Код Шредингера

Данияр Каримов, 2020

Что если конспирологи правы, а Ферми – нет? Что если Млечный путь кишит жизнью и интригами, в которых Земле отводится особое место? А если и Земля – не Земля, а лишь ее копия, и калькой является даже история и… вы? Тень за спиной может принадлежать не вам, и вовсе не быть тенью. Что если мрак, окруживший вас, не темнота, а проявление иной сущности, иной природы, иной вероятности? Потусторонние силы, темная материя, параллельные миры, мультивселенная и теория струн. Готовы ли вы принять новую реальность? Пешке, как водится, суждено стать фигурой, которая изменит ход большой игры на галактической доске. Но что если и пешка вовсе не пешка? Вдохните побольше воздуха, чтобы не захлебнуться в мрачных глубинах космоса! Три, два, один…

06.

В улей по зову нанитов спускаюсь под вечер, чувствуя себя разбитым и морально выпотрошенным. Приветливо киваю знакомому оборотню на КПП^[11]. Тот нетерпеливо машет мне, отзывая в сторонку. В его распоряжении закрытый уголок с обшарпанным столом и парой расшатанных стульев. Он выставляет чайник, плещет в чашки коричневую бурду, гордо именуемую компотом собственного приготовления, суетится от нетерпения.

— Принес? — спрашивает наконец. Кладу ему в руку упаковку любимых пряников, и он аппетитно жует, жадно слушая, какие круасанчики я потреблял сегодня в уютной кофеенке на поверхности. Его не так давно перевели на карантин, так что грех бедняге не посочувствовать.

Вовлеченные служат расходным материалом, и процент потерь высок, но наниты имеют приятный побочный эффект. Инородная дрянь, сросшаяся с плотью, останавливает старение, позволяя носителю внешне практически не меняться десятилетиями, а то и веками. Оборотни, говорят, могут переживать целые исторические эпохи, если, конечно, удается вовремя найти свой дзен.

Понятно, что делиться такой технологией с человечеством ложа не готова, да и не собирается. Цели у корректоров иные, да и объяснятся за зигзаги в истории вряд ли хотелось. Так что вовлеченный, даром что связан с ложей нанитами верности, по истечению первых двадцати лет после обращения обязан пройти временной карантин. Сухое и казенное название скрывает за собой заключение в улье. Длится эта пытка десять лет и считается пройденной только в одном случае: если чалиться в подземелье от звонка до звонка. Любые формы и способы контакта с поверхностью, как понимаете, настрого запрещены. Легче всего это испытание проходят те, кто не обзавелся до инициации семьей. А уж если детки были…

Мне относительно повезло. Когда меня «наградили» нанитами, я и девицей постоянной обзавестись не успел, а родителям и вовсе было плевать. Они уж лет пять как наслаждались разводом и каждый искал себе новое счастье, в концепцию которого великовозрастный сын никак не вписывался. Оперился? Геть из гнезда!

Формально карантин был, конечно, процедурой сугубо добровольной, вроде обета, но безальтернативной. Так что, если о ком-то говорили «сыграл в десятку», сразу становилось понятно: проходит пытку временем. Трудно ему, а иной раз невыносимо, но не оборвав связей с внешним миром на постоянную службу в ложу не перейти. И вот ведь в чем засада: путь для вовлеченного открыт исключительно в одну сторону. Покинуть ложу можно только ножками вперед. Кто-то так и делал, но для большинства оборотней, выживших в горниле тайной войны, подземелье становилось единственным домом. Или логовом, что точнее.

Сыгравшим в десятку улей предоставлял работу, не связанную с деятельностью на поверхности, пищу и одежду, товарищи — скудные развлечения. Оборотни тащили сверху алкоголь, деликатесы, предметы обихода, но главное — рассказы о жизни мира людей, которые невозможно было заменить новостными пакетами и выхолощенными, глянцевыми, нарочито пустыми ток-шоу. Человек, даже если напичкан нанитами донельзя, остается существом социальным, отшельников среди двуногих крайне мало. Вот и у знакомца моего в углу будки гундит еле слышно телеящик, но тот в сторону приемника даже не смотрит, а гостю в рот заглядывает. Как, дескать, дышится на свежем воздухе?

На втором стакане компота и собеседник, и я понимаем, что на третий круг возлияний ни красок, ни деталей визита в кофейню не хватит. Он со вздохом убирает пряники в ящик, а я рассыпаюсь в восхищении напитком, пытаюсь выведать рецепт и на выходе заручаюсь обещанием скорого и торжественного посвящения в сакральную тайну.

