Несусветный эскадрон

Далия Трускиновская, 1996

Произведения Д. Трускиновской – остросюжетные колоритные повести, захватывающие превосходным сочетанием напряженной интриги, парадоксального построения и особого, нетрадиционного способа изложения. Интересные характеры, необычайные обстоятельствадействий, юмор и наблюдательность автора доставят читателю немало приятных минут. Роман «Несусветный эскадрон» – историческая фантазия на тему войны 1812 года.

Глава четвертая, о которой автор пока что и не подозревает

Когда яростный шар устремился к Мачу, Кача непроизвольно отшатнулась и тоже зажмурилась. Горячие лучи пронизали ее тело, но это было скорее приятно, чем страшно.

Жар охватил колени и стремительной змеей взвился в девять витков до самого подбородка. А потом как нахлынул, так и спал.

Тогда девушка открыла глаза. И удивилась примерно так же, как ее несостоявшийся жених.

Она была вовсе не на опушке, а посреди круга из священных камней. А точнее сказать — почти возле главного камня, светлого и плоского, на котором могло бы улечься по меньшей мере два человека.

— Не бойся, миленькая, не бойся, — прозвучал справа голос — грудной, полнозвучный и даже задушевный. — Мы тебя пугать не хотели. А только иначе заполучить сюда ночью не могли.

Кача повернулась — и дыхание у нее захватило. Ей улыбалась молодая смуглая женщина, одетая в темно-коричневую рубаху до колен из тонко выделанной замши, в меховую безрукавку, с ожерельем из звериных клыков и еще какими-то странными штуковинами на шее. Черные длинные волосы этой женщины были смазаны чем-то жирным и тщательно расчесаны и приглажены, отчего висели, как плоские веревки, каждая в палец шириной, и к тому же голова была обвязана по вискам кожаной полоской, с которой свешивались костяные и янтарные фигурки.

Все бы ничего — но вот улыбка! Зубы женщины, ослепительно белые, величиной были — как крупные бобы.

— Да не съем я тебя, не съем, — услышала Кача вкрадчивый шепот. — Не для того мы тебя позвали, миленькая, сестричка наша драгоценная.

Тут только девушка обратила внимание на источники света. Во-первых, над головой жуткой незнакомки висел огненный шар. А во-вторых, на самом краю главного камня был разведен костер. Над тем костром стоял треножник, сооруженный из камней, на нем был укреплен глиняный толстостенный горшок, странной работы, в узорах из глубоких ямок, а в нем булькало варево. За камнем сгрудились еще семь женщин, одетых примерно так же и босых.

— Идем к огоньку, миленькая, идем, долгожданная!

Голос-то успокаивал, а зубы-то доверия не внушали! Кача, не говоря ни слова, кинулась было бежать, но зубастая ведьма ловко поймала ее за руку.

— Да не пугайся ты, глупенькая! Ну, совсем еще девочка… У тебя потом тоже колдовские зубки будут.

Смуглой рукой она вынула изо рта точеную из одного куска кости дугу с полудюжиной огромных передних зубов. Собственные у нее были куда как темнее.

— Зачем это? — срывающимся голосом спросила Кача. — Вы кто такие?

— А вот сейчас ты это и узнаешь, красавица наша, надежда наша, умница наша, — сказала ведьма. — И спасибо нам скажешь, голубушка. Сколько же мы тебя ждали!..

Семь женщин, одетых примерно так же, приблизились, улыбаясь. На ходу они вынимали свои устрашающие зубы и протягивали их на ладонях девушке — мол, разгляди, потрогай, ничего тут страшного нет.

— До чего же ты красивой уродилась, — продолжала самая первая ведьма. — Ручки, ручки какие! И этими ручками навозные вилы хватать! А личико, личико! Чтобы это личико на сенокосе обгорало, чтобы с этого носика кожа слезала? И ведь умницей выросла! Как в красавице нашей кровь чувствуется!

— Кровь, кровь чувствуется! Наша, старая, добрая кровь! — подхватили семь добродушных ведьм. — Как нашу кровь ни глушили, как ни истребляли, а она пробилась! Бегунья наша лесная, быстроногая…

— О чем вы говорите, какая кровь? — искренне удивилась Кача. Первым делом она, понятно, подумала о старом бароне, который за сорок лет активной жизни в поместье немалым количеством своей благородной крови поделился с местными жителями. Но Кача лицом уродилась в отца, так что барон тут был ни при чем.

