55 невыдуманных историй. #запискиалмаатинца

Данияр Сегизбаев

Это дебютная книга автора, написанная в разговорном жанре, искренне и с юмором. Книга состоит из нескольких глав: забавныеи романтические приключения юности, невероятные курьезы из врачебной жизни, смешные случаи во время путешествий…Эти увлекательные истории – веселые и ироничные, трогательные исентиментальные, иногда немного грустные, но всегда правдивые – не оставят никого равнодушным.Вы окунетесь в атмосферу Алма-Аты 70-90-х годов, последуете за автором в разные страны и города…

ЗАПИСКИ ВРАЧА

Светлой памяти моих близких друзей и коллег,

настоящих врачей и просто хороших людей:

Мухтара Абулкановича Имбергина и

Юрия Викторовича Просвиркина

Специально постарался написать максимально простым «не врачебным» языком, и сегодня предлагаю вашему вниманию рассказы, объединенные почти по А. П. Чехову в единые «Записки врача». Я расскажу вам несколько историй, произошедших со мной в стенах ГКБ №5, где я проработал почти 10 лет. Возможно, сейчас по истечению времени рассказы покажутся вам забавными, но тогда, поверьте, мне было далеко не до смеха… Вы найдете здесь также рассказы из моей жизни в Целинограде, где я отработал врачом экстренной хирургии в течение двух лет после окончания мединститута в 1987 году.

Многие из вас не понаслышке знают, как тяжела профессия врача. Но скажу честно, что нет, на мой взгляд, тяжелей работы, чем работа экстренных служб, врачей приемного покоя хирургии, роддомов, гинекологии и реанимации. Знаю, потому что сам много лет проработал именно в приемном покое экстренной хирургии, когда работаешь как на фронте, видишь ежеминутно кровь и отчаяние, слышишь детский плач и стоны и вдыхаешь невообразимые запахи. Ты находишься на передовой один на один с больными, принимаешь непростые решения, от которых может зависеть жизнь больного, и при этом самим врачам часто угрожают и оскорбляют, на них нападают и избивают, а одного моего коллегу на дежурстве ранили наркоманы, требуя наркотики…

Посвящается всем врачам и медработникам, с уважением!

ДЕСАНТНИК

Этот случай произошел со мной в те далекие советские годы, когда могучий Союз готовился вот-вот развалиться, но еще горделиво звался СССР и имел вполне боеспособные Воздушные десантные войска — ВДВ. Мне было 25 лет, и я работал врачом-ординатором в первом челюстно-лицевом отделении 5-ой городской больницы на углу улиц Ленина и Хаджи Мукана, что напротив гостиницы «Алатау».

В тот день я отработал свой основной рабочий день и остался на ночное дежурство ответственным врачом по больнице. Мой друг и коллега Алтай, как это часто бывало и раньше, тоже остался в клинике, и мы спустились в приемное отделение сыграть в нарды и пообщаться с коллегами. Было тихо и спокойно, плыл прекрасный теплый, летний алма-атинский вечер, больных было не много, и ничто не предвещало беды. А еще, где-то в глубине большого города, в Парке имени Горького, параллельно праздновали день десантника….

Ближе к вечеру, меня вызвали в смотровую осмотреть тяжелую больную. Скорая помощь привезла избитую девушку с переломом носа и сотрясением мозга. Обычно в таких случаях мы оказываем больным экстренную помощь, проводим репозицию костей носа и остановку кровотечения, а затем переправляем в нейрохирургию. Но девушка оказалась нашей коллегой — процедурной медсестрой нашего отделения, поэтому мы прооперировали ее и оставили на лечение у себя в реанимации. Позже выяснилось, что Татьяну избил пьяный муж, о чём она попросила не заявлять в милицию, а я не стал настаивать.

После истории с Татьяной, наш спокойный вечер как будто «сглазили», поступило много пациентов, я практически не вылезал из операционной и к ночи вконец вымотался. Алтай немного помог раскидать пациентов, а потом шатался по отделениям, заигрывая с сестрами, но в одиннадцатом часу, переодевшись, неожиданно подошел ко мне, как будто хотел сообщить что-то важное, но передумав, быстро удалился восвояси.

Ближе к полуночи я решил немного поспать и расстелил в ординаторской наш «врачебный» диванчик, чтобы с чистой совестью отдохнуть от тяжелого дня. Вдруг зазвонил телефон: пьяный, грубый мужской голос нагло на «ты» потребовал к телефону Татьяну. Я вежливо объяснил, что она в реанимации, в состоянии средней тяжести, и поэтому не может говорить, предложив навестить ее завтра. В ответ пошли угрозы и маты, и я просто бросил трубку. Он позвонил вновь и потребовал срочно позвать дежурного врача, услышав мой утвердительный ответ, спросил:

— А ты один там врач или есть другие?

Я ответил ему, что я один и больше разговоров не будет, затем положил трубку и отключил телефон от сети.

Выключив свет, я снял халат, закрыл ординаторскую на ключ, задернул прикроватную шторку и, не снимая хирургический костюм, завалился спать. Была полночь, за окном громко пели цикады и сверчки, и наша больница мирно спала. В это же время в городе официально закончился день десантника.

Внезапно от одного мощного удара, дверь в ординаторскую разлетелась пополам, разбилось зеркало, упали какие-то картины и цветы, при этом грохот был такой, как будто в комнату попала авиабомба! Несчастная занавеска, отделявшая меня от внешнего мира, была сдернута вместе с палкой, на которой она успешно висела много лет. В тот же миг огромный двухметровый мужик в десантной форме с аксельбантами и в тельняшке, в голубом берете и высоких армейских ботинках накинулся на меня, выдернул из кровати, мгновенно порвав верхнюю часть моей пижамы в клочья…

Так стремительно и страшно начался «мой» персональный день десантника!

Сказать, что я испугался, значит ничего не сказать. Я просто ошалел! Представьте себе, я только уснул, и вот уже меня трясут и швыряют из стороны в сторону, как тряпичную куклу, бьют о стену и пытаются задушить. Нападавший с такой силой обхватил меня своими руками, что я едва мог дышать. Его многочисленные значки и медали вонзились в меня, исцарапали мне грудь, я же, болтаясь в его объятиях, даже не касался ногами пола.

На шум сбежались ошеломленные сёстры и нянечки. Несчастные женщины попытались позвонить в милицию, но он тут же разбил телефон об стену. В какой-то момент мы вывалились в коридор, из палат высыпали больные, и с ужасом наблюдали, как бравый десантник методично избивает их доктора. Надо отдать им должное, они решили мне помочь и накинулись на него со всех сторон. Картина, конечно, была не для слабонервных, мы катались по полу, крича и ругаясь, попутно громя всё и вся на своем пути. Разбили шкаф с медикаментами, повалили подставки с цветочными горшками и фактически разгромили медсестринский пост.

