Ночь империи

Дарья Александровна Богомолова, 2021

Владыка, отец и солнце империи Эрейи, умирает и оставляет государство в руках своей сестры и верного регента. Кажется, что всё должно идти своим чередом, но имя наследника не было объявлено народу, и слишком многие не отказались бы взять на себя управление страной. Однако, удержать поводья колесницы империи в руках удастся не каждому. Действительно ли хоть один из претендентов подходит для этой роли?

Пролог.

День, когда страна погрузилась в траур, был светел. Солнце, едва появившись на небосводе, согревало своими лучами травы и деревья, ласково будило птиц, тут же начавших свои звонкие трели; проникало даже под воду, к рыбам и анкарам. Своими лучами скользило оно средь домов, по узким и широким улицам, заглядывало в приоткрытые и распахнутые настежь гостеприимные, окна, бежало вперёд и несло вести о новом, радостном дне. Солнцу было невдомёк, что ему стоило скрыться за облаками, отдав своё место на небосводе мрачным грозовым тучам, которые бы рыдали вместе с нацией, потерявшей отца.

В этот страшный, тяжёлый для каждого имперца день наместник Первородных на бренной земле, Владыка, луна и солнце империи не проснулся. Он ушёл тихо, во сне, оставив свой народ в одиночестве, вынужденный жаться в поисках защиты и управления.

Дворец погрузился в молчание. Белыми тканями завесили окна и дверные проходы, в помещениях вздымался к потолку дымок от благовоний, зажжённых в память о безвременно почившем. Пахло шафраном, миррой и какими-то цитрусовыми, точное название которых никто не мог назвать: для одних это был шерран, для других — ларак, для третьих — просто марнир.

Первыми у постели погибшего собрались те, кто был к нему ближе всех — главы ведомств. Под их строгим надзором предводитель врачевателей и лекарей подтвердил факт смерти, после чего, оставив подле себя лишь летописца — жены, сестра и прислуги были деликатно выдворены за дверь — они остались наедине с почившим Владыкой.

Возлежавший на кровати молодой мужчина взошёл на престол около ста тридцати лет назад. Сын Мортема Жестокого, надежда империи Эрейи, светловолосый и совсем непохожий на своего великого отца мальчик был слаб духом и здоровьем. Повзрослевший внешне, внутри он оставался ребёнком, и потому никто не ждал от него свершений, подобных тем, что принадлежали отцу. Доброе, нежное дитя, он был по праву рождения наделён тяжёлой ношей, которую с него готовы были снять не полностью — лишь малую часть, в качестве помощи. После себя Мортем оставил и дочь, денно и нощно везде сопровождавшую слабого брата.

Он стал супругом и мужчиной лишь недавно, а потому не успел оставить никаких наследников. Смерть настигла внезапно, и на руках ни у единой души не было посмертного указа. Казалось, великая империя Эрейи оказалась на распутье, оставленная там невнимательным родителем и доступная всем возможным хищникам, уже нацелившим на неё клыки и когти.

Глава 1. Дурные вести.

1.

Тетива опасно затрещала, натянутая до предела и уже начавшая сильнее допустимого гнуть за собой дуги из дорогого чёрного дерева, но её, несмотря на слабое возмущение, потянули дальше.

Мальчишка, поступивший на службу в армию не по своей воле и тем более не по своей воле оказавшийся в столице, нервно сглотнул. Он мог бы сейчас пасти коров в своей деревне, если бы не люди в военном облачении, пришедшие на их земли. Главный среди них, невысокий пухлый мужчинка в годах, остановился в тот день на главной улице деревни, куда согнали весь народ, и, развернув шуршавший слегка свиток, неожиданно громким, чётко поставленным голосом зачитал приказ.

Они забирали каждого мальчишку, которому было от десяти до двадцати лет. Взрослые шли за ними без страха, младшие испуганно жались к вывшим раненными зверями матерям — отпускать своих чад не хотел никто.

Когда его уводили, мальчишка слышал, как его мать проклинала Владыку. Он верил, наслушавшийся рассказов, непременно страшных, что их не будут считать за нормальных существ — они ведь были из Верхнего Аларана. Говорили, что эти сборы новых солдат на деле лишь для отвода глаз, чтобы потом продавать молодых здоровых парней в рабство и в услужение высшему свету.

Тетива, потеряв упор, оттягивавший её назад, хлопнула, единым рывком возвращаясь на место, и швырнула вперёд стрелу. Вертясь в воздухе за счёт расположенных на трёх линиях перьев, она рассекла, казалось, само пространство, и исчезла где-то в зарослях кушицы. Последовал хриплый вскрик, и где-то чуть дальше линии видимости, сломав пару веток, грузно упала птица.

Мальчишка не верил рассказам. Слушал их, но верил с трудом — кто бы стал в таком количестве закупать себе слуг? Ещё и каждые десять лет, смешно просто. Не изводили ведь эти богачи из центральных земель свою прислугу настолько сильно, чтобы через декаду им требовалась новая. Он заставлял себя думать о том, что попадёт в действительную армию, и кто-то там, свыше, его услышал.

Среди прочих ребят, с частью которых подружился, мальчишка оказался в крепости близ самой столицы — Лайета. Высокие каменные стены шириной в, как говорили, десять метров, огромный плац в центре, где каждое утро они встречали рассвет, постигая военное искусство. Общая работа даже, если дело касалось готовки или уборки. Оружие, пока деревянное, и небольшой лес, раскинувшийся позади укреплений. В нём можно было иногда гулять, с условием обязательного возвращения до закрытия ворот. Старожилы говорили, иногда там командиры учили молодняк ориентироваться на местности и преодолевать препятствия, которые подкидывала сама матушка-природа.

Мальчишка свыкся со всем, кроме одного — и это было причиной, по которой он действительно жалел о том времени, когда единственной заботой было пасти коров, да помогать батьке по хозяйству. Командиры любили наличие бесплатной рабочей силы: кто-то брал новобранцев себе в поместье, потаскать тяжёлые брёвна, поработать руками; кто-то приставлял к семье, когда супружница выходила в город за продуктами. Некоторые, и эти были хуже всего, брали с собой наивный, надеявшийся на приключения молодняк, когда им нужна была подставка. Кому как везло, но в данном случае — под стрелы.

Вспомнив, где находился, мальчишка тряхнул головой, скидывая на сторону неровно стриженную чёлку, и поспешно вложил в протянутую ладонь новую стрелу.

Тетива вновь затрещала, державшаяся целой из последних сил.

— Сударь, там ведь…

В его сторону даже не посмотрели. Подавая ещё одну стрелу, мальчишка едва слышно кашлянул и выпрямил спину.

— Сударь генерал, разрешите обратиться.

Стоило начать говорить по уставу, как на него соизволили посмотреть — пусть и ненадолго. Поймав внимание генерала, мальчишка предложил сбегать посмотреть, что за птицу удалось подстрелить, но в ответ только головой покачали.

— Я здесь не за дичью. Как закончу, можешь забрать — на кухню отнесёшь, приготовишь.

Другие командиры были… другими. Хмурясь слегка, мальчишка осмотрел того, с которым проводил день в качестве помощника, и почувствовал, как сердце пропустило удар. Он был в армии уже полгода и за это время давно должен был запомнить, какие чины как выглядят. «Дурак эдакий, — подумал про себя бедняга, стискивая в руках оставшиеся не использованными пять стрел, — это же великий генерал, чтоб тебя!»

Их крепость целиком и полностью принадлежала этому тави. Другие четыре каждый имели в управлении свою такую же. Этот, если послушать ворчавших порой командиров, был слишком мягким — им, по крайней мере, так казалось.

Мальчишка за ним иногда наблюдал: такого сложно было не замечать. Они занимались на плацу, а под арками проходов нет-нет, да и можно было увидеть рослого, навсегда солнцем поцелованного человека, что курил трубку у колонны и следил за молодняком. Нельзя было не услышать, когда чистили тот же плац, как этот человек, с заплетёнными в слабую косу золотыми волосами, смеялся с сослуживцами над чьей-то шуткой. Нельзя было не попытаться поймать на себе взгляд янтарных глаз этого человека, когда они сидели все за общим столом — он часто наблюдал за присутствующими, будто в каждом что-то подмечая.

Смешливый был тави, лёгкий на подъём с теми, кто был к нему близок на лестнице иерархии. Всегда улыбался единственной на всю крепость девушке — дочери повара, и та рдела щеками, а перед папенькой оправдывалась, что просто мимо пара из котла с общим супом прошла. За ним по крепости, не отставая ни на шаг, всегда таскался кот, большой, серый в чёрную полоску, со смешными чёрными кисточками на ушах. Сошёл бы за кедира, но был слишком пушистый с безумно красивым длинным хвостом. Они похожи были — и зверь, и хозяин: оба лощённые, любимые жизнью.

Позади раздались шаги, и мальчишка обернулся. Думал, что первый, но оказался единственным: генерал без спроса вытянул у него из руки стрелу и вновь отвернулся в сторону леса.

— Тави Гринд, можно Вас на минуту?

Мужчина, прищурившись вдаль, нашёл взглядом поражённые, никакого зла ему не сделавшие, цели в виде трёх птиц и одной до сих пор дёргавшейся белки. Ожидавший хоть какого-то вердикта мальчишка дождался, чтобы ему кивнули в сторону деревьев.

Кинувшись подбирать добычу, которую разрешили унести с собой, будущий солдат уже ни о чём не задумывался.

Белка была случайной жертвой. Самаэль Гринд в целом не испытывал никакой ненависти к этим маленьким созданиям, если они не портили лес. Последним рыжие красавицы занимались в крайне редких случаях, а сам мужчина ещё не променял должность с великого генерала на лесника, так что… Белка в любом случае была случайной жертвой. Можно было смело заявлять, что она попала под горячую руку, и там же рисковал оказаться стоявший на почтительном расстоянии капитан дворцовой стражи.

Впрочем, желание на кого-то ругаться пропало, едва визитёр вывалил на тави ушат информации, основная мысль которого заключалась в необходимости немедленно явиться во дворец.

Вышедший на полянку с тремя мёртвыми птицами в руках, мальчишка замер и почувствовал, как с лица сползла улыбка. Он остался у подножия крепости совершенно один, и теперь вынужден был тащить домой и оставшиеся стрелы, и лук, и добычу.

2.

Её звали Олли.

Вообще-то, Оливия — матушка очень любила всё саадалийское — но она предпочитала Олли и даже не стремилась представляться своим полным именем. Во дворце её, счастливицу из южного крыла, так бы и знали, если бы не один человек, раскрывший всем настоящее, саадалийское, резавшее имперский слух, имечко. Возмущаться не приходилось: какая дура будет ворчать, что ей не нравится её имя, когда её выдают замуж за самого Владыку?

Олли всё же ворчала. Фыркала, ругалась, плакала и трижды до свадьбы пыталась убежать. Две попытки предпринимала после свадьбы. Когда сказали, что её выбрали, потому что она была стройна, хороша собой и имела огненно-рыжие волосы, да румянец на щеках, Олли порывалась обстричься под корень. Проклинала батюшкину наследственность, а потом снова плакала, но перестала — в тот самый день, когда её представили будущему супругу.

Олли попала в южное крыло, когда ей было пятнадцать. Ещё не совсем взрослая официально, но уже оформившаяся с точки зрения облика, по внешнему возрасту она походила на привлекательную женщину в самом расцвете, едва перешагнувшую порог двадцать восьмой весны, а по умениям не дотягивала — и именно поэтому упросила родителей отпустить её пораньше.

Такие малютки, как она, в южном крыле встречались редко, а, если встречались, до совершеннолетия учились всему самому важному, да помогали старшим, но ни в коем случае ни с кем из мужчин не общались. Олли, конечно, нарушала правила — один сокольничий был больно уж мил, а поварёнок оставлял ей то и дело сладостей про запас.

Как и все девушки, Олли знала — Владыка был слаб. И духом, и телом, и далее по списку — старшие женщины не уставали распинаться о том, как несчастен этот ребёнок, оставленный в злом, суровом мире, но не потерявший к нему любви. Каждый раз, выслушивая это, девушка хотела поинтересоваться: как же поможет любовь в мире, где убить могли за пересоленный супчик, а государственными изменами занимались просто, чтобы найти развлечение на день-другой? Любовью делу помочь было нельзя. Однако, Олли молчала, опускала взгляд в пол и, как подруги, изображала небывалый энтузиазм в вопросе попадания во владыческую постель.

Если бы она знала, к чему это приведёт, утопилась бы в Гороссе.

Молодой Владыка был действительно слаб, но отнюдь не телом. Он был ребёнком.

Глупым, слюнявившим всё, до чего дотянется, любившим всё хватать ребёнком, застрявшим в теле тридцатилетнего мужчины.

Стоя напротив него и вынужденная терпеть то, как он сминал сначала её ладони, а потом, подначиваемый казначеем, и её талию в попытке обнять, Олли старалась не дрожать. Он был противным, косившим на левый глаз, слюнявым ребёнком-переростком, а его младшая сестра и главы ведомств только улыбались и приговаривали: «Первородных во имя, ты ему так нравишься! Ну же, улыбнись!».

Возле Владыки был только один человек, ни на мгновение не пытавшийся изобразить бесконечную любовь или хотя бы намёк на улыбку. В то время, как Олли знакомилась с будущим супругом, человек этот сидел за столом, упёршись в висок указательным пальцем, и хмуро читал свиток с каким-то указом. Будто почувствовав на себе взгляд девушки, он посмотрел на неё как раз, когда сестра Владыки сказала нечто вроде: «Ну же, обними его в ответ, видишь, какой хорошенький!». Мужчина ничего не сказал, но столь выразительно приподнял на пару мгновений брови, тут же возвращаясь взглядом к свитку, что Олли едва сдержала смех. В одном движении было всё, что на самом деле стоило думать о Владыке.

Так Олли познакомилась с регентом. Это знакомство было полезным — они провели рядом двадцать прошедших со свадьбы лет, каждый поддерживая Владыку со своей стороны.

В первую брачную ночи Олли плакала. И в последующие тоже, а потом слёзы как-то высохли, исчезли. Владыка был, и ей от этого было никуда не деться, но так же у неё было все, на что ни покажешь пальцем.

«Знаете, я видела такое платье», «Поверьте, я всю жизнь мечтала о верховой андаррской», «О, это ведь опал?».

Всё, что она ни просила, так или иначе уходило на стол регенту, который управлял не только империей, но и всем, что ему ни подсовывал Владыка. Однажды, лично принеся коробочку с украшением, которое Олли выпросила, регент с ласковой усмешкой заметил: «Можете приходить лично ко мне и просить не только вещи».

У Олли были любовники. Фавориты — их было принято называть фаворитами, так было приличнее. Целых три, все хороши собой. Один капитан армии, один лихой моряк и тот самый сокольничий, выросший из мальчишки в умелого охотника.

Пять лет назад фаворитку себе нашёл и Владыка. Она под ним крайне выразительно стонала, целовала его слюнявые губы и обнимала его дряблое тело, шепча на ухо всякие нежности. Олли была не против, но на официальных выходах в свет всё ещё улыбалась и терпела его смазливые поцелуи в щёку.

Олли не хотела детей. Не от него. Она была бы рада смотреть на таких же, как она, малюток с огненными волосами и глазами цвета неба, но знала, что от этого существа детей ни за что не полюбит. Когда она первый раз пришла к дворцовой повитухе и в слезах упрашивала её помочь, женщина, конечно, отказала. Рыдавшую, Олли нашёл фаворит сокольничий. Завёл в башню и убежал куда-то, а потом вернулся с регентом, заспанным, но умело изображавшим бодрость тела и духа.

Регент привёл Олли повитуху, которой было плевать, кому и зачем — она просто делала своё дело. «Однажды они поймут, что Вы делаете, сударыня, — сказал регент в тот день, — и тогда Вас запрут в самой дальней комнате, открывая двери только, чтобы подать Вам еду».

Сидя на балконе своих покоев, Олли жмурилась на солнце и улыбалась. Этим утром дворец содрогнулся от страшной вести — Владыка, свет и солнце великой империи Эрейи, скончался во сне после ста тридцати лет успешного правления. Показательно рыдая у постели погибшего, она с трудом сдерживала радостный смех.

— Вот я и думаю, госпожа моя, — её самарта, знавшая все чаянья своей госпожи, поставила на столик серебряный поднос с фруктами. — Что же теперь будет? Наследников нет, а сударыня Офра не имеет ни на что прав. Не нарешают ли они там чего, запершиеся в покоях Его Высокопревосходительства.

— Не нарешают, — Олли взяла с подноса персик и разломила его на две части, одну отдавая самарте. — Я слышала, Мортем завещал, что в случае смерти его сына власть перейдёт только тому, кто с ним рядом был.

Когда Мортем Жестокий понял, что болезнь его не оставит и заберёт к праотцам, в своём посмертном указе он поручил назначить своего единственного сына наследником. Зная, что в одиночку с правлением принц не справится, к нему он приставил регента — того, кем надеялись быть и кого ненавидели многие. Этот человек, по слухам, появился при дворе не больше, чем за десять лет до смерти Жестокого. Аккуратный, маленького роста, улыбавшийся донельзя приятно — на его бледных щеках появлялись от этого действия маленькие ямочки — он быстро стал Мортему другом, с которым Владыка нередко советовался.

Придворные подозревали его в манипуляции правителем, и только больше уверились в этой мысли, когда регент оказался упомянут в указе.

Ниже почти всех мужчин при дворе, он был ростом чуть выше самой Олли, и девушка заметила это отнюдь не в первую встречу. Его рост не бросался в глаза, если не прислушиваться к шепоткам окружавших, мужчину недолюбливавших; регент был обаятелен, начитан и не лез за словом в карман. В редкие встречи Олли заслушивалась его рассказами и рассуждениями, а другие, меж тем, ворчали друг другу о том, что он маловат, да бледен, что лесная поганка. То и дело ещё фыркали мужчины, проходя мимо него, что длиннее волос ни у одной бабы не видели.

Олли заметила и это только, когда однажды сидела у него в кабинете, а регент вздумал вдруг наклониться вперёд, но сам себя и дёрнул. Он иногда забывал о своей чёрной гриве длиной до колен и садился на неё.

Сидя на своём балконе и радуясь тому, что овдовела, Олли вдруг с удивлением осознала, что для неё регент был скорее забавным и обаятельным, нежели угрозой хоть в чём-то. Он по возможности скрашивал будни супруги Владыки, отлучённой от подруг из южного крыла, все эти двадцать лет.

С края балкона можно было свеситься, чтобы посмотреть во внутренний двор, а звуки и так долетали до этой стороны. Только благодаря этому Олли услышала цокот копыт и воинственные восклики стражи, приветствовавшей новоприбывших.

Покинув своё место, девушка перегнулась через перила и прищурилась.

Прибыли Великие генералы.

3.

Традиции в империи Эрейи создавались и укоренялись на своих законных местах в течение многих и многих веков — неважно, шла речь о правилах замужества и получения наследства, или об устройстве военной верхушки.

Новые правила создавались, вне всякого сомнения. Уставам, законам и поправкам к этим самым законам не было конца, но некоторые вещи, как ни пытались их сместить с увековеченной позиции, каким-то чудом на ней все равно удерживались.

К таковым можно было смело отнести практику выбирать Великих генералов. Всего их было пять, и каждый должен был быть трижды героем империи, при этом максимум пять раз видевший в своей жизни поражение. Если задумываться, становилось не по себе от того, сколько войн нужно проводить, чтобы обновлять состав великолепной пятёрки хотя бы раз в сто лет. Понимание, что на всех сражений не наберёшься, а трижды герои и вовсе — редкость, видимо, имело определённое влияние; не совсем, однако, то, которое хотелось. Великие генералы были, никто от них не избавлялся, но обновлялись они так же редко, как могли бы обновляться Владыки, не будь на их место так много инициативных претендентов.

Лично Самаэль Гринд мог без проблем вспомнить, что, почти сто пятьдесят лет назад заступая на должность, принимал меч из рук у бессмертного, который разве что не оставлял за собой дорогу из песка, должного из него сыпаться. По слухам, тот старик получал чин ещё при дедушке Мортема Жестокого. Самаэль до сих пор не признал, что дурно ему тогда стало не от волнения, а от осознания того, что обнял его, поздравляя с повышением по службе, должный гнить в земле реликт.

Нынешний набор можно было считать молодым — самым старшим был первый из них, генерал Сонрэ. Отвратительная тварь восьмисот лет от роду, он уже обзавёлся морщинами, а дурной характер имел, говорили, с рождения. Солдаты, пока он не слышал, шутили, что Сонрэ, родившись, наорал на мать за то, что та его родила не по уставу.

Удивительным образом в этом рослом, плечистом мужчине со светлой копной коротко стриженных волнистых волос уживалась фанатичная любовь к следованию всем правилам, какие только есть, и жажда наживы. В тот день, когда они сажали на престол сына Мортема, тави Сонрэ разве что не вплотную прижимался к бедному ребёнку, и так напуганному количеством народа, и шёпотом ворчал ему на ухо что-то о Владыке, который и солнце, и луна, и мать с отцом для каждого в империи. В тот день регент, оказавшийся недалеко от остальных Великих генералов, фыркнул себе под нос, что Сонрэ, если не остановить, и постель с правителем разделит. Это замечание, казалось бы, никому толком не адресованное, стало у соратников сударя Сонрэ притчей во языцех.

Нынешнему претенденту на трон стоило опасаться за сохранность всего себя разом: генерал, судя по нахмуренным бровям, был настроен решительно.

Энтузиазм и пылкость старшего из тави только подтвердились, когда оставшиеся четыре, въехав на внутренний двор, увидели его, расхаживавшего взад-вперед перед крыльцом. Ждал возможности гаркнуть на всех четверых и обвинить в беспечности: обычно ему было неважно, что всем нужно было ехать не с соседней улицы, а из разных концов столичной области.

— Раз уж мы все собрались, не могу не спросить, — обратился к соратникам тави Эммерих, машинально проводя ладонью по волосам, имевшим медно-рыжий оттенок, — у всех все в порядке в крепостях?

Эммерих был чуть младше Сонрэ, но снискал гораздо больше любви у своих подопечных. Титул был пожалован ему не больше ста лет назад, но это не помешало довольно быстро сколотить себе устойчивую репутацию — и устойчивую настолько, что некоторые солдаты, видя на поле боя кого-то, кроме него, не стеснялись кривить носы и вздыхать о неудачном раскладе. Любое ворчание всё равно быстро пресекалось, и некоторые из присутствующих сейчас жалели, что так же нельзя поступить в отношении Сонрэ, брюзжавшего себе что-то под нос уже просто из принципа.

На вопросе Эммериха старший из тави подозрительно затих, после чего распалился с новой силой:

— Если у кого-то из вас проблемы, грош вам всем цена, как Великим генералам! Дождётесь — буду требовать отставки каждого!

Часто — слишком часто, чтобы иметь возможность это игнорировать — Сонрэ напоминал старую ворону. Потрёпаную, потасканную уличными кошками и шимрэ в борьбе за кусок тухлого мяса, но всё ещё мнившую себя ширококрылым, мощным орлом. Схожести только добавлял крупный крючковатый нос и голос, каркающий в моменты, когда Его Превосходительство начинал пыхать праведным гневом.

Самаэль переглянулся с тави Каджаром. Среди пятёрки они были самыми молодыми, так что давно успели сдружиться. Кроме того, нередко совпадали мнениями, но у Гринда было больше наглости для высказывания своих претензий в лицо.

Вот и теперь, согласившись молча, мужчины одновременно посмотрели на Сонрэ.

— Исправьте, если я не прав, но сбор мальчиков проходит каждые десять лет.

Сонрэ запыхтел, будто готовившийся к броску лось, и остановился. На его резкий разворот на сто восемьдесят градусов посреди дворцового коридора мелким вздрагиванием отреагировал только Гелен, всегда испытывавший к старшему мало кому понятное уважение. Хадан Сонрэ был отличным полководцем, но так уж сложились обстоятельства, что последние годы Эрейя являлась тихим государством и довольствовалась своими огромными территориями, да ресурсами… А на том, что он был хорош на фронте, плюсы Сонрэ и заканчивались.

— На твоём месте, Гринд, я бы вообще держал язык за зубами, — Сонрэ подступил на шаг, грозя генералу пальцем. Выходило не очень убедительно: хоть и был рослым, а Самаэль все равно оказывался на полголовы выше. — Тебя бы первого всех титулов лишить!

— Это за что же?

— За что? Семь лет шлялся неизвестно где, а потом вернулся и в крепости свои порядки воротить начал!

— Я не «воротил свои порядки», — поморщился Самаэль, скрестив руки на груди, — но Вы мой вопрос оставили без ответа, тави.

— Это ведь элементарно, — пискнул Гелен, тут же тушуясь под брошенным в его сторону взглядом Каджара. — Конечно, каждые десять лет наша армия пополняется.

— Тогда я ума не приложу, почему после сборов полтора года назад, на прошлой неделе я увидел на пороге новое поступление, — Гринд передёрнул плечами. — Средства крепости рассчитаны на определённое количество солдат. Я не говорю о том, что нам нечем кормить людей, но новеньким не хватит места на ночлег даже в конюшнях.

Окинув соратников взглядом, Самаэль вновь вернул всё внимание тави Сонрэ.

— Судя по тому, как Вы фыркаете в нашу сторону, у Вас у единственного нет проблем с перенаселением крепости.

— Если бы был приказ от Владыки, это бы сообщалось каждому лично, — со знанием дела подметил Эммерих, упёршись ладонью в бедро. — Генерал, ты ведь не решил устроить самовольные сборы?

— Собаки, — огрызнулся Сонрэ, шаркнув ногой назад, — как псы дворовые, стаей на меня накидываетесь! С чего взяли, что я не в такой же ситуации? Может я, в отличие от вас, просто умею распределять ресурсы?

Трое генералов, глядя на него, молчали с явным осуждением, мявшийся в стороне от двух сторон конфликта Гелен молчал просто, потому что так было проще. Рот он открывал только, если нужен был его голос при принятии каких-то важных для государства решений.

Новое поступление солдат, выбивавшееся за рамки обычного распорядка, можно было бы стерпеть, не будь это настолько внезапно. Прошедшую неделю все потратили на то, чтобы нормализовать работу крепостей с учётом новых голодных ртов и лишних рук, чем и объяснялась задержка с разбирательством на уровне ведомств и правительства. Гибель Владыки только отсрочила все процедуры, но и это можно было бы перетерпеть.

Самаэль не мог говорить за остальных, но его беспокоило наряду с увеличением количества людей в крепости и то, что все новички, как один, утверждали, что уродились в Коврусе.

Расположенная на юго-западе, эта область была большой частью Эрейи с обилием своих генералов и своих крепостей. Они подчинялись напрямую Владыке и единственным посредником выступал разве что наместник, поэтому нельзя было списать наплыв людей на то, что он просто решил выразить своё почтение империи и прислал пару-тройку десятков — Птицы ради, сотен, сотен! — новых солдат, половина из которых только недавно отметили восьмую или девятую весну. Среди новеньких были дети, совсем ещё малыши, каждодневно рыдавшие и звавшие матерей. Из-за их беспрестанных истерик именно сегодня Самаэль сбежал к пролеску, выпустить пар на ничего ему не сделавших птицах и белках.

— Все из Ковруса, чтоб его, — ударив Сонрэ тыльной стороной ладони в грудь, рыкнул тави. — Все, до единого!

— Либо объясните причины нам, — согласно кивнул Эммерих, — либо будете объяснять их ведомствам и регенту. Сами решайте, Сонрэ.

— Позволю себе наглость сберечь ваше время, судари.

Мужчины затихли, оборачиваясь на голос. За прошедшие годы многие видные люди империи, так или иначе появлявшиеся во дворце, стали всё чаще выискивать места тесные, тёмные и укромные для своих разговоров. Всего лишь, потому что регент Его Высокопревосходительства ходил тихо, способный подойти со спины в момент, когда будешь рассказывать план о свержении правителя. Ситуации случались неловкие, вот и стали искать другие способы, но сегодня Великим генералам было не до того, да и вопрос лишних солдат не был таким уж секретом.

Мягко ходил, как кот на пушистых лапах, и только шорохом ткани мог себя выдать, если прислушиваться. У него обязанность была — кафтан трехслойный на себе таскать, подметавший полами путь.

Сегодня Сонрэ бы обязательно фыркал больше, чем обычно: регент позади них стоял в чёрном верхнем облачении, перехваченным поясом с золотистыми оттисками по грязно-зеленой ткани, на плечах вышивка чернёным золотом. Он спокойно улыбался, зная, что весь — одна сплошная насмешка.

Цветом траура в империи был белый, чёрный в день смерти… Рисковал быть сожжённым.

Сонрэ в принципе не любил регента: у них был странный род отношений, при которых они и парой слов вне уставных отношений не перекинулись, но генерал почему-то точно знал, что этот мужчина был врагом первого ранга. Остальные полагали, регент такое звание заслужил своей гривой чёрных волос, доходившей ему до колена и всегда собираемой в аккуратный, пышный хвост. Ещё он, конечно, был для Сонрэ злостным нарушителем всех видимых правил — красный цвет на себе носил, хотя остальные не замечали. Никто просто не присматривался к темно-алой полоске ленты, державшей его волосы.

— Тебя только не хватало, — ожидаемо процедил на уровне трудно различимого шёпота Сонрэ, глядя на регента сверху вниз.

Он их всех был ниже, маленький валакх с бледной кожей и тонкими запястьями, похожий на приятную глазу ожившую по волшебству фарфоровую куклу. Пока молчал, так уж точно был приятным. Самаэль привык, но до сих пор не научился не хмыкать себе под нос, когда кто-то рядом первый раз слышал хриплый, гортанный голос, который к внешности регента вязался в последнюю очередь.

— Доброго вам здоровья и славных битв, тави, — проигнорировав язву в свою сторону, улыбнулся регент. — Печально, что поводом собраться нам послужило столь скорбное событие.

— Но, раз уж мы собрались, — повёл рукой Эммерих, — тави Сонрэ, полагаю, хочет Вам кое-что сказать.

— Вот как, — с наигранным удивлением дёрнул бровями регент. — Что ж, я слушаю. Полагаю, это связано с Коврусом.

Сонрэ разве что зубами не заскрипел, не желая ни о чём рассказывать. Он явно что-то знал, явно провернул это в одиночку, но, чтобы вывести его на чистую воду, нужно было немало усилий. Порой казалось, что не каждый Владыка сдюжит с таким норовом, но регент не зря чуть больше ста тридцати лет успешно направлял не дрогнувшей ни разу рукой деятельность безвременно почившего правителя. Хотелось верить, что ему и здесь удастся не попасть в впросак.

— Хочется Вам того или нет, но до определения нового Владыки я остаюсь исполняющим обязанности правителя, — спокойно произнёс регент, опираясь на слегка звякнувший о пол металлический посох. — Я могу инициировать официальное расследование, но тогда Вы, Ваше Превосходительство, рискуете быть разжалованы. Мы ведь этого не хотим.

— Тоже мне, — насмешливо фыркнул Сонрэ, — я не заменим, красавица. Кого ты на моё место поставишь?

— Тави Гринд вполне в состоянии командовать всей пятёркой.

Самаэль искренне захотел, чтобы презрительное «Любовничка продвигает» со стороны Гелена ему послышалось. Казалось бы, за семь лет отсутствия одного из объектов сплетен надо успокоиться, но дворец был местом, где можно было узнать любые новости империи преувеличенными в десятки раз.

Великий генерал Гринд и Владыка-регент Айорг знали друг друга с тех светлых дней, когда первому из них было какие-то три года. Жизнь разбрасывала по разным путям, потом сводила снова, и дружеские отношения установились как-то незаметно, хотя дружескими их называли просто за неимением другого определения. Не ненавидели друг друга и не пытались убить при встрече, но не брезговали бросить на произвол судьбы после того, как втянули в какие-то проблемы. Ещё не рисковали поворачиваться к друг другу спиной, каждый опасаясь ножа под лопатку, но это не мешало напиваться вместе, обсуждать женщин, лезть в какие-нибудь несомненно опасные развалины, а потом встретиться на назначении сударя Гринда великим генералом и быстро делать вид, что первый раз друг друга видят.

Слухи — что ж, слухи были самой живучей вещью во всём мире, а появление их предсказать было невозможно. Особенно при дворе, где никто не верил, будто добиться должности можно собственными умениями. Здесь же, если видели двух высокопоставленных чинов, умудрявшихся при поддержании вежливого общения умудряться закидать друг друга язвами, начинали придумывать им свою историю. В какой-то момент чужие выдумки становились столь объёмными, что каждый новый слушатель принимал их за чистую монету.

Пока он на время провалился в воспоминания о разгульной молодости, дело пришло к своему логическому завершению. Надавить на Сонрэ так, как того хотелось, не вышло, но он хотя бы сознался в причастности, что уже было неплохим началом.

— Ваше поведение, Ваше Превосходительство, Вам чести не делает, — с лёгким укором произнёс Айорг, почесав висок кончиком пальца.

— Не сказал бы, что мне сударь регент по душе, но я с ним согласен, — Каджар пожал плечами. — Вы бы поскромнее себя вели, Сонрэ.

Валакх перевёл взгляд на младшего из тави.

— Простите великодушно, чем же я конкретно Вам не угодил?

— Он просто всё, что ниже пояса, за разумное не считает, — хохотнул Эммерих.

Среди генералов послышались смешки, и Самаэль бы усмехнулся, будь шутка действительно забавной. Регент, дождавшись, когда все, прокашлявшись деловито, сбивчиво извинились, с улыбкой махнул рукой.

— Ох, да все в порядке, судари. Я понимаю. — Помолчав, он посмотрел на подол своих одежд и вдруг вскинулся, прикрыв рот ладонью, — кстати! Я совсем забыл вас предупредить. До меня тут дошёл слух, что змеи нынче всё чаще забираются в города. Зима близко, наверное, тепла ищут. И, знаете, принципиально ползут солдатне в постель. Особенно, к желторожим генералам.

В группе повисло напряжённое молчание, которое прервал Самаэль, в этот раз не сдержавшийся — слишком уж его зацепило выражение лица Каджара. Это случалось каждый раз, когда попадался кто-то, не общавшийся с регентом достаточно плотно и ни разу не пытавшийся его словесно укусить, но менее весело не становилось.

— Простите, — давясь смехом, отмахнулся от соратников тави Гринд. — Простите великодушно, я сейчас успокоюсь.

Айорг расплылся в улыбке, похлопав друга по нижней части спины, и подмигнул генералам прежде, чем направиться прочь от их компании:

— Приятно, когда любовник ценит твоё чувство юмора. — Обернувшись через плечо, валакх помахал мужчинам рукой, — почтите память Его Высокопревосходительства, а после надеюсь вас увидеть у себя.

Они проводили регента взглядами, а после пошли дальше по коридору, неохотно следуя друг за другом и не стремясь заговаривать. Самаэль все ещё посмеивался, то и дело вынужденный извиняться перед Каджаром, но затих окончательно к тому моменту, когда они оказались у арочного прохода, завешенного плотной белой тканью.

Все Великие генералы вошли, выпрямились и натянули на лица самые скорбные выражения из возможных.

Заводя плечи чуть назад, Самаэль ощутил лёгкий укол в районе пояса и затормозил, позволяя себе отстать от остальных. Вновь расслабляя мышцы спины, мужчина завёл руку назад, безошибочно находя заткнутую ему за пояс записку на небольшом кусочке пергамента. Видимо, регент подсунул её, когда, будто невзначай, похлопал на прощание по спине. Внутри лёгким, рваным почерком, было выведено только два слова «Коврус отделился», но их было достаточно, чтобы понимать произошедшее.

Все эти новые солдаты, якобы присланные Сонрэ из-за внепланового проведения сборов, на самом деле были беженцами, нуждавшимися в крове, пропитании и, возможно, шансе найти работу. Что оставалось непонятным, так это отделённые от матерей дети, и то, почему старший из Великих генералов отчаянно не хотел признаваться в происходящем.

Впрочем, время на выяснение подробностей у них было.

4.

Дворец стоял на отшибе, если описывать его местоположение простыми словами для простых людей. Многие считали важным ставить место жительства правителя в самый центр, чтобы любой в городе так или иначе в определённый момент упирался в его стены, но ранние эрейцы на удивление логично рассудили, что главная резиденция это место и для работы, и для простой жизни, и для обороны в случае таковой необходимости. Именно поэтому дворец Владыки и по сей день местился на южной окраине города, отрезанный от основного города средних размеров рвом, и соединялся с Лайетом только одним мостом. Позади была открытая местность и виднелся совсем не так далеко, как рассказывали, залив. Иными словами, напасть спереди мешал город, напасть с любой другой стороны — излишне открытая, далеко просматриваемая местность. И, конечно, высокие стены в тридцать метров толщиной.

Здесь, за этими самыми стенами, раскинулся просторный, высеченный из светлого камня и украшенный фресками с дорогой росписью, комплекс дворца, включавший в себя главное здание, где жил и трудился правитель; здание проведения встреч глав ведомств с правителем или Шаквы; библиотека, судебные дворы, строения для прислуги, конюшни, свой небольшой храм и бани. Были и здания, где жили фаворитки и девушки для общения с правителем и его детьми и ближайшими спутниками; и Дом Запределья, названный так каким-то крайне романтичным человеком, но на деле представлявший собой здание для размещения гостивших в империи послов. Все это существовало в своей атмосфере, отрезанное от шума города и наделённое собственными шорохами, шагами и переговорами.

Считалось, что тихих мест во дворце, пусть он и стоял отдельно от Лайета, не было. Владыка-регент знал два.

Первым была огромная лестница, на которой все казались мелкими сошками. Двухъярусный массив, охраняемый сидевшими на перилах крылатыми барсами, тянулся к главному зданию, где вершились судьбы всей империи. Там находился тронный зал, военный совет и общее место для больших мероприятий вроде интронаций, приёмов и им подобных. Выскобленные из светлого с золотистыми вкраплениями мрамора ступеньки, казалось, бесконечно тянулись вверх, хоть их было всего шестьдесят. По бокам, укрывшиеся в тени колонн, державших больший каменный навес, прятавший здание от любопытных глаз, зорко следили за каждым шагом на лестнице огромные статуи воинов.

По этой лестнице все двигались в благоговейном молчании в том числе, если бежали на совет, силясь не споткнуться и не полететь вниз. Даже не пыхтели, что удивительно, но это место, как бы сильно ни хотелось, нельзя было использовать в качестве укромной площадки для отдыха.

Вторым были подвесные сады. Подвесными они являлись лишь частично, и потому многие испытывали разочарование, когда, наслушавшись одного названия, ожидали увидеть райские кущи, парившие в воздухе. На деле название обеспечивало обилие цветочных горшков, размерами походивших больше на клумбы, которые крепились к выступавшим из стен балкам и колоннам с раскидистыми железными креплениями, окрашенными позолотой. Супруга одного из прежних Владык однажды прочитала про такие сады в сказке, после чего заклевала мужа просьбой сделать ей такое же в жизни. Правитель оказался смекалистым, а его потомки и последователи этих потомков получили неплохое место для отдыха.

Пышноцветие растений с разных уголков империи слепило глаза в солнечные дни, когда каждый бутон раскрывался в надежде поймать как можно больше света. Если знать, куда идти, и зайти достаточно глубоко, можно было обнаружить беседку, заросшую дикими лианами и вьющимися пионами, цеплявшимися за все, что попадётся, и росшими настолько высоко, насколько получится. Какое-то время её пытались очищать, чтобы хвастать заезжим гостям тёмным камнем с инкрустациями опалов, но потом отказались от этой идеи. Теперь она являла собой будто одно сплошное растение, лишь иногда подмигивавшее случайно забрёдшим к ней людям опаловыми вставками.

Неподалёку журчали фонтаны и щебетали птицы, в этих же фонтанах купавшиеся. Беседка располагалась так, что сама оказывалась всегда в тени, дарившей приятную прохладу, а у самых её ступеней меж тем уже заявляло свои права на территорию солнце. На старости лет Владыка Мортем приходил сюда почти каждый день и занимался делами государства вдали от гомона придворных.

Регент занял место почившего правителя, но навещал место для отдыха гораздо реже и никому о нём не напоминал. Здесь, в тишине, тени и прохладе можно было снять с себя верхний кафтан, без опаски быть замеченным закинуть ноги на скамейку и покурить трубку. В идеальном раскладе он успевал ещё заскочить на кухню и там, полюбезничав с главной кухаркой, выпросить у неё кружку-другую чирака. Нередко случалось, что, прогарцевав до своего излюбленного тихого уголка, Айорг сталкивался там нос к носу со своим питомцем, и пернатая туша нахально рушила все планы, сообщая о необходимости регенту присутствовать в основной части дворца.

К слову, туша как раз его поджидала. Массивный ворон, дававший по размерам фору многим своим городским собратьям, нахохлился на скамейке и, хотелось верить, дремал.

— Лучше бы ты где-то в конюшнях сено жрал, — с нескрываемым сожалением произнёс Айорг, ставя на свободное место рядом с птицей кружку и принимаясь развязывать пояс. — Что опять?

— Ничего. Мне тоже хочется порой прохлады и тишины.

Подумав, валакх согласно хмыкнул и с едва слышным вздохом снял с себя верхний кафтан. Одежда была переброшена через перила, а сам регент, оставшись в более лёгком, доходившем до колена кафтане, лишённом какой-либо вышивки, кроме золотистой каймы по краю тёмно-фиолетовой ткани, занял свободную скамью.

Ноктис — так звали питомца — был перевёртышем. Детской забавой, когда-то буквально слепленной из того, что имелось в арсенале, долгое время он был исключительно вороном, росшим и полневшим день ото дня, пока не стало ясно, что птица не толстела, а исключительно дотягивала до своих размеров. Гораздо позже, сокрушаясь однажды о необходимости ходить везде пешком, молодой валакх узнал, что питомец вполне мог быть и транспортным средством. С тех пор ближайшие родственники сударя регента не могли без содрогания глянуть на огромного вороного жеребца, смотревшего плотоядно на мелких грызунов и скалившего клыки не хуже, чем у любого хищника.

Хороший был зверёк, вышедший даже занятнее, чем для него планировалось, а потом как-то дошло и до того, что научился становиться человеком, хотя делал это редко. Постоянно ворчал, что любое перекидывание — процесс болезненный и неприятный, хотя из коня в ворона прыгал, только свистни. В этом был плюс перевертышей — в отличие от почти выведшихся оборотней, эти могли учиться и перешагивали из одной формы в другую, если имели о конечном варианте достаточно знаний.

— Птица Великая, — Айорг поморщился, выпрямляя ноги и чувствуя, как отдались неприятным уколом колени. — Мне нужен день, чтобы просто полежать.

— Можно прилечь рядом с Владыкой.

— Ха-ха, — дёрнул бровью валакх, отпивая немного чирака.

— У тебя вообще есть чувство юмора? — ворон похлопал для приличия крыльями и перестал хохлиться, впериваясь взглядом в хозяина.

— Есть, но я ещё ни разу от тебя не слышал хорошей шутки.

Помолчав, регент наклонил голову к плечу и с донельзя задумчивым видом постучал себя пальцем по кончику носа.

— Гринд приехал. — Переведя взгляд на ворона, валакх коротко улыбнулся. — Он со мной даже поговорил. Наверное. По крайней мере, он стоял рядом, когда мы говорили.

Ноктис счёл логичным не отвечать. Отношения, какие бы то ни было, между тави Гриндом и Владыкой-регентом были отдельной темой для разговора. Для того, чтобы в ней копаться, стоило запастись выпивкой в гораздо большем количестве, чем одна жалкая кружка чирака.

Когда-то давно Айорг Гессе, начинавший порой ни с того ни с сего страдать желанием кому-то помочь, вытащил из-под завалов сгоревшего дома мальчишку с кожей, навсегда поцелованной солнцем, и золотистыми вихрами волос, тусклыми от пыли. Ребёнка своим телом закрывала мать, которая была жива исключительно благодаря чуду свыше — едва мальчик оказался в безопасности в руках валакха, женщина испустила дух. Гораздо позже Ноктис выяснил, что это был не акт беспочвенного альтруизма, а попытка подкупить свою собственную совесть за то, что натравил на семью горожан.

Маленький Самаэль Гринд, тогда ещё плохо понимавший происходящее вокруг, был отдан валакхом в семью своего дяди, бывшего младшим братом Агалара Гринда, да так там и вырос. Видимо, совесть мучила Айорга настолько сильно, что он то и дело проведывал мальчишку, а в последствие помогал тому и постигать азы боя, и политику, и даже некоторые аспекты работы с элементами магического толка. Выросший в тесной связке с валакхом, будущий Великий генерал не мог и подумать, что Айорг находился рядом не из-за привязанности или по итогу развившегося чувства дружбы.

Чуть больше семи лет назад тави Гринд пропал. Приехал утром в подвластную ему крепость, оставил временно исполняющим обязанности управителя своего помощника, и как в воду канул. Его не могли найти и уже посчитали мертвецом, но Самаэль вернулся — и первым к нему кинулся на тот момент давно бывший регентом Айорг. Этот случай вспоминали до сих пор в определённых кругах, где люди не испытывали к валакху любви ни на йоту.

Самаэль Гринд рвал и метал, знатно потрепав оппонента в односторонней драке. По сути, это и дракой не было, просто визит валакха стал последней каплей перед срывом.

