Удивительные истории о ведьмах

Дарья Бобылёва, 2022

Сколько мифов ходит о ведьмах: они убивают и воскрешают, излечивают смертельные раны, исполняют желания и забирают молодость. Какие же они на самом деле? Вокруг Чернотопска витает много слухов, и Маргарита должна их проверить. Действительно ли можно убить словом? Как подружиться с лешим и выменять ребенка у кикиморы? Сколько стоит воскрешение? Какой запах у ненависти и зачем озеру Хранитель? Юле нужна живая вода. Дочка Тани уходит на болото, и ничто уже не будет как прежде. Рядом с Анжелой умирают люди, а Лика попадает в рабство. Их истории не похожи друг на друга, но все они – о силе, за которую приходится платить. Грустные и смешные, счастливые и пугающие, но всегда – человечные.

Ирина Векка

Красота

Когда я увидел Анжелу в первый раз, чувство жалости железным прессом вдавило меня в стул. Директриса завела ее в кабинет и попросила любить и жаловать. Класс на несколько минут замер, затем послышались шепотки: «Спереди горб и на спине горб!» Я стыдливо отвел глаза и уставился в учебник истории. Анжеле вместо стула принесли табурет, чтобы спинка не мешала.

Я был двоечником, зато показывал хорошие результаты на всех спортивных соревнованиях. Лучше всего мне давалось тхэквондо, наверное, потому, что занимался им с детского сада. Анжела неплохо училась, и вскоре ее посадили со мной за одну парту. Я списывал у нее по всем предметам. Учителя говорили, что я сплю у нее в тетрадях и ставили мне тройки.

— Ты очень способный, только тупишь иногда, — говорила Желька. — И ленивый, а можешь стать писателем, и по твоим книгам будут снимать боевики.

— Из меня писатель? — Я падал лицом в парту и сотрясался от хохота.

Если пацаны обзывали Жельку при мне, я просто делал долио-чаги (удар ногой) в голову.

Она страдала судорогами. Когда сводило ногу, ее срочно отправляли в медпункт. Медичка говорила, что пережимаются нервные окончания. Еще у Жельки болели грудь и спина. А я в ужасе представлял, как она спит всю ночь только на боку и не может обнять подушку.

Однажды Желька почувствовала себя плохо на уроке. Классуха отпустила ее домой и попросила меня проводить Жельку и донести ее портфель. Обычно я старался не смотреть на изуродованную горбом грудь, но в этот день я заметил, как маленький крестик на тонкой золотой цепочке выбился из-под блузки.

В подъезде Желька заглянула в свой почтовый ящик, достала газету и сложенный из белой бумаги конверт, перемотанный скотчем. На конверте было написано: «Сдача 160 руб.». Я не придал этому значения, а Желька очень удивилась.

В квартире нас встретила черная кошка Дуська. Она мурчала и вертелась у Желькиных ног. Желька положила нераспечатанный конверт на стол в прихожей и расцеловала кошку.

Через неделю на указательном пальце левой руки у Жельки появилось кольцо с необычным узором.

— Желик, тебе кто-то подарил? — поинтересовался я.

— Не-е-е, это мне из цепочки с крестиком перекатали, — выдала Желька.

Как-то на уроке она сломала ноготь до крови и ойкнула от боли. Потом вроде замотала лейкопластырем и попросилась выйти. Когда Желька вернулась на урок, я удивился. На ее пальце не было ни лейкопластыря, ни крови, а ноготь снова стал длинным. Заметив мое недоумение, она пожала плечами и сказала: «Приклеила!»

На следующее утро Желька пришла в школу с заплаканными глазами.

— Что случилось, Желик? — поинтересовался я.

— Дуська заболела. Мы носили ее к ветеринару. Ей всего два года, а врач сказал, что она такая состарившаяся, как будто ей уже двадцать! — всхлипывая тараторила Желька. — Представляешь? Наделали ей уколов. Врач сказал, должна поправиться.

Дальше начали происходить странные вещи. Жельку как будто подменили. Но не сразу, а постепенно, еле заметно. Горбы стали уменьшаться. На расспросы она отвечала, что нашла хорошего врача и делает лечебную гимнастику. Желька распрямлялась и вытягивалась, как будто кто-то за уши тащил ее вверх.

— Желька, куда ты растешь? Скоро станешь выше меня! — возмущался я.

К концу девятого класса вместо горба из блузки выпирала симпатичная грудь. На спине горб тоже пропал, будто его спилили, как рога Хеллбою, а потом еще пошкурили наждачкой и заполировали, чтобы уж совсем красиво было. Ее большие грустные глаза с опущенными уголками перестали быть грустными.

Я готовился к первомайской эстафете. Вернее, не готовился. Моим коньком был бег на длинные дистанции, и с выносливостью — всё норм. На трехсотметровку мне не хватало скорости. Но днем раньше кто-то заболел, и в срочном порядке выдернули меня.