Представьте разбитую дверь, обломки мебели и горшков, грязь, поломанные растения и еще кровь! Кровь была везде, все участники битвы были окровавлены так, что я думаю, мы сотворили казахский вариант Варфоломеевской ночи. В какой-то момент у меня наконец высвободились руки, и я изо всех сил начал бить его по лицу одним из цветочных горшков. Мои преданные больные, окровавленные и забинтованные, тоже били его со всех сторон кто чем мог, но все было тщетно. Гадёныш оказался огромной физической силы, периодически кто-то из больных отлетал от ударов его страшных кулаков или ног в тяжелых армейских ботинках. В какой-то момент я уже не чувствовал страха и боли, было лишь одно желание покалечить, что-нибудь сломать ему или повредить. Мне стало все равно, я просто хотел убить его, совершенно не думая ни о каких последствиях.

Наконец-то прибыла милиция, шесть бравых парней и еще следователь из РОВД. Нас с трудом растащили по углам, а десантника пристегнули наручниками к батарее. Только после этого, все начали приводить себя в порядок, и начался процесс зализывания ран.

Погром был жутчайший!

Меня трясло, я дышал как загнанная лошадь, с безумными глазами, голый по пояс, босиком и весь в крови. Всех больных перевязали, сестры и санитарки подмели и помыли пол в отделении, смыли кровь и убрали разбитые стекла. Вызвали плотника Михалыча, который временно кое-как собрал до утра дверь в ординаторскую. К тому времени я уже переоделся в больничную пижаму, обработал раны и перевязался. Кое-как приведя себя в порядок, я попросил себе крепкого чаю, так как меня било мелкой дрожью, и я никак не мог успокоиться. Только теперь я узнал, что напавший на меня десантник по имени Юра оказался мужем той самой медсестры Татьяны, которую я прооперировал вечером прошлого дня, и с которым говорил по телефону накануне. Мы все, включая меня, больных и саму Татьяну, дали показания следователю и написали заявления против этого вояки.

Когда все закончилось, менты потащили его в машину, а я аккуратно закрыл склеенную дверь на замочек и решил выпить свой чай. Чай был невозможно горячим, я поставил стакан на стол и присел рядом, переваривая последние события. Чтобы вы понимали все до конца, скажу, что наше отделение, в котором произошло сие событие, находилось на четвертом этаже. Потихоньку приходя в себя, я вдруг услышал громкие крики, удары и топот бегущих по лестнице ног и почему-то сразу понял, что «мой» праздник продолжается.

Дверь, бережно собранная Михалычем, с грохотом разлетелась повторно, в комнату опять ворвался обезумевший десантник Юра с металлическим табуретом в руке, и главное совершенно один, без ментов…

«Опять?!» — мелькнуло у меня…

Скажу честно, я дрогнул, у меня не было ни сил, ни мужества, ничего вообще, кроме отчаяния и сильнейшего желания исчезнуть из этой ужасной комнаты смерти. Между нами был только мой письменный стол, и когда он подбежал ко мне, я плеснул свой кипяток ему в лицо и, перемахнув через стол, бросился бежать прочь. На счастье, навстречу мне уже бежали побитые и совершенно озверевшие менты, полные решимостью покончить с ним навсегда. Как он вырвался от них, и что там было на лестнице, я не знаю, потому что бежал так же стремительно как Форрест Гамп. Хотя, учитывая, что я по-прежнему был босиком, полураздетый и в бинтах, то скорее в тот момент я был похож на персонажа книги «Остров доктора Моро». Навстречу бежали какие-то люди, врачи, больные и дополнительно прибывший на помощь отряд ОМОНа. Объединенными усилиями несчастного скрутили, долго били, потом зашили раны, перевязали, заковали в наручники и увезли в КПЗ.

В ту ночь я не рискнул ночевать в своей ординаторской, и переночевал в самом тихом и безопасном месте больницы — в отделении анестезиологии и реанимации и только утром вернулся на рабочее место.

Как позже выяснилось, этот Юра — герой Афганистана, имел кучу наград, был гордостью ВДВ и только получил от государства за заслуги 2-х комнатную квартиру в новом доме. Его сослуживцы пришли в отделение и жестко поговорили с больными, участвовавшими в драке, после чего они на всякий случай забрали свои заявления, отказавшись от своих ранних показаний. Сам Юра заставил жену забрать заявление, в противном случае обещая развестись с ней, забрать детей, а её выдворить на улицу. Таким образом, во Фрунзенском РОВД, осталось только мое заявление, на основании которого меня и вызвали спустя некоторое время в суд.

В суд я приехал сразу с ночного дежурства: небритый, помятый, жутко уставший, с красными глазами, сопровождаемый своим другом и коллегой Мухтаром Имбергиным.

Когда мы зашли в зал, мы опешили от огромного количества пришедших десантников, их было не меньше, чем при штурме дворца Амина в Кабуле, все как один в форме, красивые и сильные. Там же сидел Юра, при полном параде: в форме, с медалями, орденами, побритый и чистенький, этакий герой боевой и политической подготовки…

И вот обвинитель, некрасивая толстая тетенька, зачитывает всему залу нашу историю, записанную со слов Юры.

В день праздника, он с друзьями был в клубе боевого братства, когда узнал, что его жена попала в больницу. Обеспокоенный он тут же позвонил в отделение, где ему г нахамили и послали куда подальше. Когда он вечером зашел поговорить с дежурным врачом (со мной), то тот, будучи пьяным и не адекватным, напал на него вместе с больными, избил, да еще и впоследствии сдал в милицию по ложному обвинению.

Под глухой ропот зала, следующим выступал я со своей версией, поддержанный только Мухтаром. Все это время присутствующие в зале люди были настроены против меня и дружно негодовали на врача-алкаша, а десантники сверлили меня тяжелыми недобрыми взглядами. Прессинг был настолько жесточайший, что местами мне самому светило наказание за злостное хулиганство. Я был поражен и подавлен, но не забрал заявление, и рассказал все как есть. В итоге ему дали 2 года, и прямо в зале он пообещал отомстить мне…

А дальше, я два года жил в постоянном напряжении, ожидая, когда он выйдет из тюрьмы и сдержит свое обещание. Его жена Татьяна выздоровела и, не сказав мне даже спасибо за операцию и лечение, тут же уволилась с больницы. Но вскоре рухнул Союз, и они с мужем, который к тому времени вышел из тюрьмы досрочно, уехали на ПМЖ в Россию, так и не попрощавшись со мной.

