Мои глаза открыты. Станция «Сибирская»

Данила Решетников, 2019

Какова цена одной человеческой катастрофы? Для вас она незаметна. Вы идете мимо, опустив голову, не открывая глаз, заткнув уши и быстро уходя за угол. Однако Лиза больше не в силах пускать всё на самотёк. Жизнь пропускает ее через сито трагедий, горя, выстраивая дорогу к детской мечте по необычайно сложным маршрутам: переезд в другой город, ночные кошмары, смерть близкого человека… Мир в глазах ее становится все более запутанным и похожим на фантазию незаурядного психопата. Но однажды она понимает, что между сценарием божьим и сценарием человеческим граница не так очевидна… Содержит нецензурную брань.

Глава 2. Петровская ассамблея

Шесть лет спустя. Декабрь. Тольятти. Ночной клуб «Эйфория».

Фестиваль «White snow» представлял бы собой более чем привычный синдикат танцевальной музыки стилей House and Trance, если бы не одна, замечательно закрепленная организацией, тонкость — новогодняя тематика. Сливочная, с макушек, замазанных гелем, голов до кожаных, тряпочных, даже абсолютно босых, у девочек на пилонах, розовых пяточек. Шапки с косичками, помпончиком, без всего. Для данного мероприятия, проходившего не только в Тольятти, но и в других городах России, владельцами клубов специально была закуплена даже белая аппаратура со стелящимся по проводам инеем. Своей привлекательностью зрелище чем-то напоминало великий «Sensation», однако бесценную лепту внесла атмосфера, породившая самое, что ни на есть зимнее настроение и улетное состояние, которое, к тому же, уверенно подкреплял падающий с потолка, как со звездного неба, искусственный снег.

Прямо тут, за ничем не отличающимся внешне от многих других, столиком с небольшим депозитом, расположились наши, уже совсем взрослые, красавицы — Лиза и Яна.

— Кажется, мне уже хватит! — протягивая стакан с недопитым виски, прокричала моя подруга, стараясь быть громче музыки.

Я положила в ладонь подбородок и сделала лицо из серии — «Да что ты?»

— Конечно, хватит! — орала я ей в ответ. — Я думала ты после семи шотов с теми парнями у стойки, — мой взор пал на алкогольное безумство за спиной бармена. — Вообще к спиртным напиткам, сегодня, уже не притронешься!

Яна уронила стакан перед собою, выплеснув из него пару капель, затем подняла его и гордым лебедем приосанилась.

— Но зато как я их сделала, а?

«Да уж», — подумала я и отвернулась к танцующим босоногим снегурочкам. Гоу-гоу эпопея по-прежнему фиксировала на себе не только взгляды ненасытных бухих мужчин со сминающим руль авто животом, но и привередливое око трезвых девчонок. Большинство из этих, так называемых, танцовщиц не обладали ничем, кроме данных и пластики. Хореографии — ноль. Акробатики — ноль. Хотя, наверное, в ночном клубе из вышеперечисленного, кроме фигуры и смазливого личика ничего и не нужно. Но эти дочурки Деда Мороза еще и грудь свою оголили. А та вся как на подбор: двоечка, не висит и с крохотным привлекательным ореолом.

— Хей! — внезапно стукнула кулаком по столу моя «накачанная» подруга. — Ты что за меня не рада?

Я издевательски улыбнулась.

— Да они просто сжалились над тобой! У тебя половина последнего шота, по-моему, вся на подбородке осталась.

Яна рефлекторно вытерла названную мною часть головы и, глубоко разочаровавшись в моих неверных догадках, скорчила сварливую мину.

— Ой, все! Ик. Один из них, между прочим, предложил посмотреть мне ночную родину АвтоВАЗа, усыпанную бархатистым пуховым снегом. Ик.

— Что вы, что вы! Бархатистым! А то ты ее ни разу не видела?

— Нет!

Только не это.

— Даже не думай, Ян! Мы ведь договорились, что поедем к Оксане вместе, безо всяких ночных свиданий!

— Ну, Лиза, ты такая тухлая, — бахнулась она на диван и теперь пропала с поля моего зрения. Лишь пьяный, кричащий из преисподней, голос. — Пойдем! Ик. Их ведь двое! Того, который меня пригласил, вообще Ипполит зовут. Представляешь? Как в «Иронии судьбы»! А вдруг, он мой принц? Ик.

Яна выглядела чудовищно опьяненной. А сейчас и вовсе валялась. С каждой секундой ее икота и манера невербального общения с внешним миром только усиливали эффект. Я снова оперлась на одну руку и томно взирала на бар.

