Кого посадят первым, или Страна больших денег

Данил Остапов

Утопия сегодняшней жизни: за все платить – не хватит ни жизни, ни здоровья, ни времени, и я решил, что в моем городе для жителей все будет бесплатно: тепло, горячая вода, ремонт, ЖКХ, садики, проезд, со временем и еда с напитками. Платежки пусть приходят с нулями. Бездомным дам трехкомнатные апартаменты, а заместителем главы городской управы поставлю своего дворового пса – все равно хуже не будет! А чтобы теория жила и здравствовала, скрещу всю эту катавасию с законом!

Часть 2. Знакомство с фигурантами, захват власти в городе

Глава 1. Граф Антоний фон Лобанчикофф

Настоящий показатель вашего богатства — это то, чего вы будете стоить, если потеряете все свои деньги.

Неизвестный автор

— Не стучать, — срывался на крик проснувшийся к полудню Гена. — Не стучать!

Степан приготовил завтрак и удивленно наблюдал за хозяином, разговаривавшим с тишиной.

«Определенно, не в духе», — пронеслось в голове у слуги, но он поддержал хозяина.

— Прекратите кричать, — забарабанил Степа в стену, но, ощутив на себе взгляд Генадона и вспомнив, что соседей за стеной нет, прекратил это занятие. — Чаю?

— Пожалуй, — присел за стол Гена. — Водка — похититель времени, а банк, который занимается спаиванием клиентов, — бандюга. И если бы не дядя Беня, то было бы разумно предъявить «Первому офшорному банку» неустойку за потерю половины моего рабочего дня! А-а-а, плевать… — махнул Гена рукой.

Утро начиналось к вечеру.

Нет, чай определенно не устроил Геннадия Саныча, и он послал Степу в магазин «Столичный» за армянским коньяком, чтобы заглушить банковский вечер раз и навсегда. Слуга ушел. Ждать его было невыносимо долго и больно, и Генадон, укрывшись плащом на полуголое тело, последовал за ним.

У крыльца магазина толпились голуби. Согнав их рукой и постелив на грязный бетон сначала тоненький носовой платок, а затем свою кепку, Гена уселся на пол. Степа с коньяком не заставил себя долго ждать. А на хороший коньяк, как известно, тут же собираются уличные собутыльники. Но так как Гена являлся человеком незаурядным, то и в собутыльники к нему попросился особенный человек.

— Здравствуй, дорогой! Давай погадаю! — сказала черненькая цыганка в изумрудном платке, светящемся от неонового света витрины магазина.

— Садись, — пригласил Генадон, подстилая второй носовой платок.

Цыганка рядом не села, но склонилась к самому лицу провидца и произнесла заговорщицким тоном:

— Удача ожидает тебя, барин, удача.

Она поласкала руку, произнесла что-то на непонятном языке и вновь повторила:

— Удача!

— Да что мне удача, уважаемая? Ты мне скажи, с кого начать «Схему жизни» воплощать? Деньги — они что, они уже в кармане, а с кого начать?

Цыганка не на шутку раззадорилась — видать, чтобы так сразу, мол, деньги есть, не всякий клиент ей раскрывался.

— Ой-ё, вижу, вижу деньги! Вижу, ты человек честный и богатый! Много планов, много идей!

— Ну, брось, брось. Скажи, кто нужен, чтобы покончить с этим ЖКХ?

Цыганка на мгновение прищурилась, пошевелила руками, качнула головой.

— Э-э, тебе, касатик, Граф нужен!

Генадон поперхнулся коньяком. Схватил цыганку за ворот.

— Отвечай, старая, откуда знаешь про Графа.

Мягко освобождаясь от грубого клиента, та отвечала:

— Я знаю всё. Я знаю все твои страхи, дела и что будет, и вновь говорю: начинай с Графа, не прогадаешь. Удача будет! Как вы, схематёры, говорите — результат будет!

— Степа, дай ей на жизнь.

Обрядник немного растерялся, бросил в урну остатки беляша, вынул из брюк кошелек, вытер жирные руки несколькими мелкими купюрами, бросил их тут же в урну и передал цыганке тысячу рублей.

Та взвизгнула!

— Э-э, дорогой, — обратилась она к Генадону, — что он мне дает? Я же тебе дело решила, судьбу прекрасную предсказала.

— Дай ей пять тысяч… Да нет, отдай ей весь кошелек!

Степа хотел возразить — кошелек у него всегда был битком набит (Генадон наличных денег сам не носил, за него расплачивался Степа), но одумался.

— Подавись, старая! — сказал чуть слышно, а цыганка была уже такова.

Ныряя в подворотню, она добавила:

— Брата на работу возьми — не пожалеешь! — и пропала в темноте.

— Какой еще брат? — заревновал Степа. — Не нужен нам никакой брат, тем более у этой старухи.

— Значит, все-таки Граф… Пусть будет по-твоему! — сказал Генадон, допив бутылку и кинув ее на клумбу перед «Столичным». Вспомнил он «Великое сточное дело».

«Великое сточное дело» случилось в преамбуле развития чиновничьей демократии в городе Сизовске, областной столице. Некто Антон Лобанчиков, тогда инженер по твердым бытовым отходам седьмого разряда, а ныне известный в мировых правительственных кругах как граф Антоний фон Лобанчикофф, он же просто Граф, владелец собственного острова тихоокеанской гряды, своего народа, своей юрисдикции, своего ядерного щита и прочего другого своего, реализовал неадекватное, но прибыльное дельце. Тогда Антошка Лобанчиков, или Тобик, как его по-дружески называл Генадон, существовал жизнью обычного инженера, не имеющего денежного потенциала, чтобы помышлять не только о собственной квартире, но и о собственной еде. И заведовал он твердыми бытовыми отходами, всеми их видами, за исключением жижи из выгребных ям и других жидких стоков. Существовал Антон в рамках правового поля организаций, неофициально контролируемых Геной, тогда уже Директором и уже юридически фактически абсолютно никем в своих организациях. Гена-директор часто, причем абсолютно серьезно, хвастался перед конкурентами по монополии — владельцами других частей города. «Что, — говорил он, — вы можете? А нам и лаборатория не нужна! Наш Антон на язык зачерпнет любой вид отхода и тут же факсом через рот выдаст его качественный и количественный состав: тут тебе и превышение по аммонию, и недостаток по мочевине!»