«Уф!» — облегченно подумал я, а сам все гадал, что же произошло в тот летний вечер, и почему же он так хотел расправиться со мной? Помню, когда я часто рассказывал эту историю в разных компаниях, то иногда ловил на себе странные взгляды Алтая. Не помню, сколько лет прошло, но как-то раз, после очередного моего рассказа о десантнике, крепко выпив, Алтай раскрылся и рассказал мне всю правду:

В тот злополучный день Алтай выпил после работы с нашими коллегами и мирно собирался домой в той самой злосчастной ординаторской, когда впервые позвонил Юра, муж Татьяны. Диалог был примерно такой:

— Ты кто?

— Дежурный врач, — и Алтай называет мою фамилию.

— Быстро Таньку позови к телефону…

— Не могу, это служебный телефон, и больных мы не зовем…

— Эй, урод, видимо, ты не понял с кем говоришь. Или зовешь её, или тебе конец, сейчас я приеду и кончу тебя на месте!

Кто хоть немного знает Алтая, может представить, как и что он ему ответил…

Писать об этом, конечно, нельзя, да и так понятно, что нормальных слов там, в принципе, не было, и в конце апофеозом разговора прозвучало что-то типа:

— Ну, давай приходи, я прямо здесь и сейчас тебя кончу…

После чего швырнув трубку, гордый Алтай сообщил Татьяне, что звонил её муж, но поскольку был пьян, то получил от него достойный отпор.

На что Татьяна с ужасом спросила его:

— А Вы, доктор, не ругались с ним? А то он такой нервный, когда выпьет, полный психопат и дурак… Он же десантник, служил в штурмовой группе, контуженный на всю голову, да и живем мы недалеко…

Дальше вы уже все знаете, выговорившийся Алтай ушел домой.

Я отметил настоящий день ВДВ, и навсегда запомнил 2 августа или День десантника!

ВЕТЕРАН

23 февраля 1986 года, в День Советской армии, мы с моим другом Мухтаром Имбергиным дежурили в приемном покое. Особенность работы в праздники такова, что сам праздник чаще всего проходил спокойно. Потому что в большинстве своем советские люди по обыкновению пили по квартирам и кабакам, а в случае получения травм и повреждений, если оставались живые, то в больницу шли только на второй или третий день, дабы не получить «волчью» справку об алкогольном опьянении. В советское время это гарантированно лишало вас премии, продвижения по карьерной лестнице и обеспечивало проблемы с партией, так что с этим не шутили, даже в ущерб здоровью. У нас самые трудные дежурства считались после праздников: 7 ноября, 1 мая, 23 февраля и 8 марта. Пик переломов, ножевых ранений и травм в эти дни был самый высокий.

Так вот в тот день, 23 февраля, ничто не предвещало беды, и наша веселая, озорная медсестра Оля приготовила нам праздничный пирог, и вкупе с бутылкой шампанского вечер обещал быть превосходным. Пока Ольга накрывала в бытовке стол, я быстренько осмотрел больных и с чувством выполненного долга устремился к бытовке.

С кушетки навстречу мне поднялся старик в полушубке, из-под которого виднелся видавший вида пиджачок с двумя рядами орденских планок:

— С праздником сынок, — сказал он и чуть поклонился.

— И Вас с праздником, дедуля, что у Вас случилось? — спросил я вежливо.

— Хотел вот кровь сдать за деньги, — серьезно ответил дед…

Я безмерно уважаю ветеранов войны и, конечно же, понимал, что старику не на что выпить в свой законный праздник День Советской армии, тем не менее, мягко и вежливо попросил его пойти домой.

— Мы не берем кровь, отец, это в другой клинике берут, на станции переливания крови.

— Да знаю я, так она вон, где находится, а мне сейчас нужно и здесь.

— А сколько нужно-то? — спросил подошедший к нам Мухтар.

— Да три рубля всего, сынки, — сказал дед со вздохом.

Было безумно жаль этого деда, видеть его старые и заношенные вещи, плохо выбритую седую щетину и руки с набухшими венами, но главное, была огромная обида за поколение стариков, влачащих жалкое существование в стране, победившей в Великой войне.

Мы, не сговариваясь, достали по три рубля, потому что было что-то такое несправедливое в этом стоящем перед нами старике-ветеране, который не просил деньги в переходе, а достойно предлагал свою немолодую кровь, возможно, не раз пролитую на войне, за несчастную бутылку водки.

К нашему удивлению, дед категорически отказался брать деньги у нас, он гневно сверкнул своими подслеповатыми глазами и сказал:

— Вы за кого меня принимаете, я не попрошайка какой-нибудь, берите кровь и платите…

Понимая, что история может затянуться, Мухтар подозвал Ольгу и громко попросил взять кровь для лаборатории, а уже на ушко прошептал:

— Возьми пару капель в пробирку, и пусть идет домой…

Дед, восхищенный своей маленькой победой, уже закатывал рукав левой руки. Ольга принесла шприц и пробирку, а я бережно придерживал деда, присевшего на кушетку.

В паре метров от меня за закрытой дверью бытовки, уже дымил горячий пирог с мясом, кипел чайник, а в холодильнике мерзло шампанское, и мы, в нетерпении переглядываясь с Олей в предвкушении праздника, начали забор крови у пациента.

Дед хорохорился и заигрывал с Олей, но как только она вонзила иглу в вену, он, видимо, от избытка чувств и переживаний, вдруг закатил глаза и, повалившись на кушетку, потерял сознание. Господи, только этого нам не хватало, подумал я и начал приводить его в сознание, но дед упорно не открывал глаза, по его телу прокатилась волна конвульсий, и бедный старик начал потихоньку умирать у меня на руках.

Я быстро позвал Мухтара, Ольга помчалась за сумочкой неотложной помощи, и когда подоспел спешно вызванный врач-реаниматолог, вокруг старика уже кипела работа.

Мы ввели ему гормоны и активно делали искусственное дыхание, параллельно проводили массаж сердца и интенсивную терапию. Целый штат врачей и медсестер вместе с нами проводили все необходимые реанимационные мероприятия, и спустя 10—15 минут невероятных усилий, к нашей великой радости, старик очнулся.

Весь окутанный проводами датчиков, с инъекционными системами в каждой руке, он растерянно оглядывал взволнованных и запыхавшихся людей вокруг себя и ничего не мог понять.

Никого не узнавая вокруг, он вдруг увидел меня и слабым голосом спросил:

— Всё, уже взяли кровь? А где мои деньги?

Под недоуменными взорами собравшихся я вложил в нагрудный карман его пиджака шесть рублей и сказал:

— С праздником, отец! Больше не сдавай кровь, пожалуйста…

Через 10 минут его увезли на реанимобиле в БСМП, мы с Мухтаром крепко пожали ему руку и пожелали скорейшего выздоровления. Когда скорая помощь уехала, и все разошлись, мы в мокрых от пота хирургических костюмах обессилено уселись на злополучную кушетку и переглянулись. Все потрясенно молчали, и тут Мухтар сказал:

— Ну что, взяли крови, теперь можно и выпить…

— И, обращаясь к Ольге, добавил:

— Только, ну его подальше, твое шампанское! Неси-ка ты, Оленька, спирт, да побольше…

Кстати, к слову сказать, мы позвонили в БСМП и узнали, что к нашей великой радости дед благополучно выписался домой через три дня!

