Чумовой рейс

Григорий Славин, 2012

У бизнесмена Григория – беда. Он узнал, что жена ему изменяет. И не просто изменяет, а собирается отплыть с любовником в круиз на комфортабельном теплоходе. На его просьбу о помощи тотчас откликнулись верные друзья: Гера, Слава и Антоныч. Вчетвером они проникают на борт лайнера, но там узнают, что неверная жена посажена любовником под замок и перспективы у нее совсем не радужные. Друзьям тоже приходится несладко: в историю супружеской измены вдруг оказался замешан кровожадный олигарх Марецкий. И его личной охране просто не терпится вышвырнуть друзей за борт. Но дело вдруг принимает неожиданный оборот...

Глава 4

Жидков Евгений Петрович для своих сорока лет был капризным человеком с излишним количеством подкожного жира. Когда-то он занимался тяжелой атлетикой и выглядел огурцом. Но вскоре спорт ушел в прошлое, а вместе с ним и огуречная стать. Ел Жидков мало, но это не спасало. Жир появлялся словно в наказание. Операции по удалению этого строительного материала проводились регулярно, но чем чаще хирурги отсасывали у него жир, тем быстрее он полнел. В конце концов он эту затею бросил. При своих ста двадцати килограммах веса и ста восьмидесяти сантиметрах роста Жидков казался еще больше из-за непомерно большой головы. На темени она была совершенно лысой и блестящей, как гигантский бильярдный шар, по окружности же, над ушами, она была подернута седеющим пушком, весь вид которого свидетельствовал о том, что и ему осталось немного.

Нарушение обмена веществ — полбеды, хотя для многих людей этого уже вполне достаточно, чтобы слечь. Известный на Средиземноморском побережье Жидков еще страдал язвой, залеченной трижды и снова прорывающейся сквозь антибиотики, как отряд Ковпака сквозь редуты врага. О болезнях своих Евгений Петрович никогда не распространялся, но о них знали все, кто лицом обращен к Москве.

Жидков был любителем женщин. Он не чурался никаких способов присвоения их, если они ему нравились. Вообще, в женщинах Жидков понимал мало, инструменты познания оных за последние годы порядком поизносились. Но иногда он прорывался сквозь блокаду и был счастлив. Вообще же женщины ему нужны были, чтобы никто не знал о его проблемах со здоровьем. Смешно предполагать, что у мужчины какие-то проблемы, когда рядом ослепительные женщины, и каждый год — новая. Для поддержания себя в форме Жидков держал вокруг себя огромный штат экспертов, специалистов и медиков. Первые сообщали ему стоимость лечения и передовые технологии, вторые лечили, а третьих Евгений Петрович держал ради забавы, чтобы в минуты хандры те рассказали ему чего интересненького про медицину в целом и конкретные заболевания в частности.

Женщин Жидков любил той любовью, которой любит бабка, покупающая двадцатый по счету сарафан и укладывая его в сундук, заботливо пересыпав нафталином. После очередной победы он складывал в коллекцию предметы ее гардероба, которые забывались хозяйками, и время от времени проверял содержимое, предаваясь светлым воспоминаниям. А временным напарницам давал вольную, оставляя в шоке и в неизвестности.

Поначалу Евгений Петрович вовлекал в свои забавы всех подряд — были бы красивы и умны. Но несколько лет назад случилась история, которая позволила ему выбрать направление, коего он и придерживался до сих пор.

В его жизни случилось уже почти все, о чем здравомыслящий мужчина может мечтать: деньги, свобода перемещения, исполнение любых капризов. Вот разве что здоровья бы побольше. Жидков, до того дня шесть месяцев назад, как ему позвонил главный в России человек, трудился в бизнесе, дающем тепло и свет в один из северных регионов страны. Делать это хорошо не всегда получалось, нервы изнашивались, и если бы не капитал, то пошло бы оно все… Москва все равно далеко, так уж лучше купить еще один лайнер и жить за границей. Последнее даже лучше.

