Воскресенье. Книга первая

Дамир Губайдуллин, 2022

Эпоха близится к закату, но еще есть те, кто не хочет в это верить. Они молодые, упрямые и твердые в своих убеждениях. На рубеже времен им предстоит столкнутся с прошлым, вместившим в себя женскую дружбу, предательство, запретную, но самую настоящую – любовь…Прийти к пониманию себя через историю тех, кого перемоли, но не сломили жернова трудного времени.

«Воскресенье»

Посвящается сестре

“…Зенитчицы кричали

и стреляли,

размазывая слёзы по щекам.

И падали.

И поднимались снова.

Впервые защищая наяву

и честь свою

(в буквальном смысле слова!).

И Родину.

И маму.

И Москву…”

-Доброе утро, Евгения Марковна!

-Доброе утро.

Поворот, монолитные сосны в парке Зенитчиц, сквозь которые пробивается солнечный свет. Еще пару метров — и у цели. Главное — не сбить дыхание.

«Привет, Женька!»

Короткий кивок. Дорога выкручивает налево, к выходу. Еще круг, и домой. Строго глядят с бронзовых бюстов партизанки Мария Мелентьева и Анна Лисицина. Аня смотрит немного грустно, Маша — твердо, вдаль. Несломленная воля девятнадцатилетней девочки. У начищенных, сверкающих бюстов, залитых солнечным светом, свежие цветы — красные гвоздики.

Несмотря на ранний час, уже жарко. Женя на бегу поправляет воротник у синей кофты с белой литерой «Д» на груди. Тополиный пух мешает пробежке. Сорвавшись с дерева, шумно взлетает воробьиная стая. Автолюбитель чинит у входа в парк «рыжий» «Москвич-412». Женя видит лишь задние фары машины, которые будто бы жалобно сощурились и говорят: «Может быть, хватит? Я уже не поеду. Оставь меня».

–Здравствуйте, Евгения Марковна.

–Доброе утро.

Еще полкруга. Если дышать равномерно, должно хватить дыхания. Еще чуть — чуть. Уже появились «пузыри», вытянулись колени на синих, тренировочных штанах, но ничего. Ритмично, будто подгоняя, скрипят кеды «Два мяча»: высокие, синие, с белыми полосками. Еще поворот. Похлопывают по спине убранные в хвост черные волосы. В голове звучит голос отца:

«Евгения, ты — советский милиционер! Какой пример подаешь братьям?! Ты подумала, что из них вырастет?! Люди БАМ строят, а моя дочь, ребенок уважаемого человека, занимается непонятно чем. Позор!»

Парк дышит цветами. Вдоль прогулочных аллей — аккуратные клумбы с белыми флоксами, красными розами и пионами. На коричневой, деревянной скамейке у фонтана сидит пожилая пара. Он — в модной шляпе бурого цвета, белой рубашке с короткими рукавами и светлых брюках. Благородная седина, интеллигентный взгляд. Нога закинута на ногу — блестят начищенные, бежевые сандалии. Она — тоже в шляпе, алой, в красивом, длинном розовом платье. Немного косметики, подчеркивающей большие темные глаза. Гордо вздернутый подбородок. Аккуратная, белая сумочка. Платье подходит ее возрасту, не выглядит вычурно. Они читают газету, одну на двоих, и едят мороженое. Мужчина, широко улыбнувшись, достает из-за пояса букет незабудок, вытаскивает из него один цветок и аккуратно устанавливает на поля ее шляпы. Женщина смущенно улыбается. Из динамиков звучит музыка.

«…И я иду к тебе навстречу,

И я несу тебе цветы,

Как единственной на свете

Королеве красоты…»

-Здравствуйте, Женя.

–Здравствуйте.

Снова воспоминания. Московский двор. День. Солнечно.

«Круглова, ну что с тобой не так? Все бабы как бабы. А ты — «мусор», что дальше-то?».

Звонкая затрещина. Жар в руке. Отчаянно колотится сердце. Обидно!

— Добрый день, товарищ участковый!

Метров за триста до поворота, ведущего к выходу, девушка резко затормозила. Окатив мужчину на лавочке презрительным взглядом, она добрела до лавки и прильнула к медному, питьевому фонтанчику, жадно дыша.

— Яков Моисеевич, — отдышавшись, сказала Женя, сердито прищурившись, — как можно заниматься в таких условиях? Спорт — это у нас что?

— Так это, — жизнь. Клянусь своими седыми висками, — кивнул пожилой мужчина, сняв очки и положив их в нагрудный карман белой рубашки с короткими рукавами.

— Правильно, — распустила темные волосы девушка, — а вы мне бегать мешаете. Вредитель вы, Яков Моисеевич.

— Так, это же я с уважением, — примирительно произнес мужчина. На вытянутом лице появилась улыбка. Когда Ройзман улыбался, его зубы касались нижней губы: создавалось ощущение, что он смеется над собеседником. — Мы же любим, нашу милицию-то. А вы вот, это самое, чем бегать с утра, лучше бы бандитов ловили, да. Преступность — она такая. Не дремлет.

–Поучите меня еще, товарищ Ройзман, — погрозила пальцем Женя, присев рядом. Мимо пробежала группа молодых людей из секции самбо. В таких же, как у нее, синих тренировочных штанах, только кеды у них были черные. Остановившись неподалеку, они вышли на свободную асфальтную площадку перед сценой, исписанную мелками и сняли олимпийки, оставшись в белых майках. Девушка хмыкнула, отметив мощные мышцы. Ну, конечно. Самбо. Многие знали, что в городе есть подпольная секция карате, но никто не признавался, где она находится. Антисоветчики.