ДЕНЬ КООПЕРАТОРА

В конце 80-х и начале 90-х годов по всей стране активно процветала кооперация, или, как говорил мой папа, легализованная спекуляция. Соответственно помимо новоявленных коммерсантов появилось огромное количество бандитских группировок, рэкетиров и мошенников. Именно в это беспокойное время произошла интересная история, произошедшая со мной и моим другом Алтаем весной 1990 года, в преддверии праздника 8 марта в нашем прекрасном городе Алма-Ате.

Как вы уже знаете, мы с Алтаем работали в больнице, соответственно денег у нас было мало, и их всегда катастрофически не хватало. Но именно тогда, будучи молодыми и веселыми, мы находились в активном поиске приключений, испытывали неудержимый и постоянный гон любви, и были необыкновенно любвеобильны и доступны. В этом плане больница была очень удобна тем, что мы постоянно общались с множеством людей, в том числе и красивыми девушками. Алтай ко всему еще работал на кафедре, и у него был маленький кабинет в подвале больницы, специально для отработок пропущенных занятий, проштрафившимися студентками…

У меня тоже периодически завязывались небольшие знакомства с молодыми врачами-практикантками, а иногда — с моими пациентками. Будучи близкими друзьями, мы с Алтаем охотно знакомили друг друга с интересными девушками. Не знаю почему, но существует мировая практика гипнотического влечения пациенток к своим лечащим врачам, особенно к молодым хирургам, и, возможно, поэтому моя бывшая пациентка пригласила меня отпраздновать свой день рождения и, заодно, праздник 8 марта. Конечно же, мне очень льстило это приглашение, тем более что девушка была весьма привлекательной особой: высокая и миловидная, с длинными каштановыми волосами и безукоризненной фигурой.

Айша, назовем ее так (все имена в рассказе вымышлены), была известным в городе кооператором! Она была не только красива, но и хорошо образована, стильно одевалась, говорила на английском и французском языках, имела свою квартиру и, кроме того, была неприлично обеспеченной девушкой. Таинственно улыбаясь, Айша сообщила, что будет ждать меня в ресторане «Бригантина», что находился на углу улиц Гоголя и Мира, с парой подружек! Соответственно, она не возражала, если бы я взял с собой друга, желательно веселого и симпатичного.

Я позвонил Алтаю, он с радостью согласился, и решение было принято молниеносно, хотя у нас возникли некоторые трудности, связанные с отсутствием денег. Скинувшись на двоих, мы собрали около семи рублей, которых, конечно же, было недостаточно для покупки достойного подарка. Надо понимать, что 90-е годы были очень смутные и непростые, все магазины, включая легендарный ЦУМ, были девственно пустые, при этом кафе «Бригантина» было дорогим и культовым местом, куда не все были вхожи. Не мудрствуя лукаво, мы приняли решение просто купить цветы, но поскольку на букет роз нам не хватило, было решено взять семь гвоздик по 50 копеек за штуку, на общую сумму в три с половиной рубля!

В ресторан мы поехали на автобусе, как были, в стареньких джинсах и в одинаковых белых туфлях от «Salamander», но в отличие от меня, Алтай выгодно выделялся кожаной курткой, позаимствованной у старшего брата. В автобусной давке нам ожидаемо сломали одну из гвоздик. Раздумывая как быть, мы вначале решили подарить Айше пять цветков, но и без того чахлый букетик, стал выглядеть совсем уж немощным и убогим. Поскольку, как вы знаете, дарить шесть цветков нельзя, мы решили «прооперировать» сломанный цветочек: выскоблили стебель изнутри и вставили внутрь обгорелую спичку, сам излом замотали зеленой ниточкой и закрепили скотчем от обертки. Вид у цветка был, конечно, достаточно жалкий, но он стойко держался, замаскированный в середине букета, который мы бережно повезли имениннице.

«Бригантина» встретила нас всем своим великолепием и строгой вывеской «Резерв». Слегка заробев, мы обратились к вахтеру, и, несмотря на наш скромный дресс-код, нас провели на второй этаж ресторана. Я никогда не был в «Бригантине» до этого и, конечно же, был поражен роскошью интерьера и размерами стола, ломившегося от всевозможной еды и доселе невиданных напитков типа виски и джина. Играл джаз-банд, ресторан был пустой, посреди комнаты во главе этого богатого стола в вечернем платье сидела Айша и (внимание!) 12 подружек (!), одна краше другой.

Тут у нас, конечно же, «в зобу дыхание сперло»…

Но вот оно, преимущество молодости, мы и здесь были «на высоте»: 6,5 гвоздик, белые «Саламандры», кожаная куртка брата и, самое главное, нас было всего двое на этом ослепительном женском празднике! Под веселые крики девушек, меня посадили рядом с именинницей, почти как на свадьбе. Что касается Алтая, то он подобно Тим Роту на шабаше ведьм из кинофильма Квентина Тарантино «4 комнаты», кружил среди дам, искрил и вёл вечер, непрерывно заказывал шампанское и даже пытался вручить каждой из них по гвоздике! Было шумно и весело, мы радовались прелестям жизни и единственное, что меня смущало, что для всех я как будто бы был парнем Айши. А между тем, я не сводил глаз с другой девушки по имени Шолпан, удивительно красивой, высокой и большеглазой, белокожей с небольшими веснушками, которые, впрочем, совсем не портили ее красоту, с иссиня-черными волнистыми волосами и длинными ногами, она казалась мне просто богиней, сошедшей с Олимпа.

Выяснилось, что пианистом в джаз-банде оказался мой одноклассник по РФМШ Саша Новицкий, и он милостиво сыграл мне пару «медляков» бесплатно, тогда как стандартная такса на заказ была 3—5 рублей за песню. Хоть здесь повезло, думал я, нежно обнимая в танце свою божественную партнершу. Шолпан танцевала прекрасно и чувственно, была в меру пьяна и игрива, и в воздухе отчетливо запахло любовью. Я был на седьмом небе от счастья, а Алтай, наверное, на восьмом: он танцевал со всеми девушками подряд, обнимал, целовал и всем предлагал жениться! Мы впервые в жизни пили бурбон и текилу, не думали о деньгах, веселились в вихре музыки и счастья, и только Айша была задумчивой и грустной на своем празднике.

