А утром пришел Фо…

Горос, 2020

Мир меняется: в нем возникают чудовища, которых не встретишь даже в самых жутких кошмарах. Верить никому нельзя – даже под личиной друга может скрываться монстр. И теперь горстке солдат, оказавшихся в эпицентре катастрофы, предстоит не только выжить, но и остановить этот кошмар. Ведь под угрозой все человечество! Но для этого нужно понять, по каким законам живет новый, изменившийся мир…

Глава 5

«Держимся вместе, отходим к караулке!»

До третьего поста пришлось идти во мраке. Почти все фонари почему-то оказались разбиты. Только вдали, у самой вышки, виднелся небольшой освещенный клочок пространства.

— Не нравится мне это, — прошептал Агеев.

— Может, лампы ветром сорвало? — предположил Роганин.

— Надеюсь, что так.

Мы медленно продвигались вперед, ступая по земле, как по минному полю. К счастью, подземные монстры больше не появлялись. Чем ближе мы подходили к посту, тем подозрительнее становилась царившая в округе тишина. Все словно вымерло. Мы вздрагивали от каждого шума, даже под собственными подошвами. Один раз я чуть не пальнул, когда над головой внезапно раздалось хлопанье крыльев.

Налетел ветер. Деревья за колючей проволокой пришли в движение, над головой заскрипели болтающиеся на столбах разбитые фонари. Мы приблизились к освещенной территории. Метрах в пятидесяти от вышки Агеев рукой показал остановиться. Присев, мы долго прислушивались и приглядывались, но ничего подозрительного не заметили. Беспокоило то, что не обнаружили мы и часового.

— Там что-то… — начал Роганин.

Но Агеев тут же показал ему кулак и приложил палец к губам. Мы и без того уже услышали шорох среди травы. Разводящий дал знак, и, вскинув автоматы, мы осторожно двинулись за ним.

— Дальше метра друг от друга не разбредаемся, — шепотом предупредил Агеев. — Нужно найти Бабина. Живого или мертвого.

От последней фразы мне стало не по себе.

Мы настороженно продвигались вперед, обводя кусты стволами автоматов. В мерцающем свете единственного уцелевшего фонаря вокруг плясали тени. И от этого дикого хоровода меня не покидало чувство, будто вся округа наполнена монстрами. Я едва сдерживался, чтобы не начать стрелять по любой колышущейся ветке. Агеев решился включить фонарик, и желтый луч медленно заскользил по высокой зеленой стене гнущейся на ветру полыни. Под ногами снова стелился туман. Ох, не нравилось мне это…

Вдруг среди травы мелькнуло что-то темное. Стволом автомата я осторожно раздвинул полынь и сразу же отпрянул, не сводя глаз с внезапно возникшего передо мной блестящего склизкого существа. Я чуть не прострелил ему голову! Хвала судьбе, что каким-то чудом успел узнать в этом монстре перепачканного какой-то гадостью Славу Бабина.

— Кто это? — прохрипел Бабин, прикрываясь окровавленной ладонью от слепящего света фонарика. — Это смена? Прячьтесь скорее. Они рядом!

Мы, не сговариваясь, юркнули к нему в кусты. В свете фонарика я разглядел, что Славка весь в ссадинах, а форма на нем изодрана в клочья. Агеев было выглянул из травы, но Бабин тут же втащил его обратно.

— Не стоит привлекать внимания, — шепнул он. — А то вернутся.

— Кто? — спросил я.

Вместо ответа Бабин взял у разводящего фонарик и осветил нечто распростертое на земле. Это оказалось существо величиной со школьника средних классов. Я успел рассмотреть черные перепончатые, как у летучей мыши, покрытые чешуйками крылья с блестящими когтями, а также скрюченные лапы, оканчивающиеся странными длинными, похожими на мечи, отростками.

— Я тут уже парочку таких вальнул. — Бабин провел ладонью по расцарапанному лбу, размазывая кровь. — Один вот. Второй там, дальше, в кустах валяется.

