не верят в призраков, а?

***

— Давайте по очереди, — хмуро предложил Сьят, когда все собрались на совещание в кабинете начальника. — Матушка, начнём с вас. Время позднее.

— Выгоняешь? — лукаво улыбнулась она, разливая по чашкам свежий чай.

— Ни в коем случае, — заверил рыжий. — Хотите — оставайтесь до конца совещания. Вы же давно часть нашей команды.

— Спасибо, сынок, — матушка Шанэ поставила чайник на стол и села в кресло. — Чужак — точно убитый, но это ты, поди, тоже понял. Я немногое успела заметить, но думается, смерть свежая. Недавно его убили. Силы в нём слишком мало. Неделю назад умер, не больше. Могу тело поискать, но не уверена, что получится. Связи души и тела разрушаются быстро, даже если дух ещё здесь. Больше, к сожалению, ничем не помогу.

— Поищите, — кивнул Сьят и посмотрел на колдуна, который, как обычно, стоял у окна, привалившись к подоконнику. — Так откуда данные об ограблении?

— Не поверишь, — усмехнулся Мьёл. — Иххо нашла. С утра она объявила, что в нашем архиве живёт призрак, и показала папку именно с этим делом об ограблении особняка как доказательство. Якобы оно уже несколько недель появляется каждый день в одном и том же месте. Иххо днём возвращает папку в отдел краж, а с утра дело опять у нас. Она проверила — его как нарочно кто-то на видное место подкладывал. Я попросил у Иххо выписку, чтобы узнать у приятеля, кто из отдела краж так развлекается, и в обед она мне её составила. Кто бы знал, что это дело так быстро пригодится.

— Призрак? — заинтересовалась матушка. — А можно поподробней и… — она заметила строгий взгляд Сьята и виновато улыбнулась: — Ой, извини, сынок. Не время сейчас. Потом-потом.

— Вот дело, — колдун положил на стол зелёную папку. — Вот выписка, — на папку легла помятая записка.

— Может, это и призрак, — задумался рыжий. — Или всё проще: кто-то из отдела краж раскопал дополнительные сведения и занялся своим расследованием. А папку прячет у нас, чтобы кто-нибудь другой от скуки не заинтересовался. Да, матушка, потом архивные призраки. Что ещё по делу скажешь?

— На месте убийства не оглядывался, — Мьёл вернулся к подоконнику. — Убийцу в мешок, тело осмотрел, время смерти записал, а потом слепок с трупа в склянку — и в ведомство. Силу удара при тебе замерял — она убивала. Могу показать на слепках трупа и Ханви.

— Не надо, верю, — поспешно отказался Сьят и посмотрел на последнего участника совещания: — Лу, что у вас?

Загорелый сыскник, чьё имя могли произнести (и запомнить) только его родители-языковеды, открыл папку и скривился:

— Шесть-семь часов вечера зимой — самое поганое время. Все уже или вернулись с работы и ужинают, или ушли на работу в ночную смену. Как водится, никто ничего не видел, никто ничего не знает. Твои, Сьят, тоже ужинали, когда шум во дворе случайно услышали. В общем, так дело было…

***

Оба почтенных родителя Сьята, Бьён и Адья, работали в главной городской библиотеке, очень любили читать, всюду ходили с книгами и были крайне рассеянными. И когда у согревающих заклятий внезапно кончился срок годности (а вообще-то все бытовые заклятья необходимо обновлять в начале каждой зимы — туманы Мёртвого времени высасывают из них почти всё колдовство), родители спохватились, но поздно — дом уже совершенно остыл. Второпях они перестарались, заклятий использовали больше нужного, и дом к вечеру прогрелся до дикой жары и духоты. Они повсюду открыли окна и лишь потому-то и услышали — тихий-тихий смех с улицы.

Родители отвлеклись от ужина, выглянули в окно и не поверили своим глазам: кто-то протащил что-то тёмное через незапертую (конечно же, снова по рассеянности) калитку, бросил свою ношу в десяти шагах от дома и снова засмеялся — страшно, безумно. Соседку они опознали не сразу, лишь когда Ханви выпрямилась и потёрла спину.

