Питомцы апокалипсиса

Григорий Володин, 2020

Он – шестнадцатилетний парень с суперсилой эмпата. Она – инопланетный гиперпилот. Их близость грозит миру гибелью. Их самоотречение погубит одного из них. В детстве Стаса похитили и отдали в рабство Юлирель, апатичной голубокожей девушке. Каждый день ему вкалывают «сыворотку любви». Каждый день он служит юной хозяйке как преданный щенок. Сердце Стаса промыто химией, настоящие его чувства – одна из великих тайн мироздания. Но наступает день, когда нужно выбрать, чья судьба Стасу дороже: Юлирель либо всего человечества.

Глава 7

Ночью снилось, что я — моя сестренка, что я сплю в земном детдоме и сквозняк кусает мне губы, вызывая тревожные сны. Жесткий матрас давил спину, мои длинные разбросанные по подушке волосы щекотали лицо, рука выпала из-под шерстяного одеяла и касалась пальцами холодной железной ножки кровати. Затем меня выбросило обратно на Люмен, во тьму моей комнаты с задернутыми шторами. Надо мной навис странный человек без лица, и я проснулся с криком.

Завтракал один. Настолько разбитый, что легче выбросить, чем собрать из осколков что-то стоящее.

Столовую вокруг переполнял шум, гам и вкусные до тошноты ароматы. Завтракал? Если бы проглотил хоть каплю каши, похожая на устрицу масса вылетела бы назад на стол. Поэтому просто ковырял ложкой густую жижу.

Пообещал себе: когда вернусь на Землю, обязательно вломлюсь в Питомник бродячих животных и заберу оттуда всех кошечек и песиков, всех, кого хозяева любили, а потом вышвырнули на улицу, приговорили к уколу смерти. Если разлюбить равно убить, я воскрешу бедных зверей. Их снова будут ценить.

Юля, Юля, пусть ты — бездушная инопланетная стерва, но я хочу быть с тобой.

Бросив кашу, я побрел по коридорам Центра, мои ноги сами вынесли меня наружу, под голубой шатер утреннего неба и сияние Света.

Пара красных волановых камушков парила над лужайкой, путаясь в зеленых стеблях. Я взял один и метнул на восток. Камень пролетел над разостланным в траве стволом тяждерева и завис в воздухе на уровне моих глаз. Я бросил вдогонку второй красный осколок. Камни глухо сшиблись и разлетелись в стороны. На меня будто уставились два жутких глаза жуткой версии Чеширского кота. Тело и голова исчезли, а монструозные глазищи остались «висеть» над блестящей росой.

Чеширский кот, Страна чудес, затерявшаяся Алиса.… Еще маленькими я, Мана и другие похищенные дети, затеяли игру: подобрать сказку, больше всего похожую на нашу жизнь на Люмене.

Пожав плечами, Мана сказала:

— Тысяча и одна ночь. Шахерезада.

Над ней тут же подтрунил Рауль Динь-Динь, белокурый парень на год старше нас с Маной и полгода уже как гуляющий по проспектам солнечного Марселя:

— Это потому что ты каждую ночь уговариваешь Дарсиса жениться на тебе?

Темно-карие, почти черные глаза Маны сверкнули, но, подумав, наша валькирия из латиноамериканского гетто решила не делать отбивную из шутника-француза:

— Не угадал, жабоед. Своими рассказами Шахерезада излечила царя Шахияра от безумия. Мы тоже помогаем нашим партнерам держаться.

— Золушка, — заявила Никсия. — Каждый год мы трудимся как пчелки, а потом надеваем прекрасные наряды и идем на танцы.

Рауль замахал руками.

— Да какая, ау диабле! — к черту, еще Золушка? Как пчелка ты разве что только кружишься на каруселях в парке. Что совсем не видите? — и сделал внушительную паузу. — Питер Пэн и потерянные мальчики! Люмен — вылитая Нетландия.