Регенту до сих пор не было известно, как, но опекаемый им когда-то ради сделки с собственной совестью мальчик вырос, научился искать и находить информацию, а так же сумел под конец жизни названного отца наладить с тем отношения достаточные, чтобы узнать правду. Он знал, кто были его родители, почему они погибли в том пожаре; знал, почему в конечном итоге с одного конца империи был быстро и без каких-либо затруднений переправлен в семью своего дяди.

Ноктис до сих пор помнил тот последний удар, который еле-еле успел перехватить — генерал дёрнулся в его руках, попытавшись вырваться, но тело его будто подвело, и Самаэль просто осел на пол, закрывая лицо ладонями и тихо подвывая. С того дня с регентом он не разговаривал, в случае необходимости присылая письма или своих доверенных людей.

— Я знаю, что он приехал только из-за смерти этого уродца, но приехал ведь, — Айорг продолжил рассуждать сам с собой, не слишком заботясь об отсутствии ответа со стороны ворона. — Может быть, после того, как они там закончат, я даже смогу его выловить.

Наивные люди подумали бы, что валакх жаждал восстановить порушенную дружбу, люди рассудительные могли бы понять его идеи частично: впереди был совет, на котором предстояло решать, кто возьмёт на себя роль следующего Владыки.

Главы ведомств могли попытаться проигнорировать наставление Мортема, который прописал в посмертном указе необходимость после сына отдавать престол регенту. У них была ещё принцесса, а так же они могли бы попытаться притащить кого-то со стороны, выдав за незаконнорождённого. В случае, если он хотел получить трон без долгих споров и бесполезных дискуссий, Айоргу нужна была армия, которая встала бы на его сторону, а та, несмотря на наличие главы военного ведомства, гораздо внимательнее слушала пятёрку тави.

Можно было убедить генерала Гелена, можно было убедить даже старого барана Сонрэ, но Самаэль Гринд мог сказать «нет» на любые просьбы, мольбы и угрозы. Если бы сказал «нет» один тави, остальные четыре тут же бы его поддержали — либо они были все одного мнения, либо отказывались от участия.

— Нет, ну хоть бы совесть поимел!

Признавая, что увлёкся своими мыслями, Айорг постарался не слишком очевидно хмуриться и посмотрел на стоявшую у ступеней в беседку принцессу. Сударыня Офра, будь она неладна со своим умением находить регента даже в самых укромных углах, слепила белизной платья и гневно топала ножкой, явно намеревавшаяся читать нотации.

— Ой, отстаньте, Ваше Высочество, — устало огрызнулся валакх, делая ещё глоток чирака и вспоминая, что хотел раскурить трубку. Теперь момент был упущен. — Это, возможно, последние мои десять минут отдыха в следующей неделе.

— Да хоть всю жизнь тут сиди. Одеться мог хотя бы, как следует. Или тебе на смерть Фикяра совсем без разницы? — Офра прищурила глаза, имевшие такие же, как у её отца, тёмно-карий оттенок. — Вот узнают главы ведомств, что ты не скорбишь-

— Я считаю это пустой тратой времени и своих эмоциональных ресурсов. Владыка уже мёртв. Могу поплакать, но это ведь его не вернёт.

— Мог бы одеться в белое!

— Мне не идёт белый.

С принцессой у них не заладилось с того самого дня, когда валакх вообще переступил порог дворца. Офра видела в нём узурпатора и колдуна, нашептавшего отцу скорую смерть, чтобы потом получить трон, Айорг смотрел на принцессу, как на маленькую, слишком много себе придумавшую девочку. Ей нравились розовые платья с обилием драгоценных камней, нравилось есть сладости и пить чай со своими придворными, а ещё нравилось мечтать о женихе, который будет непременно умён, красив, силён, богат и свят, что ваш Король богов. Айорг бы и сам на такого индивида посмотрел, да только подобные встречались только в сказках.

— Между прочим, — вскинув брови, регент вспомнил, что в любом случае собирался позже найти девушку, — у меня для тебя хорошие новости, золотко. Ты выходишь замуж.

Офра была из тех сударынь, которые считали возможным управление страной для себя. Суровая реальность заключалась в том, что в империи к управлению чем бы то ни было готовили всегда мальчиков. Они должны были быть полководцами, купцами, успешными мореплавателями, политиками, дипломатами или, в случае с наследниками, будущими правителями. Девочки… девочкам оставалось мечтать о героях, учиться вышивать, готовить, делать красивые причёски и непременно учиться ухаживать за детьми.

Женщина была хозяйкой только в доме, и, хотя Айорг понимал, что главы ведомств сейчас могут выдвинуть Офру на роль будущей Владычицы, он не представлял, как при таком раскладе будет вести себя народ и окружающие их политические формирования.

Принцесса не знала ничего: для неё политика была просто разговорами. Один раз регент слышал, как она заявила кому-то из своих подруг, что управлять государством всё равно, что управлять домом, а уж в этом-то она понимает. Не понимала: она выросла во дворце, где ей помогали даже одеваться. Девушка не могла сама заплести косу, не могла сама надеть или снять платье (и валакх порой задумывался, не нужно ли будет обучать этому её будущего супруга), не могла налить себе воды. Все за неё всегда делали слуги, но при этом, валакх был уверен, главы ведомств уже успели присесть ей на уши и рассказать о возможных перспективах занять трон.

— Замуж!? — в голосе принцессы послышались истеричные нотки. — За кого замуж?! Смотрин не было, ничего не было! Мой брат только умер!

— Да, поэтому мы подождём недельку, и в день интронации сыграем свадьбу, — улыбнулся регент, допивая остатки чирака. — Ты так не волнуйся, он хороший.

Поднявшись с места, валакх поставил кружку рядом с вороном и слегка постучал того по голове пальцем — питомец, поняв намёк, что-то едва слышно проворчал и снова нахохлился. Айорг, на ходу надевая кафтан и складывая отрез поясной ткани пополам, двинулся в сторону дворца.

— Хороший! — возмущенно пыхала Офра, не отставая ни на шаг даже несмотря на некоторую пышность, обычно препятствовавшую возможности долго мельтешить или бегать. — Будто это — определяющий все фактор!

— Ну, — пробормотал валакх, на ходу подпоясываясь, — ещё он высокий. Очень высокий. Плечистый, рожей недурен. Ну, я бы поправил, но не я ж за него замуж иду. Умный, сильный… В стране тёплой живёт.

— В Махадри?

— Нет, — со смешком мотнул головой Айорг, — дальше и восточнее. За морем.

Принцесса, может, и не умела сама одеваться, а в составлении логических цепочек немного смыслила. Единственной тёплой страной, что располагалась на востоке и была отделена от основного материка морем, была земля ифритов, Геенна.

Остановившись на середине шага, Офра уставилась в спину удалявшемуся регенту, наверняка донельзя довольному собой, после чего с прерывистым вздохом подняла лицо к небу: так было проще сдержать слёзы.

5.

— Он, как отец. Мортем тоже ещё был на многое способен.

Самаэль взглянул в окно, из которого крайне символично было видно склеп, который по желанию дочери Владыки Мортема расположили посреди небольшого дворика, водрузив на постамент у входа каменную статую «обитателя». От излишней помпезности и попытки принцессы цепляться за мертвеца тошнило, но эта постройка была отличным якорем для тех, кто так же, как и Офра, не имел ни малейшего желания двигаться по пути дальше. Именно такая троица возглавляла ряд глав ведомств, и генерал Гринд был бы рад, если бы не знал ни одного из них даже по имени.

Вернувшись взглядом к постели, на которой лежал Владыка, выглядевший так, будто просто уснул, Самаэль вдруг заметил мелочь, никак не вписывавшуюся в общую картину. Пришлось поспешно сделать вид, что он захотел преклониться и помолиться возле погибшего, а самому между тем умыкнуть блеснувшую из-под покрывала наконечником шпильку. Главы ведомств, по счастью, были настолько заняты воспеванием двух Владык, что ничего толком не заметили.

Глава налогового ведомства Масра, которому и принадлежали слова про Мортема, продолжил свою сквозившую подозрением речь, начатую — места лучше просто не было — около постели с мертвецом.

— А как его беременную наложницу убили, увядать начал. Ещё и тот сумасшедший к нему пришёл, сказал: «Ты сияешь ярче любой звезды, но суждено тебе умереть через 72 дня». Удивительное совпадение, что именно на 72-й день он и погиб.

— Сударь Масра, поимейте совесть, — строго шикнул на него тави Эммерих. — Сегодня не должны звучать подобные речи, привносящие ещё больше смуты в сердца.

— Разве не именно в такие дни царствуют смута и раздор? — Самаэль с усталым вздохом показал рукой на разделявшую генералов и министров кровать. — Мы ведём эту дискуссию, отделившись мертвецом, как барьером, а должно бы думать вместе, что делать дальше.

— Если кто и привносит раздор, Гринд, так это Вы, — пригрозил пальцем глава Онерли.

— Каким образом я успел стать виноватым?

— Тем самым, — произнёс, тяжело вздыхая, глава военного ведомства Элан, — когда устроили сегодня посреди коридоров дворца разборки! И ладно бы, по серьёзному делу, так нет, по мелочи! Ещё и этого коротышку приплели!

— Так, тихо, — взмахнул руками Эммерих, — послушайте, мы действительно стоим у постели покойного. Это не то место, где нужно выяснять отношения.

— Согласен, — не имея желания оставаться в помещении дольше необходимого, Самаэль развернулся с намерением уйти, — если у глав ведомств ко мне претензии, милости прошу в мою крепость.

Следом за ним, откланявшись, ушли и Эммерих с Каджаром. Сонрэ и вечно во всем слушавшегося его Гелена можно было не ждать — старший из Великих наверняка нашёл бы, о чём поболтать с главами поверх тела почившего Владыки.

Самаэль не отрицал, этот ребёнок не был образчиком правителя, какие бы волшебные свойства ни пытались ему приписать, но он и не заслуживал того, чтобы служить перегородкой между гавкавшими друг на друга политиканами, к которым генерал, с долей отвращения, не мог себя не причислять.

Хотелось уехать домой или в крепость — неважно, просто подальше от дворца, но оставленная Владыкой-регентом новость не давала покоя. При идеальном раскладе, им нужно было встретиться и обсудить этот вопрос, вот только идти в одиночестве Самаэль отказывался напрочь.

Нельзя было сказать, что он до сих пор злился или планировал держать обиду на дружественного ему валакха до конца жизни. Это была… тяжёлая ситуация.

Было трудно осознавать, что тот, кто, казалось бы, немало сил положил на твоё воспитание и взращивание, делал это не из чистых незамутнённых желаний, а в попытке откупиться за то, что натравил на твоих родителей обезумевшую толпу. С другой стороны, полгода назад обнаружив себя вывшим на полу, с разбитыми костяшками и разваливавшейся на куски сущностью, в пустом доме, оставленном в наследство тем, кого называл отцом, а должен был — дядей, Самаэль вдруг понял — ничего не произойдёт.

Можно было избивать причастных, выплёскивая таким образом свою злобу и обиду; можно было рыдать, забившись в угол и отказавшись от всех титулов и даже банальных выходов на улицу из жалости к себе; можно было бы напиваться до беспамятства и каждый день просыпаться в новом, неизведанном месте — если бы он спал вообще. Можно было всё, но ни одна из этих вещей не изменила бы того факта, что его родители были мертвы, как были мертвы и дядя с тётей, приютившие племянника у себя и назвавшие его сыном. Мёртвые бы не воскресли от того, что он до конца жизни стал бы ненавидеть Айорга Гессе.

Самаэль его не простил и всегда бы держал где-то на задворках сознания мысль о том, что валакх был причиной произошедшему, но… Это было странно, но мужчина не хотел отворачиваться от того, кого считал близким себе существом. Учитывая их характеры, на друзей они похожи не были, но никогда не было плохо иметь рядом того, с кем можно и поговорить, и сунуться в заброшенные развалины храма Второй Эпохи в надежде там чем-то поживиться.

И все же, оказаться с Айоргом один на один сейчас казалось невыполнимой задачей. Пока что он бы точно как минимум один раз ударил валакха в челюсть для профилактики.

— Нам нужно поговорить с регентом, — сделав вид, что ждал возможности оказаться в стороне от Сонрэ и остальных, Самаэль посмотрел на своих соратников. — Он знает, почему в крепости вдруг случился наплыв выходцев из Ковруса.

— С чего ты взял, что он в курсе? — недоверчиво прищурился Эммерих.

— Он.. Сказал мне, — выпалил тави Гринд, кривовато улыбнувшись, — да, сам сказал. В записке. Которой у меня уже нет.

Каджар с Эммерихом переглянулись и после показавшихся мучительно долгими пары секунд согласились. Стараясь не выдавать собственное облегчение перспективе общаться с Айоргом, когда рядом будет ещё кто-то, Самаэль со спокойной душой пошёл вперёд, машинально вертя в руке найденную во владыческой постели шпильку.

Она напоминала одни из тех заколок, которыми некоторые женщины крепили украшения в своих волосах, просто лишённая декоративных частей. В таком виде это скорее была длинная тонкая игла, и умелому человеку нужно было всего лишь знать, куда её воткнуть одним лёгким движением, чтобы жертва умерла. Возможно, против сильного здоровьем имперца это бы не сработало, но речь шла о мальчишке, которого при рождении подвели и разум, и тело. Лекарь не заметил раны толщиной в иглу, что было и не удивительно: достаточно было просто взглянуть на этого старца, и потом уже удивляться, как он вообще ещё мог кого-то лечить.

Задумываясь о том, что никто не увидел иглу ранее, о разговорах глав ведомств и том, почему он в целом не любил дворец, Самаэль осознал — здесь несло старостью. Традиции были хороши, предки создавали их веками, но традиции можно было применять на современный лад, отступая между тем от взглядов, что царили раньше.

Дворец и министры будто застыли во временах молодости Мортема и, быть может, даже во временах правления его предшественников, а смотреть по сторонам и пытаться понять, что их вариант местных дворцовых игр уже не релевантен, не хотели.

— Слушай, а чего это Гелен вас любовниками назвал? — Каджар, поравнявшись с другом, окинул его подозрительным взглядом. — Повод есть?

— Ну, я один раз к нему на бровях приполз из таверны, — с улыбкой отозвался Самаэль, незаметно пряча иглу в рукаве. — Само как-то вышло, по привычке. В молодости он меня часто с попоек тащил.

— В молодости? — подхватил Эммерих. — Так вы давно знакомы?

— Да, что-то вроде. Просто знакомые.

— Удобно, — беззлобно ухмыльнулся Каджар, — когда у тебя сам Владыка-регент знакомый. Мне бы так.

— Можно устроить, — посмотрев направо, Самаэль заметил знакомую чёрную гриву волос и ускорил шаг, чтобы поймать завернувший за угол объект их разговора. — Сударь регент!

Айорг великодушно затормозил, останавливаясь на середине шага, и так же с ним остановился молодой человек, в котором генерал Гринд узнал ближайшего помощника главы казначейского ведомства. Уводить регента для разговора при этом человеке было чревато подозрениями со стороны ведомств: мальчишка бы им рассказал, что три Великих генерала вызвали валакха на аудиенцию.

— Мы… Хотели сказать, что скорбим по утрате вместе с Вами, — среагировал Эммерих, поводя рукой.

— Точно, — Самаэль кивнул, напуская на себя как можно более трагичный вид, — тяжёлый день для всей империи.

Поначалу только кивнув, регент потратил пару мгновений на раздумья и коротко улыбнулся.

— Будем молиться, что солнце нашей империи теперь на небе среди своих соратников. Пусть он и дальше освещает нам путь. — Махнув генералам рукой, валакх двинулся дальше по коридору. — Отдохните, если сможете. Я вот урвал свои последние десять минут, и присесть смогу разве что после десятых петухов.

Оставленные наедине друг с другом, генералы переглянулись и неспешно пошли в сторону выхода на улицу.

Каджар молчал достаточно долго, не выдержавший лишь на главных ступенях крыльца:

— Он будет занят до интронации. Если ему повезёт, то и после.

Самаэль взглянул в ту сторону, где, если бы не оборонительная стена, можно было увидеть почти завершённый храм Птицы, смотревший точно на берег залива.

— Да, но для нас время найдёт. Он ведь сказал — после десятых петухов.

6.

Разминувшись с генералами и договорившись встретиться в условленном месте, но чуть-чуть заранее, Самаэль не покинул дворец. Под предлогом необходимости проверить подкованность своего коня, якобы хромавшего по дороге на предварительные поминки, он довольно быстро ретировался в направлении садов, искренне надеясь, что никому не пришло вдруг в голову последить за тем, чем занимается сударь Гринд в свободное от генеральских трудов время.

Он не был таким уж частым гостем в дворцовых стенах, но пару раз Джанмариа Гринд приводил его, ещё мальчишку, посмотреть, как всё происходит у правителя, как себя должен вести Великий генерал. Тогда ещё дядя владел этим титулом. Маленькому Самаэлю война и все её аспекты были не интересны; он считал военное дело бесполезным для себя самого, потому что верил, что говорит гораздо лучше, чем машет мечом. С годами это убеждение поменялось совсем немного: теперь он умел махать мечом не хуже, чем трепаться, но всё равно предпочитал первому второе. Проще было пригласить вражеского полководца за городские ворота и заболтать его, наобещав золотые кущи в обмен на всего лишь пару услуг, а в укрытии поставить пару лучников. Как только полководец выполнял все ненавязчивые, мягким тоном выдвинутые требования, которые, как ему казалось, никому не вредили, да ещё и оставляли его в достатке, бедняга получал стрелу промеж глаз. Это был только один из способов, который был в разы эффективнее меча.

До определённого возраста Самаэль считал любой труд неподходящим для себя — пока дядюшка, спокойно читая какую-то старинную книгу, не заметил, что его знакомому как раз нужен оруженосец на нищенских условиях работы. Потом немного изменил своё мнение, но, несмотря на должность, обязывавшую, казалось бы, крутиться ближе к Владыке, дворец он не полюбил. Это единственное оставалось неизменным с детства, когда Джанмариа привёл его сюда первый раз. Хотя архитектура и украшения были огромными для мальчишки десяти лет, он впечатлился в первые пару шагов, а потом просто со скучающим видом смотрел по сторонам и не слушал, что ему говорили.

В тот день, когда он стоял на шаг позади отца и без особой цели подпинывал камушек, попавшийся на глаза, судьба решила подшутить, и в какой-то момент жалкий кусок гальки ударился о чужой сапог, шитый золотом по чёрной блестящей коже.

Говоривший тогда с Джанмарией Гриндом о шедшей на востоке войне, Владыка Мортем Жестокий отвлёкся и опустил взгляд вниз. В этот момент мальчишке показалось, что живым из дворца он не выйдет. Жестоким правителя прозвали за то, что не терпел ничего, что было ему не по душе, и сказал однажды «Я — Владыка, а значит я есть закон». Все взрослые считали это чем-то жутким и к этому же приучали детей, но Мортем, по мнению десятилетнего ребёнка должный взорваться гневом и проклятиями, только едва заметно улыбнулся и пожурил Джанмарию за то, что так рано начал засорять мальчику голову политикой.

В глубине садов была не только парочка беседок, в которые с разной периодичностью наведывались то Владыки, то их ближайшие сподвижники в поисках отдыха. Там же, как доверительным шёпотом сообщил мальчишке Жестокий Владыка, был источник, исполнявший желания. В то время сказки нравились Самаэлю больше той чепухи, которой его пытался пичкать отец, а потому позже от источника Джанмарии пришлось его оттаскивать. Теперь, в те редкие случаи, когда ему случалось оказаться во дворце в смятении, Самаэль старался добраться до места из детства.

Это был скорее пруд, чем источник, не отличавшийся особо крупными размерами. В его центре расположился островок, к которому, несмотря на видимую мелкость, не так-то просто было добраться. Первый раз сунувшись туда в детстве, Самаэль промок до нитки, но давно уже вырос, а потому теперь вымокал в худшем случае по пояс, при этом неизменно сохраняя в сухости сапоги. Снял их и в этот раз, после на вытянутой вверх руке перенося на островок суши и кидая в тень единственного на весь пятачок земли дерева — амарантовой саликсы. Державшаяся на слегка изогнутом вправо стволе, она раскинула свои длинные гибкие ветви с кучно посаженными яркими листьями, и предлагала любому желающему укрытие лучшее, чем любая беседка.

Сдвинув, чтобы пройти, хлёсткие, норовившие запутаться в волосах веточки, Самаэль пробрался ближе к корням и сел там, первые пару минут просто молча наблюдая за слегка разгоняемой ветром водой. Казалось, затихали в этом месте даже птицы. На самом деле их в этой части садов было просто чуть меньше, чем в основной.

Удивительно, сколько таких тайных частей было в этих зарослях — то беседки, то пруды, то, глядишь, и старые сокровищницы. Те, кто почитал власть и прислуживание ей величайшим благом с возможностью получить побольше денег, редко искали что-то в глубине. Им было достаточно посидеть с правителем в главной беседке, располагавшейся на виду, да погулять по выложенным ровными камнями дорожкам. Не все Великие генералы пошли бы по едва заметной в траве тропке мочить ноги в каком-то пруду, хотя военным должно было быть без разницы на такие мелочи после недель и месяцев в грязи, снегу или где похуже.

«Тебе две тысячи лет, старая ты развалина, — мелькнула в голове мысль, — живёшь третью жизнь, и вдруг решил беспокоиться о том, кто и почему убил твоих родителей? Где ты был предыдущие два раза?»

Было бы проще, имей он возможность проконсультироваться с другими представителями своего вида, но так уж вышло, что нация суламаррэ дружно вымерла в конце Второй Эпохи. Не полностью, иначе Самаэль не срывался бы на разговоры сам с собой, сидя на островке посреди пруда во дворце Владыки Эрейи.

В начале Третьей Эпохи, шедшей и поныне, чистокровных суламаррэ насчитывалось порядка пяти тысяч. Казалось бы, достаточное количество, чтобы выжить и вернуть себе былое величие, разросшись. Однако, в их традициях была тяга к сохранению чистокровности, что привело к бракам исключительно внутри этих пяти тысяч. За два века осталось две с половиной тысячи, а дети рождались либо с жуткими отклонениями, либо мёртвыми. Постепенно это, а так же святая вера некоторых народов, что сердце суламаррэ сделает съевшего его всесильным, поспособствовали вырождению. Чуть меньше, чем две тысячи лет назад, умерла последняя, каким-то чудом прожившая достаточно долго и каким-то чудом сумевшая дать рождение чистокровному ребёнку.

Преимуществом чистокровок перед любой нацией было то, что они, умирая, не прекращали своё существование, в последующем цикле, если и появляясь вновь на земле, то без памяти о себе прошлом, а шли дальше. Самаэлю нынешнему было всего шестьсот лет, но это не мешало ему до сих пор неплохо помнить имена и внешность своих родных и друзей из предыдущего «захода». Постоянное кровосмешение было тем, что значительно подорвало эту способность — начали происходить вещи, которые мало кто мог объяснить.

Несмотря на то, что в целом не имел никаких особых отклонений, Самаэль знал, что одна вещь в нём была неправильной: сколько бы циклов не прошло, он всегда рождался с одной и той же внешностью, а за счёт остававшихся воспоминаний о себе прошлом выходило, что уже две тысячи лет по миру Каэрлие радостно шагал стандартный, принятый за норму сам для себя, один и тот же во всём суламаррэ.

Забавно, хотя делиться этой шуткой он ни с кем не планировал.

Цикличность жизни, когда, умирая, ты знал, что в скором времени вновь родишься и будешь помнить все о себе прошлом, накладывала отпечаток в виде достаточно скудной эмоциональности. К потерям близких и родных привыкал, многие вещи, в первый раз казавшиеся восхитительными, на сотый раз уже не впечатляли совсем. Забывать тоже начинал, когда воспоминаний становилось слишком много, и разум начинал отбрасывать слишком давнее. Он помнил имена первых родителей, но вот описать внешность уже смог бы с трудом. Из-за этого возникало ощущение, будто он был реликтом, и в какой-то степени это было правдой.

Теперь третий раз живущий, однообразный реликт вдруг решил, что неплохо было бы пострадать о своей судьбе. Решил, что будет фыркать и обижаться на единственного, с кем порой можно было поговорить по душам, за убийство очередных родителей.

На этот раз что-то было не так. В этом цикле ему было действительно больно, тяжело, и действительно не хотелось оставаться с Айоргом один на один, потому что боялся.

Наверное, это тоже было какое-то отклонение, вызванное кровосмешением предков.

Поблизости плеснула вода, и Самаэль, резко выдернутый из своих мыслей, вскинулся, хватаясь за оружие. Не ожидавший компании, он сам своим поведением не меньше напугал девушку, в которой при ближайшем рассмотрении узнавалась вдова Владыки.

Вскрикнув испуганно, она шагнула назад и ожидаемо оступилась на скользких камнях, лежавших на берегу.

— Простите! — чувствуя себя раздавленным окончательно и бесповоротно не только внутренними проблемами, но и внешними, Великий генерал кинулся помогать вдове. — Ваше Сиятельство, простите. Позвольте помочь.

Оливия, сидя в воде и чувствуя, как постепенно пропитывается влагой и тяжелеет без того нелёгкое платье, поначалу опешила. В последнюю очередь она ожидала увидеть кого-то в месте, которое ей доверительно показала её же самарта, но даже это вдруг отошло на задний план: никто не зудел над ухом о том, что так, как она, супруге Владыки себя вести нельзя. Прежде, когда правитель был ещё жив, с Олли везде норовила таскаться его сестра, сделавшая своим долгом поучение супружницы брата, но теперь ни одного из детей Мортема рядом не было.

Взглянув на ждавшего разрешения помочь — без дозволения к супруге Владыки не имел право прикоснуться даже регент, не говоря уже о тави — мужчину, Олли опустила плечи и рассмеялась.

— К чёрту! — ударив ладонями по воде, широко улыбнулась она, — не просите прощения, тави. Я сама виновата, да и не такая уж это трагедия.

— Простите, — ещё раз произнёс Самаэль, глядя вниз, но так, чтобы на всякий случай иметь в поле зрения хотя бы кромку её платья. — Если честно, не ожидал, что здесь ещё кто-то бывает.

Все ещё сидя в воде, вдова Владыки внимательно присмотрелась к генералу. Она не встречала его раньше, потому что была уверена, что запомнила бы такого видного человека, цеплявшего глаз внешностью и в особенности чертами лица, будто вырезанными раскалённым ножом по льду. Слово «красивый» так и крутилось на языке, но внезапно звучало пошло и блёкло.

— Меня зовут Олли, Ваше Превосходительство, — улыбнувшись, девушка протянула тави руку. — Я вдова Владыки Фикяра, на меня можно поднять взгляд и мне можно помочь.

Он тут же шагнул к ней, подхватывая под руки и вытягивая из воды. Осев на траву, Олли снова негромко рассмеялась, между делом раздумывая, выжимать юбку или нет: платье ощущалось неимоверно тяжёлым.

— Самаэль Гринд, — тави кивнул, возвращаясь на то место, с которого его прежде спугнула девушка. — Рад знакомству, Ваше Высочество.

— Можно просто Олли.

— Нельзя, — Самаэль коротко усмехнулся, упираясь затылком в ствол дерева и закрывая глаза.

Олли с некоторым запозданием поняла, почему он не остался рядом с ней, а вернулся на своё место в паре метров. Генерал оказывался скрыт тенью и листвой саликсы, поэтому, вздумайся вдруг кому из ворчливых придворных забрести сюда, они бы решили, что вдова Владыки сидит в гордом одиночестве и греется на солнце.

— Я раньше Вас не видела, — после пары минут молчания произнесла Олли, все же начав выжимать юбку. — Вы недавно получили назначение?

Обернувшись, она увидела, как Самаэль приоткрыл один глаз и с нескрываемой иронией заломил хищно изогнутую бровь.

— Сто пятьдесят лет как. Я служил ещё Его Высокопревосходительству Мортему.

По щекам пополз непрошенный румянец: теперь о ней бы думали, как о какой-то дурочке, просто удачно отхватившей себе супруга с деньгами и властью, не удосужившейся узнать, кто составляет окружение правителя.

— Я не частый гость при дворе, — великодушно успокоил девушку Самаэль. — Приезжаю только в крайних случаях.

— Видимо, только, если Владыка умирает.

— Ну, нет, — хохотнул тави, — не только. Бывает, случаются войны или Владыка хочет их начать. Тогда все мы должны собраться, взглянуть на обстановку… Потратить пару часов своей жизни и в итоге всё равно согласиться с Его Высокопревосходительством.

Олли промолчала, хотевшая было ответить что-то ехидное и язвительное, но не нашедшаяся с фразой. В конечном счёте она оставалась просто супругой Владыки, которая не слишком стремилась разбираться в устройстве аппарата правления: ей было достаточно знать, что был регент и главы, каждый ответственный за своё ведомство, а остальные изыски были делом уже мужским. Она всегда с лёгким подозрением смотрела на принцессу Офру, хохотавшую о том, как, должно быть, легко управлять огромной колесницей империи даже, когда ты в первый раз держишь в руках поводья, а несущих вперёд лошадей боишься больше огня.

Наивная, выросшая на чьих-то очень искусных сказках, принцесса полагала себя Роханной, подозревая, что и та просто однажды вышла вперёд и сказала: «Ну, я теперь хозяйка нового государства». Хоть в политику соваться и не спешила, личностью основательницы их страны в своё время Олли интересовалась, чтобы в высших кругах не прослыть совсем необразованной, и знала, что у возведённой в ранг легенды Принцессы Роханны было без малого десять помощников и один человек, слывший её правой рукой, а так же долгое время обучавший будущую легендарную правительницу всему самому необходимому.

Иными словами, даже Роханне потребовались немалые усилия и труд для того, чтобы стать той, кем она теперь представала в книгах перед потомками. Незабвенная принцесса Офра на людях делала скорбное лицо, а в женских покоях веселилась о том, что теперь-то престол достанется ей, и не будет в правлении ничего сложного.

Услышав такие речи в первый раз, Олли рискнула спросить, как же сударыня «Без пять минут Владычица» будет во всём разбираться, на что получила ответ яркий и безумный в своей странности — с помощью сударя регента, конечно.

— А Вы за кого, тави? — дойдя в свои мыслях до того, что нарисовала красочную картину грызни за трон у подножия этого самого трона, Олли посмотрела на генерала.

За время её раздумий, казалось, успевший задремать, Самаэль отреагировал не сразу. Для вдовы Владыки это выглядело, как попытка проснуться и сориентироваться в происходящем, хотя на деле он просто думал — думал и с тоской осознавал, что сударю регенту и просить не придётся, чтобы получить голос тави Гринда. Кого ещё было сажать на трон?

— За себя, — подумав ещё немного, произнёс он с таким видом, будто понял, на чём держится мир и его законы. — И за спокойную жизнь. Хотя, видит Птица и все Первородные, мечты эти слишком смелые.

Глава 2. Обман ожиданий.

1.

— Это что, шутка?

Онерли отвлёкся от того, чем был занят, хотя дело это выглядело скорее, как попытка скомкать, а не аккуратно сложить листок пергамента в фигурку лошади.

Все главы ведомств собрались в просторном зале, завешенным тяжёлыми белыми тканями, сквозь которые просматривались лишь нечёткие очертания города, раскинувшегося чуть поодаль. На стойках по углам курились благовония, тошнотворно сладкие, комом встававшие в горле, но необходимые по традициям, согласно которым этот запах должен был показать покойному, что его смерть для всех не повод бесконечно стенать, а порадоваться за перешедшего на новый этап.

Глава налогового ведомства Масра, которому принадлежало недовольное ворчание, так и эдак крутил в руках свиток, полагая, вероятно, что от таких махинаций изменится написанное, но чуда не происходило, и он продолжал ворчать на всех уже просто из принципа. Где-то поблизости должен был обитаться регент, подсунувший злополучную бумажку, но мелкорослый будто сквозь землю провалился.

Осмотревшись в помещении на всякий случай ещё раз, Онерли заметил только Элана, игравшего в драдки с тави Сонрэ. Последний в отличие от всех своих соратников не уехал после номинального прощания с почившим, а остался якобы что-то обсудить, но пока до разговора дело не дошло.

Все они должны были чем-то, да заниматься, однако то и дело находили себе стороннее занятие.

— Я спрашиваю… — Масра повернулся было в ту сторону, с которой стоял регент, когда отдавал ему бумаги, но рядом никого не нашлось. — Где эта мелочь?!

— Помилуйте, — вздохнул Элан, — будете так орать, он ведь появится.

— Так и пусть появляется! — возмущенно пыхнул Масра, потрясая кулаком с зажатыми в нём бумагами. — Вы только взгляните! Вздумал нашу сударыню Офру за море выпроводить!

Эти слова заставили зашевелиться всех. Была временно заброшена игра в драдки, был без шанса на восстановление скомкан листок пергамента, после полетевший в сторону.

Все кинулись к Масре с твёрдым намерением выхватить у него листы, а, добившись своей цели, одновременно пожалели о неуёмности своих желаний. Порой казалось, что жить в неведении и удивляться факту случившегося гораздо приятнее, чем знать о чём-то заранее и пытаться всеми силами это предотвратить. Никто не отрицал вероятность успеха, но сил порой это отнимало слишком много.

«Мелочь» мог не отличаться ростом, мог не отличаться дружелюбностью и единомыслием в вопросе общения с главами, но его ни в коем случае нельзя было назвать глупцом. Это был как минимум сообразительный молодой человек, прекрасно понимавший, какую реакцию вызовет не столько само известие о предстоящей свадьбе, сколько название страны, куда он планировал отдать Её Высочество Офру замуж. Именно по этой причине, едва Масра взял листы в руки, регента на горизонте и след простыл.

Онерли справедливо подозревал, что они не смогут поймать вертлявого валакха нигде до самых похорон, а на похоронах возмущаться и кричать будет не самым достойным занятием.

Геенна — одно это слово било больнее любого хлыста не только по самолюбию, но и по эрейской гордости, тут же ёжившейся и забивавшейся куда-то в угол сущности.

Государство, занимавшее две четверти территорий за Недремлющим морем и часть территорий на границе с юго-восточными землями империи; государство, звук названия которого в Первую Эпоху приводил в ужас всех людей; государство, которое в ту же Первую с поразительной и пугающей лёгкостью уничтожало другие страны и обращало население в рабство. То и дело окружающие любили шептаться о том, что здешний правитель живёт несоизмеримо долго и видел столько, что не приснится и Первородным.

Все это, однако, было слухами прошлого. Реальность была такова, что страна ифритов или, как их называли, огненных, в нынешнюю Эпоху была хороша только в торговле. Они скупали все, что могли предложить другие страны, сами располагавшие минимумом ресурсов, и к тому же выжимали последние крохи из пустынных, неплодородных земель. В прежние времена народ боялся одного звука этого названия, в Третьей Эпохе почти все — и в особенности Эрейя — лишь отмахивались.

Выдавать принцессу замуж за кого-то из Геенны было не просто предательством семьи Мортема, которую регент, по своим же заверениям, крайне ценил. Это было позором на всю нацию. Где была дочь самого Мортема Жестокого, и где — какой-то босоногий, цветастый рогатый пустынник?!

Последнее Онерли выпалил вслух, но осознал это слишком поздно, что, впрочем, не принесло ему никаких проблем — окружающие были согласны.

— Это просто смешно, — рыкнул Сонрэ, взмахивая руками, — какой дурак будет пытаться устроить союз с этими огненными ублюдками?

— Очевидно, наш регент, — Элан выхватил у Онерли из рук бумаги и помахал ими перед лицом у тави. — Эта змея хочет избавиться от законной наследницы. Дальше, чем в Геенну, её заслать просто невозможно!

— Чёрта с два, — огрызнулся Масра, забирая бумаги себе. — Мы не поддержим это его начинание. Он без нас ничего не может теперь, когда Владыки нет.

На мгновение при упоминании правителя все замолчали. Мельком глянув в сторону оконного проёма — сам до конца не понял, почему решил так сделать — Онерли почувствовал, как ослабли ноги в коленях.

Неизвестно сколько просидевший буквально в паре метров от них, массивный ворон улыбнулся бы, если бы позволяла это сделать конструкция клюва, и с режущим слух карканьем сиганул вниз, спустя пару мгновений ложась на поток воздуха и взмывая к верхним этажам дворца.

2.

Просторная зала из белого мрамора с золотистыми прожилками заставляла чувствовать себя маленькими и никчёмными самых крупных существ. Ветер играл с навесами из тканей под потолком, создавая ощущение нахождения под водой, и проникающие через них солнечные лучи только усиливали подобные ассоциации, но это небольшое отвлечение не могло заставить обывателя закрыть глаза на тусклость стен.

Притягивали взгляд местами шедшие крупными трещинами геометрические узоры за массивным троном из обсидиана, мрачным пятном с алыми прожилками выделявшимся в мягком цвете помещения; сколотые бока колонн, при наличии которых вся конструкция могла держаться в достойном состоянии.

К потолку, теряясь в волнах лёгкой ткани, поднимался сизый дымок от благовоний, призванных замаскировать собой затхлый запах серы, который не могли порой вынести даже те, кто жил в нём с рождения; в частности касалось это представителей высших сословий, в то время как простым жителям не оставалось ничего, кроме смирения и терпения — того самого, что завещал ненавистный им пророк Иинеш. Источник запаха был на этих землях всегда, ещё до прихода на них ифритов. Подземные пещеры, в которых однажды жившие здесь люди решили сжигать тела павших от мора животных, не пригодных в пищу. По незнанию бедолаги запустили процесс, который не представлялось возможным остановить: в пещерах было что-то, что горело гораздо ярче и яростнее падали, а за собой тянуло и запахи. Хуже всего было то, что эти же умельцы и завалили пещеры, а время скрыло следы о них, и теперь оставалось только рыть землю носом, да искать источник тлеющей падали.

Пряный до тошноты запах благовоний был лучше природного при любом раскладе, но спокойно его воспринимал лишь больше похожий на ребёнка карлик — щуплый, с худыми ручками — сидевший на небольшом сиденьи на тонкой ножке возле трона. Чуть в стороне от него, чуть не ругаясь сквозь зубы на несправедливость жизни, стояли двое крепких молодых мужчин с пёстрыми опахалами из павлина. Создавали для своего хозяина приятный ветерок, слегка щекотавший желтоватую кожу миниатюрного человечка.

–… и таким образом выходит, что мы получим выгоду от этого только, если правительство Акрака согласится-…

— Кто попортил карты?!

Карлик со злостью стиснул зубы и обернулся в сторону того, кто его прервал, так резко, что с головы чуть не слетела усыпанная драгоценными камнями золотая корона. Все его внимание оказалось приковано к тому, кто своим видом неизбежно вызывал ассоциации со львом — крупный широкоплечий мужчина с пышной гривой тёмно-каштановых волос не заметил недовольства собой и с силой саданул огромным кулаком по подлокотнику своего собственного трона. От созданного этим действием порыва воздуха разлетелись, будто испуганные птицы, основательно погрызенные кем-то игральные карты.

— Да что ты орешь? — недовольно простонали с противоположной от мужчины стороны. — Оглохнуть можно!

Говоривший, если бы не голос, сошёл бы за женщину. Он потянулся так, что хрустнули суставы, и положил руки на плечи кокетливо захихикавших красавиц в чёрных полупрозрачных платьях из летящей ткани, скрывавшей минимум.

Смотреть на всех троих было одним удовольствием, и по праву их и всех, принадлежавших к их легиону, называли украшением: девушки все, как одна, будто сделанные на заказ куклы, среди которых любой мог найти себе по вкусу. Были среди них и мужчины, но в гораздо меньшем количестве, а в Тааффеитовой крепости появлялся лишь один, к которому все девицы в случае чего льнули с любовью во взгляде и называли не иначе, как «папенькой».

— К тому же, — мужчина с усмешкой поднял указательный палец от плеча одной из своих прелестниц, — мы все знаем, что их баран пожевал.

— Неправда! — полный мужчина с кудрявой белой бородкой такой же, как его волосы, погрозил пальцем. — Врёшь все, ветреник!

— Ой-ой, все слышали? — с деланным беспокойством взметнулся ифрит, вскидывая руки в воздух и звеня золотом браслетов, — меня Азмедай ветреником назвал!

Чувствуя себя единственным, кто в этом помещении хотел заниматься делом, полезным государству, карлик посмотрел на занимавшего обсидиановый трон и надеялся найти хоть какую-то поддержку, но не тут-то было. Властитель огненных земель сидел, улыбаясь донельзя довольно, и потягивал вино, с куда большим интересом слушая, как ему что-то на ухо рассказывал гигант Асторет, то и дело задевавший одним из шести чёрных перистых крыльев ткани под потолками.

На перепалки, не достойные представителей высших чинов, эти двое не обращали никакого внимания, ровно как и на пытавшегося указать необходимые изменения в политике короля Пеймона: то ли он не вышел ростом, то ли был не так интересен, как слухи об изощрённости, с которой недавно раб на арене убил матерого гладиатора.

Вздохнув, Пеймон с хмурым видом отвернулся и отдал все своё внимание свитку, который до этого зачитал в никуда, до последнего надеясь, что правитель услышит хотя бы пару слов. В последнее время карлику, сколько бы сильно он ни был предан властителю Геенны, казалось, что их Князь решил в рекордно короткие сроки довести страну. Мнение лучшего и сильнейшего среди них не оспаривалось никем и никогда, в том числе помалкивал и Пеймон, но он был единственным, кто видел, как недоволен таким порядком дел был глава магов Азарет.

Будто зная, что о нём думали, четырёхрукий огненный ростом под два с половиной метра отмахнул в сторону сиденье Пеймона и остановился меньше, чем в метре от обсидианового трона. Упёрся бы в подлокотник руками, но помнил, как и все здесь, о том, что случится с любым, кроме правителя, кто приблизится к этому предмету.

— Мне бы Вас украсть на минутку, Князь.

Хозяин огненных земель, что-то до этого говоривший Асторету, резко смолк на середине фразы и, придав своему лицу как можно более серьёзное выражение, повернулся к главе коллегии магов.

— Чего тебе?

— Какого-… — Азарет едва не сказал «черта», но вовремя себя одёрнул. — По какому праву Вы игнорируете собрание, на которое были приглашены лично мной? Мы в башне ждали Вас полдня, а Вы имеете тут наглость прохлаждаться и распивать вино!

Хмыкнув, ифрит с ни капли не совестливым видом пожал плечами и закинул ноги в непроницаемо-чёрных, будто из самой тьмы сотканных, сапогах на подставку к трону.

— Я, знаешь ли, решил, что мне интереснее про бои на арене послушать, чем твоё нытье про очередную «недостачу территорий» и «необходимость расширения армии легиона». Вряд ли вы там в башне придумали новую тему для разговоров со мной за прошедший месяц.

— Ошибаетесь! — Азарет многозначительно поднял в воздух указательные пальцы всех рук. — Тема для обсуждения в этот раз была просто поразительно интересна — Эрейя и их ситуация в правлении.

Состроив задумчивое выражение лица, властитель огненных земель скрестил руки на груди и посмотрел на потолок так, будто с той стороны его тоже кто-то осуждал. Все было возможно, но лучше бы (при любом раскладе) Азарет не поднимал тему, которую сам же притащил в их страну. В то время, как Пеймон поддерживал главу коллегии, остальные считали его скорее чересчур инициативным энтузиастом, коего Князь терпел из-за шутки, которую тот представлял своим существованием. В последнее время четырёхрукий, тем не менее, решил, что может крутить интриги за спиной правителя, и по утру последний с удивлением узнал, что на исходе недели женится. В пятый раз. При живых четырёх спутницах.

Говаривали, сударыня Лилит смеялась до колик в животе, оказавшаяся рядом, когда её супругу донесли это известие. Посмеялись бы с ней и остальные, но такая наглость была дозволена только Первой Женщине.

Замерли все, даже Пеймон, наслышанный о ругани, которой покрыли утром четырёх королей, рискнувших принести Князю вести о готовящейся свадьбе — и подумать бы, с кем. С принцессой Эрейи, дочерью покойного Мортема Жестокого.

— Не знаю, что бы ещё ты мог придумать, кроме обсуждения моей свадьбы, — все с тем же «энтузиазмом» глядя в потолок, произнёс Князь. — Ты понимаешь, Азарет, что значит фраза «работать на благо государства»?

— Знаю, уж получше Вас! — выпалил Азарет, едва ли подумав о последствиях. — Вы не хуже меня и всех остальных понимаете, что это — наш шанс сделать империю своей со всеми её ресурсами и силами армии!

Князь покривился и прикрыл лицо на пару мгновений когтистой ладонью. Порой не только у окружающих, но и у него самого возникал вопрос о причинах, по которым Азарет до сих пор был жив и держался за свою должность. Ответ рано или поздно приходил сам собой — эта тварь с лишним комплектом рук разбиралась в колдовстве, была абсолютным нулём в использовании сарпиды на практике, но при этом умела объяснить теорию так, чтобы та была понятна. В политике ему предстояло и практиковаться, и учить термины.

— А ведь именно легион магов вечно ноет о том, как слаба наша страна… Клевета, клевета.

