Сладкая месть

Дана Стар, 2019

"Я вернусь за тобой. Крошка. Лучше беги. Но знай – от меня не спрячешься. Я найду тебя везде. Моя месть будет такой же острой, как и твоя боль… которую ты мне причинила". Сможет ли страсть победить ненависть? Сможет ли боль стать любовью?Смогут ли два разбитых сердца вновь воссоединиться в единое целое? Да! Если это история… История любви опасного бандита и его маленькой, невинной Крошки, которая вывернет вашу душу наизнанку. Вторая книга дилогии "Сладкое зло".В оформлении обложки использовано изображение с сайта Depositphotos. Автор: Tverdohlib.Содержит нецензурную брань.

Глава 4

На несколько дней я окончательно выпала из реальности. Старалась не думать о той боли, что наживую, день за днём, ночь за ночью, резала мою, в край истощенную душу. Закрылась в комнате, никого к себе не подпускала ближе, чем на пять метров. Кажется, будто я уже выплакала все свои слёзы на столетие вперёд. Стоило бы остановиться и подумать о ребёнке! Поскольку ему… больнее, чем мне. Терпеть мои страдания, слышать мои истерики в подушку, получать ежедневную порцию стресса. Беременным ведь ни в коем случае нельзя нервничать!

В любой трагической ситуации нужно время. Чтобы смириться, или, чтобы попытаться забыть. Раны ведь не сразу затягиваются… Однако, лишь ради малыша, я взяла себя в руки, решив, что всё равно найду способ связаться с любимым. Он должен узнать, что скоро станет отцом. Как и должен осознать свою вину, покаяться, исправиться.

На третий день одиночества я проснулась с каким-то непонятным воодушевлением. Я решила собрать себя по кусочкам в стальной кулак и, несмотря на трудности, жить дальше. Ведь своими соплями я, в данный момент, убиваю в себе всё то, самое светлое, самое доброе, что осталось от нас двоих.

Нашего сына. Или нашу дочь.

***

Как бы не пыталась узнать у матери, куда увезли Давида — бесполезно. При одном лишь его имени она бросалась на меня как озверевшая шавка, готовая одним залпом обглодать до самых костей.

Я не понимала, почему до сих пор нахожусь рядом с ней. Скорей всего, из-за невозможности сбежать. Страх остаться без крыши над головой, денег, и, особенно, вляпаться в неприятности, связывал меня по рукам и ногам.

В чём-то они с Виктором были правы. Я ребёнок. Я всё ещё глупый и наивный ребёнок, который боится всего на свете. Который живёт в постоянном коконе, страшась выйти за его пределы.

Боялась я ведь больше не за себя. А за другого человечка, которого с такой трепетной любовью ношу под сердцем.

Страх сбежать, погибнув от голода, попав в руки к бандитам, например, или в рабство, ещё хуже, пресекали попытку побега.

***

Вскоре я узнала, куда транспортировали Давида, в какую помойку строгого режима! И пришла в дикий ужас! На север. Их с братьями отправили самолётом в далекий и холодный север. Виктор, тварюка, славно позаботился, о том, чтобы разделить нас навечно. Тысячами неприступных километров…

Протяженностью в тридцать лет свободы.

Получается, нашему малышу будет тридцать лет… а я вся покроюсь морщинами, когда Давид выйдет на свободу.

Если… если он не сойдёт с ума. Или… или не сгниёт от жестокости, болезней, надругательств со стороны неадекватных заключённых, или ещё более невменяемых надзирателей.

Это ведь тюрьма. Клетка. Кунсткамера!

Для многих грешников… это билет в один конец.

Но не для моего Безжалостного!

Я верила! Отчаянно верила, что он выживет! Справится! Прорвётся! А я его дождусь. И пусть мне будет пятьдесят, восемьдесят лет!

Я буду его ждать.

Я все равно не сдамся, не струшу, не отступлю!

***

Кое-как, с помощью Карины, я выбила адрес тюрьмы.

Каждый день, перед сном, я писала любимому письма.

Сотни и тысячи раз раскаиваясь, извиняясь на бумаге за совершенные ошибки. И моё раскаяние расплывалось чернилами на влажной от слёз бумаги. Надеюсь, когда он будет читать, ни капли не усомниться в искренности моих слов.

День ото дня… День ото дня писала, и молила о прощении.

Забегая вперёд, хочу сказать, что я неделями ждала ответа…

Но так и не дождалась.

Написав тысячу писем. Я не получила ни одного.

Однажды, я всё-таки наскребу на билет в бездну и попробую приехать к нему лично. Однако, даже когда я раздобыла телефон той колонии, меня грубо послали на хер, сообщив, что телефонные переговоры, в том числе и визиты, с заключённым номер 5531 строго запрещены.

Больно.

Как же мне больно.

У Давида больше нет имени.

Есть лишь дурацкий номер.

