А-линия
Пятнадцатилетняя Алина – девушка с ментальными особенностями. Она попадает в эксперимент, который резко развивает её интеллект. Но вместе с умственными способностями развивается маниакальная влюблённость Алины в своего наставника.В попытке добиться взаимности Алина безжалостно манипулирует его жизнью. Единственная преграда, с которой она вынуждена считаться, – вещество-ингибитор, способное вернуть её состояние к началу эксперимента. Никто не знает, что именно окажется таким веществом… "«А-линия» – история творца и его творения, Пигмалиона и его Галатеи. Ученый-нейропсихолог вызволяет психически больную девушку из плена галлюцинаций и пробуждает её разум. Вслед за разумом пробуждаются чувства, затем просыпается любовь. А потом – страх.Не оказалась ли хрестоматийная сказка о Пигмалионе и Галатее историей о Франкенштейне и его чудовищном создании? Насколько учёный отвечает за результаты его эксперимента, если это эксперимент на живом человеке со свободной волей?"Ирина Лукьянова
Оглавление
- ***
* * *
Приведённый ознакомительный фрагмент книги А-линия предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.
Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других
Дарина Стрельченко
А-линия
Анастасия Магерамова, иллюстрация на обложке, 2022
Дарья Шишкина, внутренняя иллюстрация, 2022
Со всей благодарностью,
со всеми невысказанными словами —
моей семье
Глава 1
Принять риск
— Здравствуй, Алина. Меня зовут Игорь.
Психолог, который разговаривал с ней несколько минут назад, предупредил: Алине кажется, что она собирает поющие кристаллы в белом саду. Не думаю, что в таких садах место учителям, но и ей там теперь тоже больше не место.
— Я твой учитель.
Я старался выбирать слова попроще и строить короткие предложения. Алина сидела на кушетке, болтая ногами, и весело и спокойно смотрела сквозь меня. На ней было короткое платье, гольфы и растянутая кофта — похоже, медсёстры одели Алину в то, что нашлось в шкафу в комнате персонала.
— Алина.
Она кивнула, но не мне, а чему-то в своей голове — может быть, кристаллу, который спел ей особенно красивую песенку.
— Али-на.
Она рассмеялась, тряхнула головой и выпрямилась. Во взгляде проступила осмысленность, а следом — растерянность. Алина обнаружила перед собой меня и сжалась, вскинула колени к груди, обхватив их руками, будто защищалась. Костяшки пальцев у неё были белыми, а кисти — длинными, в бледно-красной сыпи; экзема оказалась одним из побочных эффектов.
— Привет.
— Здрас…твуй…те, — выдохнула она с паузами, как будто ей не хватало силы произнести слово целиком.
Я сделал шаг к кушетке. Алина испуганно глянула на меня, нос у неё сморщился, глаза сощурились — она стала похожа на маленькую старушку. Я повторил, невольно ей подражая:
— Меня зовут Игорь Ва-лен-ти-но-вич.
Мелькнула мысль: возможно, Ире стоило подобрать на роль наставника кого-то с более простым отчеством.
Алина разжала руки, и они упали на кушетку — совсем как у куклы. Две пластмассовых белых руки.
— Не надо так, — сдержанно попросил я. — Ты можешь сделать себе больно.
Она рассеянно улыбнулась, опустила ноги и хотела встать, но, видимо, не совсем представляла, что нужно сделать. Может быть, на Луне так чувствуют себя космонавты: хочешь шагнуть, но как?
И всё-таки в ней говорили какие-то инстинкты. Пока я медленно подходил, Алина попыталась подняться, опёршись о кушетку. Ладонь скользнула по клеёнке, ноги не удержали, и она рухнула мне на руки — хорошо, успел подхватить.
Секунду Алина глядела на меня снизу вверх — серыми, как кремень или голубиное крыло глазами, — а потом снова рассмеялась, ускользнула в мир своих фантазий и замурлыкала что-то — видимо, песенку тех самых кристаллов.
— Для первого раза достаточно, — окликнула Ира — наш босс, которая и затеяла весь проект. Она следила за нами через стекло; даже сквозь динамик я слышал её неровное, напряжённое дыхание. Ещё бы: это была первая встреча Алины с не-доктором, с настоящим живым человеком. Хотя, в широком смысле, я тоже был врачом — учёным-нейропсихологом.
— Что мне делать? — спросил я негромко и без выражения, чтобы не разбудить улыбавшийся своим видениям плод эксперимента.
— Положи её, — подсказала Ира. — И уходи.
Я аккуратно опустил лёгонькую, худющую Алину на кушетку — густые волосы рассыпались по клеёнке, и лицо в обрамлении тёмно-коричневых прядей показалось ещё бледней.
— Иди уже, — устало велела Ира, щёлкая мышкой; это было хорошо слышно через налаженный микрофон.
Я вышел из лаборатории и со вздохом взглянул на толпившихся у дверей медсестёр, фармакологов и ассистентов. Нам придётся мириться с этим в ближайшие несколько месяцев — мне, Ире и Алине, конечно. С повышенным вниманием, с постоянными тестами и скринингами. С постоянным риском.
Чем дальше я был от лаборатории — тем сильней раздражался, хотя Алина не сделала ничего, чтобы вызвать такое чувство; может, сказывалось напряжение последних недель, бесконечные анкеты, инструктажи и документы. Сама Алина показалась мне ласковой, тихой девочкой, может быть, даже симпатичной, если одеть её не в обноски. И всё-таки было что-то, что так и подзуживало развернуться и отказаться от самого странного в моей карьере проекта.
Удерживали деньги; я не переставал удивляться Ирине, которая выбила для «А-линии» не только лучшие лаборатории, но и сказочное финансирование.
И научный интерес, конечно. В конце концов, я стану первым нейропсихологом, которому доведётся полностью адаптировать пациентку с такими ментальными особенностями, с врождёнными сложностями развития.
Хотя полностью — это в идеале, конечно.
…Ира, легка на помине, догнала меня у входа в служебную зону, куда не пускали пациентов.
— Пойдём поедим?
Есть не хотелось, но я кивнул: перечить ей в малом было себе дороже.
Мы молча дошли до столовой персонала, так же молча набрали на подносы еды. Ира кивнула в сторону углового столика за кадкой с пальмой. Мы сели. Начальница вытянула из салата лист капусты и принялась рвать на мелкие кусочки. Я наблюдал за ней некоторое время; капустное крошево странным образом успокаивало. Потом отпил тёплый, горький кофе.
— Ну?
— Без «ну», — натянуто отозвалась Ира. — Что скажешь?
— В сочетании с твоими выводами — похоже на рассеянный склероз. Честно говоря, очень сложно поверить, что она восстановится полностью.
— Она уже восстановилась полностью. — Ирина отряхнула ладони и посмотрела на меня устало и зло: — Не говори так, пожалуйста. Извини. Я взвинчена.
«Я заметил», — так и вертелось на языке.
— Что-то идёт не по плану, и ты от меня скрываешь?
— Да нет, — вздохнула она. — Просто… Мы столько прогнозировали и рассчитывали… Я верю моделям, но всё-таки всё это в первый раз. И Алина как бомба. Бомба замедленного действия.
— Так и есть. Замедленного. — Я кивнул, осторожно накрыл ладонью сухую и исцарапанную руку Ирины. — Не нервничай так. Всё пройдёт отлично, я тебе говорю.
Ира хмыкнула и слабо улыбнулась. Полезла в телефон, открыла какой-то документ.
— Так… Смотри. Завтра Алина должна пробыть в здравом уме уже двадцать две минуты. Лучше вызвать её из грёз с утра пораньше. Приедешь к шести?
Я прикинул в уме — Руслана сегодня в ночь, значит, завтра придёт как раз около пяти. Позавтракаем вместе, а потом помчусь в институт.
— Да. Вполне. Значит, завтра работы у меня будет на двадцать минут?
— Побольше. Тебе надо заполнять карточку каждого посещения. Забыл?
— Скорее, не привык. Ничего. Всё впереди.
— Да уж… У тебя будет время, чтоб закрепить привычку.
— Ира, — я склонился к ней и слегка понизил голос. — Как по-твоему… В смысле, не по графикам, не по прогнозу, а по-твоему. Сколько времени уйдёт на полную адаптацию?
— Ты видел модель, — пожала плечами она. Наколола на вилку дольку помидора и расплющила о бортик тарелки; семечки и сок брызнули на блузку. Ира шёпотом выругалась и потянулась за салфеткой.
— Я говорю не о модели, — глядя, как она оттирает пятна, уточнил я. — Я говорю о твоём мнении. О твоей интуиции учёного, если хочешь.
Ирина склонила голову, втянула воздух.
— У меня нет оснований не доверять расчётам. Я думаю, всё действительно уложится в квартал. Плюс-минус несколько недель.
— Хорошо, — удовлетворённо кивнул я.
— На какое число подали заявление? — проницательно усмехнулась начальница.
— Пятнадцатое декабря.
Ира махнула рукой, чуть не сбив мой стакан с кофе.
— Успеете. Ладно, Игорёк, приятного аппетита. Я что-то расхотела.
Сгрузила со своего подноса тарелку с пловом, встала и, глянув на широкие мужские часы, пробормотала:
— До завтра.
— До завтра, Ир, до завтра.
Глава «А-линии» дёрнула головой в знак прощания и унеслась обратно в свой кабинет — переделанную из каморки комнатку, полную распечаток кардиограмм и черновых набросков с прогнозами развития и адаптации пациентки Белозёровой А.И.
Глава 2
Начать лгать
После ночи Руслана всегда приходила бодрой, приносила стопки свежих фотографий, смеялась, но обычно заряда хватало минут на сорок — затем она падала на кровать и просыпалась только часа через три-четыре.
Я поставил будильник на четыре пятьдесят — ещё даже не рассвет, — но проснулся всё равно позже, от скрипа ключа. Выбрался из кровати и быстро прошёл на кухню.
— Привет, мой хороший! — крикнула Руслана, гремя дверью. — Встал?
— Да, да… Чай будешь?
Шлёпнул по кнопке чайника, выложил на стол колбасу, сыр, остатки хлеба. Пока Руслана снимала обувь и вешала пальто, я успел настрогать сыр на батон и засунуть в микроволновку. К тому моменту, когда Руся выудила из-под шкафа тапочки и пошла в ванную мыть руки, я наскоро умылся в кухонной раковине и пригладил волосы. Когда она, румяная с улицы, с каплями на блестящих чёрных волосах появилась на кухне, я уже заливал кипятком заварку.
— Приветик, — повторила она, подошла и поцеловала в щёку. — М-м, как пахнет! Маасдам?
— Да. Вчера зашёл в тот магазинчик после работы.
— В какой? — рассеянно спросила она, усаживаясь за стол.
— Тот, фермерский. Помнишь, мы там покупали пастилу?
— Точно. — Руслана стянула с горячего бутерброда кусочек сыра и отправила в рот. — Мне всегда казалось, что в этот сыр добавляют вишню. Очень вишнёвый вкус.
Я подвинул ей чай, сам взял свою кружку с кофе.
— Как дела?
— Да как обычно, — улыбнулась она. — А ты? Так и не спал с вечера?