Отвлекаясь от сверления взглядом повелителя, Азарет ненавидяще посмотрел на усмехавшегося в его сторону главу легиона суккуб и инкубов. Казавшийся изнеженным, слишком женственным мальчишкой, Белет был меж тем одним из четырёх старших, и глава легиона магов вынужден был с ним считаться — по крайней мере, пока у этого гадёныша ещё была возможность ехидничать. Белет всегда напоминал Азарету пёстрых змеек, что были существами в высшей степени безобидными, но своей яркой окраской обманывали хищников, представая якобы ядовитыми. В действительности надоедливые рептилии погибали, если на них просто наступить, но для начала их надо было догнать.

В случае Азарета ему сложно было поймать Белета под собственный ботинок, потому что этому маленькому бесполезному змеёнышу гораздо больше, чем главе легиона магов, импонировал правитель. Порой казалось, что Князь дал ему титул одного из королей не за дела и приверженность идее с самого первого дня, а потому что Белет мог быть хорошим развлечением на вечер.

— Не помню, чтобы я спрашивал мнение нашей главной шлюхи. Ты-

Договорить Азарет не смог, будучи прерван резким и чётким, будто один до секунды рассчитанный удар, словом «довольно». Как можно более беззаботно улыбнувшись, глава легиона магов поклонился осёкшему его правителю, не соизволившему посмотреть в сторону собеседника, и указал левой верхней рукой в сторону Белета.

— Я всего лишь говорю, как есть на деле, Князь. Прошу Вас, одумайтесь. — Хотев было подойти к трону на шаг, огненный отказался от этой мысли, когда столкнулся с мало обнадёживавшими взглядами Асторета и Ориакса. — Съездите в империю на похороны. Вы тратите время совсем не на то, на что нужно. Государство…

— Находится в надёжных руках и не нуждается в твоей дополнительной помощи, — отмахнулся от него Князь. — Уйди сам, пока я не приказал тебя выволочь, лишая последней гордости.

С гордым фырканьем, Азарет все же подчинился и ушёл в молчании.

На некоторое время стих, казалось, даже ветер, гулявший между колоннами и приносивший с собой запахи города и пристани, расположенных под утёсом, служившим основанием крепости. Первым отмер Белет, незаметно шикая на своих спутниц, которые ни капли не возмущались перспективе поскорее уйти — только мелькнули, слегка всколыхнувшись от их движений, струйки дыма благовоний.

Тишину нарушил Азмедай, тяжело поднявшийся со своего места и вразвалку перешедший к трону правителя, что заставило последнего вынырнуть из своих мыслей.

— Может, ну его? — ифрит недвусмысленно кивнул в сторону закрывшихся за Азаретом дверей. — Много хочет.

— Конечно. Давай ещё Аамона попросим этим заняться, — насмешливо фыркнул Князь. Сев ровно, он наклонился вперёд с несколько недовольным вздохом потирая поясницу. — Азарет, как старая псина — лает, но не укусит. — Взглянув в сторону дверей, он нахмурился, — хотя, нагадить все ещё может. Ориакс.

Огненный, к которому обращались, поднялся на ноги неспешно и с той звериной грацией, которая, помимо прочих аспектов внешности, усиливала сходство с матёрым львом. По счастью, они все знали друг друга достаточно долго, чтобы понимать без лишних слов.

— Насчёт Акрака… Иди сюда.

Пеймон полагал, что никакой удачи не сыщет, но Князь умел убедить, что совсем не зря обсидиановый трон до сих пор занимал он, а не кто-то вроде Азарета.

Подхватив бумаги, карлик допинал своё сиденье до правителя и, забравшись на подушку, с донельзя довольным видом расправил первый свиток, приготовившись записывать.

3.

Близился вечер, служивший своего рода и завершением дня — в темноте особо не повеселишься. Несмотря на то, что больше половины населения империи Эрейи прекрасно видели ночью, любые работы постепенно сворачивались к десятым петухам — летом, и к шестым — зимой, когда солнце садилось раньше. Эта привычка перешла от людей, и в ней была своя польза, потому что в противном случае кто-то бы пытался что-то делать на постоянной основе.

С закатом все затихало: придворные разбредались по домам, прислуга понемногу готовилась к следующему дню и не мешала хозяевам. В своих домах или покоях, если жили на территории дворца, каждый был волен заниматься, чем хотел — спать, перечитывать раз за разом документы в попытке найти в законе лазейку, сидеть и всю ночь смотреть в потолок, выискивая взглядом мельчайшие трещинки.

Были и те, кому приходилось не просто бесцельно смотреть в одну точку, а трудиться — работа ума ещё никогда не была лишней. Об этом беспрестанно твердил Владыка-регент, когда слышал возле своего плеча ноющий тонкий голос, и устало твердил Ноктис, то и дело назначаемый нянькой. Кому?

Дочери Его Превосходительства Владыки-регента — миловидной девушке, что до сих пор сохранила в своей внешности притягательность юности, присущую семнадцатилетним молодкам. Мадлене, впрочем, было всего девятнадцать, так что она не слишком далеко убежала от тех самых молоденьких красавиц, на которых так любили засматриваться престарелые придворные, да слишком много о себе мнившие солдаты.

«Ну где эта светловолосая красавица, и где — он?» — ворчали главы ведомств, когда им первый раз представили девушку, заранее пояснив, что в её сторону не стоит даже случайно чихать, потому что отец всегда, пусть и краем глаза, но следил. Стоило кому-то пообщаться с Мадленой, вопрос прояснялся, но только, если этот кто-то был представителем одного из ведомств или просто существом, недолюбливавшим регента лично.

Мадлена была не плоха, ни в коем случае. Держа в руках годовалую девочку, Айорг клятвенно обещал себе, что вырастит из неё достойную женщину, но, видит Птица, валакх был плох в расчётах на будущее, когда дело касалось детей. Девочка жила во дворце с малых лет, имевшая практически все.

У неё была пара слуг, была лошадь, на которую регент, скрипя зубами, потратил деньги из своего, а не государственного кармана, были лучшие платья, самые дорогие украшения и самые лучшие сладости и фрукты, какие ни попросит. Если она хотела научиться рисовать — ей приводили ментора; если хотела танцевать — принцессе Офре вдруг вздумывалось устроить приём и позвать Мадлену с собой. Если она хотела новое платье, «вот точно такое, как на дочери виконта!», платье появлялось на её постели на следующее утро, а потом в коридоре молодой мужчина мягко отчитывал регента и всё твердил: «Ты её испортишь, попомни мои слова». Если Мадлене нужно было отомстить какому-то своему обидчику, у неё был защитник, но он был строже отца и не всегда реагировал на её упрашивания, что, впрочем, не слишком её беспокоило: мало кто рисковал обижать кровинушку сударя регента. Его могли не любить на словах, но опасений он внушал достаточно.

Росшая в, казалось бы, заботе и любви, девочка с возрастом становилась все хуже и хуже нравом. Она чаще скандалила, чаще топала ногами и верещала сквозь слезы в попытке выпросить себе что-то, чего очень и очень сильно хотела. Регент всегда давал ей то, что она просила, но, когда ей исполнилось шестнадцать, стал меньше её замечать.

При ней все ещё оставался Ноктис, но стало появляться больше менторов, с которыми Мадлена отчаянно не хотела заниматься. Никуда не делись подарки, какие бы она ни требовала, а требовала она много и часто. От менторов она старалась избавляться все теми же истериками, и это работало, но отец каждый раз нанимал новых.

В этот раз за побег с занятия со стариком, вызывавшим у неё своими нудными лекциями исключительно желание поспать, но никак не учиться, Мадлена вынуждена была отбывать своего рода наказание: и она могла бы смириться с этим, если бы подобный указ поступил от отца. Родитель не счёл нужным даже показаться ей на глаза и отчитать, всего лишь поручив это сделать одному из своих людей, и от этого на душе было ещё хуже, чем от осознания того, что на её выходку никто во всем дворце толком не отреагировал.

Он всегда подсылал кого-то в последние четыре года, и в какой-то момент Мадлена поняла, что может творить все, что пожелает: все равно ведь регент не обратил бы внимания. В лучшем случае он бы смерил её безразличным взглядом и фыркнул слегка, тут же отвлекаясь на очередного более интересного собеседника.

У отца были другие, о ком ему доставляло удовольствие заботиться, и ради них он готов был бросить все свои самые важные дела — Мадлена в их число войти не смогла, как ни старалась. На первом месте всегда был её старший брат — красивый улыбчивый юноша с поразительными кудрями, завивавшимися крупными кольцами и поблескивавшими на свету, точно вороново крыло. Он был личной гордостью отца. Вторым по важности шёл тави, последние лет семь где-то пропадавший, а теперь появившийся вновь, но не соизволивший даже разок заехать к регенту. Валакх все равно нет-нет, да и вспоминал про него, особо выделяя нужды именно его крепости.

Дочь…. Ну, она присутствовала. «Впрочем, нет, — мелькнула в голове Мадлены мысль, — стоило говорить «старшая дочь».»

Невысокая, неказистая простушка, которая даже в дорогих одеждах с трудом могла сойти за дочь высокородного аристократа и одного из самых сильных валакхов среди известных, Сейрен привлекала людей своей открытостью, добродушием и чувством юмора, которыми её при рождении сполна наделили боги — неважно, какие, хоть Первородные, хоть Птица лично. Ни на что толком не претендовавшая, она даже не могла полноценно называть себя дочерью регента: Айорг не помнил матери этой девчонки, сколько та ни пыталась ему объяснить.

Просто в один день десять лет назад Сейрен оказалась на пороге дворца, рыдавшая горючими слезами и сквозь них пытавшаяся рассказать, что матушка от неё отказалась и послала к отцу.

О, этот день Мадлена запомнила навсегда — она больше никогда не видела такого отвращения на отцовском лице. Тогда девушка надеялась, что отношение такое, какое было к ней, перекинется на младшую, что эту мартышку вообще не пустят на порог, но Айорг, пусть и кривился, разрешил девчонке остаться. Когда подросла, определил её принцессе Офре в помощницы, а та была и не против, как-то резко забыв про Мадлену, с которой общалась гораздо дольше.

Мадлена надеялась, что Сейрен возьмёт на себя её бремя, пришедшая из ниоткуда, возможно, вообще не приходившаяся им роднёй. Надеялась, что появится шанс получить побольше любви — не столько, сколько получал брат, с ним тягаться не приходилось — но хоть немного больше обычного.

Судьба любила разбивать надежды на тысячи мелких кусочков. Хотя бы брат редко появлялся, заезжавший в лучшем случае раз в пару лет, чтобы проверить, все ли живы и нет ли каких занятий на его совесть. В основном он пропадал в Геенне, и в ответ на замечания об этом Айорг мог только ворчать что-то о неразборчивости старшего, а Мадлена пользовалась известным ей способом лишний раз заставить валакха щериться, как увидевший воду кот.

— От того, что смотришь в окно, знания не появятся.

Мадлена с фырканьем посмотрела на массивного ворона, спавшего прежде на стойке, сделанной специально для него. Ноктис тоже был отцовским любимчиком, и вызывал этим самым неприязнь к себе, порой смягчавшуюся: с девушкой нянчился с её первых дней. Он был прекрасным компаньоном и её матери, пока та вдруг «при странных обстоятельствах» не отказалась от дочери и не сбежала, оставив её на попечение своего возлюбленного и его сомнительного вида подчинённых.

Мадлена знала, какими были эти обстоятельства, но о своей осведомлённости никого не оповещала: ей было вполне спокойно жить в мире, где все полагали, будто она не понимала, что настоящей матери у неё никогда и не было.

Её родители остались где-то далеко, в захудалой деревне, откуда Айорг Гессе обманом забрал девочку, и, возможно, жили дальше, нарожав ещё детей, а может и умерли в одиночестве — конкретикой Мадлена не интересовалась. Женщина, с которой на момент появления девочки Айорг состоял в отношениях, пыталась найти к ребёнку подход, ругала за отношение к ней валакха, но из этого ничего не выходило. Более того, раз за разом несчастная только подливала масла в огонь ненависти к себе. Все закончилось донельзя плачевно, и Мадлена до сих пор порой вспоминала последнюю ссору отца с той женщиной, помня то, что вообще не должна была увидеть.

До сих пор порой в те редкие моменты, когда ей удавалось поговорить с ним, она немного опасалась перевести всё в откровенный скандал: перед глазами сразу вспыхивала картина из детства.

— А кому важно, появятся они у меня или нет? — в привычной своей манере огрызнулась Мадлена, сжимая перо в кулаке и глядя на своего собеседника. — Вон, Сейрен, тупа, как пробка, и ничего! «Глядите, как она танцует», «Послушайте её истории»! Чушь собачья. А Гленн вообще солдафон! Он хоть одну книгу прочитал в жизни?!

— Поверь мне, Гленн прочитал достаточно. Мальчик говорит на четырёх языках, чтоб ты знала, так что он не только врагов рубить горазд.

— Конечно, — раздражённо процедила Мадлена, вкладывая всю свою злость в написание следующего слова на листе, — поэтому почему бы не отправить нашего золотого мальчика в Геенну к самому Князю? — Хлопнув перо на стол, девушка вскинула руки и продолжила, нарочито гримасничая, — «Он ведь так туда хочет, он ведь так многому там научится»! А теперь сидит, дурак старый, и не знает, как Гленна оттуда вытащить, потому что тот сделал самое логичное — вцепился в Князя руками и ногами и не хочет возвращаться к отцу!

Ноктис прикрыл глаза, скептично качая головой. В чем-то Мадлена была права, но её действия это не объясняло и ни в коей мере не оправдывало.

— Почему ты не хочешь поучиться для себя? Не для кого-то ещё.

— А смысл? Мы в империи — через пару лет, если сама не сподоблюсь, «любящий» папочка пихнёт меня за кого-нибудь замуж. В нашей стране после церемонии ум не нужен, главное готовить умей, да соглашайся детей плодить.

Ворон тяжело вздохнул, переступая с лапы на лапу, и поднял голову в направлении двери, за которой послышались голоса. Сразу же можно было отличить регента, но для того, чтобы понять, что с ним шёл тави Сонрэ, возмущавшийся, что «так поступать нельзя», потребовалось некоторое время.

Так же, как и Птица, посмотревшая в сторону двери, Мадлена вздохнула. Повернувшись к питомцу, она криво усмехнулась:

— К тому же, не мне тебе напоминать — если я когда-то решу обратить внимание папочки на себя, мне всего лишь нужно будет или нажраться вусмерть и приползти к его дверям на локтях, или пойти ограбить какую-нибудь развалину.

4.

Великий генерал Сонрэ, никогда не слывший мужчиной маленьким, вместе с тем умел поразительно тихо подкрадываться, если у него в этом была необходимость. Возможно, этим объяснялись его победы, подарившие в конечном итоге чин — может, враги и не знали, что их противник крался к ним в тишине, основательно заляпанный грязью с поля боя. Айорг в подробности не вдавался, обычно просто переводивший детский лепет предыдущего Владыки в удобоваримые по правилам этикета фразы.

Зайдя с правой стороны, когда регент надеялся в одиночестве мирно и, никого не трогая, покурить трубку, Сонрэ имел редкое счастье видеть валакха застаным врасплох и подавившимся дымом, будто юный аристократ, пойманный маменькой за первым знакомством с табаком.

— Что такое, тави? — откашлявшись, просипел Айорг, выдавливая из себя улыбку. — Вам так понравилось со мной во дворце, что вы решили задержаться? Остальные Великие уже давно уехали.

— Можно и так сказать, если тебе это польстит, — фыркнул Сонрэ, — у меня к тебе разговор. Про сударыню Офру.

Привалившись спиной к стене, валакх немного подумал и обнаглел окончательно и бесповоротно — сел на широкий подоконник, моментально лишавший его половины и так маленького роста. Сонрэ теперь взирал на собеседника с непозволительной высоты, но садиться не стремился. Айорг, в свою очередь, продолжил курить уже спокойно, между делом пытаясь вспомнить, был генерал из ненавистников запаха табака и аморены или нет, и посмотрел в окно.

День постепенно близился к концу, что не могло не радовать. В садах бродили только небольшой группкой девушки из южного крыла. С этого дня до завершения недели им было бы откровенно нечем заняться: главы ведомств перестали бы заходить к ним просто из принципа, чтобы тем самым «не расстраивать дух Владыки», Айорг бы едва нашёл в себе силы на банальные разговоры, не говоря о чём-то большем. Откровенно говоря, девушки эти были в настолько завидном положении, что регент на пару секунд допустил у себя мысль о том, что он хочет быть эту неделю одной из них, а не тем, кем являлся.

Мысли в основном занимало старое ранение, напомнившее о себе тогда, когда не ждали, да постоянно напряжённая поясница. На днях решив просто лечь и вытянуть ноги, чтобы спина хоть немного побыла в расслабленном и прямом состоянии, валакх спрыгивал с перины с поразительной для самого себя прыткостью. Стоило лишь начать мышцам расслабляться, как поясницу прошила боль такая же, как если бы ему стали ввинчивать туда раскалённое железо, и с каждой секундой становилась она все сильнее.

Пришлось смириться с мыслью о том, что расслабиться он сможет только, когда распластается на дне горячей купели и полежит часок-другой там. Когда это должно было случиться? «Да чёрт его знает, — каждый раз отвечал сам себе регент, — скажи спасибо, что хотя бы волосы не нужно расчёсывать — спасибо, Великая Птица, за колдовство и прочие прелести жизни».

Вспомнив, что с ним собирались говорить, Айорг вернулся в реальность как раз в тот момент, когда шагавший туда-сюда по пространству перед ним Сонрэ заканчивал свою полную возмущений речь. Валакх не начал прислушиваться со всей внимательностью, но точно уловил что-то о «так нельзя» и «это вопиющая наглость».

— Что конкретно Вас не устраивает, тави? — поморщился регент, пресекая поток возмущений, грозившийся пойти на новый круг.

— Ты и твои действия! Ведёшь себя так, будто уже Владыкой стал, — Великий генерал наклонился, с силой ткнув валакха пальцем в плечо. — Но то, что ты был подстилкой Мортема, не даёт тебе права ни на что в этой стране.

— Во-первых, это настолько же моя страна, насколько она и Ваша, тави, — недовольно фыркнул Айорг, отбивая от себя чужую руку, — во-вторых, почему все пытаются придумать мне отношения с мужчинами? То я сплю с Мортемом, то с тави Гриндом. Почему Вы не можете судачить о том, что я сплю с принцессой, к примеру, или супругой Владыки?!

Сонрэ пару мгновений молчал, неверящим взглядом вперившись в лицо валакха. Наконец, придя к каким-то своим особенным выводам, мужчина выпрямился и с видом крайнего превосходства скрестил руки на груди.

— Так ты себя видел, сударь регент? Какая баба с тобой ляжет? — насмешливо фыркнув, тави передёрнул плечами, — ты на мужика что вблизи, что издалека не смахиваешь.

Вместо бурной реакции в ответ, Айорг только спокойно улыбнулся:

— Как и вы, тави.

Опустив руки, Сонрэ медленно сжал кулаки, но постарался успокоиться — прикрыл глаза, глубоко вздыхая и выдыхая с оттягом. Их нелюбовь друг к другу расцвела ещё в первый день знакомства, когда старый военный обнаружил при дворе существо, общавшееся с ним исключительно язвительными замечаниями или с явным намёком на полное нежелание контактировать. Все стало только хуже, когда Мортем начал уделять больше времени валакху, чем кому-либо ещё, перестал советоваться с Сонрэ, а по итогу назначил регентом именно Айорга. Апогеем стала внезапная смерть шестнадцать лет назад одного прогрессивного министра, бывшего генеральским любимчиком. Винили в ней только одного, кто взгляды покойного не поддерживал.

— Выдавать принцессу замуж без её согласия — это непростительно. Ты ей не отец и не брат, ты не имеешь права ей распоряжаться.

— Ну, — Айорг с усмешкой повёл плечом, — вообще-то до назначения нового Владыки я выполняю его обязанности и потому имею право распоряжаться сударыней Офрой. Именно поэтому свадьба пройдёт за день до интронации нового правителя.

Где-то в городе закричал петух. Порой валакха действительно волновал вопрос о том, кто в здравом уме заводил в больших городах петухов, но потом он вспоминал, где жил и как вели жизнь чуть больше половины населения. Наличие петухов так близко, что их было слышно во дворце, это не объясняло, но в целом было достаточно полезным.

Как бы то ни было, нужно было выдвигаться, если он хотел на своих двоих добраться к условленному времени на место встречи, но генерал, очевидно, уверившийся в том, что регент не может не планировать чего-то жуткого и всем вредящего, не спешил прощаться.

Бросившего вялое «увидимся» Айорга мужчина подхватил под локоть, резко разворачивая на себя.

— Ты ещё днём ныл, что у тебя дел по горло, и теперь куда-то уходишь? — генерал насмешливо изогнул бровь. — Кажется, начинаешь путаться в своей лжи.

— Уберите руки, тави, — сухо произнёс Айорг, снизу вверх глядя на мужчину. — В противном случае в эту неделю я сделаю то, о чём говорил Вам днём. На случай, если Вы услышали только, что у меня дел по горло, напомню — должность первого среди Великих давно пора отдать молодой крови.

— Не напугаешь, мелочь, — не отпуская руки валакха, фыркнул Сонрэ. — Тебя не поддержит армия, да и новый Владыка после так же легко меня вернёт, а Гринда вышлет куда подальше.

— А если новым Владыкой буду я?

На пару мгновений между ними повисло напряжённое молчание. Хотелось окружающим того или нет, а Мортем оставил завещание, в котором указал, что после смерти его сына трон займёт регент, если регент будет на тот момент жив. В противном случае престол отходил бы в совместное управление глав ведомств, которые обязаны были в течение следующего года найти нового правителя.

Никто не мог сказать, почему в предыдущие годы не пытались или не смогли избавиться от валакха, но делать это сейчас было бы слишком рискованно: не все в правлении скрежетали зубами при одном только звуке имени Айорга. Единственный шанс, который оставался у Сонрэ и ему подобных, это честное голосование — точнее, честное только снаружи, внутри сплошь купленное и перепроданное десятки раз.

Как бы они ни старались, всю неделю им предстояло провести в страхе: риск, что в конечном итоге алую мантию с золотым подбоем на плечи наденет валакх, был достаточно велик. За неделю нужно было убедить всех, что регент самая неподходящая кандидатура, но для этого стоило перестать лаяться с ним, едва завидев: в противном случае кто-то бы рано или поздно их увидел, а потом списал бы все доводы и возмущения на личную неприязнь генерала и глав ведомств к новому правителю.

— Мне нужно в храм Птицы, — рывком высвободив руку из хватки чужих пальцев, рыкнул Айорг. — Похороны света и солнца нашей империи будут проходить в нём, о чём Вам, тави, как ярому последователю, стоило бы знать давно.

Поначалу только молча глядя в спину побрёдшему прочь от него валакху, Сонрэ подумал о том, что иметь такого правителя будет просто смешно. Где было видано, чтобы Владыка был ниже своих подчинённых, да ещё и хромал время от времени, как падучая лошадь, которой проще перерезать горло, чем позволять мучиться лишний день? Маленький, самоуверенный, наглый через край… Слишком много знавший и много чего делавший, пока окружающие не обращали на него, такого маленького, внимания.

Сорвавшись на бег, тави в пару скачков догнал регента и с удивлением заметил в руке у того посох с молочно-белым, будто источавшим холод сферичным камнем в навершии — валакх, используя его в качестве опоры, ходил так же, как когда его не разбивала вдруг хромота.

— Я бы тоже не отказался сходить в храм. Помолиться за то, чтобы нашему Владыке было хорошо с предками.

— Делайте, что хотите, — ответил Айорг, недовольно пыхая трубкой, но не сбавляя скорости, — я ведь Вам не брат и не отец, чтобы распоряжаться.

5.

Выглянув из окна, выходившего на сады и внутренний двор, Оливия осмотрелась и едва заметно нахмурилась. Солнце уже зашло, и темнота не позволяла ей, не обладавшей хорошим зрением, оценить все возможности к отступлению, что было крайне необходимо именно сейчас. За спиной рыдала, изредка прерываясь на высмаркивания в шелковый носовой платок, принцесса Офра. Олли с раннего детства испытывала определённые проблемы с тем, чтобы плакать на публику, и ещё больше проблем начиналось, когда плакал кто-то другой — искренне или наигранно, не важно — при ней. Единственным способом помочь для неё было сказать: «Успокойся и не грусти», а это редко оказывало хоть какое-то воздействие кроме диаметрально противоположного успокоению.

Появление Офры было поразительным событием, и, открывая дверь огромных покоев, Олли ожидала увидеть кого угодно — хоть своего милого сокольничего, но никак не сестру почившего супруга. Офра, подозрительно тихая, попросила разрешения войти, прошмыгнула в комнату и, сделав странный круг через ширму для переодевания возле сундука с платьями, упала на кушетку. Сделала она это с такой точностью, будто демонстративные рыдания практиковала с особым рвением с юных лет — последний вывод Олли сделала из того, что Офра не глядя обошла все препятствия на пути к злополучной кушетке, расположенной у левого крайнего окна.

В промежутках между всхлипываниями, завываниями и сморканиями с трудом удалось уловить пару словосочетаний. Владыка-регент, «сволочь эдакая», организовал ей свадьбу с каким-то заграничным потенциальным союзником империи. В этот самый момент — в момент осознания того, насколько принцесса, выражаясь языком простого народа, зажралась — Олли с трудом удержалась от того, чтобы вытолкать девицу за порог.

Она, вдова Владыки, доживала во дворце и конкретно этих покоях последнюю неделю: согласно традициям, жена предыдущего правителя не нужна была следующему, и в день интронации нового человека она уезжала в Холодный дворец, расположенный где-то в северных горах. Точного места Олли не помнила, но прекрасно для себя уяснила, что слово «Холодный» в названии не просто так.

И вот, теперь она вынуждена была выслушивать истерику избалованной девки, которую обеспечивали всем с рождения, начиная с дорогих платьев и заканчивая мужем, хотя могли бы точно так же, как не нужную никому сестру покойного правителя, выслать. Оливия не знала, почему нужно было прийти именно к ней, а не к какой-нибудь своей самарте или этой Мадлене, всегда готовой поддержать такую же, как сама, истеричную подружку.

Олли радовалась перспективе быть вдовой только до обеденной трапезы. Успела придумать себе, как съездит к семье, проведает их и привезёт подарков: супруге Владыки из дворца разрешалось выходить только с ним, а выезжал этот мужчина куда-то нечасто. И вот, пробегавший мимо, когда она, идя на обед, рассказывала самарте о своих планах, регент соизволил притормозить и разъяснить, что лучше не станет. Эту неделю она так же не имела права никуда выходить, а в день интронации с рассветом отправилась бы на север, где провела бы остаток своей в сущности бесполезной жизни. Не самая радужная перспектива, и Олли провела остаток дня в размышлениях на тему того, как уйти от этого обязательства. Пока что-то придумать не получалось, а потому тоска давила с каждой минутой всё сильнее.

Сударыню Офру хотелось послать в самые далёкие края, какие были только известны простому народу, но что-то подсказывало, что таким образом Олли превратит последнюю неделю жизни во дворце в сущий кошмар. Поэтому она сидела, глядя в окно, слушала и про себя молилась всем известным богам, чтобы принцесса поскорее закончила и ушла.

Офра в свою очередь яростно пыталась добиться хоть какой-то реакции, кроме молчания и хмыканья в нужные моменты. Может, хотела, чтобы Олли пристроилась рядышком и тоже разрыдалась.

— Послушайте, Ваше Сиятельство, — устало вздыхая, пробормотала Олли, между делом размышляя о перспективе сигануть из окна второго этажа и опрометью побежать к оборонительной стене, после предприняв попытку перемахнуть через неё. — Ну, не может быть всё так плохо. Замужество и дети — это ведь счастье. Потом ещё смеяться будете.

Подавившись своими же слезами или попытками возмущаться такому сухому ответу, который все бабки из прислуги будто специально заучивали, чтобы успокаивать и девиц южного крыла, и дочерей правителей, Офра кашлянула и подняла взгляд раскрасневшихся глаз на свою невольную собеседницу.

— Правда? Ты смеялась?

— О, ну что Вы. Я изначально была очень рада, что мне посчастливилось стать супругой Его Высокопревосходительства, — Олли безбожно врала, но сидела к принцессе спиной, так что уличить её в чём-то не было шанса.

Если бы ей задали вопрос, хотела ли она на тот момент замуж вообще, девушка бы ответила «да», но с тем условием, что супруг должен был быть… другим. Выше ростом, статный, с военной выправкой и приятной, будто всегда прятавшейся в уголках губ улыбкой. Приятный на лицо, несомненно, и весь такой тёплый и солнечный — с ужасом одёргивая саму себя, Олли отмахнула от себя образ, начавший слишком сильно напоминать одного знакомого. Ещё чего не хватало, в последнюю неделю во дворце напридумывать себе что-то. Хотя, задумавшись об этом, девушка пришла к очевидному для себя выводу, что в эту неделю она ещё сохраняет за собой все привилегии и в том числе — фаворитов.

— Он ведь неплохой. Хороший даже.

— Хороший?! — взвизгнула Офра. — Тебе-то откуда знать?!

Вздрогнув, вдова Владыки поняла, что, пока была в мечтаниях, пропустила мимо ушей какой-то вопрос принцессы. Судя по истерике, зарождавшейся где-то в глубине сравнительно невысокой Офры, вопрос был связан с предстоящей нежеланной женитьбой и, вполне возможно, женихом.

— Не знаю! — почти на одинаковой с принцессой ноте выпалила Олли, справедливо опасаясь за своё благосостояние в ближайшие пару минут, — Я просто предположила! Ну не может же он быть старым вонючим уродцем!

— А если будет? — поднявшаяся было с места, Офра опала обратно на кушетку и закрыла лицо ладонями, готовая к новой порции рыданий. — Это же Геенна! Они там все — страшные, немытые варвары!

Первоначальная причина истерик стала понятна сразу же, но это не дало Олли ни единого повода — все ещё не дало — начать соболезновать Офре. Геенна, не Геенна, главное, что не Холодный дворец.

К тому же, Геенна. Что в ней было плохого? Подперев щеку ладонью, Олли нахмурилась и с задумчивым видом уставилась туда, где по её предположениям должна была находиться ненавистная принцессе страна.

Быть может их, девушек южного крыла, и не обучали высоким наукам — в основном муштровали в рисовании, пении и литературе — но и про культуру других стран, и про сами страны вкратце рассказывали. Олли запомнила клочки информации то тут, то там, но про Геенну как-то уяснила слишком точно, что страна эта была закрытой. Не то, чтобы туда невозможно было попасть, но нужно было очень постараться, чтобы стать гостем. Все впечатление о ней складывалось только исходя из окраинных портовых поселений, куда приплывали доставлять товар корабли, а эти деревушки были на удивление бедны.

Поразившись такому странному порядку, Олли в то время пыталась прошерстить библиотеку на наличие хоть каких-то объяснений, но так ничего и не нашла, а потом как-то забыла. Теперь воспоминания об этом необычном подходе к обустройству страны всколыхнула Офра. Можно было сказать, что от принцессы появилась хоть какая-то польза.

— Послушайте, Вы слишком предвзято к ним относитесь. К тому же, за кого конкретно регент отдаёт Вас?

Утирая кулаком слёзы, Офра села ровно и уставилась на носки своих тряпичных туфель, украшенных мелкой россыпью драгоценных камней. Будто только теперь осознав что-то, она после пары минут молчания подняла взгляд на Олли.

— Я не знаю.

Вдова Владыки, захлопав глазами, не сдержала истеричный гортанный смешок, тут же поспешно прикрывая рот ладонью. Принцессе и так было худо, так что смеяться над ней не хотелось — и очень хотелось одновременно.

— Ну… Быть может, сударь регент хотя бы намекнул? Он, знаете ли, любитель иногда говорить загадками.

— Он сказал… Сказал, что хороший, — Офра, шмыгнув носом, загнула один палец. — Что высокий… Что очень высокий, вот! Умный, плечистый… да какое это все значение имеет? — всплеснув руками, девушка вновь ударилась в рыдания. — Все одно из Геенны!

Промолчав, Олли окинула принцессу недоверчивым взглядом, но потом её вдруг осенило. Как ни разворачивай, в голове складывался только один образ, и тут уж вдова Владыки не знала, бить принцессу за неразумность или скорбеть о своей гораздо более нелёгкой судьбе молча.

Хотя в большинстве случаев супруга правителя была лишь приятным дополнением к нему на мероприятиях вроде крупных приёмов и турниров, случалось и так, что она попадала на встречи с представителями других государств. Обычно это могли быть те же самые приёмы, всего лишь более официальные и рассчитанные в первую очередь на строгую болтовню, чем на танцы и выпивку.

Когда ей посчастливилось попасть на один такой, Олли скучала всю первую половину, только сидевшая за столом рядом со своим супругом и своевременно улыбавшаяся тем, кто подходил к ним, поприветствовать Владыку или попытаться завести с ним разговор. Фикяр скучал ещё больше, почти весь приём игравший в своих деревянных воинов, подаренных каким-то послом из страны, названия которой Олли не запомнила. От делать нечего она скользила взглядом по залу, надеясь найти кого-то любопытного для банального рассматривания, и нашла — сложно было не заметить.

Мужчина общался в тот момент с регентом, из-за чего оба бросались в глаза слишком явно: в валакхе было три локтя росту, и он не доходил своему собеседнику даже до плеча, заканчивавшийся где-то под грудью у мужчины. Удивительным при этом было то, что Айорг, в подобных случаях обычно делавший шаг назад, чтобы не слишком сильно запрокидывать голову, стоял с гостем почти вплотную, да вдобавок привалился спиной к стене, ещё больше зрительно себя уменьшая. Они смотрелись, как мальчишка с отцом, притащившим чадо на не интересный приём.

Собеседник регента был, несомненно, плечист и хорош собой, в момент, когда Олли его заметила, усмехавшийся в густую бороду медового, как и пышные волосы, оттенка. От него веяло спокойствием, но не тем, которое заражало окружающих — скорее, он походил на спокойно следившего за обстановкой дракона, который не становился от своего мирного состояния менее опасным. Будто напоминанием другим о риске, связанном с этим человеком, была его правая рука, венчанная острыми когтями и поблескивавшая в свете чернотой, на локте переходившей в золотой цвет. Позже, не сдержавшись, Олли спросила у регента, кто это был.

В тот день она, как оказалось, видела самого властителя огненных земель, выделявшегося среди разодетых в самые цветастые платья аристократов империи только природными данными. Одет он был в длинную холщовую накидку, обычные штаны с сапогами, да белый с синими полосами палантин, небрежно обмотанный вокруг шеи.

Если подозрения были верны, Офре предстояло стать супругой этого существа, и Олли вдруг испытала жуткое желание все же поколотить принцессу хорошенько.

Воплотить свои чаянья в реальность не довелось: в покои, постучав предварительно в дверь, но не дождавшись разрешения войти, зашёл регент собственной персоной. Одновременно с тем, как он переступил порог, в стене возле кушетки Офры открылась дверь.

6.

Скажи ему кто-то, что он — трижды герой войны, уважаемый в обществе человек с ещё двумя такими же героическими товарищами будет в мирное время пробираться во дворец по потайным ходам, Самаэль бы усомнился. Потом он бы просто вспомнил, с кем имел дело, и перестал бы удивляться в принципе, потому что Айорг Гессе и ровное, без засечек, течение какого-либо плана обычно стояли на немного разных уровнях.

Они с Эммерихом и Каджаром были готовы войти в храм Птицы, когда Самаэль решил прислушаться и своевременно уловил ворчливый голос Сонрэ, эхом отскакивавший от стен. Обратно на улицу они вывалились, едва не споткнувшись все трое друг об друга, после чего начали спор на тему «Кто войдёт и выдаст нас с потрохами».

Только по счастливой случайности в лице Ноктиса страдать не пришлось никому: ворон, немало своим появлением испугавший Эммериха с Каджаром, заявил, что место встречи меняется. Другим пунктом были избраны покои супруги Владыки, которые с городом соединял тайный проход, созданный когда-то давно для того, чтобы в случае атаки жена правителя и её дети могли скрыться от врагов. По заверению Ноктиса, вдова почившего Владыки должна была перебраться в покои, которые ей предоставлялись на неделю до интронации.

Перед тем, как они разошлись, Ноктис попросил Самаэля задержаться, и тави пожалел, что согласился. Ради разговора перекинувшись в человека, перевертыш имел наглость поблагодарить его за то, что нынче утром явился во дворец лично. Ноктис попытался убедить генерала, что регент стал радостнее просто от того, что Самаэль не отошёл от него в той перепалке с Сонрэ и никоим образом не выказал неприязнь в целом. Тави Гринд сделал вид, что поверил, на деле просто получив возможность поскорее уйти из злополучного места, но мысли об этом настигли его в сыром, пропахшем затхлостью тоннеле, где едва ли помогали увидеть путь даже факелы.

В какой-то момент дошло до того, что Самаэль замер посреди коридорчика, мешая своим товарищам идти дальше, и получил от Эммериха хороший пинок и высказанный в грубой форме совет двигаться дальше.

Чтобы Айорг радовался кому-то? Валакх радовался только возможности сбежать из дворца в Дом Отдохновения к своим любимицам, хорошей табачной смеси или неудачам министра Элана и Онерли — причём неудачам любым, вплоть до спотыканий на лестнице. К тому же, они не то, чтобы ссорились. Поорали друг на друга, дав окружающим в лице Ноктиса посмотреть на пылкую ругань и метание всего, что под руку попадётся, помахали кулаками, но не поссорились с клятвой никогда больше не говорить друг с другом. Просто…

Просто им обоим нужно было время выдохнуть. Самаэль оправдывал себя именно так.

Как бы то ни было, дверцу в покои вдовы Фикяра, должные пустовать, он открывал с чистой головой и твёрдой уверенностью, что всё будет, как и обещали. Всё и было — за исключением того, что покои свои жена Владыки не только не покинула, но ещё и принимала в них принцессу Офру.

Осмотрев немую сцену, открывшуюся его взору, Самаэль обворожительно улыбнулся глядевшей на него красными от слёз глазами принцессе:

— Извините, Ваше Сиятельство. Дверью ошиблись.

Айорг, поняв, к чему всё идёт, хлопнул входной дверью так, что где-то в здании наверняка отлетела пара кирпичей, и, рявкнув: «Гринд, не смей!», опрометью кинулся к гостям. Как он не запутался в полах своих одежд, осталось загадкой для всех присутствующих, и лёгкое недоумение, занявшее Самаэля, позволило регенту вытянуть его и двух других в покои за руки, как неразумных детей.

Заметив сдавленно хихикнувшую Олли, тави виновато ей улыбнулся. В ответ девушка захихикала пуще прежнего, поспешно отворачиваясь и пряча лицо от гневно зыркнувшей на неё Офры.

— Доброго вечера, сударыни, — неуверенно улыбнулся Эммерих, поклонившись им. — Вы уж простите за беспокойство.

— Да, — Самаэль с Айоргом спохватились, один подхватывая под руку регента, а другой, в свою очередь, остальных генералов. — Мы уже уходим!

— Стоять! — Офра встала со своего места и, все ещё не до конца оправившаяся от слёз, по кому бы она их тут ни лила, подошла к валакху и обвинительно ткнула его в грудь. — Ты что, втайне от министров решил перетянуть на свою сторону Великих?

— Почему бы и нет, — заметила со своего места Олли. — Вас же не смущает, когда министры Вам рассказывают сказки о Ваших шансах на трон. Пусть и регент тоже поразвлекается.

— Кому из нас он будет рассказывать сказки про трон? — ехидно фыркнул Каджар.

— Гринду, я полагаю, — хохотнул Эммерих. — Да, сударь регент?

Айорг вздохнул, на пару мгновений прикрывая глаза, после чего растянул тонкие губы в улыбке и посмотрел на Олли.

— Ваше Сиятельство, я понимаю, что прошу о многом, но нам с тави хотелось бы… приватности.

Едва слышно посмеиваясь, Олли поднялась с места и, взяв под руку упиравшуюся и пытавшуюся возмущаться Офру, выволокла её за порог. Закрывая за ними двери, вдова Владыки подмигнула мужчинам:

— Только будьте добры не громить мои покои.

Стоило им остаться вчетвером, все, как по команде, отпрянули в разные стороны и смерили друг друга оценивающими взглядами. Это было скорее попыткой заставить себя вернуться в реальность из той смехотворной ситуации, в которой все находились пару мгновений назад, чем потуги заподозрить ближнего своего в предательстве. Люди военного склада ума были не слишком склонны к интригам, если только на старости лет им не становилось скучно, а регенту мутить воду с конкретно этой троицей смысла не было: они были из тех, с кем проще для начала поговорить напрямик.

Первым отмер Эммерих, окинувший валакха ещё одним оценивающим взглядом и присевший на кушетку, ранее занимаемую принцессой. Рядом, тоже что-то для себя прикинув в голове, разместился Каджар.

Самаэль всегда искренне поражался другу, а точнее тем несоответствиям и несостыковкам, из которых он, казалось, состоял. Фарфоровая кожа, создававшая впечатление, будто это была ожившая кукла, и голос, заставлявший невольно вздрагивать — глубокий с хрипотцой и никак не вязавшийся с приятной внешностью. Маленький рост и невообразимые наглость и сила как внутренняя, так и доступная к демонстрации физическая.

Когда будущий тави был молодым, ничем особо не интересовавшимся юнцом, тем не менее уже определённым отцом на военную службу, валакх взялся подтянуть его в умении обращаться с мечом. В те годы Самаэль был выше в лучшем случае на полголовы, что не мешало в бою один на один. Будучи уже взрослым, выросшим до почти двух метров в высоту мужчиной, он на ленивое согласие валакха пофехтовать ответил смехом, пускай и сам предложил: ждал иного. Куда было мелкорослому худому Айоргу против закалённого в боях Гринда? В тот момент, когда, упав на землю, он почувствовал впившийся в бок острый угол какого-то камешка, Самаэль с удивлением понял, что просчитался настолько, насколько это было вообще возможно.

Многие поступали рядом с регентом, как Эммерих с Каджаром, полагавшие, что он беспокоится о собственных габаритах, а потому сокращавшие всегда заметную разницу, потому что плохо знали, что творится у валакха в голове.

Самаэль и сам не всегда мог сказать точно, что там происходило, но точно уяснил, что можно было говорить с регентом хоть с высоты второго этажа, хоть лёжа — ему было без разницы. Разве что не очень любил такие разговоры затягивать: потом ныла шея.

— Итак, — скрестив руки на груди, Самаэль глянул на валакха, внимательно его изучавшего с расстояния в пару метров — вид у регента был такой, будто недавнюю шутку двух других он обмозговывал со всей серьёзностью. — Наплыв людей в крепости произошёл из-за отделения Ковруса?

— При всём уважении, сударь Гессе, это звучит странно, — Эммерих передёрнул плечами. — Когда Мидери отвалилась, желающие оставаться в составе империи просто перебрались на ближние к ним земли.

Отвлекаясь от изучения тави Гринда, валакх посмотрел на генералов на кушетке и едва заметно дёрнул бровью. У него это было чем-то вроде сверхумения — одним движением чёрных вразлёт бровей выражать всю гамму своих эмоций. Окружающие всегда поражались этой способности, но редко утруждали себя присматриваться внимательно и учиться читать.

— Давайте начнём с того, что Мидери разделилась надвое, и там в любом случае не было такого большого количества перебежчиков, — валакх упёрся одной рукой в пояс, указательным пальцем другой постучав себя по подбородку. — И Мидери сделала это открыто — я знал об их расколе в тот день, когда он случился.

На пару мгновений повисла тишина, которую нарушил Каджар, осторожно высказавший предположение о том, что нынешний откол одной из областей стал известен лишь недавно, и в этом оказался прав. Главы ведомств и в последнее время спевшийся с ними Сонрэ попытались скрыть факт отделения ещё одной области от основного состава империи. Кроме того, рискнули напоследок увести из переставших принадлежать стране территорий как можно больше людей, представлявших ценность, как военные единицы.

— Скрывать отвал целого куска страны, — фыркнул Эммерих по завершении рассказа, — это сумасшествие чистой воды. Что скажут люди? Может быть, у кого-то из центральных областей в Коврусе родные, а теперь они даже попасть туда вдруг не смогут.

— За эту неделю двор должен выбрать, кто будет новым Владыкой, — Самаэль поймал верную мысль за хвост и переглянулся с валакхом. — До этого из-за недееспособности Фикяра за страну был фактически ответственен ты.

— Я бы обвинил его во всем, — указал на Айорга Каджар, — это бы значительно снизило симпатию к регенту. Если она вообще была. Была же?

— Не знаю, — с усмешкой откликнулся валакх, сцепив руки в замок на уровне пояса, — вам вот с сударем Эммерихом я не нравлюсь. Сударю Гринду, полагаю, тоже.

— Я такого не говорил.

— Ты громко думаешь, Самаэль. А ещё ты меня под руку держал.

Не обращая внимание на волны недоумения со стороны кушетки, Самаэль с едва слышным вздохом ругнулся и пнул ближайшее, что попалось под ногу — это оказался увесистый сундук, до отказа набитый не то платьями, не то камнями. Шипя теперь ещё и от неприятных ощущений, мужчина упёрся ладонями в пояс и отошёл к окну, якобы в попытке размять ногу.

