Dreamboard

Данила Алексеевич Леукин, 2019

Ученик обычной советской школы Сережка Валов с самых ранних лет мечтает завоевать человеческое признание посредством скейтбординга. Но на его жизненном пути стоят типичные трудности подростка: непонимание мира, агрессия сверстников и боль одиночества. Как Сережа преодолеет тяготы своей судьбы? Содержит нецензурную брань.

Глава 2

“Как же больно! Мое тело сейчас развалится! Чертов скейт! Лучше бы я не тратил на эту хрень денег! Только ноги все

изодрал!” — именно с такими мыслями Сергей возвращался вечером домой после катания. Его ноги, особенно колени, были разодраны до крови. Алые капли стекали вниз, окрашивая кеды в темно-бордовый цвет. Ладони невозможно было сжать из-за обилия мелких ссадин. А дома ждала еще одна рваная, кровоточащая рана, не затягивающаяся со смерти отца…

Мать никогда не пила, даже по праздникам отказывалась от бокала шампанского или вина, но после того дня все изменилось. Ее как будто подменили: не проходило и часа, чтобы в руке ее не оказывалась непочатая бутылка чего-либо горячительного.

— Лучше бы я тебя никогда не рожала! Из-за тебя! Из-за тебя умер Лешенька… Если бы не ты… — каждый вечер Сережа выслушивал подобные обвинения пьяной матери, никак не отвечая, т.к. прекрасно понимал: около нее стоит целая орава пустых бутылок, которые, в случае чего, пробьют его и без того битую черепушку… И вот сейчас он вынужден опять возвращаться домой.

“А можно ли назвать это место «домом»? Что вообще из себя представляет «дом»? Может, это место, куда ты идешь без тени страха, вызванного неизвестным? Может, это то место, где тебя всегда рады видеть? Но почему моя мать, самый близкий человек на Земле, так ведет себя? За что она так со мной?.. Неужто я действительно виноват в смерти отца?..”

Крупные слезы заблестели в свете догорающего солнца, медленно сбегая по щекам, чтобы разбиться о грязный асфальт. Сергей сжался, будто бы защищаясь и закрываясь от окружающего мира в надежде, что его не обидят… в очередной раз…

— Ты чего, парень? Все в порядке? — неожиданно, разрезав оглушительный поток мыслей, раздался голос соседа сверху, пожилого старика с блестящей в свете вечерних фонарей лысиной. Сергей иногда видел по вечерам его силуэт в окне, пока возвращался со школы.

— Да, не обращайте внимания… — бубня под нос, ответил Сережа, утирая предательскую слезу.

— Но я же вижу, что что-то случилось. Не хочешь зайти на чай с вареньем? Думаю, оно поднимет тебе настроение.

“Какое-то странное предложение… Раньше никогда не звал, а тут… Хотя желания идти домой совсем нет, ибо вновь я буду разбит… разбит руганью, едкими оскорблениями и беспричинной жестокостью… уничтожен осознанием собственной никчемности… Даже если этот старикан убьет меня, ничего страшного. Зато страдать перестану… ха-ха…”

— Ну… ладно. Какая у вас квартира?

— Шестьдесят третья.

— Хорошо, сейчас зайду.

Шаг за шагом, ступень за ступенью он поднимался наверх, минуя знакомую квартиру, из которой доносились невнятные крики и брань матери и ее собутыльников. Горькие слезы вновь мутной пеленой скрыли этот смрад, и Сергей почти бегом миновал злосчастный пролет.

На пороге уже ждал сосед в инвалидной коляске (до этого момента они ни разу не встречались вживую).

— Привет, Сереж, заходи, не стесняйся.

— Хорошо. А я… я и не знал, что вы…

— Да все в порядке, — добродушно ответил пожилой мужчина, — как-то уже привык за все года. В СССР инвалидов нет, не так ли? — иронично закончил сосед.

— Стыдно признаться, но я не знаю вашего имени, — щеки подростка покрылись пунцовой краской, выдавая скрываемое смущение.

— Серьезно? Я думал, твоя мать рассказывала обо мне, ведь я каждый день подвозил ее в больницу к твоему отцу и всячески помогал… чем мог…

— Максимум, что я слышал о вас, так это то, что Вы странный старикан сверху, который все время пялится на нее…

— Вот оно что… — мужчина на секунду задумался. — Буду иметь в виду, спасибо… — обреченно ответил старик. — Меня зовут Лесли Гилберт. Я из Сиэтла. Это в Америке.

— Приятно познакомиться, мистер Гилберт.

— Эй, — пытаясь разрядить обстановку, начал Лесли, — ты какое варенье больше любишь: малиновое или вишневое?

— Вишневое.

— Прекрасно! Как раз поможешь мне его съесть, а то у меня его очень много. Жаль выбрасывать. Только зайди сначала в ванную комнату, помой руки и ноги, а затем обработай антисептиком. Ты его найдешь в шкафчике над раковиной. Как закончишь — приходи на кухню.