— Твоя кровь, голубушка, — и с этими словами самая молодая из ведьм, с волосами по плечи и в расшитой кожаной повязке, выскользнула из-за камня и сняла с шеи сакту. Странно смотрелась серебряная сакта с ладонь величиной, с круглыми высокими пупырышками, на черной кожаной рубахе — но, приколотая к серой вышитой сорочке Качи, она прямо налилась блеском. Вот тут ей и было истинное место.

Кача схватилась за сакту. Такого дорогого украшения у нее никогда не было и быть не могло.

— Носи, носи, тебе нужно парням нравиться, — первая ведьма погладила девушку по плечу. — Нам такие вещицы ни к чему, а тебе их дадим сколько хочешь. Мы клады знаем. Наведем на клад — и будешь самая нарядная. Ты ведь наша младшая сестричка, мы, старшие, должны тебя любить, холить, баловать!.. Самые дорогие виллайне у тебя будут! Самые пестрые юбки! И венки бисерные! И рубашки тонкого полотна!

Слушая эти прельстительные обещания, Кача и не заметила, как ее окружили со всех сторон, как увлекли к самому камню, как темные худые руки составили хитроумную ловушку…

— Но прежде ты должна умереть! — воскликнула ведьма.

Девушку повалили на плоский камень, рванули на ее груди рубашку, она закричала, но сухая ладонь запечатала ей рот. Увидев нацеленный ей в шею короткий толстый клинок из темного, лишенного блеска металла, Кача закрыла глаза.

— Ты умрешь, ты умрешь, глупенькая… — жутким шелестом твердили ведьмы, — ты покинешь этот мир и войдешь в другой мир, это не страшно, ты всего только умрешь…

Острие коснулось груди, прокололо кожу — но дальше не пошло.

— Говори, Тоол-Ава! Говори смертное слово над сестрой!

— Пусть умрет! Я, Тоол-Ава, огнем своим выжигаю из нее все, что дали ей пришельцы! Все вражеское я из нее выжигаю, чтобы нашим, родным заменить!

Огня не было, хотя что-то горячее и коснулось щек. Кача приоткрыла глаза — это были две ладони ведьмы по имени Тоол-Ава, от них шел жар. Ведьма провела огненные пятна по телу девушки от головы до колен, вскинула руки к небу, сжала кулаки, отступила и застонала, закружилась, всплескивая длинными волосами, топоча босыми пятками, ударяя в ладони. Над ее запрокинутым лицом висел огненный шар — и казалось, будто она пьет живое пламя.

— Она умирает, она умирает!.. — взвыла Тоол-Ава.

— Говори свое слово, Поор-Ава! — раздался звучный грудной голос. — Говори смертное слово над сестрой, Медвежья хозяйка!

— Пусть умрет! Я, Поор-Ава, от Медведицы рожденная, отнимаю у сестры ее имя, врагами данное! — хрипло прорычала самая высокая и крепкая из ведьм. — Когтями и клыками возьму из ее тела это имя — и уничтожу его! Раздеру в клочки! Пусть заслужит себе новое имя!

Острые ногти проскребли по обнаженной груди девушки, оставляя красные следы. Поор-Ава взмахнула руками — и Кача явственно увидела огромные медвежьи лапы с выпущенными когтями в палец длиной, с черными изогнутыми когтями! Лапы вознеслись ввысь, опустились ей на грудь — туда, где бешено колотилось сердце, раздался рык. Кача попыталась рвануться в сторону и скатиться с камня, но ее держали крепко.

Она почувствовала, как когти смыкаются вокруг сердца.

Но смерти не было. Взмыли медвежьи лапы с пустыми когтями — да и не лапы уже, а широкие рукава с бахромой из полос жесткого меха. Поор-Ава, от Медведицы рожденная, закружилась возле Тоол-Авы, рыча и вскрикивая. Высокая меховая шапка еле удерживалась на запрокинутой голове.

