А утром пришел Фо…

Горос, 2020

Мир меняется: в нем возникают чудовища, которых не встретишь даже в самых жутких кошмарах. Верить никому нельзя – даже под личиной друга может скрываться монстр. И теперь горстке солдат, оказавшихся в эпицентре катастрофы, предстоит не только выжить, но и остановить этот кошмар. Ведь под угрозой все человечество! Но для этого нужно понять, по каким законам живет новый, изменившийся мир…

Глава 2

«Уходите отсюда!»

Мы лениво выползли из караулки. Солнце уже подкатило к сопкам, и небо на западе пылало красным заревом. Замершие в безветрии деревья больше походили на декорации. Мы нехотя поплелись к пулеулавливателю — металлическому щиту в углу площадки. То, что такие сооружения в караулках стоят не зря, говорила россыпь выбоин на щите. Где-то год назад с поста пришел сонный Шурович и перед тем, как отстегнуть от автомата магазин, передернул затвор и сделал контрольный спуск. Когда грянули выстрелы, он с перепугу вцепился в гашетку и чуть ли не полмагазина разрядил в пулеулавливатель. За сию оплошность Андрюха Шур суток десять отсидел на киче, а начкары с той поры тычут пальцами в пулевые ямки и назидательно вещают бойцам, насколько важно в карауле соблюдать правила.

— Заряжай! — скомандовал Агеев.

— А чего командуешь ты, Витек? — спросил Рыбалкин, водрузив автомат на сваренную из металлических труб раму перед пулеулавливателем. — Начкар где?

— Спит, — ответил я за разводящего. — Высыпается перед Петровичем.

— Вообще халявный тут караул, — с улыбкой сказал Вовка Роганин, пристегнув магазин. — Никаких тебе проверок, вводных, зубрежек устава. Не то что в части…

— Хватит болтать! — Агеев зашагал к калитке, по пути бросив: — Смена, за мной!

Мы, закинув автоматы за спины, не спеша поплелись следом.

— Эй, на собаке! — обернулся Рыбалкин. — Калитку закрой, убийца!

Сидящий на крыльце Слава Бабин приподнял край каски, на которой было нацарапано «Killer». Оторвать зад от ступеньки он не счел нужным.

— Витек, только давайте быстрее! — крикнул Бабин, усаживаясь поудобнее. — А то я тут уже задолбался стоять.

— И это ты называешь «стоять»? — усмехнулся Агеев.

Когда миновали калитку, Рыбалкин юркнул в кусты и вынырнул оттуда с гитарой.

— Ты охренел? — рявкнул Агеев.

— Я тихонько. Честно. На посту скукотища.

Разводящий покачал головой, сплюнул и побрел вниз по склону по вытоптанной за годы караулов узкой дорожке. Мы — следом. Вдали виднелся раскинувшийся по сопкам периметр ограждения из двух рядов колючей проволоки, между которыми тянулась отсыпанная песком дорожка. До ближайшего поста от караулки идти предстояло всего метров пятьсот. Он располагался почти у самых ворот внешнего ограждения. Вышки двух других постов стояли в дальних углах периметра: одна справа в самой низине, вторая — левее на сопке. Дорожка издали походила на светлый покореженный обруч, внутри которого едва проглядывалась серая заросшая травой и кустарником кирпичная коробка охраняемого нами склада. Справа от периметра между холмов сверкала узкая полоска реки, за ней синели поросшие лесом сопки.

— Что-то часовой молчит, — заметил Агеев, открывая ворота.

— Может, поближе подпускает? — предположил я.

От ворот до вышки оставалось метров семьдесят, и мне показалось, что часового там вообще нет. Мы неспешно пошли дальше, однако нас так никто и не окликнул.

— По-любому спит, мудила, — зло сказал Агеев. — Кто на посту, Шурович? И почему я не удивлен? Ну, я ему сейчас…

Мы подошли к вышке… но та оказалась пуста!

Я почувствовал, как к горлу подкатил ком. В памяти тут же всплыл недавний сон. А вдруг вещий? Я на всякий случай снял автомат. Конечно, по уставу, когда идет пересменка, и так положено выставлять часового для временной охраны и наблюдения, но мы обычно этим правилом пренебрегали — проверок ведь нет. Да и от кого охранять-то? Тайга кругом.

