Дневники мотоциклиста

Данни Грек, 2014

Если вы когда-нибудь останавливали взгляд на красивой и мощной фигуре мотоцикла, смотрели на мчащийся мотоцикл с восторгом, завистью или просто любопытством, мечтали так же мчаться с беспредельной скоростью, навстречу ветру и закатам; если втайне или явно желали купить эту опасную, но столь привлекательную игрушку, если близкий вам человек сходит с ума по байку – прочтите эту книгу, написанную со страстностью и реалистичностью во всех животрепещущих деталях. Становление личности, осознавшей свое место в мире через детские грезы. Любая мечта сбывается, если приложить некоторые усилия. Можно плыть по течению жизни, быть как все. А можно стряхнуть с себя всеобщую одинаковость, выскользнуть из паутины повседневности и устремиться к будущему, которое ты выстроил сам, не покоряясь привычному порядку и обстоятельствам. Наркотик адреналина, жажда бесконечной скорости и близкие, любящие люди, – как совместить это в одной, такой недолгой жизни. Настоящие друзья, истинное братство, которое может связывать только сливающихся в одном сумасшедшем движении мотоциклистов – и та, единственная девушка, которая отдаст за тебя жизнь или подарит тебе твое продолжение на этой Земле; ради которой ты можешь бросить всё, но только не верного друга из пластика и металла. Только он уйдет вместе с тобой по бескрайней дороге, в бесконечную даль небес.

Неожиданное знакомство

«Ну что, проверим, на что мы способны…» — подумал я, все больше откручивая ручку газа… Сейчас нам никто не помешает… от блуждающих машин не осталось и следа, и многие светофоры переведены в мигающий оранжевый цвет, а главное, я получил тот маленький, но все же, первый опыт…

Я направил свой байк в соседний, новый район со его хорошим, свежим асфальтом и отсутствием безумного количества припаркованных машин. Наши два района соединяла длинная дорога с двумя затяжными поворотами, по которой можно было развить довольно приличную скорость даже на машине. А я был на мотоцикле и вновь откручивал ручку газа до скорости в сто пятьдесят километров в час.

Эйфория, подпитываемая безграничным чувством свободы, вперемешку с щекочущим мои нервы адреналином, уносили меня прочь от моего дома.

Не очень теплый, но все-таки уже совсем весенний ветер залетал ко мне в шлем через воздухозаборники, передавая мне запах дороги и прогретых покрышек. Я был наедине с самим собой, лишь звук моего двигателя разрезал тишину вечерней улицы, так громко заявляя о нас всем в округе. Разметка из прерывистой линии превращалась в сплошную, и картинка сменяла картинку, кадр за кадром добавляя в мою жизнь новые эмоции и впечатления.

Тот я, который проснулся с утра, уже точно никогда не вернется домой… с каждым новым метром я понимал это все отчетливей… Тот я остался во вчерашнем дне… Тот я стал свободнее… Тот я больше никогда не будет прежним.

Все эти чувства были для меня пыльным клубком, лежащим высоко на полке, теперь же он оказался в моих руках, и я завязывал его концы на своем стержне.

Как же немного надо человеку, чтобы так много понять, чтобы в глаза вернулся блеск, чтобы мысли, что делать дальше, обрели свою оболочку, чтобы жизнь забурлила вновь в остывших венах, толкая обладателя этого дара на новые поступки в жизни.

Пересекая последний рубеж соседнего спального района и оставив новостройки за своей спиной, я остановился на его окраине. Это была практически такая же площадка, как и в моем районе, только она была совершенно пуста. Ни машин, ни людей, ни шума, ни пыли, и мачты без света добавляли тому месту немного мрачности, но это тихое одиночество уничтожил я, медленно подкатываясь к свежеположенному бордюру. Заглушив мотор, я слился с той тишиной воедино, вдыхая полной грудью прохладный апрельский воздух. Вот она, тихая Московская ночь на своей окраине, и вот то, чего мне так сильно не хватало последнее время.

Эти пятнадцать минут, что я простоял там, в тихом одиночестве со своим первым железным другом, запомнились мне надолго, и я возвращался туда всегда, когда мои мысли наполняла грусть. Я разглядывал свой сверкающий город с той возвышенности и улыбался, радуясь тому выходу, что нашел меня сам еще много лет назад, и теперь каждый новый день открывал мне новые дороги. Конечно, дороги моего города были теми, что и всегда, но теперь мое понимание их было совершенно иное.

Заглядывая в темные, еще не освещенные окна совершенно нового дома, что стоял по мою правую руку, я представлял счастливые глаза, которые там уже скоро появятся. Их чувство нового и краткосрочное чувство радости, что заполнят эти квартиры уже в ближайшем будущем. Они будут сверкать там до первого неугомонного соседа, который будет обустраивать свои стены, вонзая в них сверла от рассвета до заката. Люди со счастливыми лицами заполнят эти подъезды, в суматохе будут затаскивать свои вещи в пустые квартиры, но в скором будущем радость нового будет разбавлена бытом неблагоприятного соседства, а детский смех, постепенно заполняющий эти этажные пролеты, в последующем превратит лестничные площадки в места для вечерних посиделок. Так было и так будет, так есть, и с этим уже ничего не поделаешь, и каждое чувство нового всегда сменяется чувством однообразного «полдника».

Я смотрел на те окна, и передо мной пронеслись несколько лет их жизни, и, глядя на них, я радовался новому в своей жизни, не имея и малейшего представления, что произойдет со мной завтра.

Как многого я тогда еще не знал… и как сильно я тогда ошибался…

Телефон, лежащий в моем кармане, выдал непрерывную трель, оторвав меня, от полуночной тихой идиллии.

— Ну, ты где есть? — не успев что-либо сказать, я услышал голос Андрея.

— Да, я сейчас приеду, — пытаясь перекричать его фон из рычащих моторов и визга шин, произнес я. — А вы где?

— Что? Где ты?.. Не слышу! — все так же кричал он.

— Сейчас буду, — более громко прокричал я. — Где вы?

— Мы там же! — наконец услышав меня, произнес он. — Давай, мы ждем! — и, не дождавшись моего ответа, повесил трубку.