На главной дороге перекрыли движение, оставляя финишную прямую для бегунов. Спортсмены и болельщики со всех школ кучковались в центре города. Шел противный мелкий дождь, косящий в сторону из-за сильного ветра. На дороге мерзко блестели лужи. Асфальт местами напоминал изъеденную молью шаль. Я уже представлял, как грязь с кроссовок впереди бегущих летит мне в лицо.

Я оглянулся и заметил в толпе наших болельщиков Жельку. Она помахала мне, а я подумал, что опозорюсь, не попаду даже в первую пятерку.

Откуда-то выкатилось солнце, дождь ушел в другую сторону, и ветер метнулся за ним. Лужи как будто стали меньше, и вязкая грязь подсохла.

Мы стартанули, и я даже сумел резко вырваться вперед. Пробежав полдистанции, оказался вровень с противником, не уступающим никому. И тут моя дыхалка дала сбой. Со старта я сразу загнал себя и не мог удерживать скорость. Из последних сил пытаясь не дать себя обогнать, я боковым зрением видел мельтешение белого рукава и гнал так быстро, как только мог. Но ноги не слушались, противник с цифрой тринадцать на футболке шел на обгон.

Болельщики орали: «Жми! Давай!» На втором дыхании я припустил сильнее, до финиша оставались считаные метры, но я споткнулся и полетел в асфальт, вытягивая вперед руки. Два метра до черты, один метр до черты… Я грохнулся, сдирая кожу на руках, в полной уверенности, что не добежал примерно полметра.

— Молодец! Серёга! Ура! — кричали болельщики.

Бегун с цифрой тринадцать протянул мне руку: «Серж, на полсекунды меня сделал!»

— Что?

Я оглянулся. За мной была финишная черта. Но как? Кто-то невидимый швырнул меня за шкирку через нее или стер черту и перенес ближе ко мне?

Трехсотметровка стала моей новой победой. Я почувствовал себя супергероем, на которого гроздьями вешаются девчонки и уважают пацаны. Но в реальности все было немного не так.

Жельку уже не надо было ни от кого защищать, разве только от назойливых поклонников, но она прекрасно справлялась с ними сама.

Стоило кому-то обидеть ее, как с человеком происходила какая-то нелепая история. Косо посмотрел — споткнулся. Толкнул — ногу себе сломал. Обозвал — попал в неловкую ситуацию и стал посмешищем всей школы. В общем, обижать Жельку стало себе дороже.

А ей было не до меня. И я снова скатился на двойки. Понимая, что завалю экзамены, я хмурым привидением сидел на уроках. Если бы не ЕГЭ, учителя, помня о моих спортивных заслугах, натянули бы мне трояки, а теперь у меня не было шансов.

Желька, чувствуя мое плохое настроение, сказала, чтобы я не вздумал прогулять экзамены, сдам как-нибудь. И я сдал. Не знаю как, просто не помню. Эйнштейн в меня вселился или, может, Ломоносов? Или Желька помогала мне.

После экзаменов Желик, вся заплаканная, позвонила и сказала, что Дуська умерла. Мы взяли окаменевший труп кошки, завернутый в вафельное полотенце, и железную лопатку для цветов. Я раскопал в парке за стадионом неглубокую яму, и мы похоронили Дуську.

Никто у Жельки надолго не задерживался. Дохли хомячки, всплывали кверху брюшками рыбки, откинулась крыса и приказала долго жить морская свинка. Даже цветы в горшках вяли, не простояв и недели.

В десятый класс мы не пошли. Оказались с Желькой в разных колледжах. Слышал, что Желька заняла первое место в городском конкурсе красоты. Подумать только — Желька!

С упорством маньяка я следил за ней в социальных сетях. Маньяка, который боится навредить своей жертве. А если поймает, то не будет знать, что с ней делать. Одержимость — так можно назвать мое чувство к ней. А может, жертва — это я?

Я подрабатывал тренером в спортивном клубе. В моих учениках оказался сын Желькиной сестры Насти. Когда после тренировки за ним пришла бабушка, я узнал, что Настю сильно избил сожитель.

Я пришел навестить ее и поинтересоваться, кому по тыкве надавать.

Настя лежала на кровати с заплывшими от гематом глазами и запекшейся кровью на губах. Желька уже дежурила возле нее.

— Это сделал Руслан, — прошептала Настя.

— Серж, не лезь, — осадила меня Желька. — Мы с ним сами разберемся. От этого клопа только мокрое место останется! Дылдочка моя любименькая. — Желька поглаживала руки сестры.

Через несколько дней в группу «Подслушано Чернотопск» просочилась информация, которую вскоре удалили. Ужасная смерть Руслана Борискина. К мусорным контейнерам трехэтажки, в которой он проживал, выставили залитый кровью диван. Криминалиста, который вошел в квартиру Борискина, отпаивали валерьянкой, остальных вытошнило при виде останков. Тело выглядело так, как будто его разорвал медведь. Но в местных лесах Чернотопска, и уж тем более в городской черте, медведи не водятся.

Когда я попытался по телефону обсудить с Желькой заметку о смерти Руслана, она отрезала: «Зря его так быстро разорвали, он прощения у Насти не успел попросить».

— Кто разорвал? — спросил я.