— А чего бы и не поучить? — Пожал плечами мужчина. Глаза устали после очков — он протер низко опущенные веки, — вот вы, Евгения Марковна, такая молодая, а приехали в Береговой, это же конец света. Граница, поди. Либо чего-то натворили, либо доказать хотите правоту свою. Черным по белому. Мы здесь все друг друга знаем, а вы среди нас чуть ли не самая молодая. Это поддержка, Евгения Марковна. Поддержать вас хотим.

— Ну и закончим наш балет на этой ноте, — поднялась Женя, застегивая олимпийку, — а попала я сюда, Яков Моисеевич, исключительно по своей воле. Хорошего дня вам.

— Евгения Марковна! — Крикнул вслед Ройзман. Мужчина опустил голову и пригладил светлые брюки. — У меня к вам исключительная просьба, душа моя.

–Я вас слушаю.

— Вы же знаете учительницу, Елену Павловну?

— Ракицкую? — Задумалась, вспоминая, Женя. — Да, знаю, а что с ней?

— Да вроде бы ничего, — замялся мужчина, разглядывая коричневые туфли с острым носом. В карих глазах появилась тревога. Ройзман будто бы хотел что-то сказать, что-то знал, но не решался, — не видно ее уже дня четыре как. Вы бы зашли к ней, узнали, что да как.

— Уехала, видать, — пожала плечами девушка. — А дочь, у нее же есть дочь?

–Так и ее нет. Мы искренне переживаем, Евгения Марковна.

— Хорошо, я зайду. До свидания, Яков Моисеевич.

— Хорошего дня, Евгения Марковна.

***

В служебном, деревенском доме по улице Звездиной, на окраине города, заиграла музыка в темно-коричневом транзисторном приемнике. Блестящую антенну подняли вверх, покрутили колесо и из динамиков раздался шипящий, раскатистый женский голос:

«…Я так хочу, чтобы лето не кончалось,

Чтоб оно за мною мчалось, за мною вслед…»

Участковый Круглова, двадцати четырех лет от роду, посмотрела в зеркало и довольно улыбнулась, поправив убранные в пучок на затылке темные волосы. Поправила форменную милицейскую юбку и застегнула пуговицу на пиджаке. Отойдя от зеркала, Женя ступила на уже нагревшийся от солнца домотканный ковер на деревянном полу. Половица отозвалась глухим недовольным стуком, ее стон отразился эхом в высоком, массивном деревянном потолке. Девушка подошла к накрытому белой скатертью столу и взяла из медной тарелки зеленое яблоко. Отодвинув деревянный стул, присела, положив голову на руки и уставившись на приемник.

В ней кипел огонь. Евгения воспринимала жизнь как большое приключение, кино. Несмотря на не самую яркую внешность (глубоко посаженные глаза и заметные морщины), к ней тянулись люди, Женя умела заряжать энергией, которая лилась через край. Родители, довольно известные в стране медики, растили детей в любви и заботе, поэтому они ни в чем себе не отказывали. Отец с матерью пророчили Жене карьеру медработника — тем удивительнее для них было решение дочери стать милиционером. Сначала они восприняли это как шутку, но когда Евгения с отличием получила профильное образование, стало совсем не до смеха. Попытки поговорить прошли неудачно — горячая Женя с годами стала страшно упрямой и принципиальной. Однако сбыться блестящим планам, к сожалению девушки и счастью отца, пока помешал случай.

— Евгения, ты, ты сошла с ума…? — Отец, мать, два младших брата в смешных, коротких синих шортах и белых майках. Московская квартира. Солнечный летний день. — Ты хоть понимаешь, что ты натворила?!

— Женечка, расскажи нам, как все было, — просит мать, пытаясь поправить дочери волосы. Женя сердито одергивает голову. Гостиная большого дома почти в центре Москвы. Роскошный, блестящий гарнитур из Чехословакии. Внутри — импортный сервиз. На полу — дорогой ковер.

— Да она людей бьет, ты представляешь?! — Взмахивает руками отец. — И кого?! Сына первого секретаря горкома ударила! Бутылкой! По голове! Позор! Дочь уважаемого человека! И это — советский милиционер!

— Женечка, дочь, расскажи…

— Так, хватит, — Круглова яростно вскакивает, — я никому ничего объяснять не собираюсь! Бекетов получил по делу! Не хочешь меня видеть, папа, не увидишь. Завтра же напишу заявление о переводе из Москвы.

— Женя, успокойся. Сядь и расскажи, — вновь тихо просит мать.

— Мама, да он не хочет слышать меня! — Отчаянно восклицает девушка. — Заладил — позор, позор! Папа — я милиционер, комсомолка, в конце концов, это же не пустые слова! Я людей просто так бутылками по голове не бью! И да, если тебе это утешит, это был прекрасный коньяк!

С этими словами Круглова выбегает из квартиры, хлопнув дверью. Родители лишь ошарашено переглядываются.

Музыка в транзисторном приемнике захлебывается, прервавшись сердитым шипением. Женя вздрагивает, вернувшись из воспоминаний, и поворачивает голову. Взгляд падает на огромный красный ковер на стене, над кроватью с синими спинками. Пружины. В пионерских лагерях это был ее батут. Как весело скрипела кровать и подбрасывала вверх, на самый вверх! Может быть, прыгнуть, Евгения?

Пригладив белое покрывало и поправив пушистую подушку, Женя улыбается, принюхиваясь к букету ромашек в белой вазе на подоконнике. Хорошо.