Антон на эти слова Гены не возражал и заодно с ним смеялся, даже изображая что-то вроде того, о чем Директор говорил конкурентам: брал на язык что попадалось под руку, выкатывал или, наоборот, закатывал глаза и старался сказать, из чего состоит субстанция, чем веселил Гену до состояния буйной эйфории. Гена падал на землю в чем был и стучал кулаком, пока не успокаивался и мог встать на две ноги. Как и Степа, Антон был отмечен Геной за открытый и уживчивый характер.

Именно через Антона Гена-директор воплотил схему «Золотое говнецо», положенную в основу материалов проверки по уголовному делу, называемому в народе «Великим сточным делом», суть которого заключалась в следующем. За годы рыночных преобразований городская система ЖКХ пришла в абсолютную негодность: котельные то и дело вставали и не работали, вместо воды текла струйка жидкости, которую, согласно еще школьным урокам ОБЖ (основы безопасности жизнедеятельности), пить строго запрещалось. Но в особенную негодность пришла городская система канализации. Казалось бы, чего здесь может быть хорошего? Но так казалось на первый взгляд. Ручейками мелких статей меж рек газетных полос стали просачиваться купленные мнения кандидатов в доктора сточных наук, что, мол, надо срочно искать деньги на модернизацию системы. Специальным номером газеты нашли деньги, осевшие в запасах нефти, на которой стоял город, а уже через неделю местные депутаты, планировавшие через коммерческие организации, принадлежавшие их женам и любовницам, с хорошими накладными расходами осуществлять ремонт вплоть до полного опустошения нефтяной платформы города, предлагали утвердить перекачку нефти за рубеж, а уже оттуда — из офшора — и ремонтировать на полученные деньги городскую систему канализации.

Но случилось непредвиденное. Центр требовал инноваций. И инновации были представлены Центру и спущены Центром в сточную систему города.

Гена-директор совместно с Антоном Лобанчиковым, изрядно выпив и облачившись в белые одежды, совершили мировое открытие. Они, абсолютно пьяные, совместным мочевым реагентом в мужском туалете конторы расщепили сгусток стока. И о чудо! Сток был преобразован в горючий газ, основным компонентом которого стал водород (что-то вроде контролируемого термоядерного синтеза), а другим производным стало вещество, используемое отнюдь не как удобрение, а как пища, что и было опробовано на дворовом псе по кличке Сытый Пес. Производному веществу необходимо только было придать форму — и, господа, прошу к столу. А вы, господа ученые? А мы еще сыты.

Химическая реакция соавторами была названа по-научному — заднепроходным обратным синтезом. Безусловно, синтез имел значение, обратное расщеплению. Но соавторы оставались верны себе. «Это чтоб западные конкуренты не додумались», — позже на межгалактической конференции вещал Антон. Таким образом, стоки не просто превращались в суперликвидные активы из пассивов, но и могли через год-два сначала конкурировать на равных, а затем оставить позади единую мировую валюту, основанную в том числе на продаже углеводородов.

Теорию заднепроходного обратного синтеза Гена-директор приказом поручил Антонию переложить на бумагу и компьютер на пятистах-шестистах листах формул и опытов мелким шрифтом. Когда труд был изготовлен, он прошел тест на абсолютное непонимание кем бы то ни было. Первые пять страниц труда приняли на себя сотни штампов сточных институтов с громкими названиями вроде Мирового института стоков (ЗАО) или Негосударственного университета галактических сточных вод. Все сходились в одном: «Одобрено», «Разрешено», «Уникально», «Запатентовано».

Перед реализацией труда состоялось правительственное совещание на местном уровне на тему «Наши стоки дорогого стоят! Наше сточное будущее!». Совещание вел соавтор заднепроходного обратного синтеза, уже также генеральный председатель Сточного совета в Верхах, известный нам как Гена-директор:

— Уважаемый мэр! Уважаемые господа! Сейчас перед вами выступит профессор Лобанчиков и научно доложит о великом открытии человечества — реакции заднепроходного обратного синтеза! Прошу вас, профессор.

Инженер Антон Лобанчиков, с треском вылетевший в свое время с третьего курса колледжа культуры, не вошел — влился в роль профессора. Он чертил много и много говорил. Словосочетания вроде «мы обогатим наш народ», «величайшее открытие», «сточно-валютные резервы» так и вспрыскивались с его языка в огромный зал.

— Всё, — подытожил доклад профессор Лобанчиков. — Я скажу так: предоставьте мне лишь одну возможность реализации теории заднепроходного обратного синтеза на практике, и государство пусть смело перекрывает трубу экспорта газа за рубеж. Газ будем экономить, а к экспортной трубе присоединим городскую систему канализации, обязательно оборудованную точными средствами коммерческих измерений вплоть до грамма, чтобы не терять ни капли драгоценнейших стоков!

— Браво! — рукоплескал зал. — Браво!

Участники конференции вновь погрузились на места, но один из них — человек, знакомый с системой стоков не понаслышке, — жестом попросил слова:

— Позвольте, господин профессор, задать вам вопрос.

Лобанчиков одобрительно кивнул, а про себя подумал: «Если вопрос будет касаться научных терминов и прочего, в чем я ни на грамм не понимаю, то отвечу: „Ваши пожелания постараемся учесть“, — и попрошу записаться к нам на прием». А вопрос тем временем был задан:

— Если стоки — это, как вы доказываете, золото, это энергия, топливо и, наконец, даже пища, то совсем скоро каждый житель нашего города станет мини-экспортером ценнейшего сырья?