За КПП людское движение практически замирает, и деловитое гудение улья, сначала кажущееся вездесущим, затухает, становится фоновым, коварно убаюкивающим, вечным сумеркам подземелий подстать. Но в центральном улье всегда светло и нет место тени. Искусственное освещение здесь не глушится даже в условно ночные часы, словно корректоры, опутавшие щупальцами поглощаемый мир, боялись темноты. Ха! Уж кому бы!

В центральном улье я должен пребывать сутки через двое. Считалось, что ложа оказала мне высокое доверие, допустив до охраны такого объекта! Кое-кто на периферии мне даже завидовал. Я же тяготился назначением, в душе называя его продолжением временного карантина. В провинции ей-богу дышалось много легче.

Первые часы смены по графику условно ночные, тихие и спокойные, хоть звезды считай, но где ж тут их разглядеть? Над головой метров триста грунта и гранитобетона, известного как «хренпробьешь». Такие же улья рыли на естественном спутнике планеты, хотя после удара и последнему идиоту стало понятно: и под землей, увы, не скрыться. Но на Терре-2-0-16 сооружения апокалипсиса вполне сгодились, а после восстановления климата над ними выросли города, о чем, впрочем, местная история умалчивает. Темная тетка, словом, вечно что-то недоговаривает. Да и с чего бы, коль не абы кто ее танцует, а победители.

В раздевалке почти никого, у соседнего шкафчика обтирается махровым полотенцем здоровячок из другой смены, бицепсом с татуированной пентаграммой играет. Оборотень, ясен день, других к охранной службе не подпускают. Увидел меня, кивнул приветливо, белье несвежее в сторону вежливо ножкой сдвинул, место освобождая. Помнит, цербер, что старших следует уважать. Ему ж, когда он только в охранение попал, мне вколачивать и пришлось: и культуру поведения, и корпоративную этику. В прошлой жизни этот тип был торпедой^[12] в уличной банде, так что других методов воспитания не воспринимал. Кость лобовая толстая, к педагогике бронебойная.

— Какие новости? — спрашиваю, сбрасывая гражданское в шкафчик.

— Лорд-председатель выписал дамочку!

Здоровячок хищно глазами блещет, чистый волк, всем видом альфа-натуру демонстрирует. Мне становится скучно. Избитый приемчик, вам доложу, практически в каждой мужской компании неоднократно использованный, оскомину набивший, но по умолчанию из показной солидарности не порицаемый. Девицам справным в мужской компании не только тосты посвящаются.

— Да ладно, — тяну гласные с сомнением. Лорд нашей ложи не делил ложе ни с кем, и об этом, думалось, знали все окружающие.

— Там такая фифка! — восклицает оборотень, едва не облизываясь. — Любого лорда взволнует! Клянусь! Сам видел. Ух!

— У тебя все, что в юбке, «ух», — ухмыляюсь все еще недоверчиво. — Где ты ее узреть мог?

Оборотень обижается. Врать, говорит, мне незачем, не девица, мол, чтобы впечатление оказывать, а узрел фифу вместе с главным — они на объекте сейчас. Он ей экскурсию устроил, водит по улью, похваляется.

Тут мне впору удивиться вполне искренне: как же так, родимый, почему нашу смену в известность не поставили об инспекции руководства? Собеседник ухмыляется: доволен, нечисть, что все-таки подкинул костыля, и не скрывает даже. Как, дескать, не сообщили, если я, уважаемый, тебя в известность и ставлю?

В ответ хочется приложить ухмыляющуюся уголовную морду о шкафчик, но мебель ломать жалко, да и не причем она. Не гасится злость разрушением, только хуже становится, по себе знаю. Цепляю на анфас благодарную улыбку, но здоровячок нутром звериным настроение чует, хвостик поджимает и бочком-бочком к выходу семенит.

— Случилось что? — вопрошаю вслед. — Главный с инспекцией бродит или для проформы?

Оборотень пожимает плечами. Кто ж его, бойца-вовлеченного, в начальственные планы посвящать будет? Настроение у меня падает ниже последнего уровня улья. Тихой смена точно не будет. Вечно недовольное высокое начальство в покои удалится, нижестоящее всех и вся распекать останется. А мне после безуспешной погони за берсеркером в щель забиться хотелось. Что ж теперь? Клин клином?

Примечания

11

КПП — контрольно-пропускной пункт.

12

Торпеда — сленг — опасный боец в банде, который выполняет задание любой ценой, даже если есть риск для жизни.