— Это же Ханви… — Адья, чья мать была портнихой, очень любила хорошо одеваться и всегда замечала, как одеваются другие. — Другого такого пальто нет во всём Семиречье, она же его у мамы шила…

— Срочно запираемся, — Бьён, несмотря на библиотекарскую рассеянность, соображал всегда отменно и с мыслями собирался быстро. — Ты — окна левого крыла, я — окна правого и входную дверь. Потом — наверх. Бегом, дорогая.

Когда спустя полчаса они вновь собрались, предварительно потушив во всём доме свет, у кухонного окна, сцена в саду не изменилась. Серебристый свет уличных фонарей. Чёрное нечто. Глубокая грязная борозда на свежем снегу. Хихикающая соседка — неопрятная, с дикими глазами, в расстёгнутом, несмотря на сырой морозец, пальто. Хотя нет, нож появился — в руке Ханви.

— Это что, труп? — выглядывая из-за занавески, с ужасом прошептала Адья.

— Боюсь, что да, — мрачно ответил Бьён, щурясь. — И боюсь, это мастер Зарэ.

— Почему? — удивилась жена.

— Ханви его ножом размахивает, — напряжённо пояснил муж. — Никогда не видела нашего старого мастера с ножом? Явно Зарэ чем-то нехорошим прежде зарабатывал. Помнится, я как-то летом домой шёл, а Зарэ — мне навстречу. Идёт, в землю смотрит, никого не видит и ножом поигрывает: подбросит — поймает — подбросит — поймает… Или военный, или грабитель, или артист. Я поздоровался, поинтересовался, откуда навыки, а потом вытаскивал этот самый нож из своей сумки. Зарэ его так ловко метнул, предупреждая… Нож я тогда хорошо рассмотрел.

— И сейчас она его будто показывает — прямо под свет подставляет… — Адья удивлённо посмотрела на супруга: — Я точно узнаю пальто, ты — нож…

— Я пишу сыну, — подытожил глава семьи.

***

— Мастера Зарэ так и опознали — по ножу? — строго спросил Сьят.

Лу посмотрел на часы и признал:

— Пока только по ножу. У трупа всё лицо искромсано так, что мать родная не узнает, а иных деталей пока нет. Соседей опросили, но те его раз в луну видели и никаких приметных родинок под коленками, конечно, не заметили. Но внешне дом мастера пуст. Мой колдун, как с телом закончит, обещал сделать портрет для опознания. Видимо, ещё возится.

— Пойду помогу, — Мьёл стянул с вешалки куртку. — Я же тебе не нужен?

— Иди, — кивнул Сьят и выразительно посмотрел на матушку Шанэ: — Мастер же убитый. По вашей части. Займётесь?

— Я зажгла свечу перед уходом, — улыбнулась матушка и тоже глянула на часы. — Моё колдовство и власть над духами убитых усиливаются после полуночи. Через час вернусь в чайную и проверю, в клетке ли птичка. Пока его незачем пугать. Сразу после смерти духи часто боязливые, молчаливые. Подождём ещё немного. Если он придёт в чайную, обратно ему уже не выйти без моего согласия. А если не придёт, то попробую притянуть дух позже — после полуночи я сильнее.

— Спасибо, — поблагодарил рыжий. — Лу, что ещё?

Лу вытащил из папки стопку заметок, бегло их просмотрел и сообщил:

— Думаю, Ханви убила мастера возле дома твоих родителей, но точнее узнаем, когда ты дело заведёшь. Без него, сам знаешь, ни в один дом не попасть и обыски не провести. Однако кровь есть лишь у калитки и дальше, в саду. А где именно они встретились и откуда пришли, непонятно. Дорожка сильно истоптана местными, а свежего снега не было несколько дней.

— Что же связывает этих двоих? — пробормотал Сьят, открывая папку с делом об ограблении.

— Вместе их никогда не видели, — ответил Лу, снова сверившись с очередной запиской. — Мастер Зарэ вообще ни с кем не общался и даже не здоровался. У Ханви всегда было много гостей, но все люди приличные. Но это ты и сам знаешь.