— Мне понятен вопрос профессионала, и здесь я поясню следующее: открыв теорию заднепроходного обратного синтеза, я и мои коллеги по… э-э-э… институту сразу приступили к решению вопроса реализации теории и воплощения ее в жизнь. Сначала мы думали создать приставку к унитазу, при поступлении сырья моментально расщепляющую его на газ, направляемый в общегородскую, а затем и в общегосударственную, транснациональную газовую корпорацию с целью экспорта на Запад, и твердые фракции, которые бы превращались приставкой в ранее потребленную продукцию либо в ее новые модификации по принципу смешивания продуктов для салата. Однако потом мы решили сразу же интегрировать приставку в нижнее белье, отказавшись от унитазов, за счет чего увеличить жилую площадь квартир граждан на пять-десять процентов, экономить на сливной воде и чистящих средствах. Но и от этой идеи пришлось отказаться под давлением сантехнических магазинов и ретроградов. Сегодня стратегия развития, я считаю, такова: сырье через систему унитазов страны будет поступать в наше основное сточное хранилище — народное достояние, кстати, сохраненное и приумноженное предыдущими поколениями и испокон веков составляющее основную собственность жителей нашей страны. Далее сырье методом заднепроходного обратного синтеза будет превращаться в газ и продукты питания, а также в экспортную воду. И так как на мировом рынке в основном одно «гэ», то нам не будет равных!

— А как будет квалифицироваться опорожнение гражданина в обход общего сточного хранилища? — задал вопрос человек хоть и в штатском, но крепкого телосложения, выдающего в нем человека из органов.

— Специалисты по юридической безопасности нашего института предлагают расценивать названное вами деяние как хищение драгоценного сырья и государственное преступление, а также как действие, направленное против западной цивилизации, которую нельзя оставить без еды и газа. Мы все-таки в ответе за тех, кого приручили с далеких девяностых!

— Господа! Я услышал слова настоящего гражданина города! — встал в полный рост и хлопнул три раза в ладоши прежний мэр города, на тот момент еще не запропавший где-то на севере — на севере Канарских островов.

— Последний вопрос, — в зале поднялась седовласая женщина с четкой речью человека старой закалки. — Все у вас хорошо. Но что же такое, товарищи? Мы опять будем сырьевым придатком Запада?

По залу пошел нехороший шепоток. Гена-директор не нашелся что возразить, но «профессор» Лобанчиков сориентировался быстро:

— Друзья! Патриоты! Я допускаю возможность поставки сырья не гражданам нашей страны, а Западу только в одном случае — когда это сырье, извините, говно, и это тот самый наш случай!

Зал аплодировал, местами стоя.

«Итак, — резюмировал про себя Гена, — проверка состоялась. Как говорится, дело возбуждено».

В скором времени муниципалитет объявил конкурс на подготовку рабочего проекта по разработке теории превращения стоков в газ и продукты питания стоимостью три миллиона долларов. Конкурсные заявки подали две фирмы, контролируемые одним лицом, но на бумаге управляемые неустановленными лицами: ООО «Гадание в лоб» с предложением в три миллиона и ОАО «Заднепроходной синтез» с ценой на одну единицу валюты дешевле, которое и выиграло конкурс. В итоге письменная белиберда была продана за баснословные деньги как наукоемкий товар.

Одновременно в офшорах на других неустановленных лиц создали четыре организации с громкими названиями: «Остров Петролеум», «Стокнефтегаз», «Всемирная корпорация продуктов», «Стокэнергоатом». Фирмы, как несложно догадаться, не стоили и ломаного гроша образца семнадцатого века. Их собственность заключалась только в собственных печатях стоимостью не более пятисот рублей. Но на бумаге с ОАО «Заднепроходной синтез» фирмы заключили долгосрочные договоры на поставку и расщепление стоков на суммы от пяти до шестнадцати миллиардов валюты. По бизнес-плану городские стоки города Сизовска по рекам уходили в сторону Северного океана, там их грузили в морские танкеры и увозили на далекий Запад. Акции «Заднепроходного синтеза» выросли с двадцати центов до пятисот долларов. По бумагам и рейтингам «Заднепроходсинтез» вошел в пятерку крупнейших компаний мирового энергетического рынка, и в поисковых системах на слова «топливо», «нефть», «газ», «валюта» первую страницу занимал именно он.

Вечером после конференции по городу через контролируемых Геной-директором патриотически настроенных граждан поползли слухи о национализации «Заднепроходного синтеза» регионом. Дабы не породить революционную ситуацию, власть народ поддержала и за пустяковые сто миллионов долларов выкупила все акции у единственного держателя — друга Гены-директора, «профессора» Лобанчикова — как представителя неустановленных лиц. В доверенности так и было записано! Передав деньги Гене, получив свою долю, не обидев людей из городской администрации, «профессор» навсегда, как ему казалось в то время, эмигрировал на собственный остров тихоокеанской гряды под собственную же юрисдикцию. «Профессора» даже не смущал тот факт, что на острове отсутствовал принцип разделения властей — вся власть сосредотачивалась в одном его лице.

Еще через месяц центральный комитет следствия, о котором будет сказано ниже, при поддержке центральной власти бизнес прикрыл, и якобы контролируемый термоядерный синтез с расщеплением стоков как проект был заморожен.

Безусловно, ни по каким документам Гена-директор к названной авантюре отношения не имел, но полковник внутренних органов — человек, с которым Генадон впоследствии стал на паях содержать офис гадателя, — все-таки допросил его. До момента допроса знакомы они не были.

— Что удивительно, — говорил ему Полкан после оформления протокола, — я делал запросы в другие регионы и получил интересные ответы. Оказалось, что в столице Н-ской области десять процентов всего бюджета направляется на изучение размножения редких бабочек — бабофил, в Л-ской области три миллиарда выделили на изучение литосферных плит в районе полушария, которое нам даже не принадлежит…

— А вы не думали, что они готовят стратегию большой экспансии в то полушарие? — улыбнулся Гена.

