ТЫ ЕСТЬ

Данир Дая (2025)

Поезд. Пассажиры. Обычный поток. Одна ночь. Не было ни одного человека, кто мог знать, как целый поезд оказался в глуши между тёмным лесом и бескрайним полем. Не было проводников, не было машинистов. Только сотни душ, которых с каждым днём становилось всё меньше, а единственным спасением оказался маленький мальчик, что только учился писать. Какие грани каждый в себе раскроет? И чего это будет стоить?

ГЛАВА II. НЕ ТА ОСТАНОВКА

Крупные капли вдребезги разбивались о лобовое стекло автомобиля, их размазанные тела спихивали щётки, заметая следы. Проливной дождь не прекращался порядком дней, выбоины асфальта выплёвывали наружу скопившуюся воду. Лужи напоминали суп: бульон в виде коричневой жижи с оранжевыми и красными ингредиентами, что кружились в водовороте.

Та жизнерадостная, практически поэтичная, описанная в строках Пастернака, атмосфера их города поникла, будто всего пару дней назад здесь не ютилось солнышко, подслушивая сплетни пожилых женщин, собравшихся в круг на скамейках.

Переходные этапы были так ненавидимы Ренатой: она всей душой проклинала, когда зима сдавала позиции, а лето не успевало набрать обороты, и приходилось терпеть коварные корки льда, на которых стёртая подошва не могла укрепиться, или в момент с сентября по октябрь, когда снег не может улечься, а мерзопакостная погода навевает грусть, Рената предпочитала сидеть дома, прячась от любой непогоды.

А сейчас, когда она перебита, истощена, но она не может просто игнорировать явления за окном, ей было больше гадко. Больше гадко, что испорчена её коморка, хоть и вовсе ни при чём в сложившейся ситуации.

Гадко, что до конца не может открыться отцу и передать свои чувства, а он от молчания и в вечных монологах, будто бы с куклой, извивается ужом, не понимая, что происходит в голове его принцессы.

Заведённый мотор разбавлял тишину, что нависла у отца и дочери в салоне. Эта тишина была не та, привычная им, когда они могли чуть ли не телепатически услышать друг друга, — тишина была многотонная, подпирающая челюсть гирей. Тишина была тесками на глотке, что сжимались с каждой секундой, перекрывая кислород.

И ведь было что обсудить, но никто не смел даже начинать: Рената считала, что напросится на жалость; Виктор не мог поднять тему, считая, что она всё ещё пульсирует гноем в сердце Ренаты.

Просидев в салоне, во дворе, смотря в одну точку, семья не смела перебить траур друг друга, но Виктор осмелился начать разговор, хоть и достаточно обыденный:

— Поставишь музыку?

Рената оторвалась из копошения в больной голове, робко улыбнулась и вытащила из бардачка провод, вставляя его в магнитолу.

— Можешь включить свою, если хочешь.

Виктор тронулся с места, пока Рената разбиралась с несложным алгоритмом действий, и барабанная дробь дождя сменилась мелодией. В песне пелось на иностранном языке о том, как лирический герой был готов быть всем, любым предметом, которым пользовалась его возлюбленная, чтобы всегда быть рядом, всегда быть её.

Рената понимала смысл слов, но не могла перетянуть на себя их значение, по-чёрному завидуя девушке, о которой поётся.

Реальность оказалась намного жёстче. Она понимала это, готовилась к любому удару, но чем больше готовишься, тем больше шанс, что удар придётся на спину и неожиданно.

И как бы она ни хотела забыть и забыться, как бы ни мечтала начать жизнь с белого листа в другом городе, всё равно прокручивала в голове пройденные тропы, буксуя на них, вкапываясь всё глубже в глиняную массу. Последней надеждой был неизвестный город, в котором Рената не была даже мимолётом.

Город, где никто не знает её историю, никто не сможет относиться к ней предвзято или жалеть, не будет очевидцами рождения нового человека, а увидит кого-то неизвестного, наверняка со своей историей, о которой необязательно знать.

Отец не противился решению дочери, хоть просто замалчивал, как замалчивал и своё горе. Как замалчивал то, что боится за единственного родного человека, но не знает, как ему помочь, кроме как дать время на то, чтобы понять, чего Рената сама хочет.

Проскальзывали знаки, светофоры, фасады. Проскальзывали люди, спрятанные под зонтами. Проскальзывал родной город, что знаком и предсказуем в какой-то степени, где ты знаешь своё расписание заранее. Но это расписание уже даётся с трудом. Даётся с трудом любое действие, которое ты мог делать с улыбкой. Пару месяцев Рената и не помнила про расписание жизни в целом, ведь всего-навсего подняться в туалет чувствовалось невыполнимой задачей, уж не стоит говорить про душ или приём пищи.

В этом ей помогал Виктор, что самолично консультировался с психологом, ведь Рената отказывалась от помощи специалиста. Отказывалась мычанием. Лежала в кровати без плача и разговоров, спустившись в самую глубь себя, становясь частью интерьера. Лежала, закрытая в себе, с самыми элементарными способами коммуникаций.

Отец всегда сидел рядом с ней, делегируя свои обязанности по бизнесу, следя за дочерью, чтобы она, решив что-то в своей голове, не сделала шаг в бездну. Сидел и пробовал многое: рассуждал, вспоминал моменты воспитания дочери и даже сам однажды всплакнул.

Эти разговоры немного растормошили Ренату, после чего он оставлял её с самой собой, чтобы, как советовал психолог, у неё произошёл личностный рост. Позже Рената сама встала на приготовленный отцом ужин, а не клевала его с тарелки, оставленный у изголовья в комнате. Тогда и возникла идея переезда.

— Знаешь, — неспособный посмотреть на дочь Виктор сосредоточился на дороге, — я мало чем могу помочь. У нас разная с тобой жизнь. Ведь я остался один с тобой, пообещал тебе горы свернуть, как только увидел твою улыбку.

— Знаю, пап.

— Я хотел сказать, что я принял для себя выбор и ни разу не пожалел. Я хочу, чтобы тоже не жалела о своём выборе.

Виктор затормозил на красном свете, впился в руль, пытаясь вытянуть из себя нужные формулировки, правильные аллегории, чтобы не навредить без этого раненной Ренате.

— Жизнь по-разному ставит тебя в тупик, и ты по-разному выбираешь приоритеты. Жизнь ведь — это поезд. Ты садишься в вагон с неизвестными тебе людьми, узнаешь их, проникаешься ими. И каждый выходит на нужной ему станции. А ты оставляешь их там, прощаешься и едешь дальше, до своей.