Я кивнул, намазал поверх сыра малиновый джем и надкусил. Руслана скривилась:
— Дикие у тебя иногда вкусы, конечно…
— Какие есть, — пробормотал я и отхлебнул кофе. — Слушай, Русь… У тебя, случайно, нет старой одежды, которую уже не носишь? Свитера́ там, джинсы.
— Зачем тебе? — подняла брови Руслана.
— У нас скоро благотворительный сбор в институте. Ну, знаешь, старая одежда, пластиковые крышечки, батарейки…
— А-а. Есть, конечно. Целый мешок. Я как раз хотела отвезти в какой-нибудь фонд… Сейчас принесу.
Пока она рылась в шкафу, я размышлял, как легко человеку даётся ложь. Впрочем, в данном случае это была необходимость, обусловленная соглашением о неразглашении: до поры до времени распространяться о проекте «А-линия» не следовало.
— На! — Руслана свалила на диван чехол из-под пледа, набитый вещами до того, что лопнул шов. — Давай я его в пакет засуну, а то не донесёшь, развалится.
Лучше всего было бы перебрать содержимое и взять только то, что могло пригодиться Алине. Но, раз уж соврал — придётся блюсти легенду. И я, как грузовой верблюд, потащился в институт с раздутым пакетом. Хорошо, что в половине шестого народу немного и нежарко: ранний сентябрь баловал погодой, солнце уже встало, но не пекло — только мягко светило сквозь зелёные с золотой каймой клёны.
— Переезжаешь? — ухмыльнулась Ира, с которой мы столкнулись у проходной.
— Руслана решила выбросить старую одежду. Я подумал, что-то может пригодиться Алине.
Ира с энтузиазмом кивнула:
— Валяй. Как раз успеешь перебрать свой склад, пока она просыпается.
Через пять минут я уже сидел в прохладной сумрачной раздевалке, воюя с молнией. Когда наконец расстегнул — чехол окончательно лопнул, и всё барахло вывалилось на пол. Какие-то шарфики, футболка с надписью «Кросс наций»… Шорты… Самое то для благотворительного базара.
И всё-таки я выудил из груды вещей относительно приличные джинсы (видимо, Русе просто стали малы) и две не слишком поношенные футболки. Вещи слабо пахли стиральным порошком, а ещё отдавали тем приятным, немного пыльным духом, который ткань обретает, долго хранясь на проложенных лавандой полках.
Я отыскал ещё чёрную майку, а вот носков не нашёл — вернее, нашёл целых три пары, но все они оказались с одинаковой дыркой на большом пальце.
Ого, а это что?.. Откуда-то — видимо, из кармана — со звоном выкатилась тёмная пластмассовая коробка. Я нагнал её в самом углу раздевалки — крохотная коробочка с нарисованными на крыше нотами. Музыкальная шкатулка. Интересно, ещё работает?
Я подцепил ногтем замок и откинул крышку. Внутри мигнул розовый огонёк, а потом раздалась искусственная, скрипучая мелодия: Бетховен, «К Элизе»1. И откуда у Руси эта ерунда? Впрочем, может, случайно засунула; надо будет спросить.
Я убрал шкатулку в карман, а остатки вещей запихал обратно в пакет и задвинул под скамейку. Ворох отобранной одежды понёс к Ире. Конечно, это был не полный гардероб, но с меня достаточно — об остальном пусть заботятся сами. Я наставник, не нянька.
— О, вот это отлично, — одобрительно сказала Ира, щупая ткань футболки. — Великовато, но ты очень вовремя принёс. Сейчас отдам сестре, чтобы переодела. Алина вчера всю кофту заляпала, пока ела.
Я слегка растерялся.
— Кормили во сне, как обычно, — добавила Ира. — Пока опасаюсь давать еду, когда она в сознании — мало ли как отреагирует на датчики.
— А-а.
Датчики проводили мгновенный скрининг: выясняли, как продукты взаимодействуют с «Перпеном2» — ключевым восстанавливающим препаратом и его активным веществом.
Фармакологи, разработавшие формулу, по десять раз на дню повторяли, что это новый, мало изученный препарат, а потому неясно, как он может отреагировать на те или иные попадающие в организм вещества. Так что меню у Алины пока было не слишком разнообразным, зато проверенным и перепроверенным. Ира, чьей целью была абсолютная адаптация пациентки к обычной жизни, настояла на том, чтобы каждый день вводить в рацион что-то новое. Фармакологи согласились — но при условии, что скрининг будет проводится во время каждого приёма пищи. Мне кажется, это перебор — в конце концов, никакая химическая реакция не произойдёт мгновенно. Тем более, «Перпен», насколько я понимаю, на момент приёма пищи бывает никак не в желудке, а в крови, или в спинномозговой жидкости, или куда там его Алине вводят… Резкая перемена в самочувствии будет заметна и так, а все остальные проверки можно сделать и после еды.
…Но это всего лишь моё личное мнение. Я ведь не исследователь, не фармаколог, не врач, так что не в моей компетенции менять процедуру. Я могу только передёрнуться, представив, как меня с головы до ног обвешивают приборами.
Никакого удовольствия от еды.
— Игорь, — покосилась на меня Ирина. — Тебе пора.
— Ага.
Она щёлкнула кнопкой, и планки жалюзи на стене между лабораторией и её кабинетом поменяли угол: теперь Ира видела всё, что делается в лаборатории, а вот разглядеть оттуда кабинет было проблематично. Я вышел, миновал холл и на секунду задержался перед белой железной дверью, успокаиваясь. Всё как учили: эмоции нужно оставить за порогом. Психика у Алины сейчас — как яичная скорлупа: с виду крепкая, но на самом деле такая, что любое сильное переживание может свести на нет усилия целой армии, работавшей в нашем НИИ.
— Игорь, — сказала она, не успел я захлопнуть дверь. — Здравст-вуй-те.
А я, оказывается, хорошо помнил эту футболку Русланы — вышитый на груди волк с шерстью из бисера. На Алине футболка висела мешком, и от этого волк больше походил на унылого медведя, исхудавшего после зимы.
— Привет, — поздоровался я совсем не тем тоном, каким планировал.
Алина соскочила с кушетки и быстро пошла ко мне. На миг мне показалось, что это бежит Руслана. Я помотал головой, и, видимо, что-то мелькнуло в глазах — Алина застыла, резко остановилась на расстоянии вытянутой руки.
— Игорь Валентинович, — ободряюще поправил я. — Как спалось?
Эх. Не надо было про сон. Алина посмотрела испуганно и непонимающе, но взгляд остался осмысленным; нельзя дать ей соскользнуть обратно к поющим кристаллам. Ира предупреждала, что поначалу Алина будет стремиться спрятаться в галлюцинациях от всего непонятного.
Надо признать, сегодня она куда больше походила на обычного человека. Вчера, растрёпанная, в дикой кофте и больничных шлёпанцах, она была форменной пациенткой палаты для душевнобольных. Сегодня кто-то причесал её: по обе стороны головы свисали косички, перевязанные цветными резинками.
Алина стояла передо мной молча, выжидающе, кажется, не поняв вопроса. Я сунул руки в карманы, соображая, что бы сказать. Нащупал шкатулку и, поддавшись внезапному вдохновению, выдал:
— У меня для тебя подарок. Смотри! — И протянул ей коричневую пластмассовую коробку.
Алина не знала, что делать: дёрнула рукой, чтобы взять, но испугалась и быстро прижала обе руки к телу.
— Бери, бери. Это тебе.
Она сделала крохотный шажок. Подрагивающими пальцами взяла шкатулку и долго рассматривала, поворачивая так и этак. А потом прозрачной пластмассовой крышкой поймала солнечный зайчик. И засмеялась. Смех у неё оказался красивый, совсем негромкий, очень искренний.
— Открой, — предложил я.
Алина не поняла. Тогда я взял шкатулку (Алина отдала её доверчиво, даже не подумав, что я могу отобрать) и открыл сам. Моргнул огонёк, и посыпались хриплые электронные ноты. В этот раз со дна шкатулки поднялась ещё и куколка в розовом платье. Алина напряглась, а потом распахнула глаза и задышала часто-часто, сглатывая и дрожа.
— Что такое?!
Ира в наушнике уже отдавала приказы; дверь хлопнула, в комнате тут же появились медики. Но Алина вдруг успокоилась и снова рассмеялась. Посмотрела на меня, совершенно не замечая остальных. Произнесла отчётливо и весело:
— Поющий кристалл.
Вот это точно швах. Уволят сегодня же. Нашёл, что ей принести!
Боковым зрением я заметил, как к нам медленно движется кто-то из медсестёр. Плавно вскинул руку: стоп! Человек в халате остановился. Алина, не обращая внимания, поднесла шкатулку к глазам, потом к уху.
— Совсем как во сне.
Фразы были короткие, но, если не знать, что их произносит девушка, которой ещё месяц назад диагностировали необратимое ментальное расстройство, — можно было вполне принять их за обыкновенную речь.
— Спроси у неё что-нибудь, — прошептала Ира. — Выведи на разговор!
Легко сказать! Я показал на шкатулку и произнёс:
— Это музыкальная шкатулка. Знаешь, что это за музыка?
— Как во сне, — повторила Алина, глядя на меня с ласковой, весёлой улыбкой.
— Как-нибудь можно сходить на концерт. Хочешь? Это место, где играют много разной музыки.
— Это будет прелестно, — совершенно серьёзно ответила она. Я не понял, себе она говорила или мне.
— Отвлекитесь от музыки, — велела Ирина. — Спроси что-то другое.
— Э-э… Алин. Как настроение?
Она, кажется, не поняла вопроса. Я подумал, что она похожа на маленького ребёнка, который только-только научился говорить и чутьём угадывает значения незнакомых слов — многих, но не всех.
— Как настроение? Что ты чувствуешь? Внутри?
Её лицо просветлело, как будто она поняла. Но ответила Алина совсем невпопад:
— Зелёная река и красивые травы. Жёлтые пятна. Как… как… — Она покрутила головой и наконец заметила толпу в дверях. Отбежала в угол и затихла там, отвернувшись к стене.
Медики бесшумно вышли — видимо, по приказу Ира. Ей было всего тридцать, нашей чудесной начальнице, но в этом крыле института её слушались беспрекословно.
В лаборатории стало тихо; тихо и солнечно. Часы показывали начало седьмого, и лучи были совсем нежаркие, ласковые, как Алинина улыбка. Я подошёл, коснулся её плеча кончиками пальцев.
— Испугалась? Это врачи.
Она не желала откликаться. Сжалась, напряглась так, что под футболкой проступили лопатки.
— Они тут, чтобы беречь тебя. Чтобы ты не болела.
— Я не болею, — пробормотала Алина. Плечи у неё слегка расслабились, но она по-прежнему не хотела повернуться ко мне лицом.
— Давай сядем.
Я подал пример: первым уселся на жёсткую скользкую кушетку. Алина, помедлив, села рядом. Шкатулку она сжимала в руках. Некоторое время мы сидели молча; затем она снова принялась вертеть шкатулку, пуская блики. Наигравшись, показала пальцем на бело-золотистое пятно на стене.
— Это солнечный зайчик, — сказал я.