Как это часто бывает, счастье не длилось долго. Неожиданно в дверь вломились с десяток крепких парней в спортивных адидасовских штанах, кроссовках и коричневых кожаных куртках. Первый из вошедших с трудом нес в руках огромный букет из пяти сотен алых роз. Он властно остановил музыку и усыпал стол перед Айшой цветами, заодно похоронив, наш позорный букетик из шести гвоздик (Дело в том, что седьмая, с трудом отреставрированная раненая гвоздика все же сломалась, участвуя в ролевых играх Алтая). Оказалось, что Серик — бывший парень Айши, известный рэкетир и таэквондист, будучи человеком решительным, решил поздравить свою возлюбленную, неожиданно нагрянув в ресторан вместе со своими дружками-бандитами. Кроме того, его заместитель и лучший друг Берик, ко всему еще оказался парнем известной вам красавицы Шолпан, а я «попал» дважды…

И вот воздух «Бригантины», наполненный до того момента густым запахом счастья и любви, вдруг отчетливо пропитался липким страхом и ожиданием неминуемой расправы.

Надо сказать, что наши девчонки сразу поникли и погрустнели, да и у нас кусок перестал лезть в горло, а вести вечер и острить особенно уже не получалось. Тем не менее, Айша, будучи хозяйкой вечера, торжественно представила нас бандитам. В полной тишине, я без особого энтузиазма предложил выпить за виновницу торжества, но никто, включая загрустившего и притихшего Алтая, меня не поддержал. Парни, для которых я уже был практически не жилец, смачно пили водку, не размениваясь на всякие импортные бренды, не закусывая, но запивая пивом. С каждой рюмкой они становились все агрессивней, и постепенно до их затуманенных мозгов дошла информация, на кого их, собственно, поменяли. «Доминирующие» самцы заиграли своими мышцами, решив показать двум чужакам, кто есть «who» и «who is» кто.

Берик устроил разборку несчастной Шолпан, а Серик непрерывно требовал объяснений от Айши, кто мы и откуда, и почему на объявленном заранее закрытом девичнике вдруг появились два непонятных мужика. Несмотря на мой повторный и отчаянный призыв выпить за дружбу, нас откровенно собрались бить здесь же, что, конечно же, больше походило бы на избиение младенцев и уж точно не входило в наши планы на вечер. Однако дорога к выходу уже была заблокирована головорезами Серика, и шансов незаметно слинять с торжества уже не представлялось совсем.

Те, кто бывал в «Бригантине», наверное, помнят, что туалет там находился недалеко от кухни. Мы с Алтаем пошли в туалет, тут же нырнули в кухню, а затем мой одноклассник Саша потихоньку провел нас через заднюю дверь, где обычно выносят помои и остатки пищи, и выпустил на улицу. Быстро поблагодарив Сашу, мы тут же бросились бежать прочь.

К сожалению, вскоре наш побег раскрылся, и за нами немедленно была брошена погоня. Кто знает район в квадрате улиц Мира и Гоголя, Октябрьской и Дзержинского, помнит, что там много п-образных тупиковых дворов. Убегая от бандитов, мы спрятались на последнем пятом этаже в подъезде одного из домов. В окно мы видели, как парни по одному забегали в каждый из подъездов и методично искали нас. В то время, в стране жилось не сладко, и поэтому подъезды и дворы практически не освещались, зашедший в наш подъезд бандит, светя зажигалкой, поднялся до 4 этажа, но поленился идти дальше. Мы были чудом спасены. Чуть позже мы выбрались из подъезда и заскочили в очень вовремя подъехавший автобус 32 маршрута и быстро уехали подальше от «Бригантины». На Шевченко Алтай вышел, так как жил на «Восходе», а я поехал дальше до КазГУ.

Сейчас понимаешь, как близки мы были к трагедии, в то время людей убивали и калечили почти каждый день, криминальная обстановка в городе была безобразная, всюду был беспредел и беззаконие. Но молодость — удивительная штука, следующим утром я уже беззаботно бежал в свою больницу на работу, ничуть не беспокоясь о происшедшем. Как вы помните, мы с Алтаем работали в челюстно-лицевом отделении 5 ГКБ. Вбегая на 4 этаж, я неожиданно встретил Алтая, в надвинутом на лоб колпаке и в хирургической маске до самых глаз. Я удивленно спросил:

— А что это ты вдруг ходишь в маске, брат, не заболел ли?».

Его ответ меня крепко озадачил:

— Там вчерашний Берик бродит возле отделения, наверное, нас ищет.

Я быстро нырнул в ординаторскую, переоделся и тоже надел маску, от греха подальше.

Тут вошел наш жизнерадостный и шумный заведующий отделением Али Алиевич с пачкой историй болезней пациентов, поступивших ночью, и начал раздавать их лечащим врачам. Надо сказать, что у меня было две палаты: мужская и женская. Мне достались трое новых больных, и я пошел их осмотреть, чтобы успеть ознакомиться до обхода.

Сюрприз ждал меня в женской палате: в три утра к нам поступила красавица Шолпан с переломом нижней челюсти со смещением. Наши танцы и побег дорого обошлись несчастной девушке. И, хотя, конечно же, мы с Алтаем не были виноваты в случившемся, все равно я чувствовал себя крайне скверно и отвратительно. Выглядела она ужасно, вся левая сторона лица была как один огромный синяк, челюсти зашинированы грубой металлической проволокой, руки покрыты синяками и гематомами. Вместо шикарного вечернего платья и красивых туфель, на ней был застиранный больничный халатик и тапочки.

Я осмотрел снимок, требовалась экстренная операция, перелом был оскольчатый и со смещением, и ко всему, один из зубов попал в линию перелома. Подобные операции обычно проводят под наркозом, делают разрез на шее параллельно нижней челюсти, но в этом случае, даже при всем искусстве хирурга, рубец остается на всю жизнь. Как вы понимаете, любой шрам, да еще и на лице, это огромное испытание и трагедия для любой женщины. Я максимально осторожно рассказал ей об операции. Она разрыдалась у меня на плече, и мне было безумно жаль ее, понимая, что какие-то жалкие пять часов отделяли эту красивую девочку от трагедии, устроенной ревнивым идиотом. Пока ей сделали успокоительный укол, я вышел в коридор и тут столкнулся с Бериком, допрашиваемым следователем. Берик сразу узнал меня и предложил нам с оперативником любые деньги, чтобы замять дело и спасти его от тюрьмы. Как позже выяснилось, он уговорил следователя, и тот «спустил дело на тормозах», и теперь все зависело только от меня.