Меня поразила невозмутимость, с которой Бабин сообщил все это. Что там меня… Даже Агеева заметно трясло от всего увиденного! Израненный же Слава Бабин говорил так, словно объяснял трудности во время прополки картошки. Конечно, у нас в части шутили, что, мол, у Бабина броня в полтора метра — он непрошибаемый. Но чтобы настолько…

Над головой что-то ударилось о фонарь, и на нас посыпался дождь искр и стекла. Мы вскинули автоматы. Округа погрузилась во мрак. Лишь луч фонарика Агеева метался над головой, прорезая тьму.

— Блин, мрази! Все фонари порасшибали, — все так же спокойно проворчал Бабин. — Они боятся света и, кстати, реагируют на движение. Так что не дергайтесь. Я уже успел немного изучить их повадки.

— Значит так, — прошептал Агеев. — Держимся вместе и медленно отходим к караулке…

Как только он привстал, над головой раздалось нарастающее хлопанье крыльев. Роганин вскрикнул и исчез. Я ринулся было за ним — и вдруг замер: на фоне сливового неба на столбе ограждения восседала огромная птица. Увидев меня, она зашипела и расправила гигантские крылья, отчего стала похожа на черного ангела. Я дрожащей рукой перевел предохранитель в боевое положение, вскинул автомат, но Агеев оказался быстрее. Воздух прорезала очередь, и «черный ангел» пропал. В руках у Агеева оказался фонарик, по траве скользнул луч и осветил бьющееся на земле тело. Разводящий подбежал и короткой очередью снес монстру череп.

— Похоже, еще один представитель инопланетной фауны, — сказал он.

Из травы выбрался Роганин.

— Цел? — спросил Агеев.

— Руку разодрал, гад, — прошептал он, зажимая ладонью рану. — Грохнулся прямо на меня, я даже сообразить не успел. Я его штыком ткнул — сразу отпустил. Пацаны, надо бежать!

И тут что-то рухнуло мне на спину — словно с небес спикировала огромная птица. Между лопаток пронзила боль. Что-то поволокло меня, швырнуло на дорогу. Раскрыв глаза, я увидел, что надо мной склонилось одно из этих чудищ. Зашипело, раскрыв клюв и обнажив ряд острых зубов, растопырило крылья. Чудовище что-то подняло вверх. Я машинально подставил автомат, и тут же на него обрушился мечевидный отросток. Да с такой силой, что мой «калаш» едва выдержал удар — ствольная коробка помялась. «Птица» снова подняла отросток. Я развернул автомат дулом на чудовище и надавил на гашетку. Тишина! Покореженный автомат, похоже, приказал долго жить. Я снова подставил автомат под удар, еще и еще. Монстр бил с такой силой, что оружие едва не согнулось пополам. Если так прилетит в череп — сразу кранты, и каска не спасет! Мне удалось ударом ноги оттолкнуть монстра. Но ведь это ненадолго! Надо что-то делать! Все, что мне осталось, — отстегнуть штык-нож от ствола теперь уже бесполезного автомата. И как раз вовремя. Когда птица набросилась на меня снова, я поднырнул под нее, уходя от прямого удара «меча», и, сделав выпад ножом, почувствовал, как лезвие вошло во что-то упругое. Я сразу же рванул нож вниз. Птица с визгом отскочила, размахивая распоротым крылом.

— Пацаны, сюда! — заорал я, не сводя глаз с верещащей, извивающейся на земле твари. — Агеев, Роганин! Сюда! На помощь!

Однако помощи ждать было бесполезно. Я понял, что у вышки тоже что-то происходит: какой-то треск, по кустам мечется луч фонарика, грянуло несколько выстрелов. Я снова взглянул на птицу. Та уже поднялась в полный рост, однако пока не нападала. Она стояла передо мной, кошмарная помесь птеродактиля и богомола, угрожающе выставив вперед длинные отростки, и, видимо, опасалась приближаться.

— Ну, иди сюда! Иди! — процедил я сквозь зубы — больше, чтобы подбодрить себя, — и взмахнул ножом, понимая: если монстр поймет, что я сам боюсь его до смерти, непременно набросится.