Наконец Виктор решился взглянуть на дочь, которая грустно улыбалась ему, вникая в слова, которые пытается донести тот.

— Некоторых больно оставлять. Некоторые остаются не по своей воле. Вышли на перекур, а поезд тронулся, и ты их больше никогда не встретишь. Но у тебя будет своя станция, поэтому не стоит выходить на ненужной.

— Спасибо, пап.

Грузное лицо Виктора, что не мог справиться с чувством собственной вины, где не смог защитить дочь от бед, наконец расцвело. Ему действительно полегчало, ведь полегчало Ренате, и он хотел обнять её, добивая поддержкой, но сзади посигналили — загорелся зелёный. Они оторвались друг от друга, но тишина между ними перестала быть натянутой, немного расслабившись. Там и дождь сошёл на нет, а солнце за долгим затишьем наконец поздоровалось с осенним городом, что терял свою краску, тускнел от приближения холодов.

Рекламы советовали продукты для поддержания здоровья, сообщали, что скоро на их концертных площадках будут выступать группы, справляя свой юбилей, а кофейни перемалывали зёрна для очередного капучино.

Слова и правда раскрасили Ренату, и она выглядела менее печальной. В конце концов, произошедшее — не конец света, как можно было подумать. Всегда есть щель, в которую можно протиснуться. Да и начинать новую жизнь после поддержки отца ей не особо и хотелось.

Казалось, что она уедет навсегда, но ей нужно просто отдохнуть и собраться с мыслями, ведь, как она читала в одной книжке, воин является воином до конца, пока держит в руках меч, а Рената ещё докажет, что может жонглировать ими.

Восстановиться на работе, прогуляться по любимым местам, которые дарили ей силы, сможет найти новых друзей. По большей части ей печально за своих подруг, что пытаются продлить молодость, неспособные остепениться.

В самом начале их дружбы Рената считала, будто они вчетвером — не разлей вода, но время показало, оскалило подруг против неё, и в итоге они разошлись по разным дорогам, не осуждаемые друг другом.

По крайней мере, Рената не осуждала их, хоть особо не понимала, как можно в своём стремлении охмурить «папиков» полностью забыть про свою честь. Как они в целом могли забыть про свои взгляды, в которых читалось осуждение накаченных гиалуроном девочек в сопровождении, а потом самим сесть на их места.

Возможно, они намного счастливее Ренаты. «Слава богу, они не видели меня в таком состоянии», — подумала Рената, ведь разошлись они задолго до инцидента. После их слов о том, как разочарованы в своей некогда подруге, ей казалось: узнай они про Ренату сейчас — если бы не сожрали её с потрохами, то брызгали бы ядом, показывая свою натуру.

Виктор говорил ей, что друзей нужно искать уже в зрелом возрасте, когда вам ничего не нужно доказывать и не всегда удаётся поддерживать связь с тем, кто пинал с тобой мячик во дворе.

Время идёт, взгляды и мнения меняются. В один момент ты понимаешь, что тот, кого ты помнишь, и тот, кто сейчас стоит перед тобой, — это не один и тот же человек.

***

Они с отцом доехали до Казанского вокзала, где сотни пассажиров стремились на свой поезд, дребезжа колёсиками по плитке, мчась внутрь здания. Таксисты старого формата, что с отвращением относятся к платформам крупных корпораций, что мешают им «бомбить», стояли и завлекали к себе, чтобы «отвезти, куда надо и как надо», выставляя потом конский ценник. Сидели бабушки, продающие цветы, обсуждая между собой бездомных, что шатались по периметру, вопрошая мелочь у зевак и честно клялись, что это им на пропитание.

Мимо таких Рената никогда не проходила мимо, но не из жалости останавливалась, а предлагая настоящую работу: например, прийти и подмести двор вместе с ней, получив за это пять тысяч. Пыталась собрать как можно больше таких бедолаг, что общество отделило в касты неприкасаемых, но каждый раз, собирая по улице десяток таких душ, приходило всего двое, но честно отрабатывая свою долю, получая даже больше.

Отец поощрял такие стремления, видя результат, даже звал перекусить домой трудяг, где вроде бы взрослые мужчины сжимались в гостях до испуганных мальчишек.

Многие юлили и завирались в своей биографии, но некоторые честно отвечали на вопросы, как их занесло на улицу, и истории там были плачевные: от стервы-жены, что обманом переписывала на себя всё жильё, забирая оставленную бабушкой квартиру, до потери памяти из-за драки, где мужчина пытался заступиться за девушку, в итоге оказавшись за бортом поезда где-то в районе нашего города без документов и одежды, а теперь, зная, что жил в населённом пункте, в котором первая буква — Р, ездил по всей географии, нигде не находя ни друзей, ни родственников.

Объездил по такому принципу Рязань, Ростов и Ржев, всё возвращаясь назад, но не сдаваясь, накапливая на билет и ночлежку, ведь заросшего и пахнущего мужчину ну пустят в поезд. После этого душещипательного рассказа Виктор отвёз его в специализирующуюся на таких случаях организацию, и, по словам сотрудников, мужчина нашёл свою семью.

Спустя время Виктор нашёл место, откуда выехал седан, и они наконец могли припарковаться. Рената выключила музыку, готовая выйти, подхватила с ног рюкзак, но взглянула на небо, по которому, минуя холодные края, летел клин из птиц. Заглядевшись, она не заметила даже, что отец успел выйти быстрее неё и смотрел через окно водительского места, не смея её беспокоить.

Видела в перелётных птицах себя, но было непонятно, вдохновляет её такая аллегория или нет. Сомневаться, стоит ли вообще ей уезжать, не приходилось, когда она прошла больше половины пути и осталось только сесть в вагон-купе и попрощаться через окошко. Конечно, всегда можно свернуть, и вряд ли кто-то осудит Ренату, но она не из тех людей, что повернёт, даже если идея довольна сомнительна, и будет стоять на своём до конца, чего бы ей это ни стоило.

Правда за ней, даже если в эту правду верит только она. Но обдумать Рената всё же имела право. Обдумать весь свой путь до этого момента, где она с сумкой, набитой необходимым на первое время, смотрит на аккуратный полёт строем, зная, что, как и птицы, вернётся, когда холода отступят. Она всегда может вернуться к привычному распорядку, к отцу, что будет любить её, даже если любовь будет безответной. Но пока Рената выходит из машины, захлопывает за собой дверь и устремляется к вокзалу, к десятку таких же пассажиров.

За ней идёт и Виктор, что пытается выхватить с плеч дочери рюкзак, чему та противится, но на этот раз отец не пытается играть на чувствах дочери, вызывая жалость, зная, что сейчас это неуместно, и успокаивает свой пыл заботы.