Я же думал только о том, как лучше сделать операцию, чтобы максимально сохранить девушке её природную красоту, зная, что даже самый искусный разрез всегда оставляет шрам на коже. Подумав, я подошел к своему заведующему и, посоветовавшись с ним, спросил его разрешение сделать операцию через ротовую полость, дабы избежать наружного разреза. Технически это было возможно, но проблема в том, что, во-первых, это намного трудней делать ввиду ограниченного доступа, а во-вторых, процент осложнений в этом случае был намного выше. Али Алиевич удивился, но операцию провести разрешил, хотя риск неудачи был достаточно большой. Я пошел поговорить с Шолпан, объяснил опасность рисков и осложнений, кроме того, в этом случае мы не могли оперировать под наркозом, а только под местной анестезией. Немного подумав, она согласилась. Конечно же, Берик, узнав об этом, стал умолять меня сделать все как надо, извинялся и предлагал деньги, а потом вдруг заплакал, сказав, как любит ее и раскаивается. Мне было противно смотреть и, тем более, разговаривать с этим подонком, и я просто ушел.

Вечером я внимательно изучил свои книжки по хирургии и на следующий день в экстренном порядке взял Шолпан на операционный стол. Ассистировал и помогал мне мой большой друг и сокурсник Виктор Вовк, ныне один из самых известных в Казахстане врачей-имплантологов. Мы тщательно и аккуратно провели операцию остеосинтеза, сопоставили и скрепили отломки, удалили зуб и старательно зашили рану в ротовой полости. Послеоперационный снимок показал 100% точное совмещение отломков, как и было до травмы. Я был безмерно горд и счастлив, через неделю Шолпан уже уходила домой, правда, она еще была в шине, но в целом операция удалась блестяще, без осложнений и проблем. Денег у Берика я, конечно, не взял, но предупредил его, что следующего такого раза уже не будет. Он принес мне две бутылки коньяка «Наполеон», но я их тут же отдал своим коллегам. Больше я его никогда не видел. А с Шолпан мы виделись еще трижды. В последнюю ночь, когда я дежурил в отделении, она вдруг вошла в ординаторскую с бутылкой шампанского и коробкой конфет, несмотря ни на что, она вновь была прекрасна, и волновала меня даже в своем жалком больничном халатике. Мы выпили шампанское, поцеловались на прощание, и утром я выписал ее на амбулаторное лечение. Уже потом я встречал ее пару раз в городе, красивую и здоровую, но это уже было не важно и не интересно для меня.

Что касается нас с Алтаем, то мы часто вспоминали наше приключение в «Бригантине», безумный побег от бандитов, а иногда в пылу романтической мечтательности — нашу подзабытую именинницу…

А между тем, Айша, конечно же, не заслуживала такого непростительного отношения к себе, и наша история получила достойное продолжение! В мае того же года Айша неожиданно пригласила меня в гости к себе домой. Помня о законе парных случаев, я, не раздумывая, позвал с собой Алтая, так как что-то в этой любовной кооперации меня смущало и напрягало. Что касается Алтая, то он никогда не отказывался от таких заманчивых предложений и возможностей поискать приключений на известное всем место. К тому времени страх перед бандитами позабылся и потускнел перед встречей с интересной девушкой и возможными перспективами чего-то еще… В этот раз мы купили уже 13 (!) гвоздик и бутылку водки на всякий случай.

В квартире нас ждал накрытый стол с баночным импортным пивом и крутой закуской. Обволакивающе играла музыка из огромного двухкассетника «Sharp», в вазе лежали настоящие бананы и киви. Все было как всегда круто и в диковинку: в тот день мы впервые попробовали канапе, а вкуснейшие тосты с расплавленным сыром Айша приготовила в микроволновой печи, чудо, о существовании которого я раньше даже не слышал.

Но самое главное — всё это происходило весной, а весна в тот год была просто чудесной и ошеломляющей! Погода была шикарная и ласковая, за окном гремел май, самый любимый алма-атинцами месяц, жужжали пчелы, пели всякие птицы, и всё вокруг было пропитано романтикой и любовью, а наша Айша была одинока и прекрасна. Быстро вечерело, нас было трое в полусумраке девичьей квартиры, мы веселились, пили шампанское и водку, слушали сексуально-волнующую «Энигму» и бесконечно танцевали по очереди с очаровательной Айшой.

А тем временем в воздухе начало закрадываться ожидание и напряжение…

И вот в какой-то момент вдруг едва слышно скрипнула входная дверь, и кто-то тихо и корректно вышел из квартиры навстречу весне и птицам. И я скажу вам, что это была не Айша…

СОБАКА ПАВЛОВА

Как-то раз в одно из моих дежурств к нам привезли больного из психиатрической клиники. Он не был буйный и, более того, оказался из бывшей интеллигентной среды, что не помешало ему запустить зубы и довести себя до огромной флегмоны⁹ лица и шеи.

Срочно требовалось операционное вмешательство, но больной категорически был против «опытов над собой». Он был очень начитанный и эрудированный, называл себя «спящим кротом» или «советским разведчиком в запасе», а меня — нацистским доктором Менгеле и готов был защищаться до последнего.

Понимая, что нам не удастся договориться «по-хорошему», я пригласил бригаду анестезиологов, и под видом прививки его, наконец, усыпили. В операционной под внутривенным наркозом мы с моим другом Виктором Вовк вскрыли больному флегмону, удалили пораженные части нижней челюсти и некротические ткани и вставили специальные дренажные трубки для орошения раневой полости и введения антисептиков. Вите было интересно пообщаться с незаурядным пациентом, кроме того, этот больной подходил для его будущей диссертации, поэтому он решил положить его в свою палату.

После чего, как и положено в таких случаях, после недолгого нахождения в реанимации, его перевезли в обычную палату на 4-ом этаже. Весь день он спокойно спал, ему прокапали массу лекарств, и состояние его намного улучшилось. Вечером я проведал его, он пришел в себя и тихо лежал, о чем-то сосредоточенно думая. Мы с Витей проверили его назначения, предупредили больных в палате насчет нового пациента и, так как в отделении было все спокойно, решили спуститься в приемный покой сыграть партию в нарды.

Буквально через полчаса вбежала взволнованная медсестра и, сбиваясь и глотая слова, обратилась к ответственному врачу по больнице Кунтуару Омаровичу:

— Доктор, у нас ЧП! Больной выпал из окна….

Не раздумывая ни секунды, Кунтуар помчался с ней на улицу, а мы бросились за каталкой, готовясь к самому худшему. Когда мы с Виктором с грохотом выкатились во двор, то увидели странную картину: навстречу нам, поддерживаемый Кунтуаром, совершенно живой и здоровый, шел наш прооперированный «псих». Повязки на голове не было, из раны на шее на белую больничную пижаму лилась потоком кровь, при этом он истошно орал на всю округу. Я пытался понять, что у него сломано, но на вид он был совершенно цел и невредим, не считая операционного разреза. Наш доктор бережно тащил пострадавшего на себе как фронтового друга, закинув его руку себе на плечо, периодически встряхивая, чтобы он не заваливался. После каждого такого движения крики несчастного усиливались многократно, и поскольку он кричал невыносимо громко, то мы положили его на кушетку и тщательно осмотрели…

Как выяснилось, у него оказался перелом плечевой кости именно той руки, за которую его и тащил наш ответственный доктор. Уже в приемнике, осмотрев его еще раз, мы ввели ему успокоительные и обезболивающие препараты, наложили временную шину на поврежденную руку, остановили кровотечение и заново перебинтовали рану на шее. Поскольку теперь ему требовалась операция на руке, мы с огромным облегчением переправили его в травматологию 4-й городской больницы, как с более серьезным сочетанным заболеванием. После того, когда мы подготовили все необходимые переводные документы и выписали все рекомендации для своих коллег из «четвёрки», он благополучно «отчалил» в ГКБ №4, а я зашел в палату узнать, что же произошло в мое отсутствие.

