Будущее без работы. Технология, автоматизация и стоит ли их бояться

Даниэль Сасскинд, 2020

Технологии не только делают нашу жизнь проще, но и меняют ее до неузнаваемости. Профессии трансформируются быстрее всего – и за последние десятилетия человечество, кажется, устало бояться конкуренции со стороны машин. Однако сейчас, в свете коронавируса, мы стоим на пороге беспрецедентной автоматизации труда – будущее без работы уже наступает. Неужели технологии полностью заменят нас? Каким будет мир, где люди лишатся заработка и, возможно, смысла жизни? Или все эти страхи беспочвенны и машины просто будут помогать нам, чтобы мы смогли уделять больше времени семье и саморазвитию? Книга английского экономиста и бывшего советника при британском правительстве Дэниела Сасскинда – подробное руководство к новой экономической реальности и развенчание заблуждений о «замене человека роботом». С целью продемонстрировать всю серьезность предположений автора, мы привлекли новые технологии к изданию книги: изображение на обложке нарисовано нейросетью Яндекса для генерации произведений современного искусства, а перевод с английского сделан при помощи Яндекс. Переводчика. Часть фрагментов текста мы оставили без редактуры, чтобы каждый мог убедиться в невероятных возможностях самообучаемых алгоритмов и самостоятельно решить, друзья они нам или враги.

Часть первая. Контекст

Глава 1. История напрасной тревоги

Экономический рост — совсем недавнее явление. На протяжении большей части 300 000 лет существования человечества экономическая жизнь почти не менялась. Наши далекие предки просто охотились и собирали то немногое, что им было нужно для выживания^[45]. Но несколько сотен лет назад эпоха этой экономической бездеятельности внезапно закончилась. Объем производства в расчете на душу населения увеличился примерно в тринадцать раз, а мировой объем производства — почти в триста^[46]. Если ужать человеческое существование до одного часа, то этот взрывной процесс произойдет в последние полсекунды или около того, т. е. буквально в мгновение ока (см. график 1.1^[47]).

Экономисты соглашаются, что этот рост вызван устойчивым технологическим прогрессом, хотя и не пришли к единому мнению, почему он начался именно в Западной Европе в конце XVIII века^[48]. Одна из причин может быть географической: некоторые страны обладали обширными ресурсами, благоприятным климатом, легкодоступными береговыми линиями и удобными для ведения торговли реками. Другая причина, возможно, лежит в культурной сфере: люди в обществах с различными историей и религией по-разному относились к научным методам, финансам, упорному труду и друг к другу (считается, что уровень «доверия» в обществе играет важную роль). Однако наиболее распространенным объяснением всего этого является институциональное: одни государства защищали права собственности и обеспечивали верховенство закона, что шло на пользу конкуренции и инновациям, в то время как другие этого не делали.

График 1.1. Мировое производство после начала нашей эры

Каковы бы ни были конкретные причины, в шестидесятые годы XVIII века первой ушла в отрыв именно Британия^[49]. В течение последующих десятилетий были изобретены и введены в действие новые машины, значительно улучшившие методы производства товаров. Некоторые из них, например паровой двигатель, стали общепризнанными символами экономического прогресса и технологического гения. И каким бы образным ни казался термин «революция», он, пожалуй, умаляет значение промышленной революции, которая стала одним из самых значительных моментов в истории человечества. В прежние времена любой экономический рост был ограниченным, прерывистым и быстро угасал. Теперь он стал относительно быстрым и стабильным. Сегодня мы полностью зависим от этого экономического феномена. Вспомните о приступах гнева и тревоги, о волнах разочарования и уныния, которые охватывают общество каждый раз, когда экономический рост останавливается или просто замедляется. Без него мы словно больше не можем представить себе хорошей жизни.

Новые технологии промышленной революции позволили производителям работать продуктивнее, чем когда-либо прежде, — проще говоря, теперь они могли производить намного больше при гораздо меньших затратах^[50]. И именно здесь, в начале современного экономического роста, мы можем обнаружить истоки «тревоги, порождаемой автоматизацией». Люди начали беспокоиться, что использование машин для производства большего количества товаров приведет к сокращению спроса на их труд. Судя по всему, экономический рост и проблемы автоматизации были тесно связаны с самого начала.

Конечно, людям стоило беспокоиться об автоматизации еще до этого. Любое изобретение становится угрозой для определенной группы людей. Например, печатный станок — возможно, самая важная из всех технологий, предшествовавших промышленной революции, — первоначально встретил сопротивление со стороны писцов, желавших защитить свое традиционное ремесло. Что касается печатных Библий, то писцы утверждали, что только сам дьявол может так быстро изготовить столько экземпляров книги^[51]. Но по своему характеру изменения времен промышленной революции отличались от того, что происходило в прошлом. Их интенсивность, масштаб и постоянство придавали привычным страхам новую остроту.