***

Она выбегает из подъезда и направляется к парку. Несмотря на июль, на улице уже почти вечер и становится прохладно. Ветер треплет подол модного финского платья — темно-розового, с длинными рукавами. Ее страшно колотит от обиды, почему? Человек, которому она верила всей душой, не захотел ее слышать? Был ли смысл что-то доказывать внезапно оглохшей душе? Отец упрямо не хотел верить, что ребенок, которого он вырастил, не может без причины ударить человека бутылкой (пусть и очень хорошего коньяка) по голове. Где-то внутри у девушки заседает догадка, что заботливый и переживающий, ее, по — настоящему родной отец, просто использовал ситуацию для исполнения своего плана. Видеть дочь милиционером он не хотел.

«Жека!», — окликают ее четверо парней на светлых «Жигулях». Не обратив внимания, Круглова входит в парк. Автомобиль останавливается у входа, взвизгнув тормозами.

— Круглова! — Догоняет ее один из парней, остальные ждут в машине. Не бедный: модная, «битловская прическа» с длинными, темными бакенбардами. Импортные, светлые кеды, явно не «Два мяча», и черные джинсы. Явно не самодельные, не «варенки». Дорогая, бежевая олимпийка поверх черной футболки. — Куда бежишь — то?

— От тебя подальше.

— Ох, ну да, — парень смеется, — опять с отцом поругалась?

— Слушай, — резко оборачивается Женя. Бегать от него в босоножках на высокой танкетке — глупое занятие. — Чего с тобой не так, а? Вроде и красивый, и шмотки носишь заграничные. Машина вон хорошая. Чего же ты гад — то такой? Нашел бы себе дурочку и водил бы ее на танцы и еще куда — нибудь. Ты же всем противен, не думал об этом?

— Да, а чего так? — Нахально улыбается молодой человек. — Потому что я одеваюсь не как все, и вообще не как все? — Поправляет он зачесанные набок волосы. — Ну, не всем же кричать «Служу Советскому Союзу!» и жить стадом. А что с тобой не так, Женя Круглова? Вроде хороша собой. Родители — уважаемые люди. А сама — «мусор», — гогочет парень.

Кровь приливает к голове и Женя, не соображая, что делает, отвешивает ему звонкую затрещину. Наступает тишина.

— Это ты зря, — ощупывая лицо, проговорил парень.

— Эй, — за Женей вырастает светловолосый молодой человек крепкого телосложения, — что тут происходит?

— Да мы тут, «мусор» убираем, — с акцентом на предпоследнее слово произносит Противник.

— Вот и убирай отсюда, — указывает молодой человек парню на выход, — а то помогу.

— Всего доброго, Евгения Марковна, служу Советскому Союзу! — Зычно кричит Противник и убирается из парка.

— Все нормально? — Заботливо интересуется Алексей — лучший игрок футбольной команды района и Женин давний товарищ. Он не Противник, он простой советский парень. Товарищ. Добрый и надежный, конопатый, с непослушными, соломенного цвета волосами. Выразительные, карие (коньячного цвета) глаза, большие. Играет в футбол, носит черные, выцветшие отцовские «треники», белую майку (алкашку) и серую кофту, но не с литерой «Д». Семья Алексея с завода Лихачева, поэтому кроме столичного «Торпедо» они ничего не признают.Для Жени он кто — то вроде лучшего друга и потенциального жениха (если бы женщины, конечно же, выбирали хороших парней). Хотя в глубине души она прекрасно понимала, что отец никогда не примет сына простых рабочих. Вопреки стараниям, революция так и не стерла классовых границ. Пусть и яростно пыталась.

— Да, нормально, — машет еще горящей рукой Женя, чувствуя, как трясутся колени.

— Бекетов та еще сволочь, тебя никто не винит, Женя.

— Я знаю, Леш, — тепло улыбается девушка и берет парня под руку. — А не угостите даму мороженым, товарищ спортсмен? — Кокетливо спрашивает она.

— У меня есть выбор? — Смеется Алексей.

— Ох, это сложный вопрос, товарищ спортсмен.

— Ну, раз, милиция просит, — разводит руками парень, — теперь меня не арестуют.

— Леша.

— Как Эдуарда Стрельцова.

— Алексей!

— Ну, все, все, молчу.

Женя улыбается и, сощурившись, смотрит на небо. Такое чистое и прекрасное, как юная душа.

Светлое, летнее небо 1977 года.

Стрелка часов с красным циферблатом на стене доходит до 8. Отложив так и не съеденное яблоко обратно в тарелку, Женя встает со стула и, поднявшись на носочки, берет с темно-коричневого шкафа пилотку — ее гордость. Аккуратно надев головной убор, она еще раз смотрит в зеркало и козыряет сама себе, улыбнувшись. «Серьезнее, Евгения, — говорит она себе. — Ты — советский милиционер». Но все равно улыбается, когда взгляд падает на туфли у порога. Светлые, на деревянном каблуке, с кожаными ремешочками. Совершенно убийственные. Нужны были для встречи с молодым человеком, он был выше нее ростом. А ей хотелось смотреть сверху и с презрением, когда поссорились. На случай перемирия оставались те самые босоножки. Не помирились. Но туфли остались и были еще очень даже ничего.

Улыбнувшись, Женя нырнула в босоножки, поправила пилотку и вышла из дома, хлопнув дверью.