— Какая судьба, Чижик? (У Яны фамилия Чижикова, если кто вдруг не помнит. С недавних пор это слово стало ее вторым именем). — Какой принц? Он — молодой парень, ты — симпатичная девушка. Ночной клуб. Да это элементарное либидо, моя дорогуша!

Она вновь перебралась в сидячее положение и ее брови криво нахмурились. Кажется, она не расслышала.

— Что?! Ик. Какая еще обида?!

Ну вот. Точно.

— Ли-би-до, — повторяла я ей по слогам. — Я говорю, переспать он с тобой просто хочет. И вся любовь.

— Дура! — крикнула на разрыв проспиртованная подруга, после чего образцово и демонстративно подняла с дивана свою пятую точку опоры, схватила сумку, еще раз громко икнула и пошагала, не без труда, конечно же, однако в заданном направлении. К безмерно напивающимся ребятам у барной стойки.

Покачав головой из стороны в сторону, я осушила бокал с недопитым виски и звонко поставила прямо перед собой. По его стенкам медленно продолжали сползать янтарные капли. Мне кажется, я видела в них себя. Маленькую. Взбалмошную. Беззаботную. Бегущую по солнечному кварталу и наступающую сандалиями в лужу от промчавшегося ночью злющего ливня. Бабушки поливают на балконах свои цветы, а я безостановочно шлепаю, вырываясь на тротуарную плитку. Она новая. Ее только недавно выложили. Я бегу, запрокинув голову, и гляжу в голубое небо. Желтый шар вынуждает щуриться, а пальцы правой ноги находят очередной мини-водоем. Я опускаю взор и смотрю в его отражение. Там Яна, наклонившись, держится за колено, а я стою рядом и озираюсь. Вокруг неожиданно потемнело. В лужу начали падать капли, смывая картину и заставляя меня оторваться. Подняв голову, я вдруг поняла, что оказалась посреди большой магистрали. Машины пролетали с бешеной скоростью в обе стороны. Вдалеке засверкала молния. Я вздрогнула. Свист разрезающих воздух автомобилей вселял страх, и мне не оставалось более ничего, кроме как закрыть ладонями уши. Дождь обрушился с бешеной силой. Я закрыла глаза.

— Простите, сударыня, — вытянув на свободу и снова показав мне пустой бокал из-под виски, ворвался в мое ухо задорный мужской голосок.

Я повернулась к его источнику. Среди снова пришедшей в мою волнительную серую жизнь громкой музыки и праздничной обстановки, стоял сгорбившийся парнишка — закадычный друг того самого Ипполита, победитель алкогольного пиршества.

— Вы не желаете, — вежливо продолжал он. — Покинуть сей бал в отсутствии одной туфельки? М?

Этот парень серьезно пьян. Язык его заплетается, но он держится. Стойкий мне алкоголик попался.

— Это что, какой-то дурацкий розыгрыш? — спросила я изумленно. — Или ты свадебным тамадой подрабатываешь?

Он наклонился еще сильнее и походил на разрыдавшуюся иву у побережья. Со всей своей неуклюжестью этот парень выдул перегар шепотом в мое ухо.

— Вы даже не представляете, как я боюсь упустить вас…

— А что, для этого разве обязательно снимать обувь? — подыгрывала я, не убирая ухо от его губ.

Он тяжело вздохнул и оторвался от него сам, после чего, ухмыляясь, посмотрел в мои, иронизирующие знакомство, глаза.

— Нет, — произнес почти трезвый голос. — Но так у меня хотя бы появится шанс найти вас. Найти и отдать вам туфельку.

Я выпучила глаза.

— На улице зима, уважаемый! Я с вами обморожение получу.

— А я быстро найду вас.

Мне пришлась по вкусу его находчивость.

— Хорошо. Но знайте — у меня размер сорок третий.

— Плевать.

— Еще и ноги воняют.

— Вот как? И у кого же они пахнут лавандой?

Я призадумалась.

— Да ни у кого! — заявил он, улыбнувшись намного шире.

— А еще есть натоптыши…

— Так, стоп! — хлопнула громко по столу мужская ладонь, но ничье внимание эта выходка не привлекла, ибо в шумном клубе такие звуки распространяются максимум в радиусе трех метров. — Мне абсолютно все равно что у тебя с ногами! Я просто хочу пригласить тебя на свидание.

Я откинулась на мягкую спинку и сделала важный вид.

— Оригинальный подход. И когда же?

— Сейчас.