Его дочь заметно изменилась для него, и не сказать, что в худшую сторону: она действительно доказала, что может сама накопить себе на квартиру и всего за пару лет усердной работы закрыть ипотеку; сама может провести ремонт и разобраться со всеми тонкостями электропроводки и может без его связей добиться высот в профессии, которую выбрала себе ещё в седьмом классе, поэтому она точно не пропадёт, но всегда может надеяться на него.

— Ты ведь сможешь прийти к съёмщикам, если они позвонят? — спросила Рената с надеждой.

— Конечно. Если что, то пусть позвонят мне.

— Я уже оставила им твой номер телефона. Там замечательная пара с ребёнком.

— Не боишься за квартиру? Ребёнок ведь…

— У них ещё и два кота в придачу, — перебила Рената, — но нет, мы провели беседу, и в случае чего они берут ответственность на себя. Плюс это прописано в договоре.

— Мне бы такого арендодателя в молодости. Не планируешь завести себе домашнее животное, когда приедешь?

— Я читала, что это помогает.

Рената резко замолчала, а после прыснула смехом — нервным и практически беззвучным.

— Не хочу видеть в животном Макса.

И хоть Рената пыталась разбавить неудачную шутку смехом, Виктор не смог поддержать его, хоть и безучастно улыбнулся дочери.

Проходя небольшую очередь, Виктор потянул дверь, и они вошли внутрь здания, оказавшись у арочных металлодетекторов. Оставляя сумку на ленте и пройдя сквозь арку, оставив всё содержимое карманов на полке возле них, Рената всё равно запищала, рассеянно вспоминая, что забыла выложить. Мысленно ударив себя по лбу, она вытащила из-под кофты золотую цепочку с висевшим на нём обручальным кольцом и оставила у телефона и паспорта, пройдя повторную проверку, после чего всё было идеально. Она пыталась поддеть цепочку, но помог ей в этом Виктор.

— Ты всё ещё носишь его с собой? — заправляя за кофту цепь с кольцом спросил отец как бы невзначай.

— Да. Память, ритуал. Что-то подобное.

— Ни в коем случае не осуждаю тебя, но…

— Я сама разберусь.

Услышав такую дерзость, отец не обиделся, чётко понимая, что может перегнуть палку. В общем плане это не его дело, и, если это хоть каплю помогает, пусть носит обручальное кольцо на шее и хранит память о прошедшем ужасе, и в мечтаниях обустраивала жизнь, как всё могло быть. Они прошли сквозь людей к залу ожидания, где при долгих поисках нашли себе два свободных места рядом, сев в ожидании поезда, который прибудет через час. Если раньше Рената и могла опоздать, то жизнь ей показала, что иногда нужно быть расторопнее, иногда нужно приехать заранее, даже если это будет стоить томительного часа в ожидании, ведь оплошность может стоить чего-то большего, нежели потерянного времени.

Рената уткнулась в телефон, как и Виктор, но ничего хорошего её там не ждало: шутливые картинки разбавлялись новостями мрачного характера, а из контактов никто ей не писал, а даже если писал, висел в игнорировании подолгу. Многие из чатов всё же висели с однотипным началом, что-то вроде: «Да, привет, всё в порядке…» и так далее, но и рассылка однотипного скрипта Ренате тоже надоела.

Многие ведь спрашивали про её состояние из вежливости, но, в общем, всем было плевать, что случилось и почему, а лишь хотели посплетничать в очередном пустом разговоре, разбавляя своим мнением чёткую информацию, поэтому распускать слухи для Ренаты было себе дороже. В конце концов, ответит она или нет — все будут только и говорить про неё, а подливать масло в огонь ей точно не хотелось. Поэтому, проверив свою ленту, она убрала телефон поглубже, легла на плечо отца и наблюдала, что есть интересного у него.

Пока они слушали диктора, который рассказывал о глобальных происшествиях в середине двадцатого века, люди то и дело суетились вокруг: проверяли расписание, покупали в киосках перекусить, вытирали сопли деткам, а женщина с очевидно плохой дикцией диктовала о приезде поезда, следующего до какого-то там населённого пункта, через громкоговоритель. Иногда Рената подсматривала за пассажирами, наблюдая за крупной бабушкой в красном пальто с мальчишкой каштанового цвета волос, который рассказывал ей обо всём, что знает, и строил теории о том, чего не знает; или же Рената смотрела на кудрявого мужчину, который заметно лысеет, но от редеющей причёски отвлекала густая и длинная борода, скрывающая за собой часть шеи.

Через время появилась девушка с тёмными волосами, чёлка которой прикрывает её брови, в бежевой рубашке, а в руке она несла переноску, в которой испуганный коричневый котик наблюдал за какими-то новыми людьми и местом, где до этого ни разу не был. Эта девушка села рядом с Ренатой, что не отпускала от неё взгляда, нагло провожая её, даже когда она чётко видела Ренату. Но темноволосую девушку это не смутило — она приветливо улыбнулась Ренате, устраивая переноску у себя на коленях.

Они кивнули друг другу, будто были знакомы задолго до этой встречи, после чего Рената снова легла на плечо Виктора. Кот нервничал, взывая о помощи своим мяуканьем.

— Чего ты, Деревяшка? — обращалась к коту девушка. — Как будто в первый раз. Или тебе в самолёте больше нравится, м?

Девушка заметно картавила, но это не казалось чем-то режущим слух — наоборот, ласкало вкупе с её нежным голосом, напоминая интонацией ведущего детских передач, где необязывающий тебя голос пропагандировал какие-то элементарные, обыденные вещи, например, как и когда нужно чистить зубы, или объяснял научно-популярные вещи по типу того, какие животные бывают и их места обитания. Рената невольно слышала этот голос, что убаюкивал переживания животного, и сама получала расслабление, будто все слова девушка говорит ей.

— Сейчас сядем, и вся комнатка наша, выпущу тебя, и мы доедем до дома, к маме. Ты же любишь маму? Как она тебя кормит-то, м-м-м. Не переживай, всё будет хорошо, Деревяшка.

Виктор тоже не мог игнорировать разговор, кратко смотря на него, и тихо шепнул на ухо Ренате:

— Помнишь нашего Васю?

Ренате не потребовалось даже думать — кот действительно был схож на их домашнее животное, которое жило у них. Тогда маленькая Рената вернулась с прогулки с котом под курткой и напоила того молоком. Отец удивился по приходу, что слышит отчётливые мяуканье вперемешку с хихиканьем, а когда заглянул в комнату, понял, что не сходит с ума, и дома у них действительно четырёхлапое существо играется с фантиком.