Матушка же, пока сыскники обсуждали своё, сидела в кресле — расслабленно, точно дремала. А на самом деле смотрела глазами помощников, которые без устали рыскали по заснеженным улицам. У призраков тоже есть свой запах, и по нему можно найти тело, если смерть свежая. Надэ до прихода матушки Шанэ всё в тюрьме обнюхал, уловил нужное и «передал» запах остальным призрачным помощникам. Как по следу по нему, к сожалению, не пойти, но если рядом окажутся (и если связи души и тела ещё целы), учуют. Вероятность крайне мала, но есть.

— А история у нас такая, — Сьят, пролистав дело, коротко рассказал Лу про чужака и связь странной троицы со старым ограблением.

После истории с Фьёшем-Занозой и лекций наставника Мьёла о прошлом Севера Лу в призраков немного верил, да и Сьята как сыскника очень уважал, поэтому сразу принял случившееся как данность. И архивного призрака — тоже.

— В деле говорится о четвёрке гуляк, — подытожил рыжий. — Трое, кажется, есть. Надо найти четвёртого. Если эти четверо как грабители больше нигде замечены не были, то остаётся одно — свидетели того самого ограбления. А лучше найти свидетелей именно ссоры.

— Тридцать лет прошло, — нахмурился Лу. — Свидетель-старик, поди, давно умер. А пострадавшие вряд ли признаются, раз тогда не сказали.

— А надо не среди взрослых искать, — Сьят, подумав, что-то черкнул на чистом листе, — а среди детей. Помнишь себя мелким? Всегда же нас, маленьких, родители в Первый день зимы дома оставляли и гулять уходили. А мы сидели у окна и ждали. Или по двору полночи носились, если деды-бабушки-няньки позволяли. И никто никогда не признается, что именно видел или слышал, чтобы никого не сдать. Да и не считаются дети серьёзными свидетелями. Их редко опрашивают. Возьмёшься?

— Конечно, — легко согласился Лу.

Рыжий встал и протянул ему записку:

— Вот содержание выписки, адрес и вопросы. Не зря нам в архиве это дело подкинули. Надо в нём покопаться, — он сердито глянул на часы и добавил: — И снова Мьёла на Городской архив и регистрацию спустить, чтобы не искали одну справку три часа. Думают, если мастер Рьен в отпуске, то у нас нет ничего важного?

— Давай и в регистрацию зайду, — предложил Лу и расправил широкие плечи. — Мне по дороге. Меня они тоже боятся. Мой прежний колдун им как-то хорошую выволочку устроил. Мы важную справку ждали, а эти олухи два часа чаи гоняли. Мой колдун пришёл — а они ржут и пироги трескают. Ну он всем и наподдал. И я потом добавил. Ты домой не собираешься?

— Нет, — рыжий придвинул к себе стопку чистых листов, — мне ночью хорошо работается.

— Тогда дождусь в регистрации портрета убитого от наших колдунов и все необходимые справки, — решил Лу. — Посмотрю, что за народ нам попался, а после и в Городском архиве дежурных тряхну.

Сыскники из других групп крайне редко расследовали интересные случаи, и поучаствовать в делах группы Рьена втайне мечтали все. Поэтому, несмотря на близкую полночь, Лу лучился энергией и тоже собирался как следует поработать.

Сьят быстро набросал для него список необходимых документов, поблагодарил сыскника за помощь и тоже собрался в архив — но в местный, сыскной. Без особых надежд — ведь если бы кто-то из подозрительной четвёрки грабителей попался, сейчас бы они на свободе не гуляли, — но всё-таки. Может, их как свидетелей где-нибудь упоминали. И эти мелкие упоминания помогут понять, чем же всё-таки Ньёд, Зарэ, Ханви и один (как минимум) неизвестный в молодости промышляли.

— И я пойду, — матушка Шанэ открыла глаза, в которых сразу же погасло призрачное сияние. — Если что-то найду или узнаю, пришлю помощника.

— Матушка, как вы считаете, в каком случае обворованные ни за что не признают, что у них что-то украли? — спросил Сьят, помогая ей надеть пальто.

— А кто сыскников вызвал? — уточнила матушка. — Хозяева или соседи?

— Соседи. Заметили, что ворота и дверь дома открыты. Хозяева приехали через день после несостоявшейся кражи.

— В таком случае, сынок, — она сняла с вешалки тёплый платок, — должно быть, у хозяев или действительно не нашлось нужного — например, воры по неопытности домом ошиблись либо хозяева с собой вещь увозили, — или украли ворованное. То, что хозяева особняка сами заполучили не слишком-то честным путём.