Желька промолчала.

— Желик, ты меня слышишь? — на всякий случай уточнил я.

— Серёжа, я замуж выхожу!

— Поздравляю! — ошарашенно выдавил я. — За кого?

— За Юру Шапкина.

Я стал припоминать Шапкина, известного в нашем городе предпринимателя. Молодого завидного холостяка.

— На свадьбу пригласишь? — зачем-то спросил я.

— Серёж, не стоит тебе приходить.

— Желька, мы больше не друзья?

— Сергей! Я что, желе тебе или желатин? Хватит звать меня Желька!

— Анжела?

— Энжи! И хватит ходить за мной! Я же вижу, как ты смотришь на меня! Юра очень ревнивый. Пристрелит тебя где-нибудь.

— А тебя?

— Меня? Не-е-ет. Я его богиня!

Я шел домой, разглядывая черные трещины в сером асфальте. Вот и моя жизнь слилась в серое треснувшее полотно, как будто противник отработал на мне ап-чаги и я отдыхаю лицом вниз, ощущая щекой зернистость щебня и вдыхая битумную пыль. На автомате я свернул в алкомаркет, затарился по полной и неделю не просыхал.

Но все-таки я очухался. Отдельным достижением, которое требовало регулярного поощрения, стало избавиться от зависимости следить за Энжи в соцсетях. Я выходил на утренние пробежки со своим питбулем Питом, а вечерами учил материться попугая Попку. И мне казалось, что одержимость отступила.

Меня выбил из колеи звонок нашей школьной красавицы Наташки.

— Серёж! Приходи на встречу одноклассников. В эту субботу в ресторане «Алмаз» в 18.00.

— Спасибо, Наташа. Может, и приду.

— Что значит «может»? Явка строго обязательна! — Она хихикнула в трубку.

Я не собирался идти, но без пяти шесть зачем-то натянул джинсы, новую футболку и белые кроссовки.

Ресторан засел на втором этаже торгового комплекса. Стеклянные стены создавали панорамный вид на главную площадь. Я вышел из машины и вглядывался в окна. Искал причины, чтобы не входить. Мимо проплыли две одноклассницы.

— О, Серёга, привет! — Они подхватили меня под руки и повели на второй этаж, обдавая запахами духов и пота. — Какие мускулы накачал! Ты всегда был спортивный, только худой. А сейчас как с картинки журнала!

Я замечал выбивающиеся седые волоски одноклассниц, их обрюзгшие бедра, обтянутые блестящими платьями, неестественно мохнатые ресницы, словно из шоу трансвеститов.

Не хотелось ничего заказывать, и я решил уйти по-английски. Но тут мне привиделась Энжи, и я готов был молиться, чтобы видение оказалось правдой. Судя по реакциям окружающих, Энжи видел не только я. Она голливудской звездой проплывала мимо столиков. Очень молодой звездой. Как будто ей двадцать два, хотя я прекрасно помнил, что тридцать четыре.

Я подался навстречу и обнял ее, ощущая нереальное волнение:

— Знал бы, что ты придешь, Энжи, купил бы цветы.

— Серж, не стоит, — ничуть не смутилась она.

Я хотел сесть рядом с Энжи, но одноклассницы прилипли ко мне суперклеем и не соглашались меня никому уступать.

— Анжела первого мужа похоронила, — трещали они. — Так и живет в его таунхаусе.

— А что, был еще второй муж? — удивился я.

— Да. Со вторым она развелась, но он умер через полгода после развода. И ведь выбирает все помоложе да побогаче! Все соки из мужиков выжимает и выбрасывает на помойку как отработанный хлам. Витьке, вон, двадцать пять, а как связался с ней, уже на все сорок выглядит и по больницам забегал. Наверное, тоже скоро загнется. А она то ли от пластических хирургов не вылазит, то ли ведьма! — с вытаращенными глазами вещала бывшая отличница Оля.

— Да ну, какая ведьма? — фыркнула зубрилка Надя. — Ты веришь в эти сказки? Денег просто девать некуда, вот и омолаживается без ума, без памяти. На мой вкус, так Анжелка сильно перебарщивает. Скоро совсем уже на школьницу станет похожа! Без паспорта спиртное в магазине не купит.

Я был взбудоражен и не мог оторвать глаз от Энжи. Когда заиграл медляк, я пригласил ее танцевать.

— Энжи, выходи за меня! — зачем-то сказал я.

— Нет, Сержик! Я плохая девочка, очень плоха-я.

— И что в тебе плохого? — спросил я, ближе прижимая ее к себе.

— Я ведьма! — засмеялась она. — Заколдую тебя, и ты состаришься и умрешь, — шептала Энжи, притрагиваясь губами к моему уху.

— Давай проверим! — отшучивался я. — Поехали ко мне?

— Сучка горбатая! — послышался за спиной шепоток.

Я посмотрел в полные ярости глаза Энжи. Как будто выдернули предохранительную чеку и взрыв сейчас все разнесет здесь к чертовой бабушке. Я боялся, что Энжи расквасит однокласснице голову об стол и ее посадят.