«Ну вот», — подумала я, глядя на него большими глазами. «А то выделывался стоял…вы да не вы…с золушкой какую-то параллель проводить тут начал».

— Ну, так что? — не унимался почти до конца протрезвевший парень.

Мое лицо снова стало предельно важным. Авантюра так авантюра.

— Я согласна.

* * *

Двери лифта открылись с металлическим скрежетом и из него буквально вывалились на холодный бетон, словно сбитые за борт кегли, я и мой новый знакомый — Денис в состоянии глубочайшего алкогольного опьянения. На этаже тускло светила бюджетная маломощная лампа. Оттенок нити внутри нее был почти что оранжевым, и казалось, вот-вот должен был прекратить свое унылое существование. Лежа напротив и запутавшись в собственных куртках, мы закатывались от смеха так, как это когда-то происходило с поколением серпа и молота на концертах Задорнова.

— Ты живешь здесь? — обратился ко мне кавалер, оглядывая подъезд.

— Нееееет, тут живет моя подруга.

— Подруга?

Он принял довольно испуганный вид и вновь сконцентрировался на мне. «Ты чего, мужик?» — отзывалось мое сознание.

— Она самая, — утвердительно уточнив и накренив брови, ответила я. — Сегодня я у нее ночую. Мы еще утром договорились. А ты ведь обязался меня проводить и слово свое сдержал. Самый настоящий джентльмен, как — никак.

— Ну, да… — лицо Дениса вдруг резко переменилось. Оно стало отражать нарочитое разочарование и он, теперь, лишь сухо улыбался, взирая на мои розоватые, от развернувшейся на улице пурги и мороза, щечки. «Видимо, он ожидал чего-то большего от свидания», — размышляла я про себя. «Все мужики одинаковые».

— Спасибо тебе, я, правда, здорово провела время, но мне пора идти баиньки, — окончила я предложение игрушечным голосочком, ухватив обеими ручками кавалера за мокрый меховой воротник.

Он отвернулся и мгновенно засобирался в заблудшем, тоскливом безмолвии. Привстал. Отряхнулся от налипшей с грязного пола сухой и противной пыли. Застегнул куртку и только тогда отважился одарить меня своим, полным надежды, взглядом.

— Хорошо. Тогда я пойду?

Его голос звучал неуверенно. Этот парень все еще не верил в произошедший облом. Однако я поскупилась на всякого рода лирические выражения из любвеобильных, пропитанных соплями, слюнями и чем-то еще, мелодрам, а потому лишь коротко промычала:

— Угу.

Денис снова неохотно развернулся и пошагал к лифту. Нажал на кнопку. Музыка радикально сменила мотив в моей голове с позитивного на какой-то дико тоскливый и своего нового знакомого я провожала взором, наполненным глубокой печалью. В эту минуту меня обволакивала пелена забвенья, и я уже не думала ни о чем, уставившись в потускневшую от времени стену, при этом, не обращая никакого внимания на закрывающиеся, за неудавшимся кавалером, двери старого лифта.

Мое, обездвиженное думами, тело продолжало валяться на сером бетоне. Едва слышные звуки бренчащей шахты с трудом доносились до уха. Тишина. Такая милая, ледяная и ни о чем не подозревающая. Я отчаянно возжелала слиться с ней воедино. Не дергаться. Не дышать. Ни о чем не думать. Но…нет. За моей спиною внезапно возник звук, олицетворяющий всю неудачу моих попыток. Я повернулась. Механизм в замочной скважине неожиданно щелкнул еще раз. Дверь приоткрылась. Вместе с лучиком света, пробивающимся сквозь щелку, в подъезд полились громкие, перебивающие друг друга, повышенные тона ссорящихся парня и девушки. Голос барышни мне показался знакомым, но прежде чем я догадалась, они оба выскочили наружу, распахнув двери настежь — тот самый Ипполит и, повисшая на нем, Чижикова. Я спряталась в пуховик поглубже.

— Нуууу, я так не хочу, чтобы ты уходил, — жалобно стонала моя, упрямая в квадрате, подруга, после чего страстно впилась в губы героя киношедевра. — Останься! А утром я тебя провожать буду, м?

Яна уже перестала икать, однако от этого ее эксцентричный образ не многое потерял. В дверях мне удалось разглядеть Оксану, застывшую в позе подруги невесты и терпеливо ждущую, когда Чижик, наконец, бросит ей судьбоносный букет. У молодых же диалог был в самом разгаре.