— Нет, об этом я не думал. Да, богата матушка-страна на таланты расхищать общие деньги!

Уже минут через сорок-пятьдесят у Гены и полковника в разговоре появились общие знакомые, друзья и даже родственники. Гена уважил служивого и выпил с ним бутылочку коньяка. Полкан в свою очередь уважил Гену и доверил ему лично сжечь тут же на столе подписанный им с замечаниями протокол допроса. Как раз при названном событии Полкан в порыве сильного возбуждения от разговоров о крупных денежных знаках и предложил Гене-директору схему с офисом провидца Генадона.

Да, полковник проявил себя незаурядным коммерсантом. Ведь даже при отсутствии бизнес-плана и какой бы то ни было рекламы офис провидца Генадона уже в первый месяц работы принес полковнику, а точнее его жене, две норковые шубы: одну коричневого цвета до пят, о которой супруга мечтала более десяти лет и которую Полкан никак не мог приобрести, а вторую — уже попутно — из голубой норки, самую дорогую в магазине. Супруга тогда подумала: «Ну наконец-то и мой дурень перевоплотился в оборотня! И какого!» Ей были приятны и ласковые продавцы, и блестящий мех, и возможность купить то, о чем давно мечтала. Вечером в спальне супруга впервые более чем за десять лет вновь перевоплотилась в затейницу-белоснежку, а полковника назвала «песиком»: «Ах, песик, ну иди же ко мне, я о тебе таком всю жизнь мечтала!»

К исходу второго месяца работы офиса, когда Генадон гадал крупным финансовым клиентам «по легализации денежных средств», свои «жигули» полковник подарил тестю, а себе купил бюджетный автомобиль, точнее автомобиль для бюджетников — «двухсотый» внедорожник «Прадо», причем не напрягаясь и на личные сбережения. Но то были дела давно минувших дней.

…Граф Антоний фон Лобанчикофф являлся субъектом уникальным во многих отношениях. Во-первых, он еще с должности инженера седьмого разряда по твердым бытовым отходам был лично предан Гене-директору. Во-вторых, на чаше его жизненных весов помощь друзьям и интерес давно преобладали над деньгами. Да и чаши как таковой не было. Еще до приезда Генадона к нему на остров с предложением участвовать в «Схеме жизни» Антон знал, что Генадону он обязан всем и, что бы и когда бы ни предложил ему провидец, он выполнит любое его задание или просьбу. Граф чувствовал себя человеком, реализовавшимся в жизни и имеющим возможность помочь другим.

Генадон сообщил Антону о своем прилете вечером в пятницу, а вечером в субботу его спортивный «Аэробус Р-600» вместимостью не более шестисот человек, не считая кортежа автомобилей и разного инвентаря, приземлился на материке, на котором фирма Графа добывала алмазы и строила единую сеть поставок хладагента, чтобы собирать с населения соседнего материка плату за коммунальную услугу по антиотоплению.

Приготовления к приему дорогого гостя с Севера, как по-сыновьи называл Гену-директора Граф, жители острова восприняли как приятную и долгожданную сверхурочку. Их тяготила шестидневка, когда шесть дней в неделю валяешься на пляже, занимаясь чем заблагорассудится — охотишься на мурен, акул, — и только один долгожданный день занимаешься добычей алмазов на материке или хлопочешь по хозяйству на острове. Особенно шестидневка тяготила женщин племени Графа.

Может, и вам, уважаемый читатель, известно, что в последние годы именно остров Графа всегда занимал первые места на международных соревнованиях по водным лыжам. Все тогда подумали, что Граф выбрал один вид спорта и натаскивает в нем спортсменов острова. Но дело обстояло иначе. Имея личный алмазный фонд и ядерный щит, приобретенный по газете бесплатных объявлений на северной родине, Граф в первые годы царствования кутил и плевал на всё. Аборигены тогда еще не были обучены специальностям ЖКХ-ведения и вели образ жизни обычных туземцев. Сначала они отнеслись к Графу настороженно. Но когда поняли, что тот никого грабить и бить не собирается, решили на совете легализовать его как Высокого правителя вечного неба. Однако главный жрец племени — некто Козлик, — почувствовав поползновение на свою власть, сказал аборигенам так:

— Аборигены! А что такого значительного сделал Граф, чтобы его избирать Высоким правителем? Смотрите, у нас засуха. Пусть Граф испросит у неба долгожданный дождь, и если небо прислушается к Графу, то я, как поется в одной северной песенке, возражений не имею.

Аборигены заспорили:

— А как же он испросит согласия у неба на дождь?

— Нет ничего проще, — отвечал Козлик. — Пусть ходатайствует устно через своих праотцов методом сжигания на костре. Привяжем его к священному валуну, разожжем под ним огромный костер, он вознесется к небу, испросит дождь и вместе с дождем вернется, но уже Высоким правителем.

Нельзя сказать, чтобы все аборигены не поняли, что метод Козлика не являлся безупречным, но открыто возражать никто не решился.

Только один из старейших аборигенов, именующийся по тростниковому листу (паспорту) «Рядовой Ванья», что заменило ему и имя, и фамилию много лет назад, знающий несколько заграничных слов, слышанных им в далеком прошлом от выходцев с большой земли, — сначала таких, как «Хенде хох», а затем таких, как «Спокойно, малец, Гитлер уже капут», — и понимая, что Граф принадлежит ко второй языковой группе, которая кормила его великолепным кушаньем, называемым «пьерловая кашья», и не дубасила по голове и телу, приговаривая: «Арбайтен, швайн», — решил предупредить Графа об угрозе.

Темным спокойным вечером Рядовой Ванья прокрался в уже возведенный первый блок дворца Графа площадью в двести пятьдесят тысяч квадратных метров и убедил охранников в важности информации.