Я сделал шаг. Существо зашипело, обнажив клыки, и отступило. Шипастые крылья угрожающе приподнялись, в узеньких глазках блеснул холодный огонек.

— Что, страшно? — сказал я, а сам снова с надеждой взглянул туда, где скользил по кустам луч фонарика, — Эй! Агеев! Кто-нибудь! Я здесь! Где же вы, черт возьми?

Я сделал еще шаг. Мечевидные отростки чудища приподнялись, словно для защиты. Монстр захлопал крыльями, из зубастого клюва вырвался не то писк, не то хрип. Ну, была не была! Я быстро пошел вперед, и монстр в страхе попятился. Да только вскоре уперся спиной в колючую проволоку ограждения. Это была моя ошибка. Видимо поняв, что попал в западню, монстр весь собрался — явно для отчаянного прыжка. «Надо бежать к вышке!» — мелькнула у меня мысль. Однако птеродактиль-богомол оказался проворнее: не успел я повернуться, чтобы дать деру, тот прыгнул и, ударив меня когтистыми ногами в спину, повалил на землю. Крылья стиснули меня в смертоносных объятиях, сквозь форму в тело впились иглы шипов. Мне удалось высвободить правую руку, и я уперся локтем в горло монстра. Зубастый клюв клацнул в паре сантиметров от плеча. Мы покатились по грязи. Монстр яростно бил крыльями, шипы рвали на мне одежду, оставляя порезы на спине. Впрочем, шипы были ерундой, ведь главным своим оружием — длинными отростками-мечами — тот воспользоваться не мог. Однако и я упирался в его горло той самой рукой, что сжимала нож.

Мышцы заныли, я чувствовал, что правая рука все больше немеет. Монстр же, казалось, не уставал, а, наоборот, бился все яростнее. Я попытался снова позвать на помощь, однако мой крик больше походил на сдавленный хрип. Хотя, даже если бы мне удалось докричаться, вряд ли кто-нибудь мог мне помочь. Со стороны вышки по-прежнему доносились выстрелы и крики. Там тоже шла борьба. Тут я почувствовал, как монстр медленно выскальзывает из моих рук. Я придавил его к земле, навалившись всем весом, однако тот все больше и больше высвобождался. Если я отпущу его — мне конец! Тогда я решился освободить правую руку. Для этого мне пришлось убрать локоть с горла чудовища, и тут же в левое плечо впились острые клыки. Стиснув зубы от боли, я ударил ножом в покрытую чешуей грудь. Монстр запищал, но челюсти не разжал, наоборот, они сомкнулись, как тиски. Я выдернул нож, липкая кровь хлынула из раны, ударил снова, теперь уже целясь в глаз чудовища. Птеродактиль взвыл и забился. Хватка ослабла. Я еще несколько раз воткнул нож в черное тело и, наконец, сбросил с себя обмякшие крылья. «Неужели получилось?» — подумал я, отползая от подрагивающего в агонии кошмарного существа. Все мое тело горело, казалось, на нем живого места не осталось.

И тут позади громыхнула очередь. Я резко оглянулся, и в глаза ударил слепящий свет фонарика. На тропинке стоял Агеев с автоматом, а между нами билось в предсмертных муках еще одно крылатое чудовище.

— Ты как, жив? — Ко мне подбежал тяжело дышащий Роганин, помог встать.

— Порядок. — Я попытался улыбнуться, хотя радости было мало. Плечо жутко ныло. Я наклонился и поднял свой покореженный автомат.

— На, держи, — сказал Агеев, вложив мне в руки другое оружие. — Это Волкова. Я прихватил на втором посту. Бери-бери, тебе он теперь нужнее.

При упоминании о Волкове меня передернуло. Я даже невольно бросил взгляд под ноги — не шевелится ли почва. Автомат все же взял.

— А сейчас такая задача, мужики, — продолжил Агеев. — Нам нужно во что бы то ни стало пробиться к караулке. Так что не разбредаемся и аккуратненько за мной. Уж не знаю, что это за дрянь, но, похоже, этой фауны тут навалом.