Мне ничего не оставалось, как еще раз посмотреть на этот сверкающий город и выдвинуться обратно.

Всё так же осторожно и размеренно разрезая ночной ветер, я, как и по пути туда, был один. Всё те же фонари, провожающие меня, подмигивали в зеркалах и, прокладывая мой путь как по фарватеру, исчезали в темном горизонте. Все та же опустевшая дорога, с теми же заплатками от многочисленных ремонтов, все те же дома, все те же окна; я вернулся в свой район, не успев досчитать до ста, и вот последний светофор — меня ждали мои друзья. Но… в наших жизнях всегда присутствует какое-то «Но…», которое всегда появляется тогда, когда ты не готов. Как говорят: «Век живи, век учись». Вот и я жил, жил и учился, и встретил своё «Но…» совершенно не ожидая, чтобы оно меня чему-то научило.

Ночное московское время, как оказалось, это не только время драйва и скорости, это хорошее время для дорожных работ. Работ, на которые я прежде никогда не обращал внимания, но если я их не замечал, это не значит, что их нет, и они проходили в нашем районе каждую ночь. Дорожная работа под названием «очистка улиц от зимней пыли» была в жизни нашего города в весенние месяцы и днем, и ночью. И каждую ночь на наши дороги выползали тысячи водовозов с пенным раствором, чтобы осушить свои цистерны на проезжей части московских улиц. Несознательная, а может, и сознательная борьба с гонщиками проходила с часовыми интервалами, но чище от их ползанья по графику все равно не становилось, и нам приходилось лишь сбавлять газ.

Тогда я этого не знал и был застигнут этим незнанием врасплох.

Мне оставался последний поворот, за которым я слышал громкую музыку, но мое «Но…» опережало меня, повернув перед моими глазами в мой поворот. Это «Но…» было оранжевого цвета и прибивало грязь к обочине, забрасывая тротуар пеной. Оно величаво удалялось от меня, показывая значимость своей фигуры мигающим знаком обгона слева, и я не понял этого «знака». Я пересек перекресток, уходя за этим оранжевым чудовищем, включил пониженную скорость и открутил газ. Вмиг колеса подо мной потеряли сцепление с этой запененной дорогой, а я, докручивая тахометр, придал им еще больше силы. Мотор взревел как израненный зверь, и через мгновенье физика сделала свое дело за меня. Через секунду нас вынесло на кусок сухого асфальта, и сцепление с дорогой оказалось молниеносным. Еще секунда, и мы с моим рычащим зверем уже продолжали свой путь в отдельности друг от друга. За несчастный миг мой мотоцикл превратился в дикого, необъезженного скакуна, который взмыл в воздух, поднялся на задние копыта в диком танце, и с бешеным ржанием скинул своего наездника. А дальше всё происходило как по сценарию из фильмов про каскадеров. Мой мотоцикл продолжал свое движение в гордом одиночестве, проехав метров пять на заднем колесе и с грохотом рухнув набок в конце этой дистанции. Скользя по мокрому асфальту, он выжигал из-под себя парад из искр, и это красивое ночное зрелище сопровождалось скрежетом железа. Всю эту картинку ночного фейерверка я наблюдал, кувыркаясь позади, и чередовал её с болезненными ударами об асфальт. Вспышки фонарей, небо, асфальт и снова небо — я кружился по дороге в нижнем брейке, оставляя на ней клочки не своей кожи. Удар за ударом, вспышка за вспышкой, пытаясь ухватиться руками за гладкую, как отполированная доска, дорогу, я катился кубарем, не понимая, когда закончится моя безумная пляска. Последний удар, и я подкатился к своему дикому другу на спине, не достав до него пару метров.

Мне показалось, что еще секунда, и из-под моей искусственной кожи вырвется пламя огня, но это были всего лишь мои физические ощущения, и так же быстро, как всё это началось, так же все и закончилось, хотя тогда для меня эти секунды были бесконечностью. Мы остановились практически одновременно: мотоцикл в полуметре от бордюрного камня, а я в паре метров от него. Ну а дальше шок, боли пока не было, был только шок и череда картинок последних нескольких секунд моей жизни. Хорошая штука этот принцип самосохранения, перерастающий в шок, ведь человек в шоковом состоянии способен на многое. Он способен сдвинуть многотонную машину, прыгнуть в длину на столько, что спортсмены, которые тренируют свои навыки каждый день, только позавидуют, пробежать стометровку с рекордным временем, в общем, сделать то, что в обычных условиях ему не под силу. Это как в игре — шкала супер удара, которая резко поднявшись вверх, даёт тебе право на победу в практически проигранном раунде. Главное, правильно и быстро его использовать, зацепиться за это мгновение, потому что она появляется так же быстро, как и исчезает. Многие люди в шоковом состоянии спасали свои и чужие жизни, несмотря на сложность задачи. Секундный супергерой, что живет в каждом из нас, в такие моменты вырывается на свою недолгую свободу и даёт нам право на еще один шанс. Я смутно помню, как я оказался рядом с мотоциклом, схватил его за руль и попытался поднять с бока. Его раскаленное масло растекалось по дороге, дополняя эту мыльную оперу своим черным видом и исходящим паром. Я резко дернул вверх и поднял эти сто шестьдесят килограмм вертикально, параллельно пытаясь найти подножку. Мои руки, крепко держащие руль, начинало потихоньку подламывать, а ноги с каждой новой секундой становились менее послушными. Головная боль, нахлынувшая так резко, как и вся эта ситуация, сдавливала мои виски, но я удержал свое шаткое равновесие и поставил мотоцикл на подножку. Отпустив ручки, я отошел от своего истекающего друга и присел на бордюр, стягивая с себя шлем. Переведя дух, я огляделся и увидел, как с площадки приближаются огни и рев едущих в мою сторону мотоциклов.

«Странно, откуда они узнали…» — промелькнуло в моей голове. Ведь пока я участвовал в этом спектакле, в округе не было ни души…

Голову вновь пронзила немая тупая боль как после хорошо проведенного вечера, и тело начало знобить в судорожной лихорадке. Я начал осматривать и ощупывать части своего тела и наткнулся на резкую боль в плече, что не позволила поднять мне руку выше уровня глаз.