— Могу поклясться, — оторвав губы, обратился Ипполит к Яне. — Что утром ты захочешь подольше поваляться в кроватке, а затем, в такой же, не менее мольбообразной форме, будешь упрашивать меня дойти до дома самостоятельно, за что щедро пообещаешь вознаградить при следующей встрече.

— Нет, нет, нет! Я так не сделаю! Обещаю!

Возлюбленный чуть помялся и опустил Чижика на ноги.

— Я все равно не могу остаться, мой костерок. У меня с самого утра непочатый край всякой занудной работы. Прости.

Ну, прям Ромео и Джульетта. Сейчас расплачусь.

— Смотри, — Ипполит вдруг заметил кучу теплых вещей, в кои было закутано мое тело, и теперь невоспитанным зевакой указывал на нее.

Яна сразу меня узнала и искренне удивилась, распахнув очи так, что они чудом не вылезли из орбит.

— Лиза?!

Моя голова подалась повыше.

— Я, я, натюрлих!

— Ты где была?

— Здесь, как ни странно.

— Остришь, подруга. С Денисом гуляли, да? Я все про тебя знаю, — забралась она в сценический образ вылитой Ванги, затем снова поцеловала своего кинопарня и слезным взглядом проводила сбегающего по лестнице. Я встала, отряхнулась и подошла к ней.

— Пойдем в дом, костерок, — с улыбкой издали мои уста, а рука крепко приобняла за плечо загрустившую Яну.

Она вздохнула.

— Эх,…пойдем.

Мы вошли в квартиру, и я молча поздоровалась с Оксаной, кивнув ей в ответ.

— Лиз, ты, может быть, кушать хочешь? — бодро обратилась она. А то у меня припасена парочка салатиков для этого случая.

Вдохновляясь ее этикетом, я улыбнулась в ответ глазами, но вежливо отказалась. Кушать мне совсем не хотелось. А вот небольшое отступление сделать хочется, дабы рассказать читателю поподробней о нашей общей подруге из взрослой команды. Почему взрослой? Потому что мы с Яной играем за молодежку. Недоросли еще. Так вот. Ей двадцать четыре года и она уже неоднократно становилась участницей Чемпионата Европы, Мира, выступая за национальную сборную и попадая в призы. С ней мы познакомились на общекомандных сборах в городе Краснодаре. Живет она одна и наш дуэт изрядно этим пользуется, как, например, сегодня. Но Оксана ничего против, ровным счетом, не имеет. Она и сама частенько загуливает. Ну да ладно. Прямой эфир. Да, да, я помню.

Разувшись, мы с Чижиком, не проронив ни единого слова, беззвучными шагами, в обнимку, слегка пошатываясь, будто моряки на подвижной палубе, упрямо прокладывали свой путь в большущую спальню. Хозяйка квартиры же пустила корни еще на входе, провожая нас смеющимся взглядом.

— Я, конечно, не буду тебя спрашивать, Лиз, как ты оказалась на грязном полу подъезда, — кричала нам в след она. — Но раздеться все равно бы не помешало.

Я отмахнулась.

— И все же? — продолжала Оксана.

Яна повернула лицо ко мне и недоумевающе посмотрела, нахмурилась, после чего немедленно поспешила вступиться.

— В комнате она переоденется!

— Но как же?

— Никаких как же! Утром поговорим!

На этом хозяйка сдалась. Или просто решила, что вразумить в стельку пьяную Чижикову ей не под силу.

Открыв дверь ногою, мы, немного изменив угол, зашли в спальню, по-прежнему шагая в обнимку. Я захлопнула пяткой дверной проем и наши глаза, словно лопнувшие, увидели кромешную темноту. Яна, обессилив, повисла на мне. Тяжело, однако. Но этой леди, кажется, невдомек.

— Ну и что дальше? — спросила она, когда ее голова уже сползла на уровень моей талии.

Мне захотелось сразу же ответить довольно остро, но все силы уходили на то, чтобы удержать ее. Поднатужившись еще самую малость, я психанула. Чижик упала на пол без промедления. Грохот, с коим она свалилась, был устрашающим.

— Будем искать кровати, — произнесла я, с облегчением выдохнув.

Послышалось бормотание. Очевидно, Яна лежала устами вниз.

— Ты помниф хде фдесь выклюфятель?

— Нет.

— А фак быть?

— Элементарно, Ватсон!

Я засунула руку в карман своих джинсов и вытащила оттуда гаджет. Зажгла экран. Разблокировала. Включила фонарик.

— Это ты хруто придумала, — раздалось с пола.