Конкретно эту свою особенность валакх принципиально не говорил никому, но, как и часть имперцев, он мог копаться в чужих головах. Единственное, что могло спасти не знавших, так это нежелание к нему прикасаться или позволять ему до себя дотронуться: регенту нужен был контакт с кожей.

Это объясняло его успех среди женского населения замка. Айорг просто понимал, что творится у них в головах.

— Просто запомните, что его не нужно трогать, — через плечо бросил сидевшим на кушетке Самаэль. — В буквальном смысле.

— Да ладно, — в спокойной и одновременно ехидной манере отозвался позади него регент, — я и без этого знал, что ты будешь ядом плеваться, золотко. Знаете, он мне в последнюю встречу чуть зубы не выбил.

— Потихоньку начинаю понимать, почему, — пробормотал Эммерих, слегка хмурясь. — Может, вернёмся к теме Ковруса?

— Ну, очевидно, что это кампания с целью заставить регента выглядеть не самым лучшим из кандидатов, — развернувшись на собеседников, Самаэль привалился спиной к оконному косяку. — Имею наглость предположить, что началась она месяца два назад, когда в Коврусе были восстания.

— Да, но никого из людей Сонрэ туда не отправляли, — развёл руками Каджар. — Если мы развиваем версию с его причастностью, то как-то нескладно у нас получается.

— Там был кто-то из геленовских, — после некоторых раздумий произнёс Эммерих. — А Гелен прямо-таки на Сонрэ молится.

— Отлично, — оттолкнувшись от своей опоры, Самаэль вознамерился уйти, — я отправлюсь в Коврус, проведу расследование. Узнаем, кто, когда, как и кого подкупил. Доброй ночи.

Айорг, второй раз за вечер проявляя чудеса прыткости для существа со слабыми коленями, схватил его под локоть мёртвой хваткой:

— Стоять! — обернувшись к паре на кушетке, регент указал на них, — тави Каджар, я поручаю это Вам. До похорон никто из них не рискнёт официально ни о чём заикаться, поэтому после них сразу же уезжаете.

— Чудно, — улыбнулся Эммерих, подхватывая друга под руку и утягивая в сторону дверцы потайного хода, — были рады пообщаться. Если что, сударь регент, наши голоса за Вас — Вы забавный.

Шипевшие на приглушённых тонах друг на друга Самаэль с Айоргом вскинулись, но увидели только, как один из тави со смешком помахал им рукой и закрыл дверцу.

— Первородных и меня самого ради! — рыкнул регент, едва они остались наедине ударяя друга в плечо, — ты ведёшь себя, как ребёнок!

— Ребёнок бы даже не пришёл, а я тебя ещё терпел! — не остался в долгу Самаэль. — У меня руки чешутся тебе шею свернуть, но я с тобой даже поболтал!

Айорг издал не то смешок, не то вялый, короткий стон и взмахнул руками, из-за взметнувшихся широких рукавов на пару мгновений напомнив раздражённую несовершенством мира взъерошенную галку. Если суламаррэ с их особенностями существования обвиняли в бесчувственности, то этого старожила, видевшего ещё времена принцессы Роханны, стоило называть бревном: от чьих-то там смертей сударю регенту было ни холодно, ни жарко, даже, если это были существа, которым он при жизни клялся в вечных и неугасаемых чувствах.

Однако, на поверхностные эмоции, когда ситуация затрагивала конкретно его персону, валакх никогда скупым не был. Вот и теперь, развернувшись, в пару широких шагов преодолел расстояние до тави и гневно ткнул того пальцем в грудь:

— Это третьи родители на твоём веку, Гринд, третьи! И, как и прежние, они тебя не пережили, но почему-то именно на этих ты решил играть в обиженного! — хмурясь, валакх хлопнул его по груди раскрытой ладонью, — или что, ты в этом цикле выбрал роль жертвенного барана?

Задохнувшись собственным возмущением, Самаэль отступил на шаг назад, но вовремя одумался, вспомнив, что позади было окно.

— Не говори о том, чего не знаешь, клыкастый, — пригрозил мужчина пальцем валакху, — тебя со мной предыдущие два цикла не было.

— Глядя на твою веками не меняющуюся рожу я подозреваю, что и характер не претерпел мутаций.

— Ой, да пошёл ты к Птице в гузно, мелочь, — со вздохом отмахнулся Самаэль, направляясь к двери в коридор, — я еду в Коврус. Хотя бы подольше твою рожу не увижу.

Быстрым шагом пройдя до двери, Айорг захлопнул её у тави перед носом, отрезая возможность сбежать, и склонил голову к плечу, внимательно глядя на собеседника.

— В гузно к Птице сам пойдёшь, когда время настанет. — Нахмурившись, валакх потёр висок костяшками пальцев и отрывисто выдохнул, успокаиваясь. — В Коврус едет Каджар. Вы же, сударь Гринд, послезавтра будете повышены в должности и получите новые обязанности.

Покачав головой, Самаэль упёрся ладонью в дверь, почти нависая над регентом, привалившимся к этой же двери плечом.

— Чувствую, мне это не понравится.

— Не понравится, — согласно кивнул Айорг. — Я хочу, чтобы ты стал первым из Великих генералов.

Быть первым значило не просто кичиться возможностью стоять во главе строя. Первый из тави действовал наравне с главой военного ведомства, иными словами — являлся человеком из числа придворных. Это означало необходимость почти всегда жить во дворце и находится в целом в его пределах либо — в крепости непосредственно в Лайете. С одной стороны, это делало его больше одним из политиков, занимавшихся только разговорами, с другой стороны — меняло не так уж много, как казалось.

Отказываться из-за каких-то личных обид было бы глупо, но и соглашаться после пары секунд обдумывания Самаэль не собирался.

— Выбор у меня есть?

Айорг, едва ли ожидавший хоть какого-то ответа, поднял на него взгляд.

— Есть. Можешь сказать решение завтра утром или в обед — как пожелаешь.

Глава 3. Прощание.

1.

— Что у них там происходит?

Вопрос этот был задан с плохо читаемой интонацией, и сообщавшая своей подруге последние новости девушка замерла, во все глаза глядя на остановившегося рядом с ними человека. Невысокий, если был в одиночестве, и крайне низкий, если стоял рядом с кем-то, он был весь будто специально вычищен от всех тягот этого мира и жил с навечно приклеенной к лицу лёгкой улыбкой. Реагировал ей даже на ветер, взметнувший резким порывом вверх и направо светлые волосы цвета льна. С этой же улыбкой мужчина мог выражать своё недовольство, но неизменно делал это мягко — скорее назидательно, чем в попытке обвинить. Его многие любили, многие обожали и крайне малое количество людей считало серьёзным и думающим не исключительно цитатами из Тишура.

В самом Пантеоне знали, что Король богов и самый младший из Первородных был той ещё лицемерной тварью, улыбавшейся всегда и всем. Даже его старший брат, должный днём изображать на похоронах Владыки печаль, был более искренним.

Король богов — вообще-то, его звали Василиском, но у простого народа язык ломался при попытке назвать высшего среди Первородных как-то иначе, нежели титулом — умело прятал то, что не хотел показывать окружающим. Прихожане считали его святым, во всём находившим прекрасное, старшие братья недоверчиво фыркали и говорили, что где-то точно такую же улыбочку видели. Одна из старших сестёр отмалчивалась по этому вопросу, а вот та, что от Василиска по старшинству ушла лишь на пару дней, вполне справедливо ворчала, что кому-то дано улыбкой прятать реальность, а кто-то пытается по неясным ей самой причинам подражать и делает это из рук вон плохо.

«Ты же не Хеймор, дорогой, — неизменно твердила Нориа, заплетая прядь мышиного цвета волос в тонкую косичку и изредка бросая взгляды не на своего собеседника, а на симпатичную ей прихожанку. — Ты должен быть светом, а не подобием чего-то нелицеприятного».

Проблема Нории и всех их общих братьев и сестёр заключалась в непонимании — Хеймор, давно забросивший и свой статус Первородного, и имя, данное ему при рождении (сменил его на более благостно звучавшее), находившийся подле Владыки последние сто тридцать лет, не был нелицеприятным. Это был маленький валакх, который обворожительно улыбался, прекрасно зная, что от улыбки у него на щеках появляются ямочки, и делать это он мог так, как душе заблагорассудится, лишь бы собеседнику было приятно.

Нелицеприятным был Василиск, в отличие от старшего брата сам себе казавшийся противно одинаковым в любой ситуации.

— Всего понемногу, Король, — пробормотала служка, казалось, раздумывавшая, отрицать ей дружеские отношения с прихожанкой, или пустить всё на самотёк. — Сегодня вот, Владыку хоронят, а половина двора, говорят, друг на друга смотреть без ругани не может.

— Почему? Впрочем, не важно, — Василиск со вздохом двинулся дальше. — Они никогда между собой общаться не умели.

Последняя фраза была сказана в никуда, гораздо тише, но в Пантеоне уши были везде. Город-крепость, занимавший небольшой клок территорий на границе с Коврусом, жил настолько обособленно от империи, насколько это было возможно, и единственным развлечением было собирать слухи с разных уголков своих земель, да тормошить прихожан на тему известий из столицы — если из столицы вообще кто-то добирался.

Все потому, что сотни лет назад Владыка Джартах Неповторимый то ли от скуки, то ли из-за каких-то личных предпочтений посмотрел в сторону Первородных, живших при дворе, и задал логичный вопрос: «На каких правах вы, судари и сударыни, едите и пьёте здесь задарма?». Будучи почитаем не только за свою внешность, но и ум, Джартах ответил себе на вопрос сам, и уже через неделю после того разговора Первородные были огорошены известием о новом указе, согласно которому религия и государство отныне вставали по разные стороны баррикад. Владыка не желал, чтобы на решения о налогах, войнах, наказаниях и прочем влияли те, кто питался, как он сам выражался, травой и солнечным светом; проводил дни в праздности, золоте и достатке за счёт прихожан, которым рассказывали истории о чудесных излечениях, разговорах с усопшими и тому подобное.

С тех самых дней женщины в Эрейе получили больше свободы в одежде и выборе занятия жизни, появились первые наёмницы. Культура стала жёстче и более жестокой, а Пантеон вновь ожил и принял обратно тех, кто жил в нём с первых дней.

Окружённый высокой стеной из белого камня, внутри он был сплошным противоречием: белоснежные дворцы с позолотой на крышах соседствовали с выглядевшими блёкло домиками из светлого дерева, где жил простой народ, мало причастный к божественному. Кухарки, садовники, одним словом работники. «Травой и солнцем» — услышали бы это здешние трудяги, смеялись бы до колик. Еды нужно было много. Один только Первородный Крокум ел за двоих.

Как бы то ни было, Владыка Джартах Неповторимый дал всем, кто был после него, хорошую идею, и Пантеон, до этого имевший вес в государстве, превратился в отделённое от Владыки посмешище, хотя каждый правитель все равно называл себя наместником Первородных и Птицы на бренной земле. Смешно и тошно было от того, как все они продолжали верить в божественную природу Первородных, при этом не задумываясь, что, будь эта природа, никто не смог бы шикнуть на Василиска и его братьев с сёстрами со словами: «Иди отсюда, у нас закон».

Выражаясь мягко, Король богов до сих пор ненавидел Владыку Джартаха и то и дело возвращался мыслями к давно почившему правителю, да скрежетал зубами.

Надежда была на сына Мортема — немощного, слабого мальчика, на решения которого было легко влиять. Но вот, наступил день его интронации, и присутствовавшие там Первородные почувствовали, как всем пятерым сразу стало дурно: рядом с мальчиком стоял, успокаивая занервничавшего ребёнка, Айорг Гессе.

Их старший брат, известный помимо всего прочего яростной ненавистью к Пантеону и в частности своей семье. Не то, чтобы у Владыки-регента не было повода для такого отношения. Было почти сто пятьдесят тысяч, за каждый день, который валакх провёл в катакомбах Пантеона с подрубленными ногами, способный передвигаться исключительно при помощи рук. В семье царили напряжённые отношения, так что, стоило увидеть Айорга рядом с новым правителем, и идею о возвращении к власти пришлось оставить.

Теперь шанс забрезжил на горизонте вновь. Сын Мортема умер, не оставив наследников, а, значит, род Гесселингов можно было считать прерванным. Раздрай при дворе мог объясняться только наличием нескольких потенциальных кандидатов на трон.

— Нам нужно в столицу, — заходя в один из залов, в котором Первородные на удачу собрались все вместе, возвестил Василиск. — Сегодня похороны.

2.

«Нет, вы слышали?», «Кошмар какой-то», «Совсем уже ничего не боятся» — это были лишь три сошки в горе того, что, как полагали окружающие, он не слышал. Обвинений были десятки, и ладно бы претензии выражал абсолютно весь двор, но ведь ворчание слышалось только от глав ведомств, которые все, по своим же заверениям, пытались все время до похорон утешить никак не желавшего утешаться Сонрэ.

«Он рвал и метал, — вещали они, — готов был лично отправиться к мальчишке и вздёрнуть его на ближайшем столбе, но только мы, верные и преданные государству и устоявшимся строгим порядкам люди, его удержали.»

Можно было бы стерпеть — можно. Они могли лишь разговаривать, но не в главном церемониальном зале, завешенном плотными белыми отрезами тканей, слегка колыхаемыми ветром. Не в присутствии представителей союзных государств, не в присутствии принцессы Офры; уж точно, Птица Великая упади на их головы, не стоя возле гроба, выставленного в центре окольцованного массивными колонами помещения, к которому люди должны были подходить проститься с почившим правителем.

Главы ведомств, бывшие на недолгий отрезок лицом государства, должны были скорбеть вместе со всеми, стоявшие вкруг последней опочивальни солнца и луны империи, а они трепались, как базарные бабки, то и дело бросая взгляды в сторону второго света.

Там, аккуратно прислонившись боком к перилам, стоял Самаэль — основная тема разговоров в прошедшие пару дней. Отделённые от него одной колонной, разместились Эммерих и Каджар, о чём-то едва слышно переговаривавшиеся. Эти двое в сплетниц и врагов не превратились — им было интересно обсуждать одну крайне знаменитую девицу из Дома Отдохновения на окраине, а генералу Гринду хотелось лишний раз погреть уши над разговорами тех, кто выполнял основной церемониал.

Владыка был маленьким, что вблизи, что с высоты второго света. Глядя на его умиротворённое лицо, хотелось спросить у всех тех, кто, рыдая, припадал — точнее, пытался, пробившись сквозь круг глав ведомств — к гробу, чтобы попытаться схватить правителя за руку, к чему такие страдания.

Для народа не существовало отдельной личности. Для них была должность, делавшая получившего её отцом всем и каждому имперцу в частности. Народу внушалась мысль о том, что Владыка, именно Владыка в целом, а не какой-то конкретный правитель в частности — их надежда, опора, их покровитель и наместник всех возможных богов на земле. Правитель редко показывался народу, всегда оставаясь для них эфемерной всесильной фигурой, и вдруг лежал мёртвый, доказывавший своим состоянием, что некоторые вещи неподвластны даже тем, кого возносят едва ли не до божественного уровня.

Самаэль никогда не испытывал восторга от этого мальчишки, с трудом понимавшего даже, что такое война, если не игра в деревянные фигурки, вечно даримые сестрой и окружающими, но и поведение глав ведомств не мог одобрить. Они квохтали, как старые курицы-наседки, каждый в попытке выслужиться и показать, мол, взгляните, наше мнение диаметрально противоположно тому, которое высказал регент.

Сложно было поверить, что эти люди, стоявшие в правлении империи, огромной и непоколебимой, могли так свято верить, что кто-то даст им право посадить на престол дочь Мортема. Дело было даже не в тех, кто находился во дворце — тот народ, что кидался сейчас в слезах к покойному Владыке, кинулся бы на них с вилами в тот самый момент, как они короновали принцессу.

Женщина в империи была дочерью, матерью, сестрой, женой — ни больше, ни меньше. Она была хранительницей дома в своей семье и в своём доме могла представлять себя хоть Владычицей, имевшая право за закрытыми дверями заставлять мужа ходить по стенке, но, едва выходя на улицу, женщина становилась образчиком скромности. Никакого высшего образования, никакой политики, никакой философии, никакой войны — ничего, что могло бы заострить женский ум и дать хотя бы мысль о том, что командовать она может где-то, кроме своего дома.

Посадить во главе империи принцессу означало дать пощёчину всем, кто придерживался веками не менявшихся традиций. Единственная сударыня, которой когда-то дозволили быть у власти — принцесса Роханна, но там никто особо и не возмущался, ибо она была первой. Ныне женщина могла надеяться только на свой ум и хитрость, которые могли бы привести её во владыческие жены, что давало шанс управлять страной через самого влиятельного мужчину в империи.

Главы ведомств, тем не менее, продолжали. В их личном списке подколодных тварей Самаэль постепенно перемещался на первое место, и всё по банальной причине: намедни у великого генерала Сонрэ приключилась истерика по поводу назначения нового человека на должность первого среди пятёрки.

Это даже не было шагом по лестнице иерархии как таковым — просто пара обязанностей, выполнение которых влияло на всю армию в целом и раньше лежало на совести другого, перешло к тави Гринду. Кроме того, это перевело его в статус придворных, и потому во дворце у него отныне были свои покои, в которых Самаэль остался из принципа просто для того, чтобы в одну ночь попытаться прочувствовать, многое ли поменялось.

Не поменялось — хотя, может, влиял тот факт, что в этом своём цикле он страдал хронической бессоницей.

Ничто и никто не помешал генералу Сонрэ попытаться устрашить «отнявшего у него должность наглеца» скандалом, на что получил ответ спокойный, но лично его оскорбивший: «Зато теперь из Ковруса внезапно не прискачет толпа новобранцев, которую никто не ждёт». Казалось бы, на этом конфликт был исчерпан, но глупо было думать, что Сонрэ не попытается настроить против «узурпатора» глав ведомств, по какой-то причине с ним сдружившихся.

Этим утром глава военного ведомства, когда тави Гринд пришёл к нему с требованием предоставить кое-какие свитки, заявил, что времени у него нет в виду подготовки к похоронам, а потом с чинным видом сел за стол завтракать.

Когда Самаэль был моложе и гораздо порывистее, нынешний Владыка-регент однажды заметил, что у суламаррэ всегда отсутствовали моральные преграды для применения силы, но только мальчишка Гриндов умудрился сделать «мордобой не проявлением насилия, а средством коммуникации». Словом, глава военного ведомства отдал нужные свитки, а на Самаэля смотреть не рисковал, при каждом случайном столкновении взглядами машинально тянувшийся к шее, на которой утром удавкой затянулся ворот его собственного кафтана.

На Владыку, казалось, обращали внимание только простые люди, для которых он виделся кем-то свыше.

Женщины стояли на другой половине второго света, выглядывавшие осторожно за перила и пытавшиеся хоть что-то высмотреть. Принцесса Офра и вдова Владыки первыми прошли к гробу, и одна сделала это с поразительной прыткостью, а другая соизволила порыдать над телом брата добрые пять минут. Остальные девушки остались в стороне, но сейчас, наблюдая за ними со своего места, Самаэль понимал, что рыдали бы, окажись в толпе скорбящих, почти все.

За происходящим внизу наблюдать было уже не так интересно, и тави Гринд, привалившись плечом к колонне, уделил все своё внимание женщинам. Всего их было около десяти, включая самарт и владыческих нянек, и все они грудились друг с другом, будто боялись, что, если будут по одной, окажутся выставлены за порог. Только одна стояла рядом с безутешно рыдавшей Офрой, подставляя своё плечо для слёз, а другая, которую поначалу можно было спутать с самартой вдовы, держалась особняком ото всех вовсе. Зацепившись взглядом за этих конкретных сударынь, Самаэль впервые за долгое время почувствовал себя стариком: знал, что где-то встречал обеих, но никак не мог припомнить обстоятельств и тем более имён.

Понадобилось минут пять, а то и больше, чтобы, наконец, в голове мелькнула правильная мысль — две из этих девушек были дочерьми Айорга. Худая и высокая блондинка откликалась на Мадлену, а миловидная приземистая пухлощёкая брюнетка — на Сейрен. Если до этого тави Гринд чувствовал себя просто старым, то теперь уверился в собственной древности, потому как обеих помнил гораздо более маленькими. Кажется, в последнюю их встречу Мадлене было на вид около 13, а Сейрен и того меньше, и вот теперь обе они стояли на другой стороне зала, и одна была ни много, ни мало, самартой самой принцессы Офры.

— Если стану Владыкой, то, может сосватаю одну из своих девочек тебе.

Отвлёкшись от мыслей о собственном возрасте, Самаэль нахмурился и посмотрел на остановившегося рядом регента.

Улыбчивый, весь в белом — святое семейство в чистом виде. Наверное, его таким и делали когда-то, а потом улыбчивый мальчик вдруг научился решать свои проблемы не только добрым словом и молитвой, и все поняли, что где-то судьба пошла не в ту сторону. Теперь он надевал белое крайне редко, улыбался часто, выглядя все такой же душкой, но доверия вызывал в разы меньше. У Самаэля так и вовсе пока что реакцией на валакха просилось только отвращение, но улыбался ведь — и как-то так приятно, с этими своими ямочками на бледных щеках, щуря невозможные глаза цвета раскалённых углей.

Нет, всё-таки отвращение. Придя к этому решению, Самаэль вернулся к тому, за чем смотреть было интереснее, и оставил комментарий без ответа. Сосватает, как же, — ни одна здравомыслящая женщина не взяла бы себе тави, любившего на досуге сунуть нос в старые развалины или пропасть на год-другой, потому что такое желание высказала его левая пятка. Не то, чтобы Самаэля это сильно расстраивало: он с детства считал женитьбу добровольным рабством и просто добавлением в дом лишнего рта для еды. Более того, этот лишний рот был способен потом расплодиться.

Можно было не задавать вопросов о том, как себя чувствовал Айорг, потому что его эмоции ощущались физически и могли быть выражены одной фразой — Владыка-регент чувствовал себя идиотом. Позволивший себе наивно надеяться, что, взяв на себя обязанности первого среди пятёрки, тави Гринд станет активнее взаимодействовать с высшей инстанцией, он ещё больше обнадёжился, когда вчера старый знакомый провёл с ним во дворце полдня.

Надежда, зародившаяся и пока слабо тлевшая, была затушена одним плевком, так как по нерабочим вопросам Самаэль говорить не собирался.

— Первородных ради, Гринд, — прошипел достаточно тихо, чтобы не привлечь внимание кого-то внизу, валакх. — Прекрати играть в молчанку. Тебе почти две тысячи лет — повзрослей!

— Тебе больше семи тысяч — подрасти.

Владыка-регент захлебнулся собственным возмущением, став напоминать выброшенную на берег рыбу, отчаянно пытавшуюся вдохнуть. Порой казалось, что Самаэль был единственным, чьи оскорбления на тему роста имели какой-то вес для этого существа.

Пару минут наслаждавшись видом потерявшегося в словах друга, тави Гринд смешливо фыркнул и посмотрел в зал внизу, где стало немного оживлённее. Причина стала понятна довольно быстро: Первородные. Все пятеро, как всегда в золоте и летящих шёлковых одеждах, помпезные до невозможности и до такой же невозможности траурные.

Выстроившиеся клином, они прошли через толпу, условно разрезая её на две части, и остановились у глав ведомств, замерших в благоговейном страхе.

Глядя вниз, Великий генерал и Владыка-регент фыркнули одновременно: хоть и ругались, были вещи, о которых никогда не спорили. Первородных не любили оба, каждый за своё.

— И зачем они здесь? — Айорг слабо нахмурился. — Приглашения для них не было точно.

— Отдать почести, очевидно, — машинально огрызнулся Самаэль. — Это и их страна тоже, если ты ещё не забыл.

Валакх переглянулся с ним, состроив такую гримасу, будто внизу в зал запустили заражённых смертельной болезнью, крайне сильно уродовавшей внешность в качестве одного из симптомов. Спорить было бесполезно, но, если откинуть определённую долю предвзятости, присущую регенту в вопросе Первородных и Пантеона, вопрос о том, почему они явились без приглашения действительно возникал.

Можно было бы их понять, если бы похороны проводились в каком-то из их святилищ, но это был храм Птицы, саму идею постройки которого Король богов в своё время одобрил сквозь зубы. Не так уж они и любили покойного Владыку, чтобы наступить на горло собственной гордости ради шанса приложиться к окоченевшей руке и пожелать ему хорошего настроения где-то там, с праотцами.

— Пойдёшь спрашивать, по какому праву они здесь?

— Да нет, — Айорг поморщился, отводя взгляд от родственников. — Как пришли, так и уйдут, надеюсь. У меня сейчас проблемы важнее — надо готовиться к встрече с этим бородатым чудовищем из Геенны.

Выглянув из их ниши между колоннами, потому что услышал, как с кем-то поздоровались Эммерих и Каджар, Самаэль с немалой долей иронии во взгляде заломил бровь.

— Если я правильно всё угадал, то тебя ожидает экспромт.

Мелко вздрогнувший Айорг обернулся и едва не впечатался носом в грудь мужчине, подошедшему к ним поразительно тихо для человека атлетического телосложения.

— Чёрт! — не сдержался валакх, отшатываясь назад и ожидаемо упираясь в Самаэля.

3.

— Доброго дня, — спокойно улыбнулся мужчина, держа руки за спиной.

На Айорга он смотрел с какой-то непередаваемой смесью эмоций, которую можно было одновременно приписывать и родителю, умилявшемуся непосредственности ребёнка, и ребёнку, не вышедшему ещё из непосредственно-жестокого периода, в который метания напуганной кошки доставляли своего рода удовольствие. Самаэль едва не рассмеялся собственным мыслям: в сравнении с ними валакх и правда мог сойти за кошку по размерам.

Сдавленный смешок привлёк внимание гостя, и сердоликовые глаза, обрамлённые светлыми ресницами, нацелились на тави. Вопреки ожидаемым укорам, мужчина положил кулак на сердце, левую руку убрав за спину, и чуть кивнул, заменяя этим движением полноценный поклон.

— Ясного солнца и славных побед, тави.

Глянув на лоснившуюся чёрным гладким мехом правую руку гостя, Самаэль вспомнил слухи про властителя Геенны, якобы всегда для устрашения окружающих оставлявшего одну конечность такой, какой она должна была бы быть.

При всём уважении, присутствовать при встрече двух правителей — или почти правителей — не хотелось, поэтому тави Гринд в ответ улыбнулся, незаметно подталкивая Айорга к гостю.

— Пусть и над Вами всегда светит солнце, сударь, — коротко поклонившись, Самаэль обошёл мужчину и направился к Эммериху с Каджаром с твёрдым намерением увести их подальше от этого места. — Простите, у меня есть пара неотложных дел.

— Стой, нет, погоди! — Айорг прошипел всё на одной ноте, из-за чего стал похож на змею с немалым стажем угроз, но тави только с глумливой улыбочкой помахал ему рукой и даже не обернулся. — Не бросай меня одного с-

Посмотрев наверх, валакх столкнулся взглядом с властителем Геенны, который улыбался ещё ехиднее, чем сбежавший Гринд. Чтобы оказаться ближе к регенту, слегка пригнувшемуся, Князь согнулся почти пополам, и, вздумайся кому-то взглянуть сейчас в их сторону, люди бы оказались в некотором замешательстве. Потом наверняка вспомнили бы, что регент был невысок, а сударь главный ифрит всей Геенны отличался впечатляющим ростом в добрые пять почти локтей, поэтому такой вариант взаимодействия для них был нормален, если у гостя было настроение посмотреть, как виртуозно Айорг умеет пользоваться лексиконом портовых грузчиков.

До такого, правда, доходило, случись им остаться в стороне от любопытных глаз. Сегодня тоже никто особо не смотрел на второй свет зала, но все же у обоих было достаточно уважения к смерти, поэтому Айорг отступил на почтительный шаг и коротко кивнул.

— Доброго дня, Иблис.

— Доброго, — то ли у Князя болела шея, то ли ему просто лень было постоянно смотреть вниз, но мужчина на радость регента упёрся локтями в перила и значительно сократил делившее их расстояние. — Печальное событие. Говорят, был хороший парень.

Обычно, если держались официального этикета, они общались спокойно, без издёвок. Олли была права, когда удивлялась их взаимоотношениям, потому что с Князем Айорг действительно не старался лишний раз отойти подальше, чтобы не задирать голову: они в принципе редко стремились посмотреть друг другу в глаза в разговоре.

Тем не менее, было приятно, когда возникала возможность оказаться хотя бы чуть-чуть ближе к понятию «вровень».

— Кто говорит? Его няньки?

— Да все. Ты бы прислушивался к тому, что народ болтает. Глядишь, и страна бы не разваливалась.

Раздражённо фыркнув, валакх отвернулся и скрестил руки на груди. На той стороне зала за ними наблюдала принцесса Офра, до которой, вероятно, дошло, за кого именно её собирались выдавать замуж. Такой вывод напрашивался исходя из того, что принцесса, забыв о необходимости скорбеть о брате, вцепилась в перила с решимостью охотника, столкнувшегося с добычей, и не сводила с них глаз.

— Как бы то ни было, — слегка мотнув головой, Айорг повёл раскрытой ладонью в сторону Князя. — Рад, что ты смог выкрасть время и явиться к нам в гости. Познакомишься с будущей супругой.

В ответ промолчали, и валакх, ругая сам себя за излишнюю наивность, поднял голову, чтобы посмотреть собеседнику в лицо. Не зря — Иблис глядел на него, как на выходца из Дома особенных детей, решившего вдруг, что может делать что-то серьёзное и важное для страны. Словом, отношение к регенту было такое же, как к его подопечному, возлежавшему сейчас в гробу.

— Что? Все чин по чину, согласие было получено.

— От меня? — Князь иронично заломил бровь. — Не припомню такого. — Опустив взгляд на валакха, мужчина хмыкнул, — совет тебе на будущее, маленький регент — если ты хочешь получить ответ от меня, писать надо мне, а не Азарету.

Выдержав небольшую паузу, Айорг расплылся в улыбке:

— Я полагал, что он окажется достаточно умён, чтобы обсудить дела, касающиеся правителя, с правителем.

— Ты не отец принцессы, чтобы планировать нечто подобное.

— Ой, да мало ли! — Айорг улыбнулся, взмахнув руками. — Считай, меня её отец поставил нянькой для своей дочери. Пойми, этот брак откроет для нас всех небывалое количество возможностей…

— Учитывая нынешнюю ситуацию в империи, небывалое количество возможностей мне откроет брак с тобой, яфхэ, — Иблис упёрся ладонью в перила и окинул стушевавшегося собеседника мрачным взглядом. — Ещё больше возможностей передо мной откроется, если я соберу армию и завоюю твою грандиозную деревню за неделю.

Вздохнув, Айорг опустил взгляд на успокаивавшееся понемногу внизу мероприятие и свёл вместе кончики пальцев. Пантеон, отдав все свои почести, никуда не делся; Короля богов подхватил под руку Сонрэ, что-то начавший ему тут же вполголоса доказывать. По счастью, Василиска было легко читать — общение с тави ему не причиняло радости, но виделось неплохим началом попыток для Первородных вновь пробраться к трону и тому, кто его займёт.

В попытке отогнать лишние в данный момент мысли — рядом стояла проблема гораздо большая, чем пытавшиеся вернуть былое величие Первородные — , валакх мотнул головой и нахмурился. Предстояло играть с огнём: в отличие от большинства имперцев, считавших Геенну варварами, он знал, что этой стране действительно понадобится неделя или около того.

Единственным, что спасало другие государственные образования, был возраст Иблиса, успевшего на своём веку завоевать столько всего, что величайшим тиранам Эрейи и не снилось. Наигравшись достаточно, в Третью Эпоху он предпочитал сидеть на своём троне, смотреть гладиаторские бои и лениво покачивать ногой.

Играть стоило аккуратно.

— Тебя ведь это ни к чему не обяжет. Заключите брак, подпишем на этой почве парочку соглашений, а потом ты уедешь домой к своим четырём девкам.

— Уважительнее к моим спутницам, во-первых. Во-вторых, не будь таким наивным, — Иблис поддел валакха когтем за кончик носа, — если я заключу с ней брак, она уедет в Геенну со мной.

— У меня отвратительное чувство, что есть ещё и «в-третьих».

— Да, и это то, что тебе не захотел говорить Азарет: вы ведь понятия не имеете, на что хотите подписать принцессу.

Ответом было молчание такое же, какое возникало, когда родитель отчитывал ребёнка, прекрасно осознававшего свою вину и не смевшего возразить. Иблис, постучав чёрным когтем по перилам возле руки валакха, потребовал:

— Что ты знаешь о традициях и устоях моих земель?

— У вас их нет, — Айорг поднял взгляд на мужчину. — Вы ведь даже ни одну веру не исповедуете, о каких традициях может идти речь?

— Айорг, ты ведёшь себя, как упёртый баран. Прекрати биться в закрытые ворота — я не женюсь на вашей принцессе.

— Значит, жени на ней кого-то из своих людей! — воскликнул регент, тут же спохватываясь и чуть проседая в коленях, чтобы скрыться от пары взглядов, метнувшихся с первого этажа в их сторону. Продолжил он уже тише, но все ещё угрожающе. — Жени! Будто у тебя мало ходит неприкаянных.

— Назови мне хоть одну весомую причину, кроме каких-то эфемерных соглашений непойми о чём.

Попытавшись на пару мгновений отвлечься на львов, изображённых поддерживающими косяки оконных проёмов, Айорг немного подумал. В частности, думал о том, что сейчас находился в условиях таких же, как дурак, решивший потыкать палкой живого спящего льва и посмотреть, во что подобная авантюра выльется.

Втянув воздух сквозь зубы, регент на пару мгновений прикрыл лицо ладонью, но в конечном итоге сорвался, нетерпеливо взмахивая рукой:

— Потому что! Просто «потому что», ясно тебе? Так захотела левая пятка моей пятой по счёту дамы сердца.

Иблис усмехнулся, глянув на противоположную от них сторону, где принцессу упросила уйти в виду завершения мероприятия какая-то из придворных девушек. Постукивая когтями по перилам, властитель Геенны искоса глянул на валакха:

— А если одна из наших традиций — положить мою будущую жену под каждого из семидесяти двух высших чинов, ты тоже будешь согласен?

Дело явно начало принимать более позитивный оборот, отчего Айорг позволил себе лёгкую улыбку.

— Какие бы традиции у вас ни были, они не будут моей заботой.

— Хорошо, — помедлив немного, протянул ладонь Иблис. — Я на ней женюсь. Только что бы я ни делал до свадьбы, во время неё и после, не забывай — традиции огненных и их последствия тебя не касаются.

Айорг некоторое время смотрел на чужую руку, покрытую тонким, плотным слоем шёрстки, слегка лоснившейся на свету. Приятная к прикосновению она была, эта шёрстка, хотя валакх никогда и не понимал причин, по которым Князь ходил с одной конечностью, оголённой от человеческой внешности — Иблис не был любителем подобного позёрства.

Тот факт, что они знали друг друга достаточно долго, заставлял задуматься о возможном подвохе, таившемся в условиях, но принцессу необходимо было сдвинуть и занять чем-то, кроме Эрейи. Взвесив все «за» и «против», Айорг ответил на рукопожатие.

4.

Первый из Великих генералов или нет, а свой дом он все же любил больше — это Самаэль понял именно на похоронах. Сам себе не мог объяснить, почему именно на них, но смирился, и, как только появилась возможность, подобно недовольной змее уполз в своё логово. Он был почти уверен, что его пытался поймать, чтобы опять зудеть над ухом — теперь на тему должностей — Сонрэ, потом пытались обратить на себя внимание главы ведомств, но первый тави успешно проигнорировал всех, на всякий случай проверил уровень безопасности на поминках, должных начаться после сожжения тела, и с чистой совестью убыл.

По счастливому стечению обстоятельств первый среди Великих должен был заботиться о том, чтобы никто не вздумал ранить высшие чины, но при этом не обязан был, подобно военным старых времён, слоняться туда-сюда на приёме: назначал ответственного, в красках расписывал, что будет, если кто-то из важных людей империи и других государств вернётся хотя бы с царапиной, и уходил.

Если задумываться, к такому не сложно было привыкнуть. Самаэлю даже нравилось: он мог, в отличие от Эммериха с Каджаром и прочими, выполнить свою роль и удалиться в дом, где можно было стянуть с себя многочисленные одежды, оставить только домашние штаны с рубахой и тот самый халат, которому шёл уже не первый год, но который был любим столь нежною любовью, что рука не поднималась сделать ничего, кроме как порой подлатать начинавшие растрёпываться рукава. Этот халат был первой из двух причин, по которым Самаэль Гринд научился шить, но ни про первую, ни про вторую, он предпочитал не рассказывать никому.

Особняк был сравнительно небольшой — если сравнивать с дворцом и теми монстрами, которых себе выстраивали многие представители высшего света. У многих из них не повернулся бы язык назвать двухэтажную постройку, выполненную внутри целиком из дерева, особняком.

Облицованный камнем, он казался холодным и строгим точно так же, как и Джанмариа Гринд, прежде владевший этим местом. Полукруглое крыльцо окаймлялось столпами, в которых были высечены гравировки, изображавшие сюжеты из Тишура, являвшегося для каждого верующего главным постулатом в жизни. В юности Самаэлю, не верившему в божественность Первородных, и так до сих пор и не поверившему, было смешно проходить через это место. Юнцом у него возникало ощущение, что он нарушает какой-то неписаный запрет, проходя мимо столбов, все изображения на которых считал лишь забавной выдумкой народных умельцев. Его не смущало даже наличие Айорга, который, как ни поверни, был описан в Книге — описан в гораздо более худшем виде, чем тот, в котором валакх предпочитал ходить, но все же — и был участником почти всех событий, имевших место быть описанными на священных страницах.

Впрочем, именно Айорг заронил в него это неверие: на каждую легенду и сказание нынешний Владыка-регент фыркал и рассказывал, как было на самом деле. Обычно уровень пафоса и величия всех и каждого, описанных в Тишуре, резко падал.

Пройдя тяжёлые кованые двери, не имевшие на себе ни единого украшения, можно было оказаться в совершенно другом здании — теплом, домашнем и уютном.

Каждая комната с отделкой из рыжего дерева, даже в самый пасмурный день сохранявшего в себе частичку солнца, в лучах которого предпочитало расти на скальных острых поверхностях. Здесь были ковры ручной работы, в которых можно было топить свои шаги, перемещаясь по дому в полной тишине, и массивные гардины, опустив которые на окна можно было погрузить помещения в сумрак даже в середине самого яркого дня. Здесь было тепло зимой и прохладно летом, но в каждой комнате был камин — где-то больше, а где-то меньше размером — достаточный, чтобы прогревать одно помещение на случай, если кто-то окажется слишком мёрзлым созданием.

На стенах в коридорах, комнате отдыха и трапезной можно было переглядываться с многочисленными трофеями — отойдя от военных дел, Джанмариа Гринд до конца своих дней развлекался охотой, на которую прежде не всегда было время. Не каждый день, но стабильно раз в неделю как минимум. Почти каждый раз он приносил какую-то добычу и каждый раз показывал её супруге, донельзя довольный своим успехом. Каждый раз завершался одинаково — Сибилла не могла смотреть на кровь, ругалась на мужа и гнала его разделывать тушу убитого зверя в амбаре.

В юные годы Самаэль больше любил быть за пределами дома. Лазал по деревьям в саду, каждый раз получая за это нагоняй от матушки, слонялся возле конюшен, чтобы в конечном итоге замечавшие его конюхи рассказывали что-то интересное или позволяли повозиться с лошадьми. Если Джанмариа замечал, как племянник в очередной раз чистит лошадь или таскает сено в стойла, он ругался на слуг, на чём свет стоял, но потом эта ругань медленно и незаметно сошла на «нет». А после, в один из дней, когда Самаэль уже не первый год носил мундир маршала, отец и вовсе пришёл к нему с просьбой осмотреть одну из лошадей в домовой конюшне. На вопрос о том, почему бы не доверить это тем, кто получал за уход за зверьём свои законные деньги, сударь Гринд заметил, что племяннику верит больше — тот, в конце концов, полдетства провёл в конюшнях.

Сестра, наоборот, больше времени проводила дома. Ей не стоило ни о чём беспокоиться, и потому, пока Самаэль где-то носился, она училась шить, вышивать и готовить. Сибилла Гринд была прекрасной кухаркой и отдала свои знания дочери, а у той в дополнение оказалась склонность к творчеству. До сих пор проходя в сторону своих покоев Самаэль не мог не останавливаться на пару минут возле огромного гобелена, висевшего на стене в коридоре. Сестра вышила его, когда им обоим было чуть больше ста, и ткань с тех времён даже не начала цепляться или пытаться расплестись.

Он изображал двух мужчин верхом на лошадях, остановившихся, чтобы взглянуть на группу девушек, гулявших поблизости. Из пятерых красавиц четыре отвернулись от мужчин, оправляя головные платки, а последняя, перекинув светлую косу через плечо, смотрела на них и, улыбаясь, как раз тянула платок с головы.

Сестра был прилежной девочкой, но в одном доводила обоих родителей до истерики: она не прятала волосы. Пышные русые косы лежали на её плечах, не прикрытые даже символично полупрозрачной тканью платка, и только из дома, под строгим взором родителей, Алана Гринд выходила, накинув на голову ткань, призванную скрыть хоть что-то.

Ещё один вышитый ею гобелен висел возле лестницы на второй этаж, которой завершался приходской зал, и сегодня, оказавшись дома и спускаясь вниз с целью забраться в винные погреба, Самаэль замер напротив работы, по размерам бывшей вполовину меньше той, что находилась наверху. Женщина, подносившая миску с водой чёрному барсу, выглядела усталой и опечаленной, а животное, считавшееся среди имперцев живым чудовищем, покорно припало к земле и терпеливо ждало, когда будет возможность сделать первый глоток.

Плохо контролируя собственные эмоции — да и перед кем тут было скрываться, перед слугами, сновавшими в трапезной? — Самаэль плотнее запахнул халат и нахмурился. Он скучал по сестре.

Отношения в семье сложились несколько странно: Джанмариа с малых лет считал его солдатом и старался муштровать, Сибилла относилась спокойно, но особой любви не проявляла. Уже гораздо позже Самаэль узнал, что тётушка до конца дней ревновала Джанмарию к некой Иллайе, за которой тот в юные годы приударял. Иронично, но всю суть отношения к нему Сибиллы тави понял только недавно — пару лет назад. Иллайей звали его мать, и за ней в юные годы вились хвостом и Агалар, и Джанмариа Гринд. Своё сердце женщина отдала первому, а Джанмариа просто женился на той, кого ему нашли родители.

В своих письмах, которые вёл почти всю жизнь и лишь перед смертью смог отдать Самаэлю, Джанмариа описывал своего брата и его супругу довольно подробно. Сын был во многом похож на Иллайю, и потому не возникало вопросов, почему Сибилла старалась лишний раз с ним не контактировать, хотя и никогда не устраивала открытых конфликтов. Просто они воспринимали друг друга больше как интерьер, нежели что-то родное.

Сестра была единственной, кто относился к нему так, как стоило бы относиться к родственнику — родителей Самаэль тоже любил, но с ними было сложно. Алана, в свою очередь, то и дело просилась с ним на прогулки, то и дело доставала вопросами или пыталась тащить себе его вещи, а ещё вечно норовила затянуть в какие-то игры. Можно было сказать, что эта наглая, смелая девчушка с русыми косами была своему брату настоящим другом.

В своих размышлениях и воспоминаниях о прошлом Самаэль успел добраться до трапезной, напрочь забыв про желание предварительно наведаться в погреб. Это, по счастью, предусмотрела прислуга, мальчишка из числа которой, улыбаясь и демонстрируя дырку от молочного зуба, поставил перед тави на стол кувшин с вином.

Самаэль давно уже не пил столько, сколько в годы бытия наместником, но порой позволял себе, оправдываясь необходимостью расслабиться, алкоголя чуть больше, чем требовалось бы за обедом.

Напиться в одиночестве, тем не менее, было не суждено: сначала раздался стук в дверь, эхом отскочивший от деревянных стен дома. Сев ровно, Самаэль прислушался к шагам прислуги, пошедшей открыть нежданным гостям. Что-то внутри явственно не хотело, чтобы это был регент, и одновременно подозревало, что больше явиться по душу Гринда некому. Был ещё вариант в лице тави Сонрэ, но тот не рискнул бы проявлять такую наглость.

Наступила тишина, прерываемая только почти неслышным разговором, подозрительно затягивавшимся, и Самаэль, прихватив с собой наполненный вином кубок, решил выйти к посетителям сам. Переступив порог приходской залы, мужчина понял, что не зря взял с собой алкоголь — казалось, только лишний глоток поможет поверить, что в дверях стоял, спокойно улыбаясь пытавшейся выяснить причины визита прислуге, сам властитель Геенны.

Глянув поверх головы лакея, ифрит пересёкся с Самаэлем взглядом и одобрительно хмыкнул. До Великого генерала только после этого дошло, что он выбрался встречать гостя в длиннополом халате, шлейфом тащившимся за своим хозяином, и босой. Это была привычка, так ходить дома — все дела Гринд обсуждал в крепости, а в родные пенаты к нему совались только самые отчаянные личности, обычно умевшие предупреждать заранее.