И Агеев, пригнувшись, побежал по тропинке в сторону ворот внешнего ограждения, водя по кустам и траве лучом фонарика. Мы поспешили следом, с опаской глядя по сторонам, сопровождая взгляды стволами автоматов…

В караулке, как мы потом узнали, все это время тоже не скучали. Она находилась в положении осажденной крепости. Правда, никто толком понять не мог, кто или что их осаждает. Рыбалкин так и не объявился, в комнате отдыхающей смены — труп, с постов вестей нет. В караульном помещении, кроме начкара, остались лишь Трошников и Шурович, которые сидели под окнами в бодрячке, да Сычев. Тот, как положено по уставу, занял оборону на улице у входа. В караулке было темно — свет везде погасили, ставни на окнах распахнули.

— Товарищ капитан, можно хоть покурить сходить? — спросил Шурович.

— Кури здесь, — сухо бросил Саморов из своего кабинета, где он точно так же сидел на полу под окном с автоматом в руках.

Шурович облокотился спиной о батарею, пристроил автомат рядом, достал пачку. Во мраке засветился огонек сигареты.

— Андрюха, угощай, — сказал сидящий под другим окошком Трошников.

Шурович бросил ему пачку.

— Сидим тут вот уже час и ждем неизвестно чего, — проворчал Трошников, прикуривая. — Никто не нападает…

— Сплюнь! — перебил Шурович. — Кстати, Сычев с собачки сказал, что со стороны постов выстрелы слышал.

— Так это было давно. Еще когда Волков звонил.

— He-а. Говорит, что недавно. Видать, правда нападение!

— Скажешь тоже, — возразил Антон. — Чего тут брать-то?

— Тихо! — Шурович насторожился.

— Ты чего? — прошептал Трошников, чуть ли не вжавшись в батарею.

— Там есть кто-то… — Андрей кивнул на окно.

За мутным стеклом мелькнула тень. Шурович взял оружие, приподнялся, взглянул в окно и сразу же отпрянул, чуть не изрешетив возникшее перед ним лицо.

— Дурак, это же Сычев! — узнал Трошников.

— Он же на собачке должен быть, — удивился Шурович, опуская автомат. — А это окно выходит на другую сторону!

И вдруг Сычев неистово затарабанил по стеклу и замахал руками. Шурович растерянно посмотрел по сторонам, словно решаясь, стоит ли покидать позицию без разрешения. Все же вскочил и побежал в коридор.

— Эй, ты куда собрался? — окликнул его начкар.

— Там Сычев! Похоже, что-то случилось…

— Погоди. — Капитан пошел вперед. — Нечего поперек батьки в пекло лезть.

Вынув из кобуры пистолет, Саморов осторожно приоткрыл входную дверь. Выглянул — никого. Шурович и Трошников неуклюже толкались позади. И вдруг снаружи раздался такой дикий вопль, что начкар мигом очутился на улице. Освещенная тусклым фонарем площадка перед караулкой была пуста. Капитан быстро пошел вдоль стены здания. Шурович и Трошников, стиснув автоматы, поплелись следом. Дойдя до угла, начкар заглянул за него. Сычев все так же стоял у окна.

— Сычев! — позвал капитан, осветив фонариком его лицо. — Сергей, что-то случилось?

Сычев выпрямился. Казалось, он не видел капитана — смотрел прямо перед собой широко распахнутыми, будто остекленевшими, глазами. С дрожащих губ стекала какая-то темная жидкость.

— Пойдем, Сергей, — сказал Саморов, убрав пистолет обратно в кобуру.

Взяв Сычева за рукав, он потянул его к двери караулки. Тот покорно пошел, все так же глядя перед собой.

— Шурович, возьми его автомат, — повелел капитан. — Трошников, заменишь Сычева на собачке… Хотя… Погоди. Отставить. Возвращайтесь на позиции. Из караулки — ни шагу!