«Еще бы», — сказала я про себя и осмотрела валявшуюся подругу. Она лежала пластом, прижав одно ухо к паркету. Конечности были разбросаны в разные стороны. Практически поза морской звезды. Наглядевшись на это творение, я осветила стену и сиюсекундно отыскала единственный имеющийся в комнате выключатель. Споткнувшись обо что-то неясное и, едва не очутившись бок о бок с изнывающей пьяной девицей, я все же щелкнула по нему.

— Блин, Лиза! — заорала она, ощутив наступившую слепоту.

— Сейчас все пройдет! — горланила я в ответ.

Пройдет. Точно пройдет. Громко изложив эту реплику и присев на корточки, я утешала ею не только свою подругу, но и саму себя. Мне также приходилось терпеть, жмуриться, но уверенно переносить все тяжбы фотонной атаки.

Со временем ее пыл подугас. Я смогла нормально открыть глаза и увидеть комнату магазинного блеска. Такое чувство, что в ней поработал на славу отъявленный нескучный педант. Кровати, шкаф, стол, тумбочки — везде наблюдается своеобразная геометрия. Все расставлено так красиво и ровно, что аж глаз режет. Это типа из разряда «У меня все по фен-шую»? Или просто психическое расстройство? «Ладно, Оксан, это не самое страшное, что может случиться с женщиной-одиночкой», — завершила я внутреннее бурное обсуждение и перевела свой пристальный взор на одну из, стоящих по разным углам, односпальных кроватей. Яна растеклась по ней, почти не изменив позы и даже не набросив на себя теплое одеяло из синтепона. Эту комнату Оксана оборудовала специально для нас. Очень удобно.

Внезапно, тишину в помещении нарушил совсем не девичий — добрый и громкий храп. Я улыбнулась, поднялась на ноги, расстелилась, разделась, скидала вещи на спинку и на секунду остановилась. Храп моей близкой подруги сменился слабым сопением. Я посмотрела еще раз на ее распластавшуюся фигуру, и мне стало по-настоящему тепло на душе. Вот уже многие годы мы с ней «не разлей вода». Даже не представляю, что может нас разлучить.

Я погасила свет и легла. Послышалась ария. Яна!

* * *

Сон. Где ты? Я ведь так устала, столько выпила, почему ты ко мне не приходишь? Ведешь себя как безжалостная скотина.

Вот уже два часа я ворочалась, вошкалась, поворачивала подушку замерзшей ее стороной, накрывалась одеялом и сбрасывала его. Однако все без толку. Моя, забавно икавшая вечером, обессилившая подруга изменила тональность храпа уже раз пять. Погромче. Потише. Попротяженней. На любой вкус. А я просто уснуть не могла. Думала обо всем подряд. Об игре. О дружбе. О политике. О голодающих негритятах в Зимбабве…

В какой-то момент, мою голову вновь заполонили спортивные мысли. Я стала размышлять о дальнейшей своей карьере, и мне неожиданно стало грустно. «А что если травма?» — без конца вторили прагматичные взрослые. «Как тогда сложится твоя жизнь? Чем заработать сможешь себе на хлеб?» Все эти вопросы перманентно сыпались на меня хотя бы раз в месяц. От чужих, от посторонних людей. А я задумывалась и действительно не понимала, какие еще интересы не дадут мне умереть с голоду и остаться цветущей в поле, уже завядающих априори, ромашек. «Лучше бы стала бухгалтером», — говорила бабушка каждый раз, когда поздравляла меня с днем рождения. После этого я клала трубку и не выходила из комнаты до самого вечера. Потом приходила мама и по новой ставила меня на ноги. Она одна верила в мой успех. Она одна.

Я в очередной раз ощутила себя одинокой и решила проверить насколько крепко спит Яна.

— Чижик?

Прерывистого сопения не последовало. Безмолвная пауза так затянулась, что я уже было, отчаялась, как вдруг, сквозь непроглядную мрачную пелену, донеслось мычание.

— М?

Я с облегчением выдохнула.

— А почему он назвал тебя «костерок»?

И тишина. Лишь мертвые с косами стоят. Яна, блин!

— Он сказал, что я страстная… — зевает. — И пылающая, словно очаг разгоревшегося пожара. И решил ласково назвать меня так. Я была не против.

Мое тело встало на локоть, а лицо засияло от радости.

— Прикольно. Похоже, Ипполит твой и впрямь необычный.

— Угу. А у вас что с Денисом?

— Ничего.

— В смысле?

— Он оказался простым самцом, стремящимся тупо перевести общение в горизонтальное положение.

— Ах, он гад!