Гостя из-за моря, между тем, почему-то не хотелось гнать взашей.

— Доброго дня, тави, — спокойно улыбнулся ифрит, положив на сердце ту руку, что была далека от понятия человеческого вида. — Простите, что без предупреждения.

Самаэль неоднозначно дёрнул уголком рта и проводил взглядом с извинениями отошедшего в сторонку лакея.

— Что-то во дворце?

— Нет, — Князь, скрестив руки на груди, привалился к косяку плечом. — Я, признаюсь честно, хотел познакомиться с Вами поближе, вот и решил обнаглеть. Но я слышал, что в империи есть традиция накрывать стол и на одного внезапного гостя.

— Просто традиция, — повёл плечом Самаэль. — Это не обязывает безукоризненно соблюдать подобные вещи.

Ифрит моментально спал с лица, выглядя так, будто приготовился извиняться за все грехи человечества и заодно, быть может, свои.

— Всеотец милостивый, тави, простите. Полагаю, в таком случае я буду здесь лишним.

Усмехнувшись, тави Гринд развернулся с намерением уйти обратно в трапезную.

— Это не значит, что я её не соблюдаю. Заходите.

За стол они сели уже вместе. Слуги наполнили кубок гостя, действительно, как и лишние приборы имевшийся на столе. Самаэль не чувствовал себя неуютно, хотя ожидал чего-то подобного — все же не каждый день правитель соседнего государства заходит на обед — но все было, будто так и должно.

Они коротко познакомились, резко уронив уровень общения с выверено-формального до того, который Самаэль мог позволить себе с другими генералами — формальность все ещё присутствовала, но можно было называть друг друга по имени и говорить о темах чуть более обыденных, чем политика. Ифрит был донельзя приятен в общении, добавлявший в общую атмосферу того спокойствия, которое при встрече на церемонии ошибочно показалось тави Гринду чересчур давящим и вынуждающим подчиниться.

— Прямо поразительно, — ожидаемо усмехнулся ифрит, глядя на сводчатые деревянные потолки. — У имперских аристократов привычно видеть огромные дома, в которых одна только трапезная, как половина моей крепости. А вы… Удивительно скромны.

— Скорее практичен, — буркнул Самаэль в кубок. — Это дом моего отца… Моего дяди. Он был военным, и меня воспитал по уставу.

До этого он не испытывал никаких проблем с тем, чтобы называть Джанмарию Гринда дядей, а не отцом, как привык, но то было в своих мыслях. Говорить о нём так вслух было неожиданно непривычно и неудобно, но Иблис будто и не замечал этого. Стало любопытно, была ли у всех ифритов с рождения способность видеться собеседнику лучшим другом через пять минут знакомства, или это был навык, который правитель в себе развил самостоятельно.

Как бы то ни было, угрозы от него не чувствовалось, да и в целом не соответствовало это существо тому образу, что с ранних лет сидел в голове у каждого имперца. Спроси у кого в Эрейе, как выглядят ифриты, в ответ выдали бы рассказы о грязных, грубых, питавшихся непойми чем созданиях, не знавших не то, чтобы норм этикета, а о существовании мыла и масел.

За столом с Самаэлем сидел крайне приятный мужчина, ухоженный, вежливый и одетый не в обноски, а в достойные вещи. Единственное, в чём его можно было обвинить, так это в излишней простоте одежд — имперские аристократы привыкли к каменьям и нитям из дорогих металлов, да ярким цветам.

— Не хочу показаться грубым, — осторожно начал тави, возвращаясь взглядом к содержимому своей тарелки, — но вы странноваты. Зачем являться ко мне на порог и напрашиваться на обед? Я не против компании, но… — нахмурившись, он подпёр щеку кулаком. — Это просто странно.

— Я никогда не появляюсь там, где меня не примут и не позволят переступить порог, — спокойно отозвался Иблис, больше увлечённый изучением вышивки на скатерти, авторство которой тоже было на совести дочери четы Гриндов. — А ещё я очень старый, и за свою жизнь успел побывать на стольких приёмах и торжественных обедах, что меня от них тошнит. Нередко с аристократией и поговорить не о чем, а с маленьким регентом мы сегодня… немного повздорили.

В ответ на «маленького регента» Самаэль не сдержал фыркающего смешка, который приличия ради спрятал за кашлем. Все же он был за столом с правителем дружественной страны, так что стоило не забывать о правилах совсем сильно.

Иблис, если и заметил это действие, не стал заострять на нём внимание.

— Допустим, Вам хочется быть ближе к простому народу. Тогда я не подхожу, лучше пойти к городским. Я ведь тоже аристократия.

Князь отвлёкся от изучения скатерти и поднял голову на собеседника:

— Во-первых, любой горожанин, услышав о моей родине, кинет в меня вилы и попросит удалиться с его земель. Во-вторых, — слегка прижмурив один глаз, ифрит наклонился в сторону Самаэля. — Вы себя видели, генерал? Аристократия?

Не отрывая взгляда от ждавшего ответа гостя, Самаэль на ощупь нашёл на столе серебряный поднос и, свалив с него фрукты на стол, поднёс предмет посуды параллельно своему лицу.

— Нет. Не видел.

В следующую секунду стало возможно отследить тот момент, когда вся собранность и спокойность ифрита дали трещину, позволяя пробиться наружу тому детскому восторгу, когда ребёнок видел что-то новое и доступное для изучения.

— Поразительно, — с изумлением пробормотал на уровне слышимости Иблис, глядя на своё мутное отражение, которое было в поверхности подноса единственным. — Как давно?

— Лет с шестнадцати, — Самаэль со вздохом вернул поднос на место и слегка приподнялся со стула, чтобы собрать фрукты. — Наверное. Я точно не помню. Сказали, что проклятие, и чёрт с ним.

Весь восторг и энтузиазм с лица ифрита смыло, как будто на свежую картину плеснули из ведра краски — прежние эмоции медленно сменились на усталое недовольство.

— Не поминайте чёрта, будьте так любезны.

— Боретесь за чистоту речи?

— Борюсь с людской глупостью, которая на удивление заразна.

— Вот как, — тави едва слышно хмыкнул. — Похвально.

Дальше пошло проще, и в конечном итоге они ушли в своих разговорах в темы, отделённые от политики. Компания к обеду, наличия которой Самаэль изначально не планировал, оказалось приятной, и расходились они уже под вечер, когда дневные птицы замолкли, а ночные ещё не выбрались из своих укрытий.

Провожая гостя до дверей, тави услышал вопрос, который при идеальном раскладе должен был прозвучать ещё в момент с подносом.

— Нет желания узнать, как выглядите?

— Я же говорил, это лет с шестнадцати. — Мужчина пожал плечами, — не думаю, что с тех пор сильно что-то изменилось. А собраться утром и без зеркал можно.

Толком объяснить, как именно это случилось, не мог никто. В своё время Джанмариа бился и таскал племянника к кому только мог, начиная от лекарей и заканчивая странного вида псевдо-ведьмами, но у всех ответ был один: «Это какое-то проклятие».

У Самаэля были подозрения, что причиной была та аристократка, чью дочурку он опозорил на весь двор, заявив, что на подобном недоразумении не женится даже, если это будет единственным шансом спасти его жизнь. Эта сударыня тогда пригрозила тем, что самолюбие до добра не доведёт или чем-то в этом роде — он уже не помнил. Факт оставался фактом: через день после этого инцидента, сидя в покоях у сестры, он в процессе разговора глянул в сторону зеркала в полный рост, как раз недавно купленного, и увидел только комнату. Потом Алану, тоже заметившую неладное и кинувшуюся звать родителей. Потом и родителей. В зеркале были все предметы и все члены семьи за исключением одного, сидевшего напротив злополучного отражения и просто в него таращившегося.

Пока он размышлял о прошлом, не заметил, как ифрит, стоявший напротив, осторожно подхватил его за запястье. Нечеловеческая рука ощущалась горячей, с мягкой, напоминавшей кошачью, шёрсткой.

Глядя на контраст собственных пальцев с генеральской кожей, Иблис с лёгким удивлением вскинул брови.

— Много знаете о сарпиде?

— Достаточно, чтобы подозревать, что Вы сейчас её приплетёте. Мне уже говорили, что это подобная чушь.

— Проклятиями занимаются ведьмы и ведуньи, и держатся они от силы пару лет, — пригрозил пальцем ифрит. — Сарпида меняет саму сущность, и остаётся с вами на всю жизнь.

Помолчав, Иблис глумливо улыбнулся.

— Вас бы на исследования.

Они дошли до порога, и, остановившись, Самаэль всё-таки рискнул попытаться добиться ответа на волновавший его вопрос:

— Почему Вы вообще это делаете? — держа ладонь на медной ручке двери, второй рукой тави махнул в сторону гостя. — Пришли со мной поболтать, хотя по легендам должны нашёптывать всякую чушь и склонять к тому, что Вам нужно.

Иблис посмотрел на него с таким же недовольством, что и раньше, но быстро избавился от любого намёка на эту эмоцию.

— Я мог бы это сделать, — он пожал плечами. — Но Вы, генерал, не какой-то рядовой бессмертный, который в будущем мало на что будет иметь влияние — и я знаю достаточно про род Гриндов, чтобы это утверждать.

— Допустим, — согласно кивнул Самаэль, скрестив руки на груди. — Но если я, как выражаетесь, такая важная персона, стоило бы всеми силами пытаться завоевать моё доверие.

— Нет, потому что я уже это сделал.

Говоря это, Иблис слегка отклонился в сторону и улыбнулся так, как за прошедшее время общения не улыбался ни разу — с каким-то детским самодовольством и радостью. На мгновение Самаэлю показалось, что он по ошибке пустил к себе какого-то выходца из Пантеона, которые точно так же чуть ли не сияли первозданным светом от осознания собственной восхитительности и добродетели.

Защемило под лопаткой, и тави логично рассудил, что это была его ущемлённая гордость: так легко и быстро его ещё никто не одурачивал. Он в целом был известен как личность, которую невозможно заболтать или парой улыбок пробиться у него в круг доверенных.

— Более того, — решил добить его Иблис, — Если мы пообщаемся ещё немного, то станем теми ещё друзьями. Я помогу тебе, исключительно «по дружбе», но ты будешь чувствовать себя обязанным — и это позволит мне однажды использовать тебя в своих интересах. Либо, — огненный картинно вздохнул, возвращаясь в своё привычное и куда более приятное глазу состояние спокойствия, — я вообще не буду ничего делать, а посмотрю, куда ты придёшь сам. Каждому на роду своё написано.

— Даже Птице? — ехидно усмехнулся Самаэль.

— Как ни странно, — Князь согласно кивнул. — Если тебе так хочется, единственный совет, который я могу дать — не пытайся сбежать от проблемы. Это её не решит.

— Я знаю.

Иблис пожал плечами, хмыкнув в ответ, и на этой ноте они расстались.

Закрыв двери, что, между прочим, должен был делать не он сам, а лакей, Самаэль некоторое время смотрел на их поверхность. Поговорить с Айоргом? Нет, не сейчас. С ним можно было говорить о рабочих вопросах, но не о сторонних. Хотя желание было, и с каждым днём в компании регента бороться с необходимостью всё обсудить было только сложнее.

5.

Проходя по коридорам Пантеона, Василиск не надеялся услышать что-то слишком интересное. Здесь всегда кто-то был, всегда кто-то разговаривал. В основном звучали сплетни и последние новости со всей империи, но сегодня он их знал, вместе с братьями и сёстрами посетивший похороны предыдущего Владыки. Своего разочарования от мероприятия Король богов не скрывал: он планировал встретиться с регентом, чтобы обсудить с ним пару насущных вопросов, но Айорг сделал всё, чтобы не пересекаться с родственником даже взглядами.

По итогу визит был в высшей степени бесполезным, и домой Василиск вернулся раздражённый больше обычного, а жители Пантеона благодарили кого угодно за то, что двери уже были закрыты до утра. Никому из прихожан не понравилось бы, вздумайся вдруг Королю богов на них огрызаться, что он на данный момент мог делать с упоением.

Все шло наперекосяк: сначала отделившийся Коврус, от которого они находились не так далеко, как казалось раньше. Это привело к потери части прихожан, которых теперь гнали от границы палками и стрелами, лишь бы не могли зайти на территорию Эрейи, где по-прежнему оставалось место их единения с богами и религиозных обрядов. Следом за отделившимися землями и жителями случилась смерть Владыки, а в промежутке между этим совсем недалеко от Пантеона умудрились разместить свои кибитки на стоянку кочевники откуда-то со стороны Махадри. Зачем они вообще добрались именно сюда? Они отпугивали людей, сами тянулись в Пантеон, но не ради веры, а в попытке найти способ разжиться парой лишних монет, шелков или украшений.

Все не так. В первую очередь, Первородные не должны были сидеть где-то на окраине — они должны были быть там, в столице, рядом с теми, кто принимал решение о новом правителе. Но всем когда-то так понравился указ Джартаха Неповторимого, что никто не думал его отменять.

Почему никто не понимал, что религия и государство в империи веками были неразделимы?

— Василиск?

Вынырнув из собственных мыслей, мужчина повернул голову на осторожно окликнувшую его Норию.

Эта их сестра, младшая среди девушек, была неприметнее даже Санбики, всем казавшейся блёклой. Нориа, в свою очередь, была серой, с мышиным цветом волос, передвигавшейся и говорившей на уровне едва различимой слышимости. Увидеть её повышавшей на кого-то голос было не озвученной, но несбыточной мечтой каждого в Пантеоне.

Бывали смелые прихожане, рисковавшие на почве её молчаливости с ней заигрывать и обещать, что с ними Первородная будет улыбаться и хохотать в голос: если рядом был Крокум, он тихонько подмечал, что хохотать Нориа должна уже просто по факту попыток заигрываний. И находились же энтузиасты. Им в любом случае было бесполезно пытаться: Нориа каждый день тихонько вздыхала, наблюдая за одной из служанок. Девушка ей призналась, что при всём уважении к статусу Первородных своей природе и супругу она изменять не готова.

— Можно с тобой поговорить?

— О чём? — Василиск нахмурился. — О том, как все мы опозорились, когда регент от меня нос воротил?

— И об этом тоже, — тихо произнесла Нориа, разворачиваясь и направляясь в сторону дверей из-за которых вышла, чтобы обратить на себя внимание брата.

Ей было легко вот так подгадывать нужные моменты для болтовни, и это было единственное, что могло заставить Василиска завидовать провидческим способностям сестры.

В остальном он не видел в этом даре ничего хорошего: Нориа знала многое, вплоть до кое-чьих смертей, и видела при этом не что-то абсолютно точное в глобальном смысле, но возможности, множившиеся нитями. Исход порой зависел от одной убитой героем провидения мошки, поэтому ни в чём быть уверенной не приходилось, и Первородная жила в постоянном страхе за тех, кого видела, и за себя, потому что не могла сказать чего-то в полной уверенности, что через пару минут эта вариация не исчезнет.

Прихожанам об этом знать не стоило. Им хватало святой веры в то, что Нориа видит их светлое будущее, где все они будут счастливы, богаты и непременно здоровы. Так было проще, да и пожертвования не становились от такого меньше — наоборот, только росли.

Пройдя следом за родственницей, Василиск остановился на пороге, закрывая за собой двери, и только после этого соизволил осмотреться. Не нужно было предвидеть будущее и читать мысли, чтобы заметить, что Король богов несколько не ожидал оказаться в покоях своей сестры, в меру скромных и казавшихся толком не обжитыми.

Хотя Нориа проводила у себя почти всё то время, что Пантеон не был наводнён прихожанами, помещение смотрелось бедно: широкая кровать в нише левой стены, отгороженная от общего пространства лёгким полупрозрачным балдахином, два высоких арочных оконных проёма точно напротив двери, тоже закрытые почти невесомыми отрезами ткани, которая ничего толком не прятала. Если сесть на разбросанных, казалось, по определённой схеме, подушках возле этих окон, можно было спокойно наблюдать за жизнью в садах, на которые открывался вид, но при этом в ней не участвовать. Стопка книг почти у самой двери. Справа — одинокое огромное зеркало, в которое Нориа наверняка толком и не смотрела, разве что бросая ленивый взгляд с утра.

— Странно, — честно признался Василиск, привалившись спиной к дверям. — Ты первая, у кого я в покоях.

— Что в этом такого? — глянула на него через плечо Нориа, собирая какие-то свитки с постели, — мы все друг к другу то и дело заглядываем поболтать.

Король богов почувствовал лёгкий укол ревности, но только спокойно улыбнулся в ответ. Нориа и так знала, что его покривит от этой фразы — тут других вариантов развития событий не было, потому как Первородный, если решал уйти в свои покои, проводил там время в одиночестве. Садовники с ним активнее общались, когда он гулял, чем родные братья и сёстры.

Этот вопрос между ними поднимался уже давно, и Крокум один раз оправдался за всех, ласково усмехаясь Василиску с высоты своего роста, что Король богов — это даже выше, чем Первородные. Мало ли, чем он занят в своих покоях. Хотелось тогда ответить, что на досуге Король рассматривает иллюстрации обнажённых женщин, но язык не повернулся.

— Ты много знаешь о тех, кто сейчас при дворе? — Нориа, становившаяся в пределах своей комнаты не в меру активной и громкой, будто внезапно обраставшая красками и терявшая привычную блёклость, прошла мимо брата и вытянула из стопки книг одну, нужную ей именно сейчас. — Ты должен, если хочешь предпринять попытку вернуть нас ко власти.

— С чего ты взяла, что я-… Ладно, я понял, — слегка нахмурившись, Василиск скрестил руки на груди. От двери он отходить не торопился, найдя её вполне удобной опорой до той поры, пока кто-нибудь с той стороны не рискнёт без спроса открыть. — Послушай, я знаю, что там есть Айорг, которому Мортем дал шанс после того юродивого взобраться на трон. Неважно, чего мы хотим, мы скорее обломаем себе все зубы, пытаясь отхватить хоть маленький кусок.

Нориа остановилась посреди покоев и посмотрела на брата, как на сумасшедшего. Потом, раздражённо вздохнув, проворчала что-то вроде: «Так и знала», и, взяв за руку, словно маленького ребёнка, подвела Василиска к кровати. Ещё и заставила сесть, тут же выкладывая родственнику на колени свитки и книгу поверх них.

Название гласило «Гербовник имперского высшего света», но ни на какие мысли не наталкивало. Да, в империи было дворянство, и часть из них находилась на особом положении при дворе Владыки, но знать каждого? Нориа просила невозможного. У её брата была отвратительная память на имена, и она это знала.

— Вроде бы Король, но порой такой дурак, — вздохнула Первородная, раскрывая книгу и начиная искать нужную страницу. — Видишь ли, в отличие от вас я ещё позавчера вспомнила, что после похорон есть пара дней, в которые совет должен решить, кто будет следующим Владыкой.

— И им будет Айорг, — устало произнёс Василиск, наклоняясь вперёд и пытаясь заглянуть сестре в глаза. — Тут к провидцам не ходи. Есть ведь посмертный указ!

— Смотри сюда, чтоб тебя! — Нориа не выдержала, схватив Первородного за шкирку и заставив почти уткнуться носом в книгу, раскрытую на нужной странице. — Видишь фамилию Гринд? Посмотри внимательно вверх по их фамильному древу, будь любезен.

Когда за загривок крепко держала обманчиво хрупкая сестринская рука, желания спорить не было, и Василиск подчинился. Поначалу не увидев ничего интересного, в какой-то момент он наткнулся на то имя, которое Нориа, очевидно, и хотела заставить его увидеть.

Забыв о том, что его держали, мужчина резко выпрямился и уставился на сестру ошалелым взглядом.

— Магали?! Та самая Магали?!

— Да, других нет, — Нориа пригрозила Королю пальцем, — и её потомок сейчас служит первым тави. Ты должен был видеть его сегодня, их породу сразу заметно.

— Не видел, — честно признался Василиск. — Я особо по сторонам не смотрел.

Нориа вздохнула, присаживаясь рядом с братом, и положила ладонь ему на плечо.

— Василиск, послушай меня. Если мы хотим хотя бы попытаться, то это, — она постучала по книге, — наш шанс. До интронации нового правителя ещё несколько дней, а этот молодой тави, вполне возможно, захочет нас выслушать. Мы знаем, как все любят нашего старшего. Встреться с ним и с-

— Я с ним встречусь, — выпалил, глядя в пространство, Василиск, на лице которого было написано довольство собственной сообразительностью. — И с советом. Мешок золота ставлю на то, что они будут только рады посадить на престол кого-то, кроме регента.

Посмотрев на Норию, мужчина со смешком порывисто обнял её, целуя в щёку, и, не прощаясь, почти убежал из покоев. Первородная проводила брата взглядом и только скептично покачала головой — именно из-за таких «озарений», к которым все они приходили «самостоятельно», женщина и предпочитала обычно лишний раз ни о чём не кричать. Кроме того, частично помогать своим младшим и старшим можно было и вовсе молча.

6.

Мальчишка-посыльный, в радостной улыбке демонстрируя дырки от передних зубов, уступивших место коренным, ещё не выросшим, протянул ему кучку писем, перехваченных грубой верёвкой, прямо на пороге дома. Хотелось бы заметить, что поместье превратилось в проходной двор, но нарушитель спокойствия испарился прежде, чем его успели даже поблагодарить, и бодро сверкал пятками в районе ворот, когда к нему хотели было обратиться.

Из-за этих писем тави Гринд приехал на встречу с Эммерихом и Каджаром в крайней степени задумчивости, так что друзьям пришлось хватать его на полпути через погружённый в приятный полумрак зал таверны и тащить за нужный стол. Только поняв, что он оказался в сидячем положении, Самаэль вскинулся, поспешно опуская руки с письмами под стол.

Они решили встретиться просто так, забыв про чины и обязанности, отдохнуть и позволить себе вздохнуть спокойно. В тавернах всегда можно было почувствовать себя изолированным от мира снаружи — здесь никто не спорил о личности нового Владыки (разве что крестьяне могли обсудить это дело парой слов), никто не пытался плести заговоров и устранять противников. Аристократ здесь мог сидеть за одним столом с простолюдином, пить за его здоровье, и оба получали бы одинаковую обслугу, да знаки внимания от трёх симпатичных служек, которые, как на подбор, были разноцветными — светленькой, тёмненькой, да огненно-рыжей. Здесь пахло не благовониями, а кислой брагой, воском и окружающими, тянуло с кухни ароматами еды, а чихающие, кашлявшие и то и дело прикладывавшиеся к кружке музыканты вели свою негромкую, но бодрую в меру мелодию.

— У тебя там что, любовные письма от сударя регента? — ехидно улыбнулся Эммерих, подпирая щёку кулаком.

Интерес — по крайней мере, зрительный уж точно — к Самаэлю он потерял, едва услышал женский смех со стороны.

Довольно нескромно одетая сударыня, не стремившаяся спрятать ни своих ног, ни декольте или спины, сидела на коленях у одного из выпивавших неподалёку мужчин. Тот, сжимая грубыми, мозолистыми пальцами бедро цвета киновари, держал в свободной руке кружку с пенистой брагой, но про выпивку уже не думал, смеша свою спутницу речами, которые шептал ей на ухо.

Глянув в сторону женщины, тави Гринд не сдержал лёгкое изумление, выразившееся, по счастью, только дёрнувшейся бровью: вахши, о чём явственно говорили пятна киновари на её коже, перемежавшиеся с оливковым, вполне обычным оттенком. Она была не только одной из девушек, что старались заработать на посетителях таверны, но и вообще сидела у кого-то на коленях. Её спутник и его друзья, видно, были слишком пьяны — были бы трезвее, девицу уже бы выгнали. Имперцы были народом гордым и не слишком любившим тех, кого им сказала не любить история и определённые события современности, так что вахши никто не жаловал, если они не шли на чёрную работу.

Эммерих, поначалу рассчитывавший увидеть что-то приятное глазу, отвернулся сразу, хотя ему нечего было и высматривать в попытке кого-то себе отыскать: рослый обладатель пламени рыжих волос, коротко и несколько неровно стриженных, он женщинам нравился просто, когда подмигивал им — глаза у него были цвета хвойного леса.

— Одхэн Эммерих, заканчивай уже свои шутки.

— Первородных во имя, какая строгость, — ласково усмехнулся Эммерих, помогая подошедшей слуге поставить на стол три кружки.

Когда с этим было покончено, а девушка, услышав пожелания гостей касательно ужина, ушла, всё внимание вновь вернулось к Самаэлю. Отвлёкшийся ненадолго, он упустил момент, когда наклонившийся Каджар дотянулся рукой и выхватил письма.

Будь люди в таверне внимательнее к окружающим, смогли бы явственно отследить момент, когда тави Гринд одним единым движением поднялся со своей части скамьи и схватил друга за запястье, не давая увести руку с ворованными письмами дальше уровня досягаемости.

— Отдай, — выдернув из ослабевших пальцев Каджара письма, Самаэль сел на место и убрал их за пазуху. — Пока что я хочу с этим разобраться сам.

— Что-то мне подсказывает, это имеет отношение ко дворцу, — миролюбиво улыбнулся Эммерих, постукивая кончиками пальцев по стенке своей кружки.

— Да, имеет. Но мы в двух днях от определения того, кто будет новым Владыкой, и верить каким-то бумажкам… — тави Гринд поморщился и потёр висок пальцами. — Первородных во имя, эти два дня будут самыми сложными в нашей жизни.

— Ладно, я не хотел говорить про политику, но ты сам начал, — картинно вздохнул Каджар, отпивая браги. — Какие при дворе идеи? Они не нашли вдруг кого-то, кто может быть наследником?

— Да ну, нет, — фыркнул Эммерих. — Это бы выглядело слишком неправдоподобно.

Помолчав, мужчина прищурился и постучал указательным пальцем по центру разделявшего их стола.

— А если, скажем, регент окажется «не тем»? Ну, к примеру, Сонрэ повесит на него произошедшее с Коврусом, и совет это использует, как шанс отказать ему в интронации.

— Если нет наследников, нужно будет выбирать кого-то из совета, — пробормотал Самаэль, глядя на свою кружку с брагой так, как будто из пены на её краю могли появиться какие-то ответы на беспокоившие его вопросы. — Скорее всего, они будут ратовать за Онерли или Масру.

— Мы меняем одну кучу грязи на другую, — раздражённо фыркнул Эммерих, краем глаза наблюдая за поставившей закуски на стол служанкой. — Не хочу верить, что у Мортема было только два наследника.

Стоило говорить «теперь уже мёртвых». У Владыки Мортема было два сына — старший Йаман и младший Фикяр. Первого любили многие, второго почти не замечали. Йаман вёл армию империи на войну с Махадри, никак не желавшей становиться колонией, провёл с ними успешную войну, которая завершилась заключением договора, сделавшего проигравшую сторону вассалом империи. Возвращаясь домой с победой после изнурительных нескольких лет отсутствия, принц и его люди решили срезать путь через джунгли Найваро, что и стало для них роковой ошибкой: подвергнувшись нападению роя местных насекомых, до столицы добрались живыми немногие. Принц Йаман испустил последний вздох в Мидери, и отцу доставили уже его остывшее тело.

Если бы не неудачное стечение обстоятельств, сейчас тави бы не думали о том, что ждёт в будущем их и всю страну: Йаман был лучшим наследником из возможных. Он унаследовал жёсткость своего отца, но при этом был справедливым юношей, который старался заботиться обо всех в равной степени и который не рвался в войну просто потому, что ему хотелось захватить себе побольше власти. Судьба распорядилась иначе, и Фикяр оказался единственным наследником, хотя многие подозревали, что у Мортема было достаточно бастардов, которых он не признавал официально, но продвигал на тех или иных должностях.

— Если мы предположим, что бастарды имелись… — задумчиво произнёс Самаэль.

— Конечно, имелись! — возмущенно фыркнул Эммерих. — Вспомнить только, как он к Геенне колья подбивал! Мужик был горазд не только мечом махать, я уверен.

— К Геенне? — после некоторого молчания переспросил Каджар. — Ты о чём это?

— Вы не знаете? Да ну? — осмотрев друзей, тави Эммерих задиристо улыбнулся. — О-о-о, там такая история была. Я сам лично не видел, но отец мой имел счастье наблюдать. Мортем, когда молодой был, на одном приёме познакомился с девкой из ифритов. Не знаю уж, почему она в коалиции прибыла, да и не суть важно. Ну, они на приёме общались, потом, говорят, всю неделю, что огненные гостили, Мортем от неё ни на шаг не отходил. Ну, и потом, когда все разъехались, начал письма слать с просьбой за него замуж выйти.

— Видимо, не убедительно писал, — не сдержал смешка Самаэль.

— Да в том-то и дело, что тут не ясно, как девица была — против или нет. Отец говорит, к нему после этих писем сам Князь явился и сказал, что девка — из его ближайших подчинённых, и он им с чужой кровью родниться не позволит. Якобы, Мортем всю наследственность испортит. После этого-то с Геенной отношения и расстроились.

Мужчины замерли, каждый задумавшись о своём, хотя в конечном итоге все пришли к попытке представить Владыку Мортема строчившим любовные письма за море. Выходило так себе, поэтому пытаться быстро перестали, но определённый осадок любопытства, смешанного с весельем, остался.

— Насчёт отношений, кстати, — заметил Каджар, откидываясь на стену спиной и скрещивая руки на груди. — Знаете, чего огненные сегодня на похоронах шастали?

Этого толком не знал никто — по крайней мере, из тави. Сонрэ из списков выкидывали заранее, потому как пытаться с ним что-то обсудить виделось затеей бесполезной, а они втроём и Гелен просто терялись в догадках.

Самаэль с удивлением осознал, что мог бы выспросить у своего сегодняшнего гостя в обед, какие причины привели ифритов в империю: едва ли они приезжали просто так выразить своё соболезнование. Мог бы, но всё это вылетело из головы, и момент ушёл, давно скрывшись за горизонтом.

— Давай уже, не томи, — Эммерих толкнул друга в плечо. — Говори, знаешь же что-то!

— Конечно, знаю, — хохотнул Каджар, слегка качнувшись в сторону. Посерьёзнев, он сел ровно. — Слух ходит, что регент решил принцессу за самого Князя замуж отдать. Вот они свадьбу обсуждать и приехали сегодня.

Глава 4. Старая кровь.

1.

Семь тысяч двести девяносто восьмой год. Странная, всегда казавшаяся корявой цифра, вдруг всплыла в голове, когда её там совсем не ждали, и причина для этого была банальная — он посмотрел на карту и наткнулся взглядом на Махадри.

Страна, которая была занозой для многих предшественников, а благодаря старшему сыну Мортема на какое-то время стала вассалом, исправно платившим дань. В семь тысяч двести девяносто восьмом году Третьей Эпохи на престол сел мальчишка Фикяр, за его спиной встал Владыка-регент, и едва ли не после интронации пришло письмо, тоже от регента. Это была женщина — ранника Лаахи, державшая власть в руках до тех пор, пока её сын не достигнет совершеннолетия. Она обладала достаточным умом и наглостью, чтобы объявить об отказе выполнять договор, заключённый некогда между империей и её страной.

Айорг не то, чтобы любил Махадри — он считал эту страну слишком легкомысленной, с культурой, построенной на обожании всего живого, песнях и танцах — но признавал, что время от времени они выдавали интересных личностей, а ещё не имели никогда и в мыслях быть занозой для империи. Просто Эрейя считала, что должна прибрать к рукам как можно больше земель, а Махадри на мирное предложение стать колонией с первого дня отвечала суровым отказом.

Наверное, именно из-за знания этих особенностей регентом, Владыка Фикяр оказался тем, кто закончил бесконечные склоки с южанами: требование ранники Лаахи было удовлетворено, и Махадри вновь стала абсолютно независима от своих соседей.

Помнится, Сонрэ тогда готов был плеваться ядом, убеждая всех и каждого, будто регент был плохим влиянием на молодого правителя. Он будто забыл, что сам, стоя возле Фикяра на церемонии интронации, нашёптывал ему на ухо пошло звучавшие речи о том, что мальчишка теперь — солнце и луна империи, вода для несчастных, защитник для слабых и отец с матерью в одном лице для всех желающих. Это звучало куда страшнее, чем общение с южанами, о которых бедный ребёнок к своему счастью даже не узнал.

— Вы хоть слушаете?

Мысли о Махадри упорхнули точно так же, как жившие в той стране птички-морянки, мелкие и крайне нелицеприятные. Айорг часто заморгал в попытке вновь сориентироваться в пространстве и понять, что, зачем и почему.

Напротив, отделённые от него громадой стола и пышным ковром, сидели главы ведомств и тот самый генерал Сонрэ. Почему он до сих пор таскался в компании политиков, валакх не имел не малейшего понятия, но точно знал, что ему не нравится наличие в этой группе Мадлены. Девушка сидела среди этих интриганов, как овца в стаде волков. Обидно было, что овца не подозревала о не самых добрых намерениях своего окружения.

До решения по личности нового Владыки оставался день. Завтра, когда займётся солнце, нужно было объявить своё решение народу. После этого было чуть больше суток на устройство интронации, а к свадьбе подготовка полным ходом шла уже сейчас, пока Владыка-регент тщетно пытался сообразить связь между своей неуёмной дочерью и главами ведомств.

— Хоть бы каплю уважения проявил, — фыркнул Сонрэ, скрестив руки на груди.

Потерев глаза, Айорг наклонился вперёд и запоздало, когда было уже бесполезно что-то менять, почувствовал, что сидел на собственных волосах. Ему случалось порой забывать подобрать их, что неизменно веселило Олли, если замечала, как он потом мучился. Пришлось отказаться от идеи наклоняться.

— Я предпочитаю платить людям их же монетой, — спокойно ответил он генералу. — Вы ко мне уважением не фонтанируете, сударь.

— Все, давайте все успокоимся, — взял на себя роль миротворца глава дипломатического ведомства Онерли. — Сударь регент, мы с моими соратниками подумали о Вашем желании выдать нашу дражайшую принцессу замуж за правителя ифритов, и решили, что это… Не совсем целесообразно.

— Не скажу, что удивлён, — валакх вскинул бровь. — Судя по наличию среди вас моей дочери, вы считаете рациональным класть под Князя её. Мадлена, ты хотя бы в курсе, зачем они тебя притащили?

Судя по тому, как резко побледнела при упоминании Иблиса дочурка, она знала просто, что должна помочь в чём-то убедить родителя. Для неё это было лишним поводом поиграть на отцовских нервах, и потому Мадлена ухватилась за предоставленную возможность, не раздумывая.

В отличие от принцессы Офры Мадлена встречалась с хозяином огненных земель пару раз, когда навещала прочно окопавшегося там в нынешние годы старшего брата. Иблис, конечно, не выглядел сущим монстром, но, как и принадлежавшая ему страна, внушал некоторые опасения своей неопределённостью и отсутствием конкретики в вопросе: «Что от этого ждать».

— Но ведь согласитесь, сударь регент, — подхватил идею своего товарища Элан, — будет гораздо выгоднее, если за правителя потенциального союзного государства выдать девушку с более высоким статусом.

Айорг приподнял голову, поводя вниз-вверх костяшками указательного пальца по шее к подбородку. Главы ведомств либо сами не понимали, что стояли, по колено закопавшись, либо придумали такой план, который он пока не учуял и не смог толком понять.

— Офра приходится дочерью Мортему. Она не просто какая-то там девица, а дочь предыдущего Владыки…. И, если вы заявляете, что моя Мадлена — сударыня со статусом выше, чем у нашей принцессы… — продолжая водить пальцем по своему горлу, регент усмехнулся, — мне приятно ваше доверие, судари. Я постараюсь не подвести ни вас, ни эту страну.

На пару минут повисло напряжённое молчание, и этого хватило, чтобы понять — первый вариант развития событий. Если план у глав ведомств и был, он был идиотским и ни на секунду не продуманным, что и объясняло невозможность Айоргу понять их идею.

— В каком смысле-…

— Вы о чем, сударь регент?!

— О, ну как же, — Айорг заулыбался, разводя руками. — Офра — дочь старого Владыки, а выше неё по статусу будет только дочь нынешнего. Радуйся, золотко, — валакх упёрся ладонями в стол, радостно осклабившись в сторону Мадлены, — ты через пару дней станешь принцессой!

— Правда? — Мадлена реагировала гораздо быстрее начавших бормотать и переглядываться между собой «волков», пытавшихся составить два слагаемых. — Настоящей?

— Конечно! — проворковал регент, хлопнув в ладоши, — беги, вылови Ноктиса и отправляйтесь с ним к нашей лучшей швее. Тебе нужны новые платья.

— Нет, постойте! — Онерли вскинулся с места, пытаясь подхватить Мадлену, но девушка оказалась проворнее и, нырнув у него под рукой, с радостными смехом исчезла за порогом. — Погодите, всё не так!

— Вы не так поняли! — взмахнул руками Элан, — мы имели в виду, что дочь Владыки-регента — лучше с точки зрения брака!

Со вздохом приподнявшись с места, Айорг перекинул волосы через плечи и сел обратно. Движения потеряли ту ограниченность, которая присутствовала до этого, но легче воспринимать окружающих не стало: они слишком громко возмущались.

Первородные и Птица, когда он последний раз просто ложился в купель и отмокал там, пока вода не станет покрываться ледяной плёнкой? Наверное, уже с месяц всё происходило на бегу, в бесконечных требованиях, возмущениях и общении с кем-то.

Хотелось просто полежать в горячей воде, а не умыться и бежать дальше; хотелось сесть с бочонком браги и пить, зачерпывая кружкой прямо из него, пока в голове не появится приятная лёгкость и пустота; хотелось есть, и дёсны неприятно саднили, но бросаться на кого-то во дворце было чревато, да и не хотелось здесь никого. Кого бы он надкусил — грузного Онерли или жилистого, будто только из кожи и костей состоявшего Элана? Или, может, мышечного, жёсткого, как и его характер, Сонрэ? Быстрее было обломать себе зубы.

— Послушайте, — потерев лицо ладонями, пробормотал валакх. — Замолчите!

Обычно звучавший на приемлемом уровне, хотя голос его всё равно вгонял в ступор, Айорг начинал влиять на окружающих хуже прежнего, если ему приходилось кричать. Народ замирал, как кролики перед удавом, и на некоторое время выпадал из разговора. С одной стороны, это умение было полезно, и валакх получал возможность в тишине высказать своё мнение. С другой — после этого он начинал слышать за спиной вздохи о том, что страшен в гневе, а это звучало обидно, потому что в гневе он был гораздо страшнее, чем просто один раз гаркнувший на кого-то. Самолюбие страдало.

— Может быть вы, — отняв руки от лица, регент указал обеими на присутствующих, — наконец, начнёте вести себя не как базарные бабы?! Я сто тридцать с лишним лет сижу на должности регента и сто тридцать с лишним лет вы вьётесь вокруг, способные только кудахтать, сплетничать и распускать слухи!

Внутри будто кто-то плеснул в слабо тлевшие угли ведро масла — если до этого хотелось решить все мирно, то теперь о спокойном разговоре нельзя было и задумываться. Упёршись ладонями в поверхность стола, регент встал со своего места и подался вперёд.

— Сто тридцать с лишним чертовых лет я утирал слюни этому ублюдку и принимал за него решения, пока вы только и знали, что пытаться подлизать ему тщательнее!

Онерли попытался было вставить свои пару слов, но, едва открыв рот, вынужден был уворачиваться от полетевшей в его сторону чернильницы.

— Я правил страной! Я держал её целой, пока вы пытались извернуться и украсть из казны побольше денег! — Качнувшись в сторону Элана, регент слегка пригнулся, напоминая готовое к броску животное. — У нас интронация через два дня, а платить такшак армии нечем, потому что казна полупустая! Думаешь, мне это неизвестно?!

Выпрямившись, он махнул рукой в сторону Сонрэ.

— Думаешь, мне неизвестно про Коврус и наплыв людей в крепости?! Вы видели себя? Вы — старьё, которое нужно давно выбросить на помойку и поджечь, чтобы исчезло быстрее. Не дай Птица эта страна попадёт к вам в руки — вы развалите её, растащите на монеты и поместья.

— Будто ты лучше, — фыркнул Сонрэ, скрестив руки на груди, — взгляни на себя! Чего стоит одно твоё кумовство с Гриндом!

Айорг на пару мгновений замолк, будто обвинение в так называемом кумовстве было чем-то оскорбительным. Прикрыв глаза, валакх быстро в мыслях посчитал до двадцати, что помогло хоть немного успокоиться, и после взглянул на собеседников, готовых ругаться, уже со спокойной улыбкой.

— Да. Я занимаюсь кумовством. Потому что пока иных способов заменить вас молодой кровью нет. Но это только пока.

— После вот этого, — махнул на него рукой Элан, — ты думаешь, что завтра мы объявим тебя новым Владыкой? Да черта с два.

Онерли, смерив валакха неприязненным взглядом, развернулся и направился к двери. За ним, ворча что-то себе под нос, последовал Сонрэ и все остальные.

— Спите крепко сегодня, судари. — С улыбкой выдохнул им вслед Айорг. — Как только я надену Венец, вы глаз и на мгновение сомкнуть не сможете.

2.

Осознание того, что именно он натворил, пришло к Айоргу в свободные пару минут, которые он проводил, бесцельно бродя по коридорам. Это занятие не несло под собой никакого скрытого подтекста, да и скорее вредило: могли разболеться ноги, и обратно после этого пришлось бы скрестись, опираясь на посох. Последний валакх не в меру часто забывал в самых неожиданных местах, и сегодня был как раз один из подобных случаев, но ноги на удачу не болели.

Проходя под навесом, из-под которого можно было, преодолев пару ступеней, шагнуть на садовые дорожки, регент услышал сначала лёгкий стук, характерный для косточек ратта, а потом и чьё-то смешливое фырканье. Кто из женщин мог развлекать себя игрой, которую от скуки когда-то придумали военные, страшно было предположить, и Айорг поддался собственному любопытству — неужели среди местных сударынь нашлись те, кто смыслил в военной стратегии?

Игра была достаточно простой — один отвечал за косточки, являвшиеся Владыкой и его свитой, другой — за нападавших. Двенадцать защитников, двадцать четыре врага, и логичной задачей первых было всеми силами скрывать своего Владыку от противников. Его нужно было не просто оградить, но дать возможность ему оказаться в одном из четырёх безопасных мест, раскиданных по краям игрового поля.

Айорг точно знал, что в этой игре был абсолютным нулём глава военного ведомства, что звучало несколько иронично. Вопрос был не в том, сколько нападающих и защитников изначально, сколько пострадало в процессе — важно было выстроить правильную стратегию. Лучшие игроки могли выигрывать даже с одной фигуркой защитника.

— Черт-черт-черт, нет!

Владыка оказался зажат между двумя косточками чёрного цвета, когда до спасительной точки на поле ему оставался один ход. Глядя на результат своих долгих размышлений и казавшейся безупречной стратегии, Олли хлопнула себя ладонями по коленям.

— Игру придумали военные. Было бы странно, если бы Вы победили, Ваше Сиятельство.

Остановившись на почтительном расстоянии, Айорг с удивлением окинул взглядом вдову Владыки, которая умудрилась затянуть в игру не кого-то из прислуги, а первого из Великих генералов.

Самаэль, сидевший в кресле нога на ногу, машинально крутил в пальцах длинную чёрную косточку, заострённую сверху и имевшую плоскую, чтобы лучше стояла, основу. Именно при взгляде на Гринда регент с долей ужаса понял, что зря сорвался на глав ведомств: кто теперь бы проголосовал в его пользу? Ноктис? Даже тави был под вопросом, хотя хотелось верить, что своих благодетелей он не забудет.

С другой стороны, это ведь был Гринд, и его могли воспитать хоть дикие собаки, а мальчишка всё равно умудрился заполучить умение своего отца, Агалара — оба умели жить так, чтобы всем вокруг было плохо, а с них все сбегало, как с гуся вода. Даже, если бы Айорг следующим утром оказался вышвырнут за порог дворца, Самаэль бы не потерял новую должность.

Самым удивительным в этом умении было то, что подобные вещи Гриндами не просчитывались. Порой валакху казалось, что все дело просто в фамилии, которая была кем-то когда-то давно зачарована на бесконечную удачу.

С Самаэлем можно было рискнуть поговорить. Если бы на стороне валакха был он, это значило ещё и голоса Эммериха с Каджаром. При идеальном раскладе можно было уговорить их решить проблему с главами ведомств.

— Доброго дня, Ваше Сиятельство, — Айорг улыбнулся, сделав вид, что только что пришёл и сразу, без промедлений, направился к молодым людям. — Тави Гринд.

Самаэль, не вставая, только кивнул в ответ.

— Ваше Превосходительство.

— Сударь регент, давно не виделись, — Олли встретила его улыбкой. — Как Ваши дела? Уже можно поздравлять?

Судя по короткому смешку со стороны Гринда, либо мимо них ранее пробегал пыхавший гневом и на всю округу трезвонивший о произошедшем Сонрэ, либо валакха знали гораздо лучше, чем он наивно полагал. К своей чести, Самаэль больше никоим образом не выразил отношения к вопросу владыческой вдовы и сделал вид, что греться на ласковом, не палившем совсем нещадно солнце, ему важнее.

Смерив жмурившегося от довольства, как соседский кот, тави взглядом, Айорг почти сразу переключил все внимание на Олли.