Трошников с Шуровичем, придерживая под руки Сычева, повели его внутрь караулки.

— Куда его?

— Давай в бодрячку.

Они усадили Сычева в кресло. Тот продолжал отрешенно смотреть перед собой. Его била сильная дрожь. Шурович притащил из комнаты начкара одеяло.

— Серега, ты как? — спросил он, накидывая одеяло ему на плечи. — Говорить можешь?

— Оно… — прохрипел Сычев. — Оно во мне!..

При каждом слове у него изо рта выплескивалась какая-то темно-зеленая жидкость.

— Антоха, пить притащи. Давай резче!

Трошников побежал в столовую, схватил кружку, зачерпнул в бидоне чай и побежал обратно. Когда пробегал мимо все еще распахнутой входной двери, снаружи вдруг раздались два выстрела. От неожиданности кружка выскользнула у Трошникова из рук, грохоча и расплескивая чай, покатилась по полу. Антон машинально присел и прислушался. С улицы доносились какой-то шум, хрип, рычание. «Может, сбегать за автоматом?» — подумал Трошников. Раздалось еще несколько выстрелов. Стреляли явно из пистолета. «Значит, начкар!» — догадался Антон. Он больше не размышлял. Влетев в бодрячку, схватил автомат и поспешил на улицу. На пороге замер. Сразу за дверью начинался мрак — уличный фонарь оказался разбит. Антон нажал на выключатель — в коридоре зажглась лампа. В полоске льющегося из двери света он увидел лежащего посреди площадки окутанного туманом начальника караула.

— Шур, скорее сюда! — закричал Трошников.

Рядом появился Шурович и тоже уставился на Саморова:

— Офигеть!

Левая рука капитана была разорвана так, что выступали кости. Вдоль кителя тянулись длинные кровавые полосы. Шурович, уперев приклад в плечо, внимательно осмотрелся. Никого.

— Надо скорее занести его, — опомнился Трошников.

Они подняли капитана и, тревожно озираясь, внесли в караулку.

— Неси в его кабинет. Так… Осторожно… Заноси в дверь… Давай на кровать!

Саморов был в сознании. Он все повторял:

— Никому! Никому доверять нельзя! Чудовище! Не человек! Никому нельзя…

Трошников побежал в столовую. По пути поднял кружку, сполоснул ее и снова наполнил чаем. Пробегая обратно, заметил, что входные двери все еще открыты. Он осторожно прошел по тамбуру и выглянул на улицу. Взгляд его скользнул по темной бетонированной площадке и остановился на ярком пятне среди тумана — видимо, капитан выронил включенный фонарик. Антон хотел было выбежать на улицу и поднять его, и тут взгляд его упал на другое пятно — темное. Посреди площадки растеклась лужа крови. Антон тут же захлопнул дверь и задвинул щеколду. Когда вернулся в комнату начкара, Саморов более-менее пришел в себя. Он взял у Трошникова кружку и, морщась, сделал пару глотков.

— Что с вами случилось, товарищ капитан? — спросил Шурович, аккуратно бинтуя начкару руку.

— Рыбалкин! — хрипло ответил тот. — Я был уверен, что это Рыбалкин!..

Как рассказал капитан, после того как Шурович и Трошников увели Сычева в караулку, он задержался у двери. Хотел понять, что же так напугало часового. Ведь этот здоровенный детина никогда не выделялся особой чувствительностью, а скорее даже наоборот. У него и прозвище-то было — Бык, не столько за габариты, сколько за феноменальную твердолобость. И вот теперь этот самый Бык оказался напуган похлеще ягненка!

— Я внимательно оглядел площадку, — рассказал Саморов. — Ничего подозрительного не заметил. В какой-то момент показалось, что неподалеку раздался человеческий стон, но я сообразил, что это всего лишь ветер завывает в пулеулавливателе. А ветер поднялся такой, что фонарь забился на столбе. Да с такой силой, что я подумал, что вот-вот сорвет. И, что меня поразило, несмотря на ветер, по площадке перед караулкой над лужами стелился странный белый туман.

