Йошуа

Дан Берг, 2021

Настоящая повесть включает в себя два параллельно развивающихся сюжета. В первом отражены деяния древнего библейского героя Йошуа бин Нуна, второй посвящен жизни определенной части современного израильского общества. Сюжеты связаны между собой как именами главных героев, так и некоторыми общими идеями далеко отстоящих друг от друга эпох.

Вступительное слово автора

Настоящая повесть включает в себя два параллельно развивающихся сюжета. В первом отражены деяния древнего библейского героя Йошуа бин Нуна, второй посвящен жизни определенной части современного израильского общества. Сюжеты связаны между собой как именами главных героев, так и некоторыми общими идеями далеко отстоящих друг от друга эпох.

Рождение и смерть Йошуа бин Нуна принято относить приблизительно к 14-15 векам до нашей эры. Связанные с его именем чудеса, подвиги и завоевания описаны в Библии, им уделено значительное внимание в Талмуде, они нашли отражение в религиозной литературе христианства и ислама. Предания об Йошуа стали замечательным источником вдохновения для всех искусств от былых времен до наших дней.

В современном сюжете использованы материалы израильских новостных сайтов “Walla! NEWS” и “Ynet”. Возможно, отдельные эпизоды сходства вымысла и реальности вызовут читательское неудовольствие. Сочинители литературных произведений имеют похвальную привычку делать предуведомление о случайном характере совпадений. Не обладая благоразумием коллег, автор настоящей повести решительно заявляет, что избегал случайностей всякого рода.

Автор старался придать русскому звучанию собственных имен максимальное фонетическое родство с их произношением в первоисточнике на иврите. Введены вымышленные персонажи. Цитаты из Библии даны в переводе под редакцией Давида Йосифона.

Дан Берг

Глава 1 Исполин выходит на подмостки истории

1

Колоссален вклад великого Моше в легендарную историю иудейского народа. Как не сыскать сосуда, коим можно вычерпать море, так в целом мире не хватит чернил и бумаги, дабы записать все достодолжные оды во хвалу и во славу вызволителя из неволи. Колесницей деяний благодарного раба своего правил Господь, но и на земле у Моше были доблестные соратники. Об одном из них — Йошуа бин Нун имя его — пойдет речь в настоящей повести.

Йошуа вписал свои подвиги в анналы человеческой памяти. Начав лучшим учеником Моше и ближайшим его сподвижником, он продолжил ступать по нетленным листам преданий. Достойный воспитанник неуклонно шествовал путем наставника. Они вместе начинали борьбу за место под солнцем для народа-избранника. По смерти Моше, возмужалый Йошуа возглавил ратоборство иудеев и много преуспел, завоевывая дарованный Всевышним край.

Вовек не переведутся толкователи деяний героя, упрекающие его в жестокости и нетерпимости. И не убудет ученое умствование, объясняющее и оправдывающее поступки Йошуа дикостью древних нравов. А ведь как всё просто: он действовал по воле Всевышнего! Заповедь Господа всегда справедлива и безупречно моральна, ибо она есть Его веление. Людям ли, милостиво удостоенным Скрижалей Завета, указавших на грань меж добром и злом, людям ли, самонадеянно величающих себя венцом Творения, людям ли судить о чистоте помыслов Создателя?

Есть нынче в земле Ханаанской богобоязненные адепты простой веры, не берущие под сомнение основы и следующие путем Ветхозаветного предтечи своего. Таких меньшинство. Так ведь избранных из избранных и должно быть мало! Зато в сердцах окружающего их большинства горит и не гаснет огонек солидарности.

Сегодняшние продолжатели деяний Йошуа живут поселениями в начертанных Господом пределах. Окруженные подлежащими изгнанию враждебными чужаками, они отважным своим примером раздвигают границы страны, зажигая фантазию обывателей, личность коих прячется, а нутро не видно глазу, но при этом они не окончательно потеряны для исполнения заветов Всевышнего.

Славные преемники Йошуа клянутся людям и Богу закончить дело вдохновителя своего, прожившего долгую жизнь побед и разочарований.

2

Известно миру, что Моше выводил народ израильский на свободу из египетского плена. Но не в одиночку вершил вожак эпохальную миссию. Случались и у него минуты упадка духа, и тогда он опирался на сподвижника Йошуа, что крепил сердце его. Моше был вождем и учителем, Йошуа — полководцем и пророком. В те судьбоносные времена более всего нужен был народу гений войны, и потому Бог зажег в душе Йошуа искру таланта воителя.

Сотни тысяч людей, большинство из которых вчерашние невольники, вышли на свободу, и радовались ей, и страшились ее, и не знали, как ею распорядиться. Йошуа-то знал, ибо Всевышний наставлял его, да вот беда — как управиться с анархичной толпой рабов, не ведающих радости вольного труда, не умеющих за себя постоять и врага сломить? “Чем дороги мне люди эти? — спрашивал себя Йошуа и легко находил ответ, — во-первых, они наши, свои то есть, а во-вторых, коли Бог избрал народ сей, а Он не ошибается, стало быть, надлежит мне вести их путями Господними!”

Сверхзадача Йошуа — руками народа своего завоевать землю, Богом назначенную. Для этого нужно сражаться и побеждать. А освобожденные из векового плена к войне не привычны и к дисциплине не приучены. Упоение доблестью и величие геройства не ведомы им. Надеются на чудеса, а не на силу духа и тела. Едва владеют оружием, да и мало его, а которое есть — худое.

Йошуа, однако, не сомневался в успехе. Как человек мирской, он знал, что воюют не только умением, но и числом, особенно, ежели последнее против вражьего не в пример превосходяще. Племена, прибравшие к рукам Ханаанскую землю, были хоть и искусны в бою, но малочисленны против иудеев. Как человек Божий, он безраздельно верил в подмогу Господа, да и нельзя забывать, что всякий выходец из страны рабства не чужд упования на чудеса. Соединяя в себе достоинства земные и небесные, наделенный харизмой агитатора, Йошуа рассчитывал вселить в робкие сердца соплеменников мужество и твердость веры. Недостававшую малость доставит время: умение воевать дается опытом, а инструменты войны — всего лишь трофеи.

3

Выйдя из Египта, утомленные суровым испытанием, многочисленные толпы народа следовали за Моше и Йошуа по пустынной и сухой местности Син. Блеял и ревел отощавший скот, люди выбивались из сил, плакали женщины, роптали мужчины, немало стариков и младенцев остались лежать в той земле. Вот, наконец, показалось укрытое от злых ветров место, Рыфидим его называют. Сели на землю и камни, перевели дух, решили расположиться станом.

Вот, наконец-то появилось укрытие от сухих вихрей, и тень нашлась, да воды не было. Всё, кажется, обыскали — не обнаружили влагу. Иудеи возвысили голос: “Моше виновник несчастий, это он увел нас с насиженного места, видно задумал погубить народ!” Увы, сие не выдумка. Чернь прозаична и бездуховна, невежественна и неблагодарна. Свойства эти возрождаются в каждом новом поколении, и не усваивается урок.

Прежде и всегда, лишь вмешательство Господа спасало пророка от расправы соплеменников. Дабы иудеи не побили Моше камнями, Бог научил раба своего, как с помощью посоха добыть влагу из скалы. Трепетными руками Моше ухватил клюку и ударил ею по камню, и изобильно хлынула вода. Люди утолили жажду, водрузили котлы над огнищем, напоили скот. Вождь вернул доверие народа. Чудо — лучший аргумент для толпы. Йошуа наблюдал, как спасался учитель, к себе примерял.

Рыфидим оказался недурным местом для лагеря. Люди отдохнули, насытились, возвели шалаши, вспомнили о любви. Йошуа жил несколько на отшибе в просторном шатре. Он мог в тиши учить Тору или обдумывать неминуемую вскорости кампанию. Он не был женат, сей крепкий мужчина. Дорогой его сопровождали две особы женского пола, имена которых история не сохранила для потомков. В благостном Египте состоятельный Йошуа возвел для каждой из женщин отдельный дом. Суровый Рыфидим мало доставлял чувственной неги. Наложницы ютились в крайне скромных теремах-шалашах, но по-прежнему врозь — так хотел их чуткий душою повелитель.

Неподалеку от Рыфидима обитало племя амалекитян. По имени народа звался царь — Амалек. То были умелые бойцы, знавшие толк в ратном труде, и армию свою монарх оснастил лучшим египетским оружием. Йошуа сознавал неизбежность столкновения и весьма опасался военного мастерства врага, но уповал на свой талант вдохновителя сердец. Обходного пути не было, а нужда ум острит.

Впереди израильтян летел слух о том, что Бог ведет своих избранников в землю Ханаанскую, и жившие там народы невольно и заранее питали вражду к будущим покорителям. Среди прочих племен амалекитяне отличались особой непримиримостью к иудеям. Почему именно они — нам не известно доподлинно, хотя некоторые из знатоков утверждают, будто ненависть Амалека унаследована им от обманутого Эсава. Мнение это логично и вполне правдоподобно, но фактического подтверждения ему пока нет.

4

“И пришел Амалек, и воевал с Израилем в Рыфидиме” — сказано в Писании. Управлять боем Моше назначил Йошуа. На первый взгляд такое решение выглядит совершенно естественным, не требующим специального обоснования. Однако проницательный ум талмудистов разглядел серьезную причину, побудившую Моше поступить именно так, а не иначе. А сейчас нам необходимо проследить за ходом боя.