— Я тоже так подумал, — кивнул Сьят. — И ещё есть вариант запрещённого. Что они либо сами делали, либо продавали как посредники.

— Ты умничка, ты разберёшься, — улыбнулась матушка Шанэ. — Доброй ночи.

— Я умничка… — вздохнул рыжий, когда она ушла. — Я обязательно разберусь… Старое ограбление, свежее убийство и один призрак-чужак — в чём тут разбираться-то…

Он быстро набросал несколько записок, отправил почту и засобирался в сыскной архив.

***

— Ты тут что, два часа в бумажках копаешься? — рассердился Мьёл, вынырнув из протоки.

Мертвецкая занимала половину полуподвала и представляла собой длинный широкий коридор с многочисленными нишами. Старая кладка стен сочилась ледяной сыростью, а под высоким потолком плавали мрачные зеленоватые светильники. Арочные проёмы ниш, в которых хранили и изучали трупы, закрывали плотные тёмные шторы, а между нишами стояли рабочие столы и стулья.

Над одним из столов парил вполне сносный слепок с лица покойного мастера Зарэ, но создавший его Вьют, молодой колдун из группы Лу, отчего-то не спешил высылать склянку со слепком начальству. Вместо этого он сидел за столом и что-то вдумчиво изучал.

Услышав окрик, парень вздрогнул и торопливо вскочил со стула. Светловолосый, двадцатилетний, он присоединился к группе Лу совсем недавно и ужасно робел перед опытными сыскниками.

— Тут такое дело… — смутился Вьют. — Я тут нарисовал… Вы посмотрите. Это на лице убитого было.

Мьёл взял со стола листы и удивлённо хмыкнул. Лицо покойника, оказывается, искромсали со смыслом — лоб, щёки и подбородок «украшали» рваные линии.

— И ты что, пытался сам понять, что это? — Мьёл приподнял бровь. — А ничего, что твоего отчёта ждут уже два часа? Ничего, что нам срочно надо подтвердить личность убитого? Ничего, что дело стоит?

Вьют смутился пуще прежнего.

Мьёл молча сделал ещё несколько слепков с лица убитого, дополнил записи Вьюта несколькими замечаниями, снова сделал несколько слепков — с листов, а потом всё свободное пространство стола превратил в большую чёрную лужу. Куда и полетели комплекты «лицо плюс записи» — и дальше, по двум направлениям, Сьяту и Лу. И отдельная склянка со слепком лица и пометкой «Срочно!» — в регистрацию.

— Вот это, — Мьёл отряхнул руки, — ты должен был сделать сразу. Понял? Сразу! Захочешь выслужиться и подумать за начальство — быстро потеряешь работу или останешься тут дежурным. Запомни: мы, колдуны, думаем или когда начальство спрашивает, или когда больше заняться нечем. Нам платят за то, что мы делаем — и делаем очень быстро и качественно. Сделал — отправил — и думай, сколько влезет. Хочешь себя проявить — показывай свою сильную сторону. А у нас это колдовство. И если тебя это обижает, меняй работу, пока никого не подставил. Понял?

Парень пристыжённо кивнул.

— А это, — Мьёл указал на записи, — воровские метки. Воры такими помечают дома или ворота в неприметном месте и показывают своим, что место занято. Или уже обчищено. Я до отдела убийств почти год в кражах работал. Встречал такие.

— Точно… — пробормотал Вьют.

— Кстати, про «качественно», — Мьёл обогнул стол и отдёрнул штору. — А ну пошли, повторно труп осмотрим. И не дуйся. Я тоже, когда меня до первого убитого допустили, думал, что всё знаю и сразу всё найду. А пару лет назад понял, что до сих пор учусь.

— А потом? — осторожно спросил парень. — По домам?

— По каким домам? — фыркнул Мьёл. — Ночь только началась. Потом точно на обыски пошлют. Да, именно ночью. Потому что Сьят дело заводить не будет. У своего начальника спросишь, почему.