Первый, из той, стремящейся в мою сторону толпы, припарковал свой байк и уже бежал ко мне. Следом остановился еще один и еще, и еще. За ними стали подтягиваться машины.

— Ну, ты как? Живой? — прокричал первый подбежавший, это оказался Пашка. Склонившись надо мной, он продолжал свои вопросы с лицом старшего брата, увидевшего, как его младший свалился с дерева: — Что случилось? Скорую вызвать? Ты слышишь меня?..

Видимо со стороны мой вид был не очень, и я напоминал человека, нуждающегося во врачах.

— Да, нормально все, — взяв секундную паузу, все так же сидя на бордюре, вымолвил я. — Бывало и хуже.

— Ну… раз шутишь, значит и вправду все нормально, — склоняясь надо мной, успокоился Большой, вокруг которого уже стояла толпа. — С первым падением тебя, — добавил он, хлопнув меня по плечу, разбавляя тем самым окружившую меня обстановку.

Но тут резкая боль вновь вернулась в мое ознобленное тело и пронзила мою левую сторону, выражаясь на лице непередаваемой гримасой.

— Точно, всё нормально? — переспросил он, уже ощупывая место похлопывания. — У тебя что-то с плечом, вот бугор, — остановив свою руку на искажении под слоем кожи, высказал он свою озабоченность, аккуратно сжимая этот торчащий холмик.

— Уже не уверен, — понимая, что от этого сдавливания мне не становится лучше, ответил я, пытаясь выдавить на своих губах подобие улыбки.

— А как вы узнали, что я тут кувыркаюсь? — осматривая эту толпу, поинтересовался я, пытаясь сменить тему плеча.

— Да ты такой парад планет показал, что сложно было не заметить, — подключился стоявший рядом с Большим Андрюха. — Звук подъезжающего мотоцикла, потом резкий рев, фары в небе, ну а потом грохот и искры. Все ясно как белый день, — ухмыльнулся он. — Как тебя угораздило-то?

— Сам не понял, — сказал я, не желая разбирать сейчас причину моего полета, хотя она была и так всем ясна.

— Что там с мотоциклом? — пытаясь подняться с бордюра, спросил я, увидев, как несколько людей окружили его.

— Вроде всё нормально… Лучше… чем у тебя, — подметил Димка, который был среди той компании.

— Так что с ним? — переспросил я, встав на твердую землю, опираясь на Андрюху.

— Ерунда, крышку пробил, зеркала сломал, ручку сцепления загнул, ну и бок потер, вроде всё, — ответил Димка, улыбаясь такому исходу, ведь все прекрасно понимали, что могло быть и хуже, и это хуже было всего в нескольких метрах.

— Ты лучше в травмпункт скатайся, пускай тебя доктора осмотрят, — продолжил он. — А за него не переживай, это всего лишь железка.

— Кто на машине? — вглядываясь в лицо каждого, кто не был одет в мотоциклетную одежду, добавил он, но все лишь молча наблюдали.

— Я уже нашим друзьям позвонил, сейчас будут, — резво вставил Андрюха, также оглядев присутствующих, которых видимо больше интересовало не мое здоровье, а шоу, которое я показал.

После заявления Андрея они, не спеша, расселись по своим четырехколесным творениям и поспешили удалиться, ведь представление было окончено, и теперь они смело могли обсудить это на том месте, с которого их сорвал грохот и асфальтные искры. Лишь мои новые друзья остались дожидаться «экипажа быстрой помощи».

В этом десятиминутном ожидании они шутили, рассказывая о своих неудачах, своих падениях и своем везении, они пытались приободрить меня, смеясь над всей этой ситуацией, потому что каждый из них проходил через подобное в той или иной степени. И эта поддержка отвлекла меня от мыслей поражения, я также смеялся, как и они, и совсем не заметил, как на горизонте появилась машина Ярика.

Остановив свой болид прям посередине дороги и включив аварийку, оттуда высыпались сам Ярик, Женька и Олег. Подойдя на расстояние вытянутой руки, они потеснили присутствующих и, осмотрев место аварии и ее виновника, засыпали меня уже знакомыми мне вопросами.

— Как ты так? Что произошло? Как тебя угораздило?..

— Ребят, хорош! — не дав мне сказать и слова, обрубил их Андрюха. — Его в травму отвести надо, а не допрос с пристрастием устраивать.

Слегка озадачив их своим высказыванием, он взял мой мотоцикл за ручки и начал распределять роли.

— Олег, поможешь до гаража докатить, пока они скатаются? — вопросительно посмотрев на наших друзей, высказал он.

— Хорошо, — не заставляя себя ждать, ответил Олег, взглянув на лужу масла под мотоциклом. — С тобой скататься надо? — уже зная ответ, все же спросил он.

— Я думаю, нет, — сказал я, кивнув ему в сторону Ярика и Женьки, которые немного застопорились, ожидая дальнейшие указания от Андрюхи.

— Как скажешь.

— Ну что стоим, поехали, — опомнился Ярик, и через мгновение я уже сидел на заднем сидении его машины.

Мы тронулись, и позади нас остались припаркованные мотоциклы с их хозяевами, что не спешили разъезжаться. Олег с Андрюхой и Большим развернули мой байк и медленно покатили его в сторону гаражей, а мы исчезли за поворотом.

«Какие всё-таки люди, эти мои новые друзья…» — думал я, пытаясь не обращать внимания на боль и не думать о последствиях… Люди с большой буквы «Ч», не умеющие оставлять товарищей в беде, ведь чтобы быть человеком, не так много нужно, и этого в них хватало сполна. Они все такие разные, но живут одним чувством свободы. Работники офисов, охранники, управляющие или просто бездельники, они поглощены одной темой, и эта тема их объединила в одно целое, в то самое, что можно легко назвать братством. Первый раз, видя человека, они пришли на помощь, и всем своим видом показали мне, что всё происходящее им небезразлично. Они не просто приехали поглазеть, они приехали поддержать, и я принял эту поддержку, радуясь, что она у меня есть.

Хорошие дела могут принадлежать только хорошим людям, а их не так много, как и их поступков…

После моего быстрого рассказа о произошедшем, всю оставшуюся дорогу мы молчали, лишь встречаясь взглядами в зеркале заднего вида. И по этим глазам Ярика я читал немой вопрос: «Как же тебя так угораздило?.. Как? Зачем ты это сделал?».