Место предстоящего сражения ограничивалось с двух сторон скалами. Узкое пространство между ними одним краем упиралось в покрытые кустарником холмы, а противоположный выход из ущелья смотрел на пустыню, по пескам и камням которой пришли сюда израильтяне. Йошуа подумал, что замкнутость поля боя выгодна сильному и гибельна для слабого, при этом исход битвы не мог быть ни компромиссным, ни отложенным до следующего столкновения — либо торжество, либо крах. Да разве терпимо половинчатое исполнение Божьей миссии? “Тем лучше, — сказал себе Йошуа, — отсутствие выбора добавит решимости. Превосходя врага числом, мы за ценой победы не постоим!”

С командирской искусностью, Господом ему внушенной, Йошуа расставлял отряды бойцов перед сражением. Множество лучников взобрались на скалы и притаились за камнями и в щелях. В высоком кустарнике на холмах военачальник разместил весьма солидный резерв. Со стороны пустыни в овраге скрылась засада — конный отряд, увы, невеликий, ибо слишком мало боевых лошадей насчитывало войско иудеев. Внизу, меж основаниями скал, Йошуа разместил пехоту. Один меч и одна дубина на двоих. У кого-то есть копье, у другого щит в руках, ноги босы, груди и спины не ограждены латами, головы не укрыты шлемами.

Накануне сражения Моше созвал старейшин, и Йошуа держал речь перед сходкой. Он произнес все зажигательные слова, бывшие в голове его, и обязал начальников народа вселять мужество и веру в колеблющиеся сердца: пусть вчерашний раб примет закон чести человека свободного: если не победа — то смерть! Моше добавил, что в трудную минуту Бог не оставит народ Его на растерзание врагу. В этом пункте Йошуа ощутил некую логическую трудность, ибо земная отвага и небесное вспоможение — две вещи, взаимная обусловленность которых и первичность какой-либо из них, он не уяснил вполне. Ухватиться за нить и распутать клубок предстояло ему в шатре учения. Ещё одна печаль томила его. Развернутую им на дне ущелья босоногую пехоту он обрекал на гибель. Ее роль в сражении была жертвенна, громадна и жалка вместе — слабостью своею заманить врага и умереть. “Такова война, — успокаивал себя Йошуа, — взыщет души с одних ради жизни других”.

Пренебрегая смертельной опасностью, Йошуа задумал занять начальничью позицию в рядах пехоты, манифестируя личный пример отваги, но Моше решительно воспротивился, отвергая показной риск, и настоял на прагматическом расчете: жизнь полководца есть первейшее условие успеха боя. Подчиняясь разумному настоянию, Йошуа расположил командирский пост на склоне холма вдали от выхода в пустыню, откуда ожидали появления амалекитян. Воевода окружил себя отрядом охраны, вдоль поля сражения расставил громкоголосых глашатаев для возвещения приказов.

Моше предвидел, что бой будет тяжким, и никак не обойдутся иудеи без подмоги Всевышнего. Вождь и учитель намерен был употребить свой авторитет в глазах Бога и просить Его облегчить победу Израиля и умерить елико возможно жертвы средь народа-избранника. Моше взошел на скалу для молитвы, и с ним два соратника — его старший брат Аарон, что в последствии будет помазан в первосвященники, и роль которого в истории общеизвестна, и с ним доблестный Хур. Если происхождение последнего до сих пор рождает споры в ученой среде знатоков Торы, то его благодеяния бесспорны.

5

До ушей иудеев донесся из пустыни грозный рев труб. От страха похолодело нутро неискушенных в боях ополченцев, как услыхали они грохот барабанов и топот тысяч копыт. Вот они, грозные амалекитяне, лютые враги израильтян! Ровные колонны. В середине образцового строя гордо покачивались в седлах конники, вооруженные мечами, щитами и пиками, на флангах гиганты-верблюды несли на своих спинах стрелков из лука и копьеносцев. Латы берегли тела бойцов и животных.

С громом и помпой враг вторгся в ущелье. Йошуа издал воинственный клич. Лучники и пращники принялись забрасывать амалекитян стрелами и камнями. Те твердо держали строй, умело обороняя себя щитами и не неся потерь. Восседавшие на высоченных верблюдах всадники посылали меткие стрелы через головы своей кавалерии и ранили и убивали неопытных израильских пехотинцев.

Йошуа распознал начало паники в рядах пеших бойцов. Полководец скомандовал отступать. Так он предупредил беспорядочное бегство своих необутых ратников и вместе с тем приступил к исполнению задуманного накануне хитрого плана. С победными кликами амалекитяне стали теснить пехоту в сторону холмов и все дальше продвигались вглубь ущелья.

Тем временем Моше, видя неблагополучный ход боя, воздел руки к небу и принялся горячо просить Господа вмешаться и не допустить катастрофы. Нет сомнения, молитва Моше была услышана, и стрелы израильтян стали опаснее, и первые убитые враги повалились на землю, и бой выровнялся. Похоже, умеренность помощи Всевышнего говорила за то, что желал Он, дабы иудеи больше уповали на свои силы, набираясь опыта, и меньше надежд возлагали на милость небес. Бог как бы намекал людям, что глупо просить у Него то, что они могут доставить себе сами.

Нелегко часами стоять на молитве, а Моше уж не молод. Он невольно опустил онемевшие руки, и тут же ободрился Амалек и вновь стал теснить израильтян. Моше нетерпеливо поглядел на спутников, как бы говоря строгим взором, мол, пора и вам начать трудиться. Тут Аарон и Хур с разных сторон подхватили руки Моше, и подняли их, и так держали до конца битвы, и кормчий иудеев снова воззвал к Господу, и вернулось ненарочитое, но осязаемое на поле боя небесное подспорье.

Настало время принесения жертвы. Йошуа приказал лучникам на скалах умерить пыл и поберечь стрелы. Почувствовав мнимую слабину противника, амалекитяне ринулись вперед, смяли и перебили обреченную пехоту иудеев, но при этом подошли вплотную к холмам, где располагался скрытый за кустарником и бездействовавший до сих пор резерв. Расстояние меж противоборствующими сторонами сократилось до дальности полета стрелы.

“Иудеи! Отомстим за гибель братьев!” — взревел полководец, и глашатаи разнесли по полю боя веление часа. Вооруженные луками, копьями, мечами и дубинами, резервные отряды стремительно бросились навстречу самонадеянным амалекитянам и немудреным своими оружием яростно язвили всадников, коней, верблюдов. Тысячи стрел полетели со скал во врага. Хоть одна из дюжины несла смерть, и это был неплохой счет. Моше уразумел подстроенную Йошуа ловушку, и возликовал, и к горячей мольбе прибавил слова благодарности Господу, вселившего блестящую затею в голову полководца.

Дрогнул Амалек, попятился назад. Смешались, нарушились строгие колонны, обратился в хаос горделивый строй. Всадники развернули коней и верблюдов к выходу в пустыню. Йошуа не препятствовал отступлению врага, ибо в овраге у входа в ущелье, где он укрыл засаду, ждали приказа вступить в бой истомившиеся бездействием конники.

Кавалерия выбралась из оврага и бросилась на отступавшего врага, приведя его в замешательство. Спустились со скал лучники и пращники, к ним присоединились отряды резерва, и все вместе погнали противника в пустыню. Отличное оружие и военное мастерство по-прежнему были на стороне амалекитян, но дух их был сломлен. А неумелые, но воодушевленные близкой победой иудеи торжествовали и вдохновенно истребляли неприятеля.

Моше призвал к себе Йошуа и передал ему волю Всевышнего — безжалостно уничтожать злейших ненавистников иудеев. Не зная пощады, герои преследовали, настигали и убивали. Не в пример языческому врагу, имевшему обыкновение глумиться над трупами убитых противников, иудеи гуманно лишали жизни раненых амалекитян, дабы остановить муки истекающих кровью, так как некому было их целить, и рабы избранникам не нужны. Обращению с верблюдами вчерашние беженцы не были обучены, и посему огромных животных ждала та же участь, что и раненых амалекитян. Кони и оружие превратились в трофеи и поменяли хозяев.

Моше по слову Господа выстроил жертвенник в знак победы при Рыфидиме и советовал Йошуа записать в Книгу вечности перипетии славных событий. Возможно, Йошуа последовал совету Моше, хотя достоверно не известно нам, чья рука внесла в Писание историю торжества Божьего замысла. Зато мы знаем доподлинно, что полководец Йошуа самолично начертал пророчество, изобразив дальнейшие завоевания свои, речь о которых впереди.

Глава 2 Восторг упоения

1

По окончании молитвы Йошуа первым вышел из ворот синагоги. Хотелось немного одиночества. Утреннее субботнее богослужение разлило благостное умиротворение в молодой его душе. В дни буден то тревожно смятенная, то рвущаяся в высоту, то опутанная рутиной суеты, по субботам она блаженно окуналась в тихие воды безмятежности. В самом себе найдешь покой.

Йошуа поднялся на вершину холма — самая высокая точка в поселении, да и во всей округе — и умиленно смотрел вокруг. Внизу раскинулся родной его Бейт Шем, вдали — просторы земли Ханаанской.