Алина кивнула и вдруг обмякла, съехала по моему плечу, закрыв глаза и приоткрыв рот. Я вспотел за секунду — но успокоился, вспомнив, что Ира говорила: сегодня Алина пробудет в здравом уме двадцать две минуты.
Отпущенное инъекцией время истекло, и Алина просто уснула.
Глава 3
Выработать привычку
Говорят, чтобы выработать привычку, нужно сделать что-то двадцать один раз. Я пришёл к Алине в двадцать второй, но привыкнуть к ней казалось невозможным. Каждый раз я видел другого, иного, нового человека: она менялась ежечасно. А назавтра, к тому же, планировалась небывалое: ей предстояло впервые оказаться на улице.
Ира заявила: никакой стерильности. Никакого зимнего сада при институте, никакого огороженного внутреннего двора.
— Пройдётесь до метро и обратно. Погуляете полчаса. Но по-настоящему.
— Ир, она до сих пор пугается людей. Ей страшно, когда в комнате больше одного человека. А ты предлагаешь — до метро!
— Вот и давно пора с этим покончить. Нам в декабре ехать в Москву отчитываться — представь, сколько там будет народу! Да и не для того мы делали всё это, чтобы Алина всю жизнь провела в лаборатории.
— Я тоже так думаю.
— Вот и идите гулять. Я понимаю, это не входит в твои обязанности по договору… Если откажешься, отправлю с ней кого-то из персонала. Но с тобой ей будет комфортней всего.
— С чего ты так решила? — хмуро поинтересовался я.
— Она сама так сказала.
— Кому? Тебе?
У меня стало очень неприятно внутри. Руслана всё ещё не знала об Алине. Я мог бы рассказать ей, попросив не распространяться, но чувство, что делать этого не стоит, от слов Иры только окрепло.
— Когда?
— Вчера… Или позавчера, не помню. Все дни как один. Я вообще не успеваю за временем, Игорь.
— И как это она умудрилась с тобой поговорить? — напирал я.
— Постучала в кабинет. Наверно, в палате дверь не заперли, надо дать втык сёстрам… Сказала, что ей скучно и не спится. Мы попили чаю. Она сказала, что ты хороший учитель, очень терпеливый. Ещё сказала, что готовит тебе какой-то подарок. Так что, видишь, не так уж и боится она людей. Меня не испугалась.
— Тебя она видит каждый день.
— Через стекло.
— И всё-таки…
— Ладно, — подвела итог Ира, зарываясь в свои бумажки. — Идёте — и точка. Не переживай, я по пятам вам пущу прикрытие. А сегодня можешь быть свободен. Только, будь добр, принеси кофе, а? И Алине завтра не вздумай покупать мороженое.
Я покосился на Иру.
— С чего бы?
— Дни тёплые, вдруг она захочет. А на улице нельзя отследить реакцию организма. А ты что подумал?
— Я подумал, — резко, чтобы скрыть смущение, бросил я, — что ей понадобится более приличная одежда для прогулки по улице. Иначе все будут пялиться, и Алина начнёт нервничать ещё больше.
— О… Возможно. Позаботься об этом, ладно? Запишешь расходы на счёт отдела…
***
Спустя три недели с начала активной фазы лечения Алина бодрствовала уже по шесть-семь часов в сутки. Всё это время я проводил с ней, и пока это укладывалось в рамки рабочего дня.
Но, с опаской думал я, скоро мне придётся быть рядом с ней по восемь, девять, десять часов, и скрывать это от Русланы станет куда сложнее. Конечно, я мог объяснить невесте, что подписал NDA3, но тогда придётся оправдываться, почему не сказал об этом с самого начала…
Ладно. Я подумаю об этом завтра. Вернее, тогда, когда придёт время. А сегодня придётся выкроить часок для того, чтобы пройтись по магазинам.
…Я выбрал Алине самые обычные джинсы, трикотажный свитер и ветровку — к концу сентября погода по-прежнему держалась солнечная, но чувствовалось: вот-вот задует. Уже на выходе вспомнил про обувь и взял кеды — какие-то очень модные, консультант сказала, самый писк у подростков и молодёжи.
«И молодёжи». Интересно, меня ещё можно причислить к молодым, или я уже окончательно стал старым пыльным дядькой-учёным? Ну ничего. Женюсь — буду, по крайней мере, молодожён.
В отделе галантереи я захватил пластмассовую расчёску и упаковку резинок. А потом на меня напал необъяснимый азарт, который, должно быть, посещает шопоголиков. Я добавил к покупкам блеск для губ, ещё одну расчёску, зелёную заколку-краб, какие-то яркие браслеты и уж совсем непонятные прозрачные кубики размером с орех, в которых сверкали и переливались блёстки. Хорошо, когда платишь не ты.
Уже на кассе я присовокупил к горке подарков маленький флакон духов — для Руси, конечно. Потом ещё заглянул в продуктовый и взял брикет мороженого. Уж покупать его для Русланы мне никто не запретит.
***
Утром на следующий день я снова шёл в институт, гружёный, как пони. С вечера я спрятал покупки в шкаф, в ящик с зимним, а утром, убедившись, что Руслана сладко спит, вытащил большой белый пакет в прихожую. Наскоро позавтракал и, оставив красиво упакованные духи на рабочем столе, отправился к Алине.
Я планировал начать с письма — мы как раз разобрались с одной и двумя «н» в прилагательных, и я хотел проверить, насколько хорошо она справится с каверзными случаями. Это должно было настроить Алину на привычный лад. О том, что сегодня мы отправимся на прогулку, я думал сказать в обед: после еды Алина всегда приходила в ласковое, слегка рассеянное настроение, в котором пребывала в самом начале нашего знакомства.
Она привычно вскочила с кресла мне навстречу. В лабораторию, где мы проводили большую часть времени, принесли два кресла и широкий стол вроде парты — это сделало комнату чуть уютней, но, на мой вкус, тут по-прежнему слишком отдавало больницей.
Книга, которую Алина читала, соскользнула у неё с коленей и с грохотом упала на пол.
— Ой. Простите! — воскликнула она, садясь на корточки и подбирая книгу. — Здравствуйте, Игорь Вален-тинович!
Длинные слова всё ещё не давались ей на одном вдохе, но в остальном речь было почти не отличить от нормальной.
— Привет. Как там дела с «Незнайкой»?
Мы уже прочитали «Винни-Пуха», разобрались с «Денискиными рассказами» и одолели «Умную собачку Соню». Наблюдать за Алиной во время чтения было забавно, занятно, а иногда — почти страшно: она интерпретировала истории по-своему, видела всё под каким-то совершенно неожиданным для меня углом. Вчера я принёс ей «Незнайку на Луне» и теперь с любопытством ждал оценки прочитанного. Скорость чтения у моей ученицы была потрясающая.
— Очень грустная история, — мрачно констатировала Алина. — Незнайка и Пончик — прототипы всех, кто попадает в нестандартные условия. Кто-то приспосабливается, а кто-то опускается на дно. Игорь Вален-тинович, а у вас дома есть «Незнайка в Солнечном городе»? Эта книга упоминается в статье, я бы хотела её прочесть.
— В какой статье?
Алина вытащила из-под задней обложки «Незнайки» тетрадный лист. Я узнал распечатку с Пикабу4, которую делал когда-то для Русланы. Видимо, она прочитала и засунула в книжку, а я не заметил, когда оставлял «Незнайку» Алине.
— А ещё там есть слова «утопия» и «антиутопия». Что это значит?
М-да. Кажется, пора нести ей Оруэлла и Хаксли, «Винни-Пуха» мы явно переросли.
— Антиутопия… Как бы тебе попроще объяснить…
— Не надо попроще. Объясняйте, как объясняется.
Я усмехнулся.
— Алин, если объяснять как объясняется, я сам не пойму и тебя запутаю. Скажем так: антиутопия — выдуманная история о печальном будущем.
— Почему тогда «Незнайку» называют антиутопией? Это ведь сказочный мир, я правильно поняла?
— Кажется, мне нужно более точное определение слова «антиутопия», — пробормотал я, роясь в карманах в поисках телефона. — Сейчас… Так. Давай посмотрим.
Я зашёл в браузер и вбил «антиутопия Незнайка». Быстро пробежал глазами первые результаты выдачи, щёлкнул на один из них. Пока страница загружалась, я поднял взгляд на Алину. Она стояла как вкопанная, глядя на телефон расширившимся глазами.
— Что это?
— А. Ой. Ты не знаешь? Это телефон. Такой инструмент, чтобы общаться.
— Но ведь мы с вами общаемся без него?..
— Общаться на расстоянии.
— А… Как это? То есть вы можете по… протелефонить кому-то, кого нет рядом?
— Ну да. Только не протелефонить, а позвонить.
— И кому вы звоните сейчас? — жадно спросила она, не отрывая взгляд от экрана.
— Сейчас я не звоню. Сейчас я зашёл в интернет, чтобы посмотреть, что значит антиутопия.
— Вы никуда сейчас не заходили, — растерянно и сердито возразила Алина. — И называть лабораторию интернатом — не слишком-то вежливо!
Мне хотелось рассмеяться, но она выглядела раздосадованной, готовой расплакаться. Я положил телефон на стол и примирительно выставил перед собой ладони.
— «Войти в интернет» — это такое выражение. Значит, включить интернет. Интернет — не интернат. Это глобальная сеть. Как бы энциклопедия обо всём-всём-всём. Её можно открыть в телефоне.
— А… — протянула Алина, но по лицу было видно: то ли не поняла, то ли не поверила. Страница загрузилась, я вслух прочитал определение антиутопии, но Алинины мысли успели унестись далеко вперёд:
— Да, да, спасибо… Игорь Вален-тинович, то есть интернет — это тоже как вы, как учитель, только в телефоне?
— Ну… С какой-то стороны, да.
— А вы можете сейчас узнать, что такое синтетика, гормоны и ментальное расстройство? — с надеждой спросила она.
Я вздрогнул. Стараясь не выдать себя, кивнул.
— Да, давай посмотрим. Только не всё сразу, это сложные термины. Откуда ты их взяла?
— Слышала, — пожала плечами Алина. — Медсёстры ведь не молчат, когда ставят уколы.
— Понятно. Скажи-ка, а сегодня уже ставили? Не больно?
— Нет, — она презрительно усмехнулась. — Ни капли. Только очень долго. Но, с другой стороны, это достаточно интересно: наблюдать, как жидкость из шприца переливается в сосуд.
— В какой? — опешил я, представив широкий шприц, содержимое которого выдавливают в глиняную амфору.
— В кровеносный, разумеется. В вену, — удивлённо ответила Алина. — Я думала, вы в курсе этого механизма.
— Я в курсе. Просто не так понял. Подумал, ты имеешь в виду вазу или кастрюлю.
— Почему?..
— Сосуд — это не только орган, по которому движется кровь. Это ещё и контейнер для чего-нибудь, обычно для жидкостей.
— Контейнер? — Глаза у Алины стали как блюдца. — Сосуды вырывают из людей, чтобы делать из них контейнеры?!
— Нет, нет, — с досадой помотал головой я. — Это разные вещи! Просто называются одним словом.
— Зачем?
— Так вышло. Изначально. Это омонимы — одинаковые слова, которые означают разные предметы.