Хороший вопрос: «Как?», а еще лучше: «Зачем?», ведь покупка мотоцикла была тайной не только для моих родителей, но и для моих друзей, которые тоже начали бы меня отговаривать. Но дело уже было сделано, оставив второй немой вопрос без ответа, а разобраться с первым мне еще только предстояло.

У меня было время обдумать его, и это время я дал себе сам, ведь всё, что с нами происходит, это лишь следствия нашего выбора, а следствия всегда имеют свои последствия. Не случись со мной это тогда, это могло случиться позже, и на этом могла закончиться эта история. Я мог легко надломиться как неокрепшая ветка, отодвинув эти чувства, что ощущал несколько часов назад, на второй план, тем самым оставив свою надежду на свободу, и позже я бы не встретил людей, которые мне стали так дороги. Я бы запер под огромный амбарный замок все эти пылающие чувства, которыми уже обладал, и надломленный своим поражением был бы в бешенстве от самого себя. Я бы опять продолжал свое тихое существование, размеренно превращаясь в серость улицы, но я не мог так поступить с собой, и, сидя на заднем сидении машины Ярика, я знал, что мой следующий выбор будет точно таким же, как и сегодня.

«Случилось, значит, так должно было случиться…» — успокаивал себя я, а будущее покажет, какие уроки я могу из этого извлечь…

Я не заметил, как мы въехали во двор травмпункта, где рядом с парадной дежурила карета скорой помощи. Ярик медленно припарковал машину прям напротив входа, и я попытался вылезти с заднего сидения без чьей-либо помощи, но это оказалось не так уж и просто. Чем больше я находился в неподвижном состоянии, тем больше наливались мои руки, раздувались сухожилия и болело тело, чем больше я был без движения, тем меньше мне хотелось их совершать, но дверь уже была распахнута, и при помощи своих провожатых я все же вылез наружу. Отказавшись от дальнейшей помощи, я в сопровождении своих друзей поднялся по лестнице, ведущей к главному входу, и вскоре пересек черту алюминиевых дверей.

В нос тут же ударил этот лекарственный запах, который мы так не любим с детства. Белые свежевыкрашенные стены говорили о недавнем ремонте, а безумное количество пристенных лавочек о популярности этого заведения. Нам повезло, и той ночью обошлось без пьяных дебошей и вечерних драк, и все лавочки оказались пусты. Лишь на входе нас встретил одинокий охранник, сидящий за узким высоким столом, на котором стоял еле светящий светильник. Окинув нас взглядом, он и дальше углубился в изучение развернутой газеты, не обращая на нас совершенно никакого внимания.

Женька быстро пробежал вперед к приоткрытому кабинету, откуда доносились мужской и женский голоса, и скрылся за дверью. Подойдя к ней ближе, я услышал:

— Доктор, у нас тут проблема, — быстро проговорил он. — Друг упал и видимо что-то себе поломал. Посмотрите?

— Конечно, пускай заходит, — ответил уже более отчетливый мужской голос. — А где он?

— Я здесь, — пересекая порог кабинета, сказал я, увидев сидящего за столом доктора и Женькину фигуру, стоявшую перед ним.

На вид доктору было не больше тридцати пяти; маленькие очки в золотой оправе, острый нос и блестящая голова из-за ранней лысины — вот, наверное, все, что я успел подметить выше его худых плеч в белом халате.

Но вдруг я услышал тот же женский голос, что и несколько секунд назад, и, повернув голову, увидел медсестру, которая сидела в углу.

— М-да, вид не очень, — пристально вонзая в меня свой ярко подкрашенный взгляд, проговорила она и, кокетливо улыбнувшись, слегка откинулась назад к стене. Она сидела на кушетке, опираясь на нее обеими руками и закинув ногу на ногу, походила скорее на представительницу автосалона, нежели на врача. Ее ярко-рыжие распущенные волосы волнистыми линиями спускались на ее белый короткий халат, из которого вырастали длинные ноги на высоких каблуках. И в этом заведении она была чем-то из ряда вон выходящим, но ее агрессивная красота и надменный вид умиляли эти стены, которым приходилось видеть многое.

Доктор резко посмотрел на неё, отсекая своим взглядом всякие последующие высказывания, и перевел взгляд на меня.

— Мотоциклист? — спросил он, пристально вглядываясь в каждый сантиметр моего тела.

— Да, — выдержав паузу, ответил я и, пытаясь объяснить свой вид, стесняясь, добавил: — Начинающий.

— Ясно, — сказал он, встав со стула. — Проходи вон к той кушетке, — указал рукой на место рядом с медсестрой. — И раздевайся, будем тебя осматривать. Друзья могут подождать возле кабинета, — добавил он, указывая на дверь, адресовав свое послание стоявшим за моей спиной Ярику и Женьке.

Им ничего не оставалось, как молча выполнить это указание, но выходя из кабинета, Ярик не стал плотно закрывать за собой дверь и оставил небольшую щель.

Я прошел к кушетке и начал расстегивать свой комбинезон. И тут я окончательно понял, что без чьей-либо помощи мне будет сложно стянуть с себя эти прилипшие латы. Боль была полностью в своей власти, сковав мои движения настолько, что я даже не смог стянуть с себя рукав, и в этом зависшем состоянии я продолжал стоять в попытках «скорейшего разоблачения». Медсестра, не обращая никакого внимания, встала со своего места и подошла к врачу, который склонился над столом, над какими-то бумагами, и видимо ее участие там было куда важнее ее прямых обязанностей.

Но из-за двери вдруг послышался голос Ярика:

— Может, я ему помогу, — засунув свою голову в дверной проём, обратился он к медсестре.

— Помоги, — обернувшись, ответила она с полным видом равнодушия. И этот стеклянный взгляд мог означать только одно, что в ее рыжей голове не существовало никаких чувств, а уж тем более сострадания.

Он подошел ко мне и начал стягивать с меня одежду как отец новорожденного, с той же осторожностью и трепетом.