Граф принял старейшину и, поняв, что тот ему вдалбливал посохом по византийскому алмазу с паркетными вставками, первым делом сказал:

— А не отменить ли мой первый указ о ненасилии над местными жителями в отношении конкретного лица? Ну, скажем, Козлика?

Охранники, скучая по давно забытому родному беспределу, весело переглянулись и кивнули. Особенно обрадовался охранник, имевший репутацию лица новой гомофобной ориентации, которую он никогда не показывал при хозяине, но о которой догадывались коллеги по цеху. Охранник нового толка сказал так:

— Если понадобится хозяину — я себя не пожалею, но с Козликом проверну такие выкрутасы, что он плевать захочет на свои гаремные устремления, а будет довольствоваться одной формой любви одного конкретного охранника.

— Ну, полноте! — развеселился Граф. — Значит, говорите, нужен дождь? — он обратился к старейшине и изобразил руками брызги. — А сколько надо дождя, чтобы не смести все ваши растения? Сколько просить у неба?

Старейшина удивился вопросу. И упал на колени, причитая что-то на своем языке. Слова его всяк из присутствующих трактовал по-своему, но основной смысл уяснили все: старик уверовал в великие чудеса Графа.

Старика на время разбирательства, на случай мести Козлика, по островному закону Графа о защите свидетелей поместили в отдельный коттедж с небольшим бассейном в двести квадратов, с тремя женщинами, пальмами и шведским столом — в общем, со всеми благоустройствами (прошу не путать с объявлениями в газетах бесплатных объявлений, когда пишут «квартира благоустроенная», так как у названных понятий общий лишь корень «благ», больше они никак не соотносятся).

Кстати, когда еще не завершилось дело с Козликом, на остров в целях составления отчета о состоянии мировых вооруженных сил заехали трое журналистов. На самом деле цели приехавших людей, как было нетрудно догадаться по наколкам на их крепких волосатых руках: «армия ЮСА», «лейтенант секретной разведки Туманного Острова» и других, — заключались в анализе возможности захвата острова и его алмазов под видом борьбы за права военных, которые островом якобы угнетаются. Угнетение должно было быть подтверждено отчетом и фотографиями вакханалии.

Граф поделился умозаключениями с тем самым охранником, который грезил расправиться несколько раз с Козликом, и резюмировал ему так:

— Семен, тебе вести их не надо, прослушкой и прочим займутся другие. Ты своди их к старику, его ведь зовут Рядовой Ванья, и пусть старик расскажет, как остров относится к своим защитникам и рядовым. Если гости бузу учинят, получишь санкцию на романтическое ночное путешествие в гостиницу к журналистам — потренируешься до Козлика на них.

— Рад стараться, Ваше графское Величество! — отрапортовал охранник, а про себя с вожделением подумал: «Чем бы скомпрометировать журналистов», — уж больно влекло его нереализованное чувство любовного томления.

Когда люди Графа оповестили журналистов, что тем завтра предстоит общаться с Рядовым Ваньей, проживающим в отдельном коттедже с удобствами и горячей водой, иностранцы людям не поверили и попросили визу на то, чтобы сначала расспросить других аборигенов на собрании о том, действительно ли Ванья является рядовым. Право журналистам предоставили. Все аборигены, перебивая друг друга, информацию о Ванье подтвердили:

— Рьядовой, Рьядовой! — кричали они, долбя лбами в объектив видеокамеры и пачкая его слюнями до замыканий в батареях.

Ванья по указанию Графа журналистов принял не сразу. Слуги его коттеджа проводили журналистов в беседку, расположенную на огромном валуне из горного хрусталя, возвышающемся на пятнадцать метров над территорией коттеджа. Оттуда, попивая превосходный кофе, гости на расстоянии трехсот метров наблюдали за почтенным старичком. Рядовой Ванья, поплескавшись на мелководье в бассейне с двумя обворожительными красотками, вышел на берег, где тут же попал в полотенце третьей красавицы-мулатки. Она обтерла его и минут двадцать разминала на глазах удивленных лжежурналистов каждую из его мышц. Самый молодой из гостей — лейтенант вооруженных сил того самого туманного и амбициозного в военном отношении острова — спросил у слуги, наливавшего кофе:

— Скажи, уважаемый, а как живут у вас лейтенанты?

На что получил убийственный ответ:

— Сейчас ничем не могу помочь — они на неделю на космолете отправились в сторону Марса на день рождения капитана Кравцова. Космолет Граф вам не даст, так как они стоят на страже покоя острова и вкупе с ядерным щитом готовы уничтожить любого врага, причем несколько раз. Хотя если у вас есть свой космолет, то еще успеете, и… — слуга извлек из кармана белоснежной рубашки бриллиантовый карандаш с золотой пастой и что-то написал на салфетке, — вот адрес: планета Марс, улица Графа фон Лобанчикова, материк Кравцова. Еще пять дней они будут там. Если что, по гортанным песням под гитару, воплям пришельцев: «Ну, пожалуйста, прекратите кричать!» — и соответствующим ответам: «Да пошли вы куда подальше!» — без труда их отыщете.

Второй вопрос молодого журналиста оказался совсем не патриотичным и чуть не вывел из себя руководителя группы гостей:

— Как стать лейтенантом вашей армии? Или хотя бы рядовым или подрядовым?

Слуга только развел руками:

— Для начала перестать врать.

На слугу многозначительно посмотрели другие, более матерые лжеписаки.

Когда тело старика после массажа приобрело розовый цвет, словно кожа младенца, и девушка-мастер обтерла его благовонными эфирами, к Рядовому Ванье подошел, как видели гости, слуга-мулат и что-то сказал, указав на их беседку. Старик посмотрел в сторону журналистов, нахмурился, но махнул рукой. Гости поняли, что старик их явно не звал.