Вдруг что-то капнуло сверху. Я взглянул на рукав — по форме расползлось серое пятно. Какая-то странная склизкая жидкость. Я стер ее платком, нащупал в кармане фонарик и осветил козырек крыльца над головой. Тот оказался облепленным какой-то серо-зеленой слизью. Я не силен в биологии, решил, мало ли какая плесень бывает… В общем, выключил фонарик и хотел уже войти в караулку, как вдруг услышал:

«Товарищ капитан!»

Оглянулся.

«Товарищ капитан!»

Присмотревшись, я увидел, что у калитки кто-то стоит.

«Скорее. Я не могу…»

Голос был хриплый, чей — непонятно. Фонарь над площадкой трепыхался так, что я в этих вспышках не мог рассмотреть, кто это. Вспомнил, что смена ушла на посты. Может, кто-то из них? Тогда почему вернулся один? Я осторожно двинулся к калитке, а сам на всякий случай нащупал в кобуре пистолет — мало ли что…

Позади раздался треск, звон стекла, и тут же обрушилась тьма. Фонарь все-таки сорвало!

«Скорее, — снова раздался голос. — Пожалуйста!»

Я подбежал к калитке. Отодвинул щеколду, вынул из кармана фонарик. Когда осветил стоявшего за калиткой, едва не выронил фонарь. Это был явно наш боец, в военной форме. Да только посреди кителя у него зияла рваная рана, будто кто-то вспорол ему брюхо от паха до солнечного сплетения. Мне показалось даже, что внутренности вывалились наружу. Я осветил его лицо и отпрянул: кровавый сгусток вместо глаза, и рот разорван так, что торчат зубы. И тут я узнал его!

«Рыбалкин?»

Тот молча пошел прямо на меня. Его порванный рот с торчащими розовыми окровавленными зубами походил на кошмарную ухмылку.

«Рыбалкин, это ты?» — снова спросил я.

«Фо близко!» — прохрипел он в ответ.

«Его же срочно в санчасть надо», — подумал я. Да только вид у этого окровавленного парня был такой, словно ему совсем не больно. Может, болевой шок?

Тот все так же медленно наступал, продолжая скалиться своим кровавым оскалом, и в свете фонарика мне вдруг показалось, что вместо зубов у него — клыки. Я не из пугливых, в горячих точках служил, да только такой жути в жизни не испытывал. У меня вдруг возникла четкая уверенность: передо мной — не человек! Я достал пистолет. Рыбалкин это или нет, да только у нас в караулке уже лежит один изуродованный труп! Вдруг это сделал этот псих?

«Стой на месте! — крикнул я. — Рыбалкин, ты меня слышишь? Еще шаг — и я прострелю тебе ногу! Я не шучу, ты меня знаешь».

«Фо близко!» — снова повторил тот.

«Ну, сам напросился», — сказал я и выстрелил.

Клянусь, пуля аккурат вошла в бедро. Я видел дырку! И что вы думаете? Он не закричал, не упал! Только присел слегка. Когда снова пошел на меня, я опять выстрелил, на этот раз метя ему в плечо. Пуля пошла практически в упор. Рыбалкин и на этот раз не упал. Пошатнулся, но остался на ногах и снова стал медленно наступать. В этот момент мне показалось вдруг, что в нем что-то изменилось. Он стал как-то ниже ростом и шире в плечах. Его лицо как-то удлинилось, на асфальт упали несколько выпавших зубов, а во рту что-то зашевелилось, похожее на щупальца или сгусток червей. А еще его руки… Они словно усохли, почернели и стали походить на длинные паучьи лапы. Кто бы мне рассказал, не поверил! Да только это происходило передо мной, наяву…

Капитан прервался и долго кашлял в зажатую в кулак простыню. Когда приступ кашля прекратился, на простыне осталось кровавое пятно. Шурович влажным платком вытер выступившие у начкара на лбу крупные капли пота. Удивленно взглянул на Трошникова: мол, что скажешь? Тот лишь пожал плечами.