Тревога автоматизации

Тревога относительно того, что автоматизация уничтожит рабочие места, выливалась в протесты. Вспомним историю Джеймса Харгривза, скромного человека, изобретшего прядильную машину «Дженни». Неграмотный ткач, он уехал в далекую деревню в Ланкашире, чтобы спокойно построить свой механизм, который позволял прясть нити из хлопка гораздо быстрее, чем это мог делать человек. В те времена это было ценным нововведением, поскольку переработка хлопка-сырца в пригодную для использования нить была растущим бизнесом. (К середине XIX века Британия будет производить половину всех тканей в мире^[52].) Но, узнав о замысле Харгривза, соседи ворвались в его дом, уничтожили машину и заодно переломали мебель. Когда Харгривз попытался открыть фабрику в другом месте, на него и его делового партнера напала толпа^[53].

Судя по всему, нечто подобное пришлось пережить и Джону Кею, современнику Харгривза, который в тридцатые годы XVIII века изобрел механический челнок. По-видимому, дом Кея тоже был разграблен разъяренными ткачами, которые «убили бы его, если бы двое друзей не закутали его в шерстяное одеяло и не отвели в безопасное место»^[54]. Его тайное бегство от опасности отражено на фреске XIX века в Манчестерской ратуше^[55].

Такие случаи не единичны. Технологический вандализм во времена промышленной революции был широко распространен. Как известно, таких мародеров называли «луддитами» по имени ткача Неда Лудда из Восточного Мидленда, который якобы разбил несколько чулочных станков на заре промышленной революции. Возможно, Нед никогда и не существовал, но беспорядки, учиненные его последователями, были вполне реальны. В 1812 году британский парламент был вынужден принять «Акт об уничтожении чулочных рам и т. д.». Уничтожение машин стало преступлением, караемым смертью, и вскоре несколько человек были осуждены и казнены. В следующем году наказание было смягчено до депортации в Австралию — но затем эта кара была сочтена недостаточной, и в 1817-м смертная казнь была восстановлена^[56]. Сегодня мы по-прежнему называем луддитами тех, у кого не ладятся отношения с технологиями.

До промышленной революции государство не всегда вставало на сторону изобретателей. Действительно, иногда беспорядки разъяренных рабочих настолько беспокоили власти, что они вмешивались, пытаясь остановить распространение новшеств, сеявших раздор. Вот две истории из восьмидесятых годов XVI века. Первая рассказывает об английском священнике Уильяме Ли, который изобрел машину, избавлявшую людей от необходимости вязать своими руками. В 1589 году он отправился в Лондон в надежде показать изобретение королеве Елизавете I и получить на него патент. Однако та, увидев машину, наотрез ему отказала, сказав: «Ты слишком высоко метишь, мастер Ли. Подумай сам, что это изобретение может сделать с моими бедными подданными. Оно, несомненно, разорило бы их, лишив работы и сделав нищими»^[57]. Вторая история — трагедия Антона Меллера, которому не повезло изобрести ленточный ткацкий станок в 1586-м. Не повезло потому, что городской совет его родного города Данцига не просто отказал ему в выдаче патента, но и приказал задушить его — мало похоже на теплый прием, который ждет сегодняшних предпринимателей^[58].

Но тревожились не только рабочие и государство. Со временем к угрозе автоматизации начали серьезно относиться и экономисты. Как отмечалось выше, термин «технологическая безработица» популяризировал Кейнс в 1930 году. Но Давид Рикардо, один из отцов-основателей экономики, задавался этим вопросом более чем за столетие до него. В 1817-м Рикардо опубликовал свой великий труд «Начала политической экономии и налогового обложения». В новое издание, выпущенное четыре года спустя, он включил главу «О машинах», где заявил, что изменил свое мнение по вопросу о том, принесет ли технический прогресс пользу рабочим. По его словам, предположение, что машины будут «всеобщим благом» для труда, которого он придерживался всю жизнь, было «ошибкой». Теперь он решил — возможно, наблюдая за болезненными экономическими изменениями, происходившими в его родной Великобритании в условиях промышленной революции, — что машины на самом деле «часто очень вредны»^[59].

Тревога относительно вреда, причиняемого машинами, сохранилась и в XX веке. В последние несколько лет нас накрыл вал книг, статей и отчетов об угрозе автоматизации. Однако уже в 1940 году дебаты о технологической безработице были настолько банальными, что газета New York Times охотно называла их «старой темой»^[60]. И действительно, эти доводы имеют тенденцию повторяться. В 2016-м в своем прощальном обращении президент США Барак Обама охарактеризовал автоматизацию как «очередную волну экономических потрясений». Но примерно за шестьдесят лет до этого президент Джон Ф. Кеннеди использовал почти те же самые слова, говоря, что автоматизация несет с собой «мрачную угрозу промышленной дезорганизации»^[61]. В 2016 году Стивен Хокинг писал, что автоматизация «уничтожила» работу синих воротничков, и предсказывал, что этот феномен скоро «расширится… и глубоко затронет средний класс»^[62]. Однако Альберт Эйнштейн еще в 1931 году предупреждал об аналогичной угрозе, заявляя, что «созданные человеком машины», призванные освободить людей от тяжелой работы, готовы «сокрушить» своих создателей^[63]. На самом деле, начиная с 1920-х, почти в каждом десятилетии можно найти статью New York Times, где в том или ином виде говорится об угрозе технологической безработицы^[64].

