Хозяин шапки

Данил Васильевич Казаков, 2009

Герой рассказа после развала колхоза не уехал из опустевшей деревни, а остался жить на пенсию матери. Однажды, когда Сёмки не было дома, мошенник обманул его мать – продал ей медицинский приборчик за большие деньги. "А не смогу ли и я так денежек заработать?" – подумал Сёмка. И вот что из этого вышло…

Соседка

— Смотри-ка, — сказала Меланья, — Соска свою куклу опять в коляске таскает, заморозит ребятёнка.

Соской деревенские жители звали дочку Фёклы Маринку. Та до не давнего времени всё сосала соску, пока не родилось у неё своё дитё. От кого родила, ни кто не знает, а в посёлке Бор с ней гуляли многие. Девочке уже три года, а она до сих пор не ходит, но в коляске Маринка её не катает. Меланья об этом знает, но разговоры о непутёвой Маринке всегда сближают её с сыном, поднимают обоим настроение. Приятно осознавать, что кто то живёт ещё хуже тебя, над кем можно посмеяться, ощущая своё превосходство. Сёмка глянул в окно: невзрачная фигурка Маринки приближалась к телеге, на которой вчера привезли плуг. Соска поставила коляску между оглоблей, сама уселась на грядку телеги, заболтала ногами, зажмурилась, глядя на солнце.

— Живёт человек, — задумчиво проговорил Сёмка, — хлеб и вода, крыша над головой и ничего ей больше не надо.

— Так-так, — живо согласилась Меланья. — Пособие на девку получает каждый месяц 80 рубликов, да ещё пенсия старухи, на хлеб только и хватает.

Сёмка нахмурился — о 80десяти рублях он не знал. Хотел было посмеяться над Маринкой, над её малыми потребностями, узостью интересов. Хотя иной раз он сам проповедовал малые потребности человека, но всё же предпочитал считать себя самостоятельным и рачительным хозяином. А теперь выходит, что даже некчемушняя Соска и та получает какое то пособие, живёт на свои деньги. У него же нет ни пособия, ни пенсии, ни зарплаты, словно он не работает. А разве мать без него одна справится? Вот, опять пахать надо. И не желанная минутой раньше работа, стала вполне приемлемой, оправдывающей его пребывание дома.

— Ладно, вспашу, — согласно махнул он рукой, — детские слёзы — 80 рублей — два ведра картошки.

— Так-так, — закивала головой Меланья, — лошадка добрая, смирная.

Весной пахать не когда, весной другие работы поджимают, нынче и пашут и сеют осенью.

Она стояла у стола и всё говорила, говорила, радуясь, что сын согласился пахать и, боялась, что он передумает.

Сёмка аккуратно подчистил картошку, выпил молока, съел пару огурцов, выпил молока, видимо забыв о несовместимости продуктов, и вышел на мост покурить. Согласившись сейчас пахать, он стал выискивать положительные стороны предстоящей работы. Весной меньше работы — это хорошо, денёк сегодня замечательный — это тоже хорошо. Может мать ещё постарается и достанет бутылку, ведь надо же выпить с устатку. Уговорив себя, Сёмка поверх тёплой, полосатой тельняшки надел пиджак, натянул сапоги и вышел на улицу. Маринка по-прежнему сидела на телеге и качала в руках полено, завёрнутое в грязный, серый платок. Светлые, не мытые волосы свисали по плечам. Крупные веснушки густо облепили худенькое личико к крошками хлеба у рта.

— Умывалась ли ты сегодня, Маринка? — Спросил, усмехаясь, Сёмка.

— Нее а, — замотала головой Маринка.

— А причёсывалась ли?

— Нее а.

— А успела ли покушать?

— Аха, — Маринка заулыбалась, и пошла следом за Сёмкой. Он никогда, в отличие от матери, не ругал её, всегда ласково разговаривал, и девчушку тянуло к парню. Маринка оттолкнула подальше коляску, спрыгнула с телеги и торопливо подавала Сёмке хомут, вожжи, помогая запрягать лошадь. Забегая вперёд, она открыла ворота, прогоняя овец и куриц на улицу. Маринка пыталась даже хвататься за ручки плуга, но Сёмка грубо отстранил её.

— Не твоего ума дело, иди и качай своё полено.

— Это моя дочка, — спорила девчушка.

— Дочка у матери твоей сидит, у Фёклы, — сегодня соседка раздражала его. Сёмка всё время думал о тех 80 рублях, ни за что получаемых Соской.

— Это у меня вторая дочка, та Вичка, а это Машка, я теперь пособия больше буду получать.

Дочку у Маринки звали Викторией. Насмешливый Сёмка сам посоветовал ей дать такое имя. Мол, так звали жену самого Леонида Ильича, и девочкам с таким именем платят деньги. Теперь Маринка своё пособие считала заслугой Сёмки. Фёкла внучку звала просто Вичкой, так в деревне называют сухой прут. Интересно Сёмке поговорить с малоумной, да работать надо. Он становится за плуг, понукает лошадь. Пласт брал узенький, пахал не глубоко, так лошадь меньше устаёт и самому легче. До обеда вспахал пол-огорода. Смешно конечно, раньше до обеда два-три огорода засаживали, а теперь только вспахали. Сёмка же очень устал, отпустил лошадь пастись на меже, а сам прилёг рядом с Маринкой. Та держала полено уже верх ногами.