***

Маленький городок на границе начинает рабочую неделю. На уже залитых солнцем улицах появляются люди. Одни спешат к парадной завода, другие — на остановки, третьи — занимают в очередь в гастроном, которая уже принимает угрожающе длинную конструкцию. Появляется «ЗИЛ», поливальная машина — ударный борец за чистоту и порядок. Вслед за фонтаном за его лобовым стеклом возникает радуга. Обгоняет ЗИЛ светлая «Волга», с шашечками на крыше. Резко выворачивая влево длинный корпус, автомобиль недовольно урчит и скрывается за поворотом. Мороженщик поправляет колпак и открывает шторки ларька — к нему сразу же подходит ожидающая толпа. День обещает быть знойным

На остановке, дребезжа, останавливается трамвай — красно — желтая «Татра». Толпа спешит к нему, однако транспорт не двигается с места. Пассажиры недовольно галдят, и лишь потом замечают приближающуюся девушку в милицейской форме.

— Мороженое, Евгения Марковна? — Улыбается мороженщик, поправляя усы.

— Вечером, Игорь Андреевич, — щурясь от солнца, отвечает Женя, — наемся сладкого, бегать не смогу. Трудового дня!

–И вам, Евгения Марковна!

Бодро миновав пешеходный переход, Круглова лихо козыряет проходящему пионерскому отряду — они отвечают тем же.

— Глянь, пошла, — шепчет проходящая мимо пожилая учительница своей подруге. — Прислали же ребенка, участковым работать. Сопля же еще совсем, а нос — выше крыши. Стыдоба! Здравствуйте, Женечка! — Притворно улыбается она.

— Доброе утро, — сухо отвечает девушка, смерив пенсионерку подозрительным взглядом.

–Надо бы обыск у нее дома провести, а то мало ли.

— Не говори.

***

— Спасибо большое! — Запрыгнув в трамвай, поблагодарила Женя.

— Куда же мы, без товарища участкового, — улыбнулся водитель, — без него никак.

–Что же вы, девушка, людей задерживаете? — Склонился к Жене молодой человек. Прическа почти как у Противника — модная, «битловская», русые, опущенные бакенбарды. Светлая рубашка, светлые брюки-клеш, начищенные бежевые сандалии. Кажется, он работает автомехаником. Качнувшись, трамвай тронулся с места.

— Сухов, — коротко бросила Круглова. — Плакат видите? — Она ткнула пальцем в надпись стене трамвая. — «Совесть — лучший контролер», — Женя поправила пилотку и разгладила юбку. — Имейте совесть. Я вам не девушка, я — советский милиционер. И вообще, — подняла она голову, схватившись за поручень, — чего не на работе?! — Крикнула Женя сквозь шум трамвая. Тот обладал удивительной шумоизоляцией от окружающего мира, полностью его заглушая.

— Ой, ну, что вы начинаете, Сухов, Сухов, — поморщился парень. — Давайте просто — Олег.

— Так, — Круглова двинулась к выходу, — Хорошего дня, Олег…

— Юрьевич, — подсказал парень, спрыгивая с подножки трамвая вслед за Женей, — А куда это вы, товарищ участковый? Опорный пункт в другой стороне.

— Хочу к учительнице зайти, Ракицкой Елене Павловне.

— А что с ней?

— Да захворала, говорят, не видно давно. Зайду, посмотрю, может быть, надо чего.

— Так давайте я провожу. Мне как раз по пути.

— Строго до дома, и бегом на работу.

— Есть, товарищ участковый! — Улыбнувшись, козырнул Сухов.

Смерив его презрительным взглядом, Женя усмехнулась и двинулась в путь.

***

— У нас народ вообще мирный здесь, — сообщил Сухов, когда они дошли до моста через реку. Недалеко уже виднелись финские и карельские домики. — Так что, скучно придется, товарищ участковый.

— Ничего, переживем, — Круглова с интересом взглянула на финских рабочих на той стороне. Один из них приветливо помахал рукой и улыбнулся. Олег ответил тем же. Евгения укоризненно взглянула на парня.

— Товарищ участковый, вы же не думаете, что…

— Сухов! — Возмущенно воскликнула Женя. — И как часто вы туда ходите?!

— Да всю жизнь, — отмахнулся Олег, поправив волосы, — все ходят, вот вам крест.

— Сухов!

— Да, ну, что вы как ребенок, Евгения Марковна. Мы же не секреты им выдаем. Так, в баньке париться и пиво из хвойных пьем. Ну, и они к нам заходят.

— Остановитесь! — Сверкнув глазами, проговорила Женя. — Узнаю еще раз — посажу, честное пионерское.

— И чего добьетесь, товарищ участковый? — Пожал плечами молодой человек. — Это система, и вам ее не сломать. И да, при Ракицкой про лагеря лучше говорить.

— В смысле? — Нахмурилась Круглова.

— А вот и он, собственной персоной, — Олег указал на голубой дом с оранжевой крышей. «Улица имени партизанки Игнатовой», прочитала Женя на табличке. — Проще надо быть, Евгения Марковна, ближе к народу. Приходите сегодня на танцы, будет весело.

***

Поправив пилотку, Женя подошла к аккуратно выкрашенному в голубой цвет деревянному забору. Ракицкая жила с дочерью одна, ее муж умер несколько лет назад от болезни легких. Говорили, что и сама учительница страдала закрытой формой туберкулеза. Несмотря на одиночество, Елена Павловна скрупулезно следила за небольшим огородом. Взгляд девушки упал на многочисленные кусты красных роз. Ровные, ухоженные грядки с луком и картошкой. Огород уходил вдаль, к самому курятнику. Солнечные лучи падали на выкрашенные в белый цвет ставни. Памятник архитектуры, улыбнулась Женя. Поправив пилотку и открыв калитку, она вошла во двор.