Прохладное февральское утро. Недавний ночной дождь зачернил красные и серые кирпичики тротуаров. Робкое солнце уже выглянуло, но еще не успело высушить мокрую листву. “Какой глубокий, легкий воздух в наших древних горах — подумал Йошуа, — куда как лучше морского — тяжелого и липкого. Да разве воздух бывает глубоким? Не знаю, я лишь пытался облечь в слова глубину, а, может, высоту любви моей к полученным в дар просторам! Удачное сравнение освежает ум”.

Облака побелели, скукожились, поднялись высоко, открыв живость небесной голубизны. Иссиня серый цвет повис меж небом и землей. В конце зимы слаба еще зелень на холмах. Склоны испещрены крупными пятнами округлых валунов. Камни поменьше издалека кажутся точками, они разбросаны по обочинам дорог, и находится им применение.

Далеко-далеко, насколько хватает глаз, различимы сбившиеся в малочисленные стаи кубики жилищ. Недавно выросшие, крошечные пока, но крепкие ядрышки верности Высшей воле, прочно угнездились они на завещанной земле и год за годом, миля за милей, дунам за дунамом, дом за домом, продвигаются на север, на юг и на восток. Бейт Шем — ветеран средь поселений, за сорок ему, он вдвое старше Йошуа. Добрых три тысячи жителей — мощное дерево с глубокими корнями, несокрушимым стволом и широкой кроной. Старый крепкий дуб помогает новым слабым побегам выстоять средь вражды чужих и невежества своих.

Взгляд Йошуа скользнул вниз. Бордово-бурые крыши. На каждой виднеется прямоугольник солнечного нагревателя воды. В этих краях светило небесное щедро шлет на землю тепло, малую часть которого жители употребляют утилитарно, следуя духу злободневных идей прогресса, при этом укорачивают языки насмешникам, бездоказательно выставляющим поселенцев этакими обскурантами, увязшими в архаике. С другого фланга шипят ретрограды от веры, мол, прогресс — дело рискованное и двусмысленное. Однако отвергать его есть такая же нелепость, как не признавать силу тяжести.

Каменные дома хоть и двухэтажные, но не кажутся слишком просторными населяющим их многодетным семействам. Зелень во дворах и на улицах заботливо подстрижена. Чистота и благолепие царят здесь повседневно, а уж в субботу — и подавно! Йошуа с теплом смотрит сверху на двор ближайшего дома. Двое пацанов уселись по краям доски, привязанной цепями к перекладине, и попеременно взлетают в воздух и, должно быть, визжат от страха и восторга, да голосов издалека не слышно. Девчонка в нарядном субботнем платье возится в песке. Молодая женщина в чепце держит на руках младенца. К воротам подходит отец семейства — вернулся из синагоги с утренней молитвы.

Йошуа глядит на идиллию молодой семьи, и мысли его невольно обращаются к самому себе. Уж третий десяток пошел, а все еще холост. Он знает, отец и дед хоть и помалкивают, но не одобряют затянувшегося холостячества. Про мать Хаву и бабушку Рейзу-Ривку и говорить нечего — огорчены, шепчутся меж собой, строят догадки. К тому же прописано: нехорошо быть человеку одному, и нужна подмога в жизни. Есть у Йошуа зазноба, и он любим ею, да заморочка на пути. А если приземлиться и уподобиться горожанам, дышащим липким морским воздухом, то, выходит, рано ему жениться, ведь он солдат в армии обороны Ханаана и одновременно студент в отцовской ешиве, а всего враз не объять, хоть и молод.

Практическая сторона грядущего не тревожит его. Живет он в Бейт Шеме с отцом и с матерью. Семья хоть и небогата, а свой дом после женитьбы непременно будет ему, и нужды он не узнает. Как-то раз праздно спросил Йошуа у главного поселенца, как так выходит, что двухэтажные храмины доступны даже бедным, ведь, небось, цена им немалая? Убеленный бородой староста добрыми глазами поглядел на юношу, ласково потрепал его по волосам и сказал, мол, Бог любит свой народ. Йошуа не обиделся на уклончивый ответ — видно, не дорос до важных секретов.

Впрочем, суббота не для суетных мыслей. Йошуа вновь перевел взгляд вдаль. Как славно! Еще немного полюбоваться расцветающей страной, потом спуститься к себе, усесться с книгой во дворе, привычно вчитываться в подвиги прошлого и мечтать о доблести будущей. “Вот она, земля, дарованная народу моему, — размышлял юноша, — да нет же, я вижу лишь малую толику ее! Я и поколение мое будем тверды и мужественны, и обретем заповеданное, и не пощадим встающих на пути, и встретим Спасителя!”

2

Взволнованный великостью реальной перспективы, Йошуа совершенно отдался благородному чувству любви к завещанной стране и потому не сразу услыхал скрип гравия на тропе, ведущей к вершине холма. Он оглянулся. Отец и дед поднимались к нему, приветливо улыбались. Утром они втроем сидели рядом у почетной восточной стены синагоги и вместе пели молитву. Молодая жажда действия одного, зрелое сознание абсолютной правоты второго и, наконец, мудрость патриарха-зачинателя полнили согласные сердца. Миссия всякого поколения — по свойству его.

Йошуа обожал деда и высоко чтил отца. Только час миновал, как он спешно покинул молельный дом, дабы помечтать в одиночестве, а уж успел соскучиться по своим. Дед и отец шли медленно под руку. Старику тяжело давался подъем. В будние дни он пребывал, как правило, в своей столичной квартире, занятый сочинением книг — преклонные лета добавили уму ясности и новых идей — а для встречи субботы любящий сын иной раз привозил престарелых отца и мать к себе в Бейт Шем. Обрадованный Йошуа кинулся навстречу, взял старика за свободную руку, и все вместе взошли на вершину холма и с привычным упоением хозяев принялись смотреть вокруг, отодвигая взглядом горизонт до дальних недоступных глазу пределов.

Убеленный благородными сединами, патриарх Аврам-Ицхак дошел до края жизненного пути, подарив человечеству переворотное учение о смысле бытия людей на земле и о вселенской роли избранного Богом народа. Даже виднейшие из раввинов времен его молодости и зрелости усматривали в каббале некую элитарную абстрактную науку для немногих. Но лишь проницательный ум Аврама-Ицхака разглядел за мнимой мистикой каббалистических постулатов простую явь бытия. Слова должны быть увенчаны делом, которое станет их воплощением. Мысль теоретика осветила путь деяниям практиков.

Цви, сын Аврама-Ицхака и отец Йошуа, стал тем деловым человеком, который приложил доктрину к жизни. Он основал ешиву в Бейт Шеме и взрастил в стенах ее плеяду адептов нового учения. Его воспитанники убедительно доказали миру божественную необходимость завоевания и освоения избранным народом земли Ханаанской и сделали первые шаги на судьбоносном пути.

Новое поколение, к коему принадлежит юный Йошуа, решительно и непреклонно идет намеченной отцами и дедами тропой. Энергия и запал молодости делают несомненные успехи, следуя древним книгам и новому учению, отбрасывая лицемерное прекраснодушие ради высокой цели. “От пустыни и Леванона до реки Перата…” — воскликнул Цви. “До великого моря будут пределы наши!” — подхватил Йошуа слова отца.

Дед, отец и сын спустились вниз. Утомленный Аврам-Ицхак прилег с устатку. Цви уселся в кресле напротив, меж ними завязалась неспешная духовная беседа. Йошуа, как и задумал, расположился в шезлонге во дворе дома и окунулся в фолианты. Да, он любил книги, в особенности те, что трактуют Книгу, предельно кратко написанную. “Непреходяще значение сего лаконизма, — делал вывод Йошуа, — ведь немногословно — значит, общо, следовательно, будущим поколениям дарован простор созидания. Неконкретность и разноречивость первоистока тысячелетиями помогает знатокам толковать его по зову времени и места”.

Этими мыслями Йошуа поделился с отцом и дедом. Цви выслушал сына неодобрительно и остерег от богохульства. А дед был доволен. Аврам-Ицхак потрепал внука по щеке, похвалил за самобытность ума.

В этот субботний день припало Йошуа почитать о подвигах Йошуа. Он задавался животрепещущими вопросами и искал книжные ответы. Отчего Моше сам не возглавил бой с Амалеком, а возложил эту миссию на лучшего своего соратника? Казалось бы, дело достаточно просто. Во-первых, Йошуа происходил из колена Эфраима, наиболее воинственного и самого успешного в вооруженной борьбе. Во-вторых, Моше предвидел, что именно Йошуа предстоит овладевать страной и отстраивать ее, стало быть, решительный бой с Амалеком послужит ему бесценным опытом в предстоящих сражениях.

Нашего ешиботника заинтересовало и иное воззрение. Оно не одобряет решение Моше и одновременно объясняет причину слабости его рук во время молитвы. Якобы Господь полагал, что Моше следовало самому возглавлять столь судьбоносный бой, а уж коли возложил он командование на Йошуа, то должен был сделать это более расторопно. Оттого и руки у Моше обессилили, и потребовалась помощь Аарона и Хура.

Чрезвычайно интересны суждения экспертов об источниках победы босоногого и неумелого ополчения над оснащенной и искусной армией. Талант полководца? Помощь небес? Энтузиазм народа? Или то, и другое и третье вместе? Если так, то каково соотношение причин? Современный Йошуа тайно и дерзко мыслил себя продолжателем дела своего древнего предтечи-соименника, и потому охотнее принимал мнение об исключительной роли военачальника.