Ренате тогда не долго пришлось убеждать отца, чтобы он согласился оставить Васю, а тот не мог противиться, потому что: «Имя ты ему уже придумала». За воспитание взялась Рената, а за материальную часть отвечал отец, тем более после того, когда пришлось бороться педикулёзом у Ренаты, но такое соседство многому их научило: объяснило девочке про ответственность, про любовь и про смерть. Вася прожил с ними пять лет — умер от почечной недостаточности, хоть и они долго боролись с болезнью, но взялись за неё вовремя.

Рената хоронила его со всеми почестями и долго переживала утрату. Не сильнее, чем сейчас, конечно. Понаблюдав за Деревяшкой, вспоминая дни былые, улыбаясь светлой памяти, Виктор встал с места, обернувшись к Ренате.

— Тебе взять кофе?

— Да, возьми американо, пожалуйста.

Виктор кивнул ей и удалился к ближайшей кофейне.

— Куда едете? — вдруг спросила девушка, тем самым застала Ренату врасплох.

— Извините?

— Хотела познакомиться, раз уж вы так наблюдаете за Деревяшкой.

— Прошу прощения. Просто он напомнил мне моего кота в детстве. Я еду, если честно, куда привезут.

Рената старалась улыбнуться искренне, насколько она вообще могла, но девушка не заметила подвоха.

— Меня зовут Эвелина.

— Приятно познакомиться. Я Рената.

— Как могли заметить, с именем мне повезло.

Эвелина подшутила над своей дикцией, чем вызвала смешок у Ренаты. Девушка приподняла переноску.

— А это Деревяшка, — она посмотрела за дверцу, где прятался кот. — Скажи привет!

Рената улыбнулась, помахав Деревяшке. Ответа от кота, что находился в стрессовой ситуации, не приходилось, поэтому Рената решила поболтать с Эвелиной, хоть она и не очень любила непринуждённые диалоги.

— Куда едете вы?

— В сторону Арзамаса, но планировала сначала доехать до Казани.

— Да? В Казани довольно-таки красиво. Не зря говорят про третью столицу.

— Я не совсем еду ради красоты. Там меня ждёт парень.

Эвелина засмущалась от последнего предложения, после чего стало понятно про его возраст — ещё в той стадии романтизации отношений, когда ты готова тратить время на выяснение, выписывая целое полотно о своих чувствах с обсуждений, где и кто был виноват. Нежный возраст, когда готова потратить время и приехать к молодому человеку, таким жестом показывая, что способна поехать за любовью хоть на край света.

Возраст, когда готова терпеть истерики, манипуляции от такого же незрелого молодого человека, что не способен или вовсе не хочет взять под своё крыло дорого человека, которому он придумал милое прозвище, резко повзрослев с игр. Разрушать идиллию молодой Эвелины Ренате не хотелось, предупреждая о ранах и ожогах, ей стоило прожить такой период самой, да и знать наверняка про их отношения она не могла. Вдруг всё действительно складывается прекрасно, а у Эвелины нет розовых очков. Стоило надеяться, что девочка с горячим сердцем не попала в холодные руки.

— Это замечательно, — резюмировала Рената. — Могу судить, что вы с Арзамаса?

— Верно. Родилась в Москве, переехали туда.

— Скучаете?

— Иногда да. Я ведь выросла там. Там друзья, с которыми я росла, вкусная еда, и закаты много краше.

— Главное, чтобы было место, которое ничего не требует от тебя, и ты можешь отдохнуть там. Рада, что у вас есть такое место.

— А разве у вас нет такого?

Рената задумалась, к чему вообще начала такие рассуждения, ведь «такое» место у неё действительно было — здесь, в этом городе. Уютный уголок, что исцелит и пригладит, и сомневаться ей не приходилось.

— Есть, — вдруг выдавила из себя Рената, — только я пока там лишняя.

— Лишняя в месте, где спокойно? Поверить не могу.

— Стоило бы. Это похоже на квест. Сама загоняешь в себя за пределы комфорта, а там тебе нужно найти ключ от двери, чтобы выбраться. Чтобы вернуться назад. Примерно так.

Глаза Ренаты стонали от боли, когда она в очередной раз посмотрела на Эвелину, а та почуяла эту боль всем телом, вздрогнув от импульса, передаваемого ей, но не могла оценить его в меру пережитого маленького опыта.

— Могу я погладить его? — Рената указала на Деревяшку.

— Да, конечно.

Эвелина принялась открывать дверцу, вытаскивая кота из заточения. Рената подхватила пушистого зверя, что явно моется дорогим шампунем — иначе никак объяснить мягкость шёрстки, что напоминает самую нежную подушку, на которой приходилось лежать Ренате.

— Часто моете его?

— Сам просится.

— Забавно.

Рената лёгкими движениями, чтобы успокоить взъерошенную шёрстку, поглаживала пухлого кота.

— Васю под страхом смерти нельзя было затащить в ванную. Зато поесть — всегда пожалуйста. Почему Деревяшка?

— Цвет подходящий. Переливистый такой.

Пока Рената гладила Деревяшку, Виктор с двумя стаканами кофе подошёл к дочери, отчего отвлёк её, а Деревяшка, почувствовав шанс сбежать, вырвался из рук и побежал куда подальше, обеспокоив сразу аж троих людей. Рената и Эвелина подорвались с места, а Виктор пытался понять ситуацию, но далеко коту убежать не удалось.

Пробегая сквозь ноги толпы, за шкирку его подхватил кудрявый бородатый мужчина, который ранее привлёк внимание Ренаты и искал глазами несчастных хозяев. К нему подбежали две девушки, после чего он передал кота в руки Ренате, широко при этом улыбаясь.

— Отдаю в добрые руки, — кивнул мужчина.

Получив кота, Рената всё же передала его хозяйке, чтобы он лишний раз не брыкался.

— Спасибо вам. Не знаю даже, как отблагодарить, — приглаживала испуганного кота Эвелина.

— Не стоит. Это меньшее, чем я мог помочь. Хорошей поездки, дамы.

Мужчина откланялся, получил ещё пару комплиментов и благодарностей, после чего девушки вернулись на свои места, где Виктор ждал, чтобы начать пить кофе и, смотря на то, как его дочь сдружилась с Эвелиной, которые хохотали, обсуждая сложившуюся ситуацию побега, подумывал пройти за ещё одним кофе. Эвелина подошла, поздоровалась точно так же, как до этого с Ренатой, лишь кивком.

— Вы, как я понимаю…

— Отец, — улыбнулся Виктор.