— Здравствуйте, — поздоровалась Круглова с девочкой лет 15-ти, моющей крыльцо.

— Здравствуйте, Евгения Марковна, — та испуганно захлопала голубыми глазами и приподнялась, поправив темные шорты.

— Яна, да?

— Да — да. Вы проходите, товарищ участковый, — девочка отложила тряпку и вытерла руки о белую футболку в красную полоску. — Мама приболела немного, простите, — сбросив тапочки, она взлетела на крыльцо и открыла дверь. — Проходите, я сейчас чайник поставлю.

***

Женя тихо вошла и аккуратно прикрыла за собой дверь. Звенящая тишина. Она сняла пилотку, пригладив волосы, взглянула в зеркало. Взгляд упал на старинное, жемчужное колье на комоде, явно ручной работы, его аккуратно уложили в шкатулку из синего бархата.

Раздался кашель. Вздрогнув, Женя только в этот момент заметила лежащую на диване женщину. В доме была только одна комната, в которой умещались видавшие виды диван, стол и маленький холодильник в углу. Лицо женщины было мертвенно бледным: его покрывали многочисленные морщины. Укрывшись одеялом в жару, Елена Павловна тряслась в страшном ознобе.

— Кто здесь…? — Прохрипела Ракицкая, задыхаясь от страшного кашля. — Яна!

— Иду, мамочка! — Девочка склонилась над матерью. — Что? Воды? Вы простите, она совсем плохая, — виновато произнесла Яна, — который день мучается.

— Евгения Марковна, — облегченно улыбнулась Ракицкая, — Женечка. Я так рада, что вы здесь. Дочь, сходи в магазин, купи конфет. Моих любимых, родная. Беги, скорее. Нужно Женечку чаем угостить.

***

— Елена Павловна, почему вы скорую не вызвали? — Спросила Женя, когда девочка ушла из дома и присела на край дивана. — Вам помощь нужна.

— Нет, нет, — спокойно ответила Елена Павловна, — Я так рада вас видеть. Хотела с вами поболтать. Поговорите со мной, Женя. Пожалуйста.

— Конечно, — девушка поправила подушку под больной, — Елена Павловна, вам нужно в больницу, срочно.

–Женя…, — выдохнула Ракицкая, — как вас сюда занесло? Такая молодая, красивая.

— Это случай, Елена Павловна, — Круглова посмотрела на совсем еще не старую женщину, с невероятно теплыми глазами. Морщины выдавали трагедию жизни, но в густых, каштановых волосах не было седины, а улыбка была, снисходительной, доброй. Нежно материнской. Невзгоды не сломали Ракицкую — она понимала, что умирает, но ни о чем не жалела.

— Замуж вам надо, Женечка, — тихо сказала она с улыбкой. — Любовь, она ломает все преграды.

— Елена Павловна, некогда мне, — смущенно усмехнулась девушка.

— Поверьте, на ваш век хватит приключений, — ответила Ракицкая. — Будет возможность «За Россию умереть». Вы знаете, в жизни столько всего было, что я иногда удивляюсь, как такое возможно? — Женщина с трудом поднялась и присела.

— Елена Павловна…

— Нет, нет, никаких больниц, — Ракицкая вновь страшно закашлялась, — я жалею только об одном — что не родилась по ту сторону реки, — улыбнулась она, так по-детски и счастливо, что у Жени проступили слезы. — Да, тогда, наверное, все было бы по-другому. Но это все мелочи жизни. Я хочу попросить вас, Женя, — Ракицкая повернулась к комоду, и вдруг схватилась за сердце.

— Елена Павловна! — Воскликнула испуганно Женя, — Елена Павловна, я за врачом!

— Нет, нет! — Крикнула Ракицкая и схватила Женю за воротник пиджака, притянув к себе, — Женечка, — сказала она, глядя в глаза, — Женя, я вас умоляю, расскажите ей правду. Моей девочке. Прошу, — женщина звучно сглотнула, по щекам покатились слезы, — правду. Пожалуйста.

— Какую… Какую правду, Елена Павловна?! — Крикнула Женя, но Ракицкая уже не дышала. Ослабив хватку, она уронила голову девушке на плечо.

Женя уложила учительницу на диван и отступила назад. Прижалась к стене и сползла вниз.

Навсегда. На всю жизнь она запомнит эти огромные, зеленые глаза, этот отчаянный взгляд. Покрытое слезами и морщинами красивое лицо.

«Правду. Пожалуйста».

Лишь спустя пару минут Круглова заметила застывшую на пороге Яну. Авоська выпала из рук, взгляд девочки сошелся с Жениным. Секунда — и она выбежала из дома.

«Стой!» — Крикнула Женя и кинулась следом. Затем вспомнила, что забыла пилотку, вернулась, вновь выбежала на улицу, но беглянки и след простыл.

***

Ночью улицы Берегового опустели. Музыка смолкла, мороженщик закрыл свою лавку. Жалобно, устало скрипнул трамвай и отправился в депо. С реки повеяло прохладным, свежим ветром.

С трудом дойдя до дома, Женя Круглова упала на скамейку у забора и устало вздохнула.

«Правду. Пожалуйста».

«Мамочка».

Светлые волосы девочки. Большие, зеленые глаза. Трамвай. Колье. Мост, «колючка», финны.

«Это система. И вам ее не сломать».

Евгения закрыла лицо руками. Система должна быть разрушена, если она преступная. Любой, кто ей потакает — преступник и враг государства. А если милиция допускает подобный произвол, то становится соучастником преступления. Работник органов — это и есть власть. Враг и преступник во главе страны приближает конец государства.