— Тут я не выдержал и побежал… к двери караулки, — с трудом продолжал начальник караула. Похоже было, что он вот-вот потеряет сознание. — Да только у крыльца поскользнулся… Наверное, на той склизкой дряни… Упав, я выронил пистолет, но тут же поднял… Только вскочил на ноги, позади раздался звук… Хрип или вроде того… Резко повернулся… Вскинул пистолет вместе с фонариком. И остолбенел… Там была пасть! Огромная такая розовая пасть с копошащимися в ней… щупальцами, червями или змеями… А еще черные лапы… растопыренные, как у гигантского паука… Это все, что я успел заметить… Потому что он напал… Сбил с ног… Паучьи лапы сдавили, дышать не мог… Боль в руке… Фонарик выпал, но пистолет, к счастью, нет… Повезло… Я упер ствол в грудь этому… этому чудищу. Прямо между этих чертовых лап… И нажал — выпустил все оставшиеся шесть пуль… Помню, чудище захрипело, задергалось… Разжало лапы… Дальше… дальше не помню. Похоже, потерял сознание…

Капитан приподнялся.

— Там, на площадке… там был кто-то? — спросил он, схватив Шуровича за руку. — Вы его видели?

Тот лишь снова озадаченно переглянулся с Трошниковым.

— Значит, выжил, тварь. — Саморов снова лег. — Уполз, гад!..

Его сотряс новый приступ кашля. И тут он встревожился:

— Заприте дверь!

— Я уже запер, — успокоил Антон.

— Хорошо… — Капитан стер с губы струйку крови. Он с трудом говорил, задыхался. — В общем, так… Слушайте меня внимательно… Из караулки — ни шагу! Вам ясно? Нужно… дождаться смену. Верить никому нельзя… Они — не люди! Верить нельзя… Верить…

Капитан замолчал. Его трясло. Шурович снова вытер у него на лбу пот. Лоб начкара оказался горячим, словно утюг.

— Верить нельзя… — прошептал капитан. — Верить… нельзя… верить…

Саморов говорил все тише, а потом и вовсе затих.

— Он что… — встревожился Шурович.

— Жив, — успокоил его Трошников, нащупав у капитана пульс. — Без сознания.

— Что об этом думаешь?

— Похоже, он просто бредит… — Антон пожал плечами. — Хотел бы я знать, что там на самом деле случилось.

— Думаешь, то, что он рассказал про монстра…

— Какой, к черту, монстр? — возразил Трошников. — Ты сам понимаешь, что несешь? Монстров не бывает!

— Что же тогда могло сделать такое? — Шурович кивнул на окровавленного капитана.

— Кто знает? Может, волк напал или медведь. Мы же как-никак в тайге. Меня больше беспокоит, что с ним делать. Крови много потерял.

— Бинты кончились, — обреченно заявил Шурович, бросив аптечку.

Их хватило лишь перевязать руку. Но что там рука… Все тело начкара походило на кровавую кашу!

— По-хорошему, его бы в госпиталь отвезти, — вздохнул Антон.

Шурович приподнял трубку на пульте. Покачал головой.

— А если связь с частью так и не наладят? — спросил он.

— Тогда вариант только один, — ответил Трошников. — Завтра часов в семь вечера из части прибудет новый караул.

— Блин, да капитан же, может, не дотянет до смены-то! — вскричал Шурович. — Надо что-то делать!

Он снял китель и принялся рвать его на бинты.

— Ну, что ты стоишь? Что? — закричал он на Трошникова.

— Кажись, все, — тихо сказал тот, уронив руку капитана.

— Что значит «все»? — захлопал глазами Шурович.

— Помер.

— Как помер? — Шурович прижался ухом к окровавленной груди. И вдруг принялся неистово трясти начкара за плечи: — Товарищ капитан! Товарищ капитан! Да скажите вы хоть что-нибудь!..

— Шур… — Трошников положил ему руку на плечо. — Оставь.

Шурович опустился на пол у кровати, вцепился пальцами в свою длинную светлую челку. Трошников стоял рядом, молча глядя на мертвого начкара.