— Звереныш, да чё ты напрягаешься? — сказал Агеев, глянув на мой автомат. — По-любому этот крендель где-нибудь в кустах завалился… Шур! Ты где, обморок? Най-ДУ — убью!

И разводящий принялся пинать окрестные кусты. Да только Шурович так нигде и не обнаружился. Я заметил, что уже и Агеев начал нервничать.

— Может, он наверху завалился? — предположил Рыбалкин, обходя вышку. — Точно, вон же он!

Действительно, наверху из-за железного бортика вышки виднелся краешек каски. Агеев облегченно вздохнул.

— Шур! — закричал он. — Проснись, придурок!

Но даже после того, как вышку несколько раз пнули, отчего та загудела, словно груда металлолома, и обкидали камнями, каска даже не шелохнулась.

— Ну, я полез, — сказал Агеев и, перекинув лямку автомата через голову, пошел к лестнице.

— Как вы по ним взбираетесь? — причитал разводящий, перескакивая через дыры недостающих ступенек. — Она же вот-вот рухнет…

Добравшись до верха, он распахнул дверцу, заглянул внутрь и сразу же отпрянул, вскрикнув:

— О господи! Шур!..

У меня бешено забилось сердце. Палец лег на предохранитель автомата и перевел в боевое положение.

— Витек, что там? — встревожился Рыбалкин.

Агеев посмотрел вниз, явно довольный произведенным эффектом.

— Шучу! — сказал он.

После чего многозначительно кивнул, мол: «Ну, что я говорил?» Потом взгляд его устремился внутрь вышки, и на веснушчатой физиономии младшего сержанта возникла садистская улыбка. Он осторожно взял автомат Шуровича, занес его над головой, и через мгновение раздался глухой удар приклада о каску. Шур подскочил, ошарашенно глядя по сторонам. Он еще толком не понял, что произошло, а уже затараторил сонным голосом:

— Я смену ждал… пятнадцать минут осталось… сам не знаю, как так вышло…

Агеев с двумя автоматами спустился на землю, следом слез заспанный, угрюмый Шурович. Он было протянул руку за своим оружием, однако разводящий не отдал. Наоборот, Агеев отступил, перехватил трофейный автомат под мышку, а ствол направил на горе-часового.

— Ну что, пойдем! — сказал он.

— Куда? — Шурович захлопал глазами.

— Куда-куда… Сдаваться к начкару.

— Витек, ну чё ты гонишь? — снова затараторил Шурович. — Я смену ждал… Честное слово! Пятнадцать минут оставалось…

— Иди-иди…

Шурович засеменил впереди, оборачиваясь на каждом шагу и причитая: «Витек, да не гони… Я же смену ждал…»

Я тихонько, чтобы никто не заметил, вернул предохранитель автомата в исходное положение, дав себе зарок больше вообще никогда не читать ужастиков. «А чего я ожидал? — вертелась мысль. — Что Шуровича сожрали какие-то монстры?» Я набросил автомат на плечо и побрел следом за сменой. Роганин остался на посту, пробормотав нам вслед:

— Пост принял!

Пройдя метров десять, Агеев все же вернул Шуровичу автомат, пообещав, что в следующий раз, если тот будет так крепко спать, проснется на гауптвахте.

Второй пост располагался метрах в двухстах от первого в самой низине между сопок. Антон Трошников ждал смену у вышки.

— Чего молчишь? — спросил Агеев, когда мы подошли.

— Стой, кто идет, — лениво ответил тот.

— Раздолбай! — вздохнул разводящий. — Почему не на вышке?

— А так быстрее сменишься.

— Эх, еще по одному гауптвахта плачет…

— Как стоится, «живой труп, завернутый в тулуп»? — спросил я, стукнув Трошникова кулаком по бронику.

— Да ничё, нормально. Тепло и комфортно, — ответил Антон, вынимая из кармана бронежилета телефонную трубку. — На, держи. Пост сдал.

— Принял, — ответил я, пряча трубку к себе в карман.

— Ночь наступила, так что дальше службу нести патрулированием. В курсе, да? — сказал мне Агеев. — Как совсем стемнеет, не забудь включить освещение. Ну все, давай. Счастливо.