Сидя в шезлонге, Йошуа продолжал размышлять. Сказано в Писании: “Йошуа низложил Амалека и народ его острием меча”. Господь обещал Моше стереть память об Амалеке из-под небес. Однако в результате победы при Рыфидиме не истреблены были амалекитяне до конца. Иудеи уничтожили до половины вражеских воинов, но уцелевшие остались врагами израильтян. Противоречие? О, нет! Слово Библии есть канон, и не должно нам сомневаться, выражать неуверенность или, Боже сохрани, что-либо отрицать. Посему всенепременно требуется углубленное толкование, умение угадывать суть меж строк, видеть скрытый смысл, различать дух за буквой. Только тогда мы истинно поймем Книгу, когда прочтем ее сообразно нуждам нашим.

Не умерла вражда в Ханаане, но наследовалась от поколения к поколению. И по сей день выглядывают из земли ростки древней ненависти.

“Да что уж на чужих кивать, коли и в среде иудейской найдешь душу, в коей гнездится Амалек!” — с горечью думал Йошуа. Этот факт больно ранил сердце юного поселенца. Кто они, эти иудеи-амалеки? Враги или заблудшие овцы? “Скорее враги, — говорил себе Йошуа, — большинство, как обычно, молчаливо, вернее, трусливо, но тайно благонамеренно, а эти не молчат, они возвышают голос против нас, а, значит, против Бога, и мы знаем, как с ними поступать!”

Глава 3 Разведчики

1

Победой иудеев закончилась схватка с их злейшим врагом Амалеком. Герои схоронили убитых и принялись целить раненых. Становище в Рыфидиме предалось торжествам: люди устроили пиры, нажарили мясо, допили вино, сколько оставалось его после странствования по сухому краю Син. Мужья, оправившись от трудов ратных, входили к женам. Дети резвились — кто у костра, кто в поле.

Мальчишки, радуясь, но, тайно завидуя славе отцов-героев, затеяли игру в войну. Для начала состязались в храбрости. Смело перепрыгивавшие через огонь становились солдатами армии Йошуа, испугавшиеся пламени причислялись к войску Амалека. Девчонки собирали в поле цветы и плели венки на головы уцелевшим и на могильные камни погибшим.

Йошуа в проникновенной молитве возблагодарил Господа за дарование народу победы, а полководцу — славы. Он вышел из шатра учения взглянуть на ясное ночное небо. Звезды щедро слали лучи на землю, торжествовали вместе с ним, поздравляли его. Йошуа подумал было, что сравнялся величием с Моше, но тут же спохватился и отогнал лестную мысль, как пустое и блаженное самообольщение, ибо, заглянувши к себе в душу, прочел начертанные верой слова — истинное наслаждение ищи только в общем успехе.

Упоминание о наслаждении осветило погруженный во тьму уголок в сердце военачальника, и он справедливо упрекнул себя за односторонность. Пусть слава бессмертна, а блаженство бренно, но всё же! Окончен ратный труд, настало время труда сердечного. Разве кроме шатра учения нет у него иного прибежища? А шалаши, где за сплетенными из ветвей тонкими стенами притаились нетерпение и желание? Йошуа радостно направил стопы в нужную сторону. Чертогов любви два, но ведь и ночь только началась!

Обновленный и взбодренный, с рассветом Йошуа возвращался в шатер. Двойственны были впечатления минувшей ночи. Сыта плоть, но голодна душа. Другая женщина нужна ему, но что поделаешь, коли судьбоносное время и великая миссия сговорились друг с другом и крадут у Йошуа большое чувство, и лишь осколками страсти утешают его. А грядущее приготовило пророку и воителю тяжкие испытания, наградой за которые станут слава после смерти и любовь при жизни.

Еще издалека заметил Йошуа, как сотоварищи по постиганию Книги ожидают наставника своего у входа в шатер. Наступал час молитвы, приближалось время учения.

2

Не будем останавливаться на печальнейшем факте истории — изготовлении нетерпеливыми иудеями золотого идола. Перейдем к другому амбивалентному событию, произведшему бурю на страницах Святого Писания. Случай сей неоднозначен, потому как, с одной стороны, он весьма неважно охарактеризовал древних израильтян, а с другой — послужил ступенью для Йошуа, на которую тот достойно поднялся, решительно доказав преданность Богу и понимание замысла Его.

Итак, исполняя Высшую волю о завоевании страны для народа-избранника, Моше по совету Господа предваряет предстоящий натиск основательной разведкой будущей родины иудеев. Он назначает от каждого из двенадцати израильских колен по одному человеку для основательной рекогносцировки просторов Ханаана. Назовем имена двоих из них: от колена Эфраима отправился в поход Йошуа, а от колена Иуды выступил достойный Калев.

Напутствуя посланничество, Моше велел разведчикам, во-первых, исследовать землю — тучна или тоща, какие деревья растут на ней, и что родит она, а во-вторых, изучить людей этой страны, ее города, крепости, станы.

Если вторая часть задания имела прикладное военное значение для будущих схваток, то смысл выяснения благодатности края не ограничивался чистой утилитарностью. Да и в самом деле, разве Бог даст худую неплодородную землю своему избраннику? Разумеется, нет! Однако, очевидное Калеву, Йошуа и Моше, было отнюдь не бесспорно для сотен тысяч недавних рабов. Иными словами, подразумевалось, что разведчики, как поверенные масс, принесут в устах своих похвалы новой родине, разобьют скепсис низов, и убедят их в благонамеренности Бога и Моше, раба Его. Увы, не случилось этого, а то, что случилось, заставило Господа прибегнуть к карательным средствам воспитания. Похоже на то, что для Бога и Моше важно было опереться на чернь, как на гаранта. Возможно, сие говорит в пользу древности истоков ханаанской демократии.

3

Разведчики пристально изучали землю и народ — поступали по слову Моше. Дошли до некой цветущей долины. Видят: роскошный виноград, чудные гранатовые деревья, великолепные смоковницы. Дабы продемонстрировать Моше и всему народу плодородие края, Калев прихватил с собой несколько гранатов и смокв, а Йошуа распорядился срезать самую крупную виноградную ветвь. Так тяжела была налитая соком гроздь, что потребовалось сила двоих мужчин, чтобы нести ее на шесте. Поскольку на языке сынов Израиля кисть винограда называется “эшколь”, то нарекли месту этому имя “долина Эшколь”.

Сорок дней странствовали разведчики по земле Ханаанской и, наконец, вернулись в лагерь иудеев и предстали перед Моше и общиной. И в этом пункте нашего повествования мы должны разбить число двенадцать — а именно столько посланцев по количеству племен израильских отправились в поход — на две неравные части: два и десять. Два — это Йошуа и Калев, десять — это их сотоварищи.

Десять возвращенцев расстелили на траве ткань белого шелка и аккуратно разложили на ней трофеи — доказательства плодородности обследованной земли. Гранаты, смоквы, финики, маслины, лук, чеснок, колосья ячменя и пшеницы и так далее и так далее. Что не вошло на покрывало — разместили рядом с ним. В середине белоснежной скатерти алела огромная виноградная гроздь.

У созерцателей великолепия дух занялся от радости, все предвкушали восторженный рассказ. Один из десяти обратился к Моше: “Пришли мы в землю, в которую ты послал нас, и действительно, течет она молоком и медом; и вот плоды ее!” При этом он широким жестом руки указал на чудную картину изобилия. Израильтяне криками ликования встретили услаждающую речь его, а некоторые приготовились обнять и расцеловать принесшего благую весть. Моше остановил их, видя, как другой разведчик выступил вперед и приготовился сказать свое слово.

“Но силен народ, живущий на земле той, — отверз уста второй вестник, — и города укрепленные весьма большие, а также великанов мы видели там…” Тут Калев не смолчал и перебил трусливую речь, и принялся успокаивать народ: “Непременно взойдем на землю эту и завладеем ею, потому что мы можем одолеть…” Но не дали договорить ему другие из десяти и вскричали дружно: “Не можем мы пойти на народ тот, ибо он сильнее нас!” Трус не бывает малодушен до конца — бесчестья он не боится!

Народ пришел в смятение: ведь не все амалекитяне перебиты, да и других врагов немало. Кого слушать? Неужели опять война, смерть, кровь?

Тут свершилось деяние великого позора, навсегда оставшееся несмываемым пятном в истории израильтян. Видя, как община мечется и не решается принять их версию, десять охваченных страхом незадачливых разведчиков прибегли к клевете, древнему испытанному средству. Распустили худую молву о стране, которую обозревали: “Земля эта поедает живущих на ней; а весь народ в ней — люди великорослые. Мы были в своих глазах саранчой, такими же были мы и в глазах исполинов”. А для вящей убедительности они нашептывали в слух взбаламученных соплеменников, мол, у Йошуа и у Калева нет своих детей, и посему не понять им законного человечьего страха за семью, а, может, и хуже того — сами обделенные и потому завистью снедаемые, желают зла нам, счастливым.

Легко верится в то, что сердцем желаемо и уму доступно. Речи десяти добавили звено в бесконечную цепь победоносной демагогии. И подняла вопль вся община, и плакал народ: “О, если бы мы умерли в земле Египетской! И зачем Господь ведет нас в землю эту, чтобы пали мы от меча? Жены наши и дети наши станут добычей! Не лучше ли нам возвратиться в Египет?”