Почти одновременно все девочки загудели и закачали головами.

— Ну уж нет, — бросила Сильвия, темно-русая вечно румяная американка. — Там была всего одна герл, девочка Венди.

— Еще фея Динь-Динь, — вставил Рауль.

— Я соглашусь, что мы в Нетландии, — засмеялась Мана, — если Рауль будет Динь-Динь.

Если девчонки и могут по-настоящему сдружиться между собой, то только чтобы уделать общего врага. Ну, или обсудить новые серии «Клуб Винкс». По сестре знал. Так что до самой отправки на Землю бедный Рауль оставался Динь-Динь, несмотря на его протесты.

Я перешагнул дотянувшуюся до тропинки ветку тяждерева — тонкая кривая палочка насквозь продавила под собой асфальт, под асфальтом землю. Эксперименты ананси настолько утяжелили древесину тяждеревьев, что сама планета их с трудом держала.

Пройдя по тропинке, я свернул в узкую щель между корпусами Центра. Темная артерия прохода вела вглубь бетонного лабиринта. Шел боком.

У третьего корпуса меня ошпарил кипяток страха. Чужого страха.

Я не остановился, только уперся плечами в стены, чтобы не упасть. Серый вектор чужого страха указывал дорогу. И душил во мне жизнь.

У пятого корпуса рубашка на моих плечах стерлась об шершавые стены до дыр, кожа — до крови, разум — до собственного страха. Воздуха не хватало, словно трахею закупорила пробка. Чужая слабость била в голову. В грудь. В сердце. Как вирус поражала все органы.

Ты продвигаешься, продвигаешься целую вечность — и никогда не выбираешься из темного лаза. Твои пустые легкие просто взрываются прежде. Комки теплого мяса украшают серый бетон.

Прежде легких все же взорвались тесные стены — изумрудной тканью постриженных газонов на широких холмах. Просторные небеса улыбнулись белоснежными зубами, сотканными из облаков. Ветер с холмов принес в мои легкие свежий поток воздуха с ароматом тягуры. И я улыбнулся в ответ небесам.

Мимо холмов вектор страха вел вниз и вниз, к инкубаторию. Рядом на парковке гудел двигатель бурой шестиместной карсы. Двое солдат гарнизона шагали от машины к крыльцу инкубатория. Мощные тела полностью скрывались под гладкими аксамитовыми доспехами. Ноги в красных пластинах грохотали по асфальту, как отбойные молотки. Словно две наряженные в лаву скалы на свидании.

Салон карсы пустовал. Я тихо прокрался к машине и выглянул из-за высокого капота.

Солдаты вели за локти худого человека с опущенной светлой головой. Серая палка вектора исчезала в этом еле перебиравшем ногами парне.

Ананси и ведомый ступили на первую ступеньку крыльца. Парень споткнулся, вскинул белокурую голову. Дернулось усталое испуганное лицо. Знакомое лицо.

— Динь-Динь! — вскричал я

Это бы он, Рауль Динь-Динь. Парень, которого наши девчонки одарили дурацкой кличкой. Парень, который должен был загорать сейчас на пляжах Средиземноморья. Парень, чей страх чуть не свел меня с ума пару минут назад.

Мой крик всполошил всех. Дальний от меня солдат бросил Рауля на землю и навалился на него всей тяжестью своего доспеха. Рука другого солдата навела на меня ствол короткого железного пистолета — грави — или бозпушки.

Я перепрыгнул капот карсы и помчался к Динь-Динь.

Солдат с пушкой приказал:

— Стой!

Я, не останавливаясь, приказал:

— Отпустите его!

Прижатый лицом к асфальту Рауль заплакал:

— Не бейте меня.

Вектор страха Рауля вильнул как змея и уткнулся мне в руку. Инстинктивно я сжал ладонь, кривая полоска эфирной субстанции раздробилась на пучок светящихся серых стержней. Пучок острых фантомных стрел — все воткнулись в мой кулак.