Кухня у мистера Гилберта была самой обычной, без особых изысков, но что-то в ней было, что создавало особенную атмосферу уюта. Может, этому служили многочисленные фотографии семьи мужчины, или же витавший повсюду запах мяты и старости, ну, или сам хозяин квартиры.

Поставив чайник, Лесли достал пузатую банку с вишневым вареньем, один вид которой вызывал страстное желание съесть все разом, открыл ее и стал намазывать густое варенье на заранее нарезанные ломти белого хлеба.

— Мистер Гилберт, у вас такая большая семья, — Сергей как раз подошел к комоду, на котором стояли старые, поддернутые дымкой времени фотографии, запечатлевшие какое-то застолье, где сидело много людей, прогулку в парке с коляской, тихий семейный вечер с настольными играми. — Но… я никогда не слышал, чтобы в ваши двери заходил кто-то кроме вас. Я понимаю, что не имею права спрашивать такое, но все же…

— Если тебе действительно интересно, то расскажу. Жена умерла очень давно. Из-за туберкулеза. Сыновья разъехались кто куда: первый в Канаду, покорять хоккейные пьедесталы, а второй в Нью-Йорк пытать счастья в качестве брокера. А остальные ближайшие родственники умерли естественной смертью. Годы взяли свое…

— Неужели они не навещают вас?

— Куда уж там, даже не пишут…

— Простите, пожалуйста, я не хотел…

— Ты какой чай будешь? — сразу же переключился мистер Гилберт, чтобы поскорее закончить тему семьи.

— А у вас его много? — Сережа поддержал действия соседа, понимая, что так будет лучше.

— Да, а почему это тебя так удивляет?

— Ну, у нас всегда только черный и только самый дешевый, поэтому я… немного растерялся от вашего предложения.

— Давай начнем с черного, без сахара.

— Но я всегда пью черный.

— То, что ты пьешь, чаем назвать язык не поворачивается, ибо это химическая бурда. А вот это, — мистер Гилберт поднял коробочку, на которой было написано “Цейлонский чай”, — настоящий чай, пить который — одно удовольствие.

— Ну, хорошо, доверюсь вашему вкусу… Мистер Гилберт, чуть не забыл, мне к десяти надо быть дома.

— Хорошо, буду иметь в виду.

Мистер Гилберт делал все с потрясающей (для своего положения) ловкостью: быстро, четко и аккуратно, без лишних движений. Он засыпал чай в заварочный чайник, одной рукой залил кипятка, а другой убрал уже не нужный чай на место. И не было ни одного момента, когда б ему мешала коляска. Даже когда понадобилось ездить из одного конца комнаты в другой за вареньем и открывашкой.

— Воу, я и не думал, что на коляске можно так ловко двигаться.

— Если захотеть, то всему можно научиться, главное, чтобы мотивация была правильная.

— Как понять “правильная”? Слишком размытое понятие, если честно.

— Хм… да, слово подобрано неудачное… Скорее, не правильная, а настоящая. Вот, к примеру — зачем ты хочешь научиться кататься на скейтборде?

— Ну… просто хочу научиться кататься, что в этом такого?

— О чем я говорю: Вы лжете себе, молодой человек!

— Лгу? Насчет чего?

— Ты не просто хочешь научиться кататься, ты преследуешь нечто иное, но не видишь, что именно.

— Разве?

— Да. Ты же не просто так захотел стать скейтбордистом? Насколько помню, впервые ты встал на доску лет десять назад, но у тебя ничего не вышло, и ты убежал, в то время как остальные смеялись над тобой. Смею предположить, что это послужило основным толчком для тебя. А из-за ваших отношений с матерью, тебе кажется, что ты ничтожество, ничего не умеешь и вскоре повторишь ее путь, — Сергей начал заметно краснеть. “Да как он смеет такое говорить?!” — Но это не так! Ваше главное различие — ты хочешь и готов меняться, а она — нет. И после того случая, ты решил стать лучшим скейтбордистом, чтобы доказать всему миру, а в первую очередь — себе, что ты личность, у которой есть будущее, и которая чего-то да стоит. Я прав?

Противоречивые чувства вскипели в сердце подростка. С одной стороны, мистер Гилберт смог очень точно выразить тайные мысли и желания Сергея, а с другой…

— Вы че, стебетесь надо мной? Да как у вас хватило наглости такое сказать? Вы меня знаете от силы несколько минут, а говорите, словно всю жизнь! Я — личность! Я не никто! Я… Я!.. Да Я!!! — слова потонули в потоке эмоции и захлебнулись, так и не увидев свет.

С этими словами подросток побежал домой и заперся в своей комнате. Всю следующую ночь он провел, размышляя над словами мистера Гилберта.

“Если так подумать, то мистер Гилберт прав… Зря я ему все это сказал… Он же не хотел меня обидеть. Лишь объяснить, научить. Но… никто не подбирался к душе так близко. Мистер Гилберт достал то, чего не должен был доставать… Может, я просто испугался? Но чего?.. Наверное, того, что, если я откроюсь ему, он сделает мне больно. Как это было с матерью…”