— Рано поздравлять, Ваше Сиятельство. Какой счёт?

— Два-два. Но, — Олли многозначительно помахала указательным пальцем, — я намерена выиграть следующий заход и остаться бесспорным победителем.

— Он всегда разводит защитников по всему полю, — валакх, мельком глянув в сторону Самаэля, скрестил руки на груди. — У него фишек больше, и выходит, что вы, кидаясь то за одним, то за другим, в итоге уходите слишком далеко от Владыки.

Олли нахмурилась, в задумчивости осмотрев доску, на которой остались пока никуда не перемещённые с её проигрыша косточки. Пользуясь тем, что девушка оказалась на некоторое время занята попытками проверить, действительно ли её противник действовал так, как описали, Айорг повернулся к другу и, улучив момент, выхватил у того из пальцев косточку.

Самаэль толком не отреагировал, просто свесив руку с подлокотника, и больше никак положения не изменил. Учитывая то, как он реагировал на регента прежде, вывода напрашивалось два: жизнь во дворце разморила тави за какие-то жалкие пару дней, сделав его не лучше остальных, или же…

Все ещё пользуясь отсутствием к нему должного внимания, Айорг наклонился к другу и потянул носом воздух.

— Тварь, — на уровне слышимости достаточном, чтобы услышал адресат, но не вдова Владыки, рыкнул валакх. — В таверне был?!

Приоткрыв один глаз, Самаэль отклонился от нависавшего над ним мужчины.

— Ваше Превосходительство, скройся с глаз моих. Ты мне не супружница.

— Я тебе без пяти минут Владыка и нянька по жизни. Снова за старое взялся?

— Все в порядке?

— Да, — Айорг обернулся на озаботившуюся их парочкой Олли и упёрся ладонью в плечо тави. — В полном.

Ответ не сошёлся с действительностью: Самаэль, ничтоже сумняшеся, хлопнул валакха ребром ладони в сгиб локтя, и рука у того ожидаемо подкосилась. Чуть не улёгшись на друга, Айорг в конечном итоге был вынужден вцепиться ему в плечо, действуя скорее рефлекторно, чем осознано.

Мысль о том, что вдова Владыки видела их вместе второй раз, и второй раз они выглядели для неё, как два великовозрастных идиота, вдруг прочно закрепилась в голове.

— Я был в таверне, да, — садясь ровно, проворчал Самаэль. — Но это не значит, что я напивался до голубых фей, матушка.

— Очень на это надеюсь, — таким же тоном ответил ему валакх, отступив от кресла на шаг. — Мне нужно поговорить.

— Поговорите с белками, Ваше Превосходительство. У меня сегодня свободный день. — Забрав у регента косточку, Самаэль поставил её на доску и махнул Олли. — Третий заход, давайте.

Им стоило научиться контактировать нормально. Потом, когда на это было бы больше времени. Сейчас его не было, но Айорг, подумав, нашёл другой способ заставить себя выслушать: генерал Гринд был человеком слова, что делало довольно интересными любые игры на желания.

— Позволите Вам помочь? — упёршись ладонью в спинку кресла Олли, регент обворожительно улыбнулся. — Я знаю его уловки, как свои собственные.

— Правда? — вдова Владыки просияла. — Тогда, конечно, помогайте.

— Эй.

— Не ворчите, тави, — осклабился ласково в сторону Самаэля валакх. — И почему бы нам не сыграть на желания?

— Какой смысл? — генерал и не подумал скрывать своё раздражение. — Эта игра заранее бесполезна, потому что Вы, как сами выразились, знаете все мои уловки. А я, в свою очередь, знаю Ваши.

— Не все.

— Айорг, — Самаэль резко перешёл с официального обращения на личности, что могло говорить только о его нежелании лишний раз тягать шимрэ за хвост. — Давай сбережём моё и твоё время — что случилось?

Валакх состроил такое выражение лица, что плохо его знавшие люди вроде как раз сидевшей рядом Олли могли подумать, что мужчину донельзя оскорбило фамильярное обращение. На деле это ещё не было верхом фамильярности в отличие от грубого «эй, клыкастый», которое он слышал от тави гораздо чаще. Оскорбление присутствовало, но вызвано было претензией на предсказуемость сударя регента: только Самаэль Гринд имел наглость говорить, что знает о нём все вплоть до точного количества волос на голове.

— Мне уйти? — поинтересовалась Олли, умевшая неплохо оценивать ситуацию.

Мужчины оба повернулись на неё, в унисон произнеся:

— Нет! С ним нужно говорить при свидетелях! — после чего одарили друг друга недовольными взглядами.

Первым сдался Самаэль, со вздохом выставляя косточки нападавших в нужные позиции.

3.

К концу партии регент не говорил уже пару минут, но Самаэль никоим образом не реагировал. Он спокойно продолжал делать ходы, когда в этом наступала необходимость, один или два раза что-то хмыкнул в ответ на замечание Олли, которая волей-неволей, но являлась участником разговора.

Оба могли бы поговорить и без свидетелей, однако в нынешней ситуации, которая грозовой тучей нависла над всем дворцом, приходилось применять дополнительные меры даже со старым знакомым. Сбеги они вдруг в отдалённую часть сада, по закону подлости кто-нибудь бы это увидел и доложил бы главам ведомств и Сонрэ, что регент с первым тави мутили воду, и без того не просматривавшуюся ни на сантиметр.

Проще было делать вид, что они просто находят приятной компанию друг друга и вдовы Владыки, которая просто доживала свои последние дни в столице и могла позволить себе общаться с кем-то, кроме самарт.

— Я сорвался, ладно? — предчувствуя волны осуждения, часть которых шла со стороны Олли, устало произнёс регент. — Я терплю этих старых сволочей сто тридцать лет, и я не Король богов, чтобы быть бесконечно милосердным и всепрощающим.

— Старых, как же, — насмешливо фыркнул Самаэль, переставляя одну из немногочисленных оставшихся на поле косточек и с удовлетворённым вздохом откидываясь на спинку своего кресла. — Ратт.

Опустив взгляд на игровую доску, Айорг недовольно пыхнул трубкой, которую как раз закурил. Его Владыка оказался зажат между четырьмя последними косточками нападавших, выгнанный на середину поля.

— Может быть, надо поговорить с главами ведомств? — осторожно предложила Олли. — Извиниться или что-то в этом роде…

— Это политика, Ваше Сиятельство, — произнёс Самаэль, постукивая себя кончиком пальца по подбородку, пока внимание было отдано чему-то в восточной части садов. — Они быстрее откусят регенту голову, чем выслушают и примут его извинения.

Прекратив размышлять о чём-то, что занимало его, очевидно, на протяжении всей партии, тави Гринд выпрямился и нырнул рукой за пазуху. Оттуда, перевязанные тонкой грубой верёвкой, он достал несколько писем — тех самых, что сам намедни прочитал сначала в таверне, а потом раз за разом перечитывал на протяжении ночи — и кинул их регенту на колени.

— Ты слишком сильно не нравишься нынешним придворным. Либо у меня к тебе пара вопросов.

Развернув первое письмо и быстро пробежав его глазами, Айорг побледнел больше обычного и поспешно скомкал пергамент прежде, чем в него успела заглянуть Олли.

— Я вру, звёздный мой, и вру много, но не в этом случае. Коврус — не моя вина.

— А Кроана? Второе письмо о ней.

— Кроану я не отрицал. Я проиграл её, но нынешняя свадьба принцессы, если состоится, поможет нам вернуть всё на место.

Предпочитавшая помалкивать Олли не могла не нахмуриться, когда услышала обращение к тави. Это была не просто какая-то ласковая кличка, а словосочетание, в котором одна часть звучала слишком похоже на название старой, не оставившей после себя ровным счётом никакого наследия нации. Присматривайся к генералу Гринду не присматривайся, он выглядел вполне обычно: немногочисленные записи историков всегда рассказывали, что суламаррэ разве что не сверкали, подобно звёздам. Самаэль был привлекателен, но не искрился на солнце уж точно.

Олли так и не рискнула задать вопрос, крутившийся на языке.

— Ладно, допустим, что я поверил, — Самаэль повёл рукой, хмуря светлые хищно изломленные брови. — Но ситуацию это сильно не изменит. У тебя будет три… Ну, Гелена можно заставить, поэтому четыре — четыре голоса. Против шести.

— Согласен, — регент так же нахмурился, подпирая щёку кулаком и глядя на доску, где Владыка был окружен четырьмя нападавшими.

— Айорг.

— Да? — перестав размышлять о мрачных перспективах, валакх поднял голову на генерала.

Самаэль, подавшись вперёд, упёрся локтями в колени и сцепил пальцы в замок, поверх которого и смотрел на друга.

— Они слишком стары для своих должностей.

Олли поперхнулась воздухом и перегнулась через свободный подлокотник своего кресла в попытке откашляться, а регент, в свою очередь, при всей совей повседневной эмоциональности, смог только шире прежнего распахнуть выразительные глаза. Поначалу не сказал ни слова, просто дождавшийся, когда в себя придёт их невольная собеседница.

— Не верю, что говорю это, — мельком удостоверившись в том, что Олли вновь начала дышать, пробормотал Айорг, — но я не согласен. Где мы найдём замену?

— Может, не надо их убивать? — осторожно поинтересовалась вдова Владычицы. — Мы могли бы… Договориться с ними?

— Да, мы с ними поболтаем, дадим им по мешку золотых, а утром они всё равно скажут, что хотят.

Тави Гринд был прав: любые договорённости сейчас были бы самым ненадёжным способом из возможных. Главы ведомств могли сказать, что согласны на всё, а на следующий день объявили бы народу то, что сами считали нужным. Если после этого с ними бы что-то произошло — даже, если бы они смогли посадить на престол принцессу Офру — всем было бы ясно, кто приложил руку к нанесению травм или убийствам.

— Убей одного, — спокойно произнёс Самаэль, положив ногу на ногу и слегка покачивая носком. — Заставь остальных верить, что за ними ежеминутно следят и готовы прикончить при малейшем неверном движении. Армия будет на твоей стороне.

Ответом было молчание, но валакх обдумывал предложение, которое расценил, как вполне неплохое и любопытное. Глядя на тави, Олли слегка нахмурилась: она не ожидала подобной жестокости от человека, казавшегося на первый взгляд мягким и более справедливым, чем кто-либо во дворце. Самаэль вдруг стал выглядеть холодным, расчётливым существом, которое могло, и глазом не моргнув, убить ближнего своего.

— В целом, — Айорг прищурился, прикусив кончик мундштука трубки, в которой уже нужно было заново поджигать табак, — это можно провернуть. Думаю, Онерли…

— Подождите! — возмутилась Олли, вскинув руки, — вот так просто?!

— Вот так просто, Ваше Сиятельство, — улыбнулся ей в ответ регент. — Устраним Онерли, остальные без него ничего делать не рискнут, и им останется только признать меня… А что насчёт Сонрэ?

Коротко вздохнув, Самаэль склонил голову к плечу:

— Я же сказал, что армия на твоей стороне. Как я это проверну, уже моё дело.

Айорг смешливо фыркнул, перевернув трубку и постучав по её донышку пальцами. На траву рядом со столом плавно опустились частично опалённые листья табака, а сам валакх поудобнее устроился на подлокотнике кресла Олли, который занимал.

— Отлично. — Взглянув на молчавшую вдову Владыки, регент с улыбкой ей подмигнул. — Расставляйте фигуры. Теперь мы точно его обыграем.

4.

Они засиделись до обеда, решившие в конечном итоге разойтись только тогда, когда играть надоело. Олли в основном наблюдала, но пару раз попыталась перехитрить регента, который без малейшего зазрения совести пользовался своим умением. Самаэль только тихо усмехался, когда Айорг в очередной раз словно бы невзначай задевал руку вдовы Владыки и спешно извинялся за свою невнимательность.

Ветер гулял по коридору третьего этажа, залетавший через арочные проходы, выводившие на балюстраду, засаженную сплошь зеленью так обильно, что казалось, будто перила — не мрамор, а живая изгородь.

Довольно быстро, не дожидаясь интронации, сняли белые отрезы тканей, загораживавшие ранее вид на город, раскинувшийся у подножия, вернули вившийся по колоннам с синим плиточным узором плющ. С одной стороны, ничего противоестественного в этом не было, но Самаэль никогда не мог отделаться от ощущения, что этот самый плющ на данных конструкциях вызывал у него ощущение старости и забитости. Не спасали ситуацию даже каменные барсы, глядевшие на улицу со своих стоек, расположенных перпендикулярно колоннам.

Возможно, сказывалось воспитание — у Джанмарии Гринда даже дочь жила по уставу, нередко вынужденная слушать рассуждения об оборонительных сооружениях, тактиках и прочих прелестях войны. Однако, Самаэль не любил дворец не только по причине излишней чопорности этого места, сплошь кишащего любителями ударить ближнего в спину.

Этот комплекс был абсолютно бесполезен с тактической точки зрения. Все коридоры, выходившие на внешнюю сторону, а не заворачивавшие вглубь зданий, были открытыми, с огромными арочными проходами на балюстрады. Никто не присматривался к слугам, которые были частью ансамбля и просто действовали в его пределах, и потому любой из этих самых слуг мог дождаться нужного момента и, не отходя от конюшен выпустить в чиновника или, не приведи Птица, самого правителя стрелу. Враг мог не подходить вплотную к широкой оборонительной стене — достаточно было хорошенько прицелиться и использовать баллисты или требушеты. При идеальном раскладе снаряды можно было поджечь: внутренние помещения имели много деревянных элементов в отделке, а золото плавилось на удивление быстро, отсутствовавшее в интерьере разве что тех комнат, в которые высшие чины не заходили.

Весь дворец был мишенью, и хуже всего было от осознания того, что он был выше стены. Остановившись на середине шага, Самаэль повернулся лицом к арочному проходу. Третий этаж уже был в зоне риска, наполовину высившийся над стеной, не говоря о четвёртом и пятом, которые не были защищены ровным счётом ничем.

Если закопаться в историю войн, в которых участвовала империя, можно было заметить красной нитью шедшую через них практику — ни в коем случае не пускать к столице. Во время боевых действий Владыка в исключительных случаях покидал свою главную резиденцию, а потому Лайет становился последним оплотом имперской государственности: случись что-то с ним и в частности — дворцом, Эрейю можно было хоронить в прошлом. Во время военных действий могло быть так, что окружные области валялись в руинах, но за Тэнебре, в центре которой и разместился Лайет, готовы были биться голыми руками и из последних сил.

Враг, пришедший под стены города, захватил бы его за пару дней, а ещё проще — не стал бы приходить и обозначать своё присутствие, но заслал бы достаточно шпионов, которые могли совершить убийство быстро и тихо. Прийти в лишённый головы город и занять его было равносильно простой прогулке.

Стоило поговорить об этом с Айоргом, случись ему все же стать Владыкой, но что-то подсказывало тави Гринду, что разговор этот будет бесполезен. Валакх не был глупым, редко показывал себя, как нерациональное существо, но ему была свойственна определённая самоуверенность, которая в его семье, очевидно, выдавалась при рождении. Как его братья и сёстры всегда чувствовали себя хозяевами положения, должными даже несмотря на отстранение от политики быть в почёте, так же Айорг порой позволял собственным способностям затмить его взор. В частности, способностям умственным: будучи недурным стратегом и умельцем ковыряться в чужих головах, валакх очень часто полагался только на это.

Их действия, вне зависимости от того, был бы устранён один из глав ведомств или все разом, несли за собой определённые последствия. Поразмыслив над возможными исходами, Самаэль предположил, что у валакха следующие два или три года не будет возможности распоряжаться свободно чем-либо в государстве.

Это было особенностью Эрейи — никто не возражал, когда молодой наследник зверел, уставший от ожидания, и вырезал всю свою семью, начиная от Владыки, заканчивая месячным братом. Если это делал тот, кому в сторону трона стоило разве что иногда смотреть, а не пытаться сесть, народ начинал ворчать.

Они могли оказаться в яме, подобной той, из которой, не щадя себя и окружения, карабкался Владыка Джодок Безумный. Он не был даже в потенциальных фаворитах своего отца, но вырвал себе право называться хозяином империи, и поплатился за это необходимостью в течение последующих пары лет целиком менять состав государственного правления, так как предыдущие считали его узурпатором и тираном.

В случае Айорга ситуация усугублялась ещё и тем, что потомственным Гесселингом валакх не был.

Два или три года — Самаэль не хотел думать о больших числах — империя Эрейи была бы в раздрае, следившая за каждым движением нового Владыки и пытавшаяся к нему привыкнуть. Им предстояло собрать отколовшиеся области воедино, привести в порядок казну и найти тех, кто действительно делал бы, а не судачил о том, как хорошо было при Мортеме. Три года империя была бы подобна раненному хищнику, который не мог убить падальщиков одним ударом лапы, и эти падальщики непременно стали бы подбираться ближе в попытке добить своего некогда опасного врага.

Все эти мысли вели к одному большому списку всего, что предстояло сделать, и полная перестройка дворца стояла там не на последнем месте.

Совсем неподалёку раздался шум, и в следующее мгновение не ожидавшего подобного Самаэля обдало мощным воздушным потоком. Качнувшись назад и слегка сощурившись из-за прилетевших вместе с ветром пылинок, тави имел удачу увидеть крупного фохса, на лету хлопнувшего пастью и проглотившего несчастную пичужку, по печальному стечению обстоятельств оказавшуюся как раз в районе третьего этажа.

Фохсы обычно были не больше лошади, даже внешне отчасти напоминавшие её смесь с волками — крупные звери на четырёх крепких лапах. Длинная шея позволяла им без особых усилий ловить добычу, находившуюся чуть в стороне, а не прямо по курсу, узкие вытянутые морды делали возможным пролезать в норы за несчастным зверьём. Охотиться они могли в каких угодно условиях — хоть на земле, хоть в воздухе. Последнее было заслугой третьей пары конечностей в виде перистых, крайне подвижных крыльев, которые могли обернуть вокруг туловища в то время, пока не использовали.

Невольно вспомнилось, как один учёный, специализировавшийся на животных, которого он повстречал в Саадалии, увидел перед собой имперца и принялся расспрашивать о тех «прелестных пушистых лошадях», рассказы о которых слышал от купцов. Понадобилось немало времени, чтобы Самаэль понял — речь шла о фохсах, которых купцы видели просто переходившими с одной территории на другую, как раз обернув своё туловище крыльями, что добавляло им зрительного объёма. Учёный, услышав, что «пушистые лошади» были хищниками с двумя рядами острых зубов и дурным нравом, был расстроен лишь отчасти.

Фохс тем временем без опаски соскочил на балюстраду, царапая по её камням острыми когтями, и выронил на пол птицу. Бедняжка, которой в пасти клыками переломало кости, но не шею, ещё трепыхалась, когда её начали доедать. Самаэль к страданиям пичуги был невнимателен настолько же, насколько был невнимателен к нему хищник, только заложивший в его сторону заострённые уши с кисточками, торчавшие в копне тёмной спутанной гривы.

Дожевав свой мелкий обед, хищник глянул в сторону не рискнувшего даже лишний раз вздохнуть тави и, ударив крыльями по воздуху, взмыл вверх. Быстро нырнул за перила и пропал, только махнув на прощание хвостом с пышной кистью.

Хотелось спросить у Айорга, с каких пор дикие фохсы начали рассекать так близко к городам, но не пришлось:

— Это питомец предыдущего Владыки, — раздалось в паре метров. — Подарили ему пару лет назад.

Слегка мотнув головой, Самаэль окончательно пришёл в себя и посмотрел в сторону говорившего.

На расстоянии одного арочного прохода стоял, мягко улыбаясь, Король богов — ещё один маленький валакх в жизни тави. Они были поразительно похожи и в то же время до жути отличны друг от друга. Самым главным было то, что склочного и порой сумасбродного Айорга он терпел без особых проблем, а вот на Василиска не мог даже смотреть без желания ударить.

Казалось бы, с чего? Это был такого же роста миловидный молодой мужчина с волосами цвета льна и глазами, напоминавшими замёрзшее озеро. У него были приятные, плавные черты лица, слегка вздёрнутый нос и приятная улыбка. В миру, выбираясь за пределы Пантеона, он предпочитал не носить, как братья и сестры, все своё облачение.

Должный бы всегда слепить своей яркостью, на неофициальные прогулки за пределами своей обители Король богов выбирался в серовато-синем кафтане с минимумом вышивки, обычных вполне штанах, да сапогах до колена. Не сафьяновых, не имевших украшений — в самых обычных сапогах, уже носивших на себе отпечаток возраста.

И тем не менее, Самаэля от него выворачивало. Они никогда прежде не общались полноценно, лишь пару раз друг друга видевшие и перекинувшиеся сухими приветствиями, но этого для впечатления было достаточно, и что-то внутри подсказывало тави, что его отношение к Королю было не безответным.

Какими бы его мысли о генерале ни были, они не мешали Первородному улыбаться так, будто Самаэль был одним из тех яростно верующих, что каждый день лобзали аккуратные руки с худыми короткими пальцами.

Слегка дёрнув бровью, тави на будущее запомнил присмотреться к рукам Айорга — готов был поклясться, что у регента пальцы были длиннее.

— Доброго дня, Король богов, — положив правую руку на сердце, левую мужчина убрал за спину и поклонился.

— Доброго дня и тебе, первый тави. — Василиск улыбнулся, сцепив руки в замок на уровне пояса. — Ясного неба и славных побед.

— А я думал, скажете «Пусть не будет тебе работы».

— Войны случаются, хотим мы этого или нет, — Король богов повёл плечом. — Я не в силах оставить мир без них навсегда.

«Потому что до бога тебе далеко», — так и вертелось на языке. Оба знали, что в Первородных от божественного было лишь название и умение рассказать наивным верующим красивую историю, но вслух этого произносить не хотелось. Озвучь Самаэль свои мысли, они бы начали ругаться: даже, если Василиск знал и понимал суровую правду, статус обязывал его возмутиться.

— Вообще-то, — будто вдруг вспомнив что-то, встрепенулся Первородный, — это даже неплохо, что я встретил именно Вас, тави. Я бы не отказался поговорить.

Самаэль не удержался, слегка морщась, и скрестил руки на груди.

— Позвольте угадать: в разговоре будут присутствовать слова «интронация», «регент» и «завтра». Если угадал — а я угадал, то вынужден отказать.

Это было бесполезной тратой времени: Пантеон всего лишь до сих пор надеялся снискать расположение хоть у кого-то. При всей неприязни глав ведомств к регенту, они бы ни при каких обстоятельствах не стали о чём-то договариваться с Первородными, которых считали не имевшими никакого права на участие в политике. Самаэль был после ведомств вторым, с кем можно было попробовать пообщаться: армия подчинялась в первую очередь ему, а уже потом — сударю Элану.

— Как много Вы знаете о Ллвиде Верном и Магали Гесселинг?

Моргнув, тави отвлёкся от мыслей и с долей стыда обнаружил, что пропустил момент, когда Король богов подошёл к нему, оставив между ними расстояние лишь в пару шагов.

— Достаточно, я полагаю. — Самаэль надеялся, что раздражение в голосе скрыть удалось. — Как много Вы знаете об обязанностях первого тави?

Василиск на пару мгновений стушевался, не зная, как ответить, но в итоге признался, что знал не так уж и много.

— Вот как, — генерал Гринд наигранно мягко улыбнулся, — в таком случае, вынужден сообщить, что в отсутствие военного положения в стране я не сижу, покачивая ногой, и не думаю, с кем бы мне развлечься. Простите, но у меня есть ещё дела на сегодня.

Коротко поклонившись, он двинулся было дальше по ранее прерванному маршруту, но Василиск, обернувшись вслед, смог привлечь внимание, даже не повышая голоса.

— Что, если я скажу, что в истории этих двоих замешана семья Гринд?

Самаэль остановился, не сразу сумевший определить, была это нерешительность или страх.

По возвращении домой после семи лет отсутствия и после встречи с Айоргом, которого заставил признаться во влиянии на произошедшее с родителями, он поклялся сам себе, что больше не хочет знать ничего. Семья Гринд могла оказаться в родстве с Великой Птицей, но пусть бы это осталось пережитком прошлого и красивой легендой, затерявшейся где-то во времени. Ему не хотелось ещё раз почувствовать то же самое, что и в тот день, когда дядя на смертном одре отдал ему письма.

Это были письма ему, Самаэлю, которые Джанмариа Гринд писал, но не отправлял, так в итоге и копив их у себя до самой смерти. Там было о старшем ребёнке семьи, Агаларе Гринде, об Иллайе Джорхе и их сыне; о том, как однажды дождливым летним вечером, открыв дверь своего дома на стук, Джанмариа увидел нынешнего регента империи и жавшегося к нему мальчишку трёх лет на вид, и как Айорг рассказал, почему ребёнок был с ним, а не со своими отцом и матерью.

Наверное, читая эти письма, в которых дядя признавался, что врал ему про вопрос родства, что порывался, но никак не мог заставить себя всё рассказать, а затем дать возможность навестить то, что осталось от отчего дома, Самаэль должен был чувствовать горечь или печаль. Они были, но жались где-то глубоко в груди, стиснув сердце железными тисками и въедавшиеся в самое естество, а всё внимание на себя утянул страх — страх того, что ему лгали не только в этом. Страх, что лгали всегда, лгали все вокруг и лгали везде. Может быть, лгали даже о том, что он в этот раз родился Гриндом, а не кем-нибудь ещё.

Этот страх быстро перерос в нечто иное, что Самаэль до сих пор не мог описать словами, но что давало ему одну конкретную идею — он не хотел знать, если в семье было ещё что-то, что все долгое время скрывали. Ему было достаточно того, что имелось сейчас.

— Я отвечу, что Вы можете оставить это знание при себе, — коротко вздохнул он, оборачиваясь на Короля богов. — Что бы Вы ни хотели сейчас рассказать, это не изменит завтрашнего дня. Нет другого кандидата, кроме Вашего старшего брата.

— А если есть? — Василиск шагнул в направлении собеседника. — Что, если есть законный наследник, который может наравне с моим братом сражаться за право на престол?

— Его нет, — Самаэль махнул рукой, будто это могло помочь отсечь предыдущий разговор и превратить его в пыль. — Нет и не было. Согласно посмертному указу Владыки Мортема единственный, кто после смерти Владыки Фикяра сможет претендовать на должность — регент. Армия поддерживает такое решение.

Замерев в нерешительности, Василиск некоторое время молчал. Придя к каким-то определённым выводам, мужчина шагнул ещё на один шаг ближе:

— Тави, Вы-

— Король богов, какая встреча! — к Первородному подскочила, подхватывая за руку, Офра.

Самаэль своевременно вспомнил, что принцесса была одной из искренне верующих жительниц дворца, так что она бы не упустила возможности поговорить с самим Королём, вдруг явившимся на порог. Возможности сбежать лучше, чем эта, ему бы не представилось, и, пользуясь тем, что Василиск отвлёкся, генерал скользнул за ближайший угол.

Говорить не хотелось, но Первородный все же умудрился его задеть. На мгновение перед тем, как принцесса обозначила своё присутствие, Самаэлю казалось, что он услышит то, что не нравилось ему в качестве даже банального предположения.

5.

Если принцесса Офра умудрялась дорваться до аудиенции с Королём богов, когда тот был, как про себя выражался «не при исполнении», можно было считать день законченным. К своему же довольству, Василиск не так часто захаживал во дворец, когда у него было свободное время. Сегодня и вовсе явился в надежде поговорить с генералом Гриндом, но тот оказался хуже своего предшественника Джанмарии, который, завидя Первородных, разворачивался на расстоянии нескольких метров и уходил искать обходные пути. Самаэль, хоть и не бежал от разговора заранее, предпочитал держать собеседника на вежливом почтительном расстоянии и не давал сунуться ближе дозволенного.

Краем уха слушая принцессу и её рассуждения о жизни после смерти брата, Василиск с тоской подумал о том, что по дороге в столицу растерял все своё красноречие — обычно даже такой сварливый гадёныш, как Гринд, не смог бы отвертеться. В конечном итоге они бы поболтали, нашли общий язык, а по итогу Первородный вывалил бы на него то, что узнал от Нории. Кто бы мог подумать, что некоторые генералы могут иметь наглости достаточно, чтобы повернуться к столпу религии в стране спиной.

Если бы не красноволосая ифритовая гадина, ему бы не пришлось и упрашивать Самаэля поговорить.

Вздохнув, Василиск подпёр щёку ладонью и нахмурился. В последнюю неделю он вспоминал Джартаха Неповторимого с такой завидной частотой, что в скором времени давно почивший Владыка должен был выбраться из склепа и прийти к Первородному с вопросом: «Когда ты оставишь меня в покое?».

«Пусть это будет местью ему на том свете, — оправдывал сам себя валакх, — он нам все испортил при жизни, так пусть хоть помучается там, с праотцами.»

Мысли о том, как Владыка Джартах попортил Первородным жизнь незаметно потащились ещё дальше в дебри породы Гесселингов, и Василиск вдруг вспомнил, что мать самого нелюбимого его правителя была из Геенны, и это была не просто какая-то сторонняя женщина. Она практически никогда не появлялась на людях, но ходил слух, что ифритка была одной из приближенных самого Князя.

«И что теперь?». Вздрогнув, Василиск обернулся — на мгновение ему показалось, что голос старшего брата послышался над ухом, а не в собственных мыслях. Айорга на горизонте не намечалось, и Король богов вздохнул с облегчением.

Мысль, поначалу видевшаяся удачной, померкла: не важно, кем была мать Джартаха Неповторимого при дворе Геенны, она не была родственницей правителю. Не было никакого смысла кидаться, сломя голову, на аудиенцию к Иблису и пытаться его убедить, что он имеет права на эрейский престол.

— Я не знаю, — вздохнула тем временем Офра, приходя в своём неимоверно длинном рассказе к какому-то логическому концу. — Я могла бы смириться — он недурен собой — но уезжать в Геенну…

— Ваша матушка тоже когда-то оставила отчий дом, чтобы быть рядом с супругом. — Глядя в сторону от принцессы, выхоложенным тоном произнёс Василиск. — Это тяжело, несомненно, но Вы не должны-… Стоп, куда?

— В Геенну, — девушка, сложив руки на коленях, с беспокойством посмотрела на повернувшегося к ней Первородного. — Что-то не так?

Василиск некоторое время молчал, осмысляя услышанное. Офра оставалась единственной законной наследницей, если смотреть только на прямых потомков семьи Гесселинг, но согласно закону о первородности девушка не могла получить титул просто так. Она была женщиной и, как ни поверни, империя бы не приняла такой расклад — единственной, кому когда-либо дозволялось править страной в одиночку, была легендарная Принцесса Роханна.

Однако, если единоличное правление было под запретом, то наличие супруга могло помочь обойти этот закон. Офра бы объявлялась Владычицей, а её супруг — регентом при ней. Он не стал бы официальным лицом в полном смысле, но получил бы право направлять свою жену на нелёгком пути правления. Конечно, Офра была при этом лишь символом, прямым потомком, но всё было лучше, чем Айорг Гессе. Василиск слишком ярко представлял, как будет усмехаться старший брат, когда на его плечи ляжет тяжестью алая мантия с золотым подбоем.

— А за кого конкретно Вас выдаёт сударь регент? — как можно более мягко улыбнулся Василиск, возвращая внимание принцессе. — За какого-то тамошнего вельможу?

Тема для девушки была болезненной: в уголках её маленьких, всегда широко раскрытых карих глаз стали собираться слёзы, и Василиск сотню раз пожалел, что спросил. К своей чести, Офра сдержалась и почти без запинок заявила, что в супруги ей пророчили самого Князя.

Птица Великая. Пусть лучше бы Айорг Гессе, заливисто хохоча, бегал по дворцу в мантии и Венце.

— О, Птица, — почти беззвучно выдохнул Василиск, прикрыв нижнюю часть лица ладонью. — Птица великая, этого нельзя допустить.

— Вы тоже так считаете?

— Да, — выпалил Король богов, не слишком заботясь о том, говорила ли принцесса что-то до этого. — Да, точно. Простите, Ваше Сиятельство, мне нужно бежать.

Не откланявшись и толком не попрощавшись, валакх выскочил в коридор и, посмотрев по сторонам, как показалось Офре, потянул носом воздух. По запаху определив нужное ему направление, Василиск исчез в левой стороне, а принцесса, гулко вздохнув, уставилась в окно. Даже, когда регент был просто регентом при живом брате, к ней относились более сочувственно.

Виновник всего нашёлся в дворцовой кухне — без малейшего зазрения совести шарил в поисках чего-то съестного и только белозубо скалился в улыбке, когда повар, замечая его поползновения, устало просил: «Сударь Айорг, ну подождите Вы до обеда».

Сколько Василиск помнил брата, тот при всей своей субтильности мог есть бесконечно много. Не толстел, как ни пытайся, но, если переест, мог потом пару дней лежать без дела и никуда даже толком не ходить, как хищник, нуждавшийся в свободном времени для переваривания.

Вынужденный, чтобы добраться до брата, проскользнуть мимо двух слуг, Василиск случайно задел плечом свиную тушу, вытянутую среди четырёх таких же и подвешенных вдоль стены за задние ноги. На одном из столов лежал в медном поддоне не ощипанный лебедь, рядом ютились корзины с овощами и миски с хлебом. Айорг в основном крутился возле печи, в которой на вертеле уже были насажены четыре мелкие тушки феантов, а внизу, над самым огнём, висел котелок с супом.

Повар не заметил Короля богов, воодушевлённо ругаясь на своего подмастерья, который рассыпал на занятым ими втором широком столе пшено, и Василиск, пользуясь возможностью, проскользнул к родственнику поближе.

Как раз собиравшийся посмотреть на содержимое котелка, Айорг от неожиданности, когда Первородный тронул его за плечо, выронил крышку, и та с грохотом упала на законное место. На них никто не отреагировал — только вбежавшая в помещение с ещё одной корзиной овощей девчушка коротко вскрикнула, отшатнувшись к стене и едва не уронив с висевших там полок всю посуду.

Проводив взглядами разок обернувшуюся на них служанку, мужчины переглянулись и почти одновременно хмыкнули. Если было на то желание, в юные годы они могли смеха ради даже говорить одновременно — это почему-то приводило окружающих не то в ужас, не то в умиление, не то в оба этих состояния разом.

— Полагаю, ты не лепёшки с сыром красть пришёл, — заметил Айорг, все же сунувшись в котелок и слегка морщась от запаха. — Фу, капуста… Чем обязаны, Ваше Святейшество?

— Мы будем у печи разговаривать? — хмуро поинтересовался Василиск. — Может, ещё за феантами следить начнёшь?

— Всяко лучше, чем твоя рожа, — с беззаботной улыбкой отозвался регент, разворачиваясь и направляясь к двум арочным проходам, отделявшим от остального помещения широкую стойку для готовки и, лестницу наверх за правым углом. — Идём.

Ступени, согреваемые солнечными лучами, попадавшими на с улицы, показались валакху достаточно удалённым от лишних людей местом. На деле он всего лишь хотел поскорее разобраться с болтовнёй и не тратить лишнее время на попытки уйти в самый дальний угол самой дальней садовой беседки.

Через дверь, к которой вела лестница, обычно заходили торговцы, с которыми были налажены поставки продуктов на дворцовую кухню, а, так как готовка обеда шла уже полным ходом, в ближайшее время новых визитёров не ожидалось.

— Послушай, я не хочу ругаться, ладно? — Василиск присел рядом с братом, в задумчивости смотревшим на свою курительную трубку. — Я пришёл только поговорить.

Айорг глянул на Первородного из-под рвано стриженной чёлки, после чего вновь вернулся взглядом к трубке. Он явно хотел заметить, что ещё толком не успел возмутиться, но Василиск предпочитал разъяснить заранее.

— Касательно объявления будущего Владыки… Давай будем откровенны — ты не Гесселинг.

— На пять букв — да, — смешливо фыркнул Айорг, все же решив, что хочет курить, и потому снявший с пояса маленький кожаный мешочек. — Позволь помочь: ты не хочешь, чтобы я был Владыкой.

— Я предлагаю рассмотреть все варианты, только и всего. И сейчас речь не о принцессе Офре.

На последних словах регент замер, пару секунд глядя пустым взглядом в пространство. Сморгнув оцепенение, Айорг все с тем же безмятежным видом продолжил засыпать в трубку курительную смесь.

— Айорг… Хеймор, — Василиск со вздохом скрестил руки на груди. — Пойми, мы — Первородные, и власть в полном смысле слова не для нас. Первородный не может быть Владыкой.

— Ого, я вдруг стал одним из вас? — регент издал каркающий смешок, слегка щуря глаза-угольки. — Ничего себе. А когда была церемония принятия в ряды Пантеона?

— Ты знаешь, о чём я говорю.

— Нет, не знаю! — резко повернувшись на брата, Айорг взмахнул рукой. В сторону полетела, почти сразу ударившись в стену, курительная трубка, на которой и без того было достаточно царапин. — Я не один из твоих прихожан, змеёныш, не пытайся мне улыбаться и нести чушь про единство и семью!

Василиск вздохнул, перегнувшись через валакха, и подобрал откинутую им в сторону трубку. Сев ровно, Король богов протянул её брату.

— Что бы ни случилось, я все равно считаю тебя семьёй.

Цапнув свою вещь с чужой ладони, Айорг вернулся к прерванному занятию, но долго в спокойном состоянии не протянул. В этот раз в сторону полетела щепотка табака, которую только достал из мешочка.

— Нет, это смешно просто! Был я одним из вас, когда ты отдал приказ убить моих людей и перерубить мне ноги?!

— Ладно, — Василиск вздохнул, сдаваясь, — я понял, ближе к делу. — Упёршись рукой в колено, мужчина повернулся к брату лицом. — Престол должен занять потомок Магали Гесселинг.

— Ой, смотрите, — язвительно улыбнулся Айорг, — Пантеон научился копаться в старых легендах?

— В гербовых книгах. Не пытайся отпираться хотя бы здесь — у неё были дети от Деймоса Гринда, и их потомок ходит у тебя в подчинении!

Будто успокоившийся, регент молча закончил набивать трубку, после чего осмотрелся в поисках ближайшего источника огня. Василиска будто не было рядом, и мысль о том, что его игнорируют, только прочнее закрепилась, когда Король богов остался один: валакх просто поднялся с места и ушёл в тот зал, где его ранее нашли. Отсутствовал он не так долго, как предполагалось, а вернулся уже с раскуренным табаком.

— Давай мыслить логически, — посидев рядом с братом молча, Айорг развёл руками. — Единственный Владыка, который тебе выгоден — я.

Нервно хохотнув, Василиск положил ногу на ногу и чуть наклонился вперёд, чтобы взглянуть брату в глаза.

— Самоуверенное заявление.

— Нет, — Айорг, упёршись локтями в ступеньку позади себя, зажал мундштук трубки в зубах и выдохнул сизый дымок. — Это логичное заявление. Завтра ты поддержишь меня, а я первым указом позволю Первородным участвовать в правлении.

Первое время Василиск не знал, что сказать — просто молча смотрел на брата, который наблюдал за ним с мало объяснимой смешинкой во взгляде. Возникло ощущение, что это просто розыгрыш, и валакх ждёт момента, когда шутка, наконец, дойдёт до адресата, но ничего не происходило.

Покачав головой, Король богов попытался выдать хоть какой-то ответ, но отказался от этой идеи и со вздохом принялся тереть глаза основаниями ладоней.

Это не могло быть серьёзным предложением — Первородные веками вынуждены были находиться в стороне от правления. К этому привыкли все, это стало традицией, и каждый новый чиновник чтил это, как один из законов, прописанных в Тишуре.

Первым же указом нового Владыки возвращать Первородных к ступеням трона могло быть либо шуткой, либо добровольным самоубийством нового правителя.

— Врёшь. — Наконец, Василиск сообразил хоть какой-то ответ.

— Я вру во многих случаях, но этот — не один из них, — Айорг усмехнулся, склонив голову к правому плечу.

— Народ взбеснуется.

— Нет. Ты никогда не слышал, что говорил о своём титуле Мортем?

Отрицательно покачав головой, Василиск вызвал у регента ещё одну усмешку. Айорг относился к нему, как к несмышлёному ребёнку — почти всегда.

— «Я есть Владыка, и я есть закон.»

К потолку поползла струйка сизого дыма. Проследив за ней, тянувшейся от него самого, валакх легко оттолкнулся от своего места и поразительно прытко поднялся на ноги для существа, которого с завидной периодичностью беспокоила боль в коленях.

Потрепав не успевшего отмахнуться Василиска по волосам, регент улыбнулся прежде, чем уйти:

— Подумайте, Ваше Святейшество. В этот раз я действительно не вру — слово Первородного.

6.

Никто не ждал, что регент будет фаворитом хоть у кого-то. Другие опасались, что продвинутый по должностной лестнице генерал Гринд станет его поддерживать, но глава дипломатического ведомства Онерли до последнего сомневался — тави, неизвестно где пропадавший семь лет и, по возвращении, как говорили, рассорившийся с регентом вдрызг, не мог так просто поменяться. Он был сыном Джанмарии Гринда, который всегда чётко отделял личное от рабочего и с таким же пониманием воспитывал своих детей.

Увидев, как регент с тави шли по саду, о чём-то переговариваясь, Онерли все же замер. Возникло сразу с десяток предположений того, о чём они могли говорить: может, плели интриги, может, разбирались в собственных отношениях, а, может, и просто обсуждали вино, поданное на обед, хотя обедали в разных местах.

За обедом Онерли был поражён присутствием в их компании первого тави, который ни капли не возражал против того, что остальные обсуждали утренний эпизод с регентом. Разговор он не поддерживал, но и не пресекал, и если поначалу главы ведомств опасались за каждое слово, то вскоре осмелели. Потом Элан, решивший, что время как никогда наиболее удобное, втянул его в обсуждение охраны на интронации, к ним быстро подключился Джевиш, глава казначейского ведомства, которому нужно было определиться с размером такшака — выплаты, предоставлявшейся крепости каждого Великого генерала, как знак признательности за службу новому Владыке.

Словом, доселе казавшийся довольно отстранённым молодым человеком, тави Гринд в конечном итоге стал для Онерли таким же, как и они — отчасти. Он следовал уставу, давно уяснивший эту догму благодаря своему отцу, и едва ли бы стал заниматься какими-то интригами.

Разговор в саду закончился не самым лучшим образом, в какой-то момент переросший в спор. Доведя друг друга до белого каления, мужчины хорошенько друг на друга рявкнули и, пыхая гневом, разошлись в разные стороны. Проводив Гринда взглядом, сударь Онерли некоторое время поразмышлял над всеми перспективами и в итоге решил все же его догнать. В немалой степени от армии зависел завтрашний день, поэтому следовало убедиться, что первый из Великих будет на стороне большинства.

Пришлось немного петлять по коридорам, но нужный ему тави в конечном итоге все же был найден — его как раз подловила, заняв разговором, вдова предыдущего правителя.

Эта девушка всегда казалась сударю Онерли приятной, но слишком уж ветреной. Фаворитов разрешалось иметь только Владычице, коей Оливия не была, и все же слишком уж часто она в последние годы любила поболтать то с одним мужчиной, то с другим. Вот и с тави Гриндом стояла непозволительно близко, то и дело бросая на него томные взгляды из-под пышных рыжих ресниц.

— Доброго вам вечера, тави, — натянул улыбку Онерли, подходя к молодым людям. — Доброго вечера и Вам, Ваше Сиятельство.

Оливия, опустив взгляд в пол, с кроткой улыбкой поклонилась, но с места не сдвинулась. Тави, глянув на приземистого главу ведомства с высоты своего роста, только кивнул.

Окинув его взглядом, Онерли запоздало понял, что тави бродил по дворцу в свой свободный день, когда его присутствие не было первой необходимостью — ясно это стало по отсутствию привычного малахитового камзола. Генерал Сонрэ в этот день, случавшийся раз в неделю, уезжал домой, к супруге, но его более молодая замена без малейшего зазрения совести околачивалась в резиденции, одетая в простой тёмно-синий кафтан длиной до колена. Даже оружия при себе не имел.

— Гляжу, Вы все отдыхаете, — улыбнулся сударь Онерли. — На завтра все готово?

— Этим занимается тави Эммерих, так что да, — спокойно ответил Самаэль, держа руки скрещёнными на груди. — Ваше Сиятельство, полагаю, сударь Онерли хочет обсудить грядущий день…

— Ничего страшного, — Оливия покорно кивнула, напоследок только аккуратно тронув генерала за предплечье. — Хорошего Вам вечера, тави. Сударь Онерли.

Проводив девушку взглядом, глава ведомства укоризненно покачал головой и тихо пробормотал себе под нос: «Никакого стыда».

Самаэль сделал вид, что не заметил, и только улыбнулся, напоминая, что глава ведомства хотел о чём-то поговорить.

— Верно, — согласно кивнул Онерли. — Я всего лишь хотел обсудить… Я думаю, Вы и так понимаете. Мы все знаем, что сударь регент объявлен единственным наследником после Владыки Фикяра согласно посмертному указу, однако…

— Однако допускать его до правления нельзя, — закончил за главу ведомства Самаэль, едва заметно хмурясь. — Знаю. Но особого выбора у вас нет, если только вы не жаждете создать вторую Роханну.