— Все нормально, Энжи. Она просто завидует, — как можно спокойнее сказал я, пытаясь вернуть чеку на место. — Наслаждайся!

Энжи улыбнулась дьявольской улыбкой, чмокнула меня в щеку, и мы вышли из ресторана.

В лифте мы целовались как подростки, и я скользил руками по ее идеальному телу, вновь и вновь убеждаясь, что нет никаких горбов. В голове зудела дурацкая мысль, что Анжелу подменили.

Когда мы ввалились в квартиру, с порога срывая друг с друга одежду, Пит вместо обычного хозяйского рыка боязливо заскулил и спрятался под ванну. Матершинник Попка на удивление не проронил ни звука.

Энжи ничего не стеснялась. Мы кувыркались весь вечер и уснули голыми в обнимку.

С утра надрывался мобильник:

— Серёженька, с тобой все в порядке?

— Мам, все нормально.

— Мне сказали, что ты ушел вчера с Анжелой и больше не выходил на связь. Про нее такие слухи ходят! С тобой точно всё в порядке?

— Мам, сейчас неудобно говорить, позже перезвоню.

Анжела стояла в моей белой рубашке на голое тело и держала в руках бездвижного Попку.

— Энжи, ты что, шею ему свернула? — обалдел я.

— Ты за живодерку меня принимаешь? — оскорбилась она.

Мне хотелось ей верить, и я убеждал себя, что смерть Попки — простое совпадение. Я пошел разыскивать Пита, ему явно пора было на утреннюю пробежку. Пит обнаружился под ванной.

— Дружище, хоть ты жив!

Энжи не выходила от меня двое суток. Это был мой персональный рай. Она пекла мне булочки и разгуливала по квартире в нижнем белье. Ни один пластический хирург не смог бы сотворить такую красоту! Топ-модели, увидев ее, закурили бы нервно в сторонке. Персиковая кожа, русые волосы по плечам волнами до сочной груди, тонкая талия, песочными часами плавно переходящая в округлости бедер, длинные ноги с тонкими щиколотками и точеными икрами… Я не понимал, как все части ее тела могут настолько сочетаться по форме и размеру! Каждая часть — произведение искусства. Как будто ее нарисовали для компьютерной игры, в которой она была богиней.

— Энжи, для чего ты заказала кучу цветов? Они заполонили все подоконники. Ты же не умеешь за ними ухаживать!

— Так надо, Сержик! Поверь, так надо.

Пит отказался от утренних пробежек. Его вывернуло прямо у миски с едой.

— Энжи, ты что, отравила Пита? — обеспокоенно спросил я.

От обиды, что я мог такое подумать о ней, Энжи расплакалась.

— Мне пора, — сказала она, надевая платье и хватая сумку.

— Не пущу! — Я прижал ее к себе.

— Ты не понимаешь! Если я останусь, Пит умрет! — пыталась вырваться она.

— Так всё, что говорят о тебе, правда? — в ужасе выпалил я.

— Смотри! — Энжи подошла к подоконнику с цветами.

Вялые листья выгоревшими патлами свисали с горшков.

— Ты забыла их полить? Еще вчера они были свежими!

— Потрогай почву.

Я сунул палец в горшок:

— Влажная. Может, ты их залила?

— Смотри! — Энжи стала водить ладонью по листьям.

— Водица моя, наполни меня Родниковой, ключевой свежей каплею жи…

— Стоп! — крикнул я, видя, как земля в горшках высыхает до трещин, а листья осыпаются трухой. — Я не хочу слышать и видеть это!

— Осторожнее со словами! Так глухим и слепым можно остаться.

— Так… отвезу Пита к ветеринару. Зачем ты это делаешь? Тебе никого не жалко?

— Я уже это не контролирую. Могу только ускорить, но не могу отменить. Я не хочу причинять тебе вред.

— А я не верю, что ты можешь мне навредить, — уверенно выпалил я, как будто рубильником отключили мой инстинкт самосохранения. Я не чувствовал ни капли страха за себя. — Ну закажи еще цветов! Купи тараканов, их не жалко, или мотыля. Поедешь со мной и Питом в клинику?

— Да, — на удивление быстро согласилась она и поцеловала меня так, будто мне завтра на войну.

Чтобы никого не задавить по дороге (я не был уверен, что не схожу с ума), я предусмотрительно вызвал такси.

В ветклинике договорился на длительную передержку Пита, оплатив несколько месяцев вперед. Обратно мы с Энжи пошли пешком.

— Помнишь конверт со сдачей? — нарушила молчание она.

— И что с этим конвертом не так?

— В конверте лежали сто шестьдесят рублей и записка с адресом: «Кукурузная, 10». Я отдала конверт маме, но ни мама, ни Настя не поняли, от кого сдача и за что. Ни один из наших родственников и знакомых не жил на улице Кукурузной. Мы решили, что кто-то просто перепутал почтовые ящики. Вечером мы с мамой пошли возвращать деньги.