— По вам и не скажешь.

Рената закатила глаза, так как началась очередная тирада о том, как молодо выглядит отец. И сейчас она не оспаривала у себя в голове этот факт, в очередной раз рассуждая, ведь точно знала, как её вид помотало время и выглядит она не так свежо, как раньше.

— Виктор. Приятно познакомиться.

— Эвелина.

Оба пожали друг другу руки, какая была свобода — передав американо дочери, Виктор мог поздороваться только левой рукой, вывернув её в нужном направлении.

— Что ж, Эвелина, сходить вам за кофе?

— Не стоит.

— Мы едем в одном направлении, — сообщила Рената, — так что я успею её напоить.

Виктор посмотрел на дочь, считывая, не имело ли «напоить» второго дна, чему Рената нервно рассмеялась.

— Кофе. Напоить кофе.

По итогу они уселись на свои места, и Рената могла выпить кофе. Тот, что всегда пьёт. Тот кофе, который не обозначила отцу, но он точно знал, что именно его она и будет — с карамелью и одним пакетиком сахара. Будь у них свободное время, которое совпадает в их распорядке, и они не заняты работой, что, стоит заметить, с возрастом становилось всё меньше, они выбирались в ближайшую кофейню или на работу к отцу и пили кофе, разговаривая кто о чём: темы для беседы могли не совпадать, но каждый строил догадки и предположения о том, как поведёт себя человек в дальнейшем или что нас ждёт в ближайшем будущем.

Иногда их темы совпадали, и начинался спор, но до разбитых кружек и раздора не происходило. Эвелина засунула Деревяшку обратно в переноску, чтобы он не посмел сбежать, и уже сама без стыда, как до этого делала Рената, смотрела на семью, на светлые отношения отца и дочери.

— Так значит, — решил уточнить отец у любознательной Эвелины, — едете в одном направлении? Куда-нибудь в Поволжье? С котом?

— Всё верно, — картавила Эвелина, — с этим бурым беглецом.

— Получается, выкупили все места? Вышло дорого, могу судить.

— Нет, я рассчитывала на большую стоимость.

— Славно. Могу я вас попросить, Эвелина?

Виктор чуть наклонился в сторону темноволосой девушки. Рената чувствовала этот неловкий вопрос, но не могла ничего поделать, потому что иногда и ей нужно было промолчать, как это делал отец, не смея тревожить её своим беспокойством.

— Составьте компанию моей дочери, если это не трудно.

— Да, конечно. Было бы замечательно.

Эвелина с добродушной улыбкой, без капли злости или разочарования, посмотрела на Ренату, как бы поддерживая такую инициативу. Рената смутилась, но не подала вида. Как бы она ни хотела ехать в одиночестве, а уж тем более в компании других людей, ей не хотелось, ведь в любом случае попадётся доставучий сосед со словарным поносом, что считает своим долгом узнать ближе попутчиков.

А компания из кота и милой картавой девушки, что своим голосом может усыпить человека с бессонницей, была более симпатична. И это бы срубило все переживания отца, что до этого момента не мог себе найти место, — она знала, что он нервничал, чувствовала это.

— Всё же я принесу ещё кофе.

Виктор сказал это с ухмылкой, похлопал по плечу Ренату, которая закатила глаза от ухаживаний отца, и удалился к кофейне за очередным свежезаваренным. Рената смотрела на Эвелину, пытаясь понять, где видела её раньше. Эта улыбка виделась ей будто несколько раз, будто пытаясь продать ей зубную пасту, которую одобрили девять из десяти стоматологов. Или в целом её лицо, что на постере представляло какой-то местечковый бренд, которую, очевидно, вписали за футболку или худи лишний ноль в конце.

Может, на какой-то тусовке общих знакомых, где тебя приглашает знакомый знакомого, которого пригласил знакомый знакомого и так далее? Вряд ли, ведь, когда Рената ходила на подобные мероприятия, Эвелина, скорее всего, переходила с четвёртого класса в пятый, да и выглядела она примерной девочкой, которая никогда не заявится на такие тусовки, а если заявится, её сожрут стервятники, разбив эту улыбку в щепки, разочаровав её в жизни, но, как можно было заметить, вера в ней живёт по сей день.

По крайней мере, на первый взгляд. Игнорирование такого пристального сканирования больше не могло продолжаться, потому что с каждой секундой изучающий взгляд Ренаты становился всё наглее, практически вплотную разглядывающий кожу, чтобы забрать с неё кусочек ДНК и изучить всю подноготную, поэтому Эвелина, до этого неловко улыбаясь, стала настороженнее, пытаясь свести акцент.

— Почему отец не едет с вами?

— Почему он должен ехать со мной?

— Вы кажетесь дружными, — подняла брови Эвелина. — Со стороны, по крайней мере. У меня никогда не было таких доверительных отношений с папой, поэтому я бы ценила каждый момент с ним, ходила за ним хвостиком либо устраивала истерики, если он не поедет со мной.

— И почему вы не стали дружными?

— Он много пил.

— Пил, значит, — прищурилась Рената. — Иногда пьют не от хорошей жизни. Пьют, чтобы забыть своё мерзкое пребывание на этой земле. Потом по накатанной.

Поняв, как дерзко и невоспитанно повела себя Рената в такой деликатной теме, громко глотнула слюну и отвернулась от Эвелины.

— Извини, не стоило мне.

— Ничего страшного, — громко рассмеялась Эвелина, как бы приглушая такой невесёлый тон. — Это пройденная тема.

— Просто, — продолжала говорить Рената уже полушёпотом, — я иногда теряю границы дозволенного и могу сказать лишнего. Не знаю, когда это произошло.

— Не стоит извиняться за свой характер. Я думаю, что характеры должны быть разные, но не каждому подходит тот или иной. Это ведь как с продуктами.

— Кто-то любит манго…

— А кто-то его терпеть не может, — дополнила Эвелина.

Виктор снова вернулся с двумя стаканами. Свой он уже практически допил, но принёс другой для Эвелины, передавая ей в руки.

— Забыл уточнить, какой для вас кофе. Решил заказать тот, что и для моей дочери.

У Ренаты что-то ёкнуло. Не ревность, а, скорее, интересное сравнение Эвелины с ней, но ещё интереснее ей показалось, что Эвелина промычала, сигнализируя о том, что ей по душе американо с карамелью и ложкой сахара. Она улыбнулась, отвечая себе же на вопрос о том, где видела Эвелину, — в отражении зеркала пару лет назад. Жизнерадостность, некая наивность, но с железным стержнем. Это объединяло их, только Эвелина не успела обжечься, а Рената покрыта рубцами.