— Пусть умрет! Тогда я, Виирь-Ава, наконец-то возьму ее в свои леса! — воскликнул высокий пронзительный голос. — В свои темные, страшные, недоступные пришельцам леса! Пусть хранят ее отныне Семеро медведей Лесного народа!

— Не бойся… — прошептала прямо в ухо Каче та ведьма, что вышла к ней первая. — Сейчас все кончится, и ты станешь совсем нашей, сестричка…

— А я не боюсь… — неожиданно для самой себя прошептала в ответ Кача.

Смерть прошла сквозь нее, не причинив ей вреда, и ушла куда-то в небытие. Начиналась новая жизнь — странная, колдовская, и все же жиэнь…

— Я, Вууд-Ава, защищаю ее от пришельцев своими реками, озерами и болотами! Пусть хранит ее вода и оберегают ее мои Вууд-кули!

— Я, Ваам-Ава!..

— Я, Наар-Ава!..

— Я, Мааса-Ава!..

Кача перестала понимать, что это такое творится. Ее обдал холод, потом оглушил свист. Половины слов она не разбирала — так вскрикивали и выли плящущие чертовки. Ведьмы не собирались ее убивать — это давно стало ей ясно, они что-то хотели отнять у нее, а что-то дать взамен. И для этого нужно было провести ее сквозь смерть. Вдруг Кача поняла, что иначе было невозможно… На лицо девушке упал пушистый мех, на ноги пролилась ледяная вода. И внезапно все кончилось — и топот, и вопли, и рык.

— Ты умерла, сестра, — сказал тот полнозвучный голос, что так удивил Качу сначала. Очевидно, это была Наар-Ава, обещавшая охранять ее ночным свистом. — И ты вошла в новую жизнь. Ты больше не девочка — ты Ава! Когда ты пройдешь иные испытания, отправишься добывать себе имя.

Кача, которую никто больше не держал, села на камне — и вдруг вскочила.

— Что ты, сестричка? — в голосе ведьмы было даже что-то материнское. — Что случилось? Бояться больше не надо! Все плохое для тебя кончилось, теперь начнется только хорошее!

— Камень… — прошептала Кача. — Если сидеть на камне — замуж не выйдешь…

— Замуж тебе теперь выходить ни к чему, — успокоила ее Наар-Ава. — Ты же умерла. Теперь у тебя иная жизнь.

— Как это?.. Я больше не вернусь?.. — Кача окаменела, но вдруг странная улыбка раздвинула ей губы. А в самом деле — куда ей возвращаться? В грязный хлев? К свиньям и неумытым батракам? Девушка негромко рассмеялась — и понимающим смехом ответили ей ведьмы.

— К сожалению, вернешься. На недолгое время. Потому что без твоей помощи в одном важном деле нам не обойтись, — сказала Поор-Ава. — Но ты не думай, глупенькая, будто что-то потеряла. Наоборот — ты нашла самое прекрасное, что может быть в мире. Ты нашла свой народ.

— Ты — дочка Лесного народа, твоя мать — Медведица, твои братья — Семь медведей!.. — одновременно заговорили ведьмы. — Теперь-то мы все тебе расскажем! Всю правду! И только ты можешь вернуть жизнь своему народу!..

— Мы никому не мешали! — вознесся пронзительный голос Виирь-Авы. — Лесной народ жил себе в лесах, жил и был счастлив. А потом пришли эти… Не хочу называть имени. Пришельцы! Враги! Они выгнали нас из наших лесов! Они выжигали леса и распахивали свои жалкие пашни!

— Их боги хитростью одолели наших древних богинь! — добавила Наар-Ава. — Да и чего ждать от народа, чьи главные боги — мужчины? Их громовержец — мужчина! Они принесли тупую мужскую силу — и наша исконная мудрость не устояла. Наш народ под их натиском стал отступать на север. Наши самые малодушные Авы повели его туда — и он пропал!

— Пропал! — подхватила маленькая, кругленькая Хозяйка вод — Вууд-Ава. — Женщины забыли древние правила брака и воспитания. Он смешался с другими народами, вступил в недозволенные браки и пропал… Даже имени своего там не оставил!

— А те, что не ушли? — спросила взволнованная Кача.