Услыхав малодушные слова эти, Моше и брат его Арон пали на лица свои. Йошуа и Калев разодрали одежды на себе и возгласили отчаянно: “Земля эта очень, очень хороша! Если благоволит к нам Бог, то введет нас в землю, текущую молоком и медом. Только против Господа не восставайте и не бойтесь народа земли той, ведь с нами Господь!”

Запоздалый крик. Возможно, не по своей вине, но не уяснило простонародье, откуда ждать счастья: то ли собственная сила несказанно вырастет, то ли возымеет действие порука Божественной помощи, ежели не гневить Его. Да, Всевышний творил спасительные чудеса, но ведь и утраты при этом бывали огромны. Вспомнить хоть гибель пехоты в войне с Амалеком! Не умели Йошуа и Калев ни умаслить народ, ни убедить. И вскричала чернь: “Забросать их камнями!”

Мрачная картина открылась взору Моше — десяток клеветников и сотни тысяч поверивших оговору. С горечью подумал он, что народу его выпало нести грех вечный и непростительный.

4

Даже у Бога есть свой ад — любовь Его к избранному племени. И вот, Господь сказал Моше: “Доколе будет гневить Меня народ сей? И доколе не уверятся они во Мне при всех знамениях, которые делал Я в среде их? Поражу его мором и истреблю его, и произведу от тебя народ многочисленнее и сильнее его!”

Моше предвидел гнев Всевышнего и опасался крайних мер. Но неожиданной оказалась огромная Божья милость — сделать его родоначальником нового народа. Должно быть, домогаясь исключительно общей пользы, как он понимал ее, Моше решительно заглушил ростки тщеславия в сердце своем, и, отвечая Господу, не упоминал о лестном предложении, словно оно вовсе и не звучало. Ныне, с грустью перелистывая страницы анналов мучительной истории жестоковыйного народа, кое-кто усомнится в прагматичности бескорыстного выбора Моше.

Взволнованный поучающим звучанием слов своих, Моше решился дать совет Господу, мол, если Он в гневе погубит неразумную массу всю поголовно, то народы земли скажут, что не всемогущ Бог, коль не смог исполнить клятву свою и не сумел ввести избранников в назначенную землю, а дабы не случилось сего, нужно простить народ великодушно.

Ценность хорошего совета не уступит ценности преданной любви. Господь прислушался к мнению раба своего и не предпринял сиюминутных шагов, но и безнаказанным не оставил неразумие иудеев. Назначенная кара была категорична и компромиссна одновременно. Выведенных Им из рабства израильтян Он отправил в пустыню на сорок лет — по числу дней злополучной миссии разведчиков. Все они умрут в песках, но детей их Он введет в Святую Землю. Лишь двоим из нынешнего поколения Бог сделает исключение — это Йошуа и Калев. По Его воле Моше должен готовить себе смену — это будет Йошуа.

Что сталось с десятью разведчиками, распустившими худую молву о земле Ханаанской? Сказано в Писании, что они умерли от мора перед Господом. Другими словами, они понесли наказание немедленно, не испытав сорокалетнего изгнания.

Моше вышел к народу и сообщил вердикт Всевышнего. И люди весьма опечалились и признали, что грехом замарали себя.

Глава 4 В гостях у зачинателя

1

Замечательная традиция сложилась в среде богобоязненных, то бишь лучших людей современного Ханаана — для встречи царицы субботы родственные семейства собираются вместе, под одной крышей, за одним столом. Скажем, взрослые дети приезжают к престарелым родителям и, разумеется, ребятню привозят с собой, дабы порадовать старого и малого. А через неделю гости и хозяева поменяются ролями.

С утра пятницы тянутся вдоль улиц вереницы благообразных мужчин, женщин и детей разных возрастов. В чрева автобусов загружаются огромные баулы, чемоданы, коробки. Эти поместительные емкости предназначены для безукоризненно сохранной доставки к месту назначения наглаженных и аккуратно сложенных брюк и платьев, внушительных шляп “гамбург” и соболиных штраймлов, а также традиционных чудес кулинарии. Разумеется, суббота для иудея есть прежде всего торжество духа, но, как и всякий праздник, день сей должен быть означен нарядной одеждой и лучшими яствами. Хотя, как полагают некоторые почтенные рутинеры, стремление наряжаться и чревоугодничать, появившееся в кругах правоверного иудейства, есть феномен недавний, проникший в головы молодого поколения и являющийся результатом пагубного действия чуждого внешнего влияния. Но что тут поделаешь? Новые уши для новой музыки!

Зачинатель науки о современном освоении земли Ханаанской (следует употреблять именно слово “освоение”, ибо слово “завоевание” не является политически корректным, и не так уж велика уступка лицемерию) Аврам-Ицхак отмечает нынешнюю субботу с самым дорогим гостем — сыном Цви. Вместе с женой Рейзой-Ривкой он стоит у ворот своего дома, расположенного в самом сердце столицы Ханаана. Преклонного возраста супружеская чета во все глаза глядит на дорогу, откуда из-за ближайшего угла должен вот-вот показаться автомобиль Цви.

Аврам-Ицхак верен старым надежным понятиям неприхотливости, и одежда его проста и даже несколько поношена, но безукоризненно чиста. Черная шелковая капота перехвачена широким поясом, какие носят раввины, на голове красуется штраймл, очки в круглой оправе без затей, поредевшая с годами борода тщательно расчесана. Волосы Рейзы-Ривки, как и подобает, аккуратно спрятаны, но не под тем подчеркнуто постным шависом, который она надевает в будни, а под нарядным, предназначенным для суббот и праздников. Платье и жакет ее примечательны только образцовой скромностью. Консерватизм — молодость стариков, ибо возвращает их думы в лучшие годы.

Вот и прибыли гости! Цви вышел из машины первым, обошел вокруг, отрыл дверь с другой стороны и галантно протянул руку жене. Из чрева автомобильного салона показалась Хава. Отец и сын символически поцеловались. Свекровь и сноха заключили друг друга в объятия, завершив их звонкими поцелуями. Хава оправдалась за отсутствие сына: Йошуа занят, сегодня его очередь нести вахту ночного бдения над Писанием. Рейза-Ривка хоть и соскучилась по внуку, но приняла объяснение с пониманием, ибо была осведомлена об инициативе учеников ешивы, установивших очередность учебных дежурств — Тору следует постигать круглосуточно и каждодневно, и перерывы исключены.

Оставалось несколько часов до наступления субботы. Женщины расположились в гостиной и принялись обсуждать важные дела, мужчины отправились в синагогу. Аврам-Ицхак занял свое персональное место, усадил рядом сына. Цви был знаком со многими прихожанами, его знали и уважали, почтительно жали ему руку, расспрашивали о жизни в Бейт Шеме и об учебе в ешиве, имея в виду будущее своих сыновей. Цви отвечал любезно, а все же в голосе его иной раз пробивалась нотка превосходства гордого поселенца над изнеженными столичными обывателями.

После молитв отец и сын вернулись домой к субботнему столу. Свечи уже зажжены. На праздничной скатерти стоит продолговатая плетенка с белой халой, предназначенной для Цви и Хавы. Соблюдающие диету пожилые Аврам-Ицхак и Рейза-Ривка удовольствуются менее вкусной и не столь красивой халой из цельной муки. Хозяин произнес подобающие случаю благословения.

Смуглолицая помощница, приехавшая за заработком из далеких краев, водрузила на стол нехитрые традиционные блюда — теплую фаршированную рыбу, части которой живописно размещены на специальной тарелке, огневой бульон в супнице, вынутые из нее и сложенные в отдельную посудину ломти курицы, миску сваренной с изюмом моркови.

Вкушение фаршированной рыбы освящено обычаем и является краеугольным камнем субботней трапезы. Не смотря на неодинаковость вкусовых свойств различных частей этого блюда, можно с уверенностью утверждать, что меж гостями и хозяевами царит образцовая гармония пристрастий. Рейза-Ривка любит туго набитый фаршем ближайший к хвосту кусок. Аврам-Ицхак обожает рыбью голову, но, вынужденный по рекомендации врача ограничить потребление жиров, позволяет себе только половину лакомой доли. Он оставляет напоследок то место, в котором находится мозг и, высасывая его, непроизвольно зажмуривает глаза. Цви и Хава охотно поедают серединные порции.

Поймав одобрительную улыбку хозяйки, помощница облегченно вздохнула и торопливо удалилась на кухню. В конце вечера она подаст на стол сладости, которые изготовила по рецептам своего края, но из местных продуктов и под наблюдением Рейзы-Ривки, дабы исключить возможность несоблюдения кашрута. После завершения трапезы она вымоет посуду и будет отпущена восвояси. Нарушение законов субботы не представляет для нее никакой опасности.

Для полноты картины добавим, что не четверо, а шестеро человек сидели за столом. Аврам-Ицхак соблюдал старинное заведение непременно приглашать на трапезу двух-трех малоимущих иудеев, не имеющих средств для встречи субботы по всем канонам. Бедняки не только насытят желудки, но, что много важнее, глотнут духовности в доме, где всякое слово и каждое действо подчинено ей. Давать людям то, что они обязаны хотеть — вот в чем суть благодеяния!