Смена отправилась дальше. Я проводил взглядом взбирающиеся на сопку четыре силуэта, которые постепенно таяли в надвигающихся сумерках. «Патрулированием так патрулированием…» — подумал я и пошел в свой излюбленный окопчик. Я лег на мягкий дерн, автомат и каску пристроил рядом. Сорвав травинку, сунул ее в рот и, положив голову на бруствер окопа, с наслаждением посмотрел в матовое, отливающее краснотой небо с замершими, словно на картине, похожими на клочки розового тумана облаками. Округу заполнили лишь стрекот сверчков, редкие покрики птиц, легкий шелест листвы да едва уловимое журчание далекой реки. Закат быстро угасал над сопкой, залив пурпуром верхушки деревьев. «Всю жизнь бы так лежал. Не то что в душной казарме. Вот сейчас бы красавицу Ладу сюда — и вообще рай…»

— Если нет голоса — пой душой, если нет слуха — слушай других… — распевно понесся над постами знакомый голос под гитарный аккомпанемент, усиленный чашей из сопок, как огромным динамиком.

«Рыбалкин, придурок! Начкар услышит — прибьет, — засыпая, подумал я. — А все-таки петь у него здорово получается…»

Проснувшись, я обнаружил, что уже стемнело. От недавнего закатного зарева у черной сопки осталась лишь узкая огненно-красная полоска, а небо начало мерцать ранними звездами. Первый и третий посты уже сияли по периметру фиолетовыми огнями фонарей. Я выбрался из окопа, съежившись от ночной прохлады, подошел к столбу и повернул тумблер на щитке. Фонарь над головой стал медленно разгораться.

Посмотрел на часы — 11:05. Вернувшись к окопу, я напялил каску, взял автомат и побрел по периметру. Дойдя до столба с точкой связи, вынул трубку, воткнул штекер в разъем. После недолгого треска в трубке раздался сонный голос Шуровича:

— Караульное помещение.

— Второй пост, проверка связи.

— Отключайся.

Я сунул трубку обратно в нагрудный карман.

И тут что-то меня насторожило. Взгляд тревожно метнулся по черной непроглядной стене леса за ограждением, затем по светлой, посыпанной песком дорожке, застилаемой легким туманом. Что-то не так! Прислушался. Действительно, откуда-то раздавался едва уловимый шум — такой, как если бы выпускали воздух из батарей. В голове мелькнула мысль, что до ближайшего населенного пункта — почти вымершей деревеньки Речки — около пяти километров. Кто тут может быть? Хотя, возможно, просто на болотах какой-нибудь газ выходит. К тому же в окрестности часто бродят залетные рыбаки-охотники. Мало ли кто или что шумит…

Да только меня вдруг поразил новый факт. Какие, на хрен, охотники и болота? Ведь шум раздается со стороны склада! Может, Петрович?..

Это был единственный человек, который, как говорят, за последние пять лет подходил к складу. И он же, похоже, единственный знал, что хранилось в этой кирпичной не имеющей окон коробке, которую мы охраняли. Мы же о ее содержимом строили разные домыслы, правда, ни на чем не основанные и ничем не подтвержденные. Офицеры неоднократно под самогонку пытались выпытать у Петровича: что там? И им это часто удавалось. Однако, как потом выяснилось, смотритель склада каждый раз сообщал разные факты: то говорил, что там хранится оружие времен Великой Отечественной, то — провизия на случай атомной войны, то — секретные документы. Хотя чаще он просто с загадочным выражением лица уходил от ответа, типа военная тайна. В общем, даже по пьяни из Петровича не вытянули ни одного слова правды. Он только еще больше всех запутывал и нагнетал интерес. Некоторые решили: Петрович и сам не знает, что там, оттого и канифолит людям мозги. Ведь за пять лет караулов ворота склада ни разу не открывались — даже невооруженным глазом было заметно, насколько поросли они травой и кустарником.

В чем заключалась работа Петровича? Он каждый день заходил на территорию, с важным видом прогуливался вокруг склада и уходил, опечатав ворота внутреннего ограждения. И все! Похоже, хранитель склада просто изображал видимость работы, чтобы начальство знало — он исправно несет службу и не задаром жрет казенные харчи. Признаться, Петрович мог бы даже этого не делать — уверен, никто бы и не заметил. Ведь, как я уже сказал, всем давно уже было наплевать на этот склад. И все же не было дня, чтобы хранитель не совершил обход.