В доме жила старушка Сина. Она с порога так заговорила маму, что та даже забыла достать конверт из кармана. Обещала помочь мне, вылечить. Сказала, что потребуется не один сеанс. Прием у нее стоил триста сорок рублей. Обрадованная мама подала ей пятисотку. Баба Сина поила меня травяным настоем и мазала пахучей мазью. После первого сеанса мне перестало сводить ногу судорогой. Мама договорилась, что я буду ходить к бабе Сине два раза в неделю.

Мы пришли домой, и мама спохватилась, что баба Сина не дала сдачу с пятисотки, а потом достала конверт из кармана и чуть не упала, когда пересчитала — сто шестьдесят рублей.

Ну, ты, наверное, заметил, что мне стало значительно лучше. Перестало давить грудь и ломить спину.

— Да уж!

— Только растения и животные стали умирать, а потом и люди. У моего дара есть обратка. Побочный эффект.

— А какой у тебя дар?

— Я стала ходить на лечение к бабе Сине. Она показала мне книгу заклинаний. Ну, там, чтобы пятерку получить или мальчика приворожить. Я начала с легкого заклинания, и у меня получилось.

— Да ну! Что у тебя получилось? По-любому, это совпадение! Да и вообще, зачем это надо? Люди что, твоя собственность?

— У заклинания был побочный эффект. Дома на окне в моей комнате завяла герань.

— А что ты загадала? — Меня начинало мутить.

— Это неважно. Слушай дальше. Я сразу не сопоставила заклинание и цветок. Баба Сина сказала, что долго не проживет, а когда умрет, книга достанется мне. Чтобы магия не причинила мне вред, нужна защита — амулет. — Энжи продемонстрировала мне кольцо, которое носила со школы.

— А при чем здесь дар? — перебил ее я.

— Баба Сина умерла, а ее внук принес мне книгу. Моя сестра тоже пробовала выполнять заклинания, но у нее они не срабатывали. Когда заболела Дуська, я поняла, что это обратка магии, и решила завязать — избавиться от книги. Но, что бы я с ней ни делала, кому бы ни отдавала, куда бы ни выбрасывала, — она всегда возвращается ко мне. А я не могу сдержаться. И снова начинаю колдовать. Когда мне исполнилось шестнадцать, у мамы обнаружили рак на четвертой стадии. После этого я перевелась на заочку и устроилась работать, чтобы снимать квартиру. Я съехала от нее. Маме сделали операцию, и она поправилась.

— Тогда поехали за книгой. Я быстро с ней разделаюсь! — предложил я.

Заиграл мой мобильник. О, щит! Маме забыл перезвонить. Чтобы Энжи не сбежала, пока я докладываю матери, что со мной все в порядке, я подхватил Энжи за руку и потащил к себе домой.

Пока мы поднимались на лифте, я покрывал ее поцелуями и требовал продолжения нашего двухдневного рая. Мой мозг отказывался верить в какую-то всесильную книгу с обраткой и прочую дичь.

— Ты хотел увидеть книгу? — напомнила Энжи.

— Книга подождет. — Я взял Энжи на руки и понес на кровать.

Вечером в домофон позвонил курьер.

— Ты что-то заказывала? — спросил я.

В квартиру выгрузили клетку с двумя пестрыми перепелками.

— Энжи, а не проще было просто купить яйца или заказать омлет? — пошутил я.

— Серж, пока они живы, ты — в безопасности, — строго посмотрела на меня она.

— Я не пойму, кто из нас сошел с ума? Ты или я? — спросил я.

— Оба, — ответила она.

Я включил стендап и обнял Энжи. Мы хохотали, дурачились и играли в танки на приставке. Я наслаждался моментом, стараясь не обращать внимания на закатившийся куда-то глубоко под кожу свинцовый шарик тревоги.

— Мне с тобой по-настоящему хорошо! — шептала Энжи, но мне казалось, что свинцовый шарик проник и к ней.

К утру одна из перепелок умерла. Энжи занервничала, а у меня от напряжения задергался глаз. Я выпил полбутылки виски и сказал: «Едем за книгой!»

В таунхаусе было уютно. Энжи всучила мне книгу. Серую и невзрачную. На замусоленной корочке зелеными буквами еле читались слова: «Книга магии». Я стал листать ее, попутно пробегая глазами: «Легкий приворот. Чтобы вызвать симпатию у человека… Выколоть глаза на фотоснимке…»

— Что за ересь? — Я перевернул еще пару страниц. — «Сильный приворот. Взять бычье сердце… В полночь на кладбище проткнуть ножом, приговаривая…»

— Энжи, ты что, делала это? — спросил я с отвращением.

— Будь уверен, тебя я не привораживала ни-ког-да! Ты сам приклеился.

Я вышел на балкон и со всей дури швырнул книгу на улицу. На Энжи это действие не произвело ни малейшего эффекта. Тут же в дверь позвонили.

— Извините, это выпало из вашего окна, — сказал прохожий, протягивая книгу.

Энжи молча смотрела на меня, типа, я же тебе говорила.

Тогда я нашел металлический тазик, положил в него книгу и поджег. Мы вместе смотрели на языки пламени и ждали, пока останется только пепел. Я залил пепел водой и смыл в унитаз.