На сей раз у Аврама-Ицхака гостила супружеская чета — люди малообразованные, перебивающиеся случайными доходами. Мужчина и женщина старательно исполняли вслед за хозяевами необходимые процедуры, с важным видом слушали застольные беседы, почтительно молчали и насыщались. Мы не знаем, о чем говорили они меж собой, покинув хлебосольный дом, и какие чувства горели в их сердцах.

2

Трапеза окончилась. Рейза-Ривка и Хава остались за столом и приступили к сладостям далеких стран. Попивая чай, они всерьез взялись за разбор многогранных семейных тем, важнейшая из которых — затянувшееся холостячество Йошуа. Извинившись, Аврам-Ицхак и Цви перешли в кабинет хозяина для духовной субботней беседы.

Как известно, мужчины в глубине души не слишком высоко ставят значимость и глубину проблем, которые их жены поднимают в разговорах между собой, тем не менее мужья склонны к снисходительности, когда сыты. Женщины, разумеется, осведомлены об этом пренебрежении, но тоже умеют быть толерантными. Более того, они великодушно прощают своим повелителям неспособность усвоить мысль об абсолютном приоритете семейных ценностей. Мужской интерес к абстракциям и к политике представляется им следствием интеллектуальной слабости — природной, и потому извинительной.

Аврам-Ицхак и Цви тоже заговорили об Йошуа, но не о внуке и сыне, а о герое седой древности.

— Скажи, отец, — начал диалог Цви, когда оба устроились в креслах, — отчего, по-твоему, десять из двенадцати разведчиков были против вступления в Ханаан? Известны разные толкования, и лежащей на поверхности причиной является страх. Не видишь ли ты подспудного мотива?

— Я много думал об этом, Цви, — ответил Аврам-Ицхак, — и пришел к заключению, что их останавливал не столько кошмар войны, сколько ужас последующего мира. Сердца шептали им, что с Божьей помощью они неизбежно одолеют аборигенов, но что будет потом? Землю нужно отстраивать, придется пахать и сеять. Труд свободных людей страшил вчерашних рабов, привыкших к чудесам, умеющих брать бесплатно, но платить не приученных.

— О, это безусловно верно! Однако, как не прислушаться к словам одного из знатоков Писания? Он напоминает нам, что Моше обратился к народу с отчаянным вопросом — почему люди не хотят слушать Йошуа и Калева? Ведь эти двое говорят устами Всевышнего, а Он до сих пор делал чудеса для своего народа, стало быть, продолжит их творить — разве это не ясно? И ответила толпа, что, мол, десять разведчиков люди женатые да детные, и страшатся они за жен, дочерей и сыновей, и мы все, не в пример оголтелой парочке, тоже семьями обременены, и чему нам славу петь — благоразумию или безумству храбрых? Отец, разве такой довод не заслуживает внимания?

— Я полагаю, Цви, такая речь толпы есть не более чем плоская отговорка ленивой черни, не знающей радости свободного труда.

— Добавлю, отец, что и оборонять-то завоеванную землю им не слишком уж хотелось. Зато Йошуа и Калев слеплены были из глины другого замеса. Они верили как мечу, так и оралу. Йошуа уповал на войско, ибо и завоюешь и сбережешь только ратной силой. В ней молодежь наша видит универсальное средство.

— Твой Йошуа несет службу в полку, соединив ее с учением и молитвой. Парень хоть куда!

— Я бы не возражал против его военной карьеры. Мир и война принадлежат молодым!

— Доброго роста твоему капиталу и моему проценту! — с улыбкой проговорил Аврам-Ицхак и погладил собеседника по руке.

— Похоже, историю о великанах десять разведчиков просто-напросто выдумали, — возвратился к теме Цви, — якобы они слышали, будто бы аборигены назвали их кузнечиками в форме людей. Скорее всего, эти трусы сговорились меж собой, чтобы в один голос запугивать народ.

— Возможно, посланцы Моше выдумали гигантов, — заметил Аврам-Ицхак, — но нельзя исключить, что они все-таки видели их. Как бы там ни было, великаны безвредны, только если на них смотреть издалека. Существует следующее авторитетное мнение. Когда разведчики набрали винограда и прочих плодов, десятки великанов устроили погоню, и тогда бесстрашные Калев и Йошуа приготовились вступить в бой с многочисленными преследователями. Однако исполины со страху попадали на землю, взмолились о пощаде и стали оправдываться, дескать, не жалко нам плодов земли, только больно уж подозрительно вы наши края высматриваете. Тогда Калев и Йошуа прогнали верзил от лица своего, выручив десятерых товарищей, и все же те бессовестно врали, а спасителям своим ответили неблагодарностью.

— А я вычитал, — вспомнил Цви, — что десять разведчиков вообще не хотели брать с собой образчики плодов, и тогда грозный Калев обнажил меч и пригрозил лишить их жизни, и они почли за благо не спорить.

— Уж много столетий, как наши мудрецы, благословенна память о них, — воодушевился Аврам-Ицхак, — изучают и трактуют историю разведки Земли Обетованной. И хоть мнения авторитетов в деталях расходятся, однако, разноречия второстепенны, а в главном согласны все: на дарованную Всевышним землю клевета недопустима! Да что там напраслина — запрещена любая неуважительная речь о Божьем даре! Даже правдивое слово, если в нем есть оттенок осуждения — непозволительно оно, ибо злоязычно! Будь то жара, разруха, недород — любая правда есть напраслина, и нет тут логического разлада!

— Верно, отец! Приведу пример в подтверждение твоей мысли. У нас в Бейт Шеме действует негласная заповедь — в каждом доме должен быть кондиционер, хоть и дорог он, чтобы ни у кого не возникло желания жаловаться на зной!

— Ни в коем случае нельзя сравнивать нашу землю с другими странами в их пользу, — продолжил Аврам-Ицхак, — более того, хвалить чужие края, говоря, мол, там хорошо, как у нас — тоже не годится! Всякий раз, упоминая Святую Землю, мы обязаны добавить похвалу ей. Вот как объясняют наши мудрецы, благословенна память о них, недопустимость худого слова о Земле Обетованной: Господь ставил честь своего дара выше собственной чести, ибо Он простил народу грех сотворения золотого идола взамен Его самого, но покарал иудеев за оговор даяния.

— Я вычитал описание казни десяти преступных разведчиков, — добавил Цви, — они согрешили языком, и Господь воздал им мера за меру. Языки их стали расти и расти, вывалились изо рта, упали на грудь и дальше дотянулись до пупа, из которого выползли голодные черви и принялись грызть языки, и внедрились в них, и, поедая мякоть на своем пути, вернулись в животы казнимых. От страшных мук скончались несчастные!

— Что ж, поделом нечестивцам! А теперь, сын мой, не пора ли нам на покой? Да и женщины, наверное, устали. Завтра встанем пораньше — и в синагогу.

— Аминь! — провозгласил Цви.

Глава 5 Страшно дело до зачина

1

Холодный это край, земля Ханаанская. Последние листья с деревьев задумал сорвать февральский ветер, но стереть зелень с кустов ему не под силу. Трава все больше жухлая, пожелтелая, хоть и выглядывают тут и там свежие ростки. Небо серое, тучи рваные, белые градины стучат по крышам шатров. Молния никого не повергнет в трепет, зато как загрохочет за нею гром, овцы и козы примут многострадальный вид, собьются тесно и заблеют, собаки-сторожа и ослы-труженики тоже подадут голоса согласно природе своей. Матери отвлекутся от очагов, чтоб унять расплакавшихся детишек.

Гроза разрушает и оплодотворяет, губит и живит. Ненастье взяло передышку, остановило животворные потоки. Люди обрадовались короткому вёдру и тут же застыдились нетерпеливости своей: знают ведь, что от зимней воды земля родит, а летом не дождаться и капли с неба. Ничего не поделаешь — терпение произрастает не на каждом дереве!

Из шатра учения вышли трое — наставник Йошуа, а с ним Гидон и Гилад, молодые питомцы его. Потянулись, размяли ноги, совершили пробежку по раскисшим тропинкам бескрайнего лагеря. Множество шалашей, палаток, землянок. “Скорей бы покончить с жилищами этими бренными и убогими, — думал Йошуа, — давно уж пора народу моему сесть на землю, начать строиться и обустраиваться…”

Йошуа покрыл бараньей шкурой сырой холодный валун, уселся и принялся глядеть в западную сторону. Гидон и Гилад почтительно встали рядом с учителем. Утомившись, опустились на корточки. Йошуа погрузился в раздумье. Он зрелый муж и славный воитель. Он вел неискушенное войной израильское ополчение в бой с обученной армией Амалека и сокрушил вечного врага иудеев — недаром он потомок воинственного колена Эфраимого. Бок о бок с Моше он поднимался на гору Синай, дабы получить Всевышнего дар — Скрижали Завета. Он был среди двенадцати разведчиков Ханаана и вместе с несгибаемым Калевом отменно выдержал испытание на любовь к Святой Земле и на верность Богу. Он стойко вынес сорок лет скитаний в горячей и сухой пустыне. Былым этим подвигам уделено достойное место в Книгах Господа. И наша повесть не молчит о деяниях сих. Сейчас же Йошуа размышлял о главной цели жизни своей. Свершение, ради которого он появился на белый свет, ждет решимости и отваги его.