Взглянув с такой стороны, Рената взяла себе за правило не отходить от девушки ни на секунду, пока они едут в одном направлении, и по возможности после оставаться на связи, ведь, возможно, сможет предостеречь девушку в расцвете сил от своих ошибок и увидеть версию себя, где всё могло сложиться. Сложиться правильно и без осечек. Сложиться, как хотела того Рената. Молнией она стрельнула в отца, и фитиль внутри неё зажегся, найдя новую цель, что насторожило отца, но моментально успокоило, ведь идея дочери найти себя начала приносить плоды.

Три звуковых сигнала, женщина промямлила в микрофон, но удивительно, каждый, кому была донесена такая невнятная информация, понял. Поняли Эвелина с Ренатой, мужчина с бородой, бабушка с внуком, поэтому дружно прошли к платформе, к поезду, доставая паспорт. Собралась длинная очередь, где проверяли пассажиров по списку и впускали, кого надо. Виктор стоял до последнего, провожая дочь, будто в последний. Обнял её, элегантно попрощался с Эвелиной, напомнив об обещании, и стоял поодаль от серо-красного поезда, втягивая в себя дым со стика, нагревая его через электронный прибор.

Не нервно, но пальцы то и дело щёлкали, а губа закусывалась. Поезд тронулся, когда все разбрелись по своим местам. Нашла своё место и Рената, искренне удивившись, когда открыла дверь, а в ней её встречала Эвелина и Деревяшка, чему те тоже не отнеслись как к обыденности.

— Подожди, — Рената сверяла электронный чек за билет с указанным для неё местом. — Да, всё верно.

Свой чек достала и Эвелина, понимая, что не докупила одно место, но ни капли не расстроилась.

— Тогда я теперь точно выполню обещание твоего отца.

Делать было нечего — Рената зашла, располагаясь на нижней полке.

— Мне казалось, — рассуждала Эвелина, — ты могла купить места в спальном вагоне.

— Почему это? — рассмеялась Рената.

— Ты выглядишь довольно солидно, как и твой отец. Можете позволить себе многое.

— Поездка не такая долгая, поэтому смысла растрачиваться я не видела.

— Богатство в экономии?

— Отнюдь не так.

Рената вытащила для себя необходимое: телефон, книгу, планшет и спрятала рюкзак, присаживаясь на полку, закинув одну ногу на другую.

— Просто я не считаю нас зажиточной семьёй, которой всё досталось «потому что». Отец был сиротой без шансов на выживание, женился, родилась я. Но мама умерла при родах, и он остался со мной на руках.

— Это ужасно. Я соболезную.

— Мы справились, и это главное. Но что касается статуса, он для меня не особо и нужен.

— Скромные богачи?

Рената смеялась с каждой формулировки Эвелины.

— Можно сказать и так. Я и не стремилась к деньгам, чтобы они лежали, а я не знала, куда их деть. Комфортный заработок, хорошее рабочее место — всё, чего я хотела.

— Кем же ты работаешь?

— Проектировщик, если грубо говоря и не углубляться. Доступная среда. Вот так.

— То есть, всё что я видела в городе — твоих рук дело?

— Не хочу показаться эгоцентричной, — легонько откланялась Рената, — но очень даже возможно. В целом я превратила хобби в работу и мне не особо надоедает.

Эвелина выкатила губу вперёд в размышлениях, думая о том, что спросить ещё интересного.

— Прости, если прозвучит грубо, но твоя мать…

— Что?

— Я имею ввиду, возможны ли у тебя проблемы при родах. Генетическое и тому подобное.

Рената внимательно выслушала вопрос, с каждым словом понимая, куда ведёт её новая подруга, и взяла потухал, вспоминая последние года.

— Да, — еле слышно произнесла Рената с комом в горле, что накатывался словно снежный шар. — Что-то вроде генетически может передаться.

Рената перевела взгляд на окно, за которым промышленная часть с широкими трубами, что мазками уродовали и без того депрессивный вид, наводя хандру, на островки природы, что полотном прилегали к недавно цветущим садам. Виднелись магистрали, растянутые железные струны, пеньки домов зажигали окна. Только забывшаяся Рената снова погрузилась во тьму, прокручивая одну и ту же историю. Фильм ужасов проходил кадрами, а как заканчивался, Рената нехотя вытаскивала кассету, раскручивала катушку в обратную сторону и ставила назад.

Ад наверняка так и выглядел: ты вечность живёшь вне всего, ежедневно в течение бесконечности проживая самый злостный, отравляющий момент своей жизни, но ничего не можешь изменить. Реплики не меняются и действия тоже, как бы ты ни сопротивлялся. К чему страшилки про котёл с невыносимым жаром, если обжигает холодная пустота в том, где невозможно ничего сделать? Да и такое представление об аде тоже относительно: кто-то был в выигрыше от твоего несчастья, и этот момент ему покажется раем.

Вспоминать об этом на смертном одре — и горесть, и счастье. Рассуждая об этом, Рената снова перетекла в реальность, пытаясь раствориться в разговоре, измучить себя до зевоты и лечь спать с пустой головой.

— Чем занимаешься ты? Я так много рассказала о себе, а о тебе практически не знаю.

— Я только отучилась.

— Молодец. На кого?

— М-м-м, — вспоминала полное наименование Эвелина, — Инженерное и художественное конструирование швейных изделий. Если честно, выучила к последнему курсу.

— Без труда сможешь сшить мне платье?

— Если попросишь. Будешь моим вторым клиентом после мамы.

— И получается тоже любишь рисовать?

— Обожаю. Для меня это было отдушиной. Но на ИЗО всегда получала трояки.

— Брось, — отмахнулась Рената, — у меня была такая же проблема.

— В целом у меня много планов после возвращения с такого отпуска. Покажется слащавым, но я бы хотела открыть благотворительность, где малоимущим можно будет шить тёплые вещи. Детям-сиротам, например.

— Я понимаю тебя. Я тоже своего рода занималась благотворительностью с отцом. Однажды помогли мужчине найти дом.

Деревяшка, спавший на верхней полке всё это время, неожиданно оживился и спрыгнул к хозяйке, желая получить порцию поглаживаний, чему Эвелина была только рада, а Рената умилилась такому жесту любви.

— Ты ведь не против того, что он будет разбрасывать везде шерсть?

— Нет, я лояльна к этому. Тем более как злиться на такого компаньона?

— Ты про меня или про Деревяшку?

— Тут уж сама думай.