Но случилось невероятное. Ему позвонили.

Вот так, в суете рабочего дня в его кармане вдруг запиликал мобильник — тот, что в левом кармане. И Евгений Петрович, с недоумением осмотрев табло, вошел в связь.

— Да, я слушаю.

— Здравствуй. Евгений. Не отвлек?

— Это кто? — недоуменно сдвинув брови, решил уточнить Жидков.

— Плохо. Плохо, Евгений. Мы с тобой в сто двадцать второй школе учились вместе. Ты на пять лет младше.

Ох уж эти деятели… Евгений Петрович видел их тщедушное нутро насквозь! — кто только не набивался ему то в родственники, то в знакомые его близких знакомых, то в однокашники. Тепло и свет нужны всем. Но всех им не осветишь. Как не решишь проблему каждого.

— Я никогда в жизни не учился в сто двадцать вторых школах, — признался он, уже пристраивая большой палец на кнопку отключения связи. — Я, на всякий случай, учился в сто тридцать пятой.

— Плохо, Евгений. В смысле — для дела, конечно, хорошо. А вот память такую иметь, конечно, плохо. Сто двадцать вторая школа, Евгений Петрович, — это та, что под Охтой. Уж прости, что напоминаю об этом по сотовой связи. А что ты в сто тридцать пятой учился, так это я знаю, знаю. В третьей четверти восьмого класса по литературе у тебя тройка вышла.

— Вов… Господин… — сообразив, кто ведет с ним разговор, Жидков, конечно, расстроился. И стал чуть суетлив. Долго не мог понять, как правильно назвать абонента — «ваше благородие» или «товарищ главнокомандующий».

— Да все в порядке, Евгений. Ты в среду в следующую не занят?

— Да я… — пообещал Евгений Петрович. — В какую угодно.

— В какую угодно не надо. Надо в следующую.

— Да, конечно. Всю следующую среду мне совершенно нечего делать, — признался бывший выпускник школы КГБ. — Я прямо не знаю… чем заняться.

— Я найду чем. Часам к двум не смог бы приехать?

— Да я к часу!

— К часу не надо. Я еще во Франции буду.

В Москву Жидков прибыл за два дня до назначенного срока — бывает, что рейсы задерживают, погода нелетная. Кто бы мог подумать, что в феврале метели начнутся? А потом идти в Кремль и говорить — извините, мол… этот Аэрофлот… свинство прямо какое-то. Не успел. Нельзя ли еще раз ко мне спуститься?

Не дело это, не дело.

Из столицы Жидков вернулся почему-то розовым и стройным. Словно его только что родили и тут же вырастили. Несмотря на то что еще до его приезда все в Антоновской области знали — едет новый губернатор, все расспрашивали, как прошла встреча с Президентом и какие перемены грядут в регионе. Жидков уже низким, губернаторским голосом говорил о необходимости укреплять вертикаль власти, о принципах единоначалия и об отраслях, которые непременно должны подвергнуться реорганизации. У него интересовались, как глава страны относится к результатам судебной реформы, а Евгений Петрович, морща лоб и пожимая плечами, свидетельствовал о своей верности курсу Президента и о необходимости поднимать авиационную промышленность, благо таковая в Антонове имелась. Хотя и в несколько запущенном после перестроечных веяний состоянии.

Словом, Жидков вошел в роль, вывести из которой его можно было только одним способом. Еще до наделения полномочиями губернатора, но уже после утверждения его местным законодательным собранием Жидков принялся реформировать и другие отрасли. Традиционно они отличались слабой подверженностью переменам и противостояли активно, словно их не реформировали, а ликвидировали. К примеру, совершенно необоснованно был нанесен удар по Главному управлению внутренних дел Антоновской области. Несмотря на то, что в функции Жидкова не входила деятельность по формированию кадров органов внутренних дел, как, впрочем, и таможни, как, впрочем, и ФСБ, он принял самое активное участие и в этих реформах. Еще не до конца приняв должностные обязанности и не зачитав по памяти присягу, Евгений Петрович вмешался во все, во что вмешиваться не имел права даже после того, как в его кармане должны были образоваться корочки губернатора области.