— И не говори. Но зато он очень веселый. Рассказал мне анекдот про ушаночку Ипполита. Когда я спросила, из чего же она, Денис ответил, что это «метиша».

— Что еще за «метиша»?

— Вот и я ему говорю. А он такой: «Это когда отец — бобер, а мать — норка».

Спальню мгновенно заполнил оглушительный Янкин смех.

— Интересно, а Поля об этом знает? — проронила она, отдышавшись.

— У тебя будет…

— А я ему прямо сейчас напишу, — перебила меня подруга, заерзав.

— Но зачем?!

— Потом забуду.

— Ты сумасшедшая!

— Ага. Кхэ.

Услышав подозрительный звук, я задумалась.

— Это что, кашель?

— Ну…

— Прекращай пить ледяной алкоголь! А то сляжешь в преддверии праздников!

— Как скажете, Елизавета Сергеевна!

Она ерничала, но меня это нисколько не задевало. Я прекрасно понимала, что Чижик не могла ответить иначе. Любые нравоучения она терпеть не могла. Но мои терпела. Пусть и в подобной форме.

— Кстати, во сколько у нас вечером вылет? — сонно произнесла Яна после короткой паузы.

Я начала вспоминать.

— В 18:50, кажется. Но в аэропорту точно встречаемся в шесть. Саныч (наш главный тренер) сказал, что позже никак нельзя.

— Пф, такси до Самары на гоночном болиде не отменяли?

— Не слышала про такое.

— Тогда давай спать, а то проснемся к воскресной игре.

— Давай.

Мы обе завошкались, принимая удобную позу, и когда прекратили, я, вдруг, услыхала вибрацию на телефоне своей подруги. Похоже, Ипполит написал.

— Лиз? — протянула она.

— Что?

— Ты «ТАН» взяла?

— Конечно, взяла.

— Тогда все. Сладких снов, Лаврова.

— Сладких, Чижикова.

На этом наш диалог прервался. А вибрация еще долго не переставала периодически разрывать тишину…

* * *

Небо чернело. Солнышко, часом ранее, упало за горизонт, точно поплавок, за который дернула голодная рыбка. Ветра не было. Разве что огромные железные птицы, некогда ставшие плодом искусного воображения братьев Райт, порхали над полчищем взлетных полос, которые, весьма кстати, не застилал снег, и создавали легкий поток. Другими словами — все располагало к беспрепятственному вылету в город Святого Петра.

Нашей команде удалось встретиться недалеко от билетных касс. Шум. Яркий свет. Суматоха. Все девчонки были одеты в разноцветные пуховики и, на фоне этого радужного контраста, у окружающих невольно возникало ощущение бесконечного позитива, а улыбка сама собой натягивалась на, подрумянившееся от мороза, нежное личико. Тренер также от моды не отставал и, хотя на голове, окромя, стоящих как штык, пяти волосинок, больше ничего не было, снежный горнолыжный костюм «Bosco Sport» с надписью «Russia» придавал ему вид довольно-таки выразительный и опрятный. Мы с Яной катили свои чемоданы, испытывая неловкость, частичную победу над гнетущим похмельем и что-то еще. Все внимание, естественно, оказалось прикованным к нашим приближающимся фигурам.

— А я говорила тебе давай спать, — критично бормотала моя подруга, метров за двадцать до коллектива. — Вот. Теперь наслушаемся.

— Да перестань.

— А что перестань?

Яна и вправду выглядела разгоряченной. Я решила, что лучше мне промолчать. Через несколько секунд наш тандем вплотную подошел к, пребывающей в томном ожидании, палитре оттенков и почти синхронно опустил головы.

— Ну, вот, теперь вроде все, — с издевкой подметил Саныч, в тот момент, когда мы остановились. — И даже чемпионы лиги соизволили обрадовать нас своей пунктуальностью!

— Какие еще чемпионы лиги? — недоуменно оглядываясь, спросила одна из барышень в коралловой куртке.

Наставник кивнул в нашу сторону.

— Да вот же они! Чижикова-Лаврова! Сокращенно ЧЛ.! Чемпионами лиги я эту парочку неразлучную называю. Ну, ведут они себя в точности так, словно Суперлигу раза три подряд, как минимум, выиграли, — подытожил Саныч, тонко намекая на наше, из ряда вон выходящее, опоздание.

Никому из нас и в голову не приходило поднимать с пола, сгорающий от стыда, расплывчатый взор. Я стояла, чуть наклонившись вперед и лишь изредка поглядывала на Яну. Она вела себя так же.