Потрясения и перемены

Большинство тревог по поводу экономического ущерба, причиняемого новыми технологиями, оказались напрасными. Обращаясь к истории последних столетий, мы находим мало свидетельств, подтверждающих давний страх того, что технический прогресс приведет к появлению большого числа постоянно безработных людей. Новые технологии действительно вытесняли рабочих, но впоследствии большинство из них находили себе новую работу. Снова и снова люди беспокоились о том, что «на этот раз все будет по-другому» и с новыми технологиями действительно приходят массовые увольнения, но на самом деле каждый раз история повторялась и массовой безработицы не возникало.

Понятно, что люди, задающиеся вопросами о будущем, видят в этом повод для оптимизма. Если те, кто в прошлом беспокоился о будущем работы, оказались неправы, то неправы и те, кто беспокоится сегодня?

Как мы увидим, не все так просто. Даже если раньше беспокойство относительно того, что «на этот раз все по-другому», оказывалось напрасным, оно все равно может оправдаться сегодня. Более того, даже если история повторится, мы все равно должны остерегаться чрезмерно оптимистичной интерпретации прошлого. Да, люди, потерявшие работу из-за технологий, действительно находили себе новые занятия, но происходило это далеко не плавно и гладко. Обратимся еще раз к промышленной революции — хрестоматийному событию в истории технологического прогресса. Несмотря на опасения луддитов, уровень безработицы в Великобритании оставался относительно низким, как показано на графике 1.2^[65]. Но вместе с тем были уничтожены целые отрасли промышленности, а прибыльные ремесла, такие как ручное ткачество и изготовление свечей, превратились в бесполезные развлечения. Села были опустошены, целые города пришли в упадок. Примечательно, что с 1760 по 1820 год реальная заработная плата в Англии выросла всего на 4 %. При этом продукты питания стали дороже, рацион беднее, младенческая смертность выше, а продолжительность жизни ниже^[66]. Люди в буквальном смысле уменьшились: один историк сообщает, что в результате средний рост людей сократился до «самого низкого уровня»^[67].

График 1.2. Уровень безработицы в Великобритании с 1760 по 1900 год

Луддитов сегодня часто выставляют технологически безграмотными дураками, но факты доказывают, что их претензии были резонны. Действительно, потрясения и бедствия, вызванные технологическими изменениями, в конечном счете способствовали созданию государства всеобщего благосостояния, возможно, самого радикального изобретения XX века. Все эти рассказы о людях, которые в конечном итоге находят себе новую работу, потеряв предыдущую из-за автоматизации, не вселяют надежды. Если перефразировать экономиста Тайлера Коуэна, будущее, возможно, будет похоже на прошлое, именно поэтому нам не стоит быть оптимистами в отношении будущего труда^[68].

Да и те, кто опасался, что в будущем работы будет меньше, на первый взгляд не так уж заблуждались. Скажем, Кейнс в 1930 году предполагал, что через сто лет технический прогресс приведет нас в мир «трехчасовых смен» или «пятнадцатичасовой рабочей недели». Сегодня его критики с ликованием отмечают, что через десять лет срок для осуществления его предсказания истечет, а «век досуга» даже не просматривается на горизонте^[69]. И в этой критике есть разумное зерно. Но картина станет более детальной, если учитывать не только цифры, мелькающие в газетных заголовках. В нескольких десятках богатых стран, входящих в Организацию экономического сотрудничества и развития (ОЭСР), среднее количество часов, которые люди ежегодно уделяют работе, постоянно сокращалось в течение последних пятидесяти лет. Спад был медленным — около сорока пяти часов за десять лет — но устойчивым (см. график 1.3^[70]).

Важно отметить, что значительная часть этого снижения, по-видимому, связана с техническим прогрессом, обусловившим рост производительности труда. Например, в Германии, одной из самых производительных стран Европы, люди работают меньше всего часов в год. Греция относится к числу наименее производительных стран и — вопреки тому, что многие могут подумать, — здесь люди работают больше всего часов в год. Как видно из графика 1.4^[71], это общая тенденция: в более производительных странах люди, как правило, работают меньше часов. Может, мы еще и не пришли к пятнадцатичасовым неделям, о которых говорил Кейнс, но благодаря постоянному техническому прогрессу мы начали двигаться в этом направлении^[72].