— Евгения Марковна, вы, это самое, присаживайтесь, — полковник Вячеслав Анатольевич Давыдов, начальник милиции города, указал на стул напротив его рабочего стола, заваленного бумагами. — Я все понимаю, у вас на руках умер человек, у всех бывает… — он вытер пот с лысины и уселся на стул. — Ну, или почти у всех. Привыкните. Сходите вечером на танцы, это самое, развейтесь. Но только без фанатизма, — поднял вверх указательный палец Давыдов.

— Есть, развеяться танцами, — высохшим ртом ответила Круглова. — Вячеслав Анатольевич, я могу ознакомиться с личным делом Елены Павловной?

— Это зачем? — Удивленно спросил полковник, поерзав на стуле, поднимая глаза на портрет Брежнева над головой, будто искал у него поддержки. Тучная конструкция мужчины не давала спокойно сидеть на месте: размер мебели не соответствовал габаритам Вячеслава Анатольевича.

— Так, для личного интереса, — пожала плечами Женя. — Интересно, что был за человек.

— Конечно, можете, но я не понимаю, зачем? Оно у следователя, ничего такого в нем нет. И вообще, я хочу вас попросить не соваться в это дело.

— Почему? — Удивленно пробормотала Женя, сжимая в руках пилотку.

— Потому что не надо, — Давыдов поднялся с места и взглянул в окно. — Чувствую я, что многого мы не знаем, ох, чувствую. Через два дня, в наш с вами Береговой прибудет опергруппа. Еще раз все осмотрят, так сказать, проверят.

— Но зачем? Она же простой учитель.

— Ну, это не нам решать — зачем, когда, почему, от чего, — развел руками Вячеслав Анатольевич. — К простым учителям опергруппы из Ленинграда не едут, Женечка. Так что, сходите на танцы, отдохните, а завтра со свежими силами на работу, — улыбнулся он. — Все, вы свободны, Евгения Марковна, можете идти.

— Вячеслав Анатольевич…

— Женя… — взмахнув рукой, Давыдов едва не сбил со стола маленький мраморный бюст Ленина, — все, Круглова, идите домой! — Раздраженно бросил он, бережно устанавливая фигурку обратно. — Домой, я сказал!

Женя откинула голову на деревянный забор и закрыла глаза. Тайна. Опергруппа. Какая может быть тайна у учителя пения? И ребенок, который сбежал. Которого непременно нужно вернуть и передать на воспитание государству.

— Не спится, Евгения Марковна? — Неожиданно появившийся Сухов присел рядом, повесив на забор бежевую куртку. — Тяжелый день, товарищ участковый?

— Вы что, следите за мной, Сухов? — Проворчала Женя, не открывая глаз.

— Да, ну что вы, только хотел узнать, как вы. Застали Елену Павловну дома?

–Ага, — глубоко вздохнула девушка, — и не только застала.

–О чем это вы?

–Померла она, Сухов. Прямо у меня на руках.

–Дела, — протянул парень, — ну, бывает. Но это же не вы ее убили.

— Да, но у меня на руках умер человек, и ощущения отвратительные, — поморщилась Женя.

— Понимаю. А хотите выпить?

— Чего? — Открыла глаза Круглова. — С ума, что ли сошли, Сухов, милиционера спаиваете. Идите домой. Придите в себя.

— Мое дело — предложить, — пожал плечами молодой человек. — А Яна где? Ее уже забрали?

— Нет, — почесала затылок Женя, — сбежала она. Пока не нашли. На ту сторону моста ушла, наверняка.

— А, ну, это понятно, — кивнул Олег, — и что собираетесь делать?

— Искать, — коротко ответила девушка. — Найти и передать ребенка государству.

— Ааа. В детский дом.

— Государству, Сухов. Как того требует закон.

— Хорошо, — откинул голову на забор парень. — Послушайте, а вы не пробовали понять людей, как-то по-другому поступать, с точки зрения морали, например?

— Сухов, — твердо сказала Женя, — я — советский милиционер. Есть закон! А что вы мне предлагаете? Не искать ее, не передавать государству, что? Оставить Яну у финнов?

–Это гораздо лучше, чем отправлять ее в детдом.

— Сухов! — Вскочила Женя. — Я — советский милиционер! Власть! Когда она творит беззаконие, стране — конец! Мне не хочется дожить до такого времени, когда милиция будет грабить и убивать свой народ! Я лучше застрелюсь!

— Да нельзя все время жить только закону! — Вскочил Сухов. — Власть, власть. Кому нужна ваша правда, если от нее плохо всем?! Есть мораль! И нельзя все время жить по законам, даже по-советским, какими бы они не были правильными!

— А я и не говорю, что они правильные, Сухов, — спокойно и жестко ответила девушка, — но мы обязаны во что-то верить. И я никогда не пойму вас, а вы меня. Я росла в другом мире, и мне кажется катастрофой, что советские граждане спокойно бегают на финскую территорию, а финны так легко пересекают нашу границу, нормально вообще?! — Удивленно рассмеялась она. — Кому расскажи — не поверят.

— Они такие же люди, как и…

–Они не люди, они враги, — отрезала Круглова, — ни через 10, 20, 30, 100 лет мы не станем для них своими.

–Ваше дело, думайте, как хотите, — пожал плечами Олег. — Дайте ребенку время прийти в себя. Может быть, найдется родственник или, я не знаю, отец. А вот так кидать ее в детский дом — это жестоко, товарищ участковый.