— Те, что не ушли, — перед тобой, — хмуро ответила Тоол-Ава. У ее босых ног лежал огненный шар и испускал неяркий свет — очевидно, отдыхал.

— Но мы вернемся! Мы разбудим спящих и поднимем умерших! — грозно воскликнула Виирь-Ава. — Мы истребим пришельцев и вернем своему народу его материнский край!

— Смертное слово… Смертное слово… — прошелестело как бы в кронах, в кустах, в траве.

— Смертное слово… — повторила и Кача.

— Слушай! Вот зелье. Мы варим его уже третью ночь. Знаешь ли ты, что это за зелье? — спросила Тоол-Ава.

— Нет, откуда мне знать? — вопросом же ответила немного осмелевшая Кача.

— Ничего страшнее этого зелья на свете нет!

При этих словах Вууд-Авы колдуньи негромко и жутковато рассмеялись.

— Скажи, сестричка, если я призову на твою голову огонь, где ты от него скроешься? — и Тоол-Ава, Хозяйка огня, улыбнулась, блеснув безупречно белыми огромными зубами.

— В воде? — нерешительно сказала Кача.

— А если я призову на твою голову воду? Где ты скроешься? — спросила Вууд-Ава.

— На земле?

— А если я призову кабанов и волков?! — взвизгнула Виирь-Ава.

Кача поняла наконец — ее испытывают загадками, как сама она испытывала Мача.

— Залезу на дерево! — уже почти весело сказала она.

— Умница, сестричка! — похвалила ее Наар-Ава. — А если тайная сила прикажет тебе, чтобы ты сама себя убила? Где ты от этого-то скроешься?

— Нигде! — подумав и поняв, твердо объявила Кача.

— Вот и они нигде не скроются! Нигде! Они сами себя истребят! — разом заговорили Авы.

— Иди сюда, гляди в зелье!

Качу поставили перед кипящим на каменном треножнике горшком, заставили нагнуться и вдохнуть крепкий, дурманящий запах.

— Видишь ли ты свое лицо?

— Нет.

— И не можешь увидеть, — успокоили Авы. — Это дано лишь одному из них — из врагов. Из пришельцев! И ты знаешь его.

— Кто это? — понимая, что от нее ждут вопроса, поинтересовалась вконец осмелевшая Кача. И тут в ней проснулось чувство, очень похожее на слепую и тупую ненависть.

— Кто это? — повторила она, но это был уже совсем другой вопрос. Она хотела услышать имя врага.

По ту сторону пара, идущего от горшка, возникло лицо Ваам-Авы, Хозяйки ветров. Колдунья подула — пар разошелся, и обе они стояли теперь глаза в глаза, упираясь руками чуть ли не в костерок под горшком.

— Редко, так редко, что и сказать невозможно, рождается Дитя-Зеркало. Лишь его лицо может отразиться в зелье… — прошептала Ваам-Ава, но от ее легкого дыхания волосы на голове Качи отлетели назад, косы расплелись, каждый волосок встал дыбом. — Видно, и у Лесного народа когда-то родилось Дитя-Зеркало, а пришельцы его погубили. В судьбе младенца отражается вся будущая судьба его народа. Что случится с ним — случится и с народом! Если он счастливо проживет свой век — народ будет благоденствовать. Но если он погибнет мучительной смертью — то же случится с народом! Мы ждали сотни лет — и вот у пришельцев восемнадцать лет назад опять родилось Дитя-Зеркало!

Ваам-Ава, хозяйка ветра, замолчала.

— Мы убьем его, — уверенно сказала Кача. — Мы убьем его зельем.

— Нет! — воскликнула Мааса-Ава, пылко обнимая ее. — Нет, сестричка! Эту ошибку мы повторять не станем!

— Несколько раз за эти столетия рождалось у них Дитя-Зеркало. И каждый раз мы ошибались. Мы складывали его судьбу так, что оно гибло, но мы не открыли главного закона — народ может сжечь лишь сам себя, — объяснила Тоол-Ава. — Мы накликали на них других пришельцев, закованных в железо и вооруженных крестом! Дитя-Зеркало погибло в сече — но народ уцелел. Мы накликали на них чуму! Дитя-Зеркало погибло — но народ и тут выжил. Зато теперь средство не подведет… Мы нашли свою ошибку! Мы открыли тайну!.. Они сами себя сожгут!