График 1.3. Ежегодное количество часов работы на душу населения в странах ОЭСР

Все это полезно иметь в виду, когда мы размышляем о том, что нас ждет впереди. Сегодня мы тратим много времени на подсчет количества «рабочих мест», которые появятся в будущем. Пессимисты, например, представляют себе мир, где множество людей сидят без дела и ничего особенного не производят, потому что «роботы» забрали себе все рабочие места. Оптимисты в ответ приводят данные об уровне безработицы, который сегодня рекордно низок во многих местах, и говорят, что страхи перед будущим беспочвенны. Но в этом споре обе стороны рассуждают о будущем работы очень узко, как будто значение имеет лишь то, работает кто-то или нет. История показывает, что подход, выраженный исключительно в категориях «работы», недостаточен для создания полной картины. Технологические изменения могут повлиять не только на объем работы, но и на ее природу. Насколько хорошо оплачивается эта работа? Насколько она безопасна? Как долго длится рабочий день или неделя? Какие задачи включает в себя эта работа? Приносит ли она такое удовлетворение, что ради нее вы вскакиваете утром с постели, или, напротив, вас тянет спрятаться от нее под одеялом? Риск, который возникает, если мы сосредотачиваемся на одной лишь работе, заключается, скорее, не в том, что мы не увидим за деревьями леса, — мы не разглядим, что деревья в лесу разные.

График 1.4. Продуктивность и ежегодное количество часов работы, 2014

А пока я продолжу говорить о «рабочих местах». Мы должны понимать, что влияние технического прогресса на мир труда отразится не только на количестве рабочих мест для людей, но и на многих других аспектах, которые я подробнее рассмотрю в следующих главах.

Полезная дополняющая сила

С учетом этих предостережений мы можем теперь перейти к более широкому вопросу. Как же могло случиться, что в прошлом, несмотря на страхи столь многих людей, технический прогресс не привел к массовой безработице?

Ответ, когда мы оглядываемся назад на то, что действительно произошло за последние несколько сотен лет, заключается в том, что вредное влияние технологических изменений на работу — то, что занимало наших беспокойных предков, — это только половина истории. Да, машины заняли место людей в выполнении определенных задач. Но машины не просто заменяли людей; они также дополняли их в других задачах, которые не были автоматизированы, повышая спрос на людей, чтобы делать эту работу вместо них. На протяжении всей истории всегда действовали две различные силы: замещающая сила, которая вредила рабочим, но также и полезная дополняющая сила, которая делала противоположное. Эта полезная сила, о которой так часто забывают, действует тремя различными способами.

Эффект продуктивности

Возможно, самая очевидная помощь, которую дополняющая сила оказывает людям, заключается в том, что, вытесняя одних работников, новые технологии часто делают более продуктивными других. Вспомним о британских ткачах, которым посчастливилось работать на одном из механических челноков Кея в тридцатые годы XVIII века или на одной из прядильных машин Харгривза в шестидесятые годы того же столетия. Они могли прясть гораздо больше хлопка, чем их современники, которые полагались только на свои руки. В этом и состоит эффект продуктивности^[73].

Этот эффект мы наблюдаем и сегодня. Водитель такси использует спутниковую навигационную систему для движения по незнакомым дорогам, архитектор применяет программное обеспечение для проектирования сложных зданий, а бухгалтер производит налоговые расчеты при помощи специальных программ. В результате все они, скорее всего, лучше справляются со своими задачами. Или возьмем врачей. В 2016 году группа исследователей из Массачусетского технологического института (МТИ) разработала систему, которая может определить наличие раковых клеток при биопсии молочной железы с точностью до 92,5 %. Для сравнения, врачи ставили правильный диагноз в 96,6 % случаев, но, когда они применяли систему, разработанную МТИ, этот показатель увеличивался до 99,5 % — почти идеальная точность. Благодаря новой технологии врачи стали лучше выявлять раковые заболевания^[74].

В других условиях новые технологии могут автоматизировать некоторые задачи, забрав их из рук работников, и вместе с тем повысить продуктивность этих же работников в остальных задачах. Например, адвокат передает задачу разбора стопки бумаг автоматизированной системе проверки документов — программе, которая может сканировать юридические материалы гораздо быстрее, а во многих случаях и точнее^[75]. Теперь адвокат может переключиться на другие задачи — давать юридические консультации, лично встречаться со своими клиентами или применять навыки решения проблем в особенно запутанных юридических казусах.

Во всех этих случаях если повышение производительности труда снижает цены для потребителей или обеспечивает им более качественные услуги, то спрос на любые товары и услуги, вероятно, будет расти, а вместе с ним и спрос на работников-людей. Таким образом, благодаря эффекту производительности технический прогресс дополняет людей самым непосредственным образом, увеличивая спрос на их усилия и повышая их эффективность в работе.

Эффект растущего пирога

История экономики показывает, что дополняющая сила помогала работникам и другим, менее очевидным способом: если мы снова представим экономику как пирог, то технический прогресс сделал его намного больше. Как уже отмечалось ранее, за последние столетия объем производства резко возрос. Например, экономика Великобритании с 1700 по 2000 год увеличилась в 113 раз. И это ничто по сравнению с другими странами, которые в начале этого периода находились на более низком уровне развития: за те же триста лет японская экономика выросла в 171 раз, бразильская — в 1699 раз, австралийская — в 2300 раз, канадская — в 8132 раза, а американская — аж в 15 241 раз^[76].