Оказывается, как только мы вышли из палаты, наш «псих» сорвал с себя все бинты, подошел к зеркалу и, посмотрев на торчащие из раны трубки, мрачно произнес:

— Так я и знал, они хотят сделать из меня собаку Павлова.

После чего, не дрогнув, вытащил из раны все дренажи и трубки, шагнул к открытому окну и с фразой: «Я не дам из себя делать подопытного кролика» под отчаянные крики больных, не раздумывая, прыгнул вниз.

Напомню, что палата находилась на четвертом этаже, и я думаю, что любой нормальный человек, если бы не погиб от падения с такой высоты, то уж точно бы остался калекой на всю жизнь. Но наш «разведчик» ограничился только лишь переломом плеча, и даже без сотрясения мозга. Хотя зная его состояние и диагноз, кто его знает, как глубоко и сильно был потрясен его мозг еще до приезда к нам.

Откровенно говоря, я не знаю судьбу этого несчастного, но не исключаю, что зная его «везучесть и живучесть», возможно, он и сейчас жив и здоров, и может быть до сих пор «служит» в советской разведке…

КРАСАВИЦА И ЧУДОВИЩЕ

Этот случай произошел на одном из моих ординарных дежурств в приемном покое челюстно-лицевой хирургии.

Я дежурил «сутки» и как обычно «зашивался» на приеме. Наступили летние каникулы, и как это обычно бывает, сразу повалили дети со всевозможными травмами. Больных было много, и мы «запустили конвейер» — я зашивал раны, а сестра после соответствующей пробы ставила им инъекцию детского противостолбнячного анатоксина.

В очередной раз, пробегая из операционной в кабинет, я вдруг увидел заходящую в приемный покой необыкновенно красивую девушку: высокая и стройная, с аккуратной прической и огромными глазами, она тут же приковала к себе внимание всех мужчин, но обратилась ко мне, как к дежурному врачу:

— Простите, доктор, а где проходят практику студенты 5 курса?

Я, сто раз пожалев, что не сам провожу эту практику, указал ей в сторону учебных комнат. Она, мило поблагодарив, ушла, оставив после себя слабый запах чудесного парфюма, совершенно неуместного в нашей дикой смеси запахов крови, лекарств и хлорки. Возможно, в суматохе больничных забот я бы и забыл о ней, но спустя некоторое время ко мне подошел ассистент кафедры с небольшой группой студенток и попросил меня занять их в течение часа чем-нибудь полезным, так как его срочно вызывали в деканат. Я уже хотел возмутиться и отказаться, но тут увидел среди них «свою» недавнюю красавицу и немедленно согласился.

Тут, как назло, машины скорой помощи одна за другой привезли сразу несколько детей с различными травмами. Во время работы в приемном покое к нам часто привозили детей, и как это обычно бывает, дети ведут себя совершенно по-разному. Конечно же, чаще всего они напуганы болезнью или травмой, непривычно-страшной больничной обстановкой, непонятными и блестящими инструментами и т. д. Но бывают уникумы, с которыми невозможно бывает сладить никому. Как раз в тот день привезли вредного мальчишку лет 5—6, который вел себя безобразно, устраивал истерику, бил врача скорой помощи, плевался и непрерывно кричал. Как мы не уговаривали его и не старались, он никак не давал нам оказать ему первую помощь, постоянно убегал на улицу, а когда мама возвращала его обратно, он устраивал такое побоище и крики, что вконец замотал меня и всех окружающих.

В конце концов, мне это надоело и, дав указание медсестре оформлять больных, я схватил это чудовище в охапку, тихонько двинул ему, чтобы он не орал и, взглянув на притихших студенток-практиканток, сказал красавице:

— А Вы, доктор, пройдемте со мной, поможете мне с малышом…

Девушка без возражений пошла за мной, и мы заперли на ключ операционную, чтобы этот вредный мальчишка не удрал от нас.

Мы познакомились, девушку звали Алёна. Под моим руководством, она приготовила инструменты, а я пытался привязать брыкающегося и вопящего мальчика к операционному столу. Любой операционный стол оборудован специальными ремнями для фиксации рук и ног, это обычные требования безопасности, однако этот мальчишка оказался таким изворотливым и сильным, что я никак не мог к нему подступиться. Он постоянно выскакивал из ремней, скинул на пол стерильную простыню, которой я его укрыл, дважды пытался укусить нас и все это время кричал так сильно, что просто звенело в ушах. От непрерывной борьбы, крика и потуг сопротивления он стал багрово-красный, волосы были мокрые и слипшиеся, он плевался и ругался, как последний сапожник, и все же я решил довести дело до конца. Я попросил Алёну крепко зафиксировать ему голову, но как только приготовился ввести ему новокаин, он, увидев шприц с иглой, вдруг выгнулся дугой, с грохотом опрокинул все инструменты на пол, выкатил глаза и издал такой нечеловеческий звук, практически на уровне умирающей касатки, что даже мне стало не по себе.

Я с беспокойством взглянул в глаза Алёны над маской и как в кино увидел, как в них погас свет…

В тот же момент, на пике невыносимого ультразвука, издаваемого маленьким чудовищем, Алёна с высоты своего замечательного роста рухнула на пол в глубоком обмороке. Сам по себе обморок не опасен, но бедная Алёна не просто упала, красиво как актрисы в кино, а именно грохнулась, как обычно падает строительный кран, с размаху ударившись затылком об каменный пол.

На миг я оцепенел: на полу лежала умирающая красавица, а на столе бесновался мерзкий мальчишка, я не знал, как мне поступить. Если бы я отпустил пацана, то он тоже бы рухнул со стола на пол, где валялись инструменты, а я бы получил второе тело на полу. Позвать кого-нибудь я не мог, так как дверь была закрыта изнутри, и, как понимаете, не мог отойти от стола.