— Есть закон, — жестко сказала Женя, взглянув на парня исподлобья, — девочку найдут и отдадут государству. Попытаетесь помешать — посажу, глазом не моргну.

— Ох, ну, что вы, Евгения Марковна, куда уж мне, — рассмеялся Сухов. — Тогда вы ее не найдете. «Враги» девочку не выдадут. Они достаточно неплохие люди, товарищ участковый.

— А, даже так? — Сложила руки на груди Женя и улыбнулась. — Может, вы мне предложите идти за «колючку» и разговаривать с ней?

— Отличная идея! — Воскликнул парень. — Боюсь, у вас просто нет другого выхода. И да, если захотите узнать что-то о Ракицкой, вам придется влезть в ее дом, до приезда опергруппы. А она приедет, я — то знаю, — победным тоном закончил он.

— Все? — Насмешливо спросила Женя. — Вы пьяны, Сухов? Вы мне, советскому милиционеру, предлагаете идти за «колючку», то есть, незаконно пересечь государственную границу капиталистического государства, а потом еще и влезть в чужой дом без специальных документов?

— А почему нет? — Сухов примерил Женину пилотку и, козырнув, добавил, — у вас нет другого выхода, товарищ участковый.

— Вы — сумасшедший, — Круглова яростно сорвала пилотку с головы парня и открыла калитку. — Идите спать, товарищ Сухов, вы спятили.

— А темнота друг молодежи, — рассмеялся молодой человек, — приходите танцевать, Евгения Марковна, ожидаем вас. И знаете, я все-таки надеюсь, что когда-нибудь, лет через 20, у нас в стране будут другие органы, более человечные. И в законе о морали чего-нибудь укажут.

— Сухов! — Вернувшись на улицу, крикнула девушка. — Смотрите, как бы вас не перемололо этими изменениями — то, лет через 20. Бунты в этой стране мирно не проходят!

— Посмотрим! Приходите, товарищ участковый. Ждем.

Женя лишь хмыкнула и закрыла калитку.

***

В служебном доме на окраине зажегся свет. Женя тихо вошла и включила приемник. Бросила на стол два письма из почтового ящика, третье — от отца — в мусорное ведро. Не распечатывая.

«Радиоспектакль «Бронепоезд 14-69». По повестям и пьесам Всеволода Иванова. ( Диктор почему — то сделал ударение на первую «а»). Автор инсценировки — Борис Дубинин.

Действующие лица и исполнители:

Пеклеванов — заслуженный артист РСФСР Юрий Каюров.

Вершинин — заслуженный артист РСФСР Петр Щербаков.

Васька Окорок — артист Всеволод Шиловскый( диктор произнес именно через «ы»).

Знобов — артист Михаил Жигалов.

Незеласов — народный артист Союза ССР Юрий Яковлев.

Обаб — заслуженный артист РСФСР Роман Филлипов.

Варя, невеста Незеласова — артистка Елена Шанина.

В остальных ролях и эпизодах заняты артисты московских театров…»

Евгения зажгла газ и поставила на плиту кастрюлю с картофельным супом. В голове все еще сидел разговор с Суховым. Немыслимо — идти через государственную границу советскому милиционеру. Непременно должен быть другой выход. Но какой?

«…Звукооператор — Борис Жорников, музыкальный редактор — Ольга Красевская, звуковое оформление Петра Бондарева, ассистент режиссера — Ирина Карасева, звукооператор Галина Тимченко и Зоя Сорокина. Редактор — Любовь Юнина…».

Из приемника раздалась оркестровая музыка, духовые инструменты. Круглова аккуратно повесила форму на стул, выделив место на комоде, конечно же, любимой пилотке. Вспомнилось жемчужное колье у Ракицкой — дорогой подарок для простого учителя. Натянув короткие синие шорты и мешковатую футболку желтого цвета, она распустила волосы, водрузила кастрюлю на стол и принялась за ужин.

«…Белоголовые китайские шхуны, лодки рыбаков. Похоже было, что Владивосток, огромный приморский город, жил своей привычной жизнью. Но уже томительная тоска наложила язвы на лица людей, на дома, даже на море…».

Женя шумно вздохнула. Да, в родном доме было значительно веселее, чем в Береговом, но какое это имело значение? Она прекрасно понимала, что жить с родственниками, с такими разными взглядами, не сможет никогда. Лишь время, время и жизненный опыт, года, смогут сократить возникшую между ними пропасть.

«Значит, наше дело растет.

Три стука в окно.

-Это наши. Пойду, открою.

-Угу.

— Ох, и дождь хлещет. Дождище!»

Женя отложила ложку. Еда совсем не лезла в горло. Больше всего не хотелось думать о работе, но никак не получалось. А что, если ребенок действительно по ту сторону моста? Тогда Сухов, как ни странно, прав, другого выхода у нее не было. Но пересечение государственной границы, да еще и буржуазного государства — это не то, что тюрьма, это «вышка».

«Вершинин — тучи, куда ветер, туда и он с дождем; куда и туча, куда мужики, туда и Вершинин.

-Чудо из чудес, товарищи — русский народ. Ну, возьмем, хотя бы, того же Вершинина. Давно ли это был простой рыбак, пахарь…».

Девушка нахмурилась. А что с тайной Ракицкой? О какой правде она говорила? Это могло быть связано со Страшной Войной. Ей тогда было около 20 лет, мало ли что могло там случиться? Давыдов дело не даст. Нет, этим даже не пахло.

«… Лес был как море, а море — как лес. Только лес чуть темнее, почти синий. От колес телег отлетала последняя пыль и последняя деготь родных мест…».

И что дальше?