— Поехали в кино! — предложил я.

— Надо проверить перепелку, — забеспокоилась Энжи.

— А давай купим дом, заведем хозяйство. Куры, там, гуси, — предложил я.

— И вскоре за нашим домом вырастет кладбище домашних животных, — на полном серьезе ответила Энжи.

Запел мобильник. Мама. Я отключил звук.

— Ответь, — попросила Энжи.

— Привет, мам! Что хочешь? Я немного занят.

— Серёженька! Я у тебя в квартире. У тебя тут какая-то дохлая курица. А где попугайчик? Ты гуляешь с Питом?

— Мам, я повез Пита на прививку. Пока!

— Перепелка умерла? — побелела Энжи. — Теперь ты в опасности.

— Почему? Я же уничтожил книгу! И прекрасно себя чувствую, — ответил я, часто моргая левым глазом.

— Смотри! — Энжи принесла еще мокрый металлический таз.

В нем лежала книга.

— Наверное, их много. Большой тираж. «Дурацкая книга. Больше не возвращайся ко мне» — начеркал я трясущейся рукой на первой странице. — Энжи, собирайся, вызываю такси.

Мы утопили книгу в пруду у церкви. Отпраздновали это дело в кафе и поехали ко мне.

В моральном опустошении я упал на кровать и уснул. Утром, обнимая Энжи, приоткрыл глаза. На прикроватной тумбочке лежала серая книга. Абсолютно сухая. На первой странице моим почерком было накалякано «Дурацкая книга. Больше не возвращайся ко мне».

Я принял ледяной душ, посмотрелся в зеркало и отхлопал себя по щекам.

Першило в горле и слезились глаза. Я пару раз кашлянул, а потом громко чихнул, разбудив Энжи.

Мы попили кофе.

— У тебя аллергия, — трагично сказала Энжи, как будто я заразился сибирской язвой.

— Фигня! Наверное, съел что-то вчера.

— Я пойду? — спросила она, избегая объятий.

— Никуда ты не пойдешь! Со мной все нормально! — крикнул я, злясь на себя и на нее.

Я вызвал клининговую компанию и выпил антигистаминные. Энжи приготовила отварную индейку и запекла цветную капусту.

К вечеру все тело зудело, а на руках появилась сыпь. Энжи сочувственно смотрела на меня и старалась не прикасаться, даже спать ушла в другую комнату. Я записался к аллергологу. Всю ночь ворочался, расчесывая руки и ноги в кровь.

— Энжи, ты представляешь? Аллергия есть, а на что, не выявили. — Я продемонстрировал исчерченную кожными пробами спину.

— Ты мог бы и не делать этого. Я знаю, на кого у тебя аллергия.

— На перепелку? На виски? — перечислял я.

— На меня, — отрезала Энжи. — Я тебя предупреждала. Ты не отпускаешь меня. Скоро ты умрешь.

Из ее глаз ручьями бежали слезы, и я не знал, кого мне больше жаль, Энжи или себя.

— Что значит, не отпускаю? Я приковал тебя наручниками? Запер в квартире?

— Так я могу уйти?

— Можешь, — сказал я и со всей силой ударил кулаком в стену.

Энжи ушла, прихватив книгу. Я пару минут тупил, а потом припустил за ней в домашних тапочках.

— Ты же отпустил меня? — задала риторический вопрос она.

— А ты меня нет, — запыхавшись, выдавил я.

— И что мне с тобой делать? У тебя уже одышка.

Я утвердительно прокашлялся, но пошел за ней.

У входа в таунхаус Энжи ждал мужчина, на вид — старше меня, худой и с темными кругами под глазами.

— Кошечка моя! — Он попытался ее обнять, но она увернулась.

Я встал между ними, готовый уложить его на лопатки.

— Серж! Иди пока в дом. Меня не нужно защищать, я сама раз-бе-русь. — Энжи дрожащей рукой протянула мне ключи.

Она была бледной как мел, и я подумал, не заболела ли она.

Я медленно ворочал ключом, намеренно долго не попадая в замочную скважину. Энжи уводила мужчину от дома, тихо и упорно ему что-то объясняя.

— Кто это был? — спросил я, когда она вернулась.

— Да так, старый знакомый. — Энжи с грустью оглянулась, проследив взглядом за устало удаляющимся силуэтом.

Только мы поднялись на второй этаж, как у Энжи зазвонил мобильник.

— Привет! Не могу сегодня. Завтра вечером? — растерянно переспросила она.

А я слышал в трубке бодрый мужской голос.

— Завтра ты тоже не сможешь! — Я выхватил у нее мобильник и замахнулся, чтобы разбить его об пол, но вместо этого просто нажал «отбой».

— Серж! Что ты вытворяешь? — в сердцах крикнула Энжи. — Тебе же будет лучше, если у меня появится кто-то еще!

— Ты шутишь? Позже обсудим…

Наверное, в этот момент мне следовало бежать из ее дома без оглядки. Но я не хотел.