Интуитивно понятно, что подобный рост, скорее всего, помог рабочим. По мере того как экономика растет, а доходы людей увеличиваются, позволяя им больше тратить, вероятно, расширяются и перспективы работы. Да, некоторые задачи могут автоматизироваться и отходить машинам, но, по мере того как экономика расширяется и растет спрос на товары и услуги, увеличивается и спрос на все те задачи, которые необходимы для их производства. Они могут включать в себя деятельность, которая еще не автоматизирована, а это дает вытесненным работникам возможность найти новую работу.

Ларри Саммерс, некогда возглавлявший Национальный экономический совет при президенте США, вспоминал, что в юности его занимала эта мысль. В 1970-е годы, будучи начинающим ученым в МТИ, он оказался втянут в дебаты об автоматизации. По его словам, в то время в кампусе «глупые люди думали, что автоматизация приведет к исчезновению всех рабочих мест», а «умные понимали, что чем выше производство, тем больше доходов, а следовательно, больше спроса»^[77]. Дэвид Отор, возможно, самый крупный специалист по рынку труда на сегодняшний день, высказывает аналогичную точку зрения, утверждая, что «люди ударяются в напрасный пессимизм… по мере того как человек становится богаче, он склонен потреблять больше, что тоже создает спрос»^[78]. И Кеннет Эрроу, лауреат Нобелевской премии по экономике, также утверждал, что исторически «замена людей машинами» не приводила к росту безработицы. «Экономика действительно находит работникам новые рабочие места. Когда появляется богатство, люди будут его на что-нибудь тратить»^[79].

Эффект меняющегося пирога

В последние века дополняющая сила оказывала воздействие еще одним способом. Благодаря техническому прогрессу экономика не только выросла, но и трансформировалась: в различные моменты истории производилась совершенно разная продукция и совершенно разными методами. Если мы снова обратимся к образу пирога, то новые технологии не только его увеличили, но и изменили. Возьмем, к примеру, британскую экономику. Как мы уже отмечали, сегодня ее объем более чем в сто раз превышает тот, что был три столетия назад. Но за это время изменились и производимые товары, и способы их производства. Пятьсот лет назад экономика в основном состояла из крестьянских хозяйств, триста лет назад — из фабрик, сегодня — из офисов^[80].

Опять же, интуитивно понятно, как эти изменения могли помочь вытесненным работникам. В определенный момент некоторые задачи могут автоматизироваться. Но по мере того как экономика меняется, спрос будет расти и на другие задачи в других сферах экономики. И, поскольку некоторые из этих новых востребованных видов деятельности опять-таки не были автоматизированы, работники могут найти работу, связанную с ними.

Чтобы увидеть эффект меняющегося пирога в действии, подумайте о Соединенных Штатах. Здесь можно увидеть, как вытесненные рабочие снова и снова пробираются в разные отрасли меняющейся экономики и начинают выполнять новые задачи. Столетие назад сельское хозяйство было важнейшей частью американской экономики: еще в 1900 году в нем было занято два работника из пяти. Но с тех пор значение его резко упало, и сегодня в нем занято менее двух человек из ста^[81]. Куда же подевались остальные работники? Ушли в промышленность. Пятьдесят лет назад этот сектор превзошел сельское хозяйство: в 1970 году в промышленности была занята четверть всех американских работников. Но затем и в этой сфере начался относительный упадок, и сегодня в ней занято менее десятой части американских рабочих^[82]. Куда же делись все эти фабричные рабочие? Ответ: ушли в сферу услуг, где сейчас занято более 80 % работников^[83]. И в этой истории экономических преобразований тоже нет ничего исключительно американского. Почти все развитые страны пошли по аналогичному пути, по нему же идут и многие развивающиеся страны^[84]. В 1962 году в сельском хозяйстве было занято 82 % китайских работников; сегодня этот показатель упал примерно до 31 % — и это более высокие темпы сокращения, чем те, что наблюдались в США^[85].

Если эффект «растущего пирога» предполагает, что наши объятые тревогой предки оказались настолько близоруки, что не сумели предвидеть будущий рост экономики, то эффект «меняющегося пирога» предполагает, что они страдали еще и от недостатка воображения. Наши предки не могли предугадать, что то, что производили их экономика и они сами, в будущем изменится до неузнаваемости. В какой-то степени эта их неспособность вполне объяснима. Например, в 1900 году большинство англичан трудились на фермах или фабриках. Мало кто мог предвидеть, что в будущем в одной только Национальной службе здравоохранения будет занято гораздо больше людей, чем тогда работало мужчин на всех фермах страны вместе взятых^[86]. Сама отрасль здравоохранения тогда еще не существовала в привычном для нас виде, а мысль, что самым массовым работодателем в сфере здравоохранения станет британское правительство, показалась бы еще более странной, ведь в те времена большинство медицинских услуг предоставлялось на частной или на добровольной основе. То же справедливо и для многих других сегодняшних рабочих мест: такие должности, как оптимизатор поисковой системы, специалист по облачным вычислениям, консультант по цифровому маркетингу и разработчик мобильных приложений, было невозможно представить всего несколько десятилетий назад^[87].