Как у клейменого, ожидающего забоя скота.

***

Через три дня, после того, как любимого вывезли из города, мать снова принялась действовать мне на нервы. А я, в свою очередь, принялась разрабатывать план о том, где бы мне раздобыть денег, нормальную работу и помощника по уходу за новорожденными детьми.

Я ведь ни черта об этом не знаю!

Да и друзей у меня, кроме Карины, нет.

Из Карины, нянечка, так себе, если честно.

Она вроде бы снова загуляла. На этот раз не с боксёрами, а с байкерами.

Скатившись окончательно.

Недавнишнее происшествие тоже здорово на неё повлияло, прилично подпортив нервишки. Ради Макса дурёха бросила учебу. А сейчас… сейчас покрасила волосы в чёрный цвет, сделала себе пирсинг в носу, в губе, вырядилась в кожу и носила преимущественно чёрные вещи с черепами.

Стала больше курить, пить, браниться матом.

Да ещё и, не стесняясь признаться, стала спать за деньги с дальнобойщиками.

Вариант один — переехать к бабушке. На крайний случай.

Но мать найдёт меня и там. Она ведь как холера!

Не успокоится пока не добьётся своего! Пока полностью не отравит своей авторитарностью, девизом: «Я хочу так! Значит так и будет!»

Бабушка уже в возрасте, ей своих хлопот хватает. Живет в деревне, вдали от города. Для меня, будущей матери, такой себе вариант. Я не про атмосферу! Наоборот, чистый воздух, вдали от суеты, пошёл бы нам с маленьким на пользу. Я про больницы и прочие важные учреждения.

Это как длинный, наполненный грязью колодец. Очень и очень глубокий. В который я упала, карабкаюсь там, в этом смердячем дерьме, и никак не могу выкарабкаться.

Нет выхода.

Нет ни конца ни края.

Сплошное, гиблое невезение.

***

Через неделю-две я планировала становиться на учёт по беременности. Собирала разные документы, приводила в порядок нервную систему, старалась больше отдыхать, меньше париться. По утрам меня ужасно тошнило. Иногда дело доходило до рвоты. Но я держалась. Без чьей-либо поддержки. Держалась, как могла. Ради моей маленькой крошки. Осознание материнства — сама по себе уже мощная поддержка, мощный стимул не раскисать и бороться! Вопреки окружающим меня напастям.

Однако, мать так и не смогла смириться с моим решением. Я ведь всегда и во всём беспрекословно подчинялась её мнению. В нашей небольшой семье она была суровым лидером. Малейшее несогласие приравнивалось как вызов к дуэли. Только вот ей полагался пистолет. А мне нет.

Каждый день она подсовывала мне разные буклеты с медицинскими клиниками. То в сумку, то в куртку…то просто оставляла на столе, или на кровати, в которых глеевой ручкой были жирно-жирно выделены фразы, типа: «прерывание беременности», «решение проблемы с нежелательной беременностью» и тому подобное.

Сказать, что я злилась — не то слово!

Прямо на её глазах рвала бумажки в клочья и выбрасывала в урну.

Она тоже злилась, но не подавала вида. Держалась до последнего, пока, однажды, не сдержалась.

Мать пришла с работы чуть позже обычного. Я уже начала подозревать, что отношения с Виктором потихоньку сходили на «нет». Она снова перестала следить за собой, как женщина. Минимум макияжа, каблуки только раз в неделю. Стала больше курить, выпивать по пятницам с такими же «горе-подружками-разведёнками», а волосы мыла два раза в неделю.

Как жаль, что мама так и не поняла, что чёртов мент её просто использовал.

Не помню уже, когда видела их вместе с Виктором в последний раз.

***

В этот вечер, я сидела на кухне, погрузившись в интернет, в телефоне, пытаясь отыскать хоть какую-то работу. Временную. С минимальными нагрузками. И начать потихоньку откладывать деньги на содержание малыша, на съемное жильё, чтобы, на хрен, как можно скорее свалить из этого дурдома.

— Сонечка, время тикает… — Она будто помешалась. Сегодня мать решила добить меня окончательно. — Женька на работе подсказала одно недешёвое, но очень эффективное средство. Без хирургического вмешательства. Таблетка… — покрутила в руках очередную, говно-брошюрку. — Всего одна капсулка… — Голос дрожал. Подошла ко мне вплотную, положила буклет на стол. — Ты сходишь в туалет по большому, затем немного поболит живот, как при месячных, и нет больше дряни!

Что?

Дряни??

Это так она назвала… моего ребёнка.

НЕНАВИЖУ ЕЁ!

Она меня достала.

Нервы ни к чёрту!

Вскочила со стула и швырнула ей в лицо этот мерзкий огрызок.