— Они нас теперь всех так? Да? — вскинул голову Шурович.

— Кто «они»? — мрачно спросил Трошников.

— Они! Не знаю кто! Тот, кто сделал это с ним, с Провиным, с Рыбалкиным. С… с остальными пацанами!

— Мы еще не знаем, погибли те, что ушли на посты, или нет, — тихо заметил Трошников. И в голосе его было мало надежды.

В комнату вошел Сычев и встал, прижавшись к дверному косяку.

— Не могу быть там один, — тяжело дыша, сказал он. — Да и вообще, по-моему, нам лучше держаться вместе. Иначе эти зверюги нас поодиночке поубивают.

— Какие зверюги, Бык? — вскричал Трошников. — Ты о чем вообще? Нет тут никаких монстров! Это все бред!

— Бред, да? То есть на меня, как и на капитана, по-твоему, бред напал? — холодно оборвал его Сычев.

Трошников замолчал.

— Я не знаю, что это было, — почти шепотом продолжал Сычев. — Какая-то склизкая тварь. Набросилась на меня откуда-то сверху. С козырька караулки. Помню только зубы, огромные. Еще щупальца были… Липкие, холодные…

Сычев скривился от отвращения.

— Серега, ну что ты несешь? — не выдержал Трошников. — Тут и так тошно.

— Но я серьезно! — Сычев побледнел, его затрясло. — Оно… Оно обвило меня. Что-то сунуло мне в рот…

— Ладно, все, прекрати! — оборвал Трошников. — Уж не знаю, что тут на самом деле происходит, но ясно одно: кто-то жестоко вырезает наш караул! Грабители там, или террористы… Не важно, кто и зачем. А важно лишь то, что, прежде чем что-то тут сделать, они решили для начала перебить всех нас. Может, чтоб не мешали… Значит, наше единственное спасение — драться. А если нет шансов уцелеть, так хотя бы как можно дороже продадим свою жизнь!

Антон подошел к сейфу с боеприпасами. Осмотрел.

— Ну, скажем, патронов у нас более чем достаточно. Так… В сейфе хранится полторы сотни на каждого караульного. Нас осталось из двенадцати четверо… — Он покосился на начкара и поправился: — Трое. На усиление постов ушли двое — Агеев и Роганин. Значит, по три магазина из сейфа они взяли с собой. Но у нас все равно остается больше пятисот на человека. Плюс еще и гранаты. С таким боезапасом до приезда смены должны продержаться…

Его прервал грохот. Сычев, Трошников и Шурович переглянулись. Грохот повторился.

— Кажись, в двери стучат, — прошептал Сычев.

— Может, не открывать? — насторожился Шурович.

— А вдруг смена?

Трошников взял автомат и поспешил к выходу. Шурович поплелся следом.

Отперев первую дверь тамбура, Трошников крикнул:

— Кто там?

В ответ раздалось какое-то невнятное бормотание и возня, а затем такой неистовый стук, что дверь заходила ходуном.

— Я ни хрена не понял, что там говорят, — посетовал Антон.

Шурович растерянно пожал плечами — мол, я тоже.

— Ладно, Андрюха, ты стой здесь, — повелел Трошников. — Если что — стреляй!

Шурович спрятался за дверным косяком и направил ствол на сотрясаемую ударами внешнюю дверь. Трошников осторожно приблизился к ней, прислушался. Потом быстро дернул щеколду и отпрыгнул, вскинув автомат.

— Антоха, спокойно! Это я!

Дуло смотрело прямо в лицо младшему сержанту Агееву…

Шурович не зря разорвал свой китель на бинты. Не пригодившись капитану, теперь они пошли на перевязку вернувшихся с постов.

— Зверек, ты где это так плечо разодрал? — спросил Шурович, обрабатывая рваную рану на моем плече.

— Да эта херня летучая в него вцепилась, — ответил за меня Слава Бабин, как всегда с такой невозмутимостью, словно речь шла о том, где я посадил на форму пятно.

Конец ознакомительного фрагмента.