Тем временем Алёна в любой момент могла погибнуть от асфиксии, и я принял непростое решение…

Влепив пацану пощечину, я на время выключил его и тут же пристегнул его намертво к операционному столу. Открыв дверь, я вызвал медсестру и отправил ее за реаниматологом, а сам бросился к Алёне. Она была без сознания, но жива, и я начал осторожно возвращать ее к жизни. Примчалась наша дежурная бригада, они профессионально провели всю необходимую терапию и с диагнозом «сотрясение мозга» мы немедленно отправили Алёну в нейрохирургию.

Я же вернулся к чудовищу, он обессилено лежал на столе, стянутый ремнями и напуганный происходящим, теперь он почти не пикал и смотрел на меня с испугом. Я быстро зашил ему рану и отдал его матери, которая была в состоянии полного аффекта и транса, что, в принципе, было объяснимо…

Мне же было безумно жаль Алёну и, конечно же, упущенного шанса познакомиться с ней, но, видимо, ничего на этой земле не происходит просто так…

Кстати, для всех, переживающих за здоровье Алёны, скажу, что для неё все закончилось благополучно. Через год я встретил её на очередном учебном курсе в нашей клинике, но не стал продолжать знакомство и вновь испытывать судьбу, хотя выглядела она просто великолепно и просто притягивала к себе…

ДВА ИВАНА

Было обычное трудовое дежурство, коридор был забит пациентами со всего города. Нас было два врача на всё отделение — я и мой коллега, отвечающий за ЛОР службу. Наступил вечер, и как обычно ближе к ночи потянулись больные с травмами.

Я накладывал шину огромному русскому мужику по имени Иван с переломом нижней челюсти. Он был пьян, и поэтому я торопился закончить с ним поскорей, чтобы избавиться от этого жуткого запаха, исходящего от него. Шинирование даже у нормальных больных занимает достаточно много времени, а у пьянчужек в два раза больше. Я нервничал и злился, так как из-за этого пьяницы у меня скопилась огромная очередь нормальных пациентов, в том числе и детей.

Будучи совершенно пьяным, Иван постоянно просился то покурить, то в туалет, то попить и порядком надоел мне. Тем не менее, я установил ему достаточное количество фиксирующих лигатур¹⁰ и уже приготовился установить шину, как приехавший врач скорой помощи завел в смотровую комнату щуплого окровавленного парня, по виду казаха, и усадил его на кушетку.

Я быстро осмотрел раненого, все его лицо было в мелких порезах и крови, но без переломов, и поэтому попросил медсестру подготовить его к первичной хирургической обработке и сделать укол противостолбнячной сыворотки. Парень был совершенно пьяный и безостановочно матерился во весь голос и звал своего брата. Медсестра выбежала в процедурный кабинет, а я тем временем взял его направление и с удивлением увидел, что его тоже зовут Иван!

«Еще один Иван», — зло подумал я, мало мне было одного алкаша, так теперь и тезку подвезли. В это время «азиатский» Иван смачно сплюнул кровью на пол и начал вытирать кровь с рук об стены смотровой комнаты. Я сделал ему замечание, но он, совершенно игнорируя меня, продолжал вытирать свои грязные руки о белоснежные стены.

Пришлось взять его за шкирку и подтолкнуть к умывальнику, чтобы он не загадил мне кабинет и хоть немного привел себя в порядок. Внезапно, быстро вывернувшись из-под моей руки, этот гадёныш с разворота ударил меня по лицу и, громко крича, накинулся с кулаками. От неожиданности я вначале повалился на стол, но вырвался и начал отбиваться от озверевшего пациента, а потом резким пинком оттолкнул его от себя.

Поднялся страшный шум, на крики маленького Ивана отворилась дверь, и из коридора с криком «Держись, Ваня!» на меня сзади набросился его брат. Он запрыгнул на меня и начал душить, сидя на мне верхом. Уже теряя сознание и начиная падать, я услышал голос мужика с переломом: «Может помочь, доктор?» Я еле прохрипел «Давай скорей!», и тут же руки на моей шее ослабли, и я услышал глухие, мощные удары кулаками и отчаянные крики боли.

Большой Иван бил его сильно и смачно, с хрустом и оттяжкой, я же пытался отдышаться, как вдруг увидел, что мой обидчик убегает в сторону коридора. Понятно, что в этот момент, я уже не был врачом, и в два прыжка настигнув второго Ваню в коридоре, я повалил его на пол и начал бить.

Как вы помните, коридор был полон больных, терпеливо ожидающих своей очереди. Представьте их изумление, когда окровавленный пациент с криками выбежал из кабинета врача, а врач в порванном халате, тоже весь в непонятно чьей крови, в одном тапке, нещадно начал избивать пациента на полу в городской больнице…

Прибежавший на шум второй врач с трудом оттащил меня от лежащего на полу Вани, и мы тут же бросились спасать его брата, практически уже не подававшего признаков жизни. Слава богу, все обошлось и через час все улеглось, мы обработали и зашили братьям все их раны и сдали обоих в милицию. Они оказались якутами, приехали в Алма-Ату с приисков отдыхать в отпуск. В ресторане напившись, они не поделили каких-то девиц с местными ребятами из аулов, ну а дальше вы уже знаете.

В хаосе потасовки, все больные разбежались, коридор был девственно пуст, сестры и нянечки наводили порядок после погрома. Я чувствовал себя отвратительно, болели руки и шея, настроение было хуже некуда, я решил выйти на крыльцо подышать воздухом. На крыльце стоял мой спаситель Иван. Выглядел он более чем странно: руки были по локоть в крови, а изо рта неровным частоколом торчали многочисленные проволочки для фиксации шины.

В суматохе я и забыл про него, а он участливо посмотрел на меня и доверительно предложил мне покурить вместе. Я вообще никогда не курил, но тут мне страшно захотелось вдруг затянуться, и я с благодарностью взял предложенную им сигарету «Opal». Он достал еще одну для себя, дал мне прикурить и ловко закинул вторую сигарету себе в рот… Тут, несмотря на весь стресс и кошмар пережитого вечера, я громко и истерично захохотал…

Картина маслом: Иван стоял, растерянно хлопая глазами, и недоуменно пытался затянуться, так как видел перед собой тлеющую сигарету, но никак не мог понять, где она. Онемевшие губы не слушались его, так как были под анестезией, а сигарета, не достигнув рта, воткнулась в одну из проволок и просто висела в воздухе. Конечно, это надо было видеть, но весь комизм ситуации был в том, что меня тут же отпустило, и я успокоился и расслабился.

Я помог ему с сигаретой, мы от души покурили, и затем я установил ему шину и госпитализировал. Уже выписываясь из больницы через две недели, он сердечно поблагодарил меня и подарил мне огромную рыбину, что было совсем недурно для того голодного времени.

А меня, с легкой руки заведующего приемного отделения Мухтара Имбергина, еще долго называли «истребителем якутов»!

Примечания

9

Разлитое гнойное воспаление

10

Специальные проволочки, крепящиеся к каждому зубу