Все бы ничего — в стране уже давно привыкли к тому, что Конституцию гарантирует тот, кто ближе к ней стоит, и на беспредел Жидкова можно было не обращать внимания, но…

Но когда кто-то выходит из-за кулис и начинает вдруг управлять хозяйством, пренебрегая элементарными принципами уважения к людям, занятым на этом деле уже не один десяток лет, этот «кто-то» всегда притягивает к себе массу недовольств. В большую коммунальную квартиру Антоновской области, в которой уже давно оговорена очередность жарки рыбы на кухне, стирки белья в ванной, помывки и даже такого нюанса, как последовательность уборки коридора, вдруг вселился жилец с полномочиями.

Он зашел на кухню и заявил о том, что жарка рыбы отменяется, потому что у него и без того переизбыток фосфора в организме. Отныне все тушат мясо. Причем первым это делает не Иванов, как было заведено до сих пор, а именно Сидоров. Кстати, насчет мяса. Непременно — баранина.

В ванной новый жилец велел сорвать занавеску, отделяющую унитаз от душа, унитаз убрать вовсе, а вместо душа поставить ванну. Мыть ее всегда будет Петров. Туалет… В дальнем углу коридора. Тоже Петров… На стену — график пользования.

Новый жилец — утвержденная кандидатура, прошлась по всем жизненно важным органам региона. Формально уже перераспределила руководящие должности, определила приоритеты, перераспределила бюджет, объявила решительную борьбу коррупции и преступности и стала дожидаться часа, когда в здание администрации Антоновской области прибудет полномочный представитель Президента и в торжественной обстановке, выслушав клятву Жидкова в верности региону и всем живым существам, его населяющим, вручит Евгению Петровичу удостоверение губернатора области.

И ему вручили. Два года он губернаторствовал без лести, как бы преданный.

Но потом вдруг в Администрацию Президента пришло письмо, в котором, помимо сопроводительной бумажки, находился компакт-диск. На видео губернатор пахал кого ни попадя. И сразу после этого выпускник сто тридцать пятой школы почувствовал недомогание и сошел с поста губернатора именно по этой причине — по состоянию здоровья. Ему так было рекомендовано.

Но эти два года не прошли бесследно. Вывалился пушок за ушами, добавив голове блеска, углубились носогубные складки, и, самое главное, Евгений Петрович ощутил новый вкус женщины. То есть теперь, попробовав, он не мог оторваться. Теперь его не устраивали абы какие. Нынче Евгения Петровича интересовали исключительно замужние и глубоко образованные. Экстрим вел Жидкова и не отпускал.

Так в его коллекции увидевших свет в конце тоннеля оказалась Кира.

Словно под наркозом, она слушала, как он читал ей какие-то стихи, рассказывал удивительные истории, и она сама не заметила, как ее рука оказалась в его. И этот лысый, с бесцветными глазами, потеющий во время еды человек очаровал ее и лишил разума.

Настолько, что она решилась на поступок, которого не ожидала от себя даже в состоянии бреда. Жидков признался, что дальнейшая его жизнь без нее лишена всякого смысла, и предложил покинуть скорбную страну. Они сядут на его «Ганимед» и отправятся в круиз. И потом останутся в Таррагоне. Он все уладит. Кира рассказала обо всем маме, мама рассказала папе, и он спросил: «А работа у него нормальная?» Поняв из объяснений, что не очень, все же согласился на замену мужа. Лучше гой с пароходом, чем гой с автомастерской.