Общая картина

Мысль, что воздействие технологии на труд может зависеть от взаимодействия двух соперничающих сил — вредной замещающей силы и полезной дополняющей силы, — не нова. Однако, как правило, никто эти силы внятно не объясняет. Книги, статьи и отчеты по автоматизации могут намекать на оба этих эффекта, но часто используют совершенно разные термины, из-за чего возникает путаница. Технология, говорят они, вытесняет и увеличивает, заменяет и усиливает, обесценивает и наделяет мощью, подрывает и поддерживает, уничтожает и созидает. Задача состоит в том, чтобы конкурировать с компьютерами и сотрудничать с ними, состязаться и двигаться в унисон. Ведутся разговоры о расширении применения машин и успехах людей, о пугающих роботах и вселяющих надежду коботах^[88], об искусственном интеллекте машин и растущем интеллекте людей. Гнет будущего, по их словам, будет выражаться как в устаревании знакомых нам вещей, так и во все нарастающей их актуальности; технология — это угроза и возможность, соперник и партнер, враг и друг.

Представленный в этой главе экскурс в экономическую историю — пусть и очень краткий — должен прояснить, как работают эти две силы на самом деле. С одной стороны, машина заменяет людей, оттесняя их от решения определенных задач. Этот процесс относительно легко заметить. С другой стороны, машина дополняет людей, повышая спрос на их работу над другими задачами, — это явление, как мы видели, может приобретать три различные формы, и его зачастую труднее распознать, чем его разрушительного брата.

Четкое разграничение между замещающим и дополняющим эффектами помогает объяснить, почему прежние опасения по поводу технологической безработицы много раз оказывались неуместны. В столкновении этих двух фундаментальных сил наши предки, как правило, не угадывали победителя. Раз за разом они либо полностью игнорировали дополняющую силу, либо ошибочно полагали, что она будет подавлена замещающим эффектом. По словам Дэвида Отора, люди обычно «преувеличивали степень замещения машин человеческим трудом и игнорировали сильную взаимодополняемость между автоматизацией и трудом»^[89]. В результате они неоднократно недооценивали остающийся спрос на труд человека. В общем и целом, его всегда хватало, чтобы обеспечивать занятость.

Это происходит и с отдельными технологиями. Взять, к примеру, историю банкомата. Его изобрели для того, чтобы отстранить банковских служащих от выдачи наличных денег. Это была часть культуры самообслуживания, которая распространилась в экономической жизни в середине XX века и нашла отражение в автозаправочных станциях и магазинах самообслуживания, автоматах по продаже сладостей и т. д.^[90] Считается, что первый банкомат был установлен в Японии в середине 1960-х годов^[91], а несколько лет спустя эти машины стали популярны в Европе, частично решив проблему усиливавшихся профсоюзов, которые требовали закрытия банков в субботу, единственный день, когда многие работающие клиенты могли их посетить. В США количество банкоматов выросло более чем в четыре раза с конца 1980-х до 2010 года, когда их насчитывалось уже более четырехсот тысяч. В таких условиях можно было бы ожидать резкого сокращения числа сотрудников в американских банках, но произошло обратное: за тот же период их стало больше на целых 20 %^[92]. Как объяснить эту загадку?

Исходя из анализа этих двух сил, мы можем понять, что случилось. Банкоматы не просто заменили банковских служащих, но еще и дополнили их. Иногда напрямую: банкоматы не делали сотрудников более продуктивными в раздаче наличных, а освобождали их от нее, давая возможность сосредоточиться на других видах деятельности, таких как предоставление клиентам личных консультаций и финансовых рекомендаций. Это улучшило качество обслуживания тех, кто приходил в филиал, и позволило привлечь больше клиентов. К тому же банкоматы помогли снизить стоимость обслуживания филиалов, благодаря чему банки смогли снизить цены и еще больше повысить свою привлекательность.

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

45

См.: Lovelock J. Novacene. London: Allen Lane, 2019. С. 1; Харари Ю. Н. Sapiens. Краткая история человечества. М.: Издательство «Синдбад», 2016. Глава 1.

46

Второй показатель намного больше первого потому, что мировое население также увеличилось за это время. Данные взяты из: Maddison A. The World Economy: A Millennial Perspective. 2006. URL: http://www.theworldeconomy.org/.

47

Данные взяты из: Maddison A. Historical Statistics of the World Economy. 2010. URL: http://www.ggdc.net/maddison/oriindex.htm.

48

В одном из недавних споров один экономист обвинял двух других в том, что они выдают «поток утверждений и анекдотов»; те, в свою очередь, ответили, что их противник поливает их «грязью в надежде на то, что часть этих помоев к ним пристанет». См.: Sachs J. Government, Geography, and Growth // Foreign Affairs. 2012. Сентябрь/октябрь. И ответ: Acemoglu D., Robinson J. Response to Jeffrey Sachs // Whynationsfail.com. 2012. 21 ноября. URL: http://whynationsfail.com/blog/2012/11/21/response-to-jeffrey-sachs.html.