— Ладно, милые дамы, — продолжил тренер, трогаясь с места. — Все на борт!

Девчонки зашевелились и потихоньку начали удаляться. Мы с Чижиком только устало посмотрели друг другу в глаза, поджав от смущения губы, и проследовали за остальными.

Оказавшись в стенах просторного фюзеляжа через считанные мгновения, я, ведомая одной комфортабельной целью, обогнала пару-тройку сонных девиц и прочно закрепила за собой место возле иллюминатора. Яна упала рядом и скорчила сварливую мину.

— Ты бы хоть подлокотник отдала, Лиза!

«Начинается», — подумала я, тяжело вздыхая.

— Если ты так хочешь. Пожалуйста.

— Спасибо, Елизавета Сергеевна! Вы очень любезны.

Иногда мне было до боли противно смотреть на нее. Но я все равно смотрела.

— Что у тебя во рту? — спросила она с изумлением.

— Конфетка.

— И?

— Я недавно прочла, что если взять леденцовую конфету и сглатывать ее сок при взлете, то не будет закладывать уши.

Чижик глянула на меня словно на сумасшедшую.

— Блин, Лиза, ты, сколько уже летаешь?!

— Ну…

— Загну! И ни разу ведь не закладывало!

— Почему? Пару раз было.

Яна откинулась на спинку и прислонила ладонь ко лбу.

— Ой, все, — взмолилась она. Читаешь всякую ерунду. Лучше бы прочла что-нибудь адекватное. Льюиса Кэрролла или Марка Твена, в конце концов. «Том Сойер», угу?

«Бла, бла, бла», — ворчал мой внутренний голос, ничем не выдавая себя.

— Я их в детстве читала, — сказала я, опустив вниз уголки своих розовых губ. — Не люблю перечитывать.

— А! Вспомнила! Мне недавно под руку попался «Скотный двор» Джорджа Оруэлла. Там так интересно проведена параллель между животными и людьми…Про строй, про власть. В общем, я оценила. А еще у него есть произведение «1984». Высший пилотаж! Око большого брата следит за тобой — уууууу, — Яна закружила надо мной, точно Каспер, пугающе потрясывая кистями рук. — Ты под колпаком, Лаврова. Страшно?

— Очень.

— Вот видишь…

— Я, в принципе, не особый любитель литературного творчества, — перебивая ее, начала я оправдываться. — Мне больше по душе фильмы, музыка. Они вызывают у меня гораздо больше эмоций.

Яна залезла рукой в свой маленький рюкзачок и, пошарив недолго на его дне, достала старые, почти ветхие, наушники «monster bit», размером с хоккейную шайбу каждый.

— Не, это другое. Ты зэтовская.

Я возмутилась.

— А ты нет?! Мы же ровесницы!

— Это еще ничего не значит. Я просто воспитана по — иному. Вот и все. Поэтому имею полное право тебе говорить: книга — это другое.

Я смотрела на ее самодостаточность, что брызгала через край, вынашивая и одновременно сдерживая внутри себя, тягу к остросюжетной полемике. Как бык, отбрасывающий землю копытом перед дрожащим тореро с тряпкой, осознавший, что смысла в ней нет никакого, но все еще страдающий несгибаемым желанием насадить ее на рога.

— Я тебя не понимаю. Что означает твое «другое»?

Было отчетливо видно, что Чижик выставляет на плеере музыку и готовится нажать на большой, появившийся в середине экрана, «play», однако палец ее завис над горящим сенсором и она тут же продолжила.

— Книга — это огромный труд. Она опирается на всевозможные ощущения и переживания персонажа. Автор вкладывает в каждую букву частичку себя самого, стараясь максимально доходчиво донести до читателя свою мысль. Он доверяет ее. Доверяет каждому. Расправляет ей крылья. Представляешь? Насколько же сокровенным предметом является каждая страничка его души. Нужно быть очень смелым, чтобы отважиться на такое. Чтобы написать действительно хорошую книгу. Порой нам хочется читать мысли и знать о чем думают все эти люди, — окинула она взглядом заполненный самолет. — И книга дает такую супер способность. Дает шанс побыть в шкуре Бога! Этого невозможно показать на экране, но на письме,… на письме есть жизнь.