Ванья принял гостей в приемной беседке с прозрачным полом, под которым в глубоком аквариуме плавали разнообразные рыбы и даже несколько белых акул длиной в пару метров. Улыбнувшись, старик поприветствовал троицу и начал свой рассказ о жизни. По его словам выходило, что права военных на острове соблюдаются и он не тяготится тем, что остров не присоединился к Мировой конвенции по защите военных. Старик сказал так:

— А зачем мне, родненькие, пенсион и льготные коммунальные услуги? Зачем вообще льготы?

На что наиболее взрослый и рослый из журналистов возразил:

— Льготы — они призваны обеспечить достойную жизнь военного, неужели не понятно?

Старик улыбнулся в ответ напористому собеседнику:

— Льгота — это бумажка, за которой надо идти в казенное учреждение, потом кому-то предъявлять ее, просить чего-то. Я не люблю бумаг.

Признаться, старик хорошо оперировал вновь выученными по заданию Графа словами.

— Я привык к жизни, которая сложилась у нас: бассейн с девчатами, массаж, рыбалка, встречи друзей. Ни деньги, ни льготы мне не нужны, я о них даже не думаю — закон острова удовлетворяет любые мои потребности. Тысячу лет жизни нашему правителю Антонию фон Лобанчикову!

— Хорошо, — не унимался матерый лжежурналист, решивший выполнить задание своей агрессивной страны во что бы то ни стало, — ну а разве вас, военного, не тяготит власть Графа — этого иноплеменника, откосившего от службы в армии вашего острова?

При этих словах старик вскочил и что-то гневно крикнул. Вмиг набежали белокожие телохранители — работники Графа — с копьями, штыками, шашками. Старик властным тоном отдал им какое-то распоряжение, подтвердив свои слова следующими жестами: показал указательным пальцем на копье, а потом тут же на место пониже спины у каждого из лжежурналистов, после чего большим пальцем провел около своей шеи.

Семен, тот самый охранник, с радостью в голосе отвечал:

— Намек понят, батя, спасибо! — и встал позади наиболее молодого журналиста, прицениваясь к нему.

И только средний журналист, не задавший ни единого вопроса старику, вдруг расстроил планы Семена:

— Это нарушение норм международного права!

— А прицениваться к алмазам Графа — это как? — обоснованно возразил словами великого северного народа Семен, положив руки на плечи лейтенанта: мол, расслабься, детка, все будет хорошо.

Но средний журналист, несмотря на провал, не унимался. Он, многие годы успешно проработавший в Империи зла, не хотел погибать от органов Семена, опытным взглядом понимая намеки охранника.

И тут по сюжету, придуманному Графом, старик смягчился. Он вновь улыбнулся, показав рукой охранникам: «Ладно, простим легковерных, убирайтесь!»

Вот так журналисты спаслись, а в жертвенном списке Семена из четырех имен остался один только Козлик, и охранник продолжал грезить лишь о нем.

Пока лжежурналисты со стариком кофейничали, Граф планировал создание дождя по заказу Козлика. С реагентами серебра и другими более дешевыми препаратами создать дождь не составляло большого труда. Обсудив детально и поминутно план сотворения небесной влаги, Граф со свитой выехал на центральную площадь острова — Аборигенплатц. Подробно изучив по письменам историю древнего народа острова до его покупки, граф Лобанчикофф осознал, сколько сотен и даже тысяч островитян были сожжены на жертвенном валуне в целях вызова дождя, скольких предки Козлика изувечили копьями. Сейчас та же участь готовилась и ему — лицу славянской национальности, гражданину бывшей Империи зла, совсем недавно инженеру по твердым бытовым отходам седьмого разряда, не помышлявшему о собственной еде, а ныне великому графу и будущему Высокому правителю Антонию фон Лобанчикову!

«Кстати, когда островитяне выберут меня Высоким правителем, корочку на прежний статус графа за полцены продам в метро, где и купил, когда буду проездом дома», — думал Граф.

На Аборигенплатц собрался весь народ острова, обеспечили явку даже старика Рядового Ваньи. Козлик лично заканчивал приготовления к вознесению Графа на небо — подкладывал в грандиозное дровяное сооружение сухих веток и поливал их хорошо горящими эфирами и жиром животных. «Прадо» Антония въехал в центр толпы, Граф залез по лестнице на машину и, не дожидаясь речи Козлика на жертвеннике, начал первым:

— Господа островитяне! По нашим сводкам прошла информация, что растения острова загибаются без дождя. Есть такое дело?

— Есть, есть! — отвечала толпа.

— Ну, раз есть, то почему вы не подошли и не сказали мне о необходимости осадков? Почему я информацию о дожде должен узнавать от всяких там Козликов, причем давно выросших в матерых козлов?

Толпа сначала молчала, а потом по ней волнами пошло негодование.

— Покончим же с прежней судебной практикой! В следующий раз заходите и вместе будем решать все проблемы острова. А пока пусть будет дождь. Но не тот ливень, который убивает и смывает со склонов дурман-траву и овощи инков, а спокойный и ласковый, — и Граф хлопнул в ладоши.

Откуда ни возьмись появились, собираясь в кучу, облака, угнанные из суверенных воздушных пространств стран, из коих прибыли враждебные журналисты, и пошел теплый и ласковый дождь. Аборигены до того уверовали в чудо, что пали ниц, раскаиваясь в своем недавнем молчаливом согласии на предание Графа огню Козликом. Свита Графа тут же, забыв, что они давно уже не на северной родине, на случай проверки со стороны центрального комитета следствия, по аналогии с общим собранием собственников квартир в многоквартирном доме, собрала подписи с каждого аборигена. Документ назывался «Решение островитянина», и в нем, помимо вопроса о наделении Графа высшим чином Высокого правителя вечного неба, присутствовал — на случай форс-мажорных обстоятельств — вопрос о наделении его также правом распоряжаться бюджетом, алмазами, островом и самими же островитянами, которые, абсолютно веря Графу, подписали все, что подсунула им свита, состоявшая из мордоворотов.