Но в последний момент Кира все-таки взяла тайм-аут. Сутки в поезде — больше не нужно. И эта поездка вдруг приоткрыла ей глаза. Словно сквозь пелену горячечного бреда ворвался Гриша, и ей стало ясно, какую чудовищную ошибку она совершает. Кира сказала Жидкову «нет» уже на трапе. Но было поздно.

И против воли своей, уже прозрев от глупости и осознав размер неверности, она ступила на палубу сверкающего белизной лайнера.

Чуда она не ждала. Чудеса с ней случаются, только когда рядом с ней Гриша. Но о том, чтобы в ближайшее время увидеть его, она даже не мечтала. Был Жидков, и отмахнуться от этого факта было невозможно. Следующий порт назначения в Турции, там она и собиралась бежать и вернуться в жизнь, от которой отказалась.

Он ввел ее в свою каюту и, любезно улыбаясь, сказал, что это как раз и есть то самое место, где они смогут спокойно поговорить. Пока он бряцал в баре стеклом и откупоривал какую-то бутылку, Кира осмотрелась. Два месяца — не такой большой срок, чтобы хорошо изучить вкусы любовника. Тем более что встречи эти были мимолетны и случались каждый раз в каком-то полусне. В ресторанах, гостиницах, квартире Жидкова в Москве, куда они приезжали лишь на пару часов, чтобы заняться любовью. И вот сейчас ей представился шанс узнать о Евгении Петровиче побольше. Решение бежать она уже приняла, но изучение Жидкова как объекта должно было уверить ее в правильности принятого решения. Она почему-то была в этом уверена. Каюта и ее содержимое — не туриста, а хозяина — визитная карточка. Рассматривая картины на стенах, ощущая под ногами шкуру какого-то зверя и пробегая взглядом по корешкам книг, расставленных на полках, девушка быстро сообразила, что ничего общего с интересами Жидкова она не обнаруживает. Как странно, что для этого нужно было бросить Гришу и взвинтить родителей. Картины — настоящие, но подобраны они именно как украшение каюты, как доказательство, что хозяин способен платить за дорогие вещи. В каждом уголке этого жилища чувствовался вызов: смотрите, я могу иметь это, это и это. А еще вот это — коллекцию книг от начала восемнадцатого до конца девятнадцатого века. Многие из них были изданы на французском, английском и немецком языках, и Кира, рассматривая картину в общем, обнаружила, что корешки книг удивительным образом гармонируют с цветом стен.

Когда Жидков наконец справился с бутылкой и уселся напротив девушки в глубокое кожаное кресло, она стала чувствовать приближающийся страх. В глазах этого человека горел дьявольский огонек, в том, что Жидков невероятно комплексует по поводу отказа, она уже не сомневалась. И теперь оставалось только гадать, как далеко в своем мщении может зайти тот, с кем она, ничуть не задумываясь о последствиях, бежала от Гриши и прежней жизни. Жизни, которая сейчас, в свете каютного освещения, казалась лучшей из возможных.

— Вот ведь какие дела, Кира, — заговорил Жидков, приглаживая отсутствующие на темени волосы. — Такие дела, что я впервые в жизни не знаю, что и делать.

— Мне кажется, тебе нужно тотчас открыть дверь и выпустить меня из этой каюты.

Евгений Петрович покачал головой:

— Это невозможно.

— Ты больной?

Он снова покачал головой, но отвечать стал на другой вопрос.

— Существует проблема, девочка. И эта проблема серьезна. Ты не можешь меня кидать. Я, понимаешь, воспылал. Решил стать еще счастливее, и в последний момент ты отказываешь. Меня не поймут люди из моего окружения.

Жидков излагал ахинею. Он собирался прокатиться с красивой женщиной и вернуть ее в Москву, как делал со всеми. Но впервые ему влепили оплеуху.