Кача отшатнулась — вокруг лица Тоол-Авы дыбом встали языки огня. Поплясали — и погасли.

— Пусть сожгут! — захваченная этой яростью, воскликнула Кача. — Нечего им тут делать, в наших лесах!

— Мы дадим тебе зелье, — сказала красавица Наар-Ава. — И ты сделаешь так, чтобы Дитя-Зеркало выпило полный пузырек. Ты повторишь это трижды — и тогда сбросишь свою опостылевшую оболочку, тогда в тебе проснется твоя истинная душа! Ты получишь имя!

— Я получу имя! — и Кача треснула кулаком по священному камню.

— У нас мало времени, — напомнила Вууд-Ава. — Время течет куда быстрее, чем мои медленные воды. Выполнишь долг — станешь Хозяйкой времени!

— Это ты хорошо придумала, — согласилась Тоол-Ава. — Та, что погубит врагов своего народа, достойна стать Матерью времени.

— И мы откроем тебе Великую тайну Ав, тайну средоточия силы, — пообещала Наар-Ава, поднеся руку к груди и зажав в кулак что-то, упрятанное под ожерельями. — Но нужно торопиться. Дитя-Зеркало должно получить зелье, пока оно еще на грани — уже не мальчик, еще не мужчина. И не стать ему тогда мужчиной!

— Держи пузырек! — воскликнула Виирь-Ава. — Держи! Спаси мои леса! Кача зажала в горячей ладони каменный пузырек, чье горлышко было захлестнуто волосяной толщины ремешком, и сама словно окаменела.

А возбужденные Авы пошли хороводом против солнца, всплескивая обнаженными руками и бахромчатыми рукавами, вокруг Качи и камня, на котором поспевало в странном горшке варево.

— Пусть они пожелают смертельной свободы! — крикнула Тоол-Ава, и огонь под горшком вспыхнул, озарив свирепые лица и белоснежные зубы.

— Свободы вопреки всему! — добавила Виирь-Ава.

— Свободы, несмотря ни на что! — грозя пришельцам обоими кулаками, Ваам-Ава подпрыгнула на обеих ногах и пошла кружить прыжками, скрючившись и колотя камень.

— Свободы лишь для себя! — пожелала Вууд-Ава.

— Свободы от всего! — пропела Мааса-Ава.

— Той свободы, что губит разум и душу!

— Зелье ждет смертного слова! — взвизгнула Виирь-Ава, простирая руки над кипящим зельем.

— Нарекаю тебя Свободой! — Тоол-Ава накрыла своими руками сверху руки Виирь-Авы, и с двух десятков пальцев сорвались тонкие струйки огня, ушли в пузырящуюся жидкость, едкий пар окутал обеих Ав.

Кача стояла как дерево, как столб. Она видела что-то совсем странное — голые жуткие старухи, которых в три дуги согнули столетия, плясали, выбиваясь из последних сил, вокруг священного камня, и грозили грязными кулачками, и подхватывали жидкие пряди когда-то прекрасных волос, и трясли ими над горшком, и выкрикивали слова давно мертвого языка. На нее никто не обращал внимания.

Вдруг одна из старух повернулась к Каче, щелкнула белейшими зубами, махнула сухой рукой, словно прогоняя вставший между ней и девушкой туман. И рука вмиг налилась плотью, засияла смуглой гладкой кожей, на плечах ведьмы оказалась нарядная кожаная рубаха, прибавилось роста, длинные ухоженные волосы заструились до пояса. И лишь одно осталось неизменным — высокая меховая шапка с двумя ушами наподобие медвежьих.

Две медвежьи лапы взяли горячий горшок, он подплыл к самой груди Качи, и твердые руки высвободили накрепко зажатый в ее ладони каменный пузырек. Наар-Ава осторожно перелила туда немного зелья, заткнула отверстие туго сложенной полоской кожи и повесила пузырек на шею Каче, пропустив под рубаху.