— Глупость какая, — фыркнула Алина. — Назовите ещё!
— Ну… Кран. Он бывает водопроводный, как в ванной, и подъёмный.
— Что такое подъёмный кран? — с любопытством спросила она.
— Такая машина. Для строительства высоких домов. Он поднимает грузы.
Алина глянула в окно.
— Интересно… А что такое машина?
…И так каждый день. Я входил в эту комнату, чтобы быть осыпанным градом вопросов о самых простых, не самых простых и совсем уж непростых вещах. Иногда приходилось хитрить, иногда выкручиваться, но Алина удивительно легко распознавала ложь. Чаще всего в случае затруднения я был честен: «Я не могу ответить, Алина. Я узнаю и скажу позже». Она соглашалась. Но иногда — как, например, сегодня, когда она спросила про ментальное расстройство, — оставалось только её отвлечь.
Пока её всё ещё можно было заговорить и сбить с толку, хотя бы на время. И пока Ира всё ещё запрещала заговаривать с Алиной о чём-либо, связанном с её прошлым.
Чтобы окончательно увести ученицу от опасных тем, я скинул со спины рюкзак и вытащил пакет с обновками.
— Если бы я знал, — ставя пакет на стол, хитро улыбнулся я, — я бы, конечно, захватил сегодня «Незнайку в Солнечном городе». Но… Я принёс кое-что другое. Смотри!
Алина осторожно приблизилась к столу и заглянула в пакет. Непонимающе посмотрела на меня:
— Что это?
— Достань. Не бойся. Там нет ядовитых змей.
Она неуверенно хихикнула, вынула из пакета джинсы и, отставив их на вытянутых руках, встревоженно спросила:
— Где вы это взяли?
— В магазине.
— А что тако…
— Место, где можно найти предметы, которые тебе нужны.
— Например, книгу или шприц?
— Например, книгу или шприц.
— А, да, помню! Про магазин было в «Денискиных рассказах».
Она отложила джинсы и снова полезла в пакет. В её лице боролись недоверие и любопытство.
— Это…
— Ветровка. Верхняя одежда. Её надевают, когда идут на улицу, чтобы не замёрзнуть.
— Ветровка… Какое забавное слово. Похоже на ветер. Как это надевать?
— Как кофту. В рукава. Давай помогу… Ага, вот так. Всовывай руки.
Я держал ветровку, а Алина стояла ко мне спиной и пыталась нащупать отверстия рукавов. В конце концов это получилось. Я накинул ветровку ей на плечи, и Алина еле заметно дёрнулась. Потом подошла к стене между кабинетом и лабораторией. Жалюзи были полностью закрыты — видимо, Ира куда-то отлучилась; в последние дни она ослабила контроль и всё чаще оставляла нас с Алиной наедине, под присмотром одних только камер.
Алина, меж тем, вгляделась в жалюзи. Их сложно было назвать зеркалом, но кое-что в глянцевых плашках всё-таки отражалось.
Некоторое время она стояла молча; я замер в ожидании вердикта.
Потом Алина повернулась ко мне.
— Это на сколько?
Видимо, решила, что одежда — как книги, которые я приносил из дома. Сегодня дал, завтра заберу.
— Это навсегда.
Она снова повернулась к стене, наклонила голову, повертелась, пытаясь рассмотреть себя со спины. Потом погладила джинсы, оставшиеся лежать на столе. Тронула блестящую пуговицу, золотистую молнию. Улыбнулась — сначала неуверенно, потом всё шире. Не глядя на меня, снова полезла в пакет и вытащила кеды — они были связаны шнурками, и выглядело это довольно нелепо: как странные белые перчатки.
— Я не знаю, что это. Но… — Алина тряхнула кедами, кивнула на джинсы, повела плечами, указывая на ветровку, — это великолепно. Спасибо вам!
— Обувь. Кеды, — сдерживая улыбку, ответил я.
— А. Ага.
Она внимательно осмотрела вышивку на белых кожаных боках, не переставая улыбаться, провела пальцем по ребристой подошве. Она радовалась обновкам так, словно это были не джинсы и ветровка, а роскошные платья, жемчуга и корона, усыпанная алмазами.
Мне стало неловко. Я перевёл взгляд с её разрумянившегося лица на кеды и только тут сообразил, что лучше было взять обувь на липучке — Алина же не умеет завязывать шнурки…
Она тем временем села в кресло, скинула жуткие матерчатые шлёпки и сунула ноги в кеды. Взяла в руки шнурки. Потянула их туда-обратно. Косясь на меня, заправила за бортики внутрь кед. Я решил, что лучше разобраться с этим сейчас, чем потом перевязывать шнурки посреди улицы.
— Нет, милая. Это делается немного по-другому.
Я присел рядом, вытащил белые шнурки (никогда не понимал, зачем их делают такого цвета; всё равно после двух-трёх прогулок станут серыми) и медленно, чтобы Алина уловила суть, завязал их сначала на левом кеде, потом на правом. Она сидела, не шелохнувшись.
— Поняла?
— Примерно…
— Потом потренируешься, если захочешь.
— А что будем делать сейчас?
— Сейчас — закончим с письмом. Помнишь наши любимые эн и эн-н-н?
— Эн и эн-н-н, — хихикая, передразнила она.
— А после обеда пойдём на прогулку.
— На улицу?
Она побледнела. Может, лучше и вправду было сказать об этом после еды; но раз уж пришлось к слову…
— На улицу, — спокойно повторил я. — Как раз увидишь, что такое машины. Может, и подъёмный кран встретим.
Наверное, Алина представила себе гигантскую жердь крана, движущуюся на неё. Мотая головой, вжалась в спинку кресла.
— Давайте не пойдём. Пожалуйста. Игорь Вален-тинович…
— Тебе понравится, я обещаю. Не надо так переживать. Лучше посмотри, там в пакете ещё осталось кое-что для тебя.
Но на этот раз Алина не пожелала отвлекаться и продолжала мотать головой, съёжившись в кресле и подобрав под себя ноги в новеньких кедах.
— Алина, рано или поздно тебе надо будет выйти на улицу! Я хожу по улице каждый день — посмотри, со мной ведь всё в порядке.
— Вы… ходите по улице?..
— А как, ты думаешь, я попадаю сюда из дома?
Всё ещё настороженно, но чуть спокойней, она спросила:
— Вы будете рядом?
— Конечно.
— Куда мы пойдём?
— Просто по улице. Куда глаза глядят. Куда захочешь.
— Сквер? — выпалила она.
— Можем дойти до сквера.
— М-м… Магазин?
— Да, вполне.
— В лес?
Я прямо видел, как она судорожно перебирает в уме книжные локации.
— Лес далековато от города. Пешком не доберёмся. Давай сходим в лес как-нибудь в другой раз, хорошо?
— Да, хорошо, — смущённо кивнула она. — Только… У меня просьба, Игорь Вален-тинович.
— Давай.
— Пойдёмте сейчас. Не после обеда. Сейчас.
— Почему?
— Я боюсь, — честно ответила она. — И чувствую что-то странное. В животе, внутри…
Она повела плечами, словно пытаясь выразить, что ощущает.
— Какое-то напряжение и дрожь, как вибрация. Вот сейчас я думаю, что мы пойдём на улицу, и это становится сильнее.
— Это тревога.
— Болезнь?..
— Нет, просто чувство. Ты боишься того, что тебя ждёт, и тревожишься. Это нормально. Люди всегда боятся неизвестности.
— Точно?..
— Точно.
— Хорошо. Не хочу быть… ненормальной.
Она сказала это просто так? Или опять слышала что-то в разговорах медсестёр, персонала? Надо будет переговорить с Ириной. Надо как следует запретить этим сестричкам намекать Алине на что бы то ни было. Даже писком.
— Хорошо, давай сейчас. Но надо хотя бы позавтракать.
— А я уже, — улыбнулась Алина.
— А я вот, можно сказать, нет, — вспоминая оставшийся несъеденным кусок батона, вздохнул я. — Ладно. Ты не возражаешь, если я куплю кофе по пути?
— Э… Купите? Кофе? А это что?..
Глава 4
Жаждать жизни
— Дойдём до метро — и обратно, — предупредил я, как только мы вышли из служебного входа. Проект «А-линия» уже полгода занимал особое место в жизни института, но знали о нём в НИИ далеко не все; не стоило показывать Алину кому не следует.
На крыльце она зажмурилась от хлынувшего на нас солнца. Замерла, моргая, нахмурив брови.
— Здесь холодно.
— Конечно. Это же у лица. Поэтому на улицу надевают верхнюю одежду.
— Сейчас… осень? Зимой будет холодней?
— Гораздо.
Алина поёжилась и храбро спустилась по ступеням. Оглянулась на меня — я быстро набирал Ире, что мы отправились на прогулку раньше запланированного времени. Конечно, надо было сообщить раньше — ей ведь ещё нужно подогнать отряд охраны… Ну и что. В первую очередь я должен действовать в интересах Алины, а не Иры.
— Постарайся не нервничать, пожалуйста, — сказал я Алине, убирая телефон. — Когда выйдем за проходную — вон тот домик, — увидишь шоссе. Там много машин. Они шумные, большие и совсем не как в Солнечном городе, но, пожалуйста, не пугайся и не выбегай на дорогу ни в коем случае.
Чёрт. Да ей надо было сначала хотя бы про правила дорожного движения рассказать… Впрочем, в «Денискиных рассказах» об этом вроде было. И в «Незнайке» тоже.
Шаги у Алины получались мелкие и неуверенные, походка — забавная, как у пингвина; мне пришлось приноравливаться к её скорости. В некотором смысле я чувствовал себя наседкой, которая повела выводок на первую в жизни прогулку.
Мы миновали пустынный в этот час задний двор института, подошли к восточной проходной… Алина заворожённо рассматривала берёзы, клёны и небо.
— Не отходи от меня, — предупредил я, когда мы покинули будку проходной. Ира сработала оперативно: охранника уже предупредили, он пропустил нас без всяких вопросов. Дверь распахнулась, и Алина остановилась на пороге нового мира.
— Давайте не пойдём, — твёрдо сказала она, схватила меня за локоть и уткнулась лбом в плечо. — Пожалус-та.
— Давай лучше правило четверти часа: пятнадцать минут гуляем, и, если тебе не нравится, тут же идём назад.
Она переступила с ноги на ногу. Может быть, решила, что я отберу обновки, если она струсит.
— Соглашайся. Пятнадцать минут — пятнадцать лет, по минуте на год, почти как твой возраст.
Шутка была так себе, аргумент — тем более. Но Алина слабо улыбнулась и кивнула.
— Ну… ладно. Только быстро. И только… мне шестнадцать. Не пятнадцать.
— Вот я и говорю: почти как твой возраст. Пошли.
И мы вместе шагнули на узкую асфальтированную тропинку.
Высокие железные ворота уже приоткрылись, впуская уличный гвалт. За бесконечной, окружавшей институт бетонной стеной шумела Староречка — пыльное, в шесть полос, суетливое, визгливое и, в принципе, самое обыкновенное пригородное шоссе.