***

В прихожей чайной стояла сонная тишина, а за дальним столиком одиноко горела голубым пламенем колдовская свеча. Матушка Шанэ зажгла светильник, заперла дверь, стянула с головы платок, сняла пальто и снова прислушалась — но не к тишине, а к себе, к своим ощущениям. А оные указывали, что огонёк матушка зажгла не зря — нет, не зря.

— Ты здесь, — прошептала она, щурясь на свечу. — Но очень слаб. Слабее северных мёртвых, ибо слишком давно от родных песков оторван. И даже щепоти с собой не носил. Ты пока невидим и не можешь говорить, а силу не примешь, да? Гордый. Страшно. Но ничего, чайная тебя напитает. А я подожду.

Матушка Шанэ вынесла из тайного коридора поднос, наполнила «призрачную» кружку чаем, красиво разложила по тарелкам печенье. Сходила к себе наверх за книгой и шалью, вернулась и устроилась за столиком с чашкой чая и «Легендами Древнего Севера».

Некоторых призраков лучше не торопить. Как бы ни пугал всех чужак, в теле несчастной женщины он способен долго продержаться без ущерба для неё. А вот грубое вмешательство в очень слабую душу, которая совсем недавно покинула тело, может нанести большой вред — вызвать шок и помешательство. Иногда тихое, но чаще буйное.

Нет уж, лучше потерпеть до утра и узнать всё, нежели поторопиться и не узнать вообще ничего.

От светильника и сквозняков на стенах дрожали тени. Из-за приоткрытых штор на пол лился снежно-белый свет. Мелодично тикали часы. И вился над чашкой терпеливый пряный дымок — матушка Шанэ, закутавшись в шаль, снова погрузилась в книгу и так увлечённо листала страницу за страницей, что забыла про чай. Как и про призрака.

Он бесшумно вышел из-за шторы — невысокий, сухощавый, в надвинутом на лицо капюшоне и со слабым голубым свечением. Сел за стол напротив матушки и долго пил чай, набираясь сил. Колдовской чай, едва закончившись, снова наполнял кружку, и призрака это устраивало — он вспоминал прошлое и обдумывал предстоящий разговор.

У матушки затекла спина. Шевельнувшись и поёрзав, она подняла взгляд от книги, заметила призрачную фигуру и удивлённо улыбнулась:

— Ты уже здесь? Какой шустрый! Зарэ, верно?

— Нет, мать, — прошелестел призрак. — Но тоже твой земляк. Всё расскажу. Всю правду. Только пообещай сначала.

— Что именно? — с готовностью спросила матушка Шанэ, закрывая книгу.

— Отвези меня домой, — попросил он. — На Юг. Прах к пескам. Не хочу здесь лежать. Холодно и сыро — никогда Север не любил. Отвези домой. И меня, и Зарэ. Всё взамен расскажу. Ничего не утаю.

— Так Зарэ тоже мёртв… — нахмурилась матушка. — А где он лежит, знаешь? Да? А в сыскной мертвецкой, выходит, ты вместо него? Хорошо, дружок. Обещаю.

— Тогда слушай, — призрак сильно сжал чашку скрюченными пальцами. — И верь, мать. Ни словом не совру, клянусь.

***

Звать меня Ивлэ. Родители мои на Юге… оступились, потому на Север и рванули. Спрятались. Меня родили. Но одного за другим прибрала их местная сырость, и я, десяти лет от роду, один остался. По соседству с нами тоже южане жили, а мы своих не бросаем — так они меня и подобрали, и при себе оставили. Но семья, мать, была большая. Жрать вечно нечего. Вещи старые. Сапоги дырявые. Так и затянула меня тёмная тропка — сначала яблоко стащить, потом шапку, а там и до кошельков руки дошли.

Долгое время мне везло, пока я не залез в карман к вору поудачливей. Так я познакомился с Ньёдом. Он вообще, мать, не из бедных. Потому я вора в нём и не признал. А воровал он от скуки. Стало быть, развлекался так. Отца из его семьи увела в путь река Кипучая — он его раз в пять лет видел, мать вскорости другого себе нашла, а Ньёда приютил бездетный и обеспеченный дядя. Всё обещал ему оставить, если за ум возьмётся, но скитаться и воровать Ньёду нравилось больше. Тож, понимаешь, Кипучая в душе бурлила. А дядя сильно болел, весь в себе был. Увидит племяша поутру в приличной одёже — всё, значит, путём.