Пожалуй, следует заметить, что Йошуа являл собой редкий как прежде, так и нынче пример соединения в одном сердце двух разнородных дарований: таланта немилосердного полководца и неодолимой тяги к постижению гуманного замысла Божия. Словно две души слились вместе: одна воплощала конкретность и находчивую быстроту ума, другая — абстрактность и отвлеченную неторопливость мысли. Йошуа делил свое время меж практическими деяниями и учением Торы.

2

Распознав минутный упадок духа в настроении наставника, ученики затеяли с ним житейскую беседу, дабы отвлечь его от печали.

— Йошуа, — промолвил Гидон, — ты старше нас, а сколько годов жизни ты позади оставил?

— Да, да, — подхватил Гилад, — не делай тайны из величия. Наставника многая лета — для нас, школяров, мудрости родник.

— Скажу непременно, — ответил с улыбкой Йошуа, вполне понимая благонамеренную хитрость учеников, — нечего мне скрывать, да и стыдиться, вроде, причины нет.

— Внемлем, учитель! — единым голосом промолвили Гидон и Гилад.

— Когда вождь наш, великий Моше вывел народ из Египта, мне шел сорок третий год от рождения. Время было густое, и за мало дней многое случилось, об этом — в другой раз, а только выйдя из рабства египетского, ужасно согрешили иудеи, Святую Землю оклеветав, и заслужили гнев Господень и сорок лет изгнания. Приятна память о былых невзгодах. Теперь, милостью Божьей, окончились наши странствия по пустыне, и вот мы с вами здесь, на берегу Иордана. Если соединить египетское мое прошлое с пустынным, то выйдет, что мне сейчас восемьдесят два года, не больше и не меньше.

— Как видно, преклонный возраст не усыпляет задор души! — воскликнул Гидон.

— Годы твои позади, а свершения — впереди! — добавил Гилад.

— Испытания не обойдут и молодых, — заметил недовольный неуклюжими комплиментами Йошуа и сделал недвусмысленный жест, — вот прикажет нам, старикам, Всевышний, и присоединим мы молодую поросль к племени Авраама. Потерпеть придется вам, уроженцы пустыни, там было не до того…

— О, скорей бы! — храбро заявил Гидон.

— И я тороплю этот час, — вскричал Гилад, — я боли не боюсь!

— Мы и старости не страшимся! — провозгласили оба вместе.

— Восемьдесят два — не старость! — решительно заявил Йошуа, — нам выпало жить на заре истории, и Господь пока еще не разуверился в людях, и не отдалил их от Себя. Самый светлый век — век нынешний. Провинности наши простосердечны и заслугами легко искупаемы. Согрешим, покаемся, и Бог простит, а если и накажет — то не отвернется, и редко-редко кому убавит от положенных ста двадцати. Но вот, было мне видение, будто тысячи лет спустя изощрится человек в мерзости и в небоязни Бога, и за это Он отнимет долголетие у своего двуногого творения, и праведникам — лицемерам на поверку — не сделает исключения, ибо живущий много успевает зла натворить немало. Потому говорю я вам, что существуем мы в счастливое время, и молод я, и слава дождется меня!

— Глубоки твои речи, учитель, — воскликнул Гидон, — но каков был путь, что привел тебя к сей мудрости?

— Зерна ее, должно быть, в Египте взошли, — сказал Гилад, — слыхали мы кое-что о годах юности твоей, но верим мы только первым устам. Приоткрой завесу.

— О египетском прошлом своем не стану распространяться много и не знаю, в чем заключалось действие его на думы мои. Рассказывали мне, что был я долгожданным дитем у матери с отцом, но только окреп я, как родители сплели корзину из прутьев, посадили меня в нее и пустили вплавь по Нилу.

— Зачем же желанного сыночка отправили на погибель? — изумился Гидон.

— Законный вопрос. Жаль, нет у меня ответа. А потом вот что случилось. Плетенку эту проглотила огромная рыба. Выловили ее рыбаки и принесли завидный трофей на кухню к фараону. Повар распорол брюхо незадачливой обитательнице вод и обнаружил корзину с живым младенцем, то бишь со мною. Монарх приказал воспитать дитя достойно. Так и поступили царедворцы. Взрослея, я обнаружил способности ума и духа незаурядные, и по прошествии нескольких лет определил мне фараон почетную должность придворного палача. Раз провинился некий иудей перед верховным правителем, и я отрубил голову беззаконнику. Блажен неведающий, но недолог мир души его. Нашлись злые языки и с радостью донесли мне, что казненным был мой отец. Оглушенный горем, я скрылся из царского дворца. Прошло немного времени, и Моше вывел иудеев из рабства египетского, и я был среди народа. А что происходило дальше — вам, юноши, хорошо известно.

— А отчего дали тебе прозвище “сын рыбы”, то бишь Йошуа бин Нун? — спросил дотошный Гилад, — разве отца твоего звали так?

— Не знаю имени родителя моего. Нашли меня в рыбном чреве, а на тамошнем наречии всякую рыбу называют “нун”. Может, потому и прозвали меня сыном рыбы. Много неразгаданных загадок в прошлом моем. Будущие толкователи сыщут истину. А теперь, друзья, возвращайтесь-ка в шатер учения, да затвердите получше сегодняшний наш урок, а меня оставьте наедине с моими думами.

3

Отпустив школяров, Йошуа взобрался на валун, чтоб дальше видеть, и стал вглядываться в серое неприветливое пространство за Иорданом. Надлежит ему привести иудеев в эту землю и поделить ее меж коленами израильскими. Не пустыня это, нет, там города построены, в них народы обитают, ими цари правят. “Войны и кровь впереди, — размышлял Йошуа, — однако, говорят люди, будто храбр я, и славно, что думают так, но себе не солгу — страх душу грызет! Конец зимы, река разлилась широко. Вброд не перейти, а мосты не построить — враги увидят, перебьют нас! Бремя мое тяжко, лишь питаю надежду — посильно оно. На Бога уповаю, без неизменной помоги Его пропадем в сражениях с врагами и с совестью. Победим же только немудрящей верой в слово Господа, ибо оно заведомо истинно и очистительно”.

Йошуа невольно вспомнил Моше, исполина духа. “Крепись и мужайся, ибо ты войдешь с людьми этими в землю, которую Господь клялся отцам их дать им, и ты ее передашь им во владение. А Господь Сам будет с тобою, не отступит Он от тебя и не оставит тебя; не бойся и не трепещи!” Эти самые слова Моше сказал Йошуа, когда достиг ста двадцати лет и оканчивал жизненный путь свой. Моше завещал лучшему соратнику продолжить и завершить дело, Богу угодное. Неспроста судьба возложила великую миссию на Йошуа — то было замыслом Моше и волей Всевышнего.

Сегодняшним пасмурным днем страна за Иорданом мнится Йошуа хмурой, опасной. А разве сорок лет назад не восхвалял он ее вместе с бравым Калевом, когда в числе двенадцати разведчиков вернулся в стан израильтян? Или не искусен и не отважен он был, сокрушая Амалека? Неужто стал он другим?

Все также огромно сердце Йошуа, и вера его в Господа неизменно тверда, но нет Моше средь живых, и нет более у вождя народного каждоминутной опоры на земле, и посредника меж ним и небом тоже нет. “Преодолею себя! — клянется Йошуа, — нет, не мрачна, но чудесна земля за рекой, нашей будет, мечом завоюем и плугом распашем, чужое сожжем и свое отстроим!”

Глава 6 Молодые старых берегут

1

Нынче земля Ханаанская известна миру не только древней столицей своей, но и новым городом у моря, имя которому Авив. Как сказано было прежде, жители Бейт Шема гордятся глубоким и легким воздухом гор и отчасти даже сочувствуют обитателям приморского гиганта, дыхание коих стеснено духом липким и тяжелым. “Государство Авив” — так отважные покорители опасных просторов многозначительно и недружелюбно называют комфортабельный прибрежный край. Филистеры, прирученные шиком благоустроенных аллей и проспектов, толерантнее к своим воинственным оппонентам. Нельзя исключить, что антагонизм коренится в различиях химического состава атмосферного воздуха.

За черной железной решеткой сквозь листву старых деревьев белеет стена невысокого здания. Перед воротами утвердилась будка охранника. Тихо, никто не входит и не выходит, стражник скучает. Рядом с постом безопасности стоит молодой парень, поглядывает на часы. Из окон здания послышался звон колокольчика. Распахнулась широкая входная дверь. Показались юные женские лица. Двор огласился беспорядочным гомоном, словно утренние птицы на деревьях раскричались все разом.

Девицы одеты на один манер: в длинных юбках и в глухо закрытых синих форменных блузах авивской ульпаны. Минимальный узор не убавляет от категорической скромности одеяния и не дает пищу фантазии для нескромного глаза. Занятия окончились, шумные ватаги высыпали на улицу. Девушки тараторят одновременно — важнее сказать, чем услыхать. На уроках они всё больше слушали, наконец-то можно поговорить. Впрочем, говорение уже есть слушание — самого себя.

Тройка подружек вышла за ворота. Одна из них отделилась от товарок, попрощавшись с ними и с охранником, подошла к парню.

— Давно ждешь, Йошуа?

— Нет, Сара, минут десять.

— Я есть хочу!

— Я тоже не против. Тут недалеко я знаю тихое местечко.

— Идем!

— Вперед!