— Нет, нет, — мужчина взмахнул руками. — Давать свободу власти сударыне Офре тоже было бы ошибкой. Мы с остальными главами полагали возможным сделать её Владычицей лишь номинально, для общественности. А правление останется целиком в руках ведомств. Она будет лишь появляться на официальных мероприятиях.

Коротко усмехнувшись, Самаэль мельком глянул по сторонам.

Они были одни, хотя коридор вёл к жилым помещениям, в одном из которых размещался и он сам, и регент, не говоря уже обо всех остальных. Их мог услышать любой желающий, но Онерли не горел желанием куда-то идти, зато не отказался бы расставить все точки над «и» здесь и сейчас.

— Вам самому не смешно? — тави чуть наклонился вперёд, поводя рукой. — Все главы ведомств шепчутся у меня за спиной о том, что я получил должность только по дружбе или по чему-то похуже. Вы в их числе. И теперь просите меня поддержать ваше решение?

— Я никогда не сказал о Вас дурного слова, тави, — искренне возмутился Онерли, отступая на шаг назад и хватаясь за сердце. — Я уважал Вашего отца, и он был мне другом. Я ни на секунду не сомневаюсь, что он воспитал Вас достойным молодым человеком и отличным солдатом!

— Вот как? — недобро прищурился Самаэль, не скрывая усмешки. — Я военный, но не надо пытаться причислять меня к солдафонам и идиотам, Онерли. Давайте не будем друг друга обманывать: никто из вас от меня не в восторге. Вы считаете лишь Сонрэ достойным места первого среди Великих, и это несмотря на то, что я точно так же сражался и что благодаря мне, а не Сонрэ, Война Двенадцати дней получила своё название. — Сократив делившее их расстояние, мужчина слегка хлопнул главу ведомства по груди тыльной стороной ладони. — Я получил свой чин при Мортеме, и я пережил немало битв и ранений прежде, чем меня приставили к наградам.

Коротко вздохнув, он взмахнул рукой:

— С регентом у меня хотя бы есть уверенность, что в день интронации меня не вышвырнут за порог, отобрав все титулы, деньги и родовое поместье. Для него я первый тави, потому что заслужил это, и это — деловой подход, в который не примешиваются личные взгляды. Думаю, вы видели, какие у нас отношения вне рабочих моментов.

Сударь Онерли упёрся руками в пояс, хмуро глядя в пол. Ему казалось, после того, как увидел ссору регента с тави, что все будет донельзя просто, но доля правды в сказанном была: при всех его минусах Айорг умудрялся не смешивать личное с обязанностями. Он мог не испытывать никакой радости от общения с Сонрэ, но отключался от этого в моменты советов, мог устранять противников, но не в силу собственной неприязни к ним, а из расчёта на будущее.

На данном этапе все расчёты портили именно главы ведомств, так что в первую очередь при попытке их смещения регентом руководила бы исключительно необходимость выполнить посмертный указ Мортема Жестокого.

— Я понимаю, — кивнул Онерли, потирая лоб ладонью. — Но и Вы тоже меня поймите, тави…

— Не думаете, что Вы не в той позиции, чтобы ставить мне условия? — Гринд с едва заметной ухмылкой склонил голову к плечу.

— Простите? Я — глава дипломатического ведомства, и…

— И намерены провести эту ночь без сна, потому что не только поругались с регентом утром, но и узнали сейчас, что армия на его стороне.

Подавившись собственным возмущением, Онерли задумался и с ужасом понял, что тави был прав. Несмотря на наличие над армией начальника в виде главы военного ведомства Элана, в первую очередь простые солдаты и командиры смотрели на решения пятёрки Великих генералов, среди которых последнее слово неизбежно оставалось за первым. Кроме того, он действительно планировал провести сегодняшнюю ночь бодрствуя и выставив у стен своего дома лишнюю охрану.

— Если это угроза… — посмотрев на тави, глава ведомства пригрозил ему пальцем.

— Ни в коем случае. — Самаэль покачал головой. — Возможно, я всего лишь знаю, что в одной из крепостей есть желающие навестить вашу семью сегодня.

Помолчав, мужчины некоторое время изучали друг друга.

Онерли не знал, чего ждать, но понимал, чего ждут от него — предложения. Все шло к этому, так или иначе: им нужна была армия, первому тави был нужен гарант того, что при отсутствии на троне регента он сохранит своё положение.

— Я… Если я гарантирую Вам, что Вы останетесь на нынешней должности, есть у нас шанс договориться?

— Полагаю, что есть. Но я ведь тоже могу сказать, что выставлю охрану возле Вашего дома, а в итоге обмануть, верно?

Онерли заметался, не зная, что предложить, но в итоге, глянув на свои руки, с едва слышным вскриком облегчения стащил с указательного пальца правой руки перстень с печаткой. Впихнув кольцо в ладонь собеседника, мужчина заверил, что печать дипломатического ведомства — лучшее подтверждение. Когда он полагал, что в ответ получит что-то, равносильное перстню, тави лишь попросил следовать за ним, и пришлось подчиниться.

Провожая позже взглядом явно радостного произошедшему главу ведомства Онерли взглядом — тот уехал в компании десятка солдат, обитавшихся на дворцовой стене — Самаэль с едва слышным вздохом нащупал в кармане кафтана печатку и осмотрел её в свете факелов, разгонявших сумрак вечера. Оттиск этого кольца был на всех указах дипломатического ведомства, так что, фактически, он держал в руках и само это государственное образование.

— Эй, — подошедший со стороны Эммерих ощутимо хлопнул друга по плечу и заставил вырваться из вороха собственных мыслей. — Ты звал, я приехал. Чего хотел?

— Людей привёл? — Самаэль посмотрел на тави, после чего заметил сидевших на бочках и тюках сена у конюшен солдат. — Всё, увидел… Давно вы?

— Достаточно, чтобы увидеть, как радостно тебя обнимал на прощание Онерли. Я все думаю, стоит мне об этом знать или нет.

— Я просто решил наладить отношения с ведомствами, — спокойно улыбнулся Самаэль, убирая печатку обратно в карман. — Нам с вами их ещё терпеть всё-таки. Идите на стену. Там сегодня нужны дозорные.

— Своих нет? — Эммерих поморщился. — Регент испытывает удачу.

Развернувшись, Самаэль направился ко дворцу и махнул другу на прощание рукой:

— Не спорю. Но обычно она этого маленького валакха любит.

Глава 5. Слепые выборы.

1.

Утро началось не с солнца, проникавшего сквозь деревянные ставни в комнату и согревавшего своими лучами, пока игнорировать их станет невозможно. Даже не с громогласного торговца выпечкой, чья лавка стояла как раз на противоположной стороне улицы, и который приходил на своё рабочее место с рассветом, всегда появлявшийся позже самых первых покупателей на пару минут. Утро началось с оглушающего стука в дверь, разнёсшегося по всему дому и, казалось, заставившего хрупкие стены содрогнуться.

Она подскочила с постели, путаясь ногами в тонком покрывале, которое использовала летом вместо шкур, заставлявших плавиться от жара, и кинулась открывать, но в последний момент вспомнила, что была в неподобающем виде. Попыталась привести себя в порядок, подгоняемая вновь раздавшимся стуком и требованием отворить двери «именем Владыки», и все превратилось в слишком большой сумбур разом, чтобы нормально понимать, что происходит. Она была обычной женщиной, никому не мешавшей и ведшей свою тихую жизнь.

За дверями стояла стража, и, рискнув открыть им, она поняла только, что её хотели видеть при дворе. Зачем, почему — вопросы остались без ответа, и сумбур стал только гуще, заполняя собой все обозримое пространство.

Ей было чуть больше тридцати настоящих лет, а внешность была слишком неподходящей для того, чтобы на неё обратил внимание кто-то существенный. Единственное, в чём могла быть повинна — существование на правах любовницы одного вельможи из дипломатического ведомства, да редкое желание выпытать у него побольше новостей о том, что в ведомстве происходило. Любовник рассказывал охотно, а она то и дело не могла удержаться от того, чтобы его поправить и подсказать решение получше, но за это ведь не наказывали. Она была просто какой-то любовницей, не больше того.

Приведённая во дворец, она прошла вместе со стражей по коридорам, выглядывая то и дело наружу в сторону садов, взглянула на только-только выбравшееся из-за горизонта солнце. В горле комом стоял страх, что этот рассвет окажется последним, но стража всего лишь привела в кабинет, да попросила посидеть и подождать.

Всё это казалось произошедшим буквально пару секунд назад, и потому она сильно удивилась, обнаружив компанию.

— Уверены? Итт? Ещё и женщина.

— Я абсолютно серьёзен. Милая, Вас ведь зовут Рада, верно?

Это было её имя, но девушка отвлеклась чуть раньше и потому даже не кивнула. Итт — это слово было произнесено с плохо скрываемыми неприязнью и отвращением, бившее по самолюбию больнее любого хлыста. Матушка всегда учила не обращать внимание, но матушка была из дженверов, и ей, питавшейся эмоциями и никому толком не вредившей, было не понять метаний дочери, которая природой пошла в отца.

Не матери приходилось три раза на неделе задумываться о том, где бы найти кровопийцу, который окажется достаточно невнимателен, чтобы подпустить к себе своего злейшего врага. Сложнее было только искать людей, которые в империи были, но чаще всего старательно прятались по углам. Матери не приходилось беспокоиться из-за того что кто-то будет бежать подальше, едва увидев её глаза, со склерой не обычного цвета, а серостью с серебром.

Знала бы она, что окажется в обществе высокопоставленных лиц — могла бы понять, вздумайся вдруг ненаглядному затащить её к себе в кабинет — не открыла бы. Спряталась бы, забилась бы в верхний угол на потолке и отсиделась бы там, пока солдаты не уйдут.

Мужчин было двое, и Рада точно не знала ни одного — таких бы запомнила. Первый, одетый в малахитовый мундир, выдававший великого генерала, стоял напротив неё и осматривал не то с сомнением, не то с попытками представить, какой она будет, если позволить привести себя в порядок. Худощавый, вызывавший желание приготовить ему еды, да побольше, потому что с таким скудным телосложением мечом махать было явно тяжело.

С ним был слуга, державшийся чуть в сторонке, но все равно неизбежно цеплявший взгляд. Высокий, облачённый в синий становой кафтан до колена и высокие сапоги чёрной кожи. Каштанового оттенка слабая коса, в которую были заплетены его волосы, лежала на плече, но больше девушку зацепили черты лица этого человека, резкие, будто раскаленным ножом высеченные по льду. И пенсне в тонкой золотистой оправе, которые он в момент наблюдения за ним как раз слегка поправил. Хотя по виду тянул он на вельможу, судя по положению и многочисленным бумагам в руках был кем-то не выше казначея или личного помощника.

— Да, — вспомнив о заданном ей ранее вопросе, Рада кивнула. — Да, это я. С кем… С кем имею честь?

— Вы ведь не всерьёз? — помощник со вздохом указал в её сторону ладонью. — Сударь Гелен, у нас три часа до объявления нового правителя!

— И это — лучший кандидат!

— Что? — начав вслушиваться в разговор, который к ней относился напрямую, Рада поняла, что не была от происходящего в восторге. — Подождите, меня в правители?! Так нельзя!

— Конечно, нельзя, дура, — грубо рыкнул в её сторону помощник. — Какой идиот в своём уме посадит на престол девку, да ещё и из иттов?

— Помолчи, — генерал махнул рукой и, взглянув на Раду, тут же улыбнулся. — Сударыня, Вы немного не так поняли. Давайте с самого начала и по порядку: я — генерал Тайлан Гелен, а это — мой помощник.

Стало понятнее — совсем чуть-чуть, и если говорить о вопросе имён и личностей. Остальное оставалось все так же за гранью, но генерал, невзирая на фырканья своего компаньона, посвятил в детали.

Империя ещё не знала об этом, но она нуждалась в новом главе дипломатического ведомства, и так уж вышло, что сударь Онерли предусмотрел подобный вопрос. Воодушевленный её подсказками время от времени, он решил, что будет вполне целесообразно отдать свою должность простолюдинке.

Стоило ей начать отпираться, как нашёлся ответный аргумент, и спустя пару мгновений девушка с изумлением смотрела на письма, которые они с Онерли отправляли друг другу. В своих посланиях он не раз и не два рассказывал ей о тех или иных случаях в работе и просил помощи, и девушка полагала это просто желанием обсудить с кем-то сложившееся положение дел — о чём и сказала генералу.

— Но я в жизни не поверю, что писала она, — помощник генерала со вздохом поправил пенсне. — Где бы она научилась писать?! У неё может быть неплохой ум для того, чтобы разбираться в происходящем, но… Первородных во имя, это все равно звучит, как бред.

— Читать и писать меня научил отец, — строго заметила Рада, положив руки с письмами на колени. — Он был счетоводом в лавке ювелира.

— Вот и всё, — развёл руками Гелен, улыбнувшись, — не делай из женщин тупые бревна, они могут учиться и быть вполне себе смышлёными созданиями. Сударыня, эти письма — прямое подтверждение вашей компетентности.

— Она не умеет вести себя при дворе! Она — дочь счетовода! Народ этого не простит, а сударя Онерли в посмертии нарекут сумасшедшим.

— Да народ плевать хотел на то, кто там крутится возле Владыки! — рыкнул генерал.

— Я с ним согласна, — позволила себе заметить Рада.

Чего она не ожидала, так это того, что мужчины в унисон спросят: «С кем именно». Пришлось некоторое время потратить на разъяснения, после чего всё вернулось в обратное русло. Она просто не могла быть стать главой ведомства. Этого бы не допустила не общественность, а те, кто жили здесь, во дворце. Люди могли не знать их в лицо, но всегда твердили о том, что женщина во дворце может быть или слугой, или наложницей, или чьей-то женой. Рада справедливо подозревала, что ни один здравомыслящий не будет рад увидеть женщину за пределами трёх возможных вариантов.

— Даже, если я соглашусь, — развела руками она, — чего я делать не собираюсь. Я женщина. Кто в здравом уме решится ставить меня на должность?

— Но ведь это такой шанс, — одарил её мягкой улыбкой Гелен. — Разве Вам не кажется, что пришло время пошатать старые устои? Империя застряла в древних традициях, пока весь мир идёт вперёд. Так почему бы не быть первой?

Положив ладонь на сердце, он наклонился к девушке.

— Я не прошу Вас прямо сегодня выйти к народу и объявить о своей новой должности. Мы все пониманием, что для привыкания — для начала Вам же — понадобится некоторое время.

— Тогда зачем?… Зачем я здесь?

— Стали бы Вы говорить со мной, приди я к вам с такими заявлениями на порог?

Вздохнув, Рада покачала головой и устало потёрла глаза — не стала бы, ни за какие деньги. Это до сих пор казалось горячечным бредом, а в стенах её комнатки тем более выглядело бы жутко.

— Я не знаю, — помощник окинул её придирчивым взглядом. — Ну, итт, при дворе…

— Неделя, — вскинул палец генерал. — Дайте мне неделю, вы, оба, и если на исходе её сударыня захочет уйти, она уйдёт.

После некоторого молчания помощник только фыркнул и, подступив к Раде, протянул ей завещание. Генерал, пообещав, что вернётся к ней через пару минут, в которые она может спокойно изучить последнюю волю своего любовника, вместе со своим подопечным выскользнул за дверь.

2.

Небольшая гостиная, в которой в спокойное время можно было провести вечер без риска попасться кому-то на глаза, напоминала улей, о наличии которого любой уважающий себя во время прогулки по лесам узнавал загодя. Обычно здесь было тихо, потому как комната служила своего рода предбанником перед балконом, на котором первые люди государства встречались с простым народом.

Сегодня горожан пускали на территорию дворца, и некоторые даже специально ехали из других областей, лишь бы взглянуть на Владыку — звучало в определённой степени романтично. Они толпились на небольшой площади, выстроенной специально для таких случаев под самым балкончиком, и родители держали детей на руках, будто малолетним имперцам было какое-то дело до того, кто будет им махать сверху. Они вообще смотрели исключительно по сторонам, оценивая новую для себя обстановку.

Едва увидев Айорга, министр Элан вскочил на ноги, обвинительно тыкая в него пальцем.

— Вы! Подлец и убийца, как Вам только хватает наглости заходить сюда!!

Он кинулся было на регента, вознамерившийся отомстить за все грехи, но валакх и не дёрнулся — только упёрся посохом в пол, наклоняя его навершием по направлению к потенциальному оппоненту. Глава военного ведомства, хоть и отличался некоторым безрассудством, все же замер, когда между его лицом и молочно-белой, холодившей воздух вокруг себя сферой остались считанные сантиметры.

Айорг признавал, что и правда пришёл, толком не подготовившись: на кого ещё, как не на него, попытались бы повесить трагическую гибель сударя Онерли. Остальных не смущала даже наличествовавшая крайне стройная история, от которой самому регенту было несколько жутко.

На главу дипломатического ведомства напали наёмники из Ковруса, которые хотели отомстить одному из тех, кто вставил своё слово при отделе области от империи. Коврус потерял многие привилегии, как и его жители, что привело к быстрой активизации любых оппозиционеров, до этого сидевших в подполье. То, что первой целью они избрали сударя Онерли и его супругу, было трагичным событием, но ещё более грустно было от того, что люди эти попали в состав охраны при помощи Великого генерала Гелена. Последнее значило, что за акцией вполне мог стоять Сонрэ, которого Гелен почитал и считал своим наставником, и это должно было радовать.

Что пугало конкретно Айорга, он мог сказать, не задумываясь — то, с какой лёгкостью и беззаботностью наплёл это Самаэль Гринд. Валакх не стремился приуменьшить умственные способности своего друга, но он не предполагал, что первый тави может так ладно болтать по делу. Кроме того, это были не просто слова: в темнице ждали вердикта убийцы, которых узнали приглашённые из крепости тави Гелена, да и к самому генералу уже наверняка стучались в дверь молодчики. Когда Самаэль это рассказывал, регенту в какой-то момент начало казаться, что следующей фразой будет: «А завтра я свергну тебя и займу твоё место на самых законных основаниях из возможных».

Учитывая недавний визит Василиска и его осведомлённость в вопросе наследования и семейности, теперь Айорг не знал, что делать. Ему казалось, что лишняя информация известна всем и каждому — та самая информация, которую он решил хранить при себе и по собственному желанию (на черный день), и по просьбе Джанмарии Гринда, который не любил политическую мишуру и не желал её своим детям.

Самаэль уже ненавидел его за родителей и их гибель, и валакху казалось, что известия о кровных связях семьи Гринд станут последней каплей. Тави бы отвернулся от регента окончательно или, что виделось по каким-то причинам наиболее вероятным, надел бы Венец на ту голову, которая была ему гораздо удобнее.

Все эти подозрения и молчаливое накручивание самого себя довели валакха до того, что, попытавшись поспать пару часов нынче ночью, он проснулся от кошмара.

— Прощу прощения, — вернувшись мыслями к нынешнему моменту, регент хмурым взглядом окинул Элана. — Но Вы бы поостереглись меня обвинять в чём бы то ни было.

— А не то что? — мрачным тоном поинтересовался глава ведомства врачевателей. — И на нас натравишь «выходцев из Ковруса»?

— Помилуйте, — убрав от лица Элана посох, Айорг прошёл, опираясь на него, к одному из свободных кресел. — Мои способы более прозаичны. Приложи я руку к гибели сударя Онерли, и его бы нашли, разодравшим себе горло.

Зал погрузился в гнетущую тишину, на которую регент, тем не менее, не обратил внимания. Расположившись в кресле, он позволил себе снова погрузиться в размышления о проблеме, которая казалась более важной, хотя и последовавшие разговоры глав ведомств не стремился упускать из виду. Так, между делом стало известно о заявлении Первородных, сделанном утром — они высказали официальную поддержку тому, кого назначил своим преемником в случае гибели Фикяра Владыка Мортем, поэтому теперь опасений касательно рисковой затеи с принцессой было ещё больше.

Последняя словно бы невзначай решила прогуляться со своими придворными именно по здешнему коридору, но вовремя поймала на себе не предвещавший ничего хорошего взгляд и сбежала подальше.

Айорг вернулся мыслями к тому, как бы узнать у Самаэля, не приходили ли ему намедни письма с правдой о семье, не приседал ли на уши Василиск в попытках что-то рассказать. По итогу единственным и наиболее идиотским способом виделось подойти к тави с вопросом: «А ты в курсе, что ты в целом не такой уж незаконный наследник?», и после этого исходов было два: Самаэль отвечал отрицательно и брал за шкирку с требованием объясниться, либо отвечал положительно и так же брал за шкирку с намерением вышвырнуть все лишнее из дворца.

Где-то у кого-то — валакх подозревал в этом одну пернатую тварь, которой был посвящён в Лайете целый храм, до сих пор находившийся в состоянии стройки — было очень специфичное чувство юмора, раз на их долю выпал такой разворот. Можно было спустить все на самотёк, если бы родство завязалось когда-то при принцессе Роханне, но это было гораздо ближе, чем хотелось бы.

Супруга Ллвида Верного, которой он ни разу верен не был, не принесла ему ни одного ребёнка — будущий Владыка Джодок Безумный с его братом и сестрой были детьми сторонней, так и оставшейся безымянной, женщины. Сам Ллвид не принадлежал к монаршей крови, но удачно женился на сударыне Магали Гесселинг — её не могли пустить к управлению страной, поэтому титул торжественно отдали её супругу, полагая, что дети в любом случае будут уже чистокровными. Глядя на измены мужа, Магали не то, чтобы хотела отомстить, но судьба так решила, что на пути обездоленной, не интересовавшей Ллвида женщины, возник молодой генерал Деймос Гринд.

Чертов Самаэль Гринд, оказавшийся крайне ладным мальцом, способным не только виртуозно махать мечом и выигрывать войны, был пра-пра-правнуком Магали Гесселинг в прямом колене. Чище крови этой семьи больше не было, если отмести в сторону такую же удачливую Алану Гринд, ныне где-то беспрестанно пропадавшую.

Казалось бы, можно было давно рассказать всем, спасти всех от бесполезных беспокойств, но валакх знал тави достаточно хорошо, чтобы предугадать его реакцию. Он бы послал их всех к Птице в гузно.

— Виновные будут наказаны, — вернувшись к действительности, ответил на возмущения Айорг. — В их числе Великий генерал Гелен, который будет лишён титула и отправлен под трибунал.

— Если это правда геленовская затея, — начав успокаиваться, пробормотал Элан. — То-..

— Мы вызвали нескольких командиров из его крепости, и они подтвердили, что знают убийц, — прервал мужчину Айорг, — так что, да, это его затея.

Помолчав, регент вздохнул.

— Я сожалею о произошедшем, но прошу Вас отрешиться на пару минут от скорби и задуматься: было бы настоящей идиотией с моей стороны убивать его. Как минимум вчерашняя наша ссора была бы неопровержимым доказательством моей вины.

Глава казначейского ведомства Джевиш, бывший, к всегдашнему удивлению окружающих, стариком лишь внутренне, в то время как внешность сохранял юную, нетерпеливо хлопнул в ладоши.

— Давайте вернёмся к насущному, судари. Да, Онерли мёртв, но мы обязаны через пару минут выйти к людям и дать им имя.

Элан помрачнел, кинув взгляд в сторону лежавшего на столе свитка с золотым сургучом Пантеона. Вдруг, будто сообразив что-то для себя, глава ведомства торжествующе улыбнулся:

— Сударь Гессе, а где, смею поинтересоваться, Самаэль Гринд?

— Не знаю, — честно ответил Айорг.

Отчасти честно, но не мог же он заявить, что первый тави носится с женщиной, для которой выбил должность главы ведомства. Поначалу показалось, будто Элан знает о наследии, но потом эту мысль заместила другая, более логичная — глава военного ведомства надеялся выставить все так, будто в конечном итоге Айорг через Самаэля провернул все вечером. Пусть это и было так, отчасти, признавать что-либо у валакха в планах не стояло.

— Как же так?

— Ну, как-то так. Пока глава военного ведомства Вы, Элан, вот и скажите мне, где первый из Великих.

Элан прищурился, оценивающим взглядом окинув регента, после чего развернулся и подозвал к себе двоих солдат. Одного отправил объявить о задержании встречи с народом, другого выслал найти тави.

На данном этапе менять что-то было уже поздно, и потому Айорг в ответ только пожал плечами. Только присевший на подоконник ворон качнулся вперёд и бесшумно упал вниз из ничем не застеклённого проёма, после почти сразу вставая на крыло.

Поиски простым солдатом не увенчались успехом, и потому в конечном итоге глава военного ведомства Элан вынужден был отправиться сам. Его не смущала перспектива задержать встречу с народом, потому как считал необходимым выяснить все, как есть — до последнего сложно было поверить, будто регент не имел к произошедшему с Онерли никакого отношения.

Это должно было быть его рук дело, а его руками, между тем, все в последние пару дней объявили Самаэля Гринда, ни капли не смущавшегося тому факту, что продвижение своё получил исключительно по дружбе. Говорили, он без малейшего зазрения совести хамил самому генералу Сонрэ, но что ещё было ждать от молодняка, который уверовал в свою безнаказанность и хитроумие.

Вне зависимости от того, кто занимался поисками — можно было оббежать весь дворец трижды — найти тави проще не стало. Только по большой удаче сударю Онерли попался на пути по очередному коридору мужчина лет сорока, подозрительно знакомый, который подсказал, что искомого видели намедни вечером направлявшимся в покои вдовы Владыки. Твердо намеренный привести Гринда к остальным даже, если для этого пришлось бы вытащить его из чужой постели, мужчина добрался до нужных дверей и замер в некоторой нерешительности.

— Да простят меня все Первородные и Птица иже с ними, — вздохнул сударь Элан прежде, чем постучать. — Ваше Сиятельство? Вы там?

3.

Утро началось для Олли с показавшегося оглушительным стука в дверь. Она не помнила толком, как заснула, да и вроде легла совсем недавно, но вот к ней уже стучали, а сквозь лёгкую ткань занавесей на окнах пробивались солнечные лучи. Внезапный гость будто только из вежливости и доли какого-то уважения постучал, потому как вошёл сразу же, не дожидаясь разрешения, и все равно нарушил все установки и правила, которых порой казалось больше, чем нужно.

— Прекрасно! Вы не спите.

Олли могла бы не возмущаться, если бы излишней наглостью отличалась её самарта или кто-то из прислуги, но голос был очевидно мужской и очевидно ей знакомый. Резко поднимаясь на руках, женщина обернулась и полными ужаса глазами уставилась на тави Гринда, как раз на ходу швырнувшего прицельно в сторону кресла пояс.

— Вы-..! Я-…! — от возмущения Оливия задохнулась собственными словами, хотя где-то внутри и верещала от радости какая-то малая, жаждавшая приключений и общества привлекательного военного, частичка. — Я закричу!

— Не стоит, — в сторону полетел уже верхний кафтан. — Мне нужна всего лишь небольшая услуга.

Развернувшись и сев на перине ровно, Олли сложила руки на коленях. Ей следовало бы нервничать и гнать тави мокрыми тряпками, но угрозы от него не ощущалось, да и выглядел он настолько задумчивым, что едва ли замечал метания вдовы Владыки по постели. Пока она думала, как следует в подобном случае поступить, он уже присел на край кровати, спокойно стягивая сапоги, как будто они были не то супругами, не то крайне близкими друзьями.

Наконец, Олли поняла, что и так потеряла слишком много времени.

— Послушайте, это как минимум неприлично.

Самаэль посмотрел на женщину через плечо, между делом толкнув ногой сапоги куда-то в сторону.

— Я знаю и я заранее прошу прощения. Но давайте будем откровенны — я Вам нравлюсь, Вы мне тоже симпатичны.

— И поэтому я должна позволить Вам вот так просто вломиться в мои покои, — Олли хмыкнула, стянув у него с носа золотые пенсне и скептично их осмотрев, — и забраться в мою постель?

— Да, — тави обворожительно улыбнулся, стягивая с себя рубаху, — и нет. Я всего лишь прошу об услуге — сделайте вид, что я провёл с Вами ночь?

Возмущения как-то притихли, и на пару минут вдова Владыки выпала из действительности, не думая даже о том, что сама нарушает все возможные правила.

Смягчающим обстоятельством было только звание вдовы, но и это, при идеальном раскладе, не позволяло ей беспардонно пялиться на генерала и кусать губы от вида того, как мышцы перекатывались под навсегда схваченной золотистым загаром кожей.

По его позвоночнику на плечи и дальше по рукам до локтя на левой и до запястья на правой растянулись чёрные хитросплетения узоров. Они напоминали зарисовки представителей кочевых племён, наносивших на тела своего рода отличительные рисунки, но подобные тем, что были у него, Олли не встречала. Чёткие линии складывались в геометрические фигуры, отделявшиеся друг от друга пустыми местами кожи, резко контрастировавшей с цветом чернил. Особенно заинтересовал ромб несколько выше правого локтя — от него волнами расходились линии, нижняя половина которых из-за перехода в тёмный была почти неразличима.

Да, стоило оправдывать себя именно интересом к рисункам, а не к полуголому первому тави, которого она и в одежде находила достаточно привлекательным.

— С чего бы вдруг? — заставив себя не думать о том, какой бы занятный был контраст её кожи с его, хмыкнула Олли. — И что мне за это будет?

— Что, если я найду способ Вам не уезжать в Холодный дворец? — Самаэль сел к девушке лицом, упираясь ладонью в перину и таким образом перекрывая весь вид на противоположную стену с дверями собой.

Следуя за движением, по его плечу скользнули волосы, как заметила Олли, заплетённые в слабую косу. Если задуматься, какой длины была эта золотистая грива? Его вид за несколько дней стал настолько привычным, что о таких мелочах не задумывалась.

— Выкрадете меня во время поездки? — крутя в руках пенсне, она посмотрела на генерала. — Или выдадите замуж за регента?

— Не вариант: он любит барышень, которые или читают по слогам, или не читают вовсе. Но Вы, вообще-то, можете выйти замуж за кого угодно. Тави Эммерих, к примеру, свободен.

— А тави Гринд?

— Тави Гринд — плохая партия для вдовы правителя. Он много пьёт, любит всех прекрасных дам одинаково и подозрительно часто шляется в паре с одним маленьким валакхом.

— Действительно, ужасный вариант, — Олли усмехнулась, со вздохом откидывая край покрывала, потому что услышала за дверью шаги. — Ладно, чёрт с Вами. Залезайте.

Как раз, когда Самаэль юркнул под одеяло, послышался стук, а затем скромное, но достаточно громкое: «Ваше Сиятельство?». Олли собиралась было ответить, когда Самаэль, едва слышно пробормотав слова извинения, дёрнул её за руку, лишая опоры, и завалил на перину. Хотя была с мужчинами в одной постели прежде и не могла назвать себя совсем ничего не знавшей девицей, она не выдержала, прыская от смеха.

— Мне это может даже понравиться, — пробормотала вдова Владыки, обнимая генерала Гринда за плечи.

— Если нравится такое, после обеда могу привести Вас в безумный восторг, — Самаэль с усмешкой упёрся локтём в подушку и скользнул взглядом по девичьей шее. — Разрешите ему войти.

Ничего сложного из себя не представлявшее действие стало трудным к выполнению, когда девушка поняла, что боится щекотки. Самаэль толком ничего не делал, но кисточка его косы при движении совсем слегка мазнула вдову Владыки по плечу — и в итоге разрешение войти прозвучало скакнувшим на пару октав выше голосом, после потонувшее в смехе.

Словом, представшая взору вошедшего сударя Элана картина виделась более, чем достоверной.

— Господи боже! — взвизгнул глава военного ведомства, как если бы направляясь в эти покои не имел ни малейшего предположения о том, что увидит, — Гринд, что ты себе позволяешь?!

Самаэль шатнулся прочь, перекатываясь на свою половину кровати, будто действительно был застан за делом непристойным и постыдным, а Олли юркнула ниже под покрывало, чувствуя, как покраснели щеки: до неё дошёл смысл того, что генерал сказал прежде, чем разрешить гостю войти. Он буквально предложил ей… поразвлечься.

Старательно отводя взгляд от Элана, девушка в конечном итоге не нашла отвлечения лучше севшего рядом Самаэля, закрывшегося покрывалом как раз по пояс.

То, как его отчитывал за непотребное поведение глава военного ведомства, тави слушал со спокойным видом, скрестив руки на груди, и Олли с трудом подавила желание прикоснуться к тёмным линиям узоров на его плече. Все было лучше, чем смотреть на главу военного ведомства.

Последний как раз закончил читать нотации и, упёршись рукой в бок, другой махнул на выход.

— Давай, хватит лежать. Вылез и пошёл, ты должен свидетельствовать.

— Во-первых, свидетельствовать о чём? Что бы у вас ни произошло в ночь, я был здесь.

— Да, — кивнула Олли, понимая, что её подтверждение сказанного желательно, пусть и не является первой необходимостью. — Сударь Гринд… Самаэль был со мной. Мы встретились сразу после вечерней трапезы.

— Постыдились бы, — недовольно проворчал Элан, — Вашего супруга прах ещё не остыл, а Вы…

— Оставьте её в покое, Элан, — Самаэль выставил перед Олли руку, будто отгораживая от нападок главы ведомства.

— Даже, если ты и был здесь, — глава военного ведомства фыркнул, — почему вдруг Гелен занимался охраной особняка?

— Потому что вчера у меня был день отдыха. На который я имею вполне законное право.

Крыть главе военного ведомства было нечем, и что-то подсказывало Олли, что в случае допроса всех, кто вчера был во дворце, все они, как один скажут, что тави Гринд действительно только отдыхал, а ночью не показывал носа из её покоев. Многие из них могли даже не видеть его намедни, но все равно сказали бы то, что попросили, и это в то время, как вдова Владыки самолично слышала, как они с регентом строили планы по поводу грядущего дня. Они ведь намеревались навредить кому-то из глав ведомств и, очевидно, сделали это ночью.

Олли, как свидетель их обсуждения, всего лишь была выбрана в качестве удобного прикрытия. От этого было несколько не по себе, но это, с другой стороны, была часть будничных, банальных вещей во дворце: здесь было сложно выжить, если ты не плёл за спиной ближнего интриги и не имел путей отхода. Даже женщины в южном крыле, и те умудрялись бесконечно строить друг другу козни и пытаться занять нишу поудобнее, в любимицах у какого-нибудь чиновника или самого правителя (отсюда было недалеко и до супруги).

Она могла бы тоже заниматься этим на досуге, пытаясь устранить соперниц, но ей было настолько наплевать, что наложницы, бывшие когда-то подругами, даже не видели смысла с ней враждовать: Владыка мог завести себе хоть одну, хоть десять любимиц. В понимании других девушек вдова Владыки была крайне несоциальной личностью.

За время размышлений, на которые отвлеклась целиком и полностью, Олли осталась с тави наедине. Глава военного ведомства ушёл, ворча себе под нос что-то о беспардонности и старых временах, но вдова Владыки вернулась к реальности только, когда он хлопнул напоследок дверью посильнее.

Зевнув, Самаэль потянулся и, ничтоже сумняшеся, откинулся на подушку.

— Так что там с сударем Онерли? — Олли подпёрла щеку ладонью, между делом думая о том, стоит ли выкидывать тави из своей постели или предложить ему задержаться.

— Пал жертвой оппозиционеров из Ковруса, — прикрыв глаза, произнёс мужчина. — Вместе с супругой, сегодня ночью. Печальное событие.

Ресницы у него были светлые, почти в цвет волос, и длинные. Совсем, как у женщины, ещё и слегка загибавшиеся кверху на кончиках.

— Почему-то у меня есть подозрение, что один из этих оппозиционеров был высокого роста, светло-

— Нет, — Самаэль посмотрел на девушку. — Я действительно провёл ночь во дворце. Точнее говоря, на оборонительной стене. Тави Эммерих мой свидетель, мы с ними прикончили три графина вина.

Упоминание одного из генералов вернуло мысли к обещанию «что-то сделать» с Холодным дворцом, и Олли с едва слышным хмыканьем посмотрела в окно. Никогда никуда не пропадавший червячок сомнения ворчал, что никто не будет пытаться ей помочь — какой в ней был смысл, не разбиравшейся толком в политике, способной быть полезной только, если пустит к себе в постель. Да и то, не для чего-то серьёзного.

Немного полежав, Самаэль со вздохом сел, после и вовсе уйдя — ему нужно было собрать предварительно раскиданные по помещению детали одежды. Олли повернулась к нему, когда тави уже был в шаге от малахитового кафтана, наполовину сползшего на пол с подлокотника кресла.

— Как думаете, — скрестив руки на груди, девушка слегка нахмурилась, — мне стоило, как всем девушкам в гареме, пытаться стать Владычицей?

— Можно было бы, — Самаэль замер с кафтаном в руках. — Но бесполезно ведь.

— Почему?

— Владычица — женщина, которая равносильна солнцу и свету империи. Это не может быть любая красавица из южного крыла, пусть даже и одна на десяток рыжая, — тави мягко улыбнулся. — Она должна быть умна, сильна духом и ставить себя равной мужчинам.

— Регенту точно не нужна супруга? Владыка ведь всегда должен быть… семейным. Хоть относительно.

Накинув на плечи верхний кафтан, Самаэль подошёл к краю постели и чуть наклонился. Олли не ожидала, что он вдруг подденет её указательным пальцем за кончик носа, вынуждая морщиться от неожиданности и прятать лицо.

— За что?!

— Не надо думать, что я просто так вякнул про Холодный дворец, сударыня. — Тави склонил голову к плечу, с усмешкой подмигивая собеседнице. — Я не могу обещать тебе регента, но женой военного быть тоже неплохо.

Сложив руки на коленях, Олли чуть сморщила нос, но быстро расслабилась и тихонько хмыкнула.

— Между прочим, мне понравилось.

Она немного помедлила прежде, чем взглянуть на тави, замершего в некоторой нерешительности, и улыбнуться.

4.

Ранее ушедший разыскать Гринда для допроса, глава ведомства Элан вернулся красный, как рак, но объяснить причин своего внешнего вида не успел. В двери постучались, и на пороге оказалась девица со словами о том, что она будет новым главой дипломатического ведомства. Она имела наглость не просто зайти в зал, но и заявить, что отныне должность почившего Онерли занимает она, и как раз в момент этого разговора в помещение незаметно проскользнул Самаэль. Это было одним из его удивительных свойств — он мог быть незаметным несмотря на всю яркость своей внешности.

— Где тебя черти носили? — едва слышно прошипел ему Айорг, хватая за рукав, пока тави не пришла в голову мысль сесть от него подальше.

— То там, то здесь, — тихонько хохотнул Самаэль. — Тебя это волновать не должно.

Пока главы ведомств пытались побороть собственное возмущение подобной наглости, девица продолжала убеждать их в том, что она — следующая за Онерли, и в процессе попыток доказать свою правоту упомянула, что должность ей пророчил Великий генерал Гелен. Когда Айорг хотел было переспросить, присевший рядом, как ни в чём не бывало, Самаэль отвлёк внимание девушки на себя.

Главы ведомств прониклись к девице ещё большим недоверием, чем когда она просто вошла, стоило ей начать приплетать к произошедшему генерала Гелена. Волей-неволей размышляя об этом, валакх вспомнил, что у него был Ноктис, равно как и первый тави готовый сделать всё ради того, чтобы Владыкой назначили того, кто им был необходим. Народ, к которому принадлежал питомец, всем был известен умением перекинуться в любого, если видел хоть раз — а генерала Гелена Ноктис наблюдал во дворце достаточно.

Айорг не хотел задумываться о том, сработал ли идиотизм глав ведомств, но для последних всего оказалось достаточно. Они поддались на удивлённое, словно невзначай подброшенное, замечание Самаэля о том, что девица наверняка все и организовала с несчастным Онерли и его супругой.

То, что все это исключительно воля случая и идиотизм, Айорг думал, пока девушку не увели так удачно бывшие на страже дверей люди Самаэля. Проводив вырывавшуюся без особого успеха бедняжку взглядом, глава военного ведомства Элан тяжело вздохнул и, повернувшись на регента с первым тави, с горечью пояснил — девушка была любовницей погибшего.

Звание «случайности» для произошедшего пошатнулось в тот же миг, и, мельком глянув на Самаэля, державшегося вполне обыденно, Айорг вновь столкнулся с тем неприятным колющим чувством, которое уже испытывал.

До поры до времени он считал тави Гринда все тем же малолетним шалопаем, вырвавшимся из-под родительского гнёта и предоставленным самому себе, но ни на что серьёзное не способным. Привыкший к мальчишке, который считал военное дело чуждым себе, женитьбу — добровольным рабством, а политику — сплошным фарисейством, регент совершенно упустил из внимания момент, когда этот самый мальчишка повзрослел и превратился в первоклассного лицемера и человека со способностью попасть в топь, затащить с собой толпу людей, а потом выйти по их головам на сушу.

У сидевшего рядом с ним мужчины была со вчерашнего дня цель — сделать так, чтобы совет без колебаний объявил Айорга новым правителем — и если из-за этого должны были пострадать ни в чём не повинные подставные убийцы, любовница Онерли и кто-то ещё, это того стоило.

Кажется, Мортем Жестокий любил общество именно Самаэля не просто так.

История сложилась просто отличная: исходя из доказательств в виде писем, уже долгое время за главу ведомства Онерли выполняла работу его любовница. Он обещал ей статус и возможность попасть в аппарат правления, но все оттягивал решение этого вопроса. Девушка терпела, пока не узнала, что в случае отсутствия наследников мужского пола наследницей будет объявлена Офра, а Онерли получит в свои руки немало власти. Обиженная, женщина подкупила тави Гелена, который был известен своей слабостью к Сонрэ и юным прелестницам, а там дело осталось за малым.

— Уж от кого-кого, а от Онерли я такого не ожидал, — пробормотал Масра, перечитывая письма, как будто там от нового захода могло что-то измениться. — Отдавать право вести дела женщине…

— Ой, правда? — Айорг вернулся мыслями в нынешний момент.

Главы ведомств уставились на него, не сразу поняв причины наигранно изумлённого тона. Как только до коллективного разума дошла суть, мужчины, как один, быстро скисли.

— Ну, что Вы, сударь регент, — спокойно улыбнулся Самаэль, крутя в руках пенсне, в любви к которым никогда прежде не был замечен. — Одно дело — принцесса и дочь самого Мортема Жестокого, и другое — какая-то там девка с улицы. К тому же, итт.

— С чего Вы взяли, что она — итт? — недоверчиво прищурился Элан.

— У меня хороший нюх на этих уродцев, — первый тави на него даже не взглянул.

Глава военного ведомства пару мгновений сверлил его взглядом, словно надеялся добиться хоть какой-то реакции, но из этой затеи ничего дельного не вышло. Свою партию Самаэль так или иначе уже сыграл, и теперь, когда от объявления Владыки их отделяли считанные минуты, ни на что влиять не мог. Не изменяя своему характеру, в подобных условиях он предпочитал сесть, закинув ногу на ногу, и просто смотреть за тем, как все будет разворачиваться в дальнейшем.

— Ладно, — взмахнул руками Джевиш, — ладно, мы все поняли, что было ошибкой предлагать на роль правителя сударыню Офру. Но нам всё-таки нужно что-то решить, и я считаю, что лучшего времени для окончательного голосования нет.

— Позволю себе наглость поправить, — Айорг скрестил руки на груди, откидываясь на спинку кресла. — Его не будет. Или вы, наконец, поймёте, что у вас на руках только один вариант, или мы останемся без Владыки.

— Следующим после Фикяра правителем империи, согласно последней воле Мортема, становится сударь регент, — Самаэль, все ещё глядя на щепку своих пальцах, поднял одну руку в воздух. — Кто «за»?

Помедлив, главы ведомств один за одним, кто вздыхая, кто — молча, последовали его примеру.

Единогласно.

5.

Народ рукоплескал, но Айорг не прислушивался и в целом не уделял никакого внимания происходящему. В конечном итоге все прошло так, как они запланировали — совет объявил его преемником Фикяра и Мортема, так же объявили о грядущей свадьбе принцессы Офры и заметили, что на все так или иначе дали своё благословение Первородные. Собравшиеся на площади радовались, и валакх улыбнулся им, но сделал это машинально, привыкший за последние годы.

Хотя народ радовался, все прекрасно понимали, что это заявление лишь формальность, в то время как простые горожане давно уже упоминали его в разговорах не как регента, а именно как Владыку. Чем лишний раз радоваться очевидному, Айорг предпочитал подумать о насущных проблемах, одна из которых наблюдала за «встречей с людьми» из помещения, привалившись плечом к колонне арки.

Осмысляя произошедшее, пока стоял между главами ведомств, радостно объявившими его новым правителем, Айорг внутренне содрогнулся — если бы Самаэлю Гринду было известно, что у него есть все основания претендовать на трон, они все были бы мертвы. Впрочем, их спасало то, что при всей свой хитромудрости и изворотливости тави действительно не слишком любил политику. Поэтому он и не противился Айоргу в качестве правителя: знал, что валакх не будет постоянно тянуть его в государственные диспуты и мелкие задания.

— Ты не очень-то рад, — заметил Самаэль, когда официоз закончился, и все двинулись каждый в свою сторону. — Или, пока Венец не нацепишь, не поверишь?

— Да ведь толком ничего не поменяется, — Айорг повёл плечом, идя вровень с мужчиной. — Я все думаю…

Тави Гринд промолчал, на ходу с улыбкой махнув рукой заметившему их Эммериху.