Алина пристально следила, как щель в воротах становится всё шире. На нас повеяло запахом выхлопных газов, хвои, краски, сигарет. Чиркнули по асфальту шины; громко фыркнула выхлопная труба; пронеслась, сигналя, «Скорая». Ровный шорох колёс, далёкий звон, лай, голоса, дребезг велосипедов, ветер, шумящий в листве, раздувающий навесы кафе около заправки…
Алина стояла, не в силах пошевелиться, ошеломлённая, обескураженная обрушившимся на неё потоком.
Я взял её за руку.
— Нам направо. Видишь белые полосы? Это пешеходный переход.
— Д-да. Я знаю, — выдавила она, и мы двинулись вперёд.
***
В какой-то момент я испугался, что от обилия впечатлений Алина отключится раньше положенного. Она совсем побледнела, как будто кровь у неё превратилась в сплошной молочно-белый «Перпен». Цеплялась за меня крепкими, тонкими пальцами-ледышками; на руке наверняка останутся синяки.
— Всё в порядке? — глядя, как Алина провожает взглядом бабушку с лыжными палками, спросил я. — Алин?
— Что она делает?.. Она… двигается очень странно. Зачем ей эти палки?
— Это лыжные. С ними зимой катаются на лыжах.
— Но ведь сейчас не зима, — несколько неуверенно возразила Алина. — Зачем ей палки? Да ещё без лыжей.
— Без лыж. Это называется скандинавская ходьба. Такой спорт.
— Спорт? Неловко ходить с палками, притворяясь, что на земле снег? — беспощадно уточнила Алина.
— Ну… Есть у людей такое хобби. Занятие, которое нравится.
— А у нас тоже хобби — дойти до метро и обратно?
— Тебе уже нравится гулять?
— Многовато людей, на мой вкус. Вот если бы мы были одни, то я бы точно сказала, что это моё хобби!
…Больше всего Алину впечатлили собаки. Собаки и книги. Собаки бегали всюду, а коробка с книгами стояла прямо на тротуаре, разделявшем полосы шоссе. Там же примостился прилавок с мороженым. Я думал, Алину заинтересуют пёстрые фантики, рожки и брикеты, но она не обратила никакого внимания на лакомства. Вместо этого, блестя глазами, тронула пальцем край картонной коробки.
— Я могу посмотреть их?
К счастью, продавец куда-то отошёл, и я кивнул. Алина осторожно вынула первую книжку — большую, квадратную, с яркой позолоченной обложкой. Долго всматривалась в нарисованный алый паровоз. Потом погладила пёрышки снежно-белой совы и провела по выпуклому рельефному заголовку.
— Что это за буквы? Их не было раньше, — проговорила она. — Игорь Вален-тинович?
— Это английские буквы. Другой язык. Мы говорим на русском, а кто-то — на английском.
— Зачем?
— Так сложилось. В мире вообще много языков. Больше двух тысяч.
— Зачем?!
— Алина! Откуда я знаю? Есть много версий… Почти у каждого народа своя история о том, почему в мире так много языков. Есть легенда про охоту на птиц, история про Вавилонскую башню…
— Расскажите!
— Расскажу. Когда вернёмся. Ладно? Ты хочешь ещё смотреть книги? Или пойдём?
— Вы научите меня читать на нглийском языке?
— Ан-глийском. Не думаю, что я подходящий учитель. Но я спрошу у Ирины Валентиновны. Думаю, она будет не против.
— Я бы хотела прочитать это, — вздохнула Алина, кладя широкую книгу обратно в коробку. — Необычное сочетание. Летающая машина. Паровоз. Сова. Люди. Звёзды. Это же необычное сочетание, так? Машины же вроде, — она оглянулась на шоссе, — не летают?
— Некоторые летают. Но это правда необычное сочетание. Эта книга есть на русском языке, в переводе. Я принесу тебе.
— У вас она тоже есть? У вас дома хранилище книг?
— Эта книга есть почти у каждого, — усмехнулся я. — Прочитаешь — поймёшь… Ну что? Идём дальше?
— Сейчас… сейчас, — пробормотала она, перебирая корешки. — Как их много… Почему такие тёмные обложки? Какие толстые. Хватило бы на несколько вечеров.
— Хочешь купить какую-нибудь?
— А… Да. Но… Я не знаю, какую! — Алина явно разволновалась от такого большого выбора: кусала губу, часто дышала, запиналась через слово. — Я не знаю?
— Можешь взять любую.
Алинино лихорадочное состояние заражало. Я не ожидал, что книги так подействуют на неё. Как она отнесётся к скоплению людей?
— Я не знаю! — крикнула она, отталкивая коробку. С той стороны шоссе к нам спешно двинулся какой-то мужчина — скорее всего, продавец.
— Пойдём-ка. Выберем потом, дома. Я принесу тебе каталог книг. Пойдём!
Мы быстро перешли, почти перебежали на другую сторону. Я тащил Алину за руку, у неё заплетались ноги.
— Может, уже вернёмся домой? — задыхаясь, спросил я, когда мы нырнули в тень густых тополей.
— О нет, — восторженно прошептала она. Глаза у Алины были широко раскрыты и по-прежнему блестели, косы растрепались от бега, и щёки наконец разрумянились. Она выглядела почти как обычный подросток… Слегка подвыпивший подросток. — Я хочу ещё!
— Ещё пять минут. И обратно. Хорошо?
Не слушая, она тащила меня по пыльной тропинке между деревьев, по асфальтовому тротуару, ближе и ближе к широкой дороге, кишевшей людьми, упиравшейся в вестибюль метро.
— Алина! Не так быстро!
Она засмеялась, оглянувшись. Я сжал её ладонь, сигналя: остановись! Она тряхнула рукой и засмеялась громче.
— Ты ведёшь себя вызывающе, Алина!
— Вызывающе кого? — хихикнула она.
— Это значит — резко! Демонстративно! Алина!
Она вырвала руку и побежала вперёд, что-то мурлыча, — быстрей и быстрей, громче и громче.
Дорога была совсем рядом.
Вдруг она выскочит на шоссе?
Вдруг споткнётся и полетит вверх тормашками?
Вдруг врежется во что-то, свернёт, вдруг я потеряю её из виду, и она убежит?..
Бегун из меня никакой. Паникуя и задыхаясь, я на ходу вытащил телефон:
— Ира! Где там твоя охрана? Пусть ловят Алину, срочно!
Но охрана не успела — Алина остановилась сама. Упала, рухнула среди лопухов, мгновенно отключившись, опьянённая жизнью, с застывшей на лице блаженной улыбкой.
Глава 5
Испортить выходной
У ступеней института я выскочил из салона «Скорой». Следом вынесли Алину — уже просто спящую. Ира на крыльце грызла костяшки кулака.
— Отнесите в палату, — велела она санитарам, кивнув на носилки. — А ты…
Я вздохнул и напрягся в ожидании выговора. Но…
— Иди домой. Сегодня она будет спать. И завтра тоже.
— Хочешь затормозить нервное возбуждение?
— Перевозбуждение.
Я посмотрел на начальницу. Потом — вслед носилкам, скрывшимся за стеклянными дверьми. Снова перевёл взгляд на Иру. Выглядела она виноватой и упрямой.
— Хорошо, что мы не стали тянуть с прогулкой.
— Да, — негромко сказала она. — Да. Иди отдыхать, Игорь. Когда Алина проснётся, у неё будет много вопросов.
— И отвечать, конечно, придётся мне?
— Ну а кто у нас тут учитель? Иди. Я позвоню вечером.
— Я могу быть уверен, что ты не выдернешь меня до послезавтра?
Ира хмыкнула:
— Планы?
— О да.
— Невеста?
— Устрою романтический вечер, — с иронией отозвался я.
— Приятно вам провести время. — Ира сунула руки в карманы и развернулась, чтобы подняться по лестнице.
Я быстро схватил её за плечо.
— Ир. Если что — звони в любое время. Мало ли.
— Да. Конечно.
— Если понадобится помощь с Алиной…
— Я поняла. Иди уже!
Стеклянные двери раздвинулись, а потом сошлись за её спиной. Я сбежал со ступеней и побрёл к будке охранника, чувствуя себя непривычно свободным; даже странно. Рюкзак остался в раздевалке, но телефон лежал в кармане, так что — не буду возвращаться. Ничего с рюкзаком не случится.
Достал мобильник, нажал быстрый набор.
— Руся? Привет, моя хорошая. Ты до скольки сегодня? Ты представляешь, я на два дня освободился. До послезавтра. Да, да, у проектной занятости свои плюсы… Не хочешь прогуляться после работы?.. Ага, ага. Да, буду ждать внизу, в холле, как обычно. В половине шестого. Да, договорились.
…До половины шестого оставалось восемь часов. Я пришёл домой, доел вчерашний Русин эксперимент — чили кон карне, — написал отчёт по сегодняшней прогулке и скинул Ире. Потом встал у книжной полки.
Н-да, время «Умной собачки Сони» прошло… К «Незнайке в Солнечном городе» я прибавил первую часть «Гарри Поттера», «Хоббита» и «Класс коррекции» — на будущее. Когда-нибудь, как ни крути, Алине предстоит узнать о своём прошлом; может быть, с этой книгой она окажется чуть более подготовленной.
Потом я завалился в кровать, снова проспал и помчался к Руслане быстрее, чем утром от меня убегала Алина.
***
К вечеру похолодало, но в девять прошёл мелкий дождь, и вновь потеплело. Руся скинула ветровку, шагала, разбрызгивая лужи, в одном платье — синем, с широким чёрным кружевом по подолу. Ветровку она завязала рукавами вокруг пояса, и брелок на ремешке звенел и бился при каждом шаге.
Мы прогулялись вдоль Ленинского шоссе, потом, через маленькие незнакомые улочки, по диагонали вышли к площади Комсомола. Сделали круг, обогнув бывший Дом молодёжи, в котором теперь ютились поликлиники, фитнес-залы и маленькие кафешки.
— Голодная?
Мы стояли на светофоре; уже стемнело, и Руслана, задрав голову, смотрела в чёрное небо с малиновой чертой на горизонте. На том берегу реки зажглась цепочка фонарей, над водой стояло золотое зарево. За городом, на крутом холме, жгли костры — наверное, закрывали сезон шашлычники. Ветер доносил запахи дыма, жареного мяса и илистой воды. Сладко пахло первыми опавшими листьями и вообще — осенью: золотистой, печальной.
— Голодная, спрашиваю? Хочешь, в «Фарш Рояль» зайдём?
Руслана перевесила сумку на левое плечо и кивнула. Тряхнула волосами — густыми, чёрными, лёгкими, будто она надела на голову душистую ночь.
***
После прохлады улицы в «Рояле» оказалось душно и дымно. За полукруглым столом, где мы сидели обычно, ворковала парочка: моложавый мужчина и девица в драной майке. Пришлось сесть у окна; зато было видно всю площадь и кусочек речки.
— Что будешь?
Руся, надув щёки, уставилась в меню. Задумчиво постучала пальцами по исцарапанной лакировке. Долго думала и наконец произнесла:
— Цезарь. И бургер с синим сыром. В общем, как всегда. Тысяча лет просмотра меню и стандартный заказ.
— Ладно. А я… Суп, пожалуй, и бургер с двойным беконом. И, слушай, как насчёт мороженого?