49

Впрочем, экономисты ведут споры о темпах роста Великобритании. См., например: Antràs P., Voth H.-J. Factor Prices and Productivity Growth During the British Industrial Revolution // Explorations in Economic History. 2003. № 40. С. 52–77.

50

Рост производительности труда во времена промышленной революции также является предметом спором среди экономистов. См., например: там же.

51

Mokyr J. Technological Inertia in Economic History // Journal of Economic History. 1992. № 2 (52). С. 325–338, n. 17; Weil D. Economic Growth, 3rd edn. London: Routledge, 2016. С. 292.

52

Hobsbawm E. Industry and Empire. London: Penguin, 1999. С. 112.

53

Эта история позаимствована из книги: Allen R. The Industrial Revolution in Miniature: The Spinning Jenny in Britain, France, and India // Oxford University Working Paper. 2007. № 375.

54

Athenaeum. 1963. № 1864. 18 июля. С. 75.

55

См.: Kay J. What the Other John Kay Taught Uber About Innovation // Financial Times. 2016. 26 января. Kay J. Weaving the Fine Fabric of Success // Johnkay.com. 2003. 2 января. Кей оспаривает правдоподобность этой истории и пишет, что, «согласно рассказу самого Кея, он сбежал во Францию от безработных ткачей, но более вероятно, что он сбежал от кредиторов».

56

См. http://statutes.org.uk/site/the-statutes/nineteenth-century/1812–52-geo-3-c-16-the-frame-breaking-act/, http://statutes.org.uk/site/the-statutes/nineteenth-century/1813–54-geo-3-cap-42-the-frame-breaking-act/.

57

Аджемоглу Д., Робинсон Дж. Почему одни страны богатые, а другие бедные. М.: Издательство АСТ, 2016. С. 235. Возможно, ее подлинные мотивы были совсем иными, ведь это был уже второй отказ королевы; первый она мотивировала менее высокопарно, заявив, что машины Ли производили чулки качеством ниже, чем ее любимые шелковые чулки, которые ей доставляли из Испании. См. Garber M. Vested Interests: Cross-Dressing and Cultural Anxiety. New York: Routledge, 2012. С. 393, n. 6.

58

Albers A. On Weaving. Princeton, NJ: Princeton University Press, 2017. С. 15; Broudy E. The Book of Looms. Hanover, NH: University Press of New England, 1979. С. 146. Они предлагают две различные версии убийства. Другие говорят, что Моллера утопила в Висле шайка ткачей, опасавшихся конкуренции. В первый раз я прочитал эту историю в: Seligman B. Most Notorious Victory: Man in an Age of Automation. New York: Free Press, 1966.

59

Первое издание вышло в 1817 году, третье (с новой главой) — в 1821 году. См. Рикардо Д. Начала политической экономии и налогового обложения. Litres, 2018.

60

Automation and Anxiety // The Economist. 2016. 25 июня; Stark L. Does Machine Displace Men in the Long Run? // New York Times. 1940. 25 февраля.

61

О прощальной речи Обамы см. в: Miller C. C. A Darker Theme in Obama’s Farewell: Automation Can Divide Us // New York Times. 2017. 12 января. Президент Кеннеди произнес свою речь на съезде Американской конфедерации труда — Конгресса производственных профсоюзов в Гранд-Рапидс, штат Мичиган, 7 июня 1960 года; см.: https://www.jfklibrary.org/.

62

Hawking S. This Is the Most Dangerous Time for Our Planet // Guardian. 2016. 1 декабря.

63

См.: World Ills Laid to Machine by Einstein in Berlin Speech // New York Times. 1931. 22 октября; Reichinstein D. Albert Einstein: A Picture of His Life and His Conception of the World. Prague: Stella Publishing House, 1934. С. 96. Отчет об этой речи показывает, что Эйнштейн отчасти был обеспокоен технологической безработицей.

64

Например: March of the Machine Makes Idle Hands. 1928. 26 февраля; Technological Unemployment. 1930. 12 августа; Does Man Displace Men in the Long Run? 1940. 25 февраля; “Revolution” Is Seen in “Thinking Machines”. 1950. 17 ноября; Newer and Newer and Newer Technology, with Little Unemployment. 1979. 6 марта; A Robot Is After Your Job. 1980. 3 сентября; If Productivity’s Rising, Why Are Jobs Paying Less? 1993. 19 сентября; A “Miracle”, But Maybe Not Always a Blessing. 2001. 25 февраля.

65

На основе таблиц A49 и A50, Версия 3.1 в: Thomas R., Dimsdale N. A Millennium of UK Data / Bank of England OBRA dataset. 2017. URL: http://www.bankofengland.co.uk/research/Pages/one-bank/threecenturies.aspx. Я использую адаптированные данные Фельдстейна из первой таблицы для периода с 1760 по 1855 год и из второй для периода с 1855 по 1900 год. После 1855 года данные касаются всего Соединенного Королевства, а не только Британии.