Она нервничала и пыталась меня в чем-то убедить, от волнения запинаясь и путая слова. Я не хотел ничего слушать и закрывал ей рот поцелуями. Она пыталась отстраниться, но я был сильнее, и Энжи сдалась. Я чувствовал, что она хочет меня. Ее платье полетело на пол, а следом моя футболка и штаны.

Мне стало трудно дышать. Голова закружилась, и нестерпимая слабость повалила меня. Горло пронзила резкая боль. Теряя сознание, я видел глаза Энжи, такие испуганные, как будто она ощутила катастрофу мирового масштаба.

Очнулся с катетером в руке в палате больницы. Крупные капли дождя разбивались о серое стекло и выстукивали по железному карнизу. Первое, что вспомнилось, — ужас в глазах Энжи, как будто я уже труп. Я попросил мобильник и набрал ее номер.

— Серж! У тебя был анафилактический шок! — срывающимся голосом ответила она. — Тебе вкололи адреналин, а потом поставили капельницу.

— Ты где? — спросил я, ощущая, что мне становится лучше.

— Я напротив больницы через дорогу. Боюсь к тебе подходить, — говорила Энжи, пробиваясь голосом сквозь гул проезжающих машин и шуршание дождя. — Не хочу, чтобы ты умер. Не приходи ко мне больше! Не приходи! Слышишь, Серж?

— Ты же знаешь, что я все равно приду, — заверил я.

— Я тебя очень прошу, пока не приходи. Я что-нибудь придумаю и позвоню тебе, — просила она.

— Хорошо. Только придумай побыстрее, а то я долго не вытерплю.

— У меня есть мысль… Можно попробовать… Сина провела надо мной обряд. Но я хочу отказаться от дара. У тебя были такие глаза, когда я высушила цветы! Мне со стыда хотелось выпрыгнуть в окно. А когда ты отдавал Пита на передержку, я думала, у меня разорвется сердце. Я так больше не могу…

— Может, тебе нужна моя помощь? Я хочу посмотреть, как ты откажешься от дара.

— Не надо строить из себя камикадзе, Серж! Это небезопасно.

— Что небезопасно? Для кого?

— Обряд. Для всех, но особенно для меня.

— Как это? Объясни, я не догоняю. Что может случиться?

— Все может случиться. Совсем всё… Целую! — Энжи отключилась.

Время тянулось липким гудроном, волочилось за ногами, обездвиживало, топило в черной жиже. Я не выпускал из рук мобильник, бесконечно тыкая по экрану в поисках новых сообщений или пропущенных звонков.

Я вздрогнул, когда телефон наконец зазвонил. Энжи провела для меня инструктаж, и я пообещал, что сделаю все, как она сказала. Спорить было бесполезно, она все решила.

Ближе к двенадцати ночи я был у нее.

Энжи, абсолютно голая, стояла в металлическом тазу. Вокруг горели свечи, освещая идеальные пропорции тела. Я не мог отвести глаз и любовался ей. Хотелось ее касаться, нежно поглаживать, крепко прижимать. Но она как будто ушла в себя, отгородившись от меня серьезным взглядом.

Рядом стояли ведро с водой и ковш. Книга, фонарик и топор лежали на столе. Энжи дрожала, хотя в доме было тепло. Под глазами отеки, как будто она ревела несколько дней, решаясь на что-то фатальное. При этом никакие эмоции не портили идеальной красоты ее лица, мимика оставалась спокойной и привлекательной. И тут шарик тревоги взорвался во мне от осознания, что «совсем всё» может быть совсем. Всё. Для нее.

Я вспотел. Страх зарядил мне в дыхалку, и я неритмичными рывками хлебал воздух.

— Принеси первый снег, — попросила она.

— Энжи, ты в своем уме? На улицу-то давно выходила? Вообще-то лето на дворе. Где я тебе снег возьму? — нервно проворчал я.

— В морозилке лежит пакет, — раздраженно ответила она.

Я сбегал на кухню и достал снег из холодильника. Тело чесалось, и слезились глаза. Хотелось самому обтереться снегом, чтобы унять зуд.

— Серж, подойди ко мне, — попросила она. — Вываливай снег в таз.

Все уже было готово, но она медлила. Я зашелся сухим кашлем. У нее полились слезы, собираясь каплями на подбородке.

— Может, не надо? — спросил я. — Наверняка есть другой способ.

Она отрицательно мотнула головой.

— Надень. — Энжи сняла свое кольцо, когда-то перекатанное из маленького крестика на тонкой цепочке, и подала его мне.

Трясущимися руками я попытался натянуть кольцо хотя бы на мизинец, получилось только наполовину.

— Теперь отойди! — скомандовала Энжи. — И не прикасайся ко мне, что бы ни случилось, пока я не закончу. Ты понял?

Она зачерпнула ковшом воду и стала лить себе на голову. Ее голос гудел в моей голове:

Лей воду, пей воду,

Дар бери, давай свободу!

Отрекаюсь, отдаю. Отрекаюсь, отдаю.

Снегом талым, росой васильковой

Смывается время мое,

Гаснет искра твоя,

К себе прежней возвращаюсь.