Так уж получилось, что задружили мы. Раз вместе на дело, два… А потом он предложил уже не карманы, а дом, и понадобился третий. Так к нам прибился Зарэ — он был из детей моих приёмных родителей. Хваткий, бесстрашный, дурной — как есть дурной, мать. Дурнее я не видывал. Ничего не боялся. А с ножом что творил… Но так и не признался, кто научил.

Ханви — хотя, мать, другое у неё имя, это она себе потом купила, когда завязала, — прибилась к нам сама. Умная девка, хитрая. Её мать продавала себя направо и налево, а девчонка болталась без дела. Так нас и приметила. Смекнула, что к чему, отловила как-то Ньёда и попросилась в шайку. Я, говорит, вам такие кошельки приводить буду… Моё дело — завлечь и опоить, ваше — в указанной подворотне обобрать. А по молодости она видная была — высокая, черноглазая, смазливая. Уговорила, короче.

Вчетвером мы много чего творили и, мать, ни разу не попались. Как Ханви объявилась, так Ньёд очень внимательным стал — мы не работали подолгу на одном острове, часто за черту Семиречья на дело выбирались. И никогда не брались за богатеев. Нам-то троим что нужно было? Пожрать да новые сапоги. Мы и чистили почти всегда лавки, да чайные, да склады. И редко, когда они Ньёду надоедали, мелкий домишко. Ну и Ханви свои «кошельки» приводила.

А потом она же толкнула нас на то самое дело…

***

Сыскной архив Сьят знал лучше любого старожила — причём весь архив, потому как для разнообразия и о кражах с похищениями рассказы писал. Он быстро добрался до нужной комнаты с кражами тридцатилетней давности, и тут его настигло первое письмо — от Мьёла, со слепком лица убитого и описанием воровских меток на оном. А следом письма посыпались одно за другим — из регистрации, от Лу, из Городского архива, снова от Мьёла…

Сьят всё же успел просмотреть старые дела, понял, что шайка была или невероятно осторожна, или никогда не шла на серьёзные дела, и занялся письмами. И размышлениями.

Для начала убитый был не мастером Зарэ, но тоже пожилым южным мужчиной примерно того же возраста, а звали его Ивлэ. С мастером Зарэ, гордо сообщала регистрация, их связывала одна приёмная семья. Она же утверждала, что оба мужчины до недавнего времени числились бродягами и проживали в одном и том же приюте для бездомных «Старый причал», однако с год назад оба купили по небольшому домику и переехали по таким-то адресам. Работали оба в разных амулетных лавках, соответственно, по таким-то адресам. Причём оба как колдуны не регистрировались, даже как слабые.

Следом пришло настораживающее письмо от Лу. В регистрации он лично просмотрел дела известной троицы (дело Ньёда ещё не нашли, но обязательно отчитаются) и заметил, что Ханви зарегистрировала всего одна служащая, а это против правил. Заверять личность должны минимум трое. Плюс в её деле ничего нет о родителях и иных родственниках — ни слова: ни имён, ни адресов. То есть личность и имя Ханви определённо поддельные.

Следом отчитался Городской архив. Прислал ворох заметок о наградах Ханви и её заслугах перед городом, о веренице благодарных учеников и прочая, и прочая. Заодно предоставил заметку об Ивлэ: оказывается, убитый засветился в прессе, сумев восстановить древний и давно не работавший исцеляющий амулет, который лечил в три раза быстрее обычных, а на его основе создал новый и с теми же свойствами. Случилось это год с лишним назад (и вот откуда, подумал Сьят, у бродяги взялись деньги на дом).

А через полчаса написал Мьёл: мастер Зарэ отсутствует недели три — согревающие заклятья давно выдохлись, дом остыл, сад и крыльцо в снегу. Больше ничего интересного нет ни в доме, ни в саду. Дальше они с колдуном Лу («взял с собой, чтобы без дела не скучал и обучался») осмотрят дом Ханви — тихо и осторожно, следов не оставят, беспокоиться не надо. Не впервой.