— Супер!
В тепле Руслана раскраснелась, заблестели глаза. Когда официантка приняла заказ и отошла, Руся спохватилась:
— Кофе! Можно ещё капучино, пожалуйста?
— Э… Купите? Кофе? А что это?..
Голос Алины в голове прозвучал так явно, что я вздрогнул. Девушка за соседним столом обернулась, и мне на секунду показалось, что это она.
— Игорь?..
— А?
— Задумался?
— А? Да. Я тоже буду кофе. Девушка, девушка, извините, можно нам два капучино, пожалуйста?
***
Ближе к одиннадцати в кафе стало слишком накурено и шумно. Мы выбрались на воздух, и Руслане пришлось снова надеть ветровку. С реки задувал холодный, неласковый ветер, попахивало гарью — где-то сжигали листья. Сладкий запах…
Нас обоих слегка вело: у Руси из-за ночных смен давно сбился всякий режим, да и я в последнее три недели почти каждый день вставал к шести. Ира лишь недавно позволила нам с Алиной спать подольше — Алинина мозговая активность становилась всё более бурной, впечатлений, знаний и навыков с каждым днём накапливалось всё больше. Из кратковременной в долговременную память всё это переходило во сне — в настоящем, обыкновенном сне, не в медикаментозной дрёме. А судя по анализам, лучше всего это происходило с пяти до семи утра.
Из-за дурацких расписаний и сытного ужина мы с Русланой оба клевали носом, но домой в такую ясную сентябрьскую ночь не хотелось. Хотелось растянуть её на подольше, на бесконечно.
Мы прошлись вдоль набережной, потом по заросшему склону спустились к самой воде. Руся чуть не поскользнулась и в последний момент уцепилась за стебель цикория. Я подхватил её под локти.
— Оп-па!
Под ногами шуршала сухая трава и обломанные ветки. Го́рода почти не было слышно — мы стояли в низине у реки, в самом овраге. Над головой качались тополя; по воде плыли листья.
— Оп-па, — улыбнулась Руслана. В глазах мелькнули искорки от далёких фонарей. Я вспомнил, как Алина во второй день ловила солнечных зайчиков.
«Она спит, — сказал я себе. — Спит». Подался вперёд и поцеловал Русю. Звёзды, тополя и речка поплыли вбок, я вдыхал и выдыхал, а может, и нет, и видел нас как будто со стороны. Думал о том, что завтра можно не вставать рано, что становится по-настоящему холодно, что надо заплатить за квартиру и хочется дочитать за выходные «Атланта»; что у Русланы такие большие, красивые глаза в рыжую крапинку — как будто с веснушками; и что пора уже озаботиться билетами в Мюнхен — мы собирались туда в свадебное путешествие, хотя какое путешествие — так, уикенд…
Было хорошо. Было так хорошо и почти спокойно.
***
В половине восьмого меня разбудило уведомление в телефоне. Я нашарил мобильник, потянул к себе, силясь разглядеть написанное без линз. Руслана что-то пробормотала во сне, стянула с меня одеяло и отвернулась.
Сообщение было от Ирины. Ничего срочного — просто писала, что с Алиной всё нормально, я могу не дёргаться и отдыхать до завтра.
Ну и отлично. Ну и здорово. Восемь тридцать две. Можно поваляться; воскресенье, Русе тоже никуда не надо. Можно встать и что-нибудь приготовить, устроить ей завтрак в постель. Можно выйти на пробежку — я перестал бегать по утрам с тех пор, как начал заниматься с Алиной.
Я полежал, глядя в потолок, ещё секунд двадцать, потом рывком поднялся, поплотней укрыл Руслану и на цыпочках вышел на кухню. В холодильнике было шаром покати, но я уже перенял у невесты навык готовить из ничего. Достал остатки тостового хлеба, подрумянил на сухой сковородке — по двадцать секунд с каждой стороны, — соскоблил со стенок маслёнки масло. Сверху положил ореховое варенье — распечатал баночку, которую её мама ещё той осенью прислала из Нижнего. Вскипятил чайник, заварил кофе, в Русину чашку долил молока и присыпал корицей. Только потом сообразил, что у нас нет никакого подноса — я не смогу отнести это в кровать.
— Чего не спишь, Игорёш?
Она вошла босая, встрёпанная, зевая и кутаясь в мою кофту. В кармане кофты затренькал телефон.
Руслана, подпевая, скользнула по ламинату, изобразила какое-то па и протянула телефон мне.
— Пам-пам-пам…
— Алло. Алло? Кто это?
— Пам-пам-пам-пам…
— Алло? Алина? Ты?
— Пам-пам-пам-па…
Руслана резко замолчала.
— Алло?.. Алло! Тьфу… Реклама какая-то или мошенники. Или просто кто-то ошибся номером.
— Ясно. Пам-пам… Это кому с корицей? Тебе или мне?
— Тебе, конечно, я терпеть не могу. Какие планы на сегодня?
Руслана уселась за стол, кофту повесила на спинку стула. Потянулась к бутербродам, зачерпнула полную ложку тягучего зеленоватого варенья.
— Спасибо, Игорёш. Очень вкусный кофе. Удивляюсь, как ты из обычной растворимки делаешь вкуснотищу. Явно какой-то секретный ингредиент.
— Любовь, — ввернул я. Руслана хихикнула.
— А планы… Я хотела в библиотеку сходить. У меня уж Кинг сто лет не сдан. Проглотила за неделю, а сдаю полгода.
Руся обожала читать книги, но ненавидела читать с экрана. Я подарил ей на Восьмое марта электронную книжку — Руслана побаловалась с ней пару дней, а потом забросила на верхнюю полку, где скучали энциклопедии и биографии из серии ЖЗЛ. Так и ходила то в книжный, то в библиотеку.
— Хочешь, я с тобой? — храбро предложил я.
Руся откусила большой кусок, начала жевать, и вместо ответа получилась невнятная каша и брызги крошек.
— Прости, — проглотив, ответила она. — Просто ты каждый раз так самоотверженно спрашиваешь…
— А что ж делать.
Меня с души воротило от запаха библиотеки: пыльные книги, пыльные газеты, пыльные цветы, хлорка из туалета. Я терпеть не мог бродить вдоль стеллажей, а Руслана могла делать это часами, пробегая глазами аннотации, читая целые куски из середины, возвращая на места переставленные кем-то книжки, изучая полку с новинками…
— Сиди дома, Игорёша. Я сама. Я быстро.
— Да не торопись. У меня есть, чем заняться, — кивая на ноутбук на подоконнике, разрешил я. — Подлить ещё кофе?
— Да, давай кофеёчку. Такого же, с корицей. Очень вкусно. А где ты корицу взял?
— А помнишь, ты сама её сунула в ящик со специями? На той неделе осталось от пирога.
— А ты и приметил, — потянувшись ко мне через стол, усмехнулась Руслана.
— Работа у меня такая — подмечать, примечать, исследовать.
— А Алина? Это тоже кто-то с работы?
У меня внутри поднялась жаркая волна; окатило по шею, неприятно забултыхалось в животе.
— Какая Алина?
— Тебе звонили. Ты спросил: Алина? Я подумала, это кто-то с работы.
— Да. С работы, — беспечно ответил я, схватил кусок хлеба, но тот зацепился, следом потянулся пустой пакет…
— Грустное это упражнение — планка, — констатировала Руслана, глядя на разлетевшиеся по полу крошки. — Стоишь и думаешь: вот ведь вроде вчера пол помыла, а уже опять полно мусора.
— Прости. Давай я пропылесошу, пока ты ходишь.
— Да ладно. Это же шутка про планку… Я сама сегодня собиралась полы помыть. Занимайся своими делами. Прямо удивительно, что у тебя в кои-то веки выходной выпал на выходной.
Мне показалось, это был намёк или сарказм, но Руся глядела весело и спокойно; это действительно была просто шутка.
Через полчаса, собрав с полок все библиотечные книги, Руслана отчалила на улицу. Опять стояло солнце, снова было очень тепло — бабье лето, что ли? Нежаркое, красивое — если смотреть в окно выше крыш, а не на парковку перед домом, можно подумать, что это какая-нибудь Франция — побережье, Прованс…
Я захлопнул ноутбук, составил в раковину чашки — живём вдвоём, а посуды всегда, как будто полк обедал, — натянул джинсы и тоже пошёл гулять. Планировал нагнать Руслану в районе библиотеки, но задумался, и ноги, вместо того, чтобы нести к улице Мира, повели по знакомому маршруту. Я очнулся только около Староречки. Весь вспотел, пока шёл. Решил — зайду в институт, сполоснусь, что уж…
Я взбежал на седьмой этаж пешком (хоть какая-то компенсация брошенных пробежек), и к финишу сердце прыгало в груди, как резиновый мячик.
У входа в нашу секцию мне в лоб прилетело дверью.
— Ауч-ч… Ой!
— Игорь! Игорь, прости! Ты тут откуда взялся? Я думала, сегодня нет никого…
Ира выглянула из дверей красная, быстро скользнула взглядом по сторонам.
— Ты чего? Что случилось? Алине плохо?!
— С чего ты решил? — Начальница переминалась, пыталась заглянуть мне за спину. — Всё с твоей Алиной в порядке.
— А-а, — догадался я. — Ты не меня ждала. Прости, что помешал. Я могу уй…
— Что ты мелешь! — вскинулась она. — Кого я ещё могла ждать!
— Ай-яй-яй, как мы покраснели… Ир, ты б хоть предупредила.
— Так я тебе написала, чтобы ты отдыхал до завтра!
— Слушай, я не думал, что это была директива…
— Ты чего пришёл вообще в выходной?
— Да просто мимо гулял. Всё, всё! Ухожу!
Я повернулся к лестнице. Внизу хлопнула дверь — кто-то поднимался.
— Да не туда! — прошипела Ира, хватая меня и втаскивая в холл. — Иди, Алина в палате, проснулась… И не высовывайтесь пока оба!
Начальница чуть не прижала меня дверью и понеслась вниз. Я не стал подслушивать чужие тайны; нарочито громко зашагал прочь по непривычно пустому зданию.
По старому, вытертому паркету стелилось солнце. Я миновал лабораторию, где мы встречались обычно, и направился дальше, в коридор, куда выходили двери палат. Я знал, что Алина обитает в палате номер семьсот пять, но никогда там не бывал. Я вообще редко заходил в жилое крыло — временами там становилось по-настоящему опасно, а пациентка «А-линии», пожалуй, была одной из самых мирных обитательниц.
Но сейчас все здешние квартиранты, видимо, спали. Кроме неё. Почему? Ира ведь сказала, что Алина пробудет в дрёме до завтра.
Зачем я пришёл?
«Это неправильно» — заскреблось в голове.
И действительно, зачем? Пока Алина не заметила, я побежал обратно к лестничной площадке.
За матовым стеклом угадывались силуэты. Кто-то приглушённо ругался. Я остановился, не зная, куда рвануть. Ругань стихла, входная дверь скрипнула… Следом приоткрылась дверь палаты — совсем рядом. Я бросился туда, влетел, захлопнул дверь за собой и чуть не смёл Алину с ног.