— Устал? — спросила заботливо.

— А то, — усмехнулся Сёмка, — пахать, это тебе не полено качать — тяжелее работка будет.

— Это Маша, — упрямо повторила девчушка.

— А может мальчик? Может сын у тебя?

— Нет, мальчики только у мальчиков бывают, а я девочка, вот.

— И мальчики и девочки только у девочек родятся, — просвещал её Сёмка. — А скажи — ка, Маринка, с кем это ты, понимаешь, валялась, спала вместе?

Маринка нахмурила лобик, задумалась. И спала, и валялась не вполне подходило к тому делу, которое с ней совершали. В то время к ней особенно хорошо относились: жалели её, сладко кормили, защищали и очень старались ей понравиться.

— А любила кого? — широко улыбнулась она, — так всех я люблю и, все меня любят, кроме мамки. Мамка Фёкла всё Маринку ругает, никуда Маринку гулять не отпускает.

Меланья управлялась по хозяйству: сбивала сметану, теребила шерсть, варила суп, заносила воду. Каждый раз, выбегая на мост, она прислонялась лбом к стеклу, смотрела, как пашет её Сёмка. Радовалось сердце матери. Конечно, сейчас не то, что раньше, когда лошадь с натугой тянула плуг, всё прогибаясь вперёд, когда пахарь тоже тяжело ступал, покрикивал на лошадь. А рядом суетились бабы, кто навоз подкладывал, кто картошку втыкал. Сейчас лошадь шагает легко, пласт плугом Сёмка отрезает тоненький, сам только направляет плуг, не заботясь вдавить его глубже. Вместо баб сидит одна малоумная Соска, и Сёмка радушно разговаривает с ней. Но, всё же пашет, тёмные пласты земли ровным слоем нежатся на солнце. Меланья сварила суп вкуснее, не пожалела положить солёного мяса. Приготовила салат из огурцов и помидор, сварила яйца. Стукнула на мосту по стеклу, позвала сына обедать. Тот махнул рукой Маринке, приглашая её тоже. Та рада-радёшенька, вперёд парня домой заскочила. Сёмка пока под умывальником руки мыл, она уже за столом сидит, на его табуретке. Меланья опешила.

— Я тебя разве звала?

— Он позвал, мы пахали, так устала я.

— Мы пахали? — захохотал Сёмка, — что то я тебя, девка, за плугом не видел. Ну, сиди, сиди, авось не обеднеем.

Маринка и не думала уходить, она достала своё полено, намериваясь накормить и свою «дочку» пришлось Сёмке принести стул из своей комнаты, сесть рядом с гостьей.

Меланья брала досада: Соска хоть и немного съесть, но не приятно видеть её в своём доме за столом, словно она родня, какая, будто будущая невестка. Голодная девчушка вылавливала из тарелки куски мяса, подносила ложку к своей «дочке», а потом отправляла содержимое в свой рот. Выловив мясо, она принялась за салат, перемазав сметаной и себя, и полено. Насытившись, Маринка взяла одно яйцо, спрятала его в карман.

— Зачем берёшь? Здесь ешь, — попросила Меланья, сейчас девчушка забавляла её. Она с сыном не ела, а лишь, усмехаясь, смотрела на гостью, для которой их еда казалась роскошью. Остатки из тарелки, из которой ела малоумная, Меланья вылила в помои, а себе и Сёмке налила новую порцию.

— Мамке отнесу, — ответила Маринка, — курич у нас нет, курич мы съели. — Она потянулась было снова к тарелке с мясом, но Меланья бесцеремонно вывела ей из-за стола.

— Иди, иди, тебя мамка Фёкла ждёт.

Маринка состроила плаксивую гримасу, и всё вытягивала шею, оборачиваясь на еду. Пришлось Меланья взять её за плечи, вывести самой до калитки. Сёмка посмеивался. Придвинув тарелку к себе, он аккуратно ел, поглядывал в окно. Там Соска уселась на чурбан и очищала себе яичко, соря скорлупой вокруг себя.

— Ох, и неряха, — сердилась Меланья.

— Курицы склюют, — успокоил её Сёмка, а она умнее нас с тобой.

— Как это? — не поняла Меланья. Она явно ожидала услышать в ответ порочащий Маринку. Умная, но такой ум нам и даром не нужен.

— Деньги научилась даром получать, я вот не умею, а она может. На одного ребёнка 80 рублей, а на двух выходит и все 160 будет.

Сёмка криво усмехнулся, задумался, то ли дразнил мать, то ли, правда прикидывал на себя: как бы и ему тоже иметь такую возможность пользоваться такими деньгами. Меланья Соске завидовала и удивлялась столь не обычному её заработку: ведь раньше на детей совсем не платили, но видеть у себя дома калек ей не хотелось не за какие деньги.

— И не надо, — махнула она рукой, пристально всматриваясь в лицо сына, — и денег таких не надо, и инвалидов не надо!

— Конечно, нет, — заметив её замешательство, Сёмка довольно рассмеялся. Он был доволен собой: тем, что не согласен жить за счёт инвалидов, что сумел напугать мать, и что пашет сегодня и мать должна быть им очень довольна. Он доел суп, попробовал салат, очистил пару яиц и пошёл в огород.