Бюллетени поместили в сейф, считать голоса за ненадобностью не стали и составили Высочайший протокол собственников острова о наделении Графа бессрочной генеральной доверенностью на абсолютную власть. (Кстати, после описанного события срок доверенности мог быть неограниченным и на великой родине Графа. А зачем, спрашивается, платить каждые три года за одни и те же полномочия?) В протоколе после каждого вопроса стояли обычные и такие важные слова: «Голосовали „за“ — 100 процентов». И только в самом низу протокола, под знаком звездочки, было написано микроскопическим шрифтом: «Голосовавший против Козлик, в связи с его физическим устранением, был лишен права голоса как уже неодушевленное лицо».

Не упомню всего, что случилось с Козликом, но по прошествии нескольких месяцев охранник Семен издал мировой бестселлер, в котором опытным путем как опроверг, так и в чем-то подтвердил теории Фрейдена о бессознательном и более страшном сознательном поведении крепкого индивида в отношении более мягкотелого однополого сородича.

Но позвольте вернуться к вопросу о том, почему женщины острова не любили шестидневку с одним рабочим днем. Все началось после инаугурации Графа как Высокого правителя. В честь этого события Граф созвал великое множество гостей с Севера, один из которых, далеко не серфингист, а скорее наоборот — работник театра, привез с собой несколько пар водных лыж и водные мотоциклы. Никто не думал о двусмысленности снаряжения, работник театра открылся только своим подвыпившим коллегам по цеху: мол, это рыболовные принадлежности.

— Как так принадлежности? — не поверили те.

— Все просто, я такой способ рыбалки вычитал в анекдоте про героев двадцатых годов — Чапаева и Петьку. Остров кишит акулами. К водному мотоциклу метрах в пятидесяти крепится на веревке (а лучше на тракторном железном тросе) человек на водных лыжах. Мотоцикл разгоняется, лыжник (ну, живец) приманивает акулу — и хвать, акула уже на крючке. Вот потеха! Сыграем на больший улов?

Друзья с охотой черных юмористов согласились.

— Тогда ищите водителей мотоциклов и к каждому по наживке.

— А водителей зачем искать? Их ведь акула не заглатывает?

— Ну, не скажите, иной раз так дернет, что не то что водителя — мотоцикл надвое разрывает. Но таких особей лучше ловить ближе к экватору.

Аборигены прогулки на мотоциклах восприняли с ребячьей радостью. Они даже спорили за право первыми пилотировать каждый из трех мотоциклов. На лыжи также без труда нашлись желающие. Единственное, что смутило лыжников, так это необходимость держать за спиной вместо рюкзака острый крюк-тройник огромных размеров, а еще то, что их целиком перед прогулкой смазывали салом и красным раствором для кровавого ростбифа.

Не дал разгуляться вакханалии граф фон Лобанчикофф. Услышав от охранников о том, что происходит на берегу, он успел пресечь деяние. Хотя пари «Кого съедят первым?», вероятно, понравилось бы многим, в том числе и олигарху Бене Короткому вместе с его приятелями.

Только после отъезда гостей с Севера Граф объяснил недовольным несостоявшимся водным лыжникам, что именно готовили им добрые заграничные друзья. Аборигены глубоко удивились черной изобретательности белых иноземцев, но, обладая незаурядным чувством юмора, не обиделись на работника театра, а словосочетание «водные лыжи» прижилось в островном лексиконе и стало обозначать наказание женщины за грубость в отношении мужчины острова. Под женской грубостью мужчины понимали любое действие или бездействие, как, например, неподатие завтрака, обеда или ужина, слова «у меня болит голова», или «сделай-ка, дорогой, сам», или «сам сделай», ну и так далее.

Шестидневка разлагала мужское общество, ничегонеделание часто приводило к непониманию в семьях, и вот тогда то там, то здесь раздавались реплики мужчин: «А ну как сейчас поставлю тебя на водные лыжи — посмотрим, как ты запоешь белой акуле!» Или: «Дорогая, ты заставляешь меня намазать тебя салом, повесить на твою спинку крючок-тройничок и отдать на растерзание акулам». Женщины острова, верившие любым словам мужчин и почитавшие их как главных людей острова с самого своего сотворения, боялись водных лыж пуще любой напасти. Когда же мужчины выходили на сверхурочную работу, женщины, приятно расслабившись и зная, что мозги мужчин заняты чем-то другим, а не квалификацией их поступков, дабы подвести под статью (это словосочетание тоже хорошо прижилось) с санкцией «сала и крючка-тройничка», дни напролет нежились в тени пальм.

Кстати, мужчины в целях обуздания женщин обращались к Высокому правителю Антонию, дабы тот издал закон о праве мужчины за невежливость своей жены прокатить ее на водных лыжах с метровым крючком за спинкой, но Граф, за что получил вечное островное общеженское одобрение, законодательную инициативу отклонил, сказав так:

— Я с вами полностью солидарен, но что будет, когда всех женщин съедят акулы? Ведь даже у самого терпимого из нас хоть иногда, но возникает желание макнуть жену в сало, навесить на нее крюк, привязать к водным лыжам и порыбачить в свое удовольствие.

Аборигены зачесались, и только охранник Семен, самый крупный из мужчин на острове, погладив руку тому, кто обратился к Графу, сказал:

— Я знаю.

Абориген, отдернув руку из огромной лапы чоповца, покрылся неприятными мурашками и ответил:

— Высокий Граф прав! С женами сами разберемся!

Так жил остров. И было время шестидневки и долгожданной мужской сверхурочки.

Материк, остров Графа и соединяющая их яхта «Атлантик Заднепроходсинтез Лобанчикофф» превратились в единую композицию райского существования человечества.

— Граф, — заметил Гена, — а ты ведь живешь в раю!

— Знаю, учитель, и скажу так: мой рай — твой рай, дороже тебя у меня никого нет.