Мне стало мучительно жарко. Когда Энжи повторяла свою речь во второй раз, свечи вокруг нее разгорелись костром.

Я метнулся тушить пожар, но она рукой показала мне: «Стоп!» Пламя разрасталось, и я уже не видел Энжи, но слышал ее слова: «Лей воду, пей воду…»

Сзади послышался гул. Я побежал на кухню. Из крана полным напором лилась вода. Я закрыл кран, но вода не остановилась. Гул слышался и из ванной тоже. В санузле выбило заглушку на трубе, и вода хлестала фонтаном. Я пытался перекрыть кран, а вода все бежала и бежала. Мне мешало кольцо, я боялся, что его смоет водой и план Энжи не сработает. Я доверял ей.

Вскоре воды стало по щиколотку, и я кинулся обратно в комнату. Вода была уже и там, но огненное кольцо не гасло, а комната наполнялась паром. У меня подкашивались ноги, и я долбанулся об косяк головой.

Искристо замкнуло проводку, и со щелчком выбило пробки на электрощитке.

Я не знал, вызывать ли пожарных, или аварийную службу, или неотложку, или всех сразу. Какие же мы с Энжи психи! По нам смирительные рубашки плачут. И во всей этой вакханалии голос продолжал: «Отрекаюсь, отдаю. Снегом талым, росой васильковой…»

Я встрепенулся, когда Энжи замолчала. Как будто кто-то перекрыл воду и потушил огонь. Я включил фонарик и метнулся к Энжи.

Она сидела на полу, ступни ее оставались в тазу.

— Все нормально? — с надеждой спросил я.

— Серж, открой окно, надо проветрить, — всхлипывая, сказала она и застонала, прижимая руки к груди.

Я опустился возле нее и помог ей вытащить ноги из таза. Она продолжала стонать и сжиматься, как будто стены, пол и потолок одновременно давили на нее. Я схватил мобильник, чтобы вызвать врача, но он, сволочь, разрядился.

— Что? Что дать тебе, Энжи? Где у тебя аптечка? — Я заметался по комнате, но не мог оставить ее.

На груди и на спине Энжи пробивались бугры, я почувствовал себя в кошмарном сне, из которого не выбраться. Бугры росли, а Энжи корчилась от боли и подвывала, подавляя крик. На лбу собирались складки, сетка морщин натягивалась вокруг глаз, опуская отяжелевшие веки, кожа морщилась и обвисала, волосы теряли цвет.

«Нет! Стоп!» — мысленно вопил я, стараясь не причинять Энжи еще больше страданий своим ужасом.

Я потер глаза и дал себе пощечину.

— Энжи, что мне делать? — Мне казалось, я схожу с ума.

— Серж, зови меня как раньше — Желька, — выдавила она измученно.

Я лег на мокрый пол и заорал.

— Сереж, не надо. Кто-нибудь полицию вызовет.

Преодолевая тошноту, я помог Жельке подняться, проводил ее до кровати и укрыл пледом.

— Ты забыл разрубить книгу, — слабым голосом сказала она.

Я положил голову на ее бедро и разревелся, как маленький ребенок.

— Это надо сделать, Серёжа. Пожалуйста. Ты обещал.

Я раскрыл книгу. Замахнулся топором и рубанул. А потом еще раз — крест-накрест. И еще! И еще! И еще. Рубил до тех пор, пока не сломался стол.

Желька лежала в кровати. Сухонькая, как будто из нее выпили всю воду, без капли слез.

— Сережа, тело лучше кремировать.

— Чье тело? — не понял я.

— Мое. Не сейчас, после моей смерти.

— Желька! Живи. Мы что-нибудь придумаем.

— Что с аллергией?

— С какой? Не понял.

— Сыпь прошла?

Я посмотрел на свои руки.

— Прошла.

— Все получилось. Иди. Я не хочу, чтобы ты видел, как я… И передай моей маме, что я ушла от нее не потому, что боялась за ней ухаживать после операции. Я просто хотела, чтобы она жила. И не вздумай грустить, когда я умру. Ни дня! Слышишь?

Я целовал Жельку и гладил по белым волосам, распутывая скомканные пряди: — Зачем ты это сделала? Зачем?

— А ты бы смог никогда не подходить ко мне и не искать меня?

— Нет. Но ты могла бы сделать так, чтобы я никогда тебя не нашел.

— Я бы не отказалась от тебя.

— Ну, так и оставили бы всё, как есть. И я бы счастливо скончался.

— Я хотела жить вместе с тобой, стариться вместе и умереть в один день. Или не стариться вместе. Не стариться ты не согласишься. Ты слишком хороший. А по-другому уже не получится, извини…

Кремировать тело не стали. Похоронили. Прихожу теперь на кладбище и говорю: «Не так уж и хорош был твой план, Ангелочек. Надо бы что-то получше придумать». А она как будто стоит за моей спиной, трогает меня за плечо и шепчет ветром: «Мы всё правильно сделали, Серёжа. Пра-виль-но», — и целует меня в щеку.

До сих пор ношу ее кольцо на мизинце.