Сжав зубы, я терпел, ведь особого выбора у меня не было, терпеть и еще раз терпеть, пока не наступит завтра. Ушибы, кровоподтеки и ссадины скрывались под слоем толстой кожи, но были вскрыты, стоило мне освободиться от этой мото кожуры, и теперь пестрели во всей своей красе, отливая ярко-алым и бордовым цветом.

Закончив свою миссию, Ярик молча удалился за дверь, и уже закрывая ее, окинул меня не очень радостным взглядом. По его глазам мне стало ясно, что мои дела обстоят не очень, и мне оставалось лишь услышать итоговый приговор.

Медсестра, окинув меня все тем же взглядом, подошла ко мне вплотную с небольшим подносом, на котором было несколько тампонов ваты и небольшая колба с непонятной жидкостью.

— Сейчас обработаем твои ссадины, терпи, может пожечь, — принялась она выполнять свою работу, с аккуратной точностью проводя по каждому, подожженному сантиметру моей кожи словно по холсту, на котором она рисовала, отнюдь не красками.

«Да, ощущения не из приятных…» — подумал я, как только она начала рисовать свою «картину»… Мне казалось, что это давно оставленные в детстве чувства вернули меня снова в мои шесть. И вот я опять стою со стертыми коленями перед мамой, а она смазывает их зеленкой. Внутри меня всё дергается, хочется сбежать, но мама держит меня за руку, и чтобы облегчить мои страдания дует на только что залеченные раны.

Видимо медсестра прочитала именно это в моих глазах и сделала точно также, что меня безумно удивило и заставило пересмотреть ее безразличие. Врач стоял, облокотившись на стол, и наблюдал за всей этой картиной с долей ревности. По его фигуре можно было понять, что он готов ринуться в бой и отстаивать свои завоевания, но мне до них не было никакого дела, и он прекрасно это понимал.

— Ты закончила? — нервно спросил он, подойдя ближе и начиная рассматривать мои травмы.

— Да, теперь он полностью в твоём распоряжении, — закрывая флакон с той отвратительной лечебной жидкостью, лукаво ответила она, оценив улыбкой свою провокацию.

— Спасибо, — выражая благодарность за воспоминания из детства, улыбнувшись ей в ответ, вымолвил я.

На что она лишь так же лукаво подмигнула, быстро проговорив:

— Да не за что, обращайся, — отошла обратно к столу.

Доктор не оценил такого обмена любезностями и торопливо осмотрел моё тело, уже поставив заочный диагноз.

— Ну что, тут всё понятно, нужен снимок плеча. Надевай штаны и пройди в соседний кабинет на рентген, врач сейчас подойдет, — пытаясь избавиться от меня как можно быстрей, проговорил он, отойдя обратно к столу и написав мою фамилию на талоне.

Пачка моих документов с самого прихода лежала на его столе, об этом позаботился Женька, и теперь он мог легко ответить, как меня зовут и сколько мне лет, и даже — женат я или холост.

Еле собравшись, я вышел из кабинета, ища взглядом заветный дверной номер, что доктор написал на клочке бумаги, и к моему удивлению это оказалось напротив. Рядом с этой комнатой сидели мои друзья. Быстро подскочив со своих мест ко мне, они обрушили на меня град «переживающих вопросов», на которые я пока не мог ответить.

— Ну как?. Что врач сказал? — остановив меня стеной, озабочено спросил Ярик.

— На рентген отправил, — коротко ответил я, указывая рукой на дверь. — В остальном — ничего.

— Ясно, — расстроился Женька, впиваясь глазами в мой выпирающий из плеча бугор. — Болит?

— Да нет, — расстроив его, ухмыльнулся я. — Может, пропустишь?

— Конечно, извини, — быстро нашелся он. — Мы будем здесь.

Да, без одежды всё выглядело несколько хуже, чем в ней, но Ярик всё это уже видел, когда помогал мне раздеться, и его взгляд был менее удивленным, чем у Женьки.

Я сделал три шага и оказался уже внутри этой затемненной просторной комнаты. Не успел я толком осмотреться, из-за спины раздался тихий низкий голос.

— Бумажку мне, а сам проходи и ложись вон на ту кушетку.

Обернувшись, я увидел небольшого человека в белом халате, который стоял за моей спиной и ждал. Я протянул ему листок, и он направился в свой кабинет в кабинете с огромным бронированным стеклом.

— Вон на ту, — увидев мою нерасторопность, вернулся он обратно, указывая мне рукой на ложе, которое стояло практически посередине. — И одеялом вон тем укройся.

Я прошел до середины комнаты и опустился на «фотокровать». Сел на её край и, осматривая здоровый агрегат, что был прикреплен к ней, понял, что это все только начало, и дальше мне предстоит множество таких кабинетов, их обшарпанных стен и таких вот безликих людей, для которых я всего лишь выскочка.

Из смотрового окна вновь высунулась голова пожилого фотографа человеческого нутра.

— Ложись и укрывайся, — приказным тоном проговорил он, всем видом показывая, что был оторван мной от чего-то важного, и к этому важному он хотел вернуться как можно быстрее.

Мне оставалось лишь подчиниться такому развитию событий и, взяв свинцовое одеяло, которое весило килограммов двадцать, я улегся, прикрывая им всё, что ниже груди.

«Тяжеловато было нашим предкам…» — отвлекся от всего происходящего я… Закованные в кольчуги и латы они были как неваляшки, восседая верхом на своих лошадях. И если их сбивали с ног, они уже с трудом могли подняться, впрочем, также как я под этим «пуховым» одеялом.

Из своей комнатушки вновь показался хозяин этих владений. Он, семеня, подошел ко мне, настроил свой аппарат для сканирования, поправил свинец и удалился обратно.

Секунда, и я был вновь свободен.

— Всё, готово, жди в коридоре, — раздалось из окошка все тем же приказным тоном, на который я уже не обращал внимания.

Я сдвинул с себя эту мнимую тяжелую защиту и вышел за дверь. Там всё также сидели мои друзья, травя друг другу что-то смешное, но с моим появлением их лица опять стали сосредоточенными. Я присел рядом с ними и не успел перевести дух, как между кабинетами пробежал белый халат с моими готовыми снимками.

— Заходи, — услышал я в ту же секунду, и это обращение было посвящено только мне.