Жил Петрович за счет караулов. С каждой новой сменой ему из части привозили провизию. Кстати, я слышал, как-то один офицер навел справки и выяснил, что на балансе нашего полка Петрович не числится. Выходит, кормили его, скорее, из жалости! Активно обсуждался вопрос, откуда вообще взялся Петрович и как попал на эту должность. Никто даже из старослужащих офицеров его появление вспомнить не мог. Ходили слухи, что Петрович заведовал этим складом еще до того, как мы стали его охранять — с тех пор, когда тут неподалеку располагалась воинская часть. Когда же ее расформировали, Петрович почему-то остался.

Сам Петрович все эти слухи не опровергал, но и не подтверждал. Он просто жил где-то в лесу неподалеку, каждый день приходил прогуляться вокруг своего склада и часто, видимо, от скуки поил начальников караула, а иногда тайно — даже солдат. Благо со спиртным у хранителя склада проблем не бывало. Он гнал отменный самогон — во многом благодаря начкарам, которые заботились о своевременном снабжении Петровича сахаром и дрожжами. Еще бы, ведь пьянки с Петровичем для офицеров были единственным развлечением в этом скучном карауле. В общем, к Петровичу все привыкли, и сейчас, наверное, караул без него был бы не караул…

Я продолжал блуждать вдоль колючей проволоки, настороженно прислушиваясь. Шум не прекращался, а, казалось, становился громче. Ощущение складывалось такое, будто в районе склада кто-то выпускает из баллонов газ или с очень сильным напором течет вода. Я силился разглядеть источник звука, но там, где обрывалась граница света фонаря, царила беспроглядная тьма.

«Да, наверное, все-таки Петрович чудит», — успокоил я себя, хоть и не видел причин, с чего бы тому торчать возле склада ночью.

Посомневавшись немного, стоит ли звонить из-за этого в караулку, я решил зря суету не поднимать — они ведь сразу смену «в ружье» поднимут. Лучше сначала с кем-нибудь посоветоваться.

— Саня! — шепотом позвал я. — Эгей, Рыбалкин!

Тот, приподнявшись на локтях, выглянул из травы.

— Зверек? Чего тебе?

— Подь сюды.

— Ну, чё? Говори так. Мне вставать ломы.

— Прислушайся!

Рыбалкин приподнял надвинутую от комаров на уши кепку, прислушался.

— И чё дальше?

Я прислушался тоже. С третьего поста этих звуков слышно не было.

— По-моему, там кто-то есть, — наконец заявил я, указав за колючую проволоку.

— Где?

— У склада. Я слышал какой-то шум на территории…

Рыбалкин посмотрел сначала на склад, затем на меня, как на идиота, а потом захохотал:

— Ну, ты глюкуешь, Зверек. Тебе чё, не спится?

— Вот ты достал, — настаивал я. — Ну что я, врать буду?

— Кто тебя знает? Нехрен всякую дрянь на ночь читать.

— Да пошел ты!.. — Я повернулся и побрел обратно на свой пост.

Рыбалкин посмотрел мне вслед и снова упал на траву. Высокая полынь полностью скрыла его, и оттуда раздался громкий храп.

Вернувшись на свой пост, я теперь бродил постоянно настороже. Однако ничего подозрительного больше не слышал. Более того, теперь мне казалось, что вокруг вообще пропали все звуки. Даже шорох листвы и стрекот сверчков затихли. Природа словно замерла… Замерла в ожидании чего-то зловещего, подстерегающего во мраке!.. Тьфу ты! Чтобы я еще раз взял в руки эту дурацкую книжку!.. Да и вообще, читаю ее только из-за Лады!

— Эй, солдат…

Шепот раздался так внезапно, что я аж подскочил от неожиданности. Автомат мигом оказался в руках. Взгляд метнулся по сторонам, но, так как я стоял под фонарем, вокруг видел лишь мрак. Я отбежал в темноту и крикнул:

— А ну, стой! Стрелять буду!..

— Я стою, стою. Не стреляй.

Судя по голосу, говорил не то ребенок, не то девушка. Я посмотрел в ту сторону и разглядел у ограждения темный силуэт. «Склад за спиной, значит, не на территории», — мелькнула мысль. И от этого стало спокойнее.

— Ты кто? — спросил я почему-то тоже шепотом.

— Я только предупредить хотела. Не надо стрелять…

— Подойди к фонарю! — приказал я, не сводя с силуэта прицел.