Я заорал: А-а-а-а!

Солдат затряс пушкой.

— Стой, иначе выстрелю!

От полупрозрачных стержней озноб поднимался вверх по моей правой руке. Легкие снова опустели. Воздух не проникал в них, лишь касался моих губ, дразня, как девушка игривым поцелуем. Далекие небеса все еще улыбались мне, и это был оскал близкой смерти.

Второй солдат поднялся с Динь-Динь:

— Это всего только напуганный питомец. Изолируем его.

Красная скала прогрохотала ко мне и схватила за руку. Аксамитовая перчатка сжала пучок серых стержней. Невидимые солдату иглы прошли сквозь красную броню, сквозь кожу и кости. Желтые глаза солдата округлились от ужаса.

— Отпусти! — закричал он. Никого я не держал, наши руки, нашу плоть сцепили стержни страха Рауля. Но их видел только я.

— Отпусти! Выплюнь меня, тварь!

Другой рукой солдат ударил меня в плечо. Я повалился на асфальт и перекатился на ноги. В моих костяшках остались два стержня.

Солдат бешено замахал рукой и бросился на напарника, взывая о помощи.

Две живые скалы сшиблись с треском и покатились по дороге. Сквозь поднятую пыль стержни тускло светились на красных доспехах — уже обоих солдат.

Собравшись с духом, я вырвал оставшиеся стержни из руки и бросил на землю. Иглы мигом растаяли в воздухе, будто аксамитовые сапожки Юли на следующее утро.

Ниже на обочине испуганные солдаты ползали друг на друге, умоляя спасти их. Умоляя словами и удушающими за горло.

Солдат сверху врезал бронированным кулаком в челюсть напарника:

— Останови землю, молю-ю! Не дай ей растечься!

Напарник попросил не менее впечатляюще — огрев сослуживца локтем по шлему:

— Небо грызет мои пальцы! Убей небо! Или убей меня!

Новые векторы страхов — уже их собственных — стелились из черепов солдат в мою сторону. Я похромал прочь от серых светящихся палок, прочь от дурдома «Ромашка».

Рауль плакал на земле. Перешагнув вектор его страха, я наклонился к нему, похлопал по плечу.

— Динь-Динь, ты как?

Голубые глаза Рауля бегали по газонам и корпусам Центра так же ошалело, как у наркомана, долго пробывшего без дозы. Тонкие губы тряслись. Пластиковый катетер торчал в руке.

Дружище, какой же психотропной отравой тебя напичкали, что я сейчас чуть не задохнулся, а эти два красных чайника, похоже, скоро замесят друг друга до смерти?

— Динь-Динь, Динь-Динь! — звал я друга из галлюциногенного бреда.

Француз вдруг дернул головой.

— Динь-Динь? — прошептал Рауль. — Питер Пэн? Вэнди? — его распер смех. — Нет, мы совсем не в Нетландии. Мы в аду.

Я попытался поднять его, но Рауль снова уткнулся лицом в щербатый асфальт, как в мягкий носовой платок. Слезы текли из его невидящих светлых глаз сквозь дорожную пыль к подошвам моих туфлей.

Мои туфли вдруг оторвались от асфальта. Я взлетел как птица над плачущим Раулем. Вспарил над виляющей дорогой, над салатовыми холмами. Улыбающееся небо лизнуло меня гулким шквалом ветра. Заложило уши.

Внизу на обочине один из красных солдат стоял на коленях. Черное дуло пистолета в его забрызганных лиловой кровью перчатках смотрело на меня. Все же гравипушка.

Солдат дернул стволом пушки. Следуя за дулом, гравитационная волна бросила меня на бурую крышу карсы. Хлопок удара отдался в черепе, в мозгу, в зубах. Челюсти щелкнули, столкнувшись с твердым металлом. В глаза накатил черный туман. Но прежде я увидел, как белые, словно снег, кости вылезли из моей груди. Заиграли красные фонтаны.