— Игорь Ва… Здра… Игорь…
Глава 6
Полюбить сверхурочные
Алина смотрела испуганно и с любопытством. Она была в новых джинсах и водолазке, на голове косо, но симпатично свесилась набок косичка, зацепленная зелёным крабом.
— Привет, — прошептал я. — Тс!..
— Что такое?
Она тут же переключилась на шёпот, любопытство в глазах усилилось. Впрочем, мне тоже стало любопытно: заглянуть в её палату — это было как прийти к ней домой.
Широкая, самая обыкновенная кровать, застеленная гобеленовым покрывалом. Стул около окна, голубой тюль. В углу, выложенном голубым кафелем, — раковина и тумбочка. На тумбочке — мои книги, тетрадь, белая расчёска, тюбик с блеском.
— Ирина Валентиновна сказала, вы сегодня заняты.
— Я каждый день занят, — против воли прислушиваясь к звукам в коридоре, ответил я. — Я… сегодня хотел другое…
Что я несу? Зачем пришёл? Что мне сегодня с ней делать?
— Будем заниматься? — видя моё замешательство, подсказала Алина. — Или пойдём гулять?
— О нет, с тобой я гулять пойду ещё не скоро! Устроила ты вчера! Я думал, Ирина Валентиновна меня уволит за такое… — Алина втянула голову в плечи и глянула на меня виновато. Я махнул рукой. — Ладно, что было, то было. Сегодня не будем заниматься. Я просто тут у тебя подожду немного и уйду. Завтра позанимаемся.
— Почему вы мокрый? — серьёзно спросила Алина.
— Почему это?
— Вот… — она тронула мою футболку кончиком пальца.
— А. Я бежал просто.
— От кого?
— К тебе. Так. Всё. Алина! Хватит вопросов. Сегодня выходной. Сегодня я не учитель, я хочу отдохнуть и не отвечать.
Она уселась на кровать и похлопала по покрывалу.
— Ну тогда садитесь. Будем ждать, чего вы там хотите ждать.
Я только теперь заметил на покрывале объёмные цветные колечки. Вгляделся — резинки; видимо, Алина выкладывала узор.
— Красиво.
Она взяла резинку и середины, скрутила в пальцах.
— Я хотела сделать ленту Мёбиуса, но резиночка слишком мягкая.
— Откуда ты знаешь про ленту Мёбиуса?
Алина отбежала к тумбочке, нашарила что-то внутри. Вернулась. Протянула мне.
— Телефон? Откуда у тебя?..
— Я попросила у Ирины Валентиновны.
— И она взяла и купила тебе телефон?
— Нет, — рассмеялась Алина. — Нет, конечно. Она начала говорить, что подростки только и делают, что играют в телефоне в игры, что у меня пока нет знакомых, которым можно позвонить, что это вообще зло…
— А ты?
— А я сказала, что вы использовали телефон в качестве энциклопедии. И мне он тоже нужен исключительно для этого. Это же просто невероятно, как много слов я не знаю! И этот английский… Я начала учить. Интересный язык. Как будто грубый, но, конечно, нужно сначала поговорить с носителем, прежде чем делать выводы.
Надо же — такой монолог, а она ни разу не заикнулась!
— И что? Ира согласилась купить телефон?
Алина пожала плечами, протянула:
— Ну… Это было непросто. Но я показала ей «Рыцарей» из «Денискиных рассказов» и «Уроки любви» у Жаклин Уилсон. И убедила, как важно иметь карманные деньги.
— Погоди. При чём тут телефон?
— Она согласилась давать мне на карманные расходы. Но не каждый месяц, а авансом за полгода. Она дала мне шесть тысяч. Я купила смартфон за пять двести, и у меня ещё осталось восемьсот рублей. Я заказала на них кое-что… Должны привезти завтра. Я думаю, курьер как раз успеет к вашему приходу.
— А что ты заказала?
Алина хитро улыбнулась, но глаз не отвела.
— Это — сюрприз!
— Сгораю от нетерпения.
Я ляпнул, не подумав, но она приняла слова за чистую монету. Наивная… Счастливо засмеялась:
— Завтра узнаете!
В коридоре что-то загромыхало — резко и яростно; я бросился к двери. Алина невозмутимо встала с кровати и подошла тоже.
— Это еда, — ответила она на мой немой вопрос. — Её развозят на такой железной тележечке — из-за поварёшек похоже на старинные катапульты.
Дверь открыли без стука; на всякий случай я шагнул в сторону от дверного проёма. В палату ворвался запах сдобренной маслом каши, какао и кисловатого свежего хлеба.
— Здравствуйте, Алла Григорьевна! — весело поздоровалась Алина, ловко подставляя под черпак глубокую тарелку.
— Здравствуй, здравствуй, голубушка.
В тарелку плюхнулась клякса рисовой каши, следом нянечка, развозившая завтрак, протянула Алине тарелку с двумя кусками хлеба и молочным коржиком.
— В лучших традициях пионерских лагерей? — с улыбкой спросил я.
— Оба-на! Игорь Валентинович! Вот не ждали вас в выходной.
Я развёл руками.
— Такой уж график.
— Может, и вам чаёчку налить? — протягивая Алине кружку с кошечкой, спросила Алла Григорьевна.
— Да нет, спасибо. Я больше кофе люблю.
— У меня и кофейный напиток есть. Правда, Алиночке нельзя, Ирина Валентиновна не разрешала.
— Ну, давайте, что ли.
Нянечка плеснула из чайника в красную кружку с ручкой в виде крокодила. Дала мне. Подмигнула:
— Приятного аппетита!
— Спасибо, Алла Григорьевна, — поблагодарила Алина, относя тарелки на тумбочку. — Спасибо!
— Слушай, у тебя тут даже стола нет? Как ты ешь?
— На окне, — слегка смутилась Алина. — На подоконнике. Вот тут. Не очень удобно, но приемлемо.
Я глянул на подоконник и заметил, что угол усыпан крошками, а кое-где на белом пластике засохли пятна от чая. Руслана бы содрогнулась.
Алина смахнула крошки и широким жестом указала на улицу:
— Тут здорово. Ешь и как будто смотришь кинематограф.
Окно выходило в институтский парк, но кроме косых кривых дорожек, заросших клумб и беседки виднелись кирпичная стена и ворота, а за ними — несколько заводских корпусов, трубы, гаражи и крутые холмы, окружавшие город.
— Хотите со мной? — неуверенно спросила она.
Я никогда не ел с ней. Обычно Алина завтракала ещё до моего прихода, а обед ей приносили в лабораторию, но я в это время спускался в столовую для персонала.
— Давай попробуем, — вздохнул я и с кряхтением взгромоздился на подоконник, стараясь не расплескать «кофе». Устроившись, сделал глоток и чуть не поперхнулся. Наполовину какао, наполовину — горячая молочная хлябь. Жуткая гадость.
— Алин, тебе нравится, как тут кормят?
Она посмотрела на меня с некоторым удивлением. Действительно. Она же не пробовала ничего другого. Я попробовал уточнить:
— Тебе вкусно?
— Мне кажется, да, — после раздумья ответила она. — Конечно, я бы хотела попробовать кое-что ещё… Ирина Валентиновна говорит, со временем будет можно.
Я в который раз удивился тому, что Алину нисколько не интересует, что с ней произошло. Мы-то знали, что это искусственный блок на область личных воспоминаний. Но неужели ей самой ни капли, ни чуточки не любопытно?
Я сделал ещё один глоток и понял, что пить больше не буду. Надеюсь, Ира уже закончила со своим тайным кавалером… А Руслана наверняка вернулась из библиотеки и недоумевает, почему меня нет. Хотя нет, она бы, наверное, позвонила…
— Спасибо за гостеприимство, — сказал я, ставя кружку на подоконник. — Пожалуй, пойду.
Кажется, Алина расстроилась. Тоже поставила свою кружку на заляпанный пластик. Посмотрела на меня своими голубиными глазами:
— А зачем вы всё-таки приходили?
— Просто шёл мимо. Решил зайти.
— Но вы стояли на лестнице. Ходили туда-сюда по коридору. Я слышала.
— Алина!
— Прятались от возлюбленного Ирины Валентиновны?
— Чего?!
— Да ладно, — снисходительно улыбнулась она. — Я же знаю. Не закрывать уши и глаза — слишком большое искушение.
— Ты пугаешь меня, — с лёгкой паникой ответил я. — Мне позвать кого-нибудь? Ирину Валентиновну? Медсестру?
— Нет, — ответила она. — Зачем? Не волнуйтесь, я способна быть самостоя… тель… ной.
— Алина? Ты как? Алин?..
Она аккуратно слезла с подоконника и подошла ко мне. Легонько толкнула в грудь:
— Идите. Вы, наверное, тоже торопитесь к воз-любленной.
Ну вот. Опять начала заикаться.
— Ты ведёшь себя вызывающе.
— Я прочитала, что это значит, — кивнула она. — Оскорбляюще общепринятые нормы, раздражающе заносчиво. Так?
— Примерно, — сердито ответил я. — И не надо говорить со мной таким тоном. А ещё подумай о том, что есть вещи, которые лучше оставлять при себе! До завтра.
Я вышел, хлопнул дверью и стремительно зашагал по коридору. То, что я сказал ей, эти последние фразы, — это было гадко; будто надзирательница или чопорная классная дама. Или — ещё хуже — лощёный, пахнущий одеколоном господин учитель.
Какой-то части меня хотелось вернуться и извиниться. Алинино лицо стояло перед глазами, как наяву: дрожащая нижняя губа, нахмуренные брови, растрёпанные, густые волосы.
Но минуту назад она и вправду выглядела заносчивой. Заносчивой и… ревнующей? Я отогнал эту смешную мысль, спустился в пустой вестибюль и, никого не встретив, вышел из института. Только у проходной вспомнил, что так и не принял душ. И рюкзак не забрал. Ну и плевать.
***
Когда я вернулся домой, Руси ещё не было.
Зверски хотелось есть. В шкафу с крупами стояла коробка молока и початая пачка риса. Я покопался в недрах и нашёл кулёк грецких орехов. Что ж, вырисовывалась каша… Можно растопить сахар и сделать сверху грильяж — будет вообще пальчики оближешь.
Руслана пришла, когда рис уже закипал. Я подсыпал в сотейник сахара и обернулся.
— Приветик!
Она плюхнула на пол около стола два больших пакета. Из одного торчали бананы, другой прорвала пачка семечек.
— Ого, как вкусно пахнет. Кулинаришь?
— Ничем пока не пахнет, — проворчал я. — Кулинарю. Иди переодевайся, скоро будет каша.
— М-м… Я успею в душ?
— Успеешь-успеешь.
— Помочь не надо? — Она обняла меня сзади, положила подбородок на плечо, щекочась волосами. — Ух ты, а сахар для чего растапливаешь?
— Это будет грильяж, — сосредоточенно ответил я, гоняя лопаткой уже начавшие плавиться кубики рафинада. — Иди, иди, сполоснись.
— Жарища на улице, как будто не октябрь, — кивнула она. — Точно не надо помогать?
— Точно, точно.