66

Tombs R. The English and Their History. London: Penguin Books, 2015. С. 377–338.

67

Там же. С. 378.

68

Cowen T. Industrial Revolution Comparisons Aren’t Comforting // Bloomberg View. 2017. 16 февраля.

69

Keynes J. M. Essays in Persuasion. New York: W. W. Norton, 1963. С. 368–369.

70

Данные взяты из статистики ОЭСР за апрель 2019 года.

71

Из: Roser M. Working Hours. URL: https://ourworldindata.org/working-hours (дата обращения: 07.2018). Int-$ (международный доллар) — гипотетическая валюта, которая учитывает разницу в уровне цен между странами.

72

См.: ОЭСР (2017). URL: https://data.oecd.org/emp/hours-worked.htm (дата обращения: 01.05.2018).

73

Например: Acemoglu D., Restrepo P. Artificial Intelligence, Automation and Work // Economics of Artificial Intelligence / eds. A. Agrawal, J. Gans, A. Goldfarb. Chicago: Chicago University Press, 2018.

74

Wang D., Khosla A., Gargeya R., et al. Deep Learning for Identifying Metastatic Breast Cancer. 2016. URL: https://arxiv.org, arXiv: 1606.05718.

75

Grossman M., Cormack G. Technology-Assisted Review in e-Discovery Can Be More Effective and More Efficient than Exhaustive Manual Review // Richmond Journal of Law and Technology. 2011. № 3 (17).

76

Данные взяты из: Maddison A. Historical Statistics of the World Economy. Могут показаться странными разговоры об «экономике США» в 1700 году: их тогда не существовало, как и остальных перечисленных здесь стран. Я полагаюсь на классификацию самого Мэддисона. В случае США эта классификация касается колониальных владений Британской империи.

77

Summers L. The 2013 Martin Feldstein Lecture: Economic Possibilities for Our Children // NBER Reporter. 2013. № 4.

78

Autor D. The Limits of the Digital Revolution: Why Our Washing Machines Won’t Go to the Moon // Social Europe. 2015. URL: https://www.socialeurope.eu/.

79

Цит. по: Harden B. Recession Technology Threaten Workers // Washington Post. 1982. 26 декабря.

80

Broadberry S., Campbell B., Klein A., et al. British Economic Growth, 1270–1870. Cambridge: Cambridge University Press, 2015. С. 194, таблица 5.01.

81

Статистические данные за 1900 год взяты из: Autor D. Why Are There Still So Many Jobs? The History and Future of Workplace Automation // Journal of Economics Perspectives. 2015. № 3 (29). С. 3–30; в 2016 году их доля составляла 1,5 %, по данным Бюро статистики труда США. URL: https://www.bls.gov/emp/ep_table_201.htm.

82

«Четверть» — это 26,4 %, по данным Федерального резервного банка Сент-Луиса (URL: https://fred.stlouisfed.org/series/USAPEFANA), а «десятая часть» — это 9 %, приводимые Национальной ассоциацией промышленников: Top 20 Facts About Manufacturing. URL: http://www.nam.org/Newsroom/Top-20-Facts-About-Manufacturing/.

83

US Bureau of Labor Statistics. URL: https://www.bls.gov/emp/tables/employment-by-major-industry-sector.htm (дата обращения: 08.2019).

84

См., например: Acemoglu D. Advanced Economic Growth: Lecture 19: Structural Change / MIT. 2017. 12 ноября.

85

Felipe J., Bayudan-Dacuycuy C., Lanzafame M. The Declining Share of Agricultural Employment in China: How Fast? // Structural Change and Economic Dynamics. 2016. № 37. С. 127–137.

86

Количество «мужчин в сельском хозяйстве» в период 1900–1909 годов оценивается в 810 тысяч: Clark G. The Agricultural Revolution and the Industrial Revolution: England, 1500–1912. Неопубликованная рукопись. University of California, Davis, 2002. В Национальной службе здравоохранения в 2017 году работало около 1,2 млн человек; см.: https://digital.nhs.uk/.

87

Дэвид Отор выдвигает похожий аргумент: «Маловероятно». Autor D. Polanyi’s Paradox and the Shape of Employment Growth // Re-Evaluating Labor Market Dynamics: A Symposium Sponsored by the Federal Reserve Bank of Kansa City. Jackson Hole, Wyoming. 2014 (2015). 21–23 августа. С. 162.

88

Коллаборативные роботы — устройства, работающие совместно с человеком.

89

Autor D. Why Are There Still So Many Jobs? С. 5.

90

Bátiz-Lazo B. A Brief History of the ATM // Atlantica. 2015. 26 марта.

91

Там же.

92

Эти и последующие цифры позаимствованы из: Bessen J. Toil and Technology // IMF Financial and Development. 2015. № 1 (51). О «двадцати процентах» см. график 1 — примерно с 500 тысяч кассиров в конце 1980-х годов до 600 тысяч в конце 2000-х.