— Мое окружение, — продолжал он, крутя в руке бокал, — люди достатка. А в этом мире существуют свои правила. Никто не может просто так забрать что-то, принадлежащее другому, и присвоить. Это против правил. Я могу уступить, да. Но это будет значить, что я потерял интерес к объекту и более в нем не нуждаюсь. А в тебе я нуждаюсь. В общем, чего тебе не хватает? Я тебя хочу, ты меня хочешь. Все нормально. Идем в Турцию.

— Ты ненормальный… — прошептала Кира. Ей сейчас вдруг подумалось, что еще там, в поезде, ей следовало драться, рвать ручку двери и прыгать на ходу с подножки. Авось осталась бы жива. Сейчас же она находилась в каюте больного человека, озабоченного какой-то идеей, у которого имелся, по всей видимости, какой-то план. Человек, у которого имеется план и который не торопится поделиться им с окружающими, — это, несомненно, больной человек. — «Принадлежит»… «интерес к объекту»… Ты о ком сейчас говоришь?

— Надо же, какой своевременный вопрос, — спокойно заметил Жидков и хлебнул вина. Не пригубил, а именно — хлебнул. И глаза его вдруг стали злыми. Как у отхлебнувшего, а не у пригубившего. — Ты кем себя возомнила?! Мэрилин Монро?! Хочу — сплю с Джоном Кеннеди, не хочу с Джоном — сплю с Робертом Кеннеди, а замуж выхожу за гольфиста? Ты кто, звезда мирового масштаба? Ты — телка, жалкая актриса из театра, играющая роли придворных дам! Я принял тебя, показал настоящую жизнь, объяснил, чем настоящие мужчины отличаются от хомяков московских улиц, и теперь ты, почувствовав себя Мадонной, решила играть по своим правилам? Ты полагаешь, что то время, которое я потратил на тебя, было предпродажной подготовкой? Думаешь, я готовил тебя к красивой жизни в обществе бывшего мужа, которым ты теперь можешь управлять по своему усмотрению?

У Киры потемнело в глазах.

— Бывшего? Кто это меня развел? Ты, козел?!

Он сдержанно хмыкнул, и Кира, хотя и понимая, что толку от этого не будет, решила договорить до конца:

— Ты понятия не имеешь, Жидков, что значит — чувства. Ты понятия не имеешь, что значит — настоящий мужчина! Выщипывание бровей и покраска ногтей по методу Бекхэма, что тебя, кстати, не красит, потому что ты не Бекхэм, и что меня постоянно настораживало, — это самые настоящие признаки педерастии. И очень жаль, что я не поняла этого раньше. Быть может, не сидела бы тогда в этой гадкой каюте с трупом убитого животного под ногами!

Он бросил бокал на пол и ударил ее по лицу.

Кровь струйкой скользнула по губам девушки и стала капатьна грудь.

— У меня на судне есть часовня. Сходи к батюшке, он за тебя помолится. Только не рассказывай много правды, иначе он не поверит.

Еще минуту назад ей не верилось, что он может причинить ей боль. Обмануть, в любой момент предать, разочаровать в себе — да, но не причинить боль физическую. Но это случилось.

Это была ловушка, и она плотно захлопнулась.

— Часовня неподалеку от палубы, мы там пили шампанское, когда взошли на судно, помнишь?

Он круто развернулся и вышел.

Не зная, зачем это делает, она вынула из кармана джинсов телефон и отправила Грише одно-единственное слово — «Ганимед».

Зачем? Чтобы посмеяться над ним? Размазать?

Нет. Глотая струящиеся по лицу слезы, ей хотелось, чтобы Гриша пришел и спас ее.

«Господи, — подумала Кира, — какое я ничтожество».

Она поднялась с пола, села в кресло, и в этот момент в каюту вошел Жидков.

— Телефон! — приказал он, жуя сигару.

Она вынула из кармана трубку и протянула. А он открыл дверь и, чтобы Кира видела, размахнулся и зашвырнул его в море.