Питомцы апокалипсиса

Григорий Володин, 2020

Он – шестнадцатилетний парень с суперсилой эмпата. Она – инопланетный гиперпилот. Их близость грозит миру гибелью. Их самоотречение погубит одного из них. В детстве Стаса похитили и отдали в рабство Юлирель, апатичной голубокожей девушке. Каждый день ему вкалывают «сыворотку любви». Каждый день он служит юной хозяйке как преданный щенок. Сердце Стаса промыто химией, настоящие его чувства – одна из великих тайн мироздания. Но наступает день, когда нужно выбрать, чья судьба Стасу дороже: Юлирель либо всего человечества.

Глава 3

В инъекционной человеческие половинки гешвистеров задирали правые рукава рубашек и по очереди подходили к машинам, впрыскивающим «сыворотку». Зал немаленький, но пятьсот детей набились в него так плотно, что и гравипушкой не отшвырнешь.

Повсюду дыхание, пропахшее выпечкой с завтрака. Оладьями. Жареной говядиной. Теми же хот-догами. Ароматы дышали мне в лицо. А я позавтракал сегодня одной лишь нервотрепкой.

— Слюни вытри, — сказала Мана, когда я протиснулся к ней со спины. Ко мне бразильянка не повернулась. Я провел ладонью по губам.

Очередь двигалась достаточно медленно, чтобы произнести слово. Бесполезное ничего не меняющее слово, а произнести его все же надо.

Я сказал: Прости.

Мана резко развернулась ко мне. Волна черных волос хлестнула меня по щекам.

— Дарсис хотел ударить меня? — прошипела девушка.

— Нет.

— Значит, ты хотел? — ее покрасневшие глаза впились в меня.

— Конечно, нет, — отмахнулся я и, оглянувшись по сторонам, зашептал:

— Мана, я уже говорил, что не знаю, как это происходит. И почему.

Мана недоверчиво прикусила губу.

— Все из-за того, что я отобрала тот кусок пиццы. Говорила мне мама: голодный омим, мужчина, — сердитый омим. Теперь ты меня ненавидишь.

— Да нет же, — шикнул я. — Я не передавал Дарсису ненависть, только чуток недовольства.

— Чуток? — рыкнула Мана. — Он чуть не разбил нам головы!

— Черт знает, почему его переклинило, и он набросился на тебя. Но Дарсис и правда ненавидит меня.

— Абсурдо, чушь! — теперь очередь Маны отмахиваться.

— После того как я вытянул из него всю ярость, он все еще пытался мне врезать.

— Ты сам сказал, что не знаешь, как это происходит.

Очередь дошла до Маны. Девушка просунула смуглую руку, всю в старых ножевых шрамах — следах незабываемого детства в незабываемом земном городе Сальвадоре — в стеклянную трубу машины. Внутри трубы силиконовые держатели обхватили смуглое предплечье. Автоматический безыгольный шприц прыснул в вены девушки тонкую струю «сыворотки». Как в песне:

Струя любви,

Звезда в жасминах,

Мозги — пока.

Трубка рядом с Маной освободилась, я впихнул руку. Двадцать секунд ждешь, никакой боли, так легкая щекотка. Только на немного поношенных за сутки розовых очках быстро сглаживаются царапины, убираются потертости, промываются стеклышки. И снова ты — счастливый и безропотный солдат любви, которому все фиолетово.

Ушло время, когда я пытался избежать стеклянной пасти этой мозгодавилки. Насильно или нет, сверхзвуковой шприц втыкали в меня. Нет смысла бунтовать, если ты все равно спозаранку бежишь по росистым лугам и собираешь яркий цветочный букет к Юлиному пробуждению.

Никсия пристроилась к трубе слева от меня. Ее хищная улыбка заставила меня дергаться, как кролика в капкане.

— И кто же пойдет с принцессой-инопланетянкой на танцы? — колкий вопрос нырнул солдатиком с ее красного язычка. — Ты или Дарсис?

В моей голове прокатилась горящая колесница гнева Маны, которая все слышала.

— С чего бы в этом году должно быть по-другому? — спросил я.

— С того, что в этом году Дарсису зачем-то понадобилось набить тебе лицо, — улыбнулась Веснушка.

Моя реакция? Пожал плечами.

— Он, видимо, хотел вытереть крем с моего носа.

— Заодно сломав его аксамитовым наростом на кулаке? — хмыкнула рыжая. Я снова пожал плечами. Дисплей на моей машине вывел текст «Станислав Волвин инъецирован. Следующий».

— Нежность не его конек, — сказал я и вынул руку из трубы. — Наверняка, он уже позвал на танцы Ману.

Теперь по мне словно проехался раскаленный бульдозер, и руль его держала такая же горячая девичья рука в ножевых шрамах. Я пошатнулся, чуть не рухнув. Мана заорала мне на ухо:

— Кала бока вузе! Замолчи! Что ты знаешь обо мне и Дарсисе? — ее крик обжег мне лицо. — Нада, ничего! Ты говоришь, говоришь, но не знаешь! Хватит ковыряться в наших головах, швырять наши чувства как мячики, разбивать их вдребезги. Если бы Дарсис сегодня ударил меня, ты знаешь, как ему стало бы больно?

— Швырять чувства? — Никсия изогнула бровь, рыжую и тонкую, словно медная проволока. — О чем она?

— Расскажи уже все архонтам, пусть тебя вылечат, что бы это ни было!

— Мана, тише, — прошептал я, морщась. Мою голову точно раздуло изнутри горячим паром.

— Мана, Юля, — передразнила Мана. — Баста, хватит! Я — Мануэла. Ты говоришь на языке ананси. Так говори без своих “ванек” и “манок”. Фалах.

— А сама-то, — засмеялась Никсия. — Баста, нада.

Мана зыркнула на Веснушку, и рыжая подавилась смехом. Смуглая девушка стрелой вылетела из инъекционной. Пар в моей голове остыл, исчез, может, вытек через уши.

Очередь сзади меня зароптала: чего там возитесь?.. Я поплелся к выходу, услышав напоследок реплику Никсии:

— По-моему, в этом году Дарсис не позвал свою дикую мучачу на танцы.