— Ты больная! Ты в край обезумела! Ты чудовище!!! Я никогда не сделаю ЭТО. Я не убью своего ребёнка! Он будет моим! Ясно! Только моим! Раз он больше никому не нужен. — Ударила кулаками по столу. В глазах всё потемнело. Я начала задыхаться, дышала часто-часто, не могла надышаться, как будто в горло воткнули кляп.

Мать не оставила мои гадости без внимания.

Завелась с пол-оборота. Хоть до этого продержалась без ругани более пяти дней.

— И что ты скажешь людям? Что?? Когда отпрыск родится? Что ты шлюха? Шлюха зека? Приговорённого к тридцати годам строгача? Дитё то — безотцовщина! Позор! Скажешь, что отец ребёнка уголовник? А если и отросток пойдёт по стопам отца? Гены как змеи…

— Да пошли вы все! К черту! Пошла и ты, мама! Я ухожу. Не ищи меня, не звони! Я для тебя… умерла.

Ответ вырвался сам по себе, как и решение.

У меня есть терпение. Но оно не железное.

Тем более, если я поняла, что мать конкретно спятила, конкретно помешалась на своём больном желании выдрать из меня то, что по праву принадлежит мне, то, что я хочу больше миллиона, триллиона разновалютных купюр, или даже больше возможности просто жить.

— Не дури, Соня! Ты одна не справишься! — шипела в спину, хватала за руки, но в этот раз, несмотря на стремительную потерю веса, я оказалась сильнее. Злость в венах кипела как смертельно-опасный яд!

Она с острой болью схватила меня за запястье, но я… я со всей силы толкнула её на кухонную скамью, окатив злобным, предупреждающим взглядом, мол: «Только тронь меня! И я за себя не ручаюсь».

— И куда ты пойдёшь? У тебя ничего нет! Денег, образования, работы! — расхохоталась, величественно так, победно. — На панель? Что ж! Тут мозгов особо не надо! Тем более опыта у нас до хрена!

Я старалась не обращать внимания на её грязные гадости.

Влетела в комнату, схватила рюкзак, запихнув первые попавшиеся вещи внутрь.

И также быстро вылетела в подъезд, не давая ей форы опомниться.

— Соняяяя! Соня! Прекрати! Вернись! Я запрещаю! — гналась за мной по лестнице, но было уже поздно. Слова не птицы… Выпустишь — не поймаешь. Они как острые, ржавые иглы… уже вонзились в мою душу и плотно там засели. — Ты ещё встретишь своего мужчину. Который тебя не обманет. Который будет любить тебя искренне. И детки у вас будут. Рождённые в браке, в любви. Ты ведь молодая, красивая, умная!

Пауза.

— Постой!!! Я погорячилась… — последний, сдавленный стон.

И мертвая тишина.

***

Когда я, рыдая, задыхаясь от обиды, выскочила на улицу, не понимая вообще, куда мне бежать, у кого просить помощи, не успела я было сделать и пары шагов, небеса обрушились на меня бешеным ливнем.

Замечательно!

Заебись вообще!

Я промокла как бродячая кошка, всего за долю секунды. Хотя, теперь меня можно смело так назвать — бродяжка.

В уме вспыхнула лишь одна идея — поехать к Карине в общагу, а там уже будет видно.

— Соняяяя! — как будто кулаком в спину. Не людским, страшным таким рыком.

Преследование продолжалось.

Испугавшись, я бросилась в темноту, к дорогое, заприметив блеклый свет фар.

Если повезёт — поймаю такси.

В такую погоду, на ночь глядя, разве что бухой кретин сунется из дому.

Тот человек, ехавший за рулем темно-синей иномарки, не сразу заметил пешехода, выскочившего на дорогу.

Махнув рукой, стоя на пешеходном переходе, я тут же опешила, отскочив в бок, закрыв рот руками. Водитель сам испугался. В пелене из дождя и тумана он не сразу меня заметил. Резко дал по тормозам и машину занесло на мокром асфальте. С громким скрежетом, правое переднее колесо заскрипело в паре сантиметрах от моей ноги, а перед глазами, в этот чудовищный миг, пронеслась вся моя жизнь. Машину вертело юлой, словно здесь, вместо асфальта, горе-рабочие положили не смолу, а лёд.

Весь этот чёртов хаос мелькнул перед глазами, как фильм ужасов, в замедленной съемке.

Мощный грохот.

Звон стекла.

И машина врезалась в столб. От силы удара столб накренился вправо, а из капота покореженной иномарки повалил дым.

Четче всего я слышала, как кричала мама. Просто потому, что я, во время ДТП, запаниковала, неосознанно упала на корточки, обхватив себя руками, особенно живот, и затихла, зажмурив глаза, задержав дыхание. А она, вероятно, подумала… что меня сбили.

Оклемавшись от шока, ничего лучше не придумала, как перебежать дорогу и скрыться в кустах. Через пять минут тут будет полным-полно полицейских. А меня, возможно, заставят отвечать за урон, нанесённый владельцу недешёвенькой «Ауди».