Я встал и зашел в кабинет. Врач разглядывал мои снимки, стоя напротив лампы, рядом с рентгенологом, который, увидев меня, тут же вышел.

— В принципе, как я и думал, — сказал он, не отрываясь от этих черно-белых фотографий.

— Думал как? — забыв о всякой субординации, спросил я, застыв в ожидании. Он положил снимки на стол и взглянул на меня.

— У тебя вылетела ключица с обрывом всех связок, — разглядывая мою реакцию, начал он. — Ну а в остальном все нормально.

— Нормально?! — удивился я.

— Да, нормально! — с долей раздражения он смотрел мне в глаза. — Нужна операция, сейчас вызовем скорую и в больницу. Где у нас сегодня принимают?! — уже обращаясь к медсестре, добавил он.

— В тридцать шестой, — сказала она, уже набирая номер телефона.

В голове всё стало затуманенным, это ему было всё ясно, мне же ничего. Какая операция? Какая больница? Какие, вообще, могут быть последствия этого высказывания?

Углубляясь в самого себя, я перестал контролировать происходящее, как будто всё происходило не со мной, а с кем-то другим, а я просто оказался невольным наблюдателем, которому уже давно хочется уйти с этого спектакля.

— А, может, без скорой обойдемся? — немного собравшись с мыслями, вставил я. — Я на машине, скажите адрес и меня отвезут.

— Нет, так не получится, такие правила, — монотонным голосом ответила сестра, продолжая набирать какой-то номер.

— Доктор… а это серьёзно?.. Что за операция? — обращаясь уже к врачу, спросил я.

— Да не очень, — сменив свой первоначальный тон, начал пояснять он — Твои связки просто уже ушли в плечо. В больнице разрежут, найдут, потом свяжут заново, закрепят и все дела, — словно это было как пришить пуговицу, объяснил он, показав мне, что дальнейшие расспросы бессмысленны.

Да, звучало это намного проще, чем было на самом деле, и мне оставалось лишь довольствоваться этой скудной информацией.

Натянув верх комбеза, я вышел из кабинета и уселся рядом с Яриком и Женькой. Они не задавали никаких вопросов, потому что слышали весь разговор сами, и нам оставалось лишь ждать этот белый экипаж с мигалками.

— Домой сам позвонишь? — оборвал эту чудовищную тишину Ярик.

— Да, — ответил я, только сейчас вспомнив о родителях и уже представляя их реакцию. — Но сделаю это позже, чтоб не беспокоились понапрасну, — делая отсрочку скорее для себя, нежели для них, сказал, и Ярик это отлично понимал.

— Позвони Андрюхе или Олегу, спроси, что с байком, — перевел разговор я.

— Хорошо, — кивнул Ярик, достал телефон и вышел на улицу.

Через минуту он уже вернулся обратно и с улыбкой на лице сказал, что с байком всё в порядке, и он уже стоит в гараже, и, конечно, ждет второй серии.

На входе показался врач скорой помощи. Вглядываясь в наши лица в поисках своего попутчика, он молча прошел в кабинет, но через секунду дверь снова распахнулась, и он уже стоял с документами в руках.

— Ну что, мотоциклист, поехали, — не дожидаясь моего ответа, обратился он ко мне. — Сам в состоянии передвигаться?

— Вполне, — удивляясь такой постановке вопроса, сказал я, встав со скамейки.

— Тогда пошли, будем загружаться, — показывая на часы, поторопил он и, не дожидаясь меня, направился к выходу.

— Давайте, парни, — протянул я руку своим друзьям, но их реакция не заставила себя долго ждать.

— Э…э, мы с тобой, — отводя её в сторону, возмутился Ярик. — Скорой на хвост сядем и довезем тебя до места.

— Тебя в какую больницу определили? — солидарно с возмущением Ярика вставил Женька. — Чтобы найти, если потеряемся.

— Вроде в пятнадцатую, — неуверенно ответил я. — В тридцать шестой места для меня не нашлось.

— Ну, теперь точно не потеряемся, — расхохотался Ярик. — Там, наверное, тоже сестрички симпатичные будут?

— Не факт, — опередил меня Женька. — Но посмотреть стоит.

— Ну что? Грузимся? — посмотрев на выход, за которым уже давно скрылась фигура «перевозчика», поторопил их я, и через несколько секунд мы втроем уже вышли из парадной травмпункта, где меня ждала эта белоснежная карета с синими маяками и распахнутой дверью. Рядом с ней стоял врач с документами, всем своим видом показывая, что мы опаздываем.

— Давай, запрыгивай, у нас еще вызовов вал, — спешно пробормотал он, указывая мне на салон. — Звонят все кому не лень, как будто в больницах сегодня бесплатную лотерею разыгрывают.

Вскоре я сидел в кузове, ожидая, когда за мной закроется дверь, которую придерживал торопливый врач.

— Мы за тобой, — выкрикнул Ярик, усаживаясь за руль своей машины.

В ответ мне оставалось лишь кивнуть.

Дверь захлопнулась, водитель включил люстру, и мы отправились в дом, где ремонтируют человеческие тела как на конвейере.

Через лобовое стекло падал свет от фонарей, чередовавшийся то белым, то синим цветом, который оставался на всем, что окружало мой экипаж. Мы ехали в тишине, никаких тебе расспросов, никаких жизненных наставлений, просто тишина, тишина, понимание и усталость, лишь иногда обрываемая голосами рации. Усевшись на кушетку, я напоминал себе ребенка, севшего на высокий стул и, побалтывая ногами, я разглядывал все эти медицинские приспособления, которые напоминали мне бортовой компьютер на космодроме с множеством непонятных кнопочек и мониторов. Это немного отвлекло меня от мыслей о предстоящем, и я не заметил, как мы пересекли ворота больницы. Фары, всю дорогу двигавшиеся синхронно с нами, отражаясь в задних, заклеенных белой пленкой стеклах, вдруг исчезли, и через секунду наш экипаж въехал в приемную огромного здания. Водитель заглушил мотор и, наконец, выдал единственную фразу за весь вечер:

— Приехали, выгружайтесь, — как таксист высказал он, и врач незамедлительно последовал его указаниям.