— Ты страшный человек, Гринд.

— Не страшнее тебя, клыкастый. Пойдём к нему? — тави указал на своего товарища. — У меня к вам обоим есть разговор.

Эммерих приветствовал их преувеличенно тепло, хотя Айорг допускал, что это он мог сам все преувеличивать в силу обстоятельств. Стало любопытно, насколько глубоко был в прошедшую затею втянут этот Великий генерал, но спрашивать напрямую не хотелось.

— Чувствую, теперь только вдвоём вас видеть и будем, — миролюбиво улыбнулся тави, скрестив руки на широкой груди.

— Я надеюсь, мы будем спать в разных комнатах, — валакх хохотнул, наклоняясь в сторону посоха, которым упёрся в пол.

— Не дай Птица оказаться с Вами под одним покрывалом, — беззлобно огрызнулся в его сторону Самаэль, тут же переключаясь на нужную ему тему разговора. — Вы планируете жениться?

Ненароком предположив, что вопрос касался их обоих, Айорг с Эммерихом переглянулись и, не сговариваясь, пришли к выводу, что друг на друге не женились бы даже, если бы от этого зависело само мироздание.

Планы на свою личную жизнь имели каждый, но валакх планировал по возможности долго оставаться горделиво-одиноким правителем, а тави понимал, что жениться придётся, но всё не знал, на ком. Если память не изменяла, когда-то он был даже помолвлен, но что-то не сложилось, хотя в целом женихом Эммерих был завидным.

— Женитесь на сударыне Оливии, — вдруг пришла в голову Айоргу идея.

Самаэль взглянул на него, потом на свою руку, будто проверяя, не пытался ли валакх его без ведома прощупать, но они стояли друг от друга в метре как минимум. Почувствовав на себе взгляд, регент повернул голову к другу.

— Что?

— Я ему это и собирался предложить, — Самаэль скрестил руки на груди. — И думал, что Вас уговаривать придётся.

— Да нет, с чего бы, — Айорг повёл плечом. — Сударыня Оливия хороша собой, отнюдь не глупа и довольно молода. Было бы пустой тратой отсылать её в Холодный дворец. Но вообще-то я планировал сватать её Вам.

— Вы планировали сватать мне свою дочь, — нахмурился первый тави.

Эммерих коротко рассмеялся, после с улыбкой пожимая плечами.

— Жениться я не против, но дайте нам с сударыней хоть день пообщаться.

Подумав немного, валакх окинул мужчину оценивающим взглядом и кивнул.

— Да хоть сейчас идите общайтесь. Завтра и поженитесь. Двойную свадьбу устроим, средства сэкономим.

Самаэль, поймав на себе вопросительный взгляд друга, слегка скривился и просто кивнул, поэтому Эммерих, не имея иного выбора, вынужден был отправиться на поиски потенциальной супруги.

Некоторое время регент с первым тави стояли молча, внезапно не имевшие ни одной общей темы для разговора, и та неловкость и раздражение, которые поселились в их взаимодействии с недавнего времени, развернулись с новой силой.

Нужно было поговорить. Эта необходимость грозовой тучей висела над их головами уже полгода, но оба умудрялись её с переменным успехом игнорировать, не думая, что в какой-то момент подобный подход станет попросту невозможен.

— Послушай, — Айорг вздохнул, опустив взгляд, — я понимаю, что был… Нужно было сразу посвящать тебя во все детали… Черт. — Нахмурившись, валакх потёр переносицу. — Не умею я извиняться, ладно? Просто… прости, что не рассказывал тебе про родителей.

Подняв голову, мужчина увидел, что тави наблюдал за ним, иронично заломив хищно изогнутую бровь. Он даже не скрывал своего отношения, откровенно насмехаясь над пытавшимся хоть как-то объясниться существом.

— И то, что я был — отчасти — причиной их гибели, мне тоже стоило рассказать, — не желая заводить конфликт дальше, чем он уже оказался, согласился Айорг. — Прости, прошу.

Самаэль ещё немного помолчал, будто специально оттягивая момент, но наконец коротко вздохнул и слегка качнулся вбок, скрещивая руки на груди.

— Я, знаешь ли, решил для себя, что прошлое — это прошлое. Ты его не изменишь, — улыбнувшись, он взглянул на регента. — Нет смысла рыдать, проклинать, пытаться отомстить.

Надежда, до этого видевшаяся слабой искрой, на нормальное общение отныне, вспыхнула с новой силой. Айорг готов был хоть сейчас радостно предложить выпить и смыть былые обиды чираком, но Самаэль, продолжая улыбаться, спокойно произнёс:

— Я буду твоим другом, сударь регент. Мы можем вместе выпить или поболтать о том, о сём. Но простить? Нет. — Он покачал головой, — никогда. Я буду рядом с тобой и поддержу тебя. Но прощения моего ты не заслужил.

Выпрямившись, Самаэль со вздохом расправил плечи и, добивая своим поведением, на прощание заметил, что, как только освободится от дел, был бы не прочь выпить. Регент остался один посреди коридора, вынужденный смотреть тави вслед, и на сущности впервые за долгое время действительно стали скрестись кошки.

6.

Уставившись на растянутую на мольберте ткань, на которой постепенно начинал вырисовываться образ крупного животного с крыльями, принцесса Офра нахмурилась. С иголкой в руке она невольно задумалась о том, что инструмент для вышивки может оказаться неплохим оружием, да только где ей было его применять — не на собственной ведь свадьбе.

Главы ведомств наобещали ей с три короба, заставили на какое-то мгновение поверить в то, что все будет так, как и должно; что трон займёт кровный наследник Мортема Жестокого, а по итогу она сидела за вышивкой и силилась не думать о завтрашнем дне. Время близилось к обеду, поэтому дворец кипел жизнью, готовившийся к грядущим двум мероприятиям.

Офра попыталась сначала затянуть к себе в компанию Сейрен, но та впервые в жизни отмахнулась от своей госпожи и поспешила помогать сестре и другим слугам с украшениями. Стоило принцессе сунуться к ним, как старшая женщина из прислуги тоже махнула на неё рукой со словами о том, что монаршей особе нечего мараться в простой работе. Хотела было пойти излить душу вдове своего брата, но Оливия обнаружилась в компании одного из великих генералов, улыбавшаяся так довольно, будто ей не надо было утром отправляться в Холодный дворец, откуда её бы никто никогда не выпустил. Желание помешать этим двоим было, но Офра не смогла развить его до нужных размахов и бросила затею на начальном этапе.

В какой-то момент она готова была даже поболтать с первым тави, пусть все главы ведомств, как один, и твердили, что он верный пёс регента. Врагом ей Самаэль Гринд никогда не виделся, да и были ведь времена, когда ещё при жизни Мортема они пару раз общались. Впрочем, нельзя было назвать это полноценным общением: перекидывались парой дежурных фраз, потому как тави крайне неохотно выбирался с монаршей семьёй из рамок этикета.

Поговорить не получилось, потому как он обнаружился в компании регента, с которым девушка сталкиваться отчаянно не хотела. Ей казалось, что Айорг непременно примется злорадствовать и давить на больную мозоль, которой ныне являлась свадьба. Впрочем, мироздание плевало с высокой колокольни на желания принцессы.

Подняв голову на раздавшийся стук в дверь, Офра немного подумала и решила, что терять все равно уже нечего — разрешила войти. Когда в её покои зашёл регент, стало ясно, что для потерь было ещё предостаточно места, но при виде валакха всегда хотелось до последнего пытаться оставить главное слово за собой. Офра предпочитала в качестве защиты использовать нападение, наученная опытом отца, вот только Мортем Жестокий эту тактику применял с теми, кто не очень хотел становиться Эрейе добровольными союзниками.

— Если собираешься злорадствовать, лучше уйди прямо сейчас.

Айорг замер на середине шага, картинно захлопав глазами.

При всем отрицательном отношении к этому существу принцесса никогда не способна была отрицать, что у него были до невозможности красивые глаза — раскосые со слегка приподнятыми внешними уголками. Чёрные длинные ресницы были прямыми, и Офра нередко ловила себя на мысли, что засматривалась, случись ей поймать момент, когда регент смотрел на кого-то искоса, из-под этих самых ресниц. И радужка — цвета раскалённых углей, от белесо-желтого оттенка вкруг кошачьих зрачков до ярко-алого по краям.

На красивых глазах все его преимущества и заканчивались, но Офра всегда лелеяла надежду, что регент не узнает, будто ей в нём нравится даже одна незначительная деталь.

— Какой смысл злорадствовать тому, кто получил своё, — валакх довольно улыбнулся, присаживаясь в свободное кресло и вальяжно закидывая ногу на ногу. — Завтра империя преклонит предо мной колено, а Вы, госпожа моя, отправитесь отсюда подальше. Не вижу ни единой причины для злорадства.

Офра скривилась, подавив желание обвинить определённых личностей в излишней инфантильности и вернулась к прерванному ранее занятию. Не то, чтобы она надеялась, будто регенту это намекнёт на необходимость скрыться с её глаз долой, да и в любом случае валакх бы никуда не делся. Кроме того, он бы не заглянул на огонёк просто ради того, чтобы лишний раз напомнить, кто из них просчитался, поэтому в запасе наверняка была пара важных тем для разговора.

Точнее, одна, и принцесса её прекрасно знала.

— Я надеюсь, что свадьба пройдёт по нашим традициям.

— Не то, чтобы у Геенны были свои, — вполголоса произнёс Айорг, в задумчивости глядя на носок собственного сапога, в нынешнем положении видный из-под полы. — Но я, скажем так, разрешил им провести их собственное мракобесие на этом мероприятии.

Забыв, что делала, принцесса замерла с иглой в руках и медленно повернула голову к регенту.

— Ты с ума сошёл. А если у них традиция на свадьбу убивать младенца?

— Если привезут своего, я не против.

— Айорг!

— Что? — регент будто только сейчас вспомнил, что говорил не сам с собой или своим ручным вороном. — Послушайте, Ваше Сиятельство, я сильно сомневаюсь, что там будет что-то из ряда вон. Я давно знаю Иблиса, и он… — Поведя рукой, он чуть скривился, — рациональный. Любая традиция, связанная с насилием, убийствами или пожиранием грязи будет плохо сказываться на имидже страны и её правителя.

— Видимо, плохо ты его знаешь, раз это единственный гарант нашего спокойствия. — Офра закатила глаза, после чего со вздохом вернулась к вышивке. — Слава Первородным, мне хотя бы не придётся к ним уезжать. Я искренне надеюсь, что тот замок, что мне завещал отец, остаётся при мне.

Айорг не ответил, вынуждая принцессу вновь отвлечься и одарить его взглядом. Не выглядел он ни виноватым, ни довольным, как если бы обсуждал выпивку с каким-то своим знакомцем, а не дела государственной важности. Как его вообще кто-то мог рассматривать в качестве правителя.

— Подожди-подожди, — Офра вскинула руку с иглой, насколько это позволила продетая через ткань нитка, их соединявшая. — Исправь, если я ошибаюсь, но я на днях слышала какие-то шепотки о Коврусе.

Тот самый замок — единственное, что Мортем оставил своей дочери в наследство — находился именно в Коврусе, ближе к горам. Владыка любил проводить там время зимой, выезжая на охоту.

— Слышала или нет, мне как-то наплевать, — Айорг подпёр щеку кулаком, хмуро глядя в окно. — На утро после свадьбы ты отправишься в Геенну со своим супругом, и это не обсуждается.

Всё-таки иголка могла бы быть орудием убийства, но толком этого подтвердить не получилось. Да и не планировала она нападать — просто дёрнулась было в сторону регента, полагая, что сможет, как когда-то старший брат, прихватить его за грудки да припугнуть, а иголку из рук не выпустила. Мольберт с грохотом рухнул на пол, только чудом не попав по ногам, и Офра отскочила в сторону. Регент наблюдал за всем с непозволительным безразличием.

— Ты издеваешься?! Что я такого тебе сделала, что ты так меня наказываешь?! — взглянув на мольберт, Офра в бессилии всплеснула руками и коротко завыла. — Не хочу я ехать к ним! И замуж выходить не хочу! Я — династия, я наследница!

Дождавшись, когда вялая истерика — Офра понимала, что ни к какому толковому результату её крики не приведут — сойдёт на «нет», Айорг вновь вернулся взглядом к окну.

— Вы, госпожа моя, как бы ни кичились своим происхождением, всего лишь дочь одной из фавориток. Я всегда поражался тому, почему Мортем вообще дал Вам титул, но не мне его судить. — Снизу вверх посмотрев на принцессу, он развёл руками. — Единственное, чем Вы можете быть полезны — так это тем, что раздвинете перед Иблисом свои чудесные ножки. Дай Первородные, Вы окажетесь настолько хороши, что Геенна не будет для меня проблемой.

Ей с таким же успехом можно было просто дать пощёчину: Офра замолкла, широко раскрытыми глазами уставившись на регента. Тот факт, что ей, дочери Владыки, говорили нечто подобное, опуская до уровня какой-то… девки из Дома Отдохновения, бил по самолюбию со всей силы, разрушая его и остатки гордости в прах.

— Что ж, кажется, все вопросы со свадьбой и её последствиями решены, — Айорг ласково улыбнулся, хлопнув в ладоши. — Всё остальное оставьте слугам, да Вашим самартам. Ну, и мне, конечно же.

— У меня вообще есть хоть какой-то шанс… Хоть что-то изменить?

— Вполне, — согласно кивнул валакх, — правда, зависит от Ваших следующих слов.

— Я отказываюсь ехать туда одна.

— Слуги поедут с Вами.

— Я отказываюсь ехать туда без того, кто умеет обращаться с мечом и готов меня защищать.

— От кого? — регент хохотнул, разводя руками. — Поверьте, Иблис-

— Мне плевать, как хорошо и давно ты его знаешь! — взвизгнула Офра, топнув ногой. — Если и продаёшь меня ему, продавай на моих условиях! Мне нужна охрана!

Немного подумав, Айорг хмыкнул и направился к двери.

— Если один мой знакомый там, счастье Ваше. С мечом он не управляется, но саблями может махать двумя за раз.

Глава 6. Славный день.

1.

— Кто бы мне сказал, что с такой мрачной рожей можно в праздничный день хлестать «Драконью кровь», я бы не поверил.

Самаэль поперхнулся напитком, выплёвывая содержимое обратно в кружку. Ёмкость была одарена печальным взглядом, после чего тави решил больше к ней не возвращаться, а уделить все своё внимание вдруг оказавшемуся рядом Сонрэ. Казалось бы, мужчина должен был отсутствовать в зоне видимости даже во время интронации, так как намедни уходил из дворца, так громко хлопая дверьми, что все опасались за сохранность интерьера. Причина была проста и заключалась в том, что Самаэль, не глянув в сторону пыхавшего праведным гневом соратника, не позволил свидетельствовать тому на суде в пользу тави Гелена.

Происходившее вокруг придерживалось заявленного курса, так что Самаэль провёл утро в относительном спокойствии, если исключить последние проверки по вопросам безопасности перед грядущим мероприятием. Выдавшиеся несколько минут тишины хотелось провести наедине с самим собой, возможно, трубкой и, Птица его раздери, самым обычным соком из не забродившего винограда. В глубине сущности мужчина предполагал, что ему кто-то помешает, но скорее ожидал Айорга, чем старого тави, предпочитавшего с порога обвинять его в желании прикладываться к спиртному в довольно-таки важный день.

Единственное, с чем мог бы согласиться — кислая мина. Как бы ни старался, порой Самаэль не мог полностью себя контролировать, да и что было следить за выражением лица, когда оставался наедине с собой.

Хотя дела шли неплохо, покоя не давало все и сразу. В частности, Первородные в целом и Король богов в частности: не зря ведь он пытался начать тот разговор. Упомнить всю свою родословную было трудно, но тави Гринд мог, если постараться, припомнить, что где-то там когда-то давно у него была то ли прабабка, то ли прадед, которые были в родстве с высшей кастой их общества. Стоило ли из-за этого мучиться разными подозрениями, а по итогу бежать и на свой страх и риск тыкать Венец пальцем? Едва ли он был настолько сумасшедшим любителем авантюр.

Чем беспокоили Первородные, так это их внезапным одобрением кандидатуры регента на роль следующего Владыки. Обитатели Пантеона люто ненавидели того, как все в империи знали, как регента Айорга, а они — как Хеймора Кровавого.

Своего бурного прошлого валакх не скрывал, но и на каждом углу о нем не трещал, предпочитая давать окружающим возможность самим при наличии желания и ресурсов выяснять, откуда у него тянутся корни. В своё время он немало ругался со своей претендующей на божественность родней, и по итогу теперь они не могли спокойно и смотреть в его сторону, а тут вдруг снизошли до одобрения на роль правителя. Поначалу думалось, будто Король богов на старости лет свихнулся, но потом на ум пришёл самый простой и логичный ответ — подкуп.

Подкупить Первородных можно было только одним, а именно — обещанием вернуть их на политическую арену, чтобы в их руках вновь оказалась не только религиозная, но и остальные сферы. С другой стороны, только последний дурак не понял бы, что возвращение Пантеона в столицу стало бы для Айорга первым и последним указом. В штыки встала бы армия, врачеватели, а там недолго было и всем остальным.

Регент, впрочем, был умён и хитёр достаточно, чтобы навешать младшему брату лапши на уши и закрепить её там понадежнее, поэтому с наибольшей вероятностью Первородным не светило ничего.

На мыслях о том, как мог Король богов не понимать таких очевидных вещей, в поле зрения возник Сонрэ, поэтому не удивительно, что встретил его Самаэль с не самым лучшим выражением лица.

Странностей на квадратный метр стало только больше, когда тави Гринд понял, что на него не ворчат за просиживание на одном месте, наличие кружки с напитком и в целом праздное времяпрепровождение. Сонрэ просто присел рядом.

Не то, чтобы задний дворик дворцовой кухни был исключительно самаэлевским местом, куда больше ни одна живая душа не допускалась, но видеть здесь того, кто всеми силами пытался выпятить своё привилегированное положение было как минимум необычно. Он ещё и сидел на ступеньках, да с таким видом, будто поступал так ежедневно.

— Простите великодушно, — осторожно начал Самаэль, — но что-

— Хотел найти тихое местечко. Там внутри просто с ума сойти можно. — Сложив ладони на коленях, Сонрэ кивнул на кружку в его руках. — «Кровью» поделитесь?

— Это сок, — все ещё глядя на сослуживца, как на умалишённого, произнёс Самаэль. — Даже не забродивший.

Он мог бы сразу спросить, что такого хотел предложить Сонрэ, но какое-то чувство, ещё не определённое, глубоко внутри понукало продолжить этот цирк. Никто ведь не был против.

— Вот как? — генерал с улыбкой вскинул брови. — Поразительно. Кажется, новая должность благоприятно влияет на Наместника-Пьяницу. — Изобразив смятение, мужчина протянул ладонь к Самаэлю. — Простите, за больное задел?

— Сонрэ, какого ляда тебе нужно?

Прозвучавшая колкость давно не задевала, если только её не выплёвывал во время очередной ссоры Айорг. Ссорились до криков и метания первых попавшихся под руку вещей они лет тридцать назад, так что ощущения уже притупились, но последним про не самый лучший период в жизни упоминал именно регент.

Самаэль тогда был достаточно молод, ещё не участвовал ни в одной войне, а Мортем Жестокий был крепок и телом, и духом, не знакомый с тем, кого в будущем назначит одним из наследников. Словом, жизнь тогда была проще, трава была зеленее, а птицы пели звонче, но юному дарованию в лице будущего тави веселья не хватало. Он побыл какое-то время в армии, как и требовал отец, ему не понравилось — идея заниматься военным делом легла в долгий ящик.

Не без помощи отца и Айорга Владыка выделил ему небольшую область, которую и областью язык назвать не поворачивался: это было что-то промежуточное между Неджером и Мидери. Первые пару лет Самаэль с ролью наместника справлялся неплохо, но потом, сам уже не помня, как именно, пришёл к логичному для себя выводу о том, что буквально топить все свои мысли и чувства в вине ему веселее.

Выпивка как-то незаметно стала частью повседневного, а потом притянула за собой азартные игры и продажных женщин. Так себе затея, но молодому ему это нравилось, а, когда собственные деньги проиграл и довёл отца до решения лишить довольства, стал тратить казну своей небольшой области.

Единственной полезной вещью с тех пор осталось умение мухлевать в определённых играх, популярных и у солдат, и у аристократии: долги пришлось отвоёвывать самому, так как под конец пьяной эпопеи даже Айорг отказался ему помогать. Обыгрывал, опустился почти до уровня Церберов, забиравших из домов провинившихся все, что плохо и хорошо лежало, но казну восполнил за два года, а потом торжественно сложил с себя все обязательства. Думал вернуться в армию на должность капитана, которую занимал до наместничества, но Джанмариа Гринд, тогда ещё живой, отказал. Пришлось вспоминать, каково быть простым солдатом.

Упоминания об этом периоде своей жизни Самаэль сносил вполне легко — это было частью его истории, от которой он не мог отказаться. Но прозвище, данное народом и, казалось бы, давно всеми нормальными существами (Айорг в счёт не шёл) забытое, несколько коробило. Не настолько, чтобы дать эффект, нужный Сонрэ, но тянуть их вялую, неумелую игру дальше расхотелось.

— Я все пытался понять, — после некоторого молчания сознался тави, поводя рукой. — Как так получилось все с главой ведомства Онерли. Как-то ведь все так внезапно и так… удобно для одного валакха. Но у него оправдание есть, да и армия его напрямую не воспринимает.

Самаэль не сразу ответил. Не отвечал бы вовсе, потому как считал этот разговор бесполезным, навязанным и просто пустым в своей основе, но это ведь был Сонрэ. В случае молчания со стороны собеседника он мог придумать себе что-то новенькое, а потом этот слух разросся бы во дворце до невообразимых масштабов.

— Среди солдат много разговоров ходит, — продолжил, не дождавшись реакции, Сонрэ. — Они думают, что их никто не слышит, вот и болтают. Зато это мне помогло выяснить, что у нас очень любят сударя Гринда.

— Вас тоже любят, — спокойно улыбнулся Самаэль, — просто Вы предпочитаете это мимо ушей пропускать. А может, это просто глухота выборочная, болезнь.

— Гринд, — пригрозил тави, — не пытайся со мной шутить. Я знал ещё твоего отца, и он был бы разочарован, увидь тебя нынешнего.

— Не врите сам себе, моего отца Вы не знали. — Поднявшись на ноги, Самаэль оправил одежду и наклонился только, чтобы забрать ранее отставленную в сторону кружку. — Перестаньте тратить время на всякие бредни и займитесь, наконец, делом. А то, знаете ли, у меня есть, кого предложить новому Владыке на Вашу должность.

2.

Каждый уважающий себя имперец хоть раз задумывался о том, каково быть Владыкой. Самые смелые то и дело не только думали, но и говорили о том, какими они будут правителями. В основе своей у каждого была мысль, что он будет непременно лучше всех тех бездарей, которым Венец и власть доставались исключительно по воле случая в лице происхождения.

Айорг ни в коем случае не относил себя ни к одной категории. Имевший несчастье быть откровенным только с самим собой, он давно уже признался, что и на должность регента не рассчитывал. Вопреки всем предположениям Сонрэ и ему подобных, без пяти минут Владыка появился при дворе Мортема Жестокого исключительно от скуки.

В жизни уже пару сотен лет не происходило ничего интересного, и валакх решил, что можно забавы ради познакомиться с Его Высокопревосходительством лично. Мортем оказался славным малым, к тому же любившим поступать так, как от него ждали в последнюю очередь, и в какой-то момент валакх обнаружил своё имя в посмертном указе.

Не то, чтобы он был слишком против такого расклада, но тогда в голове мелькнула мысль: «Сделал бы уже сразу правителем».

Титул регента, пожалованный ему, в любом случае был вещью довольно спорной: Фикяр мог только пускать слюни, да играть в солдатиков, и о дозволении ему принимать решения, определявшие жизнь государства, речи не шло. Довольно скоро регент начал то и дело слышать к себе обращение такое, какое должно было звучать в адрес Владыки, и не нашёл желания препятствовать. Зато стал задумываться о том, каково это — распоряжаться абсолютно всем.

Теперь, когда этот день настал, радости Айорг не испытывал. Допускал вероятность, что вкус власти почувствует и порадуется, когда на голову тяжестью ляжет Венец, а пока до поры до времени сидел вдали ото всех.

Шум дворца, ожившего и пустившего в свои стены толпу гостей, долетал даже до окраины садов, поэтому о тишине в беседке можно было забыть. Спавший рядом Ноктис считал своим долгом то и дело просыпаться и ворчать о громогласности тех, кто остался ближе к зданиям.

Подметив, что в очередной раз на него никак не отреагировали, Ноктис поднял голову и переступил с лапки на лапку.

Валакх сидел, упёршись локтями в колени, и, кажется, напрочь забыл про тлевший в трубке табак. Совсем не подходящий на роль того, кто через час должен был получить в свои руки поводья для управления колесницей империи. Скорее походил на сбежавшего из училища молодчика, у которого хватило денег только на дорогой длиннополый жилет, а вот рубаху со штанами сшили из материала подешевле. Если присматриваться, можно было начать сомневаться в образе студента: стоило лишь увидеть своё отражение в начищенной до блеска коже сапог, а потом заметить и баснословной цены три кольца на аккуратных руках.

— Мне кажется, или ты не готов от слова «совсем»?

Моргнув, Айорг слишком глубоко вдохнул и поперхнулся дымом. К своей чести, трубку не выронил, в итоге только опустив голову и с протяжным хмыканьем потерев тыльную сторону шеи.

— Если ты беспокоишься о том, что я сбегу из-под Венца, — не глядя на питомца произнёс валакх, — то нет. Просто задумался о том, как все забавно. Лет двести назад я бы только фыркнул на идею быть Владыкой.

— Может, так было бы и лучше, — Ноктис нахохлился и закрыл глаза. — Ни один Владыка ещё спокойно не уходил.

— Это не значит, что такое невозможно в принципе. Кроме того, где Владыка, там и Король богов. Теперь, если Василиск будет поблизости, смогу озадачиться его смещением.

— «Поблизости»?

Не первый раз за последние пару минут подавившись дымом, Айорг перевёл взгляд на того, кто задал вопрос. В кои-то веки валакх был уверен в чем-то абсолютно — в том, что выглядел он не лучше соседского кота, которого поймали за воровством сметаны.

Самаэль Гринд, упёршийся в перила беседки, в свою очередь, смотрел на него, как на врага народа и городского сумасшедшего в одном лице.

Завладев вниманием своего будущего правителя, первый тави слегка качнулся в сторону и приглашающе махнул правой рукой:

— У меня были подозрения, что не просто так Пантеон вдруг стал шёлковым. Давайте, сударь регент, опечальте меня.

— Он обещал Василиску возвращение Первородным права участвовать в политике страны, — выдал всю контору разом Ноктис.

Перевертыша хотелось ощипать, но он, с другой стороны, был прав: отношения с Самаэлем и так были каждый день на грани краха, чтобы теперь, когда он чётко услышал разговор о Короле богов, пытаться отрицать очевидное.

Некоторое время Самаэль молча смотрел на затихшего и вновь заснувшего перевертыша. Айорга хватило только на то, чтобы кивнуть, после чего он предпочёл вновь отвернуться и рискнуть докурить в относительном спокойствии. Тави ведь никогда не был глупым ребёнком, он должен был понять суровую необходимость.

Возможно, ценность договора с Первородными несколько падала при условии, что у валакха был тот, кто смог за сутки устранить главного противника и заставить глав ведомств смириться с неизбежным, но на тот момент ещё не было уверенности в лояльности к друг другу.

— Забавно, — наблюдая за Ноктисом, пробормотал первый тави. — Не думал, что ты шутить умеешь.

— Я и не шучу, — беззлобно огрызнулся Айорг, бросив взгляд на друга. — Сделаем все так, как это было до Джартаха Неповторимого.

У Самаэля вырвался смешок, больше похожий на резкий прерывистый выдох.

— Конечно, да, — положив руки на перила беседки, он улыбнулся. — Если ты хотя бы заикнёшься об этом на интронации, можешь забыть про себя в роли Владыки.

— Это ещё почему?

— Возможно, потому что у армии есть свои причины не любить Первородных. Или ты не помнишь, что послужило причиной решению Неповторимого?

Приходилось мириться с очевидным: Джартах спас страну от развала. Нынешние богословы и некоторые учёные могли сколь угодно долго плеваться ядом и пытаться убедить окружающих, что он был самодуром и мужеложцем, у которого в голове не было ни одной связной мысли, но как минимум один из ныне говоривших имел удачу быть современником правителя. В те времена у Айорга не было ни капли желания что-то делать при дворе, но пару раз он заглядывал на местные междусобойчики просто из интереса, и за Владыкой в эти пару раз наблюдал.

То был живой, удивительно проницательный молодой мужчина, и в сравнении с ним Мортем проигрывал по страху, который можно внушать подданным. Жестокий был фигурой пугающей из-за своей склонности к насилию, Неповторимый — из-за взгляда ярких карамельного цвета глаз, на дне которых были злоба и вековая мудрость, впитанная им на родине матери-ифритки, где Джартах долгое время учился.

Он был весь, будто олицетворение Геенны, и при поверхностном взгляде не вызывал никаких эмоций, кроме снисхождения — многие на этом уровне и оставались. Они, как многие купцы, распускавшие слухи об упаднической ситуации в ифритовых землях, не хотели посмотреть дальше внешней канвы в виде портовых городов, где жизни толком и не было — только вахтовые рабочие, для которых главным было принять товар и повезти его вглубь страны.

Ходил слух, что Джартах Неповторимый хотел сжечь не только многочисленные, на тот момент заполонившие собой библиотеки, богословские труды. До сих пор у пары исследователей гуляла злая шутка о том, что он поначалу приказал подпалить и Первородных, но ему сказали, что так не пойдёт, и Джартах «смилостивился»: «Тогда заприте их в Пантеоне и не давайте им сунуть носа за порог».

Причина тому заключалась в самих Первородных, которые почувствовали себя хозяевами положения и стали игнорировать обязанность советоваться с правителем и его ближайшими сподвижниками прежде, чем предпринимать какие-то действия внутри страны. Владыка буквально поймал их за руку, когда святое семейство готовилось распустить половину армии за ненадобностью и вместе с тем необходимостью доказать, что империя — страна крайне мирная, любящая всех и каждого. Когда услышал об этой вести, Айорг не сдержал смешка: его младший брат был сборищем противоречий, имевший в Пантеоне маленькую армию, но при этом желавший лишить всю империю основной мощи.

На то, чтобы отказать Первородным в праве влиять на что-то, кроме религиозной ветви, сподвигла и ситуация в империи в целом: за годы присутствия святого семейства при дворе страна превратилась в богобоязненное, отчаянно поклонявшееся своим богам сборище, которое рвало на части неверных вроде веровавших в Птицу, возводило Первородным алтари и бросалось на каждого чужестранца с целью принести в жертву. Участь несколько раз быть названным «неверным» и «подходящим для дара» выпала и Владыке Джартаху, наполовину ифриту.

Было предельно ясно, почему Василиск и остальные в Пантеоне рвались обратно к власти: в последние годы число их прихожан практически не возросло. В отсутствие посреди городов огромных святилищ и статуй народ стал относиться к вере в Первородных спокойнее, и многие разве что поминали их к месту и не к месту, но никак не спешили молиться им каждый день по нескольку раз. Меньше прихожан — меньше умов, на которые можно влиять, и, конечно же, меньше средств к существованию. Какое пожертвование могла дать крестьянка, за подол которой цеплялись десять малолеток? Палку? Кусок хлеба? А все пантеоновское золото, тем временем, надо было содержать в идеальном состоянии.

— Никому не нужны эти жадные до нашей казны пацифисты, — озвучил и без того очевидную мысль Самаэль, свесив руки с перил. — Ты знаешь это не хуже меня. Империя без них справлялась пару тысяч лет, справится и дальше.

— Знаю, — Айорг нахмурил брови и постучал себя пальцем по слегка вздёрнутому кончику носа. — Но ведь с другой стороны, они могли учесть ошибки прошлого. Да и я буду всегда на чеку, следить за-

— Правда? — перебил его тави, выглядя донельзя скептично настроенным. — Правда, клыкастый? Ты думаешь, я поверю, что ты это делаешь из каких-то благих побуждений, а не из-за твоего идиотского желания стать Королём богов? Сколько, мать твою, лет уже прошло?

— Какая разница, сколько лет прошло? Если я говорю, что смогу контролировать процесс, значит, смогу.

Самаэль помолчал и, как казалось, обдумывал самый язвительный и неприятный ответ, но оказалось в последнее время священной обязанностью тави было не оправдывать регентовских ожиданий. В конце концов он просто улыбнулся и, напомнив, что через пять минут все ждут будущего Владыку для интронации, ушёл.

Проводив его взглядами, Ноктис с Айоргом переглянулись.

— Этот мальчишка меня в могилу сведёт, — валакх с усталым вздохом поднялся и надел тёмно-фиолетовый кафтан с золотой широкой оторочкой.

— Он ведь блефует, — осторожно предположил перевёртыш, следя за тем, как хозяин подвязал тонкие нити, незаметные снаружи, но державшие полы халата сведёнными вместе достаточно крепко. — Армия не может просто вот так встать и уйти даже, если им не нравится присутствие Первородных.

— Дело не в том, что она просто «встанет и уйдёт», — пробормотал Айорг, выправляя широкие длинные рукава в разрезы для рук в длиннополом жилете с воротом из белого меха. — Василиск может их извести. А так как за его присутствие при дворе ответственен я, армия отвернётся от меня, как от союзника Первородных.

Ноктис промолчал, не найдясь с достойным ответом. Он давно смирился с тем, что не имел ни достаточных умений, ни желания закапываться в политику и все её мелкие, порой раздражавшие, составляющие. Проще было жить своей жизнью, в которую то и дело ввинчивались поручения от хозяина.

3.

— Это уму непостижимо.

— Чем он вообще думает?

Разговоры не утихали последние минут десять. На деле для того, чтобы понять, что что-то не так в вопросе власти и Первородных, не было необходимости идти разыскивать Айорга и некоторое время стоять вне зоны его видимости, чтобы получить один шанс на сотню подслушать нужную информацию — можно было просто посидеть в общем зале и затихнуть. Окружающие очень быстро расслаблялись, если кто бы то ни было рядом с ними начинал больше находить на предмет интерьера, чем на живое существо.

Двор никогда не был столь солидарен в своих эмоциях и мыслях. Лишь крепче эта связь стала, когда в общий же зал, ни капли не стесняясь, вплыли сверкавшие золотом украшений и яркостью одежд Первородные. Окинули всех надменными и в то же время снисходительными — и как всегда умудрялись делать — взглядами и чинно отошли в сторону. Как можно ближе к тем дверям, через которые Владыка должен был пройти в небольшой коридорчик, а оттуда — на внутридворцовую площадь, клином разрезавшую территорию садов, где ждал народ. Не будь у дверей стражи, святое семейство попыталось бы выскочить вперёд правителя, все ещё не явившегося.

Главы ведомств и даже Эммерих с Каджаром не скрывали своего недовольства. За то время, что в помещении были Первородные, Айорга назвали самыми последними словами, приписали ему сумасшествие, самодурство и кумовство с попыткой «выкупить» себе поддержку Пантеона разрешением этому же Пантеону явиться ко двору.

— Вот только попомните мои слова, — сказал Сонрэ, с которым Самаэль был неожиданно солидарен, — змея всегда останется змеёй.

Василиск сделал вид, что не заметил этого откровенного плевка в свою сторону. Короля богов многие сравнивали с рептилией, холодной и в меру безразличной ко всему, пока не приходил голод, и он не слишком обижался — сравнивали не прихожане. Те, кто шёл в Пантеон за благословением, мнили его богом, а уж рептилия, не рептилия.. Каждому своё.

На Самаэля тоже смотрели без одобрения, полагая его главным сообщником регента во всех делах. Он в свою очередь не спешил лишний раз утруждать себя и напоминать, что вырос в военной семье, где религия была чем-то сторонним и недостойным: молитвы не спасут тебя, когда навстречу несётся вражеская конница, не помогут вовремя обнаружить вражеского лазутчика и не поспособствуют скорейшему окончанию войны.

В какой-то момент просто сидеть и ничего не делать стало неуютно. Совесть в нём вдруг не взыграла, намекая на необходимость поучаствовать в общем ворчании — скорее, чувство внешнего комфорта пошло трещинами из-за не самого приятного взгляда со стороны. Самаэль вынужден был отвлечься от собственных мыслей и, не меняя положения, бегло осмотрел присутствующих. Виновник, а точнее виновница нарушения единоличной идиллии нашлась почти сразу, и это была одна из Первородных.

Святое семейство всегда представлялось прекрасными до рези в глазах, светлыми и слепяще благородными, но, если присматриваться к ним, перечисленными качествами обладал только Василиск — и то при желании. Король богов был в меру привлекателен лицом и умел этим пользоваться, а остальные…

Первородную Норию можно было отличить сразу, похожую на бледное пятно в общей компании ярких в сравнении родственников. У неё были мышиного цвета волосы, в которых самым выделяющимся была небольшая корона, сплетённая из тонких золотых прутьев и тянувшаяся вверх тонкими рядами зубчиков. Не блёклая даже, нет — расплывчатая. До тошноты неконкретная, не запоминавшаяся. Бельмо, которое на светлом глазу и увидишь не сразу.

Крокум — его можно было признать по исключительно золотистым оттенкам в одеждах — напоминал солдафона, не знавшего в жизни ничего, кроме меча, а потом вдруг закинутого в религию, дипломатию и сопутствующие вещи. Ему когда-то давно сказали запомнить, что он на правах Первородного может командовать всеми и вся, а большему обучать не стали.

Шумер смотрел по сторонам с крайне недовольной миной, но тут, по рассказам Айорга, дело было не в конкретных моментах, а в характере в принципе: этот не любил всех одинаково. Даже прихожанам не стремился улыбаться, с трудом давя из себя подобие дружелюбного оскала, когда Василиск заставлял выйти к народу.

Про кого Самаэль каким-то чудом не знал толком ничего, так это про конкретный источник своих неудобств. Старшая из двух женщин в святом семействе, Санбика — и это было единственное, на что хватило сил додуматься логически. Об остальных мелочах думать не хотелось, но беспокоило то, что эта женщина, высокая, угловатая, с неясного бледно-карминного оттенка рвано стриженными волосами, наблюдала за ним. Один глаз голубой, другой — будто подёрнутый молочной плёнкой, обычное вполне лицо с острыми скулами. В ней не было ничего жуткого или неприятного, но Самаэлю захотелось отвести взгляд.

Ещё хотелось, чтобы что-то заставило отвести глаза её, и в кои-то веки мироздание услышало молитвы: в помещение, на ходу швыряя в руки Элану кроваво-красную мантию, заскочил Айорг.

Первородных он одарил таким взглядом, будто увидел впервые и вообще не ожидал, что нечто подобное наличествует в природе.

Все замерли в ожидании — основная масса надеялась, что регент сейчас отошлёт святое семейство туда, где им было самое место, сами Первородные — что Айорг торжественно всем объявит возвращение старых порядков, при которых вера и политика шли рука об руку в довольно неестественном, если задумываться, тандеме.

— Что? — валакх состроил нечитаемое выражение лица и только повёл бровью. — Я на месте.

Взмахнув руками, он жестами намекнул главам ведомств на необходимость подниматься с мест и заниматься тем, что они неплохо умели. Элан поплёлся вперёд первым, ворча что-то о необходимости подождать принцессу Офру, но его никто не слушал. Эммерих с Каджаром прежде, чем уйти, с недоверием глянули в сторону Самаэля — тот ничего предпринимать не спешил.

— Птица Великая, — вздохнул без пяти минут Владыка, наливая себе вина, — послушай, может стоило свадьбу-

Будто только теперь вспомнив о Первородных, Айорг понял, что надо было тратить оставшуюся пару секунд не на то, чтобы перекинуться с Самаэлем парой фраз. Не вспомнил бы, если бы Санбика не шевельнулась, а Василиск не счёл нужным прокашляться, напоминая о своём присутствии.

Поймав внимание первого тави и Владыки, Первородный улыбнулся.

— Мы всего лишь сочли нужным заметить, что… Рады снова вернуться на своё законное место. И сделать это под руку с вами двумя, конечно.

— Аналогично, — не дал Самаэлю и подумать над ответом Айорг. — Не стоит забывать только, что кроме «нас двух» есть ещё пять человек. Те, которые только что ушли.

— Не думаю, что в них ещё будет надобность, — Василиск расплылся в сиявшей благородством улыбке.

— Нас как раз пятеро, — с не менее приторной улыбочкой подхватил Крокум. — Больше никого не нужно.

Самаэль, как ни хотел, не нашёлся со стоящим замечанием.

Святое семейство действительно не менялось с годами, а рассказы тех, кто счёл нужным задокументировать их поведение при Джартахе, были ни капли не надуманными. Первородные вполне заслужили ссылку из столицы и подальше от власти, если они всерьёз полагали возможным заменить собой всех представителей ведомств.

— Мы обсудим это завтра, — Айорг не замешкался ни на секунду, проходя мимо святого семейства и утягивая за собой первого тави.

Улыбка с лица Василиска начала медленно сползать.

— Но я полагал-…

— Индюк тоже много чего полагал, но в итоге его сварили, — рыкнул валакх. — Идите в сад к почётным гостям, Король. Все вопросы мы будем обсуждать завтра.

Вряд ли приглушённая ругань со стороны Шумера им обоим послышалась, но никто не был согласен тянуть время и дальше. Василиск смирился с неизбежной необходимостью ждать разговора до следующего утра, а Айорг с Самаэлем, оказавшись за закрытыми дверьми, позволили себе выдохнуть — и тут же обнаружили хмурившегося Элана.

В отсутствии главы дипломатического ведомства в наличии, ведомство военное временно брало на себя его обязанности, поэтому сударь Элан был тем, кто обязан был наравне с Самаэлем стоять на шаг позади новоиспечённого правителя.

Все было бы гораздо проще, будь у них первый советник, но должность эта чаще воспринималась как шутка, нежели что-то серьёзное: так уж вышло, что правители редко уходили живыми. Нынешняя ситуация оказывалась ироничнее некуда — новый Владыка позволил вернуться к власти Первородным, но за спиной его стояли два главных представителя военной структуры. Для полноты картины на фоне не хватало только толпы Церберов.

— Если народ узнает, что ты вернул святых, — доверительным тоном сообщил своё и остальных мнение Элан, — тебя четвертуют ещё до того, как ты дойдёшь до трона.

— О, ну что вы, — ехидно улыбнулся Самаэль, — Его Высокопревосходительство знает, что делает. У него все просчитано — даже то, что Первородных, как и глав ведомств, пятеро.

Если прислушаться, можно было уловить момент, в который у Элана в голове сошлись все детали небольшой головоломки. Будь у него в руках что-то увесистое, а не мантия, Айорг бы уже получил сполна, но валакх вёл себя так, будто у них на повестке дня было что-то более важное, чем перспектива ему стать пережитком прошлого быстрее, чем какой-либо Владыка умудрялся прежде.

Наконец, обернувшись на мужчин и окинув их спокойным взглядом, валакх хмыкнул:

— Если что-то не устраивает — вам не со мной.

Забрав из рук Элана мантию, Айорг отвернулся и первым шагнул к распахнувшимся перед ними дверям.

4.

Все склонились, левую руку убирая за спину, а правую сложенной в кулак прижимая к сердцу. Солдаты, чиновники, даже те, кто изначально не был частью империи, а явился сюда лишь для того, чтобы поприветствовать нового правителя. Простые люди, среди которых были и дети, отчаянно стремившиеся подражать взрослым. Все они стояли, согбенные, приветствуя нового правителя, и ждали от него первых слов.

Задумываясь о подобном прежде, Айорг никогда не предполагал, что будет чувствовать себя как-то по-особенному. Должность регента, казалось, показала ему все, что только можно было ожидать от окружения, но стоило на плечах оказаться тяжести алой мантии с золотым подбоем, стоило лишь ощутить поразительно лёгкие изгибы Венца, и все начинало играть новыми красками.

Склонялись перед ним. Не перед немощным Фикяром, который прежде присутствовал на первом плане. Перед ним. Перед Владыкой.

Со свистом выдохнув, валакх позволил себе расслабиться, отпуская тот почти подростковый мандраж, который до этого заставлял его держаться, как натянутая до предела струна.

— Я — солнце и луна этого мира, — слова, которые произносил каждый правитель, дались на удивление легко. — Я — наместник Первородных на этой земле. Отец — сиротам, защитник — слабым, луч света для заблудших. Я есть Владыка…

Мельком глянув в сторону, откуда почувствовал взгляд, валакх увидел Василиска. Не сложно было понять, что Король богов ждал объявления своего возвращения прямо сейчас несмотря на обещание все обсудить завтра. Фраза, сказанная им о главах ведомств, всплыла в голове сама собой и зазвучала настолько отвратительно, что захотелось вычеркнуть её из своей жизни. Ровно, как и святое семейство. Заменить глав ведомств? Шумер даже не умел писать, во имя всех святых.

Конец ознакомительного фрагмента.