— Когда придет Дитя-Зеркало, ты вольешь в его питье наше смертное зелье, — негромко сказала Наар-Ава. — Ты легко узнаешь Дитя-Зеркало — при одном лишь приближении к зелью его охватит смертельная жажда. Сделай так, чтобы он выпил как можно больше зелья — и чтобы выпил именно он!

Кача молчала, не двигалась, покорно приняла скользнувший под рубаху пузырек, лишь покачнулась, но опять встала прямо. Глаза ее смотрели мимо Ав, непонятно куда.

— И еще одно должны мы сделать, — сказала Тоол-Ава. — Но это уже моя забота. Мы должны послать туда существо, которое будет как закваска для хлеба, как солод для пива. Должно же от кого-то Дитя-Зеркало узнать, как прекрасна кровью завоеванная свобода! И я знаю, кто это будет.

— Посылай, — кивнула Мааса-Ава. — Я не знаю, где ты такое существо возьмешь, но оно действительно необходимо.

— Мне его взять негде, — призналась Тоол-Ава. — Я такое творить не умею. Но есть женщины, которым это дано. Они все что хочешь сотворят, если дернуть за нужный волосок… И я нашла такую женщину. Более того — она почему-то уверена, что творит наш мир, и старательно записывает те отзвуки, что долетают до нее. Наш мир связался с ней, он проник в ее жизнь — пусть же и она проникнет к нам, чтобы принести пользу нашему делу. Кехн-Тоол!

Огненный шар шевельнулся, неторопливо взлетел и встал в воздухе напротив лица колдуньи.

— Кехн-Тоол! Ты полетишь, ты найдешь ее и ты сделаешь так, чтобы она послала сюда двойника! — приказала Тоол-Ава. — И ты притворишься ее преданным слугой. Нам важно знать все, что она затевает.

— Скажи ему, что все средства хороши! — крикнула Виирь-Ава.

— Все даже не потребуются, — усмехнулась Тоол-Ава. — Хватит лести. Ну, пошел! Назови ее своей хозяйкой, принеси ей побольше юбок и заставь послать двойника.

— Разве мы без него не обойдемся? — спросила Наар-Ава. — Ведь на сей раз и зелье сварено сильное, и Дитя-Зеркало родилось подходящее, и время нам благоприятствует…

— Нет песни, — сказала Тоол-Ава. — Ты же знаешь, как на них действуют песни!

И в голосе ее было невероятное презрение.

— Ну так мы и пошлем им песню! Двойник споет ее, больше некому. А потом может убираться… Ты еще здесь, Кехн-Тоол?

Огненный шар поплыл вдоль круга священных камней, потом пересек круг несколько раз — и принялся метаться между камнями, так что огненные полосы, обозначавшие в воздухе его след, сложились в многоконечную звезду.

Огненный шар все носился — а очертания звезды менялись. Центр ее сместился, одни лучи сделались совсем короткими, другие удлинились. Их становилось все меньше — и, наконец, вырисовалась неправильная пентаграмма. Она соединила четыре камня в кругу и один, стоявший поодаль.

Огненный шар взмыл вверх прямо из центра пентаграммы — и сгинул. А она еще долго мерцала в воздухе, и тончайшие золотые нити, соединившие камни, медленно таяли.

— Вот и все, — сказала Поор-Ава. — Теперь нужно вернуть сестричку…

— Сестричку! — недовольно воскликнула Виирь-Ава.

— Сестричку! — весомо подтвердила Тоол-Ава. — Нам без нее не обойтись. Ступай, сестричка, вернись к костру и до поры до времени забудь о нас. Когда ты нам понадобишься, мы тебя разбудим. Ступай! Помоги ей, Виирь-Ава.

Лесная хозяйка протянула перед собой руки — и кусты за священным кругом раздались, образовав узкий коридор. По коридору этому и пошла Кача, ничего не видя и не понимая, обеими руками прикрывая грудь и драгоценный пузырек с зельем. Виирь-Ава стояла, кончиками пальцев удерживая ветки, пока не поняла, что Кача уже вышла на открытое место. Тогда она опустила руки — и ветки сомкнулись.

— Как я устала… — прошептала Вууд-Ава. — Как я от всего этого устала…

— Немного осталось, — ободрила ее суровая Поор-Ава. — Теперь уже немного, сотни две лет, никак не больше.