Его посаженный множеством сигарет бас был настолько командирским, что если бы у моих попутчиков завязалась беседа, для меня был бы вопрос, кто капитан на этом корабле.

— Чего ждешь, или тебе особое приглашение нужно? — распахнув передо мной дверь, вновь заговорил врач, выполняя вышесказанное поручение как верный юнга.

— Ничего, — поднявшись с боковой лавочки, я направился к выходу, ища глазами своих друзей. Высунув голову из раздвижной двери, я увидел их фигуры, которые спешными шагами поднимались по эстакаде.

Я сделал несколько шагов в сопровождении Ярика, Женьки и спешащего врача, и вскоре нас встретила суета приемного покоя в полной красе, и это оживленное место с бетонный квадратом пола было всегда таковым, вне зависимости от времени и погоды. Люди в белых и синих халатах хаотично передвигались, на этом маленьком пятачке. Все что-то делали, куда-то бежали, и мой «перевозчик» без труда влился в это движение, оставив нас рядом с выходом. И эту картину суеты разбавляли обычные люди, которых привела сюда отнюдь не радость.

Старушка, сидевшая на стуле, безжизненно смотрящая в дверной проём приемной, что-то нашептывала себе под нос, словно читая заговор; веселая компания из пяти человек, видно, изрядно погуляв и найдя себе приключения, успокаивала совсем юную, но изрядно выпившую девушку; старик, стоявший рядом со стулом, опирался на свою клюку; женщина с ребенком лет пяти на руках, с глазами, полными отчаянья, — все эти люди были временными звеньями одной цепи, и таким же звеном стали мы, дополнив эту картину. Со всеми здесь, что-то случилось, и все чего-то ждали, косо рассматривая друг друга и предполагая причину появления, но моя персона говорила сама за себя, что ни для кого не было секретом, почему я здесь. Белый искусственный свет освещал всю сцену с утвержденными и случайными актерами той весенней ночи, приглашая исполнить свою роль на всеобщее обозрение.

Врач, который меня привез, спешно прошел к окошку приемной, и передал туда мои документы.

— Принимаете? — отдавая листки моего дела пышной женщине в очках, пробормотал он, совершенно не скрывая своей спешки.

Она окинула меня взглядом, полным безразличия, взяла в руки эти бумажки и, указав нам на ряд свободных стульев, разрезала своим громким голосом воцарившийся шум.

— Подождите вон там, сейчас дежурный врач освободится и примет вас, — громко проговорила она, слегка привстав со своего места и оглядев меня с ног до головы.

Мы последовали такому, уже привычному нам указанию, и принялись ждать. Опять ждать, снова — эти минуты ожидания и неизвестности пульсировали у меня в голове, давая мне пищу для размышлений.

— Ну как ты? — заглядывая в мои глаза, спросил Ярик.

— Бывало и хуже, — ответил я уже заезженной фразой.

— Да хватит киснуть, — подключился Женька, хлопнув меня по ноге. — Все будет хорошо.

— Да я и не кисну, просто устал немного, — пытаясь выдавить улыбку, ответил я, понимая, что рядом со мной близкие люди, для которых моя судьба тоже важна.

Пускай в скором будущем наша жизнь развела нас по разным дорогам, но тогда они были рядом, и за это я был им благодарен.

Вдруг в конце коридора показалась тень доктора в зеленом одеянии и таком же зеленом колпаке. Даже та веселая толпа при виде его слегка притихла и уставилась в его лицо, не скрывая своего интереса. Он медленно прошел по коридору, окидывая всех слегка печальным взглядом, и, подойдя к старушке, что-то сказал ей тихо на ухо, положив свою руку ей на плечо. В ответ она лишь посмотрела на него своими туманными глазами, из которых уже струились слезы. Всем стало ясно, что он принес ей плохую весть, и ее мокрые от слез глаза только подтверждали это. Он взмахнул рукой, и тут же рядом с ними уже стояла медсестра, которая приподняла старушку за локти и, придерживая, увела её в процедурный кабинет. Вокруг повисла вопросительная тишина, но никто не осмелился задать свой вопрос этому вестнику в зеленой робе. Все лишь проводили их взглядами и смотрели на доктора, не скрывая своего любопытства, от которого через мгновенье не осталось и следа, стоило старушке исчезнуть за дверью процедурной. После того как дверь захлопнулась, все вновь углубились в свои разговоры или свое молчание, но я до сих пор помню ее бесцветные глаза, в которых была надежда, и которые в один миг превратились в пустоту.

Врач секунду помешкал, оставаясь на своем месте и, опомнившись, прошел к приемному окну. Оттуда сразу показалась рука с моими документами. Он взял их и, оглядев всех присутствующих изучающим взглядом, остановился на мне. Бегло просмотрев эти пару листов, он уже вынес свой вердикт и направился к нам.

— Ну что, спортсмен, пошли, сейчас на анализы и в палату, эту ночь тебе придется провести здесь, — сказал он с полным спокойствием в голосе, так что мы трое прибыли в некое замешательство.

— А как же операция? — тревожно спросил я, надеясь, что тот диагноз неправильный.

— Операция? — ухмыльнулся он, ставя эту надежду под сомнения. — Операция, конечно, будет… Но завтра.

— Как завтра? Я думал, что сейчас, — в замешательстве ответил я.

— Сейчас?! — возмутился доктор. — Ты что думаешь, что всё так просто? Говори своим друзьям «До свиданья» и пошли со мной, а по ходу я тебя обязательно посвящу в тонкости нашей работы.

Я обернулся к Ярику и Женьке, которые недоумевали не меньше моего.

— До завтра, — в очередной раз протягивая им свою руку, и в очередной раз соглашаясь с чужим мнением, вымолвил я.

— А родители? Они же не знают, — пожав мою руку, спросил Женька.

— Я сам завтра с утра позвоню, а сейчас пускай спокойно спят, — ответил я, возвращаясь к своим мыслям о них. — На сегодня с меня хватит ваших сочувствующих взглядов.

— Хорошо… Но… — хотел продолжить Женька, но был тут же остановлен Яриком.

— Заедем завтра, — обрывал он его. — Поехали.

Женьке ничего не оставалось, как согласиться с ним, и вскоре я уже видел их исчезающие спины в дверном проходе.