— Заказывай, Йошуа. Что себе — то и мне. Вкусы наши стремительно сближаются. Твое воспитание.

— Рад влиянию на тебя, Сара. Преисполнен ответственности.

— Да, ты парень нелегкомысленный, серьезный во всем, во всем!

— А ты дева на язык острая. Но я умею не понимать намеков. Перейдем к делу. Откроем трапезу хумусом с питой, продолжим шакшукой и завершим студенческий пир чашкой кофе и рогалах. Какие ты хочешь?

— С корицей и шоколадом. Ох, полюбилась мне ваша деликатная ханаанская пища! Восточная кухня не чета нашей дикой западной.

— Верно. Харчи у нас славные!

— Что это — харчи? Не знаю пока такого слова.

— Это то, что нам несут. В познании языка нашего ты преуспела отлично, Сара. А какими сегодня сведениями пополнили твой ум наставники ульпаны?

— Представь, разбирали подвиги твоего древнего тезки! Велик был книжный Йошуа, но уж больно крут. Надеюсь, ты не такой.

— Надеюсь, такой.

— Я пока многого не понимаю. Продолжай трудиться над формированием моего мировоззрения.

— Между прочим, соименник мой взял в жены неиудейку, но она приняла его веру.

— И я готовлюсь! Ой, что это я?.. — спохватилась Сара и покраснела.

Слегка отяжелевшие от благ восточной кулинарии, Йошуа и Сара прогуливались по набережной. Весна шагала все тверже, нежила умеющих радоваться. Выдержавшее ортодоксальный натиск и в политических битвах принятое летнее время задержало на один час появление звезд на небесах и прохладный вечерний ветерок с моря. Наговорившись и нагулявшись вдоволь, наша парочка свернула с приморского бульвара в боковые улицы. Йошуа проводил Сару до подъезда. Она жила у своей тетушки, старшей сестры отца — женщины доброй, благонравной, одинокой, полюбившей племянницу, как родную дочь. На прощание кавалер нежно пожал барышне руку, тепло взглянул ей в глаза. И она с нежностью ответила на пожатие и бросила теплый прощальный взгляд. До следующего свидания.

Сара скрылась за дверью, Йошуа бодро зашагал к автомобильной стоянке. Знал он, как лихо и трезво сверстники его правят романтическим ковром-самолетом, и летают в облаках наслаждений, и спускаются на землю, и взбираются на другой ковер, и снова взмывают ввысь, и опять приземляются, и так далее. Может, и обитал он в башне из слоновой кости, но, как истый обыватель Бейт Шема и не в пример авивским ловеласам, не поступался традиционными ценностями ради пустого преходящего поветрия. Йошуа с уважением подумал о себе и о Саре.

Два года назад Йошуа гостил за океаном у старинного приятеля отца. Цви и Идо были не разлей вода в юности, но потом пути их безнадежно разошлись. Цви наследовал дух и дело родителя своего Аврама-Ицхака, перебрался из столицы в Бейт Шем и возглавил ешиву. Идо блестяще окончил университет и упорхнул за океан. Там он, по словам Аврама-Ицхака, “женился не правильно”, и совершенно забыл Бога. “Скурвился в апикурусы” — грубовато-неодобрительно пытался шутить Цви. Впрочем, ханаанский и заокеанский дружбаны сохранили сантименты молодости, писали и звонили друг другу. Цви отважился отправить сына Йошуа за океан — пусть поживет в семье Идо, на иной мир и чужих людей поглядит и вернется, проникшись верой, что лучше Святой Земли нет места под солнцем.

Йошуа близко сошелся с сыном Идо, своим одногодком Джекобом. Увлекательны и горячи были споры второго поколения друзей. И случилось, что свинцовая харизма духовности, привезенная юным ханаанцем, перетянула легковесную заокеанскую суетность. Вскоре за отбывшим на родину Йошуа последовал Джекоб. Он принял веру отцов, познал язык Святых Книг, стал называться Яковом, и Цви по протекции сына принял новообращенного в свою ешиву.

У Идо росла дочь Сара, младшая сестра Джекоба. Она, как и брат ее, тоже подружилась с Йошуа, но это история другого рода. Попросту говоря, девица по уши влюбилась в синеглазого, широкоплечего, высокого, языкастого парня. Да и строгие его понятия пришлись ей по душе, тем более, что сладкую отраву греха она еще вкусить не успела. Йошуа, как свежий росток, потянулся к теплу, и, кажется, высокие идеи в сердце его потеснились и уступили немного места банальной романтике.

Сара последовала за старшим братом. Она вознамерилась служить в армии обороны Ханаана, впоследствии изучить Святое Писание в положенных женщинам пределах, и, наконец, принять веру предков отца своего. По этим ступенькам она рассчитывала подняться к главной цели — выйти замуж за возлюбленного. Нетронутые сокровища предназначены лучшему из кладоискателей.

Еще до прибытия гостей из Ханаана, христианка Пегги, родительница Джекоба и Сары, покинула своего ученого супруга-иудея. Она сожалела об отъезде сына и дочери, но взрослым детям мать не указ. И обижена была на них Пегги: почему не согласились жить с ней и остались в отцовском доме? Идо не горевал из-за расставания с отпрысками. Во-первых, он нашел себе новую подругу, и отъезд детей пришелся кстати. Во-вторых, он не сомневался, что мальчик и девочка попадут в хорошие руки.

Йошуа радовался приезду Сары, хоть и не без тревоги в душе. Цви определил девушку в авивскую ульпану. Помогал он ей с меньшей охотой, нежели брату ее, подозревая опасность, над сыном нависшую, ибо распознал подоплеку событий, а дела сердечные могут завести далеко.

2

Попрощавшись с Сарой и вырулив со стоянки, Йошуа направился из Авива домой в Бейт Шем. Стемнело, но занятия в ешиве не окончились. Диспуты меж учениками иногда затягивались до вторых петухов, а случится трудный, спорный для толкования вопрос, то и до рассвета звучат молодые задорные голоса. Заведено было у ешиботников круглосуточное учение Торы, дабы не прерывалось ни на миг исполнение важнейшей заповеди небес. На каждую ночь от загорания первой звезды до угасания последней назначались по очереди два дежурных ученика, усердно вникавших в смысл крупных, средних и мелких букв на листах фолиантов. Сегодня вахту понесут Эльдад и Эйтан — друзья нашего героя.

Йошуа катил на юго-восток. Миновал городские магистрали Авива. Позади остался блеск ложной цивилизации безверия, впереди — дарованная Господом земля духовности. Йошуа ехал по территории, временно занятой чужим народом. Он с удовлетворением отмечал отменное качество дорог — не хуже городских. Иной раз в небе услышишь военный вертолет, по асфальту прошуршит джип армейского патруля. “Это наши функционеры, да не убудет их проворство, понуждают безбожные власти охранять нас, поселенцев, пионеров будущего”, — с удовлетворением подумал Йошуа.

Чашка крепкого кофе долго бодрит, не уснешь за рулем. Йошуа вспомнил, как в одну из суббот наблюдал идиллию во дворе соседа. Детишки забавляются на качелях и в песочнице, молодая женщина с младенцем на руках умильно глядит на них, отец семейства возвращается из синагоги. Подумал о Саре — скорей бы сдала экзамен на любовь к Богу и приняла веру отцов! Тогда он сделает ей предложение, она, смущаясь и радуясь, примет его. Нет, он не в силах слишком долго ждать, он попросит ее руки и сердца до испытания! На свадьбу приедут из-за океана Пегги и Идо. Может, снова сойдутся? Впрочем, есть материя поважнее: как-то отзовется дед на такую новость? Без его благословения — никуда!

До Бейт Шема близко уже. Но что за шум за поворотом? Мужские фигуры мелькают. Автомобили с ханаанскими номерами рванулись резко вперед. “Ну, конечно, — сообразил Йошуа и поправил пистолет на поясе, — это туземцы собирают камни по обочинам и швыряют в проходящие машины. Не иначе, мстят за два спиленных масличных дерева — давеча сорванцы наши напроказничали. Отцы-то куда смотрят? Небось, хвалят чад своих! Мелкие делишки не к лицу нам!”

Патрульный джип тут как тут. Аборигены разбежались. Дорогу перекрыли. Солдаты стали проверять документы и содержимое багажников. Йошуа позвонил другу: “Яков, задержка вышла, нас камнями забросали. Если родители спросят, придумай причину, ты мастер. Не хочу, чтоб мать с отцом волновались. Скоро приеду”.

Только Яков показался на пороге дома Цви и Хавы с ловко придуманной историей на устах, как увидал, что оба встревожены. Не успел рта открыть, а те первыми заговорили, мол, местное радио передало, камни в наших летят, и где это Йошуа пропадает? Яков выложил успокоительный рассказ, но не преуспел.

Цви наказал жене Хаве, если отец или мать вдруг позвонят с чем-нибудь — не проговориться! Зачем старикам тревожиться? Но долгая многотрудная жизнь научает бдительности, и не укроется опасность от Аврама-Ицхака и Рейзы-Ривки. Едва окончил Цви своей инструктаж, как зазвонил телефон Хавы. Это Рейза-Ривка, страшно волнуясь, спрашивает, дома ли Йошуа, не в дороге ли? У них в столице радио вещает, мол, беспорядки вблизи Бейт Шема.

Конец ознакомительного фрагмента.