Ребенок в глухом лесу, опергруппа скоро приедет и больше никакой правды Круглова не узнает. Женя закрыла лицо руками и вздохнула, тяжко. Что же делать…?

« — А ну-ка, Миш, посвети. Вот, у меня в руках фотографии. Узнаете?

-Канатин, как не узнать!».

-Генерал!

-Он, зверюга!

-Вот, вот, верно. Ему отрезано на карте земли столько, что мы его землю вровень закроем его портретом…».

Пересекать государственную границу — это самоубийство. А если ее поймают? Точно посадят, повезет, если не расстреляют. Женя живо представила зал суда, заплаканную мать, сурового отца, телогрейку и тесные лагерные бараки на Магаданской земле. Круглова поежилась. Нет, ни за что. Хватит с нее приключений в Москве.

— Да ты больная, Круглова! Ищи себе другую работу, а лучше вообще уезжай из Москвы! Вечер. Бекетов держится за разбитую голову, по вискам, щекам течет кровь: «Больная, больная!».

Рядом — испуганная подруга Нинка в белоснежном сарафане. В Жениной руке — осколки от бутылки коньяка, отличного, из Ялты: отцовский, коллекционный.

-Женька, чего же ты наделала…? — Трясущимися губами бормочет Нинка и плачет. — Тебя же теперь уволят.

— Ну, ничего, я работу найду, — обнимает ее Женя и целует в светлый пучок на голове. Вечерняя прохлада приятно освежает ноги, ветер треплет черное платье и голубую, легкую куртку. — Хочешь, на БАМ поеду? Магистраль строить эту, Байкало — Амурскую, — улыбается Круглова, — поехали вместе? Айда.

— Куда, на БАМ? — Хлопает глазами Нинка.

— Ну, да.

— Нет, я холода боюсь, — качает головой Нинка и шмыгает носом, — а как же мама тут без меня, бабушка, папа, он старенький совсем, Женька…

— Да шучу я, дуреха, — хватает за раскрасневшийся нос подругу, обнимает еще крепче и тяжко вздыхает, — какой уж тут теперь БАМ…?

Женя смотрит на расплывающееся кровавое пятно на руке, полной осколков разбитого стекла. На верхнем этаже общежития слышна музыка — советская молодежь осваивает хит — «Трава у дома», группы «Земляне». Нинка коротко всхлипывает, и вдруг начинает смеяться, сквозь слезы.

— Чего ты? — Смотрит на ее кроличьи зубы Женя и тоже начинает смеяться.

— Да Бекетов, смешно так кричал: «Больная, больная!». Ты и, правда, немного того, Женька, — Нинка треплет темные косички подруги.

— Да иди ты.

«… «Варенька — невеста, значит, надо блеснуть перед ней отвагой», подумал Незеласов. «И надо, чтобы она думала, будто бы под ее влиянием Незеласов вел в тайгу бронепоезд. Пусть узнает, что Незеласов пришел в тайгу. Ей даже полезно, если она сболтнет про дерзость Незеласова…».

Ну, и как быть, партизанка Звездина? Что делать, Анастасия Михайловна…?

Ммм…?

***

Местные дискотеки молодежь устраивала в паре метров от города у самой реки, дабы шум музыки не доходил до спящих жителей. Установки раскидывали в непосредственной близости от воды: как известно, это помогает путать следы фиксирующим сигнал станциям. Засечь танцы молодежи Берегового было практически невозможно.

Олег Сухов пришел на точку сбора аккурат к 12 ночи — к самому разгару веселья. Конечно, ни жены, ни даже невесты у него не было — образ весельчака и гуляки разбивал вдребезги все планы на семейную жизнь. Однако было в нем нечто странное — таинственное. Если бы в Береговом умели задумываться о соответствии и сопоставлении фактов, то давно бы поняли, что Олег Сухов появился в городе несколько лет назад, вместе с полковником Давыдовым. Согласно же официальным документам, механик являлся уроженцем Берегового. Непонятная деталь тяжелого пазла.

Схватив двух девушек и посадив их на плечи, молодой человек пустился в лихой пляс, засверкали белые кеды. Толпа зааплодировала, однако на очередном повороте Сухов едва не выронил девиц, увидев перед собой Женю.

— Господи, как вы меня напугали!

— Да ну что вы, можно просто Женя, — улыбнулась Круглова.

— А, можно просто Женя?

— Нет! — Рявкнула девушка. — Исчезли обе, или завтра с утра ко мне в опорный пункт. Очень любопытно будет узнать вашим преподавателям, чем вы по ночам занимаетесь.

— Евгения Марковна. А мы вас не узнали! — Воскликнула одна из девушек у Сухова на плече, прикрыв рот ладонью.

— Вы такая красивая без формы, ходите так чаще! — Сказала вторая, кивнув на Женин голубой сарафан, и девицы дружно рассмеялись.

— Так, дамы, — опустил девушек на землю молодой человек и отряхнул темные брюки, — веселитесь пока без меня, я скоро к вам подойду.

— Ждем тебя, Олежик, — отправила одна из девиц воздушный поцелуй, и девушки скрылись в толпе.

— Веселитесь, Олежик? — Насмешливо спросила Женя.

— А что, это противозаконно? — Расстегнул бежевую куртку Олег.

— Ночью спать надо, Сухов.

— Ой, Евгения Марковна, не начинайте, — поморщился парень и схватил Женю за руку. — Идемте лучше танцевать, веселиться.

— Олег, я согласна идти в дом, — одернула руку Круглова, — но за «колючку» точно не полезу.

Конец ознакомительного фрагмента.