Мы с доктором направились к лифту, который находился в центре этого здания врачевания болезней и недугов. Его так возмутили мои вопросы, что по ходу нашего движения он еще пару раз нервно хмыкнул, незаметно поглядывая на меня, но я отчетливо это видел. Одну из тонкостей их профессии я уже для себя уяснил, это была тонкость неведенья, в которой они держали всех, увеличивая в наших глазах свою значимость. Несколько минут назад он был посланником плохих вестей с каменной мимикой на лице, а уже сейчас он стал важной фигурой, несущей в себе такие важные для меня ответы.

Мы сели в лифт и стали медленно ползти по шахте вверх, на этаж с объясняющим названием «Травматология».

При входе нас встретила старшая сестра, которая сидела за конторкой и перелистываля какую-то газету, она лишь подняла свои глаза, оценивая меня как нового клиента своих владений.

— Определите его в палату, — отрывая её от очередной газетной истории, сказал доктор. — А мы пока пройдем в кабинет.

Она медленно привстала со своего нагретого стула и хотела, было, что-то спросить или сказать, но ей так же как и мне в лицо уже смотрела его спина в зеленой робе, которая плавно удалялась по затемненному коридору. Переглянувшись с этой хранительницей палатных душ, мне ничего не оставалось делать, как следовать за ним.

Он открыл кабинет и исчез в клубе яркого света, к которому проследовал я. Медленно шагая за ним, я пытался разглядеть это место, где мне было положено провести какие-то дни из своей жизни, но из-за тусклой освещенности это было невозможным. Лишь свет из кабинета освещал дверь напротив, а лампа, стоящая на столе у ночной сиделки, освещала только часть стены и письменный стол, остальное пребывало во мраке, и этот мрак захватил здесь все, включая людей на их временных койках.

Я вошел вслед за врачом в помещение, которое целиком и полностью шло вразрез с моим представлением о кабинетах докторов. Только выкрашенные в светло-синий цвет стены оставляли память о своем первоначальном предназначении, остальная обстановка напоминала мне, скорее, комнату отдыха приличного фитнес-центра, чем кабинет врача. Просторный, светлый, с огромным окном напротив входа, он был полной противоположностью увиденного мной в приемном покое, и теперь я точно знал, как отдыхают местные врачеватели. В углу распластался большой диван из коричневой кожи, а рядом с ним стоял маленький журнальный столик со следами от кружек, стену напротив захватили деревянные шкафы с множеством папок, а по центру вросли в пол два стола, стоявшие буквой «Т».

Доктор прошел вглубь комнаты и плюхнулся в огромное кожаное кресло, взяв со стола кружку, с остывшим чаем или кофе, и уткнулся в мои листы.

— Проходи и садись, — откинувшись назад и разглядывая мои снимки, пробормотал он, все так же держа кружку рядом со своими губами.

Я хотел было пошутить, что постою, но с каждой минутой на меня все больше опускалась тяжесть сегодняшнего дня и ночи. Будто на моей спине находился невидимый рюкзак, в который подкладывали и подкладывали невидимые гантели, и под их тяжестью мне становилось сложнее устоять на своих ногах.

— Ну что, Данила, лечиться как будем? — лукаво взглянул он на меня.

— Что значит, как? — не понимая, что он имеет в виду, переспросил я, также как и он, откинувшись на мягком диване.

— Быстро или медленно? — продолжил он задавать наводящие вопросы.

— Конечно, быстро, — надеясь, что уже сегодня я покину это заведение, резво ответил я, готовый уже сейчас пройти в операционную.

— Хорошо, — улыбнувшись такому ответу, обрадовался он. — Сейчас я тебе все расскажу.

Пройдя через весь кабинет, он подошел к маленькому шкафчику, открыл его и взял оттуда небольшой сверток, в котором находились несколько пластиковых пакетов. Углубившись в медицинские термины, он поведал мне все варианты моего скорейшего выздоровления, и всё оказалось совсем не так просто, как мне рассказывал его коллега.

— Ты согласен? — закончив свое повествование, спросил он, держа в руке один из запечатанных свертков, в котором проглядывалась гнутая железка.

— А у меня разве есть варианты? — пораженный тем, с чем мне пришлось столкнуться, поинтересовался я.

— Нет, — всё тем же сухим голосом оборвал он. — Готовься. Сегодня с утра сдашь анализы, а вечером будет тебе операция, — монотонно продолжал он указания к моим действиям. — Сейчас попроси сестру сделать тебе укол обезболивающего и ложись спать, а завтра увидимся, — отложив в сторону сверток, закончил он.

Я, молча, встал и вышел из кабинета, перебирая в голове всё, что он мне сказал. Сестра сидела на том же месте и за тем же делом, за которым мы её застали. Увидев меня, он неторопливо встала, проводила меня в палату, где все обитатели уже мирно сопели и храпели после дневных процедур, и провела к кровати у окна, где горел ночник.

Безумная тяжесть свалилась на мои плечи, вмиг обезоружив меня. Глаза слипались, тело болело, всё вокруг казалось каким-то нереальным, будто всё это дурной сон, и я сейчас проснусь у себя дома, в своей кровати, но это не было сном, и теперь я мог только выдохнуть, готовя себя к новому завтра.

Я не заметил, как оказался под одеялом с закрытыми глазами, потихоньку уходя в дремоту. Мои мысли начали путаться в паутине моего разума, а тело, наконец, смогло расслабиться, привыкая к новому ложу. Перевернувшись к окну, я выключил ночник, так и не дождавшись этой «очень говорливой» женщины с ее уколом, и вскоре я провалился в глубокий сон, дополняя своим дыханием больничный спертый воздух.

Слишком много эмоций для одного дня, слишком много открытий для не готового меня, но я знал одно, когда ты что-то берешь от этой жизни, не забудь что-нибудь отдать ей взамен, или она возьмет это сама.

Впечатления того дня закончились для меня в палате номер девять с поломанными мыслями, множеством ссадин и ушибов, и только потом я понял, что если бы всё это тогда со мной не случилось, это была бы совсем другая история.

Никогда ни вини судьбу в своих поражениях, ведь это всего лишь следствия твоего выбора, которые могут тебя многому научить, главное, всегда о них помнить…