Они дружно рассмеялись. После перекинулись парой фраз, но в основном каждый был занят своим делом: Рената залипла в ноутбук, накачав туда сериалов, которые она долгое время откладывала, записывая названия в заметки, где набралось столько, что ей и до конца жизни не досмотреть; Эвелина читала книгу, которую выложила Рената, попросилась прочитать. Рената была не против.

Ей нравилось, что они быстро сдружились, но держала дистанцию, не рискуя подпустить к себе кого-то близко. Даже то, что она рассказала о себе, ей казалось чересчур, и она на первом этапе проваливает свой план начать с чистого листа, всё равно оборачиваясь к прошлому. Аккуратному, пропущенному через фильтр, неполному, но всё же к прошлому, которое Рената хочет сохранить внутри себя. Эвелине такой жест не был чем-то необычным, и она никак не осуждала Ренату.

Необычным и с той стороны, что Эвелина создаёт впечатление человека, который любой секрет унесёт в могилу. Миловидное лицо, аккуратная одежда мягких цветов и голос — такой по-детски наивный и непринуждённо взрослый одновременно — который настраивает на откровенную беседу.

Рената думала, что профессию Эвелина выбрала не ту, ведь ей бы больше подошла работа психолога или в службе поддержки. Даже пригодилась бы в дипломатии: при нужном давлении она бы могла добиться абсолютно разных, может, и сумбурных законов в свою пользу. Записать все активы и отдать под собственное владение целую область? Пожалуйста, только помурлыкать своим голоском ещё пару минут.

Деревяшка елозил по маленькому пространству, не зная, чем себя занять. Тот настрой, где его засунут в некомфортные условия, спал на нет, и, почуяв безопасность, он изучал всё вокруг, периодически умывался и даже успел поужинать. Проголодались и девушки. Узнав, где вагон-ресторан, девушки направились туда быстрее, пока они не закрылись до утра. Поесть решили за счёт Ренаты, ведь та настояла на этом, ссылаясь уже на своё обещание отцу напоить кофе Эвелину, но добавив щепотку своей идеи.

— Если хочешь чего-то крепкого, то можешь заказать, — пролистывая меню, сказала Рената.

— Если будешь ты.

— Ох, нет. Брось.

— В чём проблема? Путь долгий, отоспаться успеем.

— В общем-то, — Рената с разочарованием выдохнула, но сразу же махнула рукой. — Только что-то не очень крепкое.

Официант подошёл к ним, записав их заказ и моментом удалился. Под стук колёс девушки наблюдали за почерневшим окном, по которому проскальзывали огоньки света, напоминая огромных сверчков.

— Почему ты решила поехать на поезде? — вдруг спросила Эвелина.

— Я боюсь летать. На самом деле.

— Но ведь самолёты не часто разбиваются. По статистике.

— Но и не так часто летают. Сравнивать поток автомобилей и самолётов, по-моему, странно.

— Так или иначе.

— А почему ты на поезде?

— Не знаю. Никогда не ездила до этого, но видела эти картинки, истории, слышала песни о поездах. Всегда считала чем-то романтичным, хотелось попробовать.

— Не пожалела?

— Пока ни разу.

Через время они уплетали за обе щёки шницель и свинину по-французски, запивая красным полусладким. Эвелина добавляла своё фирменное мычание, вкушая каждый кусок, а Рената изредка зависала.

Такие зависания происходили именно в момент приёма пищи, и Ренате сложно объяснить такое явление: то ли от отвращения, то ли из-за побочных эффектов после долгой диеты.

Каждый раз, будто кто-то щёлкает у неё под ухом, она могла зависнуть так с открытым ртом, почти вложив пищу в рот, но это не продолжалось больше пяти минут, хоть и еда за это время могла остыть, и приходилось повторно засовывать тарелку в микроволновку. С горем пополам набив животы и немного расслабившись от вина, которое, как сказала Эвелина, ощущается как гранатовый сок, они вернулись к своим местам под полночь и сразу же улеглись спать.

— Не пугайся, если ночью Деревяшка захочет поспать у тебя на груди.

— Ничего. Так будет даже теплее.

Эвелина ухмыльнулась, надела маску для сна и прильнула к стене, пожелав спокойной ночи Ренате.

— И тебе.

Рената смотрела на верхнюю полку, на дверь, по которой мерцанием сменялись волны света, и на Деревяшку, что улёгся у ног Эвелины. Моргая чаще, сон отпустил свою ладонь на её веки, и она даже не заметила, как вырубилась.

Как это часто бывает после долгих, забирающих все силы дней, сны на грани абсурда, когда мозг не может обработать последние происшествия с тобой и выдаёт различные вещи, группируя их между собой, но прочитать и разобрать из головы Ренаты ничего бы не удалось при огромном желании, ведь снилось ей… ничего.

Ей снилась вязкая по структуре пустота с приглушёнными ультрафиолетовыми лампами. Пустота, что постепенно наполнялась водой снизу, а сверху плавился пластик, капая на лоб, глаза, волосы девушки, застывая воском на ней.

Она не могла кричать, не могла слышать, что прибавляло кошмара и паники. Вода набралась по горло, поднимая тело Ренаты в невесомости, тянуло вверх, где языки пламени сваливались к ней, а она пыталась увиливать, ныряя на минуту, пытаясь стянуть с ушей и лица застывшую субстанцию.

Чем выше её затаскивало, тем меньше кислорода оставалось. Продержаться в двух стихиях было сложно, но она жадно хватала воздух, пока что-то, какая-то огромная лапа, не схватила её за ногу.

В пучине невозможно было разглядеть лица, но очевидно было одно: это что-то большое, животного происхождения, с жёсткой шёрсткой, что горит своими красными злобными глазами в направлении Ренаты.

Пытаясь вытянуть ногу, ударить по захватчику, в вязком пространстве у неё не было шансов вырваться, а воздух давил в лёгких. Вдруг ей послышался крик: пронзительный крик, разноголосый, непонимающий.

Девушка начала смотреть по сторонам, пытаясь выяснить, откуда он исходит, но вдруг появился яркий свет. Вся вода, что была в комнате, хлынула наружу, к этому свету. Лапа отпустила Ренату, потоком её вынесло из ослепляющей квадратной щели.

Она наконец могла вдохнуть полной грудью, откашливая водой, и могла услышать себя. Открыла глаза она уже на солнечном поле, где-то посреди деревни. На грудь что-то давило. Приподняв голову, она увидела Деревяшку, что словно человеческими глазами смотрел вперёд, по дороге, что вела до самого неба, а, увидев, что Рената очнулась, наклонился к ней.

— Пиршество на закате, — вдруг начать читать наставления кот, — пламя под насадом. Лишения и безумство тому, кто посмел.