Фигурка переместилась на свет. Все-таки девушка! Голову ее покрывал темный платок, который она тут же сняла, рассыпав по плечам длинные волосы. Я поначалу даже опешил, настолько милым оказалось ее личико. На вид ей было лет шестнадцать, хотя, возможно, так казалось из-за ее небольшого роста. Девушка куталась в длинный серый плащ, смущенно переминаясь с ноги на ногу под моим взглядом. «Наверное, из деревни», — решил я, мысленно прикинув, что в ближайшей деревне Речки из населения, небось, остались лишь три старухи, которые не захотели покинуть ее еще с советских времен. Может, внучка чья-то? Хотя далековато до деревни-то…

— О чем ты хотела предупредить? — спросил я.

— Уходите отсюда!

— Куда же я уйду? — Какая наивная. — У меня пост, служба…

— Уходите отсюда, очень прошу, — сказала она, и в голосе ее была искренняя мольба. — Вам нельзя тут быть, когда придет… — Девушка насторожилась.

— Придет кто?

Вдруг она побежала, быстро накинув на голову платок, и скрылась в лесу. В тот же миг позади меня раздались шаги. Я оглянулся и увидел, что по дорожке к посту спускается смена.

— Стой, кто идет? — окликнул я.

— Да ладно, расслабься, — сказал Агеев, позади которого шли Леха Волков, Слава Бабин и уже сменившийся с первого поста Вовка Роганин. — Начкар спит. Злой, правда. Петрович чего-то сегодня не пришел… Да расслабься, я говорю!

Я заметил, что все еще держу автомат на изготовку и дуло смотрит прямиком на разводящего. Я тут же закинул оружие за спину.

— Все в порядке? — спросил Агеев. — Какой-то ты странный.

— Я слышал какие-то звуки на территории. Как будто шум воды. А еще… — Я хотел добавить про девушку, но решил промолчать. Тут же обвинят, мол, действовал не по уставу: мало того что не сообщил об этом в караулку, да еще и болтал на посту с посторонними. Однако выражение лица Агеева на мой доклад красноречиво отвечало: «Да, на посту порой еще и не такое мерещится…» Я настаивать не стал.

— Ладно, пойдем, — сказал Агеев.

И смена отправилась дальше вверх по склону к третьему посту.

— Пост сдал, — бросил я по пути.

— Принял! — крикнул нам вдогонку оставшийся у вышки Леха Волков.

Всю дорогу до третьего поста я поглядывал за ограждение, надеясь снова увидеть ту девушку. «Кто она? Откуда? — вертелось в голове. — И что это было за предупреждение?» В полумраке я не смог хорошо разглядеть ее лицо, но фантазия тут же дополнила недостающие прелести, и в мыслях я уже видел богиню. И теперь мне все больше казалось, что она похожа… на Ладу.

— Мужики, я понимаю, караул халявный, но хоть какие-то приличия соблюдать надо, — сказал Витя Агеев, когда мы подошли к вышке третьего поста. — Вот где Рыбалкин, например? По-любому спит где-нибудь в кустах, зараза!

— Он в том окопе, — сказал я, вспомнив, где не так давно видел приятеля.

Рыбалкин действительно оказался там. Он не спал. Он сидел, обхватив колени руками, сжавшись, словно от холода. Бронежилет, автомат, каска и гитара валялись неподалеку.

— Ты, я смотрю, вообще обнаглел, — воскликнул Агеев. — Да еще и броник снял!

Рыбалкин посмотрел на него так, словно увидел впервые. Теперь стало заметно, что часового бьет крупная дрожь, а взгляд его бегает, словно у сумасшедшего.

— Рыбалкин, с тобой все в порядке? Это я — младший сержант Агеев! Ладин! Помнишь такого?

Взгляд Рыбалкина прояснился, он ошарашенно посмотрел по сторонам и, казалось, с трудом понимал происходящее. Наконец он встал, поднял броник и каску. Забросил автомат на плечо.

— Да он обкурился, наверное, — усмехнулся Бабин. Он подошел к Рыбалкину и помахал ладонью у него перед глазами. — Э-э-э, мулик! Очнись!

— И штык не забудь, — сказал я.

Рыбалкин как-то странно взглянул на валяющийся в траве штык-нож, будто что-то припоминая.

— А что, комбат приехал? — растерянно спросил он.

— С чего ты взял? — удивился Агеев.

Рыбалкин пожал плечами и, промямлив: «Пост сдал», поплелся к воротам, даже не вспомнив о том, что в кустах осталась его любимая гитара.