Тут я задумалась. Мой взор устремился на взлетную полосу. За стеклом было необычайно темно, и только яркие огни по краям напоминали рождественскую гирлянду. Да и настроение оказалось подстать. До 31 декабря оставалось немногим более двух недель. Я опустила взгляд ниже и заметила несколько небольших отверстий в окошке иллюминатора. Сгорбившись и посмотрев в них, мне довелось узнать, что они сквозные. Я испугалась. Сглотнула ком, но тут же пришла в себя, сделав вывод, что раз эти цилиндрические отверстия сделаны столь аккуратно, значит они зачем то нужны, и, соответственно, просверлены не только в моем стекле.

Откинув с облегчением свое тело на спинку, я, вдруг, замечталась.

— А знаешь, Ян, я бы тоже хотела, чтобы про меня написали книгу. Изобразили все мои мысли, описали эмоции. Круто бы вышло, как ты считаешь?

Но в ответ тишина. Когда я повернулась, Чижик лежала, закутанная в плед, с прикрытыми глазками и слушала что-то веселое и танцевальное. Я глубоко вздохнула и повернулась обратно. Мы взлетали. До свидания, Самара-городок. До свидания.

* * *

В сердце расписанного по-зимнему аэропорта Пулково мы очутились незадолго до наступления десяти часов вечера. В палитре огней этого, узнаваемого миллионами людей на планете, перелетного пункта северной столицы растворялась вся та бурная суматоха, которая была присуща повседневным прайм-таймовским вылетам. Где-то уже висели, так называемые, дождики, у многих продавцов были целые ошейники из красочной мишуры, а на выходе мы и вовсе встретили, увешанную десятками разнообразных игрушек, искусственную миниатюрную елку. Вся команда шла мимо, крутила увлеченно своими головками и только я, казалось, брела в легком смятении. Мои мысли однозначно не сходились с мыслями остальных и лишь у меня одной, наверное, они были такими бредовыми. Сопоставив, что до Нового года еще прилично, а елка уже стоит, я внезапно решила, что это дерево непременно является католическим. У них — то рождественский праздник не за горами.

— Лаврова! — окликнул меня наставник, заметив, что я застряла у елки в гордом романтическом одиночестве.

Я сразу очнулась и проследовала на выход, покидая маленький праздничный уголок.

Мы подошли к автобусу вместе. Все девки окинули нас любопытствующим взором. Я немного смутилась и постаралась смотреть за их спины, заострив внимание на габаритах нашего персонального транспорта. Махина была огроменная. Водитель бегло выскочил из кабины, после чего в один миг открыл нам этакий склад у самого днища, в который мы, нисколько не напрягаясь, быстро поскидывали свои сумки и чемоданы. Девчонки кучковались, шептались, прикрывали рукой уста, дабы я ничего не услышала, и задиристо поглядывали в сторону моей популярной фигуры. «Ну вот», — въелась мне тут же в голову мысль. «Стоило лишь однажды остаться с Санычем наедине и пару раз ему улыбнуться, как в стане большого женского коллектива сиюминутно разворачиваются сплетни».

Не жаждая высматривать выслушивать подколы, насмешки и издевательства от этих не далеких особ, я на одном дыхании забежала по ступеням в салон автобуса и отыскала уютное креслице в его задней части. У окошка. Я всегда старалась, при первой же образующейся возможности, пересаживаться к нему. Мне нравилось смотреть на скользящие мимо улицы. Взирать на одиноких людей. На пары. На семьи. На их счастливые и грустные лица. На дам, которые за рулем, в пробках, умудряются краситься, делать прическу и даже маску из огурцов. Порозовев от последней картины, всплывшей в моем сознании, я уселась чуть поудобней и медленно, с нежностью стянула теплые меховые варежки со своих тонких согретых пальцев. Затем повернулась к окну. Разомкнула мягкие губы. В отличие от Самары, здесь были осадки. В виде невообразимо крупных и легких хлопьев, хаотично сближающихся с землей. Безветренно. В Питере нет ветра. Это же офигеть! На такой обожаемый пейзаж нам, видимо, удалось попасть совершенно случайно. В душе стало так тепло, что временами я ощущала себя бабулькой, сидящей у камина и поглаживающей, уснувшего на руках, котенка в роскошном кресле-качалке. Не понимаю, как люди во многих странах живут без снега. Это же полный абсурд! Холода есть холода и никак иначе! А если в январе температура разнится с июльской на шуточных десять градусов, разве это нормально? И нет сложившихся ассоциаций: зима — белоснежная, весна — цветущая, лето — жаркое, осень — золотая. Это же здорово, что мы имеем возможность видеть природу во всех возможных ее проявлениях. И подчеркнуть достоинства и недостатки каждого из этих периодов. Но снег — это что-то волшебное. И я люблю его бесконечно.

Конец ознакомительного фрагмента.