Потом отчиталась регистрация — нашлось дело Ньёда. Пропащий оказался мужик. С детства бродяжничал и пару раз был пойман по мелочи на кражах еды. К юности вроде за ум взялся, даже школу худо-бедно окончил. Но потом получил наследство от дяди, промотал его в пять лет и снова оказался на улице. Имел крохотную комнатёнку в унылом гостевом доме на окраине Семиречья, однако был на все руки мастер, и к нему толпами шли чинить то, что ремонту не подлежало, — старинные часы, амулеты, артефакты. Всё после него работало — и все деньги Ньёд быстро и исправно проматывал.

Сьят сложил письма в папку, качнулся на стуле и задумался. А ведь Ханви тоже артефакты создавала и восстанавливала. Её сын ещё по малолетству разболтал, что словесность — не единственное увлечение матери. Она любит работать со старинными книгами, и ей везли их отовсюду. Причём приносили рассыпающиеся в прах листы с полустёртыми чернилами, а уносили книги в отличном состоянии, годные для чтения и не нуждающиеся в поддерживающем колдовстве. А в деле Ханви не было ни слова, что она колдунья.

У всей четвёрки — способность к колдовству… Слабая (внезапная?), но явная. И это, кажется, ниточка — показался из клубка хвостик…

А ещё через час, когда Сьят уже начал клевать носом над письмами и папками, Мьёл прислал ошеломляющее: дом Ханви неинтересен, зато в её саду, в дальних углах, закопано два трупа разной степени «свежести». Первый — пожилой северный мужчина, недельной давности смерть. Второй — пожилой южный мужчина, мёртв недели три. Оба без признаков насилия, но так странно скрючены, что, скорее всего, отравлены. А главное, могилы явно копал колдун — обе очень глубокие и одинаковых размеров. Ну и какие-то капли-следы он тоже заметил.

Ньёд и Зарэ?..

«Одна тварь убита, вторая убила и будет утоплена», — довольно заявил чужак.

Значит, Ньёд уверен, что его убили Ханви и Ивлэ. И таким изощрённым способом отомстил обоим. Но зачем тогда потребовал от сыскников правды? Чтобы они нашли трупы, доказательства виновности Ханви в двух убийствах и установили их мотивы? И доказательств, конечно, более чем достаточно: скрытые могилы, нож Зарэ… А если Мьёл по каплям-следам с могил сумеет выйти на колдуна, который прятал тела… Тогда вообще всё.

Или нет?

Нет, прежде надо всё-таки понять, что именно стащили (или за чем именно охотились) четверо молодых воров. Что мелким и осторожным (скорее всего) карманникам понадобилось в том особняке номер восемь на Пятом острове. И из-за чего они так ругались, что всплыло (очень кстати) имя Ньёда.

А ещё необходимо установить точные даты смерти обоих найденных в саду.

Ханви любила поездки — даже на соседний остров уехать и переночевать в гостевом доме ей было в радость. Она жила одна (с мужем разошлась, а дети выросли), и ей не хватало впечатлений. А кто, пока она в отъезде, присмотрит за огромной библиотекой, полной редких и дорогих книг? Только защита — и на особняке, и на ограде, и на воротах, и где-нибудь ещё. Чужаку даже в сад просто так не попасть. Да, любую защиту можно взломать — но лишь в отсутствие обитателей дома. А Ханви, насколько помнил Сьят, всегда, уезжая даже на два-три дня, отпускала прислугу — по причине крайней прижимистости. Зачем платить людям за те дни, когда они ничего не делают?

Сьят не особо понимал в колдовстве и защите, но на всякий случай попросил Мьёла проверить заклятья на ограде и воротах. Во-первых, были ли они взломаны и восстановлены, а если да, то сколько раз. Во-вторых, колдуны спокойно проникли и в сад, и в дом, то есть сейчас защита отсутствовала, и её надо вернуть — в доме много редкостей. А в-третьих, он предложил колдунам дождаться служанок и узнать, в какие дни хозяйка отсутствовала. Заодно и мертвецов изучить — установить время смерти. И после опроса прислуги (которая, конечно же, придёт) станет понятно, в отсутствие Ханви убили обоих или нет. Конечно, хозяйка могла отпустить слуг, чтобы обойтись без свидетелей и создать видимость своего отсутствия… но даты поездок и у лодочников уточнить несложно. Ханви — личность известная.

Конец ознакомительного фрагмента.