— Посмел что? — перебила вдруг Рената, не удивляясь речи Деревяшки.

— Забыть себя. Забыть друга своего. Мир мёртвых открыть самолично. Берегись, женщина. Не утопись и не сгори.

Рената никак не могла интерпретировать сказанные слова, что прошли через несколько метафор и аллюзий. Пыталась, но смысл не вытягивался. Свет странно светил на лицо Ренаты: будто она сидела в тёмном шкафу, дверца которого не закрывалась до конца, а на её из комнаты от лампы струились линии — чуть тусклее, чуть ярче.

— Кто ты такой? — не смотря на Деревяшку спросила Рената.

— Я множество. Я тот, кто защитит. Тебя, мальчишку.

— Мальчишку уже не защитить, — с грустью произнесла Рената.

— Ты узнаешь. Ты многое узнаешь.

***

Деревяшка замурлыкал у неё под ухом, притираясь к щеке. И Рената открыла глаза, проснувшись. Проснувшись как раз от того, что Деревяшка, что во сне говорил с ней, окружил её голову, ласкаясь. Проснулась с удивлением, что поезд не трясётся и не отбивает колёсами по рельсам.

Проснулась из-за отдалённых разговоров и перешёптываний, что из-за своей кучности. Возможно, они просто на остановке, поэтому, спихнув кота ближе к ногам, Рената приподнялась, протирая глаза ото сна, и посмотрела на залитую солнцем улицу. Вместо вокзалов, проводов, станций, рельс, домов и чего-либо ещё, что напоминает цивилизацию, ей показался лес.

Клиновый лес, куда в толпу затесались ели, где с каждым вздохом ветра спадали листья, приземляясь на высохшую траву. Лес, который вроде и был так знаком, но чем-то всё же отличался от типичного леса в Центральной России.

Был дальше по духу, богаче по своему естеству, не тронут человеком в его личностных целях. Был собой в его первозданном виде, а не сколочен на скорую руку ради того, чтобы человек якобы не забывал себя, альтруизмом своим не пытался его сохранить в душных от выхлопных газов и пыли улицах.

Ренату удивило их расположение, она вынырнула из-под одеяла и босыми ногами прошла по холодному полу ближе к окну, заглядывая под дно, где не было намёка на рельсы.

Не найдя своей соседки, одеваясь, она стремилась к гулу от таких же недоумевающих людей. Рената торопливо спустилась по лестнице, вступив на хрустящую под её весом траву, немного намочив босоножки в росе. Ветер дунул в её сторону, развивая волнистые волосы, а холод пронзил надетый на тело с майкой тренч.

Было много холоднее, чем в их краях. Северный ветер кусался, был напористее, выгоняя ненужных гостей. Толпа кучковалась не только, чтобы сохранить тепло, но и пытаясь понять, куда машинист их завёл.

В толпе не было никого, похожего на сотрудника железной дороги, ни одной специальной униформы. Опухшими глазами Рената из всех людей старалась найти свою подругу, но на её взор упал мальчишка с бабушкой, которых она видела в комнате ожидания ещё на вокзале.

Они вдвоём стояли в отдалении от всех и вовсе не переживали о случившемся. Мальчишка что-то рассказывал своей бабушке, указывая на свой блокнотик, а она выслушивала его, не смея перебивать. Вдруг сама Эвелина нашла Ренату, отвлекая ту от семейки.

— Привет, — хриплым голосом отозвалась Эвелина.

— Что происходит?

— Никто не знает. Да и вообще странно: ни машиниста, ни проводников, никого. Ну, одну проводницу нашли.

— Только пассажиры?

— Да. Кто-то выломал дверь проводницы, а она лежала без сознания. Кряхтела что-то невнятное. Других не нашли.

— Друзья мои!

Басистый голос вырвался со стороны, а, повернувшись, Рената поняла, что это тот мужчина с густой бородой, что идёт с огромного поля с толпой таких же мужчин по телосложению.

— Не хочу сеять панику, хотя наверняка она уже здесь, но ни одного населённого пункта поблизости нет.

— Связи, кстати, тоже, — шепнула Эвелина Ренате.

— Поэтому, — продолжал бородатый мужчина, — как бы это ни было печально сообщать, пока мы шерстим с экспедицией в поиске хоть каких-нибудь спасателей, нам придётся обустроиться здесь.

Из толпы послышались возгласы: «Как же так?», «Мне нужно быть дома», «Это какой-то сюр» и тому подобные. Но мужчина продолжал свой монолог:

— Если кто-то хочет побыстрее разобраться в сложившейся ситуации и у кого есть силы и мотивация уехать с этого места быстрее, просьба помочь в поисках. Если у кого есть информация, что мы тут забыли, говорите сейчас и прямолинейно, пока не поздно.

Но никто не располагал информацией, все обсуждали только то, почему и как они здесь оказались, если нет ни линий электропередачи, ни элементарных рельсов.

— Друзья мои! — говорил мужчина ещё громче. — Я понимаю недовольство, но нам стоит сохранять бдительность и человечность. Прошу вас, вернитесь в вагоны и наберитесь сил.

Краем глаза мужчина заметил стоявших Ренату и Эвелину, после чего подошёл к ним, дополнительно разгоняя толпу по своим местам. Рената не отпускала с него глаз, вытащила резинку из кармана и собрала волосы в пучок, а её живот в недовольстве пробурчал, требуя скорее перекусить.

— Здравствуйте, — подошёл мужчина, — это ведь я тогда спас вашего кота?

— Всё верно, — улыбнулась Эвелина.

— Что ж, приятного познакомиться. Меня зовут Захар.

Мужчина протянул руку девушкам, после чего они представились ему. Он широко улыбнулся, но улыбка его была пугающей вкупе с его массивностью.

— Лучше сходите перекусить, а позже мы поймём, что вообще здесь делаем. Но пока мало что можно сказать о нашем положении.

Девушки кивнули, забираясь в вагон, а Рената в последний раз обернулась к месту, где стояли бабушка и внук. Но их там уже не было. Рената выдохнула, поднялась по лестнице и закрыла за собой дверь.

— Что думаешь? — спросила Эвелина, наблюдая за грузным лицом Ренаты.

— Мне снился очень странный сон.

Рената посмотрела на Деревяшку, который вылизывал свою шёрстку. Смотрела с подозрением, будто он говорил с ней не во сне, а наяву. Смотрела, пытаясь в целом осознать то, что хотел передать ей кот, но не могла уловить смысла.

Поэтому, чтобы не напугать Эвелину своими догадками, она посмотрела на неё с широкой улыбкой, подзывая ту перекусить.