Я пожалел об этих словах, как только в ванной полилась вода. Рис сбежал, на кухне завоняло дымным и горьким, я бросился открывать окно и упустил момент, когда, шипя, запузырился сахар. Кое-как справившись и убрав его на холодную конфорку, я настрогал орехи. Порезался. Грильяж будет с кровью. Сахарить кашу не стал — слегка посолил и просыпал соль.
Вернувшись на кухню, Руслана молча обозрела загаженную плиту, кастрюлю с налипшим сахарным сиропом, рассыпанный по столу рис. Протянула:
— Я справлюсь, говорил он. Ты можешь спокойно идти в ванную, говорил он…
А потом взяла тряпку, губку и живенько навела порядок, пока я разливал кашу по тарелкам и выкладывал сверху грильяж из орехов в топлёном сахаре.
— Спасибо. Прости безрукого.
— Тебе спасибо, Игорёш. Ну какой же ты безрукий?.. Просто поторопился всё разом сделать. Давай кушать.
Вопреки ожиданиям, каша вышла вкусной. Я подобрал остатки куском чесночного багета, который принесла Руслана, и вспомнил прилипшие рисинки на окне. Где я это видел?.. Точно. В палате Алины. Надо сказать Ире, чтобы хотя бы стол туда поставили. Невозможно ведь так есть на подоконнике…
— Игорёш?
— А?
— Что случилось? У тебя лицо вдруг стало — пленных не брать.
— А?..
— Серьёзное очень
— А. Это на всякий случай. Вдруг кто-нибудь смотрит. Пусть думают, что я о серьёзном размышляю.
Мы вымыли посуду, Руслана отправилась разбирать библиотечный улов, я открыл ноутбук. Включил Стругацких, «За миллиард лет до конца света», и принялся сортировать отчёты по Алине. Их накопилось больше двух десятков: за каждый день и несколько, так сказать, бонусных, от души.
Руся шуршала в комнате, потом вышла покурить на балкон. Через минуту я услышал, как в ведро бьёт тугая струя воды. Похоже, будет мыть пол… Это значило, что мне лучше всего убраться на кровать вместе с ноутом и не отсвечивать. И, конечно, ни в коем случае не бегать с мытого на немытое, разнося грязь.
Я перебрался на кровать, уселся по-турецки и подложил под спину подушку. Руслана включила свою музыку для мытья полов, и я сделал Стругацких в наушниках громче.
Она заглянула в комнату — штанины подогнуты, рукава закатаны, волосы в хвост, — что-то спросила. Я видел только, как открывается и закрывается рот. Убрал наушник, вопросительно дёрнул подбородком.
— Тебе музыка не мешает?
— Не, не. Всё в порядке.
Аудиокнига вопила вовсю — к этому примешивался плеск воды, Русланин плейлист из фолка на грани металла, громыхание, стук отодвигаемых стульев, хлопанье дверей. Я выключил Стругацких и попытался сосредоточиться на отчётах. Алина как будто глядела на меня между строк — так раздвигают полоски жалюзи, когда хотят подсмотреть за кем-то. Или наоборот — это я, я сам раздвигал металлические планки и смотрел на неё из кабинеты Иры. Вот она сидит на подоконнике, болтая ногой. Вот вскакивает из кресла. Вот, сидя по-турецки, сосредоточенно вчитывается в книгу. Вот стоит перед зеркалом в коридоре и учится расчёсываться: неуверенно проводит по распущенным волосам маленьким белым гребнем…
Я не заметил, как задремал. Меня разбудила Руся, и первым осознанным чувством был ужас: она увидела. Она прочитала отчёты.
Но экран ноутбука был чёрным.
Я захлопнул крышку и со странным, неприятно-щекочущим чувством подумал, что, кажется, пришло время поставить пароль.
Глава 7
Получить подарок
Алининой прекрасной особенностью было то, что каждый день для неё начинался, как чистый лист: она не помнила прежних ссор, не дулась, не растягивала плохое настроение. В понедельник в восемь она вскочила мне навстречу как ни в чём не бывало и подошла с солнечной улыбкой.
— Игорь Валентинович.
— Привет, Алинка. Как дела? — всё ещё чувствуя виноватый осадок, спросил я.
— Отлично. Просто отлично. И…
— Что — и?
— Да так. Просто, — увернулась она, явно показывая, что хочет, чтобы я её расспросил.
— Темнишь, — ухмыльнулся я, радуясь её радости. — Я тебе принёс «Солнечный город». И кое-что ещё. Вот, смотри. Одни из моих любимых книг.
Она жадно набросилась на яркие обложки «Гарри Поттера» и «Хоббита». Затем перелистала «Класс коррекции». Глаза у неё засверкали:
— Мне будет трудно сосредоточиться на занятиях.
— Почему?
— Я буду думать об этих книгах.
— Что ж… Давай тогда устроим урок литературы.
В отличие от школьного учителя, от меня никто не требовал программ и поурочных планов.
— Прекрасная мысль. И, знаете, я бы хотела обсудить с вами «Скотный двор» и «Мы».
— Когда ты успела прочитать?!
— Сегодня ночью. Не спалось почему-то. Вы читали эти книги, верно?
— Читал. А тебя, я смотрю, не оставляет тема антиутопий.
— О да! — с жаром ответила она. — Но я никак не могу понять, в чём их притягательность? Это тьма, злоба, несправедливость, тоталитаризм… Жуть.
— Некоторые вещи привлекательны именно своей тёмной стороной.
— Но ведь это нерацио-нально.
— Не надо так волноваться, Алин. Люди вообще нерациональны.
— Откуда вы знаете, что я волнуюсь?
— Начинаешь заикаться.
— О… Игорь Валентинович, а я могу как-то избавиться от этого?
— Думаю, да. Есть специальные упражнения. Но, мне кажется, у тебя просто пройдёт само, со временем. Ты уже говоришь гораздо чётче, чем когда мы с тобой познакомились. Помнишь?
Она тепло улыбнулась. Глаза посветлели, стали совсем серебристыми. А может, так играло солнце.
— Ещё бы не помнить. Я очень хорошо помню… всё. Вообще всё.
— Хорошая память — прекрасное свойство, — рассеянно ответил я. — Не раздумала заняться литературой?
— Нет. Но меня приводит в отчаяние её объём. Вчера я прочла краткую историю литературы — в электронном журнале, таком забавном, называется «Лимонный филин». Там была статья на шесть страниц. Я пришла в ужас! Я не представляю, как можно прочесть всё это! Все эпохи… На всех языках… Я в растерянности.
— Я уверен, в мире нет ни одного человека, который прочитал бы всё на свете.
Алина выглядела обескураженной. Нахмурилась. Зажмурилась. Сжала и разжала пальцы.
— Я хотела посчитать, сколько книг написано на данный момент. Конечно, информация везде разная, да и нет толком никакой статистики. Я пробовала привлечь закон больших чисел, но, кажется, это совсем другое. Я чувствую себя такой глупой. С какой-то точки зрения математика так же велика, как литература, и даже больше. Вы не могли бы мне потом объяснить про мантиссу? Только не смейтесь…
Меня и вправду разбирал смех. Алина возмущённо, обиженно воскликнула:
— Игорь Валентинович!
— Да я не над тобой. Я над твоей жадностью, Алина. Ты так накинулась на всё это… И ты думаешь, что я тоже всё это знаю. Прости, я не смогу объяснить тебе про мантиссу. Я из курса высшей математики помню только само это слово, и всё. И закон больших чисел тоже не воспроизведу, помню только, что это из теории вероятности. Ты уверена, что хочешь погружаться так глубоко? Обычно люди выбирают для себя одну область и разбираются в ней. А ты, кажется, хочешь объять весь белый свет.
— Кстати о свете. Я прочитала про корпускулярно-волновой дуализм света, и, мне кажется…
— Алина, я не силён в физике. И в математике. И в литературе я просто любитель, простой читатель без претензий на знатока.
Судя по лицу, это было её первое разочарование во мне. Тем не менее, Алина выдавила:
— А в чём же вы сильны?
— Я нейропсихолог. И педагог. Я немного играю на гитаре, но это не значит, что я знаю теорию музыки и теорию струн. Я люблю гулять вечерами по городу, но я не путешественник, не географ, не почвовед. Я просто обыкновенный человек, обыкновенный учитель.
Я произнёс всё это лёгким тоном, с беспечной улыбкой. Но Алинина гипертрофированная любознательность встревожила меня не на шутку. Жаль, что Ира не наблюдает за нами через жалюзи; впрочем, она в любом случае просмотрит всё в записи.
— Так что с литературой? Мне кажется, «Незнайка» поможет расслабиться.
Алина покрутила в руках толстую яркую книжку с картинками и крупным шрифтом. Покачала головой. Отложила. Сказала:
— Пожалуй, я начну с этого.
И потянулась к «Классу коррекции», прятавшемуся за самой скромной обложкой. Нет, всё-таки хорошо, что Ира сегодня на нас не смотрит. А то бы точно изъяла.
Я подтянул к себе «Хоббита» и уселся в скрипнувшее кресло. Алина устроилась рядом, и мы погрузились в мирное чтение. Я искоса следил за её лицом: оно то хмурилось, то становилось недоверчивым, даже брезгливым. Прошло полчаса, час. Алина сидела, почти не двигаясь, только листала страницы с сумасшедшей скоростью.
— Не хочешь перекусить? — спросил я, когда время перевалило за полдень. — И ты вроде бы хотела обсудить «Скотный двор».
Алина оторвалась от книги. Взгляд был расфокусированный, глаза — розоватые, как у кролика.
— Что?..
— Тебе скоро обед принесут. Отвлекись ненадолго.
Она встала из кресла и потянулась. Осторожно, очень бережно закрыла книгу и положила на стол. Посмотрела на меня как-то отсутствующе. Когда в коридоре загремела тележка, Алина встряхнулась и тихо сказала:
— Я не хочу кушать.
— Милая моя, тебе нельзя пропускать. Тебе же Ирина Валентиновна объясняла.
— Я не хочу. Нет аппетита, — уронила она. Дверь открылась, и нянечка ввезла в лабораторию тележку — точно такую же, как вчера в палату.
— Алла Григорьевна, добрый день, я сегодня не бу…
— Здравствуйте! — быстро перебил я. — Алла Григорьевна, дорогая, а не могли бы вы отвезти всё в столовую на первом этаже? Мы с Алиной хотим вместе пообедать, а вы же знаете, ей неодобренную еду нельзя…
— Здрасьте, Игорь Валентинович, здрасьте. Отвезу, конечно. А ты чего, голубушка, такая бледная?
— Да что-то аппетита нет…
— Она просто устала, Алла Григорьевна. Мы сегодня очень плотно позанимались.
— Сейчас, сейчас спущу. Вы тоже спускайтесь. Алиночка, сегодня пирожки с капустой, съешь обязательно!
Нянечка ушла, погромыхивая колёсами и кастрюльками. Я тронул Алину за плечо.
— Ты чего?
— Книжка.
— Тебя так задело, да?..
Меня удивило, что её поразил именно «Класс коррекции»; на мой взгляд, «Мы» были страшней. Алина как будто услышала мои мысли.
Конец ознакомительного фрагмента.
Оглавление
- ***
* * *
Приведённый ознакомительный фрагмент книги А-линия предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.
Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других