Уважительно поучаствовав в народных торжествах по случаю своего приезда, отобедав с Графом во главе общенародного стола, за которым по традиции, учрежденной Графом, трапезничали все жители, Директор с трибуны поблагодарил народ Антония и его самого и попросил разрешения отдохнуть с дороги.

Граф понял, что Директор приехал не отдыхать, а обговорить какое-то дело. Пройдя через покои, друзья вышли на задний двор, сели в небольшой прогулочный вертолет, который пилотировал сам Граф, и полетели над зелено-голубыми просторами острова в переговорную резиденцию, где, кроме трех слуг, никого не было.

Когда вертолет пролетал над кратером крупнейшего на острове потухшего вулкана, Гена-директор, ослепленный светом, исходившим от кратера, заметил:

— Антон, в кратере ледник, что ли?

— Да нет, шеф, это наш государственный алмазный фонд — кратер полностью набит алмазами, под завязку.

— Не может быть!

— Сейчас покажу. Спускаемся.

Приземлившись недалеко от кратера, бывший инженер по отходам и его начальник на специальном подъемнике для горнолыжников были доставлены к самой вершине.

— Подожди, — предостерег Антон Генадона и передал ему затемненные очки. — Надень, чтобы не ослепнуть.

Генадон очки надел и аккуратно ступил на основательный железный мост, сооруженный над кратером. Чувствовалось, что внизу простиралась необъятная полость — утроба великой горы. И вся полость была заполнена алмазами.

— Вон, Директор, посмотри направо, можешь без очков. Видишь груду камней высотой в добрый километр? Это мои островитяне из горы выдолбили, чтобы алмазы уместить. Но все равно скоро место для складирования кончится. Что делать? Ума не приложу.

— Антон, а если вулкан выстрелит вашими алмазами?

— Это вряд ли. Он потух несколько тысяч лет назад.

— Ну все-таки, если начнет кочегарить, ты воронку поверни на север, в сторону моей резиденции в Сизовске, чтобы врагам не досталось, — подвал у меня большой.

Провидец Генадон, пораженный увиденным, находился в приятной задумчивости. А собеседник, улыбаясь удивлению бывшего патрона, продолжал:

— Вам там у себя тоже давно пора обратить взоры за границу. Не в смысле переезда, а в плане работы и получения денег. Зачем растрачивать свое, когда его здесь, в чуждых странах, навалом? При хорошей господдержке заграница может вас не только кормить, но и отапливать, оберегать, снабжать лесом — всем-всем. Причем снабжать вас будут не скупые чуждые коммерсанты, а ваши же компании. В общем, мутить воду надо не дома, а за границей. Как говорится, не плюй в колодец, из которого пьешь, — плюнуть всегда успеешь.

Нет, сказанное Антоном не было для Генадона откровением. Проблемой увеличения доли расходования чужих ресурсов и экономии своих, внутригосударственных, он задумывался давно. Участие в школьные годы в математических олимпиадах для Директора не прошло даром. Если он решал какой-либо вопрос, то решал его не общими фразами, а формулами. И здесь его мыслительная концепция была доведена до следующего умозаключения.

Построенная в государстве система хозяйствования в сырьевой отрасли, а точнее, доход каждого гражданина страны не соотносился с общепризнанными цифрами. Страна занимала шестую часть суши (точнее, семнадцать процентов), а ее население составляло мизер от общемирового. Согласно математике третьего класса, каждый житель страны должен был иметь ресурсов настолько больше, чем другие жители мира, что ни деньги, ни другие проблемы не должны были его касаться в течение жизни сотен и тысяч поколений. Однако на деле все обстояло сложнее: в простые, как казалось, расчеты всегда вклинивался ноль. В итоге какой бы многомиллионный объем ресурса ни приходился на одного гражданина, при умножении на ноль он и сам становился нулем, а гражданин ничего не имел. Сложную математику удавалось постичь немногим гражданам — гражданам уже не страны, а Туманного Острова. Об этом хорошо было бы спросить олигарха Пашу Голого, имевшего когда-то фамилию Нефтештейн.

Директор на золотом пляже, в тени небольшого бунгало, сооруженного из тростниковых ветвей и листьев неизвестного растения, поведал графу Антонию о своей затее.

— Безусловно, я понимаю, что у тебя сложилась своя жизнь и ты можешь отказаться от предложения, но ты мне там нужен. А дельце предстоит рисковое.

Графу предстояло сначала минимизировать, а затем полностью освободить жителей города Сизовска от коммунальных платежей. Далее освобождена должна быть вся область Н. Полное освобождение, как понимал Граф, не обойдется без финансовых схем, забытых уже им объяснений, расспросов и допросов.

— Какой срок? — улыбнулся Граф.

— По совокупности преступлений — до тридцати лет, ничего не изменилось, — ответил Генадон.

— Да нет, какой срок отводишь мне для реализации твоей коммунальной концепции?

— Надо продержаться в течение трех лет — пусть люди хоть чуть-чуть вздохнут.

— Понял, предложение принимаю. Только денег мне не надо — прибереги, Директор, для дела. Если что-то пойдет не так — уедем сюда. Будем вместе править. Как я рад, что ты, шеф, приехал! — Антон потянулся, чтобы по-дружески обнять Генадона.

— Ты брось называть меня Директором — называй просто Генка. Ну, или Гена. Не чужие ведь.

Отдохнув пару дней в раю, пока Граф законодательно закреплял свой отъезд и назначал исполняющих обязанности, натянув над алмазным кратером брезент шириной в гектар, а над островом — ядерный щит с термоядерной подоплекой, друзья и несколько специалистов Графа на аэробусе графа Лобанчикова покинули воздушное пространство тихоокеанской островной гряды. Им предстояло тяжелое дело — разогнуть каждого жителя города Сизовска и освободить от колодки на шее, называемой коммунальными платежами. При этом Граф стал первой фигурой на игровой доске олигархов, как того хотела цыганка, случайно подвернувшаяся Генадону близ «Столичного» магазина.

Конец ознакомительного фрагмента.