Так в какую же сказку нас занесло? Питер Пэн? Золушка? Страна чудес?

В непроницаемых черных водах всплыл тягучий как кисель голос:

— Кровеносные сосуды восстановлены. Поврежденные мышечные и костные ткани соединены и реабилитированы. Работа нервных узлов стабилизирована. Отек тканей мозга исключен.

Противный голос тянул и тянул. Я лежал с закрытыми глазами, стараясь не выдать что проснулся. Или воскрес. Тело чесалось от прилепленных присосок. Грудь и ноги сдавливали тугие ремни.

Коснулся кончиком языка зубов — все на месте. Раз так, значит, мои кровавые ошметки успели дотащить до инкубатора, прежде чем я отбыл к ангелочкам — не как Рудо, к настоящим.

Заговорил второй голос — голос архонта Гертена, голос лжеца:

— Достаточно медицинских отчетов. Главное, его состояние удовлетворительное. Конвоиры чуть не уничтожили нашего самого ценного подопечного. Как он смог проникнуть на территорию инкубатора? Разве дороги к ней не охраняются?

Третий голос с лязгом металла в согласных ответил:

— Охраняются. У каждого входа дежурит солдат Гарнизона и не пускает в зону инкубатора никого из гешвистеров. Видимо, человек пролез между корпусами.

— Усильте охрану. Начнется паника, если человеческие пары гешвистеров узнают о подопечном, не вернувшемся на Землю в обещанный срок.

Первый голос протянул:

— Архонт, как прикажите поступить с подопечным из гешвистера Юлирель?

Я против воли сжал кулаки.

— Ваши предложения?

— Два варианта: поместить в одиночный карцер на постоянное содержание, полностью изолировав его контакты с другими подопечными, либо провести структурированную амнезию.

После паузы архонт спросил:

— Гипнотерапия может сказаться на его способностях эмпата?

Изо всех сил я стиснул зубы, чтобы не заорать: Ах ты, старый удав, ты все знал про меня, знал!

Молчи, Стас, заткнись, поймай дзен, лежи неподвижно, как труп. Если пришельцы решат стереть Динь-Динь из твоей головы, этот разговор ты все равно запомнишь и потом увяжешь, что к чему. Придумаешь, как спасти Рауля и надавать лжецу-архонту лещей, от которых его гадкая рожа потемнеет и распухнет как баклажан. Но только, если ты не раскроешься сейчас — пришельцы не сотрут воспоминания о том, о чем не в курсе. И зубами тише скрипи. Веками не дергай.

— Проводимые опыты на подопечных в Западном филиале, в том числе на Рауле Авене, показали, что риска нет.

Моя грудная клетка так напряглась, что плотный ремень на ней тихо заскрипел. Усе, усе, успокойся. Ныряй в нирвану. Но все-таки выходит, Динь-Динь — эмпат, как и я? И не только он.

Архонт размышлял:

— Люди — социальные животные. Одиночный карцер негативно скажется на оценке подопечным окружающей действительности. А это, в свою очередь, негативно скажется на работе Юлирель, что недопустимо для выполнения миссии ананси.

Интересно, как мое заточение может повлиять на Юлю? Вы же нас все равно разлучите через пятнадцать суток.

Архонт приказал:

— Второй вариант. Погружайте подопечного Станислава Волвина в транс.

Ну, вот сейчас все дружно посмотрят на датчики моего пульса или биоритмов, которые выдадут меня с потрохами.

Я вызывающе похлопал веками, почмокал губами якобы сонно. Зевнул раз, другой. И открыл глаза. Типа проснулся только.

Оглядеться не дали. Противный кисельный голос потянул меня в вязкую трясину дремы. Черный рой приказов налип на мои мозги.

Забудь.

Усни.

Забудь.

Я снова рухнул в темноту, в черную изнанку нашей сказки.