Желтый луч фонарика скользил по тропинке, выхватывая из ночного мрака дрожащую на ветру траву. Погода начала портиться. Всю дорогу до караулки мы шли молча, каждый думал о своем. Складывалось впечатление, будто каждый на посту увидел нечто такое, о чем не хотел говорить. Я же не переставал думать о той незнакомке. Кто она? Интересно, увижу ли ее еще раз?

Сквозь заросли кустарника замелькал огонек фонаря караульного помещения. Часовой собачки распахнул перед нами калитку.

— Признаться, я на посту глюковал по-черному, — наконец сказал Вовка Роганин. — Все казалось, будто следит за мной кто-то из леса. Там овражек на первом посту есть. В курсе? Такое ощущение было, словно стоял там кто-то…

— А это был парень или девушка? — осторожно спросил я.

— Да фиг его знает. Далеко было, — ответил Роганин. — Сначала мне вообще показалось, что это наш комбат.

При слове «комбат» Рыбалкин вздрогнул, но не проронил ни слова.

— Слушай, а звуков ты никаких не слышал? — допытывался я. — Ну, вроде как из баллонов воздух выходит или шум воды?

— Нет, не слышал. Что, Зверек, тоже глюки? Вообще, правы были пацаны — глюковый какой-то караул.

— Ага, — тихо подтвердил Рыбалкин. — Глюковый.

Мы разрядились у пулеулавливателя.

— Оружие в пирамиды, — повелел Агеев и пошел к караулке.

В дверях он столкнулся с Провиным. Тот вышел вразвалку, но, увидев нас, выпрямился, одернул форму, как на параде.

— Как служба, товарищ сержант? — спросил он Агеева. И тут же с усмешкой добавил: — Ах, извини, оговорился. Младший сержант. Тебя же разжаловали!..

— Нормально, Жека, — ответил Агеев. И, наклонившись к уху Провина, прошептал: — Разжаловали… Смотри, как бы с тобой чего похуже не случилось. — И разводящий, оттолкнув плечом помначкара, прошел в караулку.

Лицо Провина исказила бессильная злоба. Его взгляд метнулся по сторонам — на ком бы отыграться?

— Почему лямки на бронежилете расстегнуты? — с ходу накинулся он на Рыб ал кина.

Тот промолчал.

— Я вас спрашиваю, товарищ рядовой!

— Так удобнее, — тихо ответил Рыбалкин.

— Удобнее так, как по уставу! — завопил Провин.

— Да пошел ты на хрен, товарищ старший сержант, — процедил сквозь зубы Рыбалкин и прошел мимо.

— Товарищ рядовой, стоять! Рыбалкин, пока «Устав гарнизонной и караульной службы» наизусть знать не будете, про сон забудьте! Вы меня поняли? — прокричал ему вслед побагровевший от злости помначкар.

Рыбалкин захлопнул дверь. Провин с самодовольной улыбкой направился к калитке.

— Вот чертило! Пока мы по сопкам грязь месили, он в отдыхаловке храпака давал, — сказал Роганин, проводив помначкара злобным взглядом. — За территорию караулки только поссать и выходит. Чтоб его там волки съели!

Мы сели в курилке. Роганин достал папиросу, прикурил, глубоко затянулся и передал мне. Я впустил в легкие горячий терпкий дым и выпустил в черное небо сизое облачко. Молчали. Я сидел, облокотившись о холодную стену курилки, но мыслями я был далеко. Я снова думал о Ладе… Лада! Ее ведь на самом деле не существует! Это вымысел! Не могу же я всю жизнь гоняться за призраком…

Мысли мои прервал треск веток. Я посмотрел в том направлении, и мне показалось, что за ограждением между листвой мелькнула какая-то тень. Я вспомнил, что туда по нужде ушел Провин. Спустя минуту треск повторился — словно кто-то продирался сквозь бурелом. Может, этот подонок заблудился?

— Чего тебе? — раздался из темноты удивленный голос Провина.

А потом вдруг затрещали ветки, будто кто-то рухнул в кусты. Я подбежал к калитке, прислушался. Из чащи донесся тихий стон. Меньше всего мне хотелось помогать поскользнувшемуся на каком-нибудь дерьме помначкару.

— Чего там? — спросил Роганин.

— Так, показалось, — ответил я и, бросив